ГЛАВА 8
Фрэнсису было нелегко расстаться с Морин. У ресторана "Герб Дублина", где ее смена начиналась в шесть часов, он заявил ей, что придет к закрытию, чтобы проводить ее домой. Пожав друг другу руки, что было похоже скорей на ласку, чем на рукопожатие, они расстались. С радостным сердцем Фрэнсис отправился бродить по близлежащим кварталам, прося у Бога, чтобы время двигалось вперед, как можно скорей. Но в восемь вечера он все же не выдержал и вернулся в "Герб Дублина", сочтя, что нет никаких препятствий тому, чтобы именно там поесть. Морин была так поражена его неожиданным появлением, что ошиблась и подала взбитые сливки джентльмену, заказавшему жаркое из баранины, которое она, в свою очередь, сунула под нос даме, заказавшей эти самые сливки для достойного завершения своего ужина. Посыпались замечания, за ними последовали извинения, и патрон, удивившись, что Морин не огрызается, подумал, что ирландку либо подменили, либо она заболела…
Бессетт сел за стол рядом с господином, представлявшим собой классический тип старого холостяка, мелочного и недоверчивого, который ковырялся в тарелке, словно хотел найти в ней материальное доказательство того, что его хотят отравить. Но у Фрэнсиса было слишком хорошее настроение, чтобы обращать внимание на мрачный вид этого джентльмена. Преисполненный радости он вступил в разговор:
– Отличный день, не правда ли?
Тот поглядел на него пустыми глазами и холодно спросил:
– Вы обращаетесь ко мне, сэр?
– Конечно…
– Мне кажется, мы не представлены друг другу?
И он с прежним усердием принялся за свои поиски в тарелке. После минутного колебания Бессетт решил не останавливаться перед этим обстоятельством.
– Мое имя – Фрэнсис Бессетт.
Тот на секунду прекратил работу ножом.
– А?
Затем он поднес ко рту кусочек мяса и стал разжевывать его с особой предосторожностью. Удивленный Фрэнсис спросил:
– Это что, невкусно?
– А вас это касается? Впрочем, хотите знать правду? Так вот, это мясо совершенно несъедобно, и, если бы государственные контролеры исправно несли свою службу, этот кабак давно бы закрыли, а хозяин оказался бы в тюрьме! Вот уже три года я прихожу сюда каждый день, и ни разу мне не подали ничего свежего…
– Тогда зачем же вы сюда ходите?
– По причине, касающейся только меня, и в которую вам не стоит совать свой нос.
Здесь разговор прервался, поскольку к Фрэнсису за заказом подошла Морин, которой он предоставил право самой выбрать для него меню. Когда девушка отошла, сосед проворчал:
– Она вам принесет все объедки, которые они еще не выбросили!
– Не думаю. Она слишком красива, чтобы быть нечестной!
– Красива? Мне так не кажется… А насчет честности – это просто смешно! Сразу видно, что вы ее еще не знаете!
Разговор стал принимать оборот, который совершенно не понравился Бессетту. Он уже сожалел, что заговорился с этим хамом.
– Она прекрасно уживается с патроном. Я хожу сюда вот уже три года, и она ни разу не принесла мне чего-нибудь вкусного! А почему? Потому, что я не из тех кретинов, которые говорят ей комплименты и водят в кино!
Он понизил голос, чтобы доверительно прошептать:
– Если хотите знать, она здесь для того, чтобы завлекать дураков!
Раздался звонкий звук пощечины, заставивший вскочить со своего места владельца ресторана, рассматривавшего клиентов, словно пастух стадо. От неожиданности Морин едва не выпустила из рук тарелку с рагу, а сидевшие за столами застыли в ожидании того, что должно было произойти вслед за этим звуком. Однако ничего интересного не последовало. Получивший пощечину был настолько поражен, что даже не рассердился, а только лишь пробормотал:
– Вы… вы мне…
– Я дал вам пощечину потому, что вы оскорбили эту девушку!
