Вот уж действительно. Что тебе ближе и роднее, действительный сгусток ощущений тела, туго свитый и сбитый, так что влезть между этими ощущениями в пространство пустоты, возможности никакой нет, или названия, которыми ты пытаешься обобщить эти ощущения, распределить их по родам и по группам, так чтобы было удобнее называть, передавая свои отношения к происходящему другим.

Что же тебе ближе и роднее, тело или имя. Ты уж определись. Так будет поудобнее. Не забывай задавать себе этот вопрос. Не забывай. Если будешь его часто задавать, то и привыкнешь, научишься постепенно различать, где находится действительное, а где мнимое. Тогда все будет попроще.

А кругом еще множество предметов всяких и разных. Вещи повсюду, повсюду, и все просятся поближе к твоему телу, и ты называешь их, определяя меру притяжательности, а потом они тебя засыпают, и ты засыпанный засыпаешь, а тебе все кажется, что ты бодрствуешь, руль держишь, дорогу видишь, пока не проснешься от страха. Бывает, что поздно. Проснуться не успеваешь, а уже и приехали, правда, не туда, куда ты изначально собирался.

Но это ничего. Нужно ведь еще понять, от чего ты переживаешь больше боли, от потерь или от обретений. Конечно, разум тебе подсказывает, что терять всегда больнее, и ты для убедительности (для самого себя) тут же представляешь руку, или ногу, или какую-нибудь другую важную подробность своего тела. Ой, как больно оно представляется! А вещи родные и любимые, дом, кроватка твоя мягчайшая и безопасная, и всякие прочие родные тебе всячины… Очень не хочется всего этого терять, наоборот. Хочется приобретать все больше и больше.

Ты и обретаешь, пока хваталки не начинают отказывать, потому что приобретенное ведь еще нужно держать. А чем?

Что ж больнее? Обретения или потери?

Нужно еще подумать.

И еще подумать, а потом еще.

Пока не заснешь.

Так много думаешь, потому что с мыслями легче засыпается, хотя спится хуже.

Чем больше любишь приобретенное тобой, близкое тебе, родное и принадлежащее тебе по праву, тем больнее будет его терять.

И долго человека страшит более всего смерть близких. Иногда страшит всегда, пока человек сам не умрет, огорчив этим своих близких, потерявших его.

Прелюбопытная игра.

А ты все копишь и копишь, стараешься принадлежность и зависимость сделать покрепче, забывая, что зависящие от тебя, делают зависимым тебя.

Но тебе виднее.

Несмотря на то, что со всем придется расстаться, и расставание обязательно будет болезненным, стоит определиться.

Что?

И только когда ты наконец узнаешь, несмотря на собственное яростное сопротивление самому большому своему врагу, самому себе, когда узнаешь, что всегда у тебя всего достаточно для того, чтобы быть счастливым и разбираться со всем просто и понятно, вот тогда перестанешь попадать в обстоятельства, которые тебя принижают, в которых тебе приходится испытывать презрение и неуважение окружающих за свое неправильное и недостойное поведение.

ЧТОБЫ НЕ ПОПАДАТЬ в опасные обстоятельства, нужно научиться останавливаться вовремя. Ибо время – это череда движений и остановок. И только потому, что ты слишком уж поспешно приходишь в движение, когда тебе мерещится, что время двигаться пришло, потому, когда приходит время остановиться, и ты в общем всем своим существом, можно сказать, подозреваешь, что нужно бы остановиться, вот это самое движение по остановке себя разогнанного, не получается. Тогда бывает, что проскакиваешь точку достаточной допустимости, попадаешь в обстоятельства не очень приятные, а зачастую и очень даже опасные.

И только когда знаешь, что имеющегося у тебя в наличии всегда достаточно, тогда вовремя останавливаешь, и тем самым обретаешь способность длить происходящее без лишних изменений, сначала не очень долго, но по мере научения, все дольше и дольше становятся эти спокойные промежутки беззаботных остановок и дальнейших движений на новых естественно прилетающих из времени волнах.

Что роднее? Имя или тело?

Чего больше? Тела или вещей?

Что больнее? Обретения или потери?

Это значит, что сильная любовь несет большие утраты.

Чем больше накопишь, тем больше потери.

Только, помня о мере во всем, избежишь позора.

Если умеешь вовремя останавливаться, избежишь гибели.

Тогда научишься длить и тянуть происходящее.

