3
В службе Национальной Безопасности Анси Жозефа Плишанкура, старшего офицера, никто не любил. В то же время все – и главным образом начальство – высоко ценили его профессиональные качества. Но было в нем что-то отталкивающее. Этот человек, казалось, не был способен ни на какие чувства. Он ни с кем не общался и жил один в комнате, которую снимал у старой вдовы на улице Святой Светланы. Одевался он во все темное, носил черный галстук, отчего более походил на приказчика из похоронного бюро, нежели на полицейского. В общем, он ничем к себе не располагал, и в его присутствии допрашиваемые дрожали. Зато он умел находить такие улики, которые часто ускользали от других следователей. Он ненавидел как физическое, так и моральное насилие и действовал мягко, чем неоднократно добивался желаемых результатов. Слишком прямолинейный, он не питал ни малейших иллюзий по поводу отношения к себе своих коллег и совершенно не обладал чувством юмора. Ему казалось, что все над ним издеваются. Малейшую шутку в его присутствии он воспринимал как личное оскорбление, а простой отказ в какой-нибудь просьбе расценивал как намеренное, заранее спланированное унижение. Слишком правильный и слишком щепетильный.
Для Жозефа Плишанкура не было секретом, что коллеги подсовывают ему самые неприятные дела. Он безропотно, с улыбкой – меня, мол, не обманешь – на них соглашался. Подчиненные Жозефа каждое утро, поднимаясь с кровати, молили Господа уберечь их от разноса у шефа.
Плишанкур не успел войти в кабинет, когда дежурный доложил, что комиссар Мосне срочно его вызывает.
Шарль Мосне был полной противоположностью Жозефу. Он любил жизнь, шумные приемы, стремился быть своим в хорошем обществе, и потому в основном его деятельность была направлена на то, чтобы подняться как можно выше по общественной лестнице. Он понимал, что если сегодня его принимают там-то, завтра он может надеяться на то, что его примут и кое-где повыше. Это своего рода «восхождение» началось двадцать лет назад и продолжится до самой смерти. Амбиции обязывали его – даже если это не было ему свойственно – казаться всегда любезным, разговорчивым, услужливым. Он не изменял себе и в общении с подчиненными. Слова его, даже самые лестные, скрывали иногда безапелляционный приговор, и при этом его нельзя было обвинить в лицемерии. Вот почему комиссар Мосне не испытывал ни малейшей симпатии к Плишанкуру.
– Вы меня вызывали, господин комиссар?
– Здравствуйте, Плишанкур. Присаживайтесь. Вы знаете о событиях этой ночи?
– Еще нет, господин комиссар.
– Неприятнейшее дело свалилось нам на голову.
– Что такое?
– Вы знаете Нантье?
– Макаронные изделия Маниго? Лично не знаком, но кто же о них не слышал… Сын и зять часто фигурируют в хронике происшествий как шалопаи.
Шарль Мосне не сказал своему подчиненному, что быть принятым у Нантье явилось бы для него вершиной восхождения.
– Представьте себе, дорогой мой, что брат мадам Нантье Жером Маниго, старый девственник, столь же жадный, сколько богатый – у него в комнате хранилась целая россыпь бриллиантов – был убит этой ночью ударом ножа прямо в сердце.
Плишанкур удивленно присвистнул.
– Профессиональное преступление, господин комиссар!
– Увы, похоже, что нет. Бриллианты, естественно, пропали, а знали о существовании этих камней только домашние и прислуга.
Убийство было совершено во время приема, который Нантье давали в этот вечер. Врач установил, что смерть наступила между полуночью и часом ночи.
– Кто был приглашен?
Мосне посчитал вопрос бестактным и ответил сухо:
– Вы должны догадываться, Плишанкур, что Нантье всех подряд не принимают. Среди гостей был министр Грандель (Присутствие министра в глазах комиссара затмевало всех остальных). Мы составили список приглашенных: все высокопоставленные, глубоко уважаемые люди.
– Можно предположить, что кто-то посторонний воспользовался приемом?
