Глава 20
Два покушения

– Я видела плохой сон, – сказала Ципора, едва только Моисей, разбуженный звуками труб, открыл глаза.

Она уже встала и подметала пучком ветвей ковер, который скоро предстояло свернуть. Сегодня предстояло идти дальше. Полог шатра был откинут, но обзор закрывала чья-то широкая спина – Амосии или Иеффая.

– Если снятся хорошие сны, то должны сниться и плохие, – сказал Моисей, подшучивая над чрезмерной мнительностью жены.

Пару раз на его памяти, еще во время житья у тестя, случалось так, что, увидев во сне что-то неприятное, Ципора весь день не выходила из дома и ни на шаг не отпускала от себя сыновей. И напрасно было объяснять ей, что сны не обязаны сбываться, или спорить, переубеждая. У жены было мало поводов для настойчивости, но если уж она стояла на своем, то переубедить ее было нельзя. Невысокая худенькая женщина с острым носом и улыбчивым лицом (настоящая птичка, редко кому так подходит имя!) превращалась в расставившего ноги гиппопотама, которого и двадцать воинов не сможет сдвинуть с места.

– Мне снилось, что ты тонешь в черной воде, – Ципора прекратила подметать ковер и обернулась к мужу. – Бьешь руками, барахтаешься, но не можешь выплыть. Вода вот-вот поглотит тебя с головой, а я стою на суше и не могу ничего поделать, ничем не могу тебе помочь, потому что ты далеко, а плавать я не умею! Так вот стояла и плакала!

– Я утонул? – поинтересовался Моисей, приподнимаясь на локте.

– Не знаю, – Ципора вздохнула так, как могла вздыхать только она, громко и долго-долго. – Сердце мое переполнилось болью, я вскрикнула и проснулась. Проснулась и увидела, что ты лежишь рядом, услышала твое дыхание, вдохнула запах твоего тела и так обрадовалась, что до рассвета возносила хвалу Господу нашему, который хранит тебя и всех нас! Но будь осторожен сегодня, Моисей! Заклинаю тебя – ради детей наших будь осторожен!

– Успокойся, жена! – попросил Моисей. – Я осторожен и буду осторожным, а все остальное в руке Господней! Ты же знаешь, что я не люблю начинать день с плохого! Разве не твой отец говорит: «Как начнешь день, так его и закончишь»?

– Ты жив и здоров, муж мой! – воскликнула Ципора, у которой на каждое слово находилось в ответ три. – Ты жив и здоров, и разве это не хорошо?! Пусть недруги наши начинают день с плохого, а ты сейчас поешь, сядешь на своего коня и поведешь нас туда, где одни реки текут молоком, а другие медом… Скажи мне, а что они и в самом деле текут молоком и медом?

– Не знаю, – ответил Моисей, забыв о своем раздражении и улыбаясь. – Кто сподобится дойти – тот увидит.

Хорошего начала дня не получилось – за ночь в стане произошло несколько стычек, связанных с продовольствием. Где-то поймали воров и долго их били, в назидание не только им, но и тем, кто соблазнится их примером, кто-то заявлял права на чужой мешок с зерном, кто-то под покровом ночи крал чужих овец, а в колене Рувимовом пропала лошадь, и, как подозревали, украли ее не для того, чтобы на ней ездить.

– Нужда ожесточает сердца, – вздыхал Аарон, – надо что-то решать с пропитанием.

– Мы мало взяли с собой еды из Египта! – кричали некоторые.

– Сколько было у нас, столько мы и взяли! – отвечали рассудительные. – Нельзя же взять больше, чем имеешь! Не могли же мы грабить амбары египтян, тогда бы они ополчились против нас и не дали бы уйти.

– Что нам делать? – спрашивали Моисея.

– Уповать на Господа и учиться у кочевников, которые всю свою жизнь проводят в пустыне и питаются от ее щедрот, если это можно назвать щедростью, – отвечал он.

По поручению Моисея Ахиезер, сын Аммишаддая, начальник колена Данова, занялся организацией поисков пропитания и снабжения им народа. В помощь ему Моисей отрядил сыновей Гирсама и Элеазара, чтобы те были при деле и привыкали заботиться о благе народа. Новым начальником над писцами стал Исаак, сын Нахума из колена Данова, бывший ближайшим помощником Мардохея и сильно похожий на него внешне. Моисей очень надеялся, что внешним сходством дело и ограничивается.