Все-все может быть названо в этом мире, и более того, оно не просто имеет право быть названным, но и еще требует от тебя осуществления своих прав, и потому все-все попадающее в поле твоего внимание прилепляется к существующим в поле твоего сознания именам, и обязательно обретает свое название. А ты так устроен, что некоторые слова, почему-то, ты любишь больше чем другие. Некоторые имена и названия тебе так нравятся, что ты из-за них внутреннее свое, очень ограниченное мозговое пространство так организуешь, что туда больше ничего временами не помещается. А тебе, может быть, что-то еще в это время назвать нужно. Но оно остается без имени. А без имени ему неудобно. А то как получается: попа есть, а слова нет. От этого возникает путаница, беспорядок и даже иногда переходит в разруху, разлуку, разброд, шатание и открытый мятеж.

А иногда запутавшиеся понятия, неправильно привязанные к словам, своим вечным тюремщикам, взбунтуются против своих хозяев. Овладевают они отдельными несознательными личностями. Долой – кричат. Нам такие смыслы не нравятся, другие слова давай для этих смыслов придумаем, возьмем из других языков, назовем по-другому.

И такое, бывает, начинается. Но это хорошо, когда открытый мятеж. Можно хоть как-то бороться, справляться и призывать к порядку взбунтовавшиеся слова.

А если они спрятались, срослись с правильными, рядышком встали, притворились безобидными и безмятежными? Что тогда? Некому даже и разобраться с ними, ибо они притворяются неотделимой от тебя частью. Тобой и притворяются. Тобой и являются. Где же взять другого тебя?

И БЕДНАЯ ТВОЯ ТУШКА, обиженный твой бекон, названный какими-то странными и непонятными никому понятиями, вроде как физиология, биохимия, энзимы, анатомия, афродизиаки, эпистемология (мое, кстати, любимое слово), мечется между собой и собой, не имея возможности понять и сделать выбор. Где тело, а где личность, где слово, а где суть?

Непонятно. А кругом еще огромное множество предметов окружают тебя, требуют вступать с ними в какие-то прочные и порочные отношения постоянного обладания. А ты же ведь и не знаешь, что безобидное предложение со стороны предметов владеть ими по своему усмотрению, подразумевает еще и обратную зависимость.

Как они там между собой договорились? Эти предметы, то есть. Они сбиваются в какие-то шакальи стаи, и через некоторое время ты, вольный хищник, хозяин ночных лесов и сумеречных прерий, уже приделан этими предметами по полной и находишься с ними в таких уже странных отношениях, что я и боюсь об этом говорить по причине наличия приличий в связи с тем, что не только при женщинах и детях такого нельзя говорить, но и взрослые мужчины иногда, не выдерживая, покрываются пунцовым румянцем пролетарского знамени, и, закатывая глаза, как юные гимназистки, со всей дури шумят по полу своими обмякшими телесами. Костями иногда ударяются сильно. Не всем же везет на мягкое упасть.

И вот еще беда. Однажды все равно всем придется об этом услышать. И бывшим детям, и бывшим гимназисткам, и бывшим женщинам, и даже (прости меня, Господи) бывшим мужчинам.

И падать обязательно придется, дежурно глаза подкатив под самый, для убедительности выражения своего понимания осознания, затылок. А некоторые умудряются еще до падения с помощью глаз смастырить через закатывание перелом основания черепа.

Так вот твой бекон, то есть тело твое бренное, вместилище, так сказать, души, и как следствие (не обязательное кстати) носитель разума, физиология твоя турецкая, грамота твоя китайская, требует у тебя определиться, что тебе ближе и дороже, эти копошащиеся в чужих полях сознания слова и словечки, слава твоя, известность, или все эти незамысловатые развлечения простых шевелений, почесываний, покряхтываний, вкусностей разных.

Так вот, эта колбаса твоя ливерная с расплывчатой подгнившей начинкой, настоятельно теребит и требует от тебя определения в понятиях. Что тебе дороже, – кричит, – Я или Оно, или Я или Она, или, или-или-или, вот так вот кричит, ты мечешься всей своей испуганной тушкой, не пронимая кто у кого и чего хочет, потому что определение и вытекающая из него определенность вообще в твои планы не входила. Хотел по-простому, под дурака проканать, чтобы проскочить по-легкому.

