Он не знал, почему из многочисленных кафе на этой окраинной улице выбрал непритязательный павильон под вывеской «Черновцы». Хотя нет, уже подойдя к стойке, он понял причину. Сейчас сентябрь. Та история тоже случилась в сентябре. И недалеко от Черновцов.

Он взглянул на бармена. Тот лениво поднял голову и тотчас всем видом изобразил максимальную услужливость: с таким клиентом надо быть приветливым и расторопным.

— Сто «Абсолюта» и томатный сок. Через десять минут повторишь водку, — сказал вошедший.

Официант торопливо закивал: не беспокойтесь, будет сделано. После этого мужчина сел к столику возле окна. Около минуты он задумчиво глядел на рюмку с водкой, потом опрокинул ее одним залпом и лишь чуть-чуть пригубил томатный сок.

Выпив водку, мужчина направил взгляд на противоположную стену, где были намалеваны горы так, как их представлял неизвестный художник: устрашающие вершины, которые могут принадлежать и Кавказу, и Гималаям, и Альпам. Однако посетитель думал о других горах, точнее, о той давней истории, после которой он уже никогда не видел ни Балканы, ни Карпаты…

Микроавтобус «мицубиси» обычно доезжал из Сербской Краины до России за три дня. Конечно, самолетом из Будапешта было бы быстрее. Но ни одна из авиакомпаний никогда не согласилась бы взять на борт то, что лежало в багажнике этой машины.

Все трое сидевших в «мицубиси» — Василий Петренко, Виктор Буров и Тимур Файзулаев — знали, что по законам любого из пяти государств, по которому должен был проехать микроавтобус, их занятие являлось криминалом. Но моральных сомнений не было ни у кого.

Во-первых, они солдаты, пусть и добровольцы. А солдат всегда должен иметь при себе оружие. Ибо фронт — понятие относительное. Когда несколько лет назад они решили, что военная наука, полученная ими на родине, нужнее всего в Боснии, с той поры они забыли разницу между фронтом и тылом. Враг может нанести удар, где ему заблагорассудится. А милиция никогда не пришлет на похороны мирного гражданина официального представителя, который принесет извинения за то, что и сами не уберегли человека от смерти, и под страхом Уголовного кодекса не позволили ему защититься самому, когда парочка других граждан пожаловала к нему на квартиру с одной незамысловатой целью — убить.

Во-вторых, должно существовать равновесие. Через дыру по имени Чечня в Россию течет поток оружия. Вот журналисты из «Комсомолки» шутки ради купили в Грозном «Макаров» и без проблем привезли его в Москву. Наивные люди! Надо было начинать с целой фуры. Дать по дороге пару взяток и довезти эту фуру хоть до Архангельска.

Кавказское оружие в основном поступает «зверям». У наших тоже должны быть свои стволы. Если враг везет их с Кавказа, то мы привезем автоматы с других гор. Тех, в которых сейчас воюем.

Петренко, сидевший рядом с Буровым-водителем, мог бы в очередной раз и не повторять свою теорию, объясняющую, почему под сиденьями их «мицубиси» лежали несколько длинных ящиков. А в них — десять венгерских «калашниковых». Будапешт принимает натовские стандарты, поэтому «калаши», которые там штамповались с незапамятных времен, ныне не в чести и дешевы. Венгры как хотят, а тем, кто не разочаровался в самой надежной штурмовой машине второй половины XX века, всегда приятно прикупить «калаши» по дешевке. Кроме них, были и три израильских «мини-узи» — два куплены по божеской цене у братушек-сербов, третий снят с трупа мусульманского офицера. «Узи» почти что «калаши» — их используют, а иногда и штампуют с лицензией или без нее, все, кому не лень. Но эти, бельгийского производства, были неплохи, а главное, уже опробованы.

Конечно, трое русских добровольцев возвращались с Балкан вовсе не для того, чтобы продать тринадцать «стволов». Файзулаев подорвался на мине в горах, и его как следует швырнуло на скалу. Врачи в полевом госпитале ему подправили правую ногу, но требовалось более серьезное лечение. А это лучше сделать дома, в центре Елизарова. Поэтому, загипсованного Файзулаева можно было отнести не к пассажирам, а скорее, к дополнительному грузу.

Буров вел машину быстро: дорога была накатанной, причем не только в смысле знания всех встречных заправок и знаков. Ему вместе с Петренко уже раза четыре доводилось проезжать этим маршрутом, и он знал все, что встретится им на пути от территории бывшей Югославской Федерации до территории бывшего СССР.

Территорию Сербии они всегда проезжали без затруднений: на таможенный пост звонили заранее и сообщали номер, к которому придираться не следует — напротив, пожелать доброго пути.

С румынской стороны в этот день недели должен был стоять лейтенант Петренеску, чей отец был болгарин по фамилии Петров. Не все болгары любят своих западных соседей — сербов, но Петров-Петренеску оставался одним из немногочисленных сторонников православного панславянизма. Поэтому, подобно своим сербским коллегам, микроавтобус со старыми знакомыми, сражающимися за эти идеи с оружием в руках, он пропускал без осмотра. За это получал, максимум, бутылку ракии. Румынию пересекали без проблем. Уже заранее было известно, что на КПП неподалеку от Черновцов их ждет другой знакомец — лейтенант Цар-Эминеску. Это такой же идейный человек, как и Петренеску, но его идея была не национальной, а семейственной. Цар-Эминеску считал, во-первых, что детей в семье должно быть не меньше пяти, а во-вторых, они должны вырасти в достатке. Учитывая румынские таможенные зарплаты, первое противоречило второму, поэтому пересечение этого пункта обходилось в сто долларов.