– Вы знаете, что мы не отклоняем никаких гипотез, но это кажется маловероятным… Никаких следов взлома… Выходит: в доме был сообщник.
– Значит…
Мосне вздохнул.
– …Значит, да! Мы, по-видимому, должны признать, что Жером Маниго был убит кем-то из гостей.
В установившейся тишине оба взвешивали значение только что произнесенного и все вытекающие из этого последствия.
– Вы должны понимать: чтобы вести следствие в среде, где каждый неверный шаг может стать непоправимой ошибкой, требуется отличный полицейский, умеющий ловко маневрировать. В противном случае это катастрофа как для меня, так и для вас.
– Для меня?
– Я назначаю вас вести расследование и прошу соблюдать максимальную осторожность.
– Благодарю за доверие, господин комиссар.
Ирония, прозвучавшая в его ответе, не ускользнула от Шарля Мосне, но он решил не заострять на этом внимания.
– В таком случае вам и карты в руки.
– Где тело?
– Перевезено в морг после предварительного осмотра. Я не хотел сразу за вами посылать, поскольку знаю, что вы любите работать спокойно, без суеты. Вам даже не потребуется встречаться с людьми из прокуратуры, роль посредника я беру на себя,
Плишанкур прекрасно понимал, что это означало: в случае успеха комиссар присвоит все заслуги себе, но если дело будет проиграно, подставит старшего офицера. Он поднялся со стула.
– С вашего разрешения, господин комиссар, приступаю к выполнению.
– Прошу вас.
– Кого я могу взять в помощники?
– Я освободил от всех обязанностей инспектора Жиреля, и он в полном вашем распоряжении.
Плишанкур скорчил гримасу, чем несказанно обрадовал Шарля Мосне.
– Я знаю, Плишанкур, о чем вы думаете, но Жирель сможет выполнять ту работу, которая только отнимет у вас время: допрос слуг, второстепенные расследования и т.п.
Комиссар умолчал о том, что инспектор Жирель внесет человеческую нотку в слишком жесткие методы Плишанкура.
Леон Жирель, красивый тридцатилетний парень, спортсмен, пышущий здоровьем и не обременяющий себя поисками смысла жизни, пришел на работу напевая, в хорошем настроении. Ведь над Анси сегодня сияло солнце, напоминающее ему солнце родной провинции. Он был родом из Марселя и никак не мог привыкнуть к климату Верхней Савойи. Главной его слабостью была любовь – неизменная любовь к самому себе и весьма переменчивая, когда дело касалось партнеров. Дело в том, что в среднем где-то раз в месяц он встречал женщину своей жизни. Именно это и произошло с ним вчера вечером в казино, и теперь голова его была занята новой победой, так что он не обратил внимания на то, что коллеги как-то странно на него смотрят.
– Здорово, ребята! Как дела?
Фредерик Домпьер, старший над инспекторами, пробубнил:
– У нас-то хорошо.
– Вот и здорово! У меня тоже! Жизнь прекрасна!
– Боюсь, Леон, как бы у тебя в скором времени не изменилось мнение на этот счет.
– Старик, с чего это оно должно измениться?
– А с того, что сегодня ночью прикончили одну из шишек.
– Не понимаю, почему это грустное известие должно поколебать мой оптимизм.
– Потому что тебя назначили на это дело.
– Меня?
– Тебя!
Жирель пожал плечами.
– Я так и думал, что каникулы долго не продлятся. Начальство не может себе позволить оставлять без дела самых талантливых полицейских. С кем я в команде?
Этого-то они и ждали.
– С Жозефом Плишанкуром.
– Нет, только не это!
– Это!
Леон, сраженный, опустился на стул, а коллеги по очереди к нему подходили дружески взъерошить волосы, пожать руку и выразить свои иронические соболезнования. Домпьер добил Жиреля, сообщив, что инспектор ждет его в кабинете.
Плишанкур презирал Жиреля, считая его воплощенной посредственностью. Он клеймил позором его образ жизни, которому в глубине души, возможно, завидовал. С возрастом Жозеф стал ярым женоненавистником, что было, видимо, тайным признанием в собственном одиночестве. Жирель в свою очередь считал шефа занудой, один вид которого нагонял тоску. Шеф встретил подчиненного почти агрессивно.