Иногда начинало казаться, что тайной сетью фараона опутаны все…

– Уныло идем сегодня, – сказал Аарон, когда солнце поднялось наполовину. – Вечером соберу старейшин и пойдем к людям. Мы уже столько всего благополучно пережили, что пора отвыкать от уныния. Не запоешь ли ты, брат мой, песню во славу Господа, чтобы поднять дух людей?

– Сейчас будет лучше, если я восхвалю Господа тихим словом, – возразил Моисей, – иначе все скажут: «Нам грозит голодная смерть, а Моисею нет до этого дела». Славно воспевать хвалу Господу, но нет ничего хуже того, когда один произносит ее, а все остальные молчат.

– Люди ведут себя так, словно у них совсем не осталось скота, который можно съесть, – сказал Аарон.

– Много скота уже съедено, – напомнил Моисей, – а подъедать подчистую нельзя. Если съесть всех козлов и баранов, то не будет приплода, если съесть коз и овец, то не будет ни молока, ни сыра. А где мы станем брать шерсть, если съедим всех коз и овец? Как мы наладим жизнь в Земле Обетованной, если придем туда без скота? Нет, говоря о том, есть ли у нас еда или нет ее у нас, нельзя рассчитывать на то, что осталось от некогда тучных стад наших.

– Ты прав, брат мой, – согласился Аарон. – Не будем доводить до крайностей, но что, если жизнь заставит до них дойти?

– Я уповаю на Господа, – сказал Моисей. – Он не оставит нас до тех пор, пока крепка наша вера.

Дальше ехали молча, думали.

Во время остановки, когда уже сели трапезничать, отлучившийся ненадолго Иеффай, принес глиняный кувшин.

– Чуть не забыл, – сказал он, ставя кувшин перед Моисеем. – Еще утром приходил человек из колена Рувимова и принес сок граната для Моисея. Так и сказал: «созвучное от нашего племени».

Иеффай хотел было налить сок в чашу, стоявшую перед Моисеем, но Ципора только что налила туда воды, а пустыня совсем не то место, где, не задумываясь, выплескивают воду из чаши, чтобы освободить ее.

– Благодарю, но мне не хочется кислого, – сказал Моисей.

Хотел добавить, что кислого в последнее время хватает ему и без гранатового сока, но не стал. Предводитель, пока он жив, должен вселять в окружающих, будь то весь народ или только близкие люди, уверенность.

Иеффай налил из кувшина желающим – Иофору, ценившему гранат много выше прочих плодов, Амосии, Элиуду, который, если не был чем-то занят, обычно разделял трапезу с Моисеем и его семьей, и себе. Отставив кувшин в сторону, он схватил свою чашу, залпом осушил ее и удовлетворенно сказал:

– Как хорошо!

То были последние слова Иеффая, сына Охозии, воина из колена Эфраимова, чье имя не успело прославиться, потому что, сказав эти слова, он упал замертво и больше уже не поднимался. Ципора, несшая котел с похлебкой, вскрикнула и выронила котел, оставив всех без обеда, но если бы даже она донесла его по назначению, к похлебке все равно бы никто не притронулся, не до похлебки было.

– Я обойду всех гончаров, что идут с нами, но найду того, кто сделал этот кувшин! – кричал Амосия, потрясая зажатым в руке кувшином, содержимое которого было предусмотрительно вылито. – Гончар вспомнит покупателя и назовет его мне!

По его щекам текли крупные слезы, но он не стеснялся их и не утирал.

– Пусть только попробует он не вспомнить! – вторил Элиуд, потрясая в воздухе своими огромными кулаками. – Я прибью его на месте!

– Бедный парень! – причитала Ципора, хлопая себя по щекам. – Бедный! Бедный! Бедные его родители! Бедная жена, потерявшая мужа в самом расцвете сил! Бедные его дети!

Жены и детей у Иеффая не было, но никто и не думал поправлять Ципору – пусть выражает свое горе, как ей хочется. Кто станет утверждать, что невзятая жена и нерожденные дети не заслуживают оплакивания?

Осия, еще не свыкнувшийся со своим новым положением начальствующего над армией (всего один день прошел), привел к Моисею полсотни воинов и сказал, что они должны неотлучно быть при нем.

– Я лично стану командовать ими! – пообещал он.