И, наконец, уже на украинской стороне, где начинался СНГ, в эти дни на КПП полагалось находиться лейтенантам Гориводе или Барвинку. Оба были абсолютно безыдейными и просто брали деньги со всех, кто желал миновать очередь на таможенный досмотр (проще говоря, не подвергаться досмотру как таковому). Горивода обычно брал сотню, Барвинка удовлетворяли и пятьдесят баксов.

На этот раз все было в порядке. Сербы помахали на прощание рукой, Петренеску, Цар-Эминеску и Барвинок оказались на месте. Украина. Пусть еще не совсем Россия, но чем-то родным повеяло. Теперь можно превышать скорость, и гнать под «запретки» — все как-то привычней. Может, даже затарить автобус местным пивом: всем кидать по пустой бутылке через десять километров. Максимальная такса за такую шалость — пятьдесят баксов. Всегда есть особое удовольствие, рассчитываться с «даiшником» одной мятой бумажкой, зная, что машина набита боевым металлом больше, чем на пятьдесят тысяч баксов!

Файзулаев уже представлял, как два дня спустя его нога найдет покой в специальном станке, а Петренко и Буров заранее делили доход от проданных «калашей» и «узи». На этот раз он должен был оказаться больше обычного: такую партию они не доставляли ни разу. Обычно расчетливый Буров предлагал поскорее сдать все оптом и разделить деньги еще до конца недели. Петренко надеялся изначально разобраться с нынешней конъюнктурой и решить, где же по нынешним временам лучше толкнуть груз: в Москве или Питере?

Сейчас они ехали подгорным лесом, прекрасным, как любой лес ранней осенью. Разогнать, как хотелось душе, пока не удавалось: дорога постоянно мелькала, огибая последние каменные утесы. Одно было хорошо: на этом участке трассы не попадались ни деревушки, ни хуторки, поэтому не приходилось заранее сигналить, разгоняя с дороги собак и кур. За одним из поворотов Буров увидел на обочине старый горбатый «Москвич», из-под которого торчали чьи-то ноги. Видимо, услышав шум мотора, горе-ремонтник торопливо вылез из-под автомобиля и замахал руками — остановитесь, подсобите!

Буров сбавил ход. Он разглядел местного шофера-частника — невысокого человечка в старых роговых очках. В левой руке — гаечный ключ, в правой — старый пиджак. Видимо, учитель из ближайшей школы или колхозный бухгалтер.

— Витюха, поможем землячку? — спросил Петренко.

— Всех не починить, — лениво отозвался Буров, однако скорость уменьшил до минимума. Казалось, ему самому хочется рассмотреть повнимательней первого соотечественника (или почти соотечественника), которого он встретил, миновав таможенный пост.

— Мужики, остановиться надо, поссать хочу, — сквозь дрему пробормотал Тимур с заднего сиденья, и это положительно решило судьбу незадачливого учителя.

— Здоровеньки булы, дядя, — Буров вышел из машины. — В чем проблема?

— Совсем развалилась, проклятая! — учитель виновато глядел на парней из иномарки, остановившихся ради него. — Может, глянете?

— Показывай, где барахлит драндулет? — Буров приблизился к машине, поднял крышку.

Петренко в этот момент протягивал руку Файзулаеву, помогая сойти на кромку дороги. Что-то заставило его прервать этот процесс и обернуться, а когда он обернулся, то понял, что солдатская интуиция не подвела: действующих лиц вокруг прибавилось. В руках «учителя» кроме гаечного ключа оказался еще и пистолет, нацеленный на Бурова. А рядом стояли еще четверо незнакомцев: один с пистолетом, другой с ружьем, остальные двое держали в руках стальные прутья.

— Здоровеньки булы, — издевательски сказал парень с пистолетом, здоровяк с аккуратно обритой головой и подбритой бороденкой. — Не дергаться, шановни панове!

— А это что за партизаны? — почти удивился Петренко, задавая этот вопрос то ли себе, то ли незнакомцам. Буров оставался в той же позе.

— Лесная таможня, — его напарник с ружьем говорил на чистом русском языке. — Это, мужик, самая крутая таможня в наших местах. Хочешь проехать без досмотра — плати три «тонны». Не хочешь — становись раком. Сейчас всех обшмонаем по полной программе, и «тачку» заодно. Что понравится — возьмем. Так что лучше договориться по-хорошему.

Петренко оглянулся по сторонам, ругая себя за невнимательность. Ну, как же так: два дня с фронта, а уже расслабился! Надо было понять сразу: везде по обочине растет мелкий кустарник и лишь там, где угораздило сломаться «Москвичу», мощные заросли. Но все равно, они не могли скрыть большую машину, видимо, «Ниву», спрятанную там. Василий бросил незаметный взгляд за спину: Файзулаев уже успел немного податься назад, увеличивая поле для маневра. Буров оставался в той же позе. Пистолет «учителя», судя по всему, был газовый, но другой — боевым.

— Мужики, — дружелюбно улыбнулся Петренко. — Мы только-только домой вернулись. Давайте нормально разойдемся.

— Три «тонны», и расходись, куда хочешь, — крепыш с пистолетом сделал шаг вперед. — Вылазь оба, досмотр начинается!