Услышав это, Морин поспешила к ним.
– Он меня оскорбил?
– Как сказать, мисс… Это недоразумение… Я, возможно, не так выразился… Дайте мне, пожалуйста, счет…
Бессетт оборвал его:
– Не стоит!… Я сам его оплачу…
Сосед Фрэнсиса мгновенно исчез, и поскольку дело было в Англии, каждый из присутствовавших вернулся к своему занятию. Морин послала Фрэнсису самую очаровательную улыбку, и он почувствовал себя средневековым рыцарем, победившим обидчика своей дамы. Напротив него сел хозяин ресторана.
– Вы позволите, сэр?
– Прошу вас.
– Дело вот в чем, сэр… Я узнал вас. Это вас Морин испачкала тортом в тот вечер. Сегодня вы дали оплеуху старому клиенту. Конечно, у вас могут быть на то свои причины, но здесь ресторан, а не боксерский ринг и не арена цирка… Прошу вас не обижаться, сэр, но будет лучше, если вы выберете другое заведение для ваших номеров… Я уже не так молод, понимаете? И я не хотел бы разориться на старости лет…
* * *
Бессетт проводил Морин до Спарлинг Стрит, и, пока они шли, то все время смеялись над человеком, получившим оплеуху. Узнав, что тот сказал о ней, Морин поклялась, что если он посмеет появиться в ресторане, она сама выскажет ему все, что о нем думает, даже если это будет стоить ей места. Кроме того, они уже решили, что будущая супруга Фрэнсиса Бессетта не может работать официанткой в ресторане, и как только упрямство Пэтрика будет сломлено, она тут же вернет свой фартук хозяину. Впервые за все время, что они были знакомы, они обменялись долгим поцелуем у дома О'Миллой, и этот поцелуй был настолько фотогеничен, что заставил случайного прохожего присвистнуть, что и разъединило их объятия.
Прежде, чем идти обратно, Фрэнсис проверил, не следует ли за ним какая-нибудь машина. Ничего не заметив, он быстрым шагом направился обратно. Сворачивая на Шоуз Элли, он внезапно натолкнулся на какую-то живую гору. От столкновения шляпа сползла ему на глаза. Пока он поправлял ее, то почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в живот, и уже знакомый голос прошептал:
– Уверен, вы уделите мне минуту внимания, сэр?
Бессетт понял, что перед ним человек в клетчатом костюме, а то, что мешало ему дышать, было стволом револьвера.
– Вы пойдете рядом со мной, и мы прогуляемся, как старые друзья… Кстати, нам ведь ничто не мешает быть друзьями?
– Позвольте вам заметить, что для друга у вас странные манеры, а?
Толстяк добродушно рассмеялся.
– Вы сами – очень странный человек. Так что – лады? Вы согласны прогуляться без фокусов? У меня от жалости лопнет сердце, если придется всадить в вас пулю.
– Меня это тоже не обрадует. Ладно, пойдемте!
– Значит – порядок, а?
Джонни взял Фрэнсиса под руку, и они не спеша направились к Пиерхеду.
– Похоже, мы с моим приятелем ошиблись, и вы не участвуете в деле. Мы бы хотели… мы ведь не бандиты, а ваша девочка и вы сами даже симпатичны…
– Весьма лестно с вашей стороны.
– Вот только эти четыреста фунтов, что вы у нас стащили. Вы мне нравитесь, но все же не настолько, чтобы я сделал вам такой подарок к свадьбе… и, представьте себе, если я их не верну, мне придется платить самому… А где мне найти такую сумму? Надеюсь, вы их не потратили, а?
– Нет.
– Ух! Вы избавили меня от сильных переживаний! Тогда заглянем к вам, вы их отдадите и больше никогда нас не увидите. Идет?
– Идет, но все это можно сделать еще проще: они при мне.
– Не может быть?!
– Именно так!
– Тогда мне невероятно повезло!
