Глава 19
Смерть предателя
– Настала пора избрать из наших рядов главного военачальника, того, кому будут подчиняться остальные! – объявил Моисей, открывая совет.
Аарон удивленно посмотрел на него – когда ты успел решить это, брат, почему я ничего об этом не знаю?
Когда? Сегодня на рассвете, после очередной бессонной ночи, когда, устав ворочаться с боку на бок, вышел из шатра и понял – пора. Войско без полководца – все равно, что тело без головы. Три дюжины военачальников, каждый из которых действует наособицу, не смогут противостоять ни амалекитянам, ни какому-то другому, мало-мальски серьезному врагу. Пока что все военачальники подчиняются Моисею, но так долго продолжаться не может.
Моисей никогда не командовал воинами и не имел воинского опыта. Кроме того, один человек не может начальствовать над всем, это никому не под силу. Чем больше думал Моисей о том, кому можно поручить командование войском, тем больше убеждался, что лучше Осии, сына Нуна, ему никого не найти.
Осия молод? Ничего, этот недостаток быстро проходит. Зато он умен и никогда не делает, не подумав. Он молод, но может увлечь и повести за собой. Он молод, но среди воинов пользуется уважением.
Осия никогда не командовал большим количеством воинов? Зато Авенир командовал, а что в этом толку? Над войском его не поставить – завистлив, не слишком-то блещет умом, да и верность вызывает сомнения. Не донес же на Элиуда, и Савей не донес. А пришел бы Элиуд с таким предложением к Осии, так тот бы разрубил его надвое, не сходя с места. Осия верный человек, из тех, на кого можно положиться. Он не успел прослужить два-три десятка лет в войске фараона, как другие начальники над воинами из колена Эфраимова, и это к лучшему. Войско фараона действует по одним и тем же правилам, и врагам нетрудно предсказать, как будут наступать египтяне и как они станут обороняться. Настоящий же полководец должен стать для врага неразрешимой загадкой, чтобы нельзя было понять, откуда он ударит и как станет наступать…
Моисей оглядел собравшихся – военачальников и начальников над коленами. Кроме них присутствовали два родственника – брат Аарон и Калеб, муж сестры Мариам, торговец скотом, которому приходилось вести дела с амалекитянами и даже бывать у них. Не было лучшего знатока амалекитян среди евреев, чем Калеб, и потому Моисей пригласил его на совет. Вдруг потребуются какие-то сведения.
Начальники над коленами сидели спокойно, а многие из военачальников встрепенулись, приосанились и застыли с выжидательным выражением на лицах.
– Трудно выбрать одного, самого лучшего, из многих достойных, – продолжил Моисей, – но мне кажется, что я не ошибся. Встань, Осия, пусть все посмотрят на тебя, и если у кого-то есть что сказать против тебя, то пусть он скажет.
– Я?! – изумился Осия, краснея под множеством взоров, большей частью удивленных, а то и откровенно недружелюбных.
– Разве здесь есть другой Осия? – спросил Моисей. – С тобой говорю я, Осия, сын почтенного Нуна! Встань же и приготовься выслушать все, что скажут о тебе люди!
Расчет Моисея был верным. Если просто сказать: «Пусть Осия командует войском», то многие будут недовольны тем, что их не спросили. Если спросить: «достоин ли Осия быть начальником над войском?», то многие сразу же начнут пенять ему на молодость и отсутствие опыта. Но если сделать так, как сделал Моисей, то самолюбие других военачальников не будет ущемлено столь сильно, потому что, с одной стороны, у них будет выбор – высказаться против или одобрить, а с другой, если говоришь «я выбрал, а у кого есть что-то против, пусть скажет», то о молодости или каких-то мелких недостатках речи быть не может. Надо выдвигать только значительные, веские, обоснованные возражения. А таких возражений против Осии быть не может, ибо он ничем себя не запятнал. Вдобавок всем ясно, что в таком случае выступающий против Осии выступает и против него, Моисея.
Один смельчак все же нашелся.
– Войско организовано по принципу старшинства, – пробурчал Авенир. – Старшие командуют младшими, а не наоборот.
Кто-то согласно кивнул, Аарон, наоборот, нахмурился и посмотрел на Авенира с осуждением, но большинство присутствующих никак не отреагировало на эти слова.
– Я не сказал, что выбираю старшего, а сказал, что выбирал лучшего из достойных! – сказал Моисей, возвышая голос. – Пусть самый достойный командует как старшими, так и младшими!