Вместо того чтобы вылезти, Петренко откинулся на спину, упав на сиденье-диванчик. При этом он двинул ногой дверцу микроавтобуса, так что она полностью отошла. Через мгновение он уже разогнулся, сидя в дверном проеме. В его руках был АУГ.

Эту игрушку Петренко продал бы в последнюю очередь, в крайнем случае, так ему нравился этот австрийский автомат. Красивая штучка, будто из сериала про рейнджеров XXI века. В отличие от большинства автоматов, магазин вынесен ближе к прикладу, перед рукоятью управления огнем. Оружие короткое, как пистолет-пулемет, и мощное, как пулемет, при этом надежное, как АКМ. АУГи расползлись по всему миру, и пользуются ими все, кто знает толк в автоматическом оружии. Перед каждым пересечением пограничного КПП Петренко клал автомат в ящик к «калашам», но потом вынимал, чтобы постоянно иметь под рукой.

На этот раз АУГ пригодился. И здоровяк с пистолетом Макарова даже не успел понять, какая неприятность с ним приключилась, как его уже завертело волчком, и он отлетел в кювет.

Парень с ружьем проявил неплохую, но бесполезную реакцию. Он вскинул ствол и, не целясь, выпалил в сторону машины. Это был первый и последний его выстрел. Петренко чуть сместил линию огня, и этого оказалось достаточным: ружье со стуком хлопнулось об асфальт, а секунду спустя рядом с ним опустился сложившийся пополам его хозяин.

На раздумья — что делать в этой ситуации — «учителю» была отведена лишь секунда. Потом Буров, не меняя своего полусогнутого положения, нанес ему хлесткий удар в живот, подскочил, с хрустом заломал руку — пистолет перелетел через «Москвич» — и с размаху швырнул бандита мордой на капот. Потом приподнял и ударил еще раз.

Двое оставшихся бандитов, оглушенные звуками неожиданной стрельбы, вели себя по-разному. Один из них — верзила с прутом — зарычал и кинулся сзади к микроавтобусу. Петренко мог бы выскочить и достать его из автомата, но он знал: нужды в этом нет. Действительно, когда налетчик уже взмахивал своим оружием, как копьем, чтобы двинуть им через заднее стекло в салон машины, Файзулаев спокойно обернулся к нему, поднимая «люгер» двумя руками на уровень глаз. Стрелял он через стекло. Первая пуля ударила в грудь, отбросила бандита назад, как удар лошадиного копыта, а вторая, вошедшая в лоб, завершила дело.

Последний бандит, наоборот, дико завизжал и кинулся в кусты, к замаскированной машине. Петренко дал ему вслед очередь выстрелов на пять-семь. Послышался звон разваливаемого стекла, мелькнула искра, высеченная из металла. Как гигантская коса, пули срезали несколько крупных ветвей, и стало видно, как беглец извивается возле машины.

Буров несильно пнул лежащего «учителя», но сразу понял бесполезность этого занятия. Более сильным пинком он запустил в кювет его оружие.

— Утекаем, пацаны! — словно школьник заволновался Петренко.

Пока Буров возвращался за руль, он уже успел вернуть АУГ в нехитрое укрытие. То же самое Файзулаев произвел с «люгером».

Мчались быстро. Лишь минут через двадцать, когда миновали два села и крупную развилку, Петренко приказал остановиться. Правда, перед этим Буров отъехал лесной полудорожкой-полутропкой в сторону от трассы.

Все трое вылезли из машины, заглянули в кусты и по-боевому помянули загубленных: отлили. Затем поминки продолжились. Петренко достал початую бутыль ракии и отхлебнул ее, как минералку. То же самое сделал Файзулаев. Буров отглотнул чуть меньше друзей.

— Стекла жалко, — выдохнул он. — Надо пленкой затянуть. А в Черновцах сменим.

— Лучше в Житомире, — ответил Петренко. — Других пробоин нет?

— Других нет, — подтвердил Буров.

Но он ошибся. Петренко, отхлебнув еще раз, обошел машину и тихо присвистнул.

— А это что еще за раковая кадриль?

Единственная ружейная пуля, попавшая в микроавтобус, сделала аккуратное, почти фабричное отверстие в стенке возле заднего колеса. И оттуда тонюсенькой струйкой высыпался белый порошок. Все это напоминало сказку про мальчика-с-пальчик, который, уходя в лес, отмечал свой путь мукой.

— Порошок какой-то, — удивился Файзулаев.

— Чистота — чисто «Тайд»! — Петренко, усмехнувшись, склонился к отверстию. Это был последний случай в жизни, когда Буров видел на его лице улыбку.

Потом Василий выпрямился. На его широкой ладони, еще хранившей тепло оружейного металла, лежало несколько белых крошек.

Буров рванулся к машине. Однако перед пробоиной стоял Василий, и Бурову не удалось бы добраться до автобуса, не сдвинув с места друга.

— Кокаин, — сказал он просто и естественно, как будто речь шла о сахарном песке. После этого обернулся к Бурову. — Витя, ты скажешь, что, когда машину чинили перед выездом, ты дрых влежку?

Файзулаев, а тем более Буров, поняли, что Вася издевается. Бур любил свой микроавтобус, как Петренко свой автомат. И перед такой важной поездкой он никому не позволил бы ковыряться в машине. Лгать он не собирался.