– Ты командуешь всеми воинами народа нашего! – напомнил Моисей. – Вот это и исполняй и не ищи себе других забот. А воинов уведи, найди им другое дело. Мне достаточно Амосии и Элиуда, который почти всегда находится при мне.

После случая с отравленной стрелой Осия уже приходил с воинами и охранял ночью покой Моисея, приходили они и на следующий день, но Моисею стало неловко, что люди не спят из-за него, и он сказал Осии, что для охраны достаточно часовых, которые ходят по стану.

– Будьте рядом, если хотите, – сказал Моисей, – но не бодрствуйте понапрасну. Случись что, вас разбудит тревога.

Осия сделал вид, что подчинился, но с тех пор несколько воинов или ехали подле Моисея во время перехода, или разводили костер возле его костра. Моисей смирился с этим, но вот Осия приводит еще пятьдесят человек, да еще и сам собирается быть с ними, пренебрегая всеми своими обязанностями! Это никуда не годится! И что толку в воинах, когда имеешь дело со столь коварным врагом, в арсенале которого и отравленные стрелы, и яд, и самовозгорающаяся жидкость… С врагом, которому даже змеи подвластны! Только Господь может отвести беду! Он и отвел, хвала Ему за это, но почему жертвой стал Иеффай? Какой в том смысл? Воистину непостижим Высший промысел!

И надо же так сложиться обстоятельствам, что погиб тот, кто принял ядовитое питье от неизвестного человека из племени Рувимова. Теперь не опознать принесшего смертоносный дар. Разумеется, Моисей не думал, что кто-то из колена Рувимова мог прийти к нему с отравленным питьем. Элицур, сын Шедеура, учинил в своем колене скорое дознание и подтвердил предположение Моисея. Скорее всего, то был прощальный дар Мардохея, поручившего кому-то из своих сообщников прийти к Моисею под видом человека из племени Рувимова и принести скромный смертоносный дар. Мардохей умер, но сообщник его все равно пришел. А почему пришел? Настолько сильно ненавидел Моисея? Или еще не знал о смерти Мардохея, хояина своего? Эх, да что толку гадать! Мардохей мертв, а Моисей жив, Господь отвел от него смерть, видимо не время еще ему умирать. Только жаль Иеффая, сына Охозии. И запасов еды, которые сжег Мардохей, тоже жаль. Сколько жизней было заключено в этих запасах! И сколько еще смертей вызовет их гибель! Мало что страшнее голода…

Моисей смотрел на простирающуюся до горизонта пустыню, но видел ровные прямоугольники полей, нарезанные оросительными каналами, и пальмы, не выкорчеванные потому, что росли они вдоль дорог. Каждый год египтяне отвоевывали у пустыни еще немного земли и «оживляли» ее, делали плодородной. Дойдут ли они когда-нибудь сюда? Или первыми сюда придут евреи из Земли Обетованной. Им же тоже придется завоевывать пустыню. Население будет расти (дай-то Бог!), потребуются новые земли, да и вообще живая, плодоносящая земля лучше мертвых песков пустыни.

– Вот видишь! – строго укорила Моисея жена, выбрав время, когда рядом с ними никого не было, ибо хорошая жена не укоряет прилюдно. – Ты не веришь мне и моим снам, не верил и сегодня, и что же? Не выходи сегодня к людям и будь осторожен втройне.

– Все уже случилось, Ципора, – улыбнулся Моисей и обнял жену.

– День еще не закончился! – предостерегла жена.

Это оказался такой день, когда правда целиком была на стороне осторожных жен, а не их мужей.

Сегодня не столько шли, сколько топтались на месте – то здесь, то там случались различные досадные происшествия, не очень-то страшные (особенно в сравнении с надвигающимся голодом), но вынуждавшие делать остановки. Если сегодня чьего-то верблюда охватывало вдруг бешенство, то он не спешил убежать в пустыню, а начинал метаться среди народа, пугая других животных, переворачивая повозки, сбивая с ног людей и внося смятение в их мерный ход. Если сегодня кому-то что-то мерещилось, то он не щипал себя за руку, прогоняя наваждение, а громко кричал: «Кочевники! На нас идут кочевники! Вон они! Я их вижу!» Приходилось останавливаться и высылать воинов на прочесывание окрестной пустыни. И не просто останавливаться, а выстраивать оборонительные ряды из повозок, выставлять вперед воинов и так далее… После таких остановок нет смысла продолжать путь, потому что немного удастся пройти до темноты.

