ГЛАВА II
1
Прокурор не успел открыть рта, а Тьерри уже стало ясно, что доводы его оказались неубедительными. В Каоре господин Комбе был известен как образцовый чиновник: честный и незаметный. Теперь, находясь на закате своей безупречной и бесславной карьеры, он больше всего не хотел «историй» и мечтал лишь об одном: спокойно уйти на пенсию.
– Господин комиссар, позвольте мне выразить свое удивление. Мы знакомы уже не первый год. Вы уважаемый человек, добросовестный подчиненный. В моих глазах вы являетесь примером для молодежи.
– Благодарю вас, господин прокурор.
– …и поэтому ваше отношение мне кажется по меньшей мере странным.
– Но…
– Послушайте, господин комиссар, это при вашем-то опыте!
– Я уверяю вас…
– Я могу понять, что нелегко сохранить хладнокровие, когда красивая молодая особа выбирает вас в свои доверенные, но тем не менее, господин комиссар, я был убежден, что у вас достаточно здравого смысла, чтобы оградить себя от подобного рода слабостей.
Кровь ударила в голову Тьерри.
– Я думаю, господин прокурор, вы неправильно истолковали…
– Послушайте, мой дорогой, не говорите только, что вы не знаете, кто такие Пьюбраны.
– Я знаю то же, что и все в Каоре.
– И вы серьезно желаете возбудить против них дело?
– Господин прокурор, мне казалось, что…
– Ой! Только не заводите песню о том, что перед законом все равны. Конечно же, закон один для всех, но разница в подходе. И вы не можете вмешиваться в их дела, словно это какие-то клошары или бездомные рабочие!
– Почему?
– Господин комиссар, не стройте из себя невинную овечку. Если я пойду против Пьюбранов, во-первых, разразится грандиозный скандал, а во-вторых, в случае провала, я не ручаюсь за наши с вами головы.
– Я повторяю вам, господин прокурор, что я был почти свидетелем покушения на убийство Мартины Пьюбран.
– Вот именно, что почти, господин комиссар, и вы должны понимать разницу.
– Судя по всему, я не должен ничего предпринимать.
– Во всяком случае, как можно меньше. Мы, конечно, не можем запретить мадемуазель Пьюбран подать жалобу на господина X. Начните расследование, но только осторожно, и, главным образом, против господина X. А в помощь вам, в ваше распоряжение поступает господин Шенебур.
– Если вам удастся его разбудить.
Мэтр Комбе улыбнулся.
– Правда, что наш уважаемый коллега любит вздремнуть, но это даже хорошо. Таким образом, он не будет вам мешать.
– И не потребует результатов.
– Приятно, что мы друг друга понимаем.
– При этом каждый остается при своем мнении.
Прокурор развязно усмехнулся.
– Вы слишком многого хотите, комиссар!
– А если вдруг…
– Ну что еще?
– Мадемуазель Пьюбран станет жертвой нового нападения, и ее убьют.
– У вас богатая фантазия, господин комиссар. Успокойтесь, есть возможность установить истину.
– Не замедлю ею воспользоваться.
– Убедите вашу подзащитную обследоваться у психиатра, и, если врач признает ее абсолютно здоровой, будем действовать.
– Не думаю, чтобы она согласилась.
– Тогда решайте сами, господин комиссар.
Алиса смотрела на мужа. Задумчивый, он ходил по комнате, и она не решилась рассказать ему, что утром ей было плохо, так плохо, что сиделка хотела бежать в комиссариат. Алиса знала, что в результате одного из этих, все чаще теперь повторяющихся приступов, она умрет. И может так случиться, что она умрет в его отсутствие.
Невик помог жене подняться с постели и осторожно проводил в гостиную, где ежедневно они вместе обедали. Ритуал, которым Алиса очень дорожила. Сегодня она особенно плохо выглядела, но Тьерри, погруженный в свои мысли, не заметил этого.
– Эскорбьяки на выходные собираются в деревню, в Круа-де-Фе, проверить виноградники. Они нас тоже звали.