Буров сделал шаг назад. После боя на лесной дороге он был спокоен, а сейчас вспотел за три секунды.

— Вася, история долгая, — начал он.

— Не сомневаюсь, — ответил Петренко. — Сейчас ты расскажешь, как снюхался с душманами, но никого из наших не предавал — верю. Ты не сука. Ты просто дурак. Тебя попросили отвезти это в Питер или в Москву — ведь так? (Бур кивнул.) И ты подрядился. Меня душманы не интересуют. Мне только ты интересен.

— Я о другом, — сказал Бур. — Мне понадобились «бабки». На один раз, но много. За «стволы» столько не возьмешь.

— И твоя личная жизнь мне тоже не нужна, — отрезал Петренко. — Меня интересует другое. Вот представь, нам не повезло. Обшмонали на таможне. Или какой-нибудь дошлый ОМОН. Это же очень поганая статья, Витя! Это статья не для мужиков, а для подонков. Я ее бы не всякому врагу пожелал. Понимаешь, Витя, по мне втроем трахать одну малолетку в парке или сажать ее на иглу — одно и то же. И я бы вместе с ним (кивок в сторону Файзулаева) сидел на одной скамье с тобой по этой подлой статье. И когда товарищ прокурор задавал бы вопросы, я бы себе язык прикусил. Я не смог бы, как пацан, говорить, что проехал тысячу километров, не зная, что машина забита наркотой, как ж… нигерийского негра на рейсе «Аэрофлота». И ты меня бы не отмазал! Потому что, ни прокурор, ни суд таким отмазкам не поверят.

— За это тоже дают приличный срок, — Бур облизнул губы, указав пальцем в сторону микроавтобуса, и Петренко понял: он имеет в виду «стволы».

— Разница большая. — Срок поменьше. Но не это главное. Я мог бы сказать на суде, что это, — он наклонился к салону и вынул автомат, — мне нужно здесь, в России. Как только что случилось. Конечно, мне впаяли бы все равно. Но с суда я уходил бы не обосранный. А потом писал бы письма с зоны — матери, женщинам своим, пацану. Олеговичу, наконец. А если бы я сел за наркоту, то никому бы не написал. Потому, что повесился бы! Ты понял, Витя, что ты хотел из меня сделать?

— Ладно, Вася, — Бур собрался с силами. — Я не предупредил — прости. Наличка у нас есть. До Черновцов доберемся. Потом ты с Тимуром до Москвы на самолете, а я доведу «тачку» до Москвы. Потом пригоню ее, уже чистую, со всеми «стволами». Идет?

— Нет, — отрезал Петренко. — За подлянки надо отвечать. Бери отвертку.

— Зачем? — пробормотал Буров, хотя уже начинал понимать, что к чему.

— Мы поедем в этой «тачке» и дальше. Но она будет чистая прямо сейчас. Ну, не тормози!

Буров взглянул на Петренко. У того в руках был автомат, но и без оружия Василий превосходил его по всем статьям. Только лишь в одном Петренко уступал — Буров был лучшим подрывником.

— Вася, — сказал Буров без всякого страха. — Ты же меня убьешь. Я не наркогонец. Мне понадобилось двадцать «тонн» для Лизы. Я бы их взял и отвалил. Если я послезавтра не доставлю груз, нам не жить всем.

— А это твои проблемы. Так, Тимур?

Файзулаев кивнул. Петренко сделал шаг назад, будто имел дело с безоружным, но по-прежнему опасным пленником. Теперь автомат был на обеих руках.

— Я не хочу больше повторять. Бери отвертку…

Через двадцать минут крыло «мицубиси» ударилось о траву. Вслед за ним высыпались десятки пакетиков, напоминающих сахарную пудру, расфасованную в супермаркете. Два пакета, задетые пулей, были почти пустыми.

— А теперь — канистру! — велел Петренко. — Потом придется промыть. Чтобы не пахло…

Официант принес третий «Абсолют». Мужчина опрокинул его одним залпом и откинулся на стул. Точно так же он сидел тогда на траве, вяло наблюдая, как Петренко отводит машину метров на десять от костра, как потом прыскает пеной из огнетушителя, и на костер, и на то место, где лежали наркотики. Это было сто лет назад, в каком-то другом мире. Ему казалось, что от того мира остался только он один…

Юля поймала себе на том, что набирает номер Алексея каждые пять минут. Она злилась на него: надо же, нашел, когда запропаститься! Ей хотелось скорее увидеть Нертова хотя бы ради одного — пусть он подтвердит, что недавний ночной разговор не был сном.

Да, поначалу он показался ей полным кошмаром, который надо постараться забыть — слава Богу, подобный психологический механизм она отработала давным-давно. Еще с того вечера, когда впервые посетила морг. Однако, рассуждая о содержании дискеты, Юля приходила к выводу: это слишком близко к правде. Все технологические мелочи уже отрабатывались. «А главное — начинают стрелять», — думала она. Пока во всей этой удивительной истории она была никем, разве что свидетельницей, человеком, которому позволили бросить взгляд на тайну. Поэтому, ей хотелось как можно скорее увидеть Алексея. Пока же он недоступен!

Громова давным-давно выяснила рецепт от такой напасти, как долгое ожидание. Надо заняться каким-нибудь серьезным делом. Если оно окажется еще и интересным, может даже получится, что не будешь смотреть на часы, и телефонный звонок окажется сюрпризом. Поэтому Юля занялась Фондом. Понятно, первым делом она начала с открытой информации, благо под рукой была библиотека Дома печати. Две пожилые библиотекарши были на удивление пунктуальны и вели картотеки почти на все публикации.

