ГЛАВА III
Раз в неделю преподобный Родрик Хекверсон навещал сержанта Мак–Клостоу. Священник и полицейский уважали и прекрасно понимали друг друга, поскольку оба они родились в Приграничной зоне, а потому испытывали одинаковые трудности с обитателями Верхней Шотландии, не желающими признавать чужаков. Преподобный Хекверсон во время этих еженедельных свиданий пользовался случаем узнать у сержанта обо всех проступках своих прихожан и таким образом почерпнуть тему для воскресной проповеди. Не называя имен, он клеймил те или иные прегрешения, ну, а виновников и без того знал весь городок. Грешники краснели от стыда, а прочие, и особенно родня, преисполнялись благодарности к преподобному Хекверсону за редкое умение ненавязчиво преподавать уроки нравственности.
– Арчибальд, по–моему, вы сегодня малость не в своей тарелке? В чем дело? – попыхивая трубкой, спросил священник.
Полицейский – крайне неумело – изобразил удивление.
– Да ничего, уверяю вас, преподобный…
– Ну–ну, сержант Мак–Клостоу, неужто вы забыли, что не имеете права лгать ни пастору, ни земляку, ни другу? Или правда так тяжела?
Немного поколебавшись, Арчибальд уступил.
– Преподобный, я боюсь, что теряю надежду на райское блаженство…
– Ого! И какая же слабость тому виной?
– Да то, что я день–деньской сыплю проклятиями, дохожу до такого бешенства, что почти теряю рассудок и не в состоянии мыслить здраво.
– Но раз вы отдаете себе в этом отчет – не все потеряно. Можно найти и лекарство. Например, почему бы не сделать небольшое усилие воли и…
– Я на это не способен, преподобный, во всяком случае, пока она тут!
– Она?
– Эта чертовка Иможен Мак–Картри!
– Ах, вот оно в чем дело! То–то я слышал, что еще до моего приезда в Каллендер из–за этой особы случились какие–то волнения…
Мак–Клостоу с горечью усмехнулся.
– Волнения? Да не будь у меня ангела–хранителя, я бы давно угодил из–за них в сумасшедший дом!
– Даже так?
– Повсюду трупы… Каждую минуту – нападения… и телефонные звонки с настоятельным приказом не мешать ей делать что вздумается! А ко всему прочему, вы и представить не можете себе, преподобный, как дерзко и нагло ведет себя эта нахалка!
– Вы уверены, что не преувеличиваете, Арчи?
– Преувеличиваю? Она приехала только утром, но еще до двух пополудни успела влепить мне пощечину!
– Не может быть!
– Еще как может, преподобный Хекверсон! И вас еще удивляет, что после всего этого мне больше не хочется играть в шахматы, что виски потеряло вкус (уж о чае я и не заикаюсь!), что весь день я всуе кощунственно поминаю имя Божье и то раздумываю о самоубийстве, то готов прикончить ее!
– Да ну же, Арчи, возьмите себя в руки!
– Я больше не могу, преподобный, просто не могу.
И сержант Мак–Клостоу разрыдался. Преподобный Хекверсон не выдержал. Поистине тяжкое зрелище – смотреть, как колосс более шести футов ростом рыдает словно малое дитя. Пастор встал, с отеческой заботой обхватил сержанта за плечи и прижал его буйную головушку к груди, нисколько не заботясь о том, что мокрая борода Арчибальда пачкает ему пиджак. Нежно обнявшиеся мужчины являли собой столь трогательное зрелище, что старая мисс Флемминг, заглянувшая в участок спросить, не находил ли кто ее потерянных на рынке ключей, ретировалась так быстро, как только позволял ей артрит, и немедленно побежала рассказывать всем своим кумушкам, что застала Арчибальда Мак–Клостоу за исповедью причем сержант признался отцу Хекверсону в таком тяжком преступлении, что пастор и полицейский обнялись и зарыдали. Разумеется, сообщение возбудило всеобщее любопытство, и каждый пытался истолковать преступление сержанта либо в зависимости от собственных тайных склонностей, либо от степени симпатии к Мак–Клостоу. В первую очередь, конечно, поинтересовались мнением мисс Флемминг, но та, не желая показать полную неосведомленность на сей счет, заявила, что не имеет права разглашать чужие тайны. Все одобрили ее сдержанность, но про себя затаили досаду.
Как только первые минуты волнения миновали, преподобный Хекверсон вновь обрел приличествующую его сану властность.