– Мне кажется, инспектор, вы имеете весьма слабое представление о том, когда должны являться на работу.
– Я… Я…
Плишанкур сухо оборвал:
– Нечего добавить. Надеюсь, что вы серьезнее отнесетесь к задаче, которую нам предстоит решить. Я полагаю, вы в курсе.
– Очень отдаленно.
– В таком случае вот первые документы, относящиеся к делу, мне их только что передали. Даю вам четверть часа на ознакомление. Необходимо, чтобы вы себе уяснили, в какой среде нам предстоит работать. И чтобы вы постарались… как бы это сказать?., постарались сделать над собой усилие в отношении вашего внешнего вида… короче, вы понимаете?…
– Как нельзя лучше, господин старший инспектор.
– Жду вас через четверть часа для поездки на виллу Нантье. Можете идти. Да, вот еще что… Если у вас останется время, зайдите домой переодеться. Боюсь, как бы ваша нежно-розовая рубашка, способная тронуть служаночек, не произвела противоположного впечатления у Нантье.
– Непременно, господин старший инспектор.
– Да, и если у вас есть менее броский галстук…
– Обязательно, господин старший инспектор. В общем, я должен одеться так же, как вы.
– Я не самая худшая модель.
– Не сомневаюсь, но боюсь, что оденься я, как вы, нас примут за агентов похоронного бюро.
– Оставьте такого рода шутки для кабаков.
– С вами, господин старший инспектор, у меня пропадет всякое желание шутить.
Жирель внимательно прочитал протокол, из которого узнал, что жертва была убита одним ударом и что на ноже, которым действовал преступник, отпечатки пальцев отсутствовали. Никаких признаков борьбы, дверь взломана не была и, вообще, появление убийцы в комнате, кажется, не взволновало Жерома Маниго. Сам собой напрашивался вывод: речь шла о ком-то из домашних. На этом первые свидетельства заканчивались. Можно было предаться сомнительному удовольствию вести основной допрос.
По приезде на виллу Жозеф Плишанкур начал с того, что расспросил дворецкого об обитателях дома. Он старательно записал все имена в черный блокнот, который уберет впоследствии в специальный ящик – туда он складывал все бумаги, относящиеся ко всем делам, которые когда-либо вел.
Сунув записную книжку в карман, Плишанкур попросил доложить о нем Нантье.
– Господина сейчас нет, он, как обычно, у себя в офисе. Но госпожа дома.
– Значит, я поговорю с госпожой Нантье. А вы в это время, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы мой помощник мог допросить персонал.
– Хорошо. Прошу меня извинить, но я должен предупредить госпожу.
– Пожалуйста.
Дворецкий удалился, и Плишанкур не смог удержаться от замечания:
– Нечего сказать, только в старых семьях сохранились еще вышколенные слуги. На вашем месте я бы призадумался.
– Я не собираюсь делать карьеру дворецкого.
– У вас бы и не получилось.
Появление Эдуарда помешало Жирелю ответить.
– Прошу вас следовать за мной.
Дворецкий провел Плишанкура в гостиную.
Строгий вид Жозефа Плишанкура приятно удивил Генриетту Нантье. Особенно ей понравилось, что, здороваясь с ней, он поклонился.
– Присаживайтесь, инспектор, прошу вас.
Плишанкур опустился на край кресла, предназначенного явно для более важных особ.
– Благодарю вас, мадам… Я осмелюсь попросить вас облегчить мою неприятную и весьма деликатную задачу. Мое присутствие в подобном месте, хотя вызвано оно профессиональным долгом, само по себе уже неприлично, и я думаю, мадам, что вы и ваши родные желали бы избежать огласки. Для этого требуется лишь одно – сделать так, чтобы мне не пришлось искать нужные сведения вне стен вашего дома.