– Осия справится! – поддержал Элишама, сын Аммихуда, начальник колена Эфраимова. – Моисей сделал правильный выбор!
– Моисей не ошибается! – сказал Элиав, сын Хелона, начальник колена Завулонова.
– Все люди ошибаются, – возразил Моисей, – и только Господь непогрешим! Смотри же, Осия, если я ошибся в тебе, то вместе будем мы держать ответ перед людьми!
– Могу я сказать слово? – робко спросил шурин Калеб.
– Конечно, – ответил Моисей, немного удивившись, но не подавая виду.
– У амалекитян есть такой обычай, – сказал Калеб, – предводители их могут командовать ими только до тех пор, пока не потерпят поражения. Может, и нам установить такое правило?
Моисей еще не успел решить, нравится ему этот обычай амалекитян или нет, как высказался Нахшон, сын Аминадава, глава колена Иегуды.
– Амалекитяне глупы, и обычаи у них глупые! А лошадей, которые оступились однажды, они не забивают тотчас же на мясо?! Если военачальник умен, то поражение, хотя в поражении и нет ничего хорошего, пойдет ему на пользу! Научит лучше думать, научит правильнее управлять отрядами и послужит предостережением на будущее! Ну а глупца вообще нельзя ставить над войском! Обычай для начальника над воинами должен быть один! Пока воины повинуются ему и идут за ним, он – начальник! Не стану говорить за других, но мне Осия по душе! Моисей сделал хороший выбор, и если бы спросили меня, то я тоже предложил бы Осию в начальники над всем войском, потому что в его мизинце больше мудрости, чем в некоторых, успевших поседеть, головах!
Бедняга Калеб от такой отповеди совсем стушевался – втянул голову в плечи и не глядел ни на кого. Авенир же предпочел сделать вид, что не понял намека, заключавшегося в последних словах Нахшона, потому что ответить ему было нечего.
«Интересно, что ты будешь делать, если я сейчас расскажу всем, как к тебе приходил Элиуд, что он тебе говорил и что ты так и не донес на «предателя» из моего окружения?» – подумал Моисей, неприязненно глядя на Авенира и не очень-то стараясь скрыть эту неприязнь.
Савей, как ни странно, не вызывал у него подобных чувств. И не потому, что в ответ на просьбу о помощи в плохом деле вознегодовал и хотел ударить Элиуда, а потому что вел себя иначе, вел себя достойно, сдержанно, как и подобает воину. Если бы Савей не был женат на знатной египтянке, то его и подозревать было незачем. Жена во многом может влиять на мужа и ко многому может его принудить, да так, что он будет искренне считать, что сам пожелал того, к чему его принудили. Моисей знал, как это бывает.
Моисей встал и провозгласил:
– Осия, сын Нуна, с сегодняшнего дня ты становишься главным над всеми воинами народа нашего и твои повеления отныне обязательны для всех них! Помни же, что великая власть есть великая ответственность! Не приступай к трапезе, пока не убедишься, что все твои воины сыты, и не ложись спать, пока не убедишься, что твои воины не испытывают ни в чем нужды!
Он обнял Осию и похлопал по спине.
– Я не ожидал… – прошептал Осия.
– Разве я ожидал, когда пас овец, что Господь заговорит со мной? – таким же тихим шепотом ответил ему Моисей. – Выбор пал на тебя, так будь же достоин его!
Никто другой не успел поздравить Осию, потому что снаружи громко закричали: «Беда! Беда! Огонь пожрал наши припасы!» и в шатер вошел Амосия.
– Пришел человек и говорит, что горят наши запасы! – доложил он и добавил: – В той стороне действительно виден дым…
Все вышли из шатра. С той стороны, где стояли повозки с запасом еды, наползал черный дым.
– Как могли загореться запасы? – недоумевали люди. – Их же охраняют!
– Огонь вспыхнул сразу с четырех сторон! – стенал какой-то пожилой человек, должно быть тот, что принес весть о пожаре. – Никто не смог ничего сделать!
Некоторые побежали к месту пожара.
– Ты, брат, побудь здесь, – сказал Моисею Аарон. – Зерно просто так не загорится, то злой умысел. Я боюсь, как бы в суматохе и толкотне с тобой не случилось плохого, поэтому не ходи туда. Я пойду, посмотрю, что можно спасти, и сделаю все, что нужно сделать.
– Иди! – ответил Моисей, соглашаясь с доводами брата. Сам он подошел к продолжавшему стенать вестнику и неожиданно узнал в нем того самого еврея из колена Иссахарова по имени Датан, которого он когда-то давно спас от надсмотрщика.