– Довольно, Арчи, а то я подумаю, что вы больше не достойны носить нашивки. Я понимаю, что заставила вас вытерпеть эта Мак–Картри, но не забудьте, сам Спаситель сказал нам: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».
– Никогда! Пусть только попробует еще раз поднять на меня руку – и я ее удавлю на месте, а потом арестую!
– Арчибальд Мак–Клостоу! Вы, что, отказываетесь повиноваться слову Божьему?
Полицейский немного поколебался.
– Нет, конечно… – наконец покорно пробормотал он.
– В таком случае выслушайте меня: скорее всего мисс Мак–Картри уже сожалеет о содеянном зле, и потому маловероятно, чтобы…
Арчибальд издал недоверчивый смешок, и голос священника зазвучал еще суровее:
– Да, она, наверное, раскаивается и ничего подобного больше себе не позволит! Впрочем, я повидаю эту особу и потребую от нее извенений…
– Я не хочу!
– Тем не менее она извинится! Арчи, вы сегодня что–то не в меру упрямы, и мне это совсем не нравится!
– Прошу прощения, преподобный…
– Ладно. А кроме того, вам надо научиться сдерживать себя. Вы слишком раздражительны и вспыльчивы по натуре… В следующий раз, когда вы встретите мисс Мак–Картри…
– Я выпущу ей кишки!
– Нет, Арчи! Вы не выпустите ей кишки! Напротив, вы заставите себя разговаривать с кротостью и смирением, приличествующими тому, кто исповедует нашу веру и знает, что любой поступок зачтется ему в мире ином… Ну, вы даете мне слово, Арчибальд Мак–Клостоу?
Лицо сержанта исказилось от ожесточенной внутренней борьбы, но в конце концов он пошел на попятный.
– Да, преподобный, даю…
– Спасибо, Арчи.
Зазвонил телефон, и полицейский снял трубку.
– Сержант Мак–Клостоу слушает… А, это вы, Тайлер?… В чем дело? Что? Повешенный? В «Черном Лебеде»?… И кто же?… Тот самый тип, что приходил утром? Ну и ну… Вы уже предупредили Элскота?… Ладно, еду… А кто нашел тело? Что вы сказали?… Ад и преисподняя!
Священник подскочил на стуле, и Мак–Клостоу, опустив трубку, выложил ему последние новости.
– Только что в «Черном Лебеде» покончил с собой некто Джон Мортон. И знаете, кто обнаружил труп? Мисс Мак–Картри! Не успела она провести в Каллендере и шести часов, а у нас уже жмурик на руках!
Внимательно выслушав рассказ, Тайлер долго смотрел на Иможен.
– Нехорошо, мисс, – покачал он головой.
И Сэмюель отправился звонить сержанту. Искреннее огорчение констебля подействовало на мисс Мак–Картри куда сильнее, чем ярость трактирщика. На мгновение ее железная решимость заколебалась.
– Послушайте, Сэмюель, вы же не станете обвинять меня в том, что Джон Мортон покончил с собой?
– Верно, мисс, повесился он не из–за вас… Но вообще–то… не слишком ли много покойников? Стоит вам где–нибудь появиться – и тут же… Вы меня понимаете?… Можно подумать, у вас дурной глаз… – без особого тепла в голосе высказал свою точку зрения полицейский.
– Правда? Что ж! Пусть так, но это не мешает мне прекрасно видеть, что вы, Сэмюель Тайлер, – самый нелепый кретин из всех, когда–либо носивших форму констебля!
Но Иможен уже пришла в себя.
Когда в гостиницу вместе с преподобным Хекверсоном вошел Арчибальд Мак–Клостоу, мисс Мак–Картри приготовилась к обороне. Но, как спортсмен, напрягший все мускулы перед серьезным препятствием, не встретив на пути ровно ничего, спотыкается и падает, Иможен от мягкого и почти дружелюбного тона сержанта совершенно растерялась и не знала толком, что отвечать. Елейно улыбнувшись при виде своей заклятой врагини, Мак–Клостоу ласково промурлыкал:
– Ба… Кого я вижу? Да ведь это наша замечательная мисс Мак–Картри! Что у вас новенького с тех пор, как мы виделись в последний раз?
Иможен как воды в рот набрала. А констебль Тайлер таращил глаза, недоумевая, уж не грезит ли он наяву. Сержант, меж тем, продолжал:
– Судя по тому, что вы сочли нужным рассказать мне по телефону, дорогой Сэмюель, это самоубийство? Бедный мистер Мортон… Уже отправился к тем самым привидениям, в которых никак не желал верить… Очень печально, но тут уж мы ничем не можем помочь, верно? Доктор Элскот уже приехал?