А тебя по-легкому не пропускают, требуют выбора, отречений каких-то, жертв (желательно кровавых), предательств, бесчестия, бессовестности, принципами опять же нужно поступаться, противоречить себе постоянно, от стыда сгорая, врать по мелочам так долго, пока не перегорит, и врать научишься легко и незамысловато как журчание воды в хорошей сантехнике.

ГОВОРИ БЫСТРО, что роднее, кто роднее. В глаза смотреть, отвечать не думая, быстро на полиграф, на детектор лжи. Доказывай верность выбранному курсу. Ой, мамочки! Не хочу. Ну и предметы. Они множатся, и их отсутствие множится, и их присутствие множится, что-то в тебе ежится.

Кстати.

Это, наверное, душа.

Как следствие таких упражнений, душа съеживается до размеров жалких сомнений в ее наличии вообще.

У тебя есть бессмертная душа?

Сюда без души нельзя, или предъявите документ, удостоверяющий личность.

Ага?

У вас такой документ, ну тогда вам можно.

В общем, все всё перепутали.

Пора уже тормозиться.

Пора уже обрести покой, и обретение покоя – это задача самая важная и главная, чтобы от этого обретения потом дальше отправляться, отказавшись от всего остального.

Ах да.

А что, кстати, приносит больше боли, обретение или потеря.

СТЯЖАТЕЛЬСТВО и приобретательство – это моя любимая игра, и дело даже не в осязаемых предметах. Ведь самый большой наркотик – это власть, способность и возможность распоряжаться чужими судьбами. Чужими жизнями, в общем, всем чужим. Возможность присваивать чужое, возможность его направлять, им управлять выделяет какие-то странные эндорфины и канабиолы в неокрепшей душе, вводя эту душу в состояние предсмертной эйфории. Предсмертной – потому что гибнет душа неокрепшая от неправильного пользования властью. Так что всем попадающим в этот порочный круг доброго добра я на всякий случай напоминаю, что ставки значительные, гораздо более значительные, чем подозреваешь когда только начинаешь.

С властью не играем, ладно?

Нужно иметь очень высокий уровень владения игровыми пространствами, чтобы играть с властью. В наше время всеобщего вырождения я таких не встречал. Подделываются многие, многие самонадеянно и наивно полагают, что они действительно уже душой окрепли.

Но откуда в них может быть крепкая душа, когда они и духа еще не нюхивала. Если ты ходишь, принюхиваясь, но ничего не чуешь, то совершенно не обязательно, что дух уже вошел в тебя.

Осторожнее, друг мой, придется неизбежно отвечать, и гораздо быстрее, чем ты думаешь.

Чем больше ты чего-то полюбил, тем болезненней будет утрата и расставание.

Она его за муки полюбила, а он ее вообще не полюбил.

Так вот тоже бывает. Потому, привязывай только верблюда, надеясь на Аллаха, а больше никого к себе не привязывай. А верблюда привяжи, и вали быстрее с места преступления. Тело, кстати, тоже можешь бросить. Оно тебе больше не понадобится, а к телу дело подошьют, или к делу тело, потому что время пришло, вернее, приспело, как поется в одной песне.

Там если слова переставить, то получится занятно. Я из тела ушел, из такого прекрасного, волшебного, чудесного, хорошего тела, ничего не забрал с собой, по причине отсутствия тела, Душа свободна потому, что ничем владеть не может, потому ни утрат, ни обретений.

Чем больше, короче, наворуешь, то есть накопишь, тем тяжелее и мощнее потери. Следи за собой.

Умей вовремя остановиться, а то, пока мешки сокровищами набиваешь, может, и не помнишь, что тебе придется эти мешки самому тащить, а верблюда ты привязать забыл, или его кто-то уже отвязал, и катается на твоем верблюдище по пустыне бытия.

Что будешь делать. Рассчитывал только до верблюда дотащить. А там, куда ты дотащил, верблюда нет, один только Аллах тебя спрашивает: зачем в меня не верил, на меня не надеялся. Сколько верблюдов зря привязал. Что ты Аллаху скажешь? Ну, понятно, что «Аллах акбар». Но не для тебя. Только к верным, а ты кто? Ты-то кто? Вот именно, неверный. И пусть покойники сами хоронят свои трупы.

Плакать будешь, но ничего уже не поделаешь, поздно потому что.

Стыдно. Позор тебе, не понял, где хватит, сколько нужно тебе, чтобы насытилась твоя алчность?

Тормози. Останови себя хоть раз вовремя.

И больше не приходи в движение.

Пусть оно дальше само длится.

Спокойно и долго-долго.