– Знаешь, милый, мне последние дни что-то нездоровится. Но это не повод для того, чтобы и ты сидел дома.
Он возразил, но она настояла: ему необходимо отдохнуть, подышать свежим воздухом. Тьерри благодарно взял ее за руку, но тут же отпустил. Безжизненная холодность пальцев испугала. Она, поймав взгляд мужа на своей болезненно-прозрачной ладони, умело отвлекла его внимание, поспешно спросив:
– Кстати, а что там с делом Пьюбранов?
Он, так ни о чем не догадавшись, принялся рассказывать о встрече с прокурором.
– Ты представляешь, он хочет заморозить дело, и лишь потому, что Пьюбраны важные птицы. Это же просто возмутительно!
– Конечно, дорогой, но тем не менее, прокурор прав: прежде чем развязать скандал, необходимо все как следует проверить.
– Да что такое скандал по сравнению с жизнью, которая в опасности.
– Ты уверен, что она в опасности?
– И ты туда же! Я тысячу раз повторил, что видел веревку вокруг ее шеи, эти кровоподтеки, эти следы на земле… Да вы что, все с ума посходили! Все против Мартины!
– Может быть потому, что ты чересчур ее защищаешь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты уже зовешь ее Мартиной.
– Ну и что.
– Да нет, ничего… А почему мадемуазель Пьюбран отказывается от медицинского обследования?
– Не знаю.
– Ты должен попытаться это выяснить.
Тьерри вернулся на работу в ужасном настроении. Отношение Алисы к Мартине он объяснял ревностью больной женщины к здоровой. Он не понимал, почему его жена, как и прокурор, так упорно не хочет поверить тому, что он видел собственными глазами. Ее послушать, подумаешь, что он влюблен в Мартину. Но тут он вдруг осознал, что, думая или говоря с мадемуазель Пьюбран, он действительно называет ее Мартиной. От этого полупризнания злость сразу пропала. Он! Влюблен в Мартину! Не может быть! Без сомнения, он испытывает глубокую симпатию к этой девушке, но чтобы… Во-первых, разница в возрасте, во-вторых – в общественном положении, да и вообще… Но Тьерри был достаточно умен и честен, чтобы понять, что уже то, что он пытается перед собой оправдаться, доказывает, что его чувство – не простая симпатия. Алиса, как всегда, была права. Поразительная проницательность всех тяжелобольных. Признав свое полное поражение, он предался меланхолии и обратился, как обычно, к Клеману Маро, отрывок из поэмы которого очень точно отражал его собственное состояние.
Я сегодня, увы, не такой, как когда-то давно.
Мое лето, смеясь, упорхнуло в окно.
Ты была мне хозяйкою доброй, Любовь,
И когда б меня жизнью одарили бы вновь.
Я, научен однажды,
Служил бы вдвойне
Той хозяйке, вторично дарованной мне.
Жизнь показалась ему напрасной. И нечего искать виновных. Судьба, ни у кого не спрашивая, сама делает выбор, и остается одно: опустить голову и покориться. Тьерри покорился. Но на душе скребли кошки…
Невик прекрасно провел день в Круа-де-Фе.
Едва он переступил порог старого, прожженного солнцем и изъеденного годами дома, как все неприятности отошли на второй план. Умиротворяющее спокойствие природы напоминало ему детство. Он был счастлив, как был счастлив ребенком, приезжая на день в деревню. И казалось, что этот день никогда не кончится и он больше не вернется в город. Пока Эрмина хлопотала на кухне, они с Пьером отправились осматривать имение. По дороге на виноградники Пьер осторожно поинтересовался:
– Что-нибудь случилось?
– Почему ты спрашиваешь?
– Не знаю, ты как в воду опущенный. Что-нибудь с Алисой?
– Нет-нет, неприятности на работе.
– Но здесь-то ты в отпуске!
– Конечно, но не так-то просто отключиться, зная, что можно предотвратить убийство, а руки связаны.
– Убийство?!
– Убийство.