Юлина добыча превзошла все ожидания. Фонд «Социум» оказался мощным, сравнить с ним можно было разве что благотворительные затеи Людмилы Нарусовой. Причем, если экс-мэрская жена особенно благоволила к культурно-духовному наследию, то в амплуа Фонда входило все, имеющее отношение к социуму. А Юля прекрасно понимала, что именно здесь можно красть особенно удачно. Ведь если на собранные деньги не отреставрировать памятник — это, по крайней мере, видно. А если не накормить сироту, то никто в желудок ему не заглянет.

Особенно Юлю насторожило, что среди объектов, которым Фонд оказывал содействие, оказался детский дом «Живеночек». Согласно слюнявому репортажу, созданному одной из «социальных» журналисток, детки должны были быть облагодетельствованы двумя тоннами фруктов, закупленных в Германии, и компьютерным классом. Юля, которой не так давно посещавшая этот приют, не видела даже корочек от фруктов на кухне и хотя бы коробки из-под компьютеров в качестве мусорного ведра. Зато, благодаря сугубо практической помощи Нертова, в злосчастном доме удалось отыскать небольшой склад наркотиков и резиновую плетку в качестве главного воспитательного средства.

Больше ничего интересного она в подшивках не нашла.

Вернувшись в свой кабинет, она позвонила старым друзьям из АРР — Агентства репортерских расследований. Эти ребята занимались почти тем же, что она, только на более мощной технической базе, да и сам подбор профессионалов позволял им проводить любой поиск по заказу московского издания, а иногда и частного клиента. Однако друзья почти ничего не смогли рассказать про Фонд «Социум». Причина была проста: агентство появилось в 1996 году, а к этому времени Фонд унял прежнюю активность. Он мало-помалу свертывал свои программы, дети не решали задачи в тетрадках, на обложках которых было написано: «Мы — это “Социум”». Причину этого ребята не знали, а Юля поняла сразу же — поток спирта иссяк.

Подумав, коллеги вспомнили один криминальный эпизод. Случился он на блистательной заре Фонда. После председателя — г-жи Драгуновой, вторым человеком в организации был исполнительный директор Игорь Филипчук. Он до знакомства с Драгуновой организовал несколько молодежных творческих центров, но только благодаря «Социуму» вышел на уровень, соответствовавший его финансовым талантам. Однако потом Филипчук решил, что заработанных средств ему на жизнь хватит, и исчез из России. Перед этим Фонду удалось выбить бюджетное финансирование, которое должно было пойти на строительство интерната для душевнобольных, но деньги оказались на счетах ООО «Северный город», созданного самим Филипчуком. Кроме директора, исчезла и начальница рекламного отдела, по совместительству сожительница Филипчука.

С тех пор ни об этой паре, ни о деньгах, которые, судя по всему, они успели обналичить, ничего не было известно. Лишь полгода назад в одном из информагентств мелькнуло сообщение с цитатами из интервью, сделанному с Филипчуком небольшой франкфуртской газетой.

Об этой истории Юля думала даже тогда, когда разговор был уже окончен. Она не понимала двух вещей: почему исполнительный предпочел отвалить, не насосавшись деньгами как клещ кровью? И кто после него продолжал замечательную спиртовую комбинацию? Неплохо было бы посмотреть на Драгунову.

Впрочем, все это представляло теоретический интерес. И беглый Филипчук, и таинственная Драгунова, и Фонд «Социум». Юля понимала: пока она не увидит опять Алексея, не поговорит с ним о тайне дискеты, любая другая проблема — лишь средство забыть ту самую тревожную ночь, когда они рассматривали план, который не рискнул бы огласить последний шизанутый оратор.

Но где же Нертов?..

— Все понятно. И все-таки, — Арчи ворчливо повторил один и тот же вопрос уже пятый раз, — неужели нельзя было привезти меня сюда по-другому?

— Может, и можно, — Павел Олегович, он же Главбух, глубоко затянулся сигаретой. — Только так надежней. Сам я подъехать и договориться не смог. А ребятам проще лишний раз провести эвакуацию, чем организовать дискуссию. Тем более, во втором случае, возможна утечка информации.

Оба на минуту замолчали, думая об одном и том же. Главбух вспомнил, как в недавние, но уже почти позабытые времена, он точно так же доставил Арчи на свою базу, приняв его за бандита и слегка настучав по голове в процессе доставки. Нетрудно догадаться, что Николай думал о том же самом.

Сейчас они опять находились на базе Главбуха, но уже не в глубоком подвале, а в кабинете Павла Олеговича, полулежа в старомодных кожаных креслах и потягивая любимый хозяином коньяк «Ахтамар».

До этого в течение часа Главбух рассказывал гостю историю двух своих бывших друзей: Василия Петренко и Виктора Бурова. По Васе уже две недели, как справили поминки; Буров же, по мнению Павла Олеговича, «бывшим» являлся уже четыре года, после истории под Черновцами.

Рассказывать печальную историю своих недавних товарищей по оружию Главбуху было трудно. Однако после того, как Арчи высказал соображения по поводу взрыва машины, ситуация изменилась. Бывший подполковник «Гаммы» понял, что сыщик, своими силами придя к некоторым выводам, может быть полезен. Так же, как математики, спецы всяких «анти»-подразделений и простые оперативники просчитывают ситуации. Только другими методами. И диалог соратников — не худший. Поэтому Главбуху требовался свежий слушатель, который бы смог заново пережить и оценить давнюю историю.