Остановились еще до захода солнца. Моисей собрал у себя старейшин, и Осия, как начальник над войском был в числе их.

– Наступает суббота, – объявил он. – Проведем ее в этом месте, а потом пойдем дальше. А пока есть возможность, поговорим о делах наших. Нам надо подумать о том, как упорядочить наши ряды, чтобы мы могли двигаться вперед, не делая остановок в случае каких-то опасений. Не очень хорошо, когда воины идут впереди народа, и совсем нехорошо, что с флангов и с тыла нас не прикрывают дозорные отряды. Амалекитяне уже близко, наши враги постарались как следует для того, чтобы разжечь в них желание напасть на нас, и мы не можем позволить себе беспечности. И не надо ожидать, что они непременно встанут на нашем пути всей своей мощью. Амалекитяне коварны, они могут пропустить нас вперед и ударить нам в тыл своими основными силами, а два отряда нападут с флангов, и что тогда будет?

Все поежились, представив себе такой ход событий.

– Пять тысяч воинов со вчерашнего дня идут позади народа, прикрывая нас сзади, – доложил Осия. – Пяти тысяч достаточно для того, чтобы противостоять любому нападению до тех пор, пока не подойдут и не развернутся основные силы, тем более что воинов туда я выделил отборных, внушающих страх врагу уже одним своим видом.

– Почему я об этом не знаю? – нахмурился Моисей.

– Я подумал, что не стоит беспокоить вождя такими мелочами, и сделал так, как считаю нужным, – ничуть не смутившись, ответил Осия. – А вот как быть с флангами, я еще не решил. – Нельзя растягивать воинов в линию, окружая весь народ, от такого боевого порядка нет пользы. Нет пользы и в том, чтобы разбить наши основные силы на десять-пятнадцать отрядов и рассредоточить их равномерно среди людей, чтобы при нападении с любой стороны и в любом месте какая-то часть могла бы сразу вступить в бой, – Осия поднял правую руку, сжал пальцы в кулак и оглядел присутствующих. – Кулак – это сила, а каждый палец в отдельности легко сломать.

Разжав кулак, он опустил руку. Моисей искоса, так, чтобы это не бросилось в глаза, наблюдал за тем, как старейшины слушали Осию. Хорошо слушали, кивали согласно, потому что Осия говорил по делу.

– Я склоняюсь к тому, чтобы основные силы воинов шли в середине, а вперед хочу выставить тысяч пять или десять, – продолжал Осия. – И дозорные теперь станут объезжать пустыню вокруг нас постоянно, а не только при тревоге. Амалекитяне не застанут нас врасплох! А если нападут – пожалеют!

Сказав это, Осия так грозно сверкнул глазами, что если у кого и были сомнения в том, что он слишком молод для своей высокой должности, то исчезли.

– Мы не станем полагаться только на воинов, – сказал Моисей, когда Осия сел. – Каждый мужчина – воин, у каждого есть чем разить врага. Старейшины, обсудите с нашим начальствующим над войском свои действия на тот случай, если воинов окажется недостаточно для того, чтобы победить врага. Народ наш – камень, о который разбиваются любые волны!

– Народ наш – кость, которая станет поперек горла каждому, кто попробует поглотить нас! – воскликнул Элиав, сын Хелона, начальник колена Завулонова.

– Истинно так! – сказал Моисей. – С Божьей помощью мы ушли от фараона, с Божьей помощью мы преодолели все препятствия, которые нам чинили египтяне, с Божьей помощью мы избавились от предателя, с Божьей помощью победим и амалекитян. Но есть у нас враг более страшный, чем они – голод. Мы надеялись что у нас пока достаточно припасов, и проявили легкомыслие, не думая о том, как будем жить дальше. Все, и я в том числе, успокоились на том, что при разумной бережливости нам достанет припасов на ближайшее время, и это было большой ошибкой, которую сейчас исправляет почтенный Ахиезер. Но я прошу всех начальников над коленами оглядеться по сторонам, посоветоваться со сведущими людьми и подумать насчет того, что мы могли бы получать в пустыне для пропитания. Пока мы не сеем и не собираем урожая, нам придется изыскивать другие возможности. И прошу вас не доводить до того, чтобы мы остались совсем без скота! Немного от стад наших нам необходимо сохранить ради нашего будущего, тем более что таких коз, как наши, не было по всей земле египетской, а каждая наша овца стоит двух египетских или каких-то других!