– Может, мой вопрос покажется глупым, но ты не преувеличиваешь?
– К сожалению, нет.
Видя, что его друг больше ничего не скажет, Эскорбьяк увлеченно заговорил о своих виноградниках, и это, как всегда, настроило его на лирический лад. Он уже не мог остановиться, настолько привязана была его душа к этому клочку земли. Виноградники являлись частью приданого Эрмины. Мадам Эскорбьяк нередко шутила, что Пьер женился на ней исключительно из-за них. Муж протестовал, что страшно забавляло Эрмину. Глядя на друзей, Невик по-хорошему завидовал их мирному счастью.
Обед начали с традиционного супа, в приготовлении которого Эрмине не было равных. Затем последовало мясо в горшочках, тушенное с белыми грибами. С жаренной в гусином жире картошкой подали антрекот, после чего на столе появился ароматный сыр, выдержанный на дубовых листьях. Насытившись, они пропустили десерт и сразу перешли к кофе с «Арманьяком». Теперь, сидя перед домом в тени раскидистого дерева, друзья погрузились в блаженную дрему.
Вечером, уже перед возвращением в город, к Эскорбьякам забежал сосед поделиться переполняющим его возмущением. Он только что вернулся с матча по регби, где был свидетелем разыгравшейся перед зрителями потасовки. Игрок одной команды, молодой человек с наидобрейшим лицом, ударил исподтишка другого и серьезно его ранил.
– Вот что случается, когда слишком доверяешь людям. Они потихоньку готовят удар и, когда вы этого совсем не ждете, бьют вам прямо в морду. Что с ними со всеми будет?! С каждым днем мир становится все отвратительнее.
Алиса ужасно провела день.
При виде ее осунувшегося лица с посиневшими губами, с мешками под глазами Тьерри стало стыдно. Он не мог простить себе того, что послушал ее и уехал к Эскорбьякам. Охваченный тревогой, он тут же позвонил кардиологу. После осмотра больной врач, не скрывая опасений, сказал, что вряд ли может что-либо сделать. Поскольку Алиса была совершенно нетранспортабельна, не было возможности отвезти ее в больницу. Оставалось попробовать вызвать специалиста из Тулузы, но нужно было признать жестокую правду: даже самый знаменитый профессор окажется здесь бессилен. Алиса умирала. И единственное, что теперь имело значение, это не оставлять ее одну: конец мог наступить в любую минуту.
Тьерри знал, что его жена тяжело больна, знал это давно, он часто представлял себе ее смерть, но никогда по-настоящему в нее не верил. Он как бы отодвинул ее в безвременное нереальное будущее и теперь, очутившись один на один с действительностью, ощутил полную свою перед ним беспомощность.
Алиса умерла через неделю. Она умерла в полном сознании, до последнего вздоха мысли о муже не покидали ее: «Что же с ним теперь будет?» Эрмина Эскорбьяк, проводившая каждую свободную минуту у постели больной, поклялась ей, что они с мужем не оставят Тьерри. Это обещание облегчило страдания умирающей: она могла уйти спокойно.
В предсмертной агонии, сжимая руку любимого, Алиса шептала:
– Милый, мне повезло в жизни, потому что я встретила тебя. Спасибо за счастье, которое ты подарил мне. Если я смогу, то стану твоим ангелом-хранителем. А если ты захочешь жениться, то хорошенько подумай – ты уже немолод. Я хочу, чтобы та, которую ты встретишь, любила бы тебя, как любила тебя я, и только тогда я буду спокойна и счастлива на небесах.
После похорон Тьерри заперся в квартире, отказываясь видеть кого-либо кроме Эскорбьяков и не отвечая на телефонные звонки. Он пытался свыкнуться с отсутствием Алисы, с тем, что это отсутствие будет продолжаться вечно. С уходом Алисы он остался совершенно один. Исчезла его единственная в этом мире опора, и от безысходности возникли мысли о самоубийстве. Но, будучи от природы человеком сильным, он смог перебороть их и медленно, час за часом, подавляя боль, он заново обретал себя.