Такого понимания и столь почтительного отношения мадам Нантье не ожидала:
– Я тронута, инспектор. Я и не подозревала, что в полиции служат такие воспитанные люди… Задавайте любые вопросы, я отвечу на них абсолютно честно.
– В таком случае, мадам, соблаговолите рассказать мне о жертве.
– Дядя Жером, младший сын моего отца, то есть один из Маниго – я думаю, вам не надо представлять Маниго…
Плишанкур поднял к небу глаза, желая показать свое глубочайшее уважение к королю макаронных изделий, чем одержал окончательную победу над хозяйкой дома.
Она продолжила:
– Мой брат всегда был большим оригиналом, коммерция ему не была по душе… еще в молодости он проявил склонность – как бы это лучше выразиться? – склонность к накопительству. После смерти отца он продал свои акции, чтобы получить деньги наличными, и обратил их в бриллианты, которые хранил потом у себя в спальне.
– Они исчезли?
– Исчезли.
Батистовым платком Генриетта утерла слезу.
– Бедный дядя Жером! Он и не подозревал, что бриллианты будут стоить ему жизни… Он умер страшной смертью, правда, он всегда все делал не по-людски. Мы его приютили, так как он – назовем наконец вещи своими именами – совсем не имел друзей. Открыв перед ним двери нашего дома, мы не могли предполагать…
Она не смогла закончить и расплакалась самым деликатным и самым воспитанным образом.
Дворецкий недолюбливал полицейских, поэтому, показав Жирелю дверь офиса, возвратился к своим обязанностям. Если в доме совершено преступление, это не значит, что нужно все пустить на самотек, – так объяснил он инспектору свой поступок.
Офис был пуст, и Леон прошел в кухню, где хозяйничала Агата Вьельвинь. Марселец применил свой испытанный метод:
– Привет, голубушка. Хорош денек, а?
Оскорбленная богиня медленно повернулась и, пристально глядя на незнакомца, с отвращением спросила:
– Кто вы такой, молодой человек? И кто позволил вам войти?
– Но…
– Вам что, не объясняли, что, когда вы с кем-нибудь заговариваете, нужно снимать шляпу, тем более когда перед вами дама?
Инспектор живо снял фуражку, которую тут же снова надел, поскольку некуда было ее пристроить:
– Извините…
– А теперь скажите мне, кто позволил вам без разрешения войти ко мне на кухню?
Жирель занервничал.
– Между нами, голубушка, я посоветовал бы вам сменить тон, а то я рассержусь.
– Ну надо же! Господин рассердится!
Она сжала рукоятку своего ножа и решительно двинулась на врага.
– А ну-ка покажите мне, как это вы рассердитесь!
– Внимание! Еще один шаг, и вы надолго отправитесь отдыхать в тюрьму!
– В тюрьму?
– За покушение на полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей. Я инспектор Жирель из Национальной Безопасности. Понятно, принцесса?
Агата положила нож на место.
– Что вам угодно?
– Чтобы вы рассказали о смерти Жерома Маниго.
– Я ничего не знаю. Дебора, вторая домработница, пришла и сообщила. Вот и все. Я даже в комнату не заглянула. Ненавижу мертвецов, тем более умерших такой смертью. А теперь оставьте меня в покое. Я и так из-за вас много времени потеряла.
– Эй, принцессочка, поспокойнее! Я здесь не ради собственного удовольствия, а по делам службы. Вы не любили этого Жерома?
– Нет.
– Почему?
– Это вас не касается.
– Очень даже касается! Отвечайте, а то я заберу вас в участок! Ну так как? Почему вы не любили Жерома?
– Потому что вообще все мужчины мне отвратительны. Однако это не повод их убивать, иначе вы давно бы уже отправились на тот свет.
– Нет, ради всего святого! За кого вы себя принимаете?!
Появление дворецкого положило конец их бесплодным пререканиям.
– Неприятности, мадам Агата?
– Да мальчишка этот пристал как банный лист! Он воображает, что может заставить меня сказать то, чего я говорить не намерена, – она пожала плечами и презрительно усмехнулась. – Сопляк еще!