– Я не могу спокойно жить с тех пор, как вы мне их сунули. Я все время боюсь, что потеряю их или у меня их украдут… Поэтому я ношу их в кармане.
– Вы отличный парень! Сожалею, что пришлось помять вам бока, но я ведь раньше не мог этого знать, а? Я избавлю вас от этих хлопот: давайте сюда деньги…
Бессетт потянулся к внутреннему карману пиджака. Джонни схватил его за руку.
– Без шуток, ладно? Было бы глупо испортить все дело!
– Успокойтесь, я не собираюсь превращаться в ходячий арсенал. Мне и так уже надоело быть сейфом с ногами!
Толстяк прыснул:
– А вы мне нравитесь, дружище… и если вам когда-нибудь понадобится помощь, вы всегда сможете обратиться ко мне. О цене договоримся… Так что же денежки?
Бессетт вынул конверт и протянул его Джонни. Гангстер недоверчиво приказал:
– Откройте!
Фрэнсис подчинился. При виде банкнот его спутник облегченно вздохнул.
– Здесь все?
– Я к ним не притрагивался.
– Верю вам на слово и надеюсь, что вы не пожалеете об этом. Кстати, надеюсь, для вашей же пользы… Ладно, приятель! Не думаю, что мы еще увидимся. Передайте привет малышке и постарайтесь быть с ней счастливы!
Он отстранился и исчез в темноте Тейбли Стрит. Бедняга Джонни!… Он не догадывался, что банкноты, которым он так обрадовался, вскоре приведут его прямо в тюрьму на определенное количество лет. Фрэнсис зашел в телефонную будку и позвонил инспектору Хеслопу. Ему ответили, что инспектора нет на месте. Тогда он попросил передать инспектору, что фунты – у Джонни, и что он носит их при себе. Итак, дело подходило к концу. Ему и Морин больше нечего бояться. Но сможет ли Хеслоп заставить Джонни назвать своих сообщников? Фрэнсис надеялся на это: тогда бы ему не пришлось свидетельствовать против Берта Лимсея. Им займется инспектор, как только задержанный ступит на путь признания. От этой мысли на душе у него стало легко, но одновременно и грустно. Он не мог думать об отчаянии Клайва Лимсея, когда тот узнает, что его сын…
* * *
Джошуа Мелитт очень холодно ответил на приветствие Бессетта, когда на следующее утро они встретились у двери кабинета Лимсея перед ежедневным совещанием. Если Берт сделал вид, что не заметил Фрэнсиса, то его отец протянул ему руку.
– Как ваши дела?
– Благодарю, сэр, хорошо.
– Значит, со вчерашнего дня не возникло никаких проблем?
– Наоборот, все уладилось.
– Да?
Желая все же предупредить Берта, чтобы тот успел скрыться, Бессетт рассказал о встрече с Джонни и заключил:
– Этот негодяй даже не догадывается, что полиция записала номера банкнот, и что ей известно его имя: Джонни или Блади-Джонни. Я думаю, что когда его возьмут, он назовет имена тех, на кого работал.
Говоря это, он поглядывал на Берта, который продолжал стоять, отвернувшись. Когда он окончил, Клайв Лимсей выразил радость по поводу того, что все хорошо закончилось, но Джошуа Мелитт все же счел своим долгом высказать надежду, что Фрэнсис отныне будет более внимательно относиться к своим знакомствам. Фрэнсис ничего не ответил, поскольку все старались не говорить с Джошуа о делах, не касающихся работы, из опасений постоянно выслушивать нравоучения. Берт с иронией спросил, можно ли перейти к более серьезным делам, поскольку необычные приключения Бессетта завершились, а его ждали важные письма. Клайв Лимсей удивленно взглянул на сына, но ничего не сказал, и все приступили к работе. Бледный от негодования, Фрэнсис поклялся себе, что не шевельнет и пальцем, чтобы спасти сына патрона.
* * *
После совещания Клайв Лимсей попросил Фрэнсиса остаться. Когда все остальные вышли, он закурил сигарету и спросил:
– Фрэнсис, что происходит с Бертом?