– Нет еще, сержант, – с трудом выдавил из себя Тайлер.
– Ну, значит, его задержали… Врачу и в самом деле лучше спасать живых, чем возиться с мертвыми… Что ж, тогда давайте, не ожидая его, приступим к беглому осмотру…
Казалось, всех охватил гипнотический сон, и лишь преподобный Хекверсон радостно улыбался, довольный послушанием сержанта.
Арчибальд отметил, что окно комнаты покойного приоткрыто и выходит на небольшой балкон, куда очень несложно добраться по веткам ближайшего дерева. Но в номере не было никакого беспорядка, а в кошельке лежали пятьдесят фунтов. Сержанта удивило лишь, что такой, по–видимому, аккуратный и педантичный человек, как Джон Мортон, не оставил записки, объясняющей его трагическое решение, и даже не извинился за то, что его преждевременная кончина, несомненно, причинит ближним определенные неудобства. Мак–Пантиш горячо поддержал сержанта, заметив, что бесцеремонность англичан никогда не уложится в голове шотландца и что, имея под носом озеро Веннахар, этот Джон Мортон мог бы значительно упростить процедуру, просто–напросто бросившись в воду. Арчибальд не преминул принести трактирщику соболезнования.
– Если мы отбросим предположения, что это дело рук какого–нибудь особенно враждебного англичанам шотландского привидения, по–моему, совершенно ясно, что Джон Мортон ушел из жизни по доброй воле… – заключил он. – А теперь, мисс Мак–Картри, не будете ли вы так любезны рассказать нам, каким образом вы нашли тело.
Оробевшая Иможен не чувствовала обычной уверенности в себе. Она призналась, что, решив прояснить странную историю с привидением, мучившую беднягу Мортона, отправилась в «Черный Лебедь», где, невзирая на легкое сопротивление Мак–Пантиша, не желавшего пускать ее на второй этаж, все же поднялась по лестнице и долго стучала в дверь англичанина.
– Но вы все–таки вошли?
– Боже мой, да… дверь оказалась не запертой, а мистер Мак–Пантиш уверял, что Мортон у себя в номере…
– Да, естественно… Любопытство – один из самых очаровательнейших женских недостатков… А что потом?
– А потом я его увидела… и, ничего не трогая, вышла из номера.
– Позвольте оценить по достоинству ваше хладнокровие, мисс Мак–Картри…
– И как я сразу не догадался? – с порога бросил при виде Иможен вошедший в это время доктор Элскот.
Но прежде чем мисс Мак–Картри успела поставить врача на место, снова вмешался сержант.
– Прошу вас, доктор Элскот! Мы оставляем вас наедине с телом этого несчастного, а сами подождем в гостиной… Мисс, джентльмены, не угодно ли следовать за мной?
Все, кроме пастора, мучительно раздумывали, что стряслось с Мак–Клостоу, и не могли побороть легкого смущения. В гостиной сержант заботливо усадил спутников.
– Мы имеем дело с самым заурядным случаем… Джон Мортон покончил с собой… Вероятно, он был не совсем нормален… Да и чего ожидать от человека, который не верит в привидения…
– Надеюсь, вы шутите, Арчи? – сухо перебил его священник.
– Уверяю вас, преподобный отец, мне вовсе не хочется шутить.
– Вы же не станете утверждать, будто сами верите в привидения?
– Конечно верю! Как Тайлер, как мисс Мак–Картри, как Мак–Пантиш…
Пастор встал, величественный и прямой, как палка.
– Вот уж не думал, что в наше время, казалось бы, вполне разумные люди, каковыми я имел основания считать всех вас, более того – государственные служащие, способны придавать значение суевериям, оскорбительным для человеческого разума! Прощайте! А вы, Арчибальд Мак–Клостоу, меня разочаровали!
После ухода преподобного Хекверсона надолго воцарилась тишина.
– Он и вправду ушел… – наконец заметил Тайлер.
Арчибальд вздохнул с видимым облегчением.
– И отлично сделал! Я больше просто не мог! Ну, а теперь объяснимся по–настоящему!
По резкому изменению тона все поняли, что снова имеют дело с прежним Мак–Клостоу. И доктор, войдя в гостиную, первым дал им возможность в этом убедиться.