Эдуард улыбнулся:
– Мадам Агата, я всегда знал, что вы очень мудрая женщина.
– Спасибо, господин Эдуард.
У Жиреля складывалось впечатление, что над ним просто-напросто издеваются, а он был не из тех, кто мог спокойно такое перенести. Он застучал ногами по полу, крича:
– Вы, оба! Прекратите вы или нет!? Я предупредил, что если будете продолжать в том же духе, то наживете серьезные неприятности!
Дворецкий, посмотрев на полицейского с плохо скрываемой неприязнью, высокомерно у него спросил:
– Это вы мне говорите?
– Вам и этой женщине, принимающей себя за королеву.
– Она в своем деле и есть королева.
Сердце Агаты растаяло.
– Спасибо, господин Эдуард.
Выведенный из себя, Леон продолжил еще грубее:
– Если вы надеетесь меня таким образом довести до ручки, то вы дали маху!
Эдуард заметил:
– Прошу меня извинить, но господин употребляет выражения, которые режут нам слух. Не правда ли, мадам Агата?
– Совершенно верно.
Жирель встал перед распорядителем.
– Что вы думаете об убийстве Жерома Маниго?
– Очень печальное событие.
– Ну а помимо этого, у вас имеются еще какие-нибудь соображения?
– Нет.
– Значит, одного из ваших хозяев убили, а вам все равно?
– Человек в моем положении не думает, он смотрит и молчит.
– Вы не имеете права молчать, когда речь идет о преступлении!
– Я сам себе судья в вопросах, что я имею право делать, а что нет. Смерть господина Жерома – несчастье, но она не может заставить меня нарушить мой долг слуги дома, слуги, который имеет перед другими преимущество – все видеть, но и обязательно – ничего не говорить.
– Значит, вы отказываетесь говорить?
– Я к этому не расположен.
– Ну, это мы еще посмотрим! А пока назовите мне вашу фамилию, имя и должность, и кухарка тоже. Или вы и к этому не расположены?
Когда Генриетта Нантье замолчала, Жозеф Плишанкур подытожил:
– Если я правильно все понял, то ваш муж – счастливый деловой человек, чья порядочность может быть примером для других. Мадемуазель Маниго принадлежит к разряду пожилых дам, которые в хороших семьях являются хранительницами традиций. Вашей дочерью могла бы гордиться любая мать. Ваш сын – Жан-Жак – личность прямолинейная, немного избалованная, чем объясняется то, что он до сих пор не решился начать серьезно работать, в чем ему подражает сестрин муж – Патрик Гюнье. Последний – тем не менее зять, о котором мечтает каждая теща. Ваш брат Жером был философом, тихим и мирным, ни о чем не подозревающим и ни с кем не общающимся. Добавлю, что дворецкий давно уже у вас на службе и вне всяких подозрений, как и кухарка. Вы можете поручиться за честность домработниц и утверждаете, что амбиции шофера не выходят за пределы гаража.
– Вы прекрасно все поняли.
– Я не сомневаюсь, только…
– Что только?
– Имеется одно «но»!
– Одно «но»? Какое «но»?
– Вы ошибаетесь в одном из тех, кого только что расхвалили.
– Правда? И почему же?
– Потому что Жером Маниго был убит, мотивом преступления явилась кража, и преступник – кто-то из домочадцев.
Закончив с Эдуардом и Агатой, Жирель попросил их выйти и приказал дворецкому прислать к нему первую горничную. Агата не без скрипа выполнила требование полицейского.
– Никогда не думала, что доживу до такого! Какой-то сопливый мальчишка выгоняет меня из моей кухни! Мир и в самом деле перевернулся! Господин Эдуард, по-вашему, он имеет на это право?
– Боюсь, что да, мадам Агата.
– А по-моему, это превышение власти.
– Время такое, мадам Агата. Не требуется хороших манер, чтобы поступить на службу в правоохранительные органы.
– А мое рагу?
– Простите?
– У меня на плите рагу! И если я его выключу, то все испорчу.
– Тем хуже для рагу, мадам Агата. Кажется, правосудию не угодно, чтобы у вас сегодня удалось рагу.