Через неделю комиссар открыл дверь «Таверны», подошел к Эрмине, поцеловал ее и просто сказал «спасибо». Жизнь продолжалась.
Прошел месяц. Приводя в порядок бумаги, Тьерри наткнулся на протокол, составленный во время внезапного вторжения Мартины в его кабинет. Он совершенно забыл об этой истории и теперь из любопытства позвал Ратенеля.
– Скажите, Фернанд, а что там с Пьюбранами? Есть что-нибудь новое?
– Нет, дело открыто, но ни с той, ни с другой стороны никто ничего не предпринимал.
– Что это значит?
– Мы ничего не нашли, правда, особенно и не искали, а их вообще не слышно. Никаких покушений на убийство, ни малейшей неприятности. Шеф, я могу вам высказать свое мнение?
– Да, я вас слушаю.
– Я думаю, что мадемуазель просто ненавидит своих родственников. Почему? Я не знаю, но ей доставляет удовольствие издеваться над ними. Она придумывает всяческие истории, подстраивает разные штучки, дошла до возбуждения уголовного процесса… и ждет, пока клюнет прокурор. По-моему, речь идет о сумасшедшей или о порочной девице.
– Или об идиоте…
– Извините?
– Комиссаре, который встал на защиту чокнутой или развратницы.
Ратенелю стало неудобно. Он ругал себя за то, что так откровенно выразил свои мысли. Он не знал, как выпутаться.
– Господин комиссар, я уверяю вас, что…
– Инспектор, я у вас спросил, что вы думаете, и вы мне ответили.
К тому же вы, наверное, правы. Только я не совсем в этом уверен.
– Однако ничего не произошло за то время, пока вы отсутствовали, и если бы кто-нибудь действительно преследовал мадемуазель Пьюбран, он должен был бы воспользоваться моментом.
– Каким моментом?
– Как каким… вашим отсутствием.
– А что, я считаюсь защитником мадемуазель Пьюбран?
– Но господин комиссар, вы были первым, кто ей поверил.
– Первый и единственный, если я правильно понимаю.
– То есть…
– Не оправдывайтесь, Ратенель, каждый имеет право думать, что хочет. Главное быть искренним. Правда мне немного неприятно, что вы принимаете меня за дурака.
– Что вы, господин комиссар…
– Конечно да! И не вы один! Господин прокурор полностью разделяет вашу точку зрения. Я попал под влияние девицы, которая разыгрывает комедию. И хорошо разыгрывает, как только душевнобольные и могут. Вокруг нее несчастная семья пытается защитить родственницу от нее самой и в то же время отказывается от вмешательства психиатра, дорожа своей репутацией. Не так ли?
Инспектор готов был сквозь землю провалиться.
– Да, в какой-то мере.
– Ну что ж, теперь пусть кто-нибудь объяснит мне, для чего мадемуазель Пьюбран все это делает? Просто поиздеваться над родными – неправдоподобно как-то получается. Хотя вы скажете, что у сумасшедших свои причуды. Хорошо. Но почему тогда родственники, среди которых имеется врач-психиатр, не устроят так, чтобы незаметно положить ее в больницу, подлечить немного. Они ведь больше всего на свете боятся огласки, а позволяя Мартине действовать, как ей заблагорассудится, они будто специально ищут скандала. Заметьте, это полностью подтверждает слова девушки. Мартина Пьюбран за серию экстравагантных выходок будет признана трибуналом недееспособной! И свидетели имеются! Комиссар полиции, например! А семья, таким образом, сможет распоряжаться ее состоянием. А лучше всего вообще убрать девушку. Они тогда не только распоряжаться смогут, а просто поделят его между собой.
– Конечно, в таком свете дело выглядит по-другому.
– Хорошо, допустим, я купился на рассказы сумасшедшей. Но нельзя забывать, Ратенель, что я был свидетелем покушения на жизнь мадемуазель Пьюбран. Кто-то пытался ее задушить. Вы говорите, что с тех пор ничего не произошло, и объясняете это простым расчетом. Тут я с вами согласен. Однако вы неправильно считаете Мартину автором сценария. Я думаю, что открытие дела, как бы ни незначительны были шаги, нами предпринятые, насторожило преступника.