– Поручение выполнено, сержант!
– И вы, надо думать, ужасно довольны собой?
Эслкот ошарашенно уставился на полицейского.
– Что вы имеете в виду, Мак–Клостоу?
И тут сержант, отбросив непривычную сдержанность, дал волю накопившемуся бешенству.
– Что я имею в виду? Только то, что, когда мы нуждаемся в ваших услугах, вас невозможно поймать!
– И вы еще смеете…
– Вот именно, Элскот, смею! Ваш долг – немедленно являться на мой вызов!
– И, бросив больного, мчаться осматривать труп?
– Труп может называться таковым лишь после того, как вы констатировали смерть! Даже самоубийца…
– Вот уж странное самоубийство…
– Что?
– Я сказал: «странное самоубийство!»
– И что это значит, доктор Элскот?
– А то, сержант Мак–Клостоу, что, будь во главе полиции Каллендера достаточно знающий человек, ему бы хватило самого поверхностного анализа, чтобы понять: означенный Джон Мортон вовсе не покончил с собой, нет, это с ним покончили, если так можно выразиться.
С Арчибальда мигом слетела вся спесь.
– А ну–ка, объясните, доктор!
– Мортона ударили тупым предметом. Под волосами рядом с затылком заметен след достаточно сильного удара, чтобы человек мог потерять сознание. Вероятно, воспользовавшись этим обстоятельством, убийца повесил Мортона.
– Стало быть, это мужчина.
– Или достаточно крепкая женщина… Для того, чтобы прицепить бездыханное тело к вешалке, особых усилий не надо.
Мак–Клостоу торжествующе поглядел на Иможен.
– Достаточно крепкая женщина… – вкрадчиво проговорил он. – Что вы об этом думаете, мисс Мак–Картри?
– Я думаю, что сейчас вы опять начнете нести чушь, сержант!
– Так вот, представьте себе, у меня складывается совершенно иное впечатление.
– Прошу прощения, Мак–Клостоу, но, честное слово, я не могу торчать на ваших представлениях – времени нет, – вмешался врач. – Заключение я вам пришлю. Тело отправьте в морг. До скорого!
Но уход врача никого не заботил. Каждый ждал продолжения, и оно не заставило себя ждать.
– За что вы убили этого человека, Иможен Мак–Картри?
– От нечего делать!
– Вы отягчаете свою вину!
– А какого ответа вы от меня ожидали?
– Я требую, чтобы вы объяснили причины, побудившие вас совершить преступление!
– Я вышла от Теда Булита…
– Этого и следовало ожидать!
– …и, не зная, чем бы заняться, подумала: «А почему бы мне не прикончить милейшего мистера Мортона?» Ну, и направилась прямиком в «Черного Лебедя». Поднялась в комнату жертвы. Там вежливо попросила Мортона повернуться спиной, чтобы удобнее было стукнуть его по голове ботинком. Как джентльмен, Мортон не стал сопротивляться. А потом, как вам уже рассказал доктор Элскот, я засучила рукава и отнесла беднягу на вешалку – какая разница, что вешать – человека или пальто? Вот и все. Ну как, довольны объяснениями?
Мак–Клостоу, закрыв глаза и стиснув зубы, взмолился, чтобы Небо дало ему сил не придушить эту нахалку на месте. Тайлер, боясь расхохотаться, покусывал губы. А что до Джефферсона Мак–Пантиша, то он искренне поверил всему услышанному.
Наконец, хорошенько провентилировав легкие, сержант объявил:
– Иможен Мак–Картри, я арестую вас по подозрению в убийстве Джона Мортона. Констебль Тайлер, отведите ее в участок!
– Хотите я сейчас выскажу все, что о вас думаю, Арчибальд Мак–Клостоу? – очень спокойно осведомилась Иможен.
– Не стоит, мисс, иначе мне придется в ответ изложить и собственное мнение о вас, а тогда покраснеют даже стены этой комнаты!
Весть об аресте Иможен взорвалась в Каллендере, как бомба. Первым о ней узнал, естественно, Тед Булит. Удар был очень чувствительным, ибо весь город знал, что Тед восхищается мисс Мак–Картри. Разумеется, его жена Маргарет не упустила случая заявить при посетителях:
– Ну что, Тед, теперь ты убедился, что я имела все основания не доверять этой женщине?