– Датан, ты ли это?! – спросил Моисей, не веря своим глазам. – Разве ты ведаешь припасами?
– Что ты, Моисей! – замахал руками Датан. – Да, я Датан, которого ты спас от побоев и который ежедневно возносит хвалу Господу за это, но кто я такой, чтобы ведать припасами? Я всего лишь чинил покосившуюся повозку – сменил ось да поставил новое колесо вместо треснувшего. Запасами ведает почтенный Мардохей, и он был там сегодня, перед самым пожаром!
– Мардохей был там? – насторожился Моисей. – Зачем?
– Кто я такой, чтобы важный начальник объяснял мне причину своих поступков? – самоуничижение, видимо, было привычкой Датана. – Он пришел, когда я подкладывал под повозку камни, готовясь снимать колесо, а ушел перед самым пожаром, когда я уже закончил и собирал свои инструменты… Мои инструменты! Ох, горе мне, дырявая моя голова! Сотник Каром сказал: «Беги и доложи о случившемся Моисею», вот я и побежал! А свои инструменты забыл, и их уже кто-то украл, так подсказывает мне мое сердце! О-о, я разорен! Где я возьму хороший топор в этой пустыне?! А где я возьму пилу и рубанок?! Горе мне, горе! Впрочем, какой смысл сокрушаться об топоре, если скоро все мы умрем с голоду, потому что наши припасы сгорели! Горе нам, горе нам всем!
Ноги Датана подкосились, он рухнул наземь и стал кататься в пыли, повторяя:
– Горе нам, горе нам всем!
– Подними его, помоги отряхнуться и веди за мной, – сказал Моисей Иеффаю, а сам вошел в шатер, в котором только что проходил совет.
Иеффай передал свое копье Амосии, склонился над стенающим Датаном, поднял его, встряхнул как следует, отчего Датан клацнул зубами и умолк, а потом проводил (точнее – принес) в шатер и бережно опустил на ковер перед Моисеем.
– Раздобудь нам какого-нибудь сладкого питья, – попросил Моисей. – Бедный Датан совсем пал духом, а сладкое улучшает настроение.
Иеффай кивнул и вышел.
– Мое настроение уже ничем не улучшить! – простонал Датан.
– Успокойся! – оборвал его Моисей. – Я прикажу своему помощнику найти тебе инструменты – те, какие у тебя были или похожие на них! Только ты должен мне помочь!
– Жизнь моя да станет подарком для тебя! – завопил Датан, мгновенно переходя от скорби к радости. – Поистине Господь послал тебя мне, Моисей, для того, чтобы я… Чтобы все мы были спасены, вот для чего послал тебя Господь!
Иеффай вернулся с глиняным кувшином в одной руке и двумя глиняными же чашами в другой. Поставил чаши перед Моисеем и Датаном, налил в них питья и посмотрел на Моисея, ожидая дальнейших распоряжений.
– Пусть нам не мешают, – сказал Моисей. – Но если мимо пройдет Элиуд, то пусть зайдет. И Аарона, когда он вернется, пустите ко мне. А остальные пусть ждут.
– Старым друзьям есть о чем поговорить! – важно сказал Датан.
Моисей от изумления едва не свалился с подушки на ковер. «Ну и наглец! – подумал он, глядя на Датана. – Впрочем, он успокоился и освоился в моем обществе, и это к лучшему»
– Расскажи мне, что делал Мардохей сегодня, – попросил Моисей «старого друга». – Он пришел один или с кем-то?
На загорелом дочерна лице Датана последовательно отразились удивление, понимание и готовность услужить.
– Только ничего не придумывай! – поспешно предупредил Моисей. – Говори, как было.
– Конечно, конечно, – забормотал Датан. – Я расскажу все, как было. Почтенный Мардохей пришел один, никто его не сопровождал. Он громко обругал воинов, которые охраняли запасы, за то, что они прячутся в тени под повозкой, а не исполняют свой долг надлежащим образом, рыжий десятник начал оправдываться, говоря, что им и снизу прекрасно все видно… От этого почтенный Мардохей разъярился еще больше и обозвал десятника сыном ослицы и скорпиона, хотя я, например, и представить себе не могу, как скорпион спаривается с ослицей…
Если отбросить все ненужные слова, то получилось вот что – Мардохей пришел, основательно отчитал воинов за небрежность, затем в одиночку ходил между повозками с запасами, проверяя или делая вид, что проверяет, их сохранность, а затем ушел.