Кухарка обругала полицию последними словами, после чего сняла кастрюлю с огня и удалилась в сопровождении дворецкого.
Жирель не успел толком переварить все оскорбления, которые ему пришлось выслушать в свой адрес, но настроение его резко улучшилось, когда он увидел Монику. Он тут же решил, что она девушка красивая и не без блеска в глазах.
– Мадемуазель, прежде всего вы должны мне ответить на следующий вопрос: у вас такой же гнусный характер, как у дворецкого и кухарки?
Она рассмеялась.
– Это вам судить.
– Вы готовы к сотрудничеству?
Моника схитрила:
– Смотря что вы под этим подразумеваете.
Полицейский, как известно, был юноша увлекающийся и тут же воспылал:
– Как вас зовут, зайка?
– Моника.
– Моника! Прелестное имя! Моника?…
– Люзене.
– А сколько же вам лет, очаровательная Моника?
– Двадцать девять.
– Чудесный возраст!
– Вы так думаете?
– Глядя на вас, я в этом уверен. Возраст, когда женщина расцветает, как бутон, обещающий цветок…
– А вы поэт.
Инспектор выгнул грудь колесом и разгладил галстук. Очередная покорная жертва была у него в руках.
– Солнце мое, у такой умницы, как вы, непременно должно быть хоть маленькое соображение по поводу убийства.
– Да нет же. Я только считаю, что все это отвратительно.
– Да ну! А что вы думаете о Жероме Маниго?
– Невозможный скряга. И к тому же руки загребущие, – вы понимаете, что я хочу сказать?
– Объяснять не надо.
– Тем более при таком богатстве, какое имел он со своими бриллиантами, уж и подавно стыдно жадничать!
– А вы их видели?
– Да… Он даже хотел мне подарить один из них, если бы я согласилась… Вы понимаете?
– И вы, разумеется, не согласились?
– Я люблю бриллианты, но не такой ценой.
– Это делает вам честь, малышка. Когда вы видели Жерома Маниго в последний раз?
– Вчера вечером, во время приема, я принесла ему чашку чая.
– Он не показался вам странным?
– Нет.
– А нож?
– Бумагорсз, которым он обычно пользовался.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Единственное, в чем я уверена, что убийца не из наших.
– Почему вы так считаете?
– Потому что… потому что это невозможно!
– К несчастью, это вполне вероятно. Вам уже говорили, что вы красивы?
– И не один раз.
– Вы свободны сегодня вечером?
– Да.
– Хотите пойти в кино?
– Думаю, да.
– Я вас приглашаю.
– Нужно только у Поля спросить.
– Кто такой Поль?
– Мой жених.
– А?… Ну ладно, не будем тратить время на болтовню.
– Но вы же сами…
– Достаточно, Люзене. Попрошу вас выйти и позвать ко мне вашу коллегу.
Генриетта Нантье разочаровалась в Жозефе Плишанкуре после того, как последний попытался убедить ее, что преступник – кто-то из домашних. Она спросила:
– Я думаю, у вас больше нет вопросов?
– Пока нет. Кто из ваших родственников сейчас дома?
– Моя дочь и кузина.
– Я могу их увидеть?
– Конечно, только не понимаю, что нового вы сможете у них узнать.
– Мне виднее.
Теперь Генриетта уже ругала себя за то, что приняла за светского человека этого мужлана, намеревающегося вести следствие у Нантье так, словно он имел дело с какими-нибудь Дюпонами. Она решила намекнуть на это префекту, а пока вызвала распорядителя.
– Эдуард, спросите у мадемуазель Армандины, может ли она принять инспектора.
Моника вышла из офиса, виляя задом, а Жирель был очень чувствителен к такого рода телодвижениям. Настроение его испортилось донельзя. Он ощущал себя полным идиотом среди этих людей, где каждый словно из кожи вон готов был вылезти, лишь бы доказать ему его неполноценность. Но при появлении Деборы злость его растаяла, как снег на солнце. Красота девушки потрясла его, а ее строгий вид – парализовал. Настоящая женщина! Леон задрожал. Дебора не походила ни на одну из тех, над кем он до сих пор одерживал слишком легкие победы. Он оробел.