Но, как известно, настоящий характер лучше всего проявляется в испытаниях. Несмотря на то, что в кабачке собралось множество народу и значительная часть клиентов вполне разделяла мнение миссис Булит, Тед сохранил верность покойному капитану Мак–Картри, чья восхитительная жажда так способствовала процветанию «Гордого Горца».
– У тебя низменная душа, Маргарет! – торжественно изрек Тед. – И мне жаль, что друзья видят тебя не в лучшем свете. Я убежден, что Иможен Мак–Картри – вне всяких подозрений и только осел вроде Арчибальда Мак–Клостоу мог вообразить, будто она убила несчастного, едва знакомого старика. Они и увиделись–то в первый раз сегодня утром! Что бы там ни болтали, а я продолжаю от всего сердца верить Иможен Мак–Картри и прошу вас, джентльмены, выпить за ее здоровье. Я угощаю!
Все посетители «Гордого Горца» дружно покинули миссис Булит и переметнулись на сторону ее мужа, так что Маргарет пришлось с досадой ретироваться на кухню.
Первой узнав новость, Розмэри сразу поделилась с супругом.
– Слыхал, Леонард, она опять за свое!
Мистер Элрой, и по личным склонностям, и из принципа мало интересовавшийся чужими делами, недовольно проворчал:
– Кто и за что?
– Иможен Мак–Картри! Она убила человека в «Черном Лебеде»!
Когда Леонард наконец решился высказать свое мнение, в голосе его звучал нескрываемый восторг.
– Вот это женщина!
– Ну и ну! – возмутилась миссис Элрой. – Может, и мне прикажешь убивать людей, чтобы внушить тебе должное почтение, Леонард?
Элрой с веселым изумлением поглядел на жену, пожал плечами.
– Куда тебе, бедняжка Розмэри. Чай готов?
Питер Конвей, услышав о происшествии в «Черном Лебеде», ограничился коротким замечанием:
– Я знал, что она меня не разочарует!
Зато Гарри Лоуден выругался самым неприличным образом. На мгновение у него мелькнула мысль об отставке, но мэр тут же передумал – не стоит доставлять такое удовольствие Неду Биллингсу! Оставалось позвонить Мак–Клостоу и договориться о времени предварительных слушаний.
Уильям Мак–Грю как будто пропустил известие мимо ушей и, изобразив полное безразличие, принялся с удвоенной энергией сортировать припасы. Но Элизабет не желала упустить такую замечательную возможность покуражиться и помчалась искать супруга. Уильяма она нашла в погребе среди множества пустых ящиков.
– Уильям! Вы знаете последние новости?
Мак–Грю лицемерно обратил к жене непроницаемо–простодушное лицо.
– А разве что–нибудь случилось?
– Еще бы! Иможен Мак–Картри опять дала волю своим кровожадным инстинктам!
– И что это значит?
– Да просто она совершила еще одно убийство! Ну, что скажете?
– Очевидно, у нее были веские основания.
– Ну да? И это все, что вы можете придумать? Честное слово, Мак–Грю, порой я всерьез сомневаюсь, есть ли у вас здравый смысл!
– Бесспорно, нет, Элизабет, иначе я бы на вас никогда не женился!
– Вы мерзавец, Уильям Мак–Грю, и Бог вас накажет!
– По–моему, это уже сделано, Элизабет!
Даже по возвращении в Каллендер раздражение преподобного Хекверсона против сержанта Мак–Клостоу так и не утихло. Он шел по улице, разговаривая сам с собой и размахивая руками. Мисс Флемминг тут же бросилась навстречу.
– Вам нехорошо, преподобный отец?
– Нет, просто я вне себя, дорогая мисс Флемминг! Вне себя! Вы только представьте, сержант Мак–Клостоу – этот нечестивец! – посмел сказать мне, что верит в привидения! Ну, скажите на милость, какой смысл, не зная отдыха, проповедовать слово Божие таким язычникам?
И, не слушая ответа смущенной мисс Флемминг, которая сразу почувствовала себя закоренелой грешницей, ибо тоже верила в приведения, пастор ушел. Домой он вернулся, все еще что–то сердито бормоча под нос. Старая служанка Элиза бросилась открывать, едва услышав нетерпеливый звонок хозяина.
– Может, вы бы лучше поторопились? Вечно заставляете меня торчать на улице! – буркнул преподобный Хекверсон с несколько странной для слуги Божьего объективностью.
– Ох, преподобный отец! Я сегодня совсем умаялась! Стоило вам уйти, и Брайан тут же начал безобразничать!