— Конечно, весь рассказ со слов Васи. После этого Бурова я уже не видел. Как с машиной поступил бы я? Если бы это было сейчас, может, и подумал. А может, нет. Одним словом, Васю я понял. Нельзя подставлять друзей под поганую статью, особенно, если они твоего дерьма не касались руками.

— Ну, а дальше?

— А дальше, — сказал Главбух, — я следил за ним по криминальным заметкам в газетах. Как Буров пытался «сойти с ответа» перед теми, кто должен был получить кокаин в России — не знаю. Через два месяца прочел о том, что его вместе с какой-то девицей подстрелили в Ростове. Сперва изрешетили, потом проехали машиной. Девицу на месте, Буров оказался в реанимации. Заметку мне показали с месячным опозданием; я тогда был в Боснии. Надо было бы узнать, помочь, если еще жив. Пусть встал бы на ноги, потом можно и расстаться. Но — дела. Год спустя в газетке «Раскрытая тайна» появилась заметка: «Подрывники спецназа на службе наркомафии?» Трех «братков», которые давным-давно откололись от «казанских» и занимались наркотой — думаю, Бур работал на них, — разнесли на куски вместе с «мерсом». Статейка тупая, но рядом фотка — по свежим следам. Я сразу понял — это работа Бурова.

— Оклемался, вычислил этих ребят и взорвал? — спросил Арчи.

— Почти так. Но сам он не смог бы провернуть такую операцию. Я навел справки: газетчик был прав. Бур и вправду обратился к конкурирующей группировке. Вроде как, к айзерам. Ему и помогли отомстить. Обоюдная выгода…

Опять помолчали. Потом Павел Олегович продолжил:

— Вычислять его, говорить напрямую — не хотел. По своим каналам передал ему: претензий нет. Если хочешь — возвращайся. Через полтора месяца мне передали ответ без слов. Только одну фотку. Девчонка в платьице с выпускного бала, беззаботная мордашка. Шариковой ручкой поставлены кружочки на этом платье и на голове. Видимо, куда вошли пули. Я все понял. Васю он не простил.

Наконец-то Арчи посетила чудовищная догадка:

— Так это он взорвал Нину?

— Он взорвал Васю, — сказал Павел Олегович. — Конечно, он был бы рад убить его одного, не задевая никого из посторонних. Но не получилось. Когда Вася при мне, под него бомбу так просто не подсунешь. А я старался после той истории его от себя не отпускать. Сам потерял бдительность.

— Он знал, что в машине женщина с годовалым ребенком?

— Чужая душа — потемки. И я копаться в ней не собираюсь. После Боснии я его не видел. Таким, каким он был — бабу с пацаном взорвать не смог бы. А теперь он другой. Кроме того, считаю, ты сам дал объяснение, почему мои люди тихо эвакуировали тебя из больницы: только думаю, что целью Бура был Вася. Но ничто не могло мне дать гарантии, что у взрывника не нашлось заказчиков именно для женщины и ребенка. Если человек ушел в наркоту — колется или торгует, — у него уже другие глаза. И мозг. А рисковать я не имею права. Тем более, взрывчатку заложили ночью у дома Васиной подруги, а рванули только среди бела дня.

Павел Олегович сделал паузу и отхлебнул коньяк. Говорил он медленно и с очевидной неохотой, особенно о двух своих бывших военных друзьях: Василии и Буре.

— Еще вопрос, Главбух, — решился Арчи. — Прошло-то не день, а два месяца. Ты это знал с самого начала? Или сегодня выпало «окно», и ты решил мне все рассказать?

— Работать по первой версии — версии Бура, я начал уже на второй день. Когда понял, кому предназначался основной заряд. Уже вскоре я имел полный расклад: где в тот день был Бур, у кого он покупал «пластид». Нашел даже пацана, который делал отвлекающий маневр. Кстати, удивляюсь вам с Нертовым, почему не отработали мальчишку? Я-то сразу опросил мороженщиц и торговок на лотках по пути следования. И скоро свидетельница нашлась. Через нее я вышел еще на двух граждан и смог сложить всю картину.

Арчи мог бы сказать, что его не было в России сразу же после убийства, а потом именно он, прилетев сюда с Лазурного берега, пытался убедить Алексея: мол, нельзя отрабатывать только одну версию. Нертов тогда отмахнулся. И именно поэтому состоялся поход сыщика в больницу, завершившийся встречей с Главбухом. Но вместо этого бывший оперативник лишь проворчал:

— Кстати, удивляюсь, почему об этом Нертов не знает. Почему ты не рассказал ему сам?

— Это и мое дело. Шли параллельно, мне повезло больше. Но ты меня перебил. Картина сложилась. Я даже пригласил парня из Нижнего, который у Бура учился подрывному ремеслу. Если ты хороший ученик, то руку учителя узнаешь всегда. Он оказался хорошим учеником. И честным. Но мне не хватало малости: второго пацана, который саму бомбу заложил, пока Василий оставил машину без надзора у дома своей подруги. Так вот, вчера этот пацан нашелся. Ему сунули десять «тонн», рублей, разумеется, и отправили домой к тете — в Петрозаводск. Он деньги потратил, опять вернулся сюда бродить и бомжевать. Пацан сразу признал Бура на фотке. Следствие, сыщик, закончилось. Теперь будет приговор.