– Господь не оставит нас! – сказал Аарон, и все согласно кивнули.

– Не оставит, если мы будем достойны Его попечения! – добавил Моисей. – Унывающим и впавшим в отчаяние Господь не поможет, ибо они сами не хотят помочь себе. Но все, кто уповает на Господа, не останутся без Его попечения. Говорите с людьми, убеждайте их, проникайте словом в их сердца… Я чувствую, что наступает самое тяжелое для нас время!

Моисей помолчал немного, глядя прямо перед собой, а затем огляделся вокруг, встречаясь взглядом с каждым, и продолжил:

– Признаюсь вам – не ожидал я от людей, вышедших из рабства, подобного поведения. Там, в Египте, когда фараон не отпускал нас, мне казалось, что стоит нам только уйти, как единодушие и взаимопонимание укоренится между нами и пойдем мы в Землю Обетованную, славя Господа и во всем помогая друг другу. Ведь только с Божьей помощью и поддерживая друг друга можно преодолевать невзгоды. Не только воины наши, но и весь народ наш должен быть единым кулаком, а не растопыренными пальцами! Не так уж много времени потребовалось нам для того, чтобы убедить фараона отпустить нас и уйти из рабства, но сколько времени потребуется для того, чтобы рабство и все плохое, что связано с ним, ушли от нас?

– Как бы еще узнать, что плохое ушло? – тихо, словно про себя, сказал Пагиил, сын Охрана, начальник колена Асирова.

– Когда люди перестанут говорить по каждому поводу: «Вернемся же в Египет, там нам жилось лучше», а скажут: «Мы преодолели многое, преодолеем и это!», тогда знай, что дух рабства покинул народ! – ответил ему Моисей.

Старейшины расходились озабоченными, чувствовалось, что ночь они проведут без сна, в трудах и раздумьях. Выйдя из шатра последним, как и подобает хозяину, Моисей увидел Элиуда, беседующего с Амосией. В правой руке Элиуд держал двуручную египетскую секиру. В умелых руках секира представляла собой грозное оружие, наверное, самое грозное из всего арсенала воинов, потому что разила наповал. Двуручное оружие иначе разить и не может, потому что у воина нет щита для отражения ударов, нечем воину держать щит, когда обе руки заняты, и если он ударяет, то ударяет как следует.

– Что-то случилось? – спросил Моисей у своего помощника, думая, что тот принес какие-то известия.

– Ничего не случилось, хвала Господу! – ответил Элиуд. – Просто я решил остаться до тех пор, пока у Амосии не появится новый напарник, раз уж достойному Моисею вздумалось отказаться от охраны, которую привел наш новый начальник над войском.

– Предатель разоблачен, его больше нет, и он не угрожает мне, а Господь – первый мой защитник и охранитель, – ответил на мягкий упрек Моисей. – Все сущее подчинено его воле, и надо ли создавать ненужное беспокойство воинам? Пусть лучше охраняют не меня, а наш лагерь.

– Но, тем не менее, я останусь! – ответил Элиуд, и было видно, что он тверд в своем намерении и переубеждать его бесполезно.

– Тогда давайте прогуляемся немного, – пригласил Моисей, беря свой посох. – День был тяжелым.

– День был тяжелым… – хором откликнулись Амосия и Элиуд.

Они пошли неспешным шагом между шатрами, стараясь не производить лишнего шума, потому что многие уже спали, а кто не спал, тот готовился ко сну.

Моисей собирался было сказать про Иеффая, но увидев, какой тоской полны глаза Амосии, изменил свое намерение и заговорил совсем о другом.

– Второй раз мне довелось покидать Египет, – начал он, – и какая же великая разница между первым и вторым разом! Помню, как тогда ночевал я один в пустыне и казалось мне, что…

Откуда-то слева, из-за шатра, метнулась навстречу тень. Моисей еще не успел понять, что происходит, а Амосия уже стоял между ним и тенью с копьем наперевес. Но Элиуд оказался удачливее, потому что его секира остановила тень за мгновение до встречи с копьем Амосии.

Моисей услышал, как упало наземь что-то тяжелое, но что именно, разглядеть не смог, потому что ему мешала спина Амосии.

– Я знаю этого сына паршивой собаки! – негромко сказал Элиуд.

Вокруг было тихо, все спали.