Священник, устраивавший шляпу и зонтик на вешалке, обернулся.
– Правда?
– Ну да, то хлопал окнами на втором этаже, то двигал стулья, а как только я открывала дверь, выдумывал тысячи мальчишеских проделок!
– Хорошо, сегодня вечером я поговорю с Брайаном. Надеюсь, он утихнет.
Брайан был привидением, обитавшим в доме преподобного Родрика Хекверсона.
Арчибальд Мак–Клостоу точно знал, что, проживи он хоть сто лет, все равно никогда не забудет этой ночи.
Как только они вернулись в участок, сержант составил протокол и объявил Иможен, что до заседания следственного суда намерен держать ее в камере, как и полагается по закону, а там уж пусть коронер и чиновники магистратуры сами решают, отпустить мисс Мак–Картри или подписать обвинение и отправить в тюрьму. Вопреки всем ожиданиям, Иможен отреагировала на это очень спокойно.
– Надеюсь, вы хорошо подумали, сержант? Это превышение власти, и вы о нем пожалеете! – только и сказала она.
Арчибальд хотел было ответить язвительным смехом, но ничего не получилось. Он не мог избавиться от страха перед мисс Мак–Картри.
Заперев Иможен в камере, Тайлер попытался призвать шефа к умеренности, но получил такой нагоняй, что, как только рабочий день кончился, пошел домой с твердым намерением больше ни во что не вмешиваться.
Мак–Клостоу решил, что проведет ночь за игрой в шахматы, а виски поможет ему не заснуть. К его огромному удивлению, мисс Мак–Картри не выказывала ни малейших признаков дурного настроения. Сидя на койке за прутьями решетки, она, казалось, о чем–то мечтает. Такое странное поведение сбивало полицейского с толку. Он долго сидел над шахматной доской, думая совсем о другом, – необычное спокойствие арестованной внушало тревогу. А может, в конце концов, мисс Мак–Картри – вовсе не такая уж неукротимая бунтарка, как утверждает молва? Или, угодив за решетку, она испытала столь сильное потрясение, что не в силах сопротивляться? Но время шло, внешняя невозмутимость Иможен рассеяла подозрения Мак–Клостоу. Он несколько ослабил бдительность и задремал. Из приятных грез его вывел отчаянный, совершенно нечеловеческий вопль. Сержант вскочил с кресла и бросился к камере. Иможен встретила его улыбкой.
– В чем дело, Арчи?
– Э…этот крик…
– Какой крик?
– Но ведь вы же сами кричали!
– Я? Должно быть, вас мучают кошмары, Арчи, что, впрочем, неудивительно – говорят, это судьба всех преступников. Помните Макбета?
– Хотел бы я знать, мисс, у меня–то что общего с Макбетом?
– Угрызения, Арчи, угрызения совести… Спокойной ночи!
Вернувшись к себе в кабинет, Мак–Клостоу обнаружил, что еще только десять часов вечера и до рассвета ждать ужасно долго. И полицейский призадумался, так ли уж мудро было с его стороны запирать Иможен в камере…
В половине одиннадцатого мисс Мак–Картри стала звать на помощь. Прибежавшему сержанту она пожаловалась на невыносимые боли в животе. Иможен думала, что это похоже на острый аппендицит. Закатив глаза и кусая губы, она корчилась на койке. Перепуганный новой свалившейся на него ответственностью, Мак–Клостоу побежал звонить доктору Элскоту. Этот последний только что вернулся и лег спать после очень тяжелого дня, а кроме того, еще не забыл, как грубо сержант обошелся с ним в «Черном Лебеде», и потому сначала решительно отказался ехать в участок. Потом он почти сменил гнев на милость, но, узнав, что речь идет об Иможен Мак–Картри, окончательно вышел из себя:
– Как, Мак–Клостоу, у вас хватает наглости вытаскивать меня из постели из–за этой гнусной рыжей чертовки? Да мне от одного взгляда на нее становится худо!
– Но, Господи ты Боже мой, а вдруг она и в самом деле помирает?
– Меня бы это очень удивило! И потом – туда ей и дорога!
– Элскот, вы убийца! Я напишу на вас рапорт! Я добьюсь, чтобы вас лишили права заниматься медицинской практикой, и, клянусь рогами дьявола, если вы сию же минуту сюда не приедете, я сам прибегу за вами с револьвером!
– Ладно, Мак–Клостоу, еду!!! Но молите Небо, чтобы вы не побеспокоили меня просто так!