— Ты хочешь сообщить это Нертову сам?

Главбух покачал головой:

— Нет. Это мое дело. Я с Буром знаком семь лет. Впрочем, какое там — «знаком»! Однажды вечером мы вышли и прошли десять километров. Туда и обратно. Было нас пятнадцать человек. Утром, когда мы вернулись — я, Вася, Бур и еще один парень, — выпили, не чокаясь, одиннадцать раз. Поэтому Бур будет моим.

Однако скупыми мужскими эмоциями Арчи было не прошибить. Поэтому он продолжал ворчать, сетуя: мол, какого черта было надо вытаскивать его сюда? И перед разговором брать клятву, что Нертову — ни слова.

— Нашел бы этого Бура, сделал, что хотел, тогда нам все и рассказал бы. И вообще, тебе не кажется, что вся твоя «бухгалтерия» заигралась в секретность? Сначала твои люди просто не дали мне позвонить домой, жену успокоить. Потом по твоему же требованию я несу ей какую-то чушь, что «уехал в командировку». Но Женевьева — не дура, волноваться все равно будет. Не много ли сложностей?

— Ты, Николай Иванович, — Главбух неторопливо пожевал кусочек шоколадки, которой закусывал «Ахтамар», — будешь моим телеоператором. И случится это завтра. Максимум, в среду немного побегать.

— Мне придется, что ли, бегать возле вас с камерой?

— Нет, — покачал головой Главбух. — Ты сам будешь камерой. Увидишь все, что произойдет, а потом расскажешь юристу. Его я брать на эту работу не хочу. Он начал бы спорить, говорить, что это его дело. И по-своему оказался бы прав. Вернее сказать, прав на уровне своей информированности. Пока что, большего ему знать не надо. Что произойдет с Буром, он узнает послезавтра вечером.

— Интересно, обрадует ли это Нертова? — невесело усмехнулся Арчи.

— Может, и обрадует. Кстати, когда ты с ним последний раз говорил?

— Вчера днем он собирался на одну встречу. Потом исчез. Я разок пытался набрать его номер. Но он, наверное, его отключил или шарится где-то «вне зоны обслуживания».

Павел Олегович допил коньяк, Арчи сделал то же самое. После этого хозяин кабинета закрыл бутылку пробкой, давая тем самым понять, что разговор закончен.

— Главбух, Последний вопрос. На этот раз исключительно из любопытства. Я слышал, что в спецназе любят тампаксы и презервативы — ими хорошо затыкать раны. Это так?

— …

— Тогда скажи, как вы используете памперсы «бэби драй»? Я видел у тебя в прихожей целую упаковку.

Павел Олегович в очередной раз ненадолго приумолк. Он полузакрыл глаза, и было непонятно, то ли раздумывает, стоит ли отвечать на такой вопрос, то ли пытается скрыть смущение.

— Ты откуда знаешь, как спецназ использует тампоны? — наконец произнес он.

— Сразу и не вспомнить. Вроде, у Кивинова прочитал. Или у Воробьева с Карчиком.

— Еще раз прочти повнимательней. На одной из страниц написано и про памперсы.

В этот момент в очередной раз запиликала главбуховская «труба». На этот раз хозяин не стал ее выключать, а наоборот, приступил к разговору, выразительно взглянув на Арчи. Тот понимающе кивнул, быстро пожал руку и покинул кабинет.

В России мало гор, поэтому у нас нет гномов. Их заменяют существа, схожие обликом, а иногда и характером — домовые; мелкие, с кошку величиной старички с огромными бородами.

Так выглядит сельский домовой — житель недолговечной деревянной избы. Считается, что в городе домовых нет, но это конечно не так. Домовые населяют и городские здания. Другое дело, что облик их совершенно другой: тела высушены временем, а бороды осыпались, словно новогодние елки к концу января. Иной раз может показаться, что от домовых остались лишь шорохи и скрипы, пугающие по ночам жильцов.

Однако у старинного особняка графов Езерских в конце XX века был свой домовой. То есть человек, которого невозможно представить без этого дома и без которого невозможно представить этот дом. Домового звали Константин Сергеевич. Он родился за десять лет до того, как Езерские потеряли и свой особняк, и Россию. Уезжая, они оставили дом на сохранение Сергею Ивановичу, назначив его и сторожем, и дворником, и истопником. Через пятнадцать лет, когда Сергей Иванович умер от пневмонии, в особняке остался его сын — Константин.

Конечно, новая власть не собиралась платить зарплату тому, кто бережет дом для господ, мирно живущих в Париже. Поэтому, уже с 1918 года в доме появились новые обитатели. Некоторое время там был санаторий для пролетариев-туберкулезников: строение, окруженное пышным садом, напоминало загородную усадьбу. Потом санаторий перевели под Сестрорецк, и в особняке появилась школа, которая там тоже не прижилась. И стали вселяться-выметаться различные конторы. Конторы по преимуществу не первой важности — все-таки дом был на отшибе, и какой-нибудь серьезный начальник не имел желания положить на него глаз. Так сложилось, что учреждения менялись раз в пять-десять лет. Директоров с почетом провожали на пенсию (впрочем, в тридцатые их иногда расстреливали), бухгалтеры растрачивали вверенные им суммы, молодые специалисты уходили на повышение. И лишь один сотрудник неизменно оставался в штате. Это был Константин Сергеевич.