– Здравствуйте, мадемуазель.
– Здравствуйте.
– Как вас зовут?
– Дебора Пьюсергуи.
– Сколько вам лет?
– Двадцать два.
– Надеюсь, вы меня не боитесь?
– Нет, тот, кто идет вместе с Богом, ничего не боится.
– А? – полицейский не сразу пришел в себя. – Вы… Вы не здешняя, не правда ли?
– Я приехала из Севен.
Инспектор догадался, что к этой нужен особый подход.
– Вы знаете, почему я здесь?
– Из-за смерти господина Жерома.
– Правильно, и что вы о нем думаете?
– Он был из тех, о ком пророк Исайя сказал: «Беззакония ваши произвели разделение между вами и Богом вашим, и грехи ваши отвращают лицо Его от вас».
– То есть, вы не очень уважали покойного?
– Он был грешник. Он считал, что за деньги можно купить все. Господь жестоко покарал его.
– Понимаю. А на чем основано ваше мнение?
Девушка рассказала Жирелю о намеках дяди Жерома, после чего заключила:
– Тот, кто живет несправедливо и развратничает, не должен рассчитывать на Божью милость.
– Безусловно… Вы помолвлены?
– Я?… Нет.
– Вот и хорошо!
– Что?
– То есть я хотел сказать… В общем, неважно… Вы мне очень нравитесь, Дебора.
Она сурово на него посмотрела.
– Будьте осторожны, господин инспектор!
– С чем?
– Со словами.
– Не понимаю.
– Если вы мне скажете что-нибудь непристойное, я буду вынуждена вас ударить, а мне бы этого не хотелось.
Наверное, так должно было случиться, что с самого утра инспектора Жиреля преследовала неприятность за неприятностью. Обычно, когда он появлялся в каком-нибудь обществе, что-то подобное робкому благоговению сопровождало каждое его действие. Здесь же его не только ни во что не ставили, но ко всему прочему красивая девушка говорила ему, что если он захочет за ней немного поухаживать, она его поколотит. Когда у вас в груди бьется сердце Дон-Жуана, вы очень тщеславны. Эта прекрасная брюнетка с голубыми глазами слишком много на себя берет! Надо ей спеси поубавить! До сегодняшнего дня девушки, попав в объятия полицейского, отнюдь не жаловались! Чем эта отличается?! И в конце концов она всего лишь домработница!
– Вы действительно меня ударите?
– Действительно.
– Спорим, что нет!
Он протянул к ней руку, но удар Деборы взорвался у него под левым глазом, и полицейский оказался на полу, плохо понимая, что с ним произошло.
Жирель не успел очухаться, а главный уже входил в офис.
– Это еще что такое?
Леон посмотрел на шефа, – синяк под левым глазом не оставлял сомнений в его происхождении. Плишанкур удивленно воскликнул:
– Вас побили? Кто осмелился поднять руку на инспектора Национальной Безопасности?
– Я.
Жозеф обернулся на голос девушки.
– Вы?!… Но… Но почему?
– Он хотел меня поцеловать.
– А!… И чем вы его побили?
– Кулаком.
– Кула… Жирель, вам должно быть стыдно!
Жирель, который к тому времени уже успел подняться и закрывал носовым платком заплывший глаз, готов был сквозь землю провалиться.
– Я думаю… Короче, это недоразумение…
– Мне так не кажется, инспектор, и по поводу вашей специфической манеры вести допрос вам предстоит объясниться с комиссаром Мосне.
Плишанкур посмотрел на Дебору.
– Вы очень сильная и, судя по тому, как вы поступили с моим помощником, очень щепетильны в вопросах чести. Только мне пришла в голову одна мысль… Когда вы видели в последний раз Жерома Маниго?
– Вчера вечером, около полуночи. Он не мог уснуть и попросил принести ему аспирин?
– Он вел себя с вами… неподобающим образом?