Чтобы не слышать доносившегося из камеры кошмарного хрипа, сержант прибег к спасительной помощи виски. Как ему оправдаться за необоснованный арест, если, паче чаяния, пленница вдруг умрет? Мак–Клостоу казалось, что врач нарочно до бесконечности тянет время, хотя на самом деле Элскот появился меньше, чем через десять минут.
– Наконец–то! Долго же вы канителились!
Доктор отшатнулся.
– Черт возьми, Мак–Клостоу, вы, похоже, выдыхаете чистый спирт! Интересно, какое количество виски надо вылакать, чтобы от тебя исходили подобные испарения?
– Плюньте на это и скорее идите к больной!
Больная сидела на койке и, мурлыкая песенку, делала маникюр. От удивления у Арчибальда отвисла челюсть, а Элскот язвительно заметил:
– По–моему, для умирающей она выглядит очень недурно, а? Мисс Мак–Картри!
– Кого я вижу? Доктор Элскот! В такой поздний час? Или, может, этот маньяк арестовал и вас?
– Прошу вас, мисс Мак–Картри, скажите мне, что у вас болит?
– Болит? Да ничего! А почему это вдруг я должна была заболеть?
Сержант даже икнул от горя.
– Но, раз у вас ничего не болело, зачем вы так страшно кричали?
– Кричала? Я? Окститесь, Арчибальд! И ведь я вам уже советовала поменьше налегать на виски!
Элскот, поглядев на полицейского, сухо проговорил:
– Я тоже так думаю, Мак–Клостоу… А рапорт придется писать мне, и пусть меня сделают английский полисменом, если я не добьюсь, чтобы вас отсюда убрали!
Когда врач ушел, Арчибальд вернулся к камере и сквозь прутья решетки бросил Иможен ключи.
– Возьмите их, а то как бы мне не поддаться искушению удавить вас своими руками!
В полночь, после того как мисс Мак–Картри дважды безжалостно нарушала лихорадочный сон сержанта, тот предложил проводить ее домой. Иможен отказалась. В час ночи Мак–Клостоу стал умолять ее уйти. Она отвергла и эту просьбу. Больше всего несчастного полицейского поражал удивительно свежий вид мисс Мак–Картри, в то время как сам он валился с ног от усталости. Вот уж никогда не думал, что у рыжих такое несокрушимое здоровье! В два часа Арчибальду пришлось тушить в камере пожар, поскольку Иможен вздумалось погреться у костра. В три она опустошила все запасы виски Мак–Клостоу. В четыре Иможен пела «В горах мое сердце», а полицейский уже не знал, действительно ли она в участке или все это – нескончаемый кошмар. В пять часов, сквозь какой–то странный туман Мак–Клостоу слушал, как мисс Мак–Картри рассказывает ему историю своей жизни, причем всякий раз, Стоило сержанту закрыть глаза, она испускала дикий вопль, и в конце концов у бедняги Арчибальда началась чудовищная мигрень. В шесть утра верный Сэмюель Тайлер, немало беспокоившийся о том, что могло произойти ночью в его отсутствие, прибежал в участок и нашел своего шефа в полной прострации. Арчибальд Мак–Клостоу лишь бормотал, как молитву:
– Уйдите, мисс, прошу вас, уйдите!… Уйдите, мисс, прошу вас, уйдите!…
Констеблю пришлось умыть шефа холодной водой, и только это немного привело его в чувство.
– Ну, сержант?
Тот посмотрел на него совершенно безумным взглядом.
– А ничего, Тайлер… просто я сейчас совершу убийство!
– Да что вы такое говорите, шеф?
– Тайлер, я совершу убийство, а потом наложу на себя руки.
– Ну–ну, я вижу, вам нехорошо…
– Я ждал вас, Тайлер, чтобы вы могли все засвидетельствовать в суде. Я должен убить Иможен Мак–Картри… Для нас двоих эта земля слишком мала!…
– Возьмите себя в руки, шеф! Где она?
– В камере, я полагаю…
– Дайте мне ключи.
– Они у мисс Мак–Картри.
Впервые в жизни констебль подумал, что, пожалуй, Мак–Клостоу и впрямь спятил. Тем не менее он отправился в камеру. Иможен с милой улыбкой открыла дверь и пожелала Тайлеру доброго утра. Но Сэмюель вовсе не собирался шутить.
– Что вы сделали с сержантом, мисс Иможен?
– Спросите лучше, что я с ним сделаю!