– Быстро он уходил или медленно? – уточнил Моисей.
– Почтенный Мардохей легок на ногу, он всегда ходит быстро, – ответил Датан. – Я и спину не успел разогнуть, а он уже был далеко…
Появление Элиуда оказалось как нельзя кстати. Моисей выпроводил Датана, заверив его, что так или иначе без инструментов тот не останется, и рассказал Элиуду то, что удалось узнать.
– Я только что оттуда, – доложил Элиуд. – С утра я подумал, что раз уж Авенир и Савей будут на совете, а начальник над писцами и казначей явно займутся делами, то хорошо будет последить за Нафаном, и все утро ходил кругами вокруг его шатра, до тех пор, пока не убедился, что Нафан сегодня не человек, а всего лишь жалкая тень человека и ни к чему не способен, кроме…
Элиуд поморщился и махнул рукой, давая понять, что остальное неважно, но Моисей спросил:
– Так что же все-таки случилось с Нафаном?
– Он или съел что-то несвежее, или выпил не той воды, которую стоило пить, потому что то и дело выскакивал из шатра и отбегал в сторону и присаживался там. Отбегал недалеко, потому что на то, чтобы бежать далеко, у него сил не было, и сейчас его шатер можно найти с закрытыми глазами, по запаху. Под конец он уже не бежал, а еле-еле шел, шатаясь, и стонал при этом так жалобно, что мне стало его жаль. Лекарь, а не может облегчить свои собственные страдания. Я решил уйти и посмотреть, чем занимается наш казначей, но увидел дым и побежал туда.
– Многое удалось спасти?! – спросил Моисей.
– Почти ничего не удалось, – Элиуд зачем-то посмотрел на свои ладони и отер их о свой кожаный доспех, надетый поверх рубахи. – Почти все сгорело, а что не сгорело, то забросали песком, когда тушили огонь. Сухое дерево повозок горит хорошо, а ведь там было еще и масло. Повозки с припасами ставились одна к другой, ведь чем кучнее они стоят, тем проще их охранять, поэтому огонь распространился быстро…
– Я слышал, что загорелось одновременно с разных сторон? – перебил помощника Моисей.
– Когда я подбежал, уже все горело. Это поджог, – ответил Элиуд, проникнув в суть вопроса. – Сами собой или случайно припасы загореться не могли, потому что костры разводились в отдалении от них и никогда – с наветренной стороны. А днем во время стоянок возле них костров вообще не разводят, потому что едят воины только сменившись с караула, в своем лагере. Это поджог, и я думаю, что знаю, кто виновник…
– Я тоже подозреваю Мардохея, – кивнул Моисей. – Возьми Амосию и сходите за Мардохеем. Я хочу поговорить с ним, прежде чем обвиню его в поджоге.
– Амосию? – удивился Элиуд. – Зачем мне Амосия? Я и сам прекрасно справлюсь! Если Мардохей не захочет идти, то дам ему в ухо, взвалю на плечо и принесу сюда! Амосия пусть занимается своим делом!
– Не надо давать в ухо, – серьезно попросил Моисей, глядя на могучие руки помощника. – А то еще выбьешь из него всю память вместе с разумом. Просто тащи его ко мне, и знаешь что – свяжи-ка ты ему на всякий случай руки, чтобы он не причинил тебе вреда.
Элиуд хмыкнул и многозначительно поиграл бровями, словно интересуясь, какой вред может причинить ему Мардохей.
– Вспомни отравленную стрелу! – нахмурился Моисей, которому не по душе пришлась подобная самонадеянность. – Может, у него есть отравленный кинжал! Одной царапины достаточно для того, чтобы умереть! Будь осторожен!
– Буду! – пообещал Элиуд и ушел.
Он вернулся очень скоро. В шатре еще не успели собраться заново все участники совета – ждали Аарона и старейшин, успокаивавших людей, взволнованных уничтожением запасов еды, которую и без того приходилось экономить.
Вид у вошедшего Элиуда был до крайности взволнованный – лицо раскраснелось, глаза стали больше, крылья носа раздувались, а на скулах так и ходили желваки. «Бежал проклятый предатель!» – подумал Моисей и жестом велел Элиуду выйти из шатра. Чуть позже вышел и сам, причем вышел неторопливо, якобы размять ноги захотелось, и поступил так, чтобы не привлекать ненужного внимания. Когда неприятности сыплются одна за другой, лишняя осторожность не помешает, тем более что Авенир сидел в шатре и настороженно стрелял глазами по сторонам. Непонятно, что именно его взволновало, но что-то явно взволновало. Переживает по поводу порчи запасов? Или что-то другое?