В этот момент в голове комиссара как будто что-то щелкнуло. Сосед Эскорбьяков возник у него перед глазами, он отчетливо услышал возмущенный голос: «Вот что случается, когда слишком доверяешь людям! Они потихоньку готовят удар и, когда вы этого не ждете…»
– Что такое, комиссар?
– У меня появилась одна мысль. Но не буду говорить раньше времени.
На самом деле Невик не мог поделиться с Фернандом уверенностью – он сам не знал, откуда она взялась – что с Мартиной в скором времени что-то должно случиться.
После смерти жены Невик еще больше сблизился с Эскорбьяками. Они изо всех сил пытались отвлечь его от грустных мыслей. Теперь он приходил в «Таверну» два раза в день, а вечером, поскольку ему больше незачем было торопиться домой, он оставался поболтать со своими друзьями и часто засиживался до рассвета.
Сегодня они снова вспоминали Алису. И у всех троих на глазах появились слезы. Пьер, испугавшись за друга, решил сменить тему и, чтобы развеселить Тьерри, подробнейшим образом принялся описывать свое новое творение – обед «Эсперти – керсиноль», состоящий из многочисленных изысканных блюд.
– Что скажешь?
– Извини, но…
– Ты меня не слушал?
– Прости, у меня голова занята другим.
– Можно узнать чем?
Тьерри пожал плечами.
– Дело Пьюбранов…
– А что, есть что-нибудь новое?
– Нет, это-то меня и беспокоит.
Эскорбьяк, ожидая объяснения столь нелепого замечания, удивленно посмотрел на друга.
Единственным человеком, которому Невик всегда все рассказывал, была Алиса. После смерти жены он замкнулся в себе, не осмеливаясь никому довериться. Сейчас комиссар решил открыться Эскорбьякам, уверенный, что здравый смысл Эрмины и тонкая интуиция Пьера помогут ему. Он пересказал дело Пьюбранов, настаивая на том, что горячо верит в искренность Мартины. Не забыл упомянуть Тьерри и об отношении к происходящему прокурора, а также его собственного помощника – Ратенеля. Эскорбьяки слушали не перебивая, и когда он закончил, Пьер произнес:
– Это выше моего понимания. Мне тяжело поверить, что люди могут быть настолько отвратительны. Ты знаешь, я тебе не завидую. Мне больше нравится изобретать рецепты новых подлив, чем копаться в грязных историях моих соотечественников. Поэтому, с твоего разрешения, я лучше пойду на кухню. Если я не высказываю своего мнения, то только потому, что неспособен его иметь.
Пьер ушел. Тьерри повернулся к Эрмине. Она приняла его немое приглашение.
– Можно, я скажу, что думаю? Даже если тебе это придется не по душе.
– Да.
– Ну вот. Меня больше всего поразило в твоем рассказе то, как ты говоришь об этой Мартине. Только влюбленный может так защищать девушку.
– Эрмина! Не прошло и месяца с тех пор, как Алиса…
– Знаю, знаю. Но Алиса вот уже долгие годы была тебе как сестра. Ты еще не старик, Тьерри! Нормально, что ты интересуешься женщинами…
– Послушай, у меня с Мартиной ничего нет, у тебя богатое воображение.
– Может быть, но в любом случае, ты зовешь ее Мартиной.
– Чтобы было проще.
Мадам Эскорбьяк задумалась.
– Любопытно… мужчины часто ведут себя как дети: так же настойчиво отрицают очевидность. Это обычно приводит в умиление матерей, а мы ведь матери или могли ими быть. Давай, продолжай защищать свою Мартину от мифических врагов. Это не прославит тебя как полицейского, зато вернет молодость.
Замечания Эрмины задели комиссара за живое, и он не знал, злиться ему или смеяться.