Вместе с констеблем она вернулась в кабинет Мак–Клостоу. При виде ее тот жалобно застонал и прикрыл голову руками.
– Вам не стыдно, мисс Иможен? – сурово спросил Сэмюель. – Посмотрите, до чего вы его довели!
– Сэмюель Тайлер, я хочу подать жалобу на сержанта Мак–Клостоу за немотивированный арест.
– Не понимаю, о каком аресте вы говорите, мисс. Ключи от камеры были у вас. Значит, вы могли уйти отсюда, когда заблагорассудится.
– Констебль Сэмюель Тайлер! Вы получили от сержанта приказ запереть меня в камеру? Ну, да или нет?
– Нет.
– О!
Слушая перепалку, в которой мисс Мак–Картри против обыкновения не могла взять верх, Арчибальд возвращался к жизни. А Иможен окончательно вышла из себя.
– Вы подлый обманщик, Тайлер! Как вы смеете утверждать, будто не слышали приказа, данного вам в «Черном Лебеде»?
– Точно так же, мисс, как не видел пощечины, которой вы вчера утром наградили сержанта. По–моему, это справедливо. Возвращайтесь домой, мисс Иможен, и хорошенько отдохните – сегодня в два часа вам придется выступать свидетелем на заседании следственного суда.
Едва Иможен исчезла из виду, Арчибальд обнял Тайлера за плечи.
– Я этого не забуду, Сэмюель… Спасибо. И вот что, сходите–ка возьмите нам две порции виски – надо ж встряхнуться со сна… Пусть запишут на мой счет.
И, когда констебль уже собрался уходить, Мак–Клостоу добавил:
– Но если вам захочется внести свою долю, я, естественно, возражать не стану.
В зал заседаний мэрии набилось столько народу, что Питер Конвей лишь с огромным трудом поддерживал относительную тишину. После показаний доктора Элскота и Джефферсона Мак–Пантиша, которому коронер, не удержавшись, злорадно заметил, что, похоже, в его гостинице слишком высокая смертность, выслушали констебля Тайлера и сержанта Мак–Клостоу. Последний так путался, запинался и мямлил, что все заподозрили, уж не пренебрегает ли полицейский элементарными правилами трезвости. Никто, конечно, не мог угадать, что Арчибальд еще не оправился после бессонной ночи. Когда наступила очередь Иможен, зал мгновенно разделился на два клана: хулителей и симпатизирующих. Мэр принадлежал к числу первых, коронер – последних. А потому Питер Конвей счел нужным сделать вступление:
– Я счастлив снова вас видеть, мисс Мак–Картри, и убежден, что, как это уже случалось в прошлом, вы окажете Правосудию огромные услуги.
– Благодарю вас, господин коронер.
– А я позволю себе заметить, господин коронер, – не выдержал мэр Гарри Лоуден, – что вы обязаны вести слушания совершенно беспристрастно!
Конвей разозлился.
– И что означает ваше замечание, мистер Лоуден?
– А то, что пока не вынесено заключение, вы не имеете права делать комплименты особе, чья роль в этом деле еще не ясна!
Послышались одобрительные хлопки, и коронер окончательно вышел из себя.
– Насколько я понимаю, Гарри Лоуден, вы сейчас пытаетесь оказать давление на присяжных? Или вы забыли, что за подобные выходки вас могут обвинить в злоупотреблении служебным положением?
Лоуден встал.
– Питер, возьмите свои слова обратно, или я расквашу вам физиономию!
– Еще того не легче! Угрозы коронеру? Уж не воображаете ли вы, будто меня можно купить, как вы покупаете голоса во время избирательной кампании, мистер Лоуден?
Лишь втроем удалось усмирить мэра, во что бы то ни стало жаждавшего поколотить коронера. Наконец, видя, что противника крепко держат за руки, Питер Конвей торжествующе подвел итог:
– Вы подаете нашим гражданам довольно жалкий пример самообладания, господин мэр! И наверняка заронили в их души некоторые сожаления!
Гарри Лоуден разразился отвратительной бранью, вызвав всеобщее осуждение и навеки утратив поддержку избирательниц. Что до преподобного Родрика Хекверсона, то он встал и громко заклеймил позорное поведение главы городской администрации. Потом, наконец, воцарилось спокойствие, и мисс Мак–Картри могла дать показания. Коронер рассыпался в благодарностях и без особого труда убедил присяжных вынести заключение, что убийство совершено одним или несколькими неизвестными.