Элиуд стоял шагах в десяти от шатра, повернувшись к нему спиной, и притворялся, что любуется привязанными неподалеку лошадьми. Моисей подошел к нему и тихо спросил:
– Успел убежать?
– Да, – ответил Элиуд. – Туда, откуда не возвращаются – закололся кинжалом. Прямо перед моим приходом. Кровь еще не успела свернуться, но жизнь уже покинула его. Я приказал двоим слоняющимся поблизости воинам охранять вход в шатер, никого туда не пуская. Надо вернуться и обыскать его.
– Закололся кинжалом? – переспросил Моисей. – Так умирают воины, а не писцы. Не у каждого достанет смелости и силы всадить себе в грудь кинжал.
– Он укрепил рукоять в ящичке с мытым песком и упал на острие, – пояснил Элиуд. – Научился, небось, когда служил у фараона. Так убивают себя многие из египтян. Яд не всегда под рукой, в отличие от кинжала. Не понимаю – как он догадался? О том, что кто-то подслушал наш разговор и предупредил его, не может быть и речи, потому что я вышел и пошел к шатру Мардохея очень скорым шагом. Никто бы не успел опередить меня, даже верхом, потому что на лошади пришлось бы ехать в объезд, а я прошел напрямик, между повозками и шатрами. Может, он почувствовал беду?
«Или увидел, как я разговариваю с Датаном и веду его в свой шатер», – подумал Моисей…
Шатер Мардохея и обе повозки с его имуществом Элиуд обыскивал в присутствии Моисея. Самой интересной находкой стал маленький железный ларчик, длиною в ладонь, спрятанный в сундуке с одеждой. Содержимое ларчика было странным – флакон из обожженной глины и глиняной же затычкой, обложенный комочками из нитей, в которых запутались мелкие щепки. Элиуд открыл флакон, понюхал его содержимое, поморщился и протянул флакон Моисею, сказав при этом традиционное египетское присловье:
– Воняет хуже, чем у шакала под хвостом!
Моисей осторожно поднес открытый флакон к носу и подтвердил:
– Да уж, запах отвратительный. Что это такое?
– Не знаю, – покачал головой Элиуд. – Но явно не яд. Яды не бывают такими вонючими, да и Мардохей, будь при нем яд, предпочел бы отравиться, а не падать на кинжал.
Мардохей, перевернутый Элиудом на спину, так и лежал с кинжалом в груди посередине шатра. Моисей еще не решил, как объявить народу о смерти начальника над писцами.
Желая получше познакомиться с находящейся во флаконе жидкостью, Моисей капнул себе на левую ладонь пару капель. Жидкость оказалась мутноватой, а цвет ее по столь малому количеству определить не удалось.
– Заткни пробкой и спрячь, – распорядился Моисей, возвращая флакон Элиуду. – Это какая-то ценная жидкость иначе бы ее не хранили с такими предосторожностями. Покажу Аарону и Иофору, вдруг они ее узнают.
Вдруг левую ладонь обожгло огнем. Моисей вскрикнул, посмотрел на нее и успел заметить мелькнувший язычок пламени. Если бы он не успел передать флакон Элиуду, то непременно бы выронил его от неожиданности. Кожа в том месте, где была жидкость, покраснела, как от ожога.
– Давай-ка выйдем, – сказал Моисей Элиуду. – И ларчик прихвати с собой.
Отойдя от шатра на четыре шага, Моисей взял у Элиуда ларчик, достал оттуда один комок ниток и попросил Элиуда вылить на него несколько капель из флакона.
– Смотри, чтобы не попало на одежду, – предупредил он.
Спустя малое время (Элиуд успел закупорить флакон и положить его в ларчик, но сам ларчик еще не закрыл) нитки вспыхнули огнем.
– Вот тебе и ответ! – сказал Моисей. – А я-то все думал, как Мардохей ухитрился незаметно поджечь припасы, да еще в нескольких местах! Факела у него не было, маленькую жаровню с углями незаметно под одеждой не пронесешь, а тут вот, оказывается, что. Поистине неистощимы на выдумки египетские жрецы!
Народу было объявлено, что начальник над писцами Мардохей, сын Лабана покончил с собой, пребывая в расстройстве по поводу гибели припасов, находившихся под его попечением.
Еды почти не оставалось, люди доедали последние из своих запасов.