– Вчера нет.
– А что, раньше?…
Дебора принялась рассказывать свою историю, но Плишанкур не дал ей закончить.
– А я говорю, что и вчера он к вам приставал. Он вас схватил, а вы, защищаясь, взяли первое, что попалось вам под руку, и ударили. Так случилось, что этим первым попавшимся был нож. Разве не так?
Абсолютно не смутившись, Дебора спокойно ответила:
– У вас странные мысли… и потом… Вы знаете, мне не требуется оружия, для того чтобы защитить себя от старика. Вот спросите у господина…
Жирель опустил голову. Плишанкур бросил:
– Вот видите, в какое положение вы сами себя поставили! – И обратился к распорядителю – последний только что появился и, узнав о происшедшем, про себя порадовался. – Вы мне кажетесь самым здравомыслящим человеком в этом доме. Здесь все как будто специально скрывают от меня преступника, причем напрасно, потому что я все равно узнаю, кто он. Преступником является человек, которому было известно, что в эту ночь должен состояться прием. Человек, для которого не было секретом, что Жером Маниго хранит у себя в комнате шкатулку с драгоценностями. Значит, это кто-то из тех, кто здесь живет. Вы так не считаете?
– Я не полицейский.
– Эта крепкая вспыльчивая девушка – кстати, она сами призналась, что видела бриллианты, – подозреваемая номер один. Имеется и другая девушка, но она в доме уже давно, и у нее были тысячи возможностей совершить кражу… Кухарка уже в том возрасте, когда подобного рода подвиги становятся малопривлекательными. По той же причине, простите, я меньше подозреваю вас, господин Эдуард. Получается, что если эта мадемуазель невиновна, убийцу надо искать среди членов семьи, а эта мысль сама по себе уже кажется мне чудовищной.
Не теряя хладнокровия, Дебора заметила:
– Вы разве забыли об истории с Сюзанной?
Плишанкур и Жирель непонимающе переглянулись. У Эдуарда засосало под ложечкой при мысли о том, что эта маленькая дура, чтобы спасти собственную шкуру, выложит сейчас один из секретов семейства Нантье. Ему сделалось дурно, а Дебора продолжила:
– Сюзанна, красивая иудейка, принимала ванну в тени деревьев и, думая, что ее никто не видит, обнажилась. Она не знала, что двое старых развратников подглядывали за ней, а они, воспользовавшись ее смущением, обратились к ней с бесчестными предложениями. Она их прогнала, и они, дабы отомстить, пошли повсюду рассказывать грязные истории о добродетельной женщине. Она была бы приговорена, если бы не юный Даниил, он все видел и пришел высказаться в ее защиту. Старых негодяев забросали камнями.
Жирель, догадавшись, что малышка снова принялась за библейские истории, перестал слушать. Плишанкур слушал и спрашивал себя: уж не издевается ли эта девушка над старшим инспектором Национальной Безопасности? Дворецкий, понявший, что речь идет о другой Сюзанне, с облегчением вздохнул. Наконец Плишанкур вмешался:
– Я не сомневаюсь в том, что вы хорошо знаете Новый Завет, только не вижу…
Дебора не дала ему договорить.
– Вы не задумывались над тем, что бы произошло, если бы юного Даниила там не оказалось? Общество приговорило бы Сюзанну… И тогда в ее сердце, может, вспыхнуло бы желание отомстить. А молодые люди нередко ведут себя подобно тем старикам… Не правда ли, господин Эдуард?
Эдуард утвердительно кивнул головой.
– А разве не лучший способ отомстить – взять и украсть шкатулку с драгоценностями? На эти средства она могла бы безбедно прожить до самой смерти. Не сердитесь, господин Эдуард, но вчера вечером, когда я поднялась отнести аспирин господину Жерому, я встретила Сюзанну. Она выходила из его комнаты.
– Но кто ее впустил?
– Не знаю. Может быть, у нее остался ключ?
Инспектор решил вмешаться и заискивающе спросил:
– Не сочтите за невежливость, но могу я узнать, кто такая эта Сюзанна?