Не то, чтобы он умел поладить с любым начальством. Просто, начальникам нравилась его привычка замещать одновременно несколько ставок, получая при этом лишь одну зарплату. По характеру учреждения были таковы, что ни одно из них не могло рассчитывать на дополнительную штатную единицу. И если дворник выполняет ночью обязанности сторожа, а при надобности плотника и сантехника, таким кадром надо дорожить.

О Езерских Константин Сергеевич забыл давным-давно. Он берег не их имущество, он берег сам Дом. Пусть стены раскурочены электропроводкой, пусть в шестидесятые сломали и выкинули половину изразцовых печей — провели паровое отопление, а тогдашнему начальнику злосчастные печи показались признаком ретроградства. Медные ручки на дверях заменила какая-то дешевая дрянь — сотрудники постарались. Все равно, Дом оставался Домом — с неизменным фасадом, деревцами перед ним и постоянной фигурой дворника.

Истории про домового начались в семидесятые, а сочиняли их молодые сотрудницы. Задерживаясь в здании, они слышали странный шум, а это Константин Сергеевич без фонаря спокойно проходил по коридорам, в которых экономии ради был полностью отключен свет.

К началу восьмидесятых Константин Сергеевич схоронил жену и окончательно поселился на своем рабочем месте. В подвале давно уже была оборудована каморка, в которой он ночевал. Начальство, которому все было, как говорится, «до лампады», не обращало на это внимания.

Потом хозяева у Дома опять внезапно сменились, причем самым решительным образом. Однажды подъехала пара грузовиков, в которые меньше чем за час погрузили имущество прежней конторы. Однако никто в особняк не вселился. Вместо этого начался ремонт, да такой, какого дом не знал никогда. Во дворе оказались последние печи, потемневшие дубовые перила, двери, не менявшиеся с начала века, и груды сломанных перегородок. То и дело приезжали машины, увозившие мусор. Все это называлось «евроремонтом».

Если бы Константин Сергеевич сказал хоть слово, глядя как разбивают витраж на втором этаже или самосвал, маневрируя, разносит клумбу, сохранившую ту же форму, что и восемьдесят лет назад, простого дворника выперли сразу коленом под зад. Но он молчал по устоявшейся привычке. Поэтому пережил не только революцию и войну, но и евроремонт.

Наконец Дом стал неузнаваемым. Сперва охрана не хотела пускать Константина Сергеевича в его блестящее нутро: если ты бомжующий дворник, или дворникующий бомж, то переночуешь в вагончике по соседству. Потом новой хозяйке стало ясно, что есть технические нюансы, какие знает только этот чудаковатый, непьющий, вечно молчаливый старик. Поэтому, никто не мешал дворнику ночевать в подвале, который, кстати, в отличие от всего остального здания, евроремонту не подвергся.

Вот от функции сторожа его освободили раз и навсегда. Теперь у Дома была своя охрана. Двор (половина сада ушла под парковку) ночь напролет освещали яркие лампы. Ограда, правда, осталась прежней, но поверху была натянута сигнализационная проволока. Охранники посмеивались над старикашкой в пальто хрущевских времен, который иногда вылезал наружу в три часа ночи, видно, по старой привычке. Его угощали сигаретой, иногда пытались втянуть в познавательный разговор о судьбе и прошлом охраняемого здания. Но старик казался тупым, неразговорчивым. Максимум, что с ним можно было обсудить — вечерний прогноз Гидрометцентра.

Однако Константин Сергеевич тупым не был. Он знал то, о чем не догадывался никто из охранников. К примеру, однажды осенней ночью к нему заглянула сама Хозяйка. Сзади нее топтался решительно настроенный, но немного бледный парень, часто появлявшийся в особняке. Визитерша сказала, что завтра утром должны придти сантехники и сменить какую-то трубу. Поэтому, необходимо прямо сейчас раздолбить пол в одном месте, а потом выкопать яму возле этой трубы. Но сначала найти кирпичи, поставить их рядом и развести цементный раствор. Когда придут сантехники, это им пригодится — заделать яму.

Константин Сергеевич, ни слова не сказав, взялся за труд. Окончил он его за два часа, потом Хозяйка дала ему три сотенные бумажки, ее спутник приказал забыть эту ночь и проводил его до каморки, которую сам запер снаружи. Охранник открыл ее лишь днем. Вечером же тот самый парень, проходя мимо него, бросил на Константина Сергеевича угрожающий взгляд. А тот успел бросить взгляд на его ладони — правую украшали свежие мозоли.

Щедрая хозяйка и ее суровый любовник не знали, что Константин Сергеевич не просто дворник. Он еще и домовой, по старой привычке каждую ночь обходящий темное здание. Поэтому, он прекрасно помнил, что вечером к подъезду подъехала машина, из который вышли парень и девушка, с портфелями в руках. Они проследовали в бывший графский кабинет, где сейчас сидела Хозяйка со своим ухажером. Говорили долго — равнодушный к нынешним словам Константин Сергеевич не вникал в их смысл, не понимал его.

Но он отлично знал, что двое гостей не выйдут утром за стены особняка. Ибо он своими глазами видел, что произошло во втором часу ночи.

Помнил ли он об этом или забыл? Скорее забыл, чем помнил. Снова была осень, и снова приходилось часами собирать листья.