Проснувшись на следующий день, Тьерри еще думал о вчерашнем разговоре. Стояла великолепная погода, больше располагающая к ленивой прогулке за городом, чем к работе в душном кабинете. Но он все же заставил себя поехать в комиссариат. Однако часов в десять, будучи больше не в силах сопротивляться дразнящему через окну солнцу, сел в машину и покатил к долине Лота. В этот утренний час там должно быть особенно красиво. Но увидев указатель на Блонзат, он свернул с дороги, моментально забыв о настоящей цели своей поездки. Теперь им руководило одно желание: увидеть Мартину.
Комиссар не успел дойти до замка; встретившийся в парке слуга сказал ему, что мадемуазель Пьюбран отправилась в Кажарк. Он, недолго думая, последовал туда и, припарковав машину, пустился на поиски девушки. Кажарк – городок маленький, поэтому люди всегда собираются в одних и тех же местах. Комиссар без труда обнаружил Мартину. Она сидела на террасе кафе за чашечкой кофе. Отблеск солнца на волосах окружал ее особым золотым ореолом. Такая женственная и в то же время такая сильная. Поразительно совершенное создание. И подумать только, что ее пытаются выдать за ненормальную. Если кто-то и производил впечатление человека уравновешенного, так это Мартина Пьюбран. Тьерри вспомнил давешнее замечание Эрмины и еще раз отдал должное тонкости ее суждений. Это правда. Он действительно хотел встретить такую женщину, как Мартина. И он не считал это за измену Алисе. Та, которую он желал бы видеть своей женой, смогла бы дать ему любовь умершей. И в придачу к ней – здоровье и энергию.
– Добрый день, мадемуазель Пьюбран.
От неожиданности она вздрогнула. По лицу на мгновение пробежала тень, но взгляд тут же просветлел.
– Господин комиссар!
Он сел рядом с ней.
– Я боялся вас пропустить.
– Откуда вы узнали, что я в Кажарке?
– Мне ваш слуга сказал.
– И вы бросились за мной в погоню! Какая честь! Она спохватилась.
– Ради бога, простите за шутки. Я знаю, что вы пережили огромное горе. Если бы я осмелилась, то пришла бы оказать вам – насколько это в моих возможностях – поддержку друга.
Он пробормотал:
– Я был бы рад…
Оба замолчали. Без сомнения, и тот и другая почувствовали, что стоят на краю пропасти. Малейшее слово – и они упадут. Она чуть слышно спросила:
– Почему вы хотели меня видеть?
– Чтобы услышать из ваших уст, все ли в порядке.
– Да. Открытие следствия их как будто успокоило. Но я предполагаю, что продолжение – лишь вопрос времени.
– Вы действительно так думаете?
– Да, я действительно так думаю.
Они снова погрузились в тишину. Потом она прошептала:
– Не надо за меня волноваться. Что должно случиться, то все равно случится.
– Я здесь, чтобы помешать этому.
Она дружески взяла его за руку.
– Нет, господин комиссар, никто не в силах остановить ход судьбы.
– Вы не думали о судьбе в тот вечер, когда ворвались ко мне в кабинет.
– Нервы сдали… Вы знаете, я изучала поведение примитивных обществ, даже жила среди них некоторое время. Их отношение к смерти намного проще нашего. Мы должны покориться.
– Никогда не подумал бы, что вы из тех, что покоряются.
– Что вы хотите?
– Я предпочитаю, чтобы меня совсем убрали, чем заперли под замок.
– Я не позволю ни того ни другого.
Она улыбнулась.
– Почему вы так обо мне заботитесь?
– Во-первых, потому, что вы позвали меня на помощь, и потом…
Он замялся; она подтолкнула его.
– Что потом?
– Если бы кто-нибудь вообще согласился бы взять меня в мужья, я счел бы за счастье видеть вас своей супругой…
– Вы очень любезны, но вы мне сейчас говорите это лишь потому, что вы одиноки. А вы не созданы для одиночества.
– Я уверяю вас…
– Господин комиссар, вы привязываетесь лишь к женщинам, которые приговорены?