Это был вопрос, которого Бессетт опасался. Он попытался ответить твердым голосом:
– Не понял, сэр?
– Да нет же, Фрэнсис, вы все прекрасно поняли… Мне казалось, вы друзья?
– Думаю, мы действительно друзья, сэр.
– А мне теперь уже так не кажется, Фрэнсис. Вы ведь даже не поздоровались, когда вошли сюда, а Берт, в свою очередь, не скрывал, что ваша история его не интересует. Почему?
– Не знаю, что вам ответить.
– Думаю, что вы скорее не хотите отвечать. Не знаю, что между вами произошло, но поскольку хорошо знаю вас обоих, заранее считаю во всем виновным сына и… увы, уверен, что не ошибаюсь. Ваше молчание наводит на мысль о чем-то серьезном. Видите ли, Фрэнсис, я уверен, что Берт не такой уж плохой парень. Он очень рано потерял мать, а я не сумел дать ему должного воспитания. Я удовлетворял все его капризы и не стану скрывать: строгое суждение Джошуа Мелитта на его счет верно. И все же, повторяю, я уверен: это не заходит дальше беззаботности и безответственности, ставящих под удар будущее этой фирмы, которой я посвятил всю свою жизнь. Если… как это сказать?… Если вам станет известно, что Берт переходит границы, вы ведь мне скажете, Фрэнсис?
Пораженный Фрэнсис едва не рассказал о своих подозрениях, но обеспокоенный вид Клайва Лимсея удержал его.
– Конечно, сэр.
– Я рассчитываю на вас, Фрэнсис, на вашу серьезность и умение благотворно влиять на Берта. Тем более обидно, если вы поссорились по глупости. Хотите, я его вызову, и мы втроем откровенно объяснимся?
– Нет! Нет! Не сейчас, сэр!…
Горячность ответа удивила Лимсея. Он внимательно посмотрел на Фрэнсиса и, пожав плечами, сказал:
– Как хотите… Я вас не задерживаю.
* * *
В своем кабинете Бессетт застал ожидавшего его Берта. Лимсей перешел в атаку еще до того, как он закрыл за собой дверь.
– Ну что? Вы поделились своими подозрениями с отцом?
– Мне нечего сказать. Все необходимые объяснения ему даст полиция, если вы не опередите ее.
– То есть?
– Расскажете все сами или сбежите, пока еще есть время.
– Дурак…
– Я не позволю вам…
– Хорошо, извините…
Берт подошел к Бессетту и взял его за плечи.
– Скажите честно, Фрэнсис, вы верите в эти обвинения?
Бессетт высвободился.
– Буду вам обязан, если вы дадите мне возможность работать.
– Да поймите, что только вы верите в подобные глупости! Даже Морин…
– Кажется, вы хотели сказать – мисс О'Миллой?
– Фрэнсис, прошу вас в последний раз: возьмите себя в руки… Одному Богу известно, почему ваши подозрения остановились на мне! И в то же время вы не обращаете внимания на настоящих врагов…
– Благодарю вас за подсказку, но лучше позаботьтесь о собственной безопасности!
– Вы меня глубоко разочаровали, Фрэнсис.
– Это было бы слишком мягко сказано по отношению к вам и вашим поступкам!
– Хорошо! Ладно! Тем хуже… я вас предупредил…
Берт Лимсей вышел из кабинета с видом скорей огорченного, чем разгневанного человека, и когда Фрэнсис остался один, он обнаружил, что вовсе даже не гордится собой. Он никак не мог разобраться в причинах этого неприятного ощущения.
* * *
Когда после обеда они встретились, Морин поняла, что ее возлюбленный чувствует себя не в своей тарелке. Он рассказал ей о встрече с Джонни и о разговоре с Бертом. Словно для того, чтобы убедить самого себя, он вновь повторил все признаки виновности Берта, но для девушки они и на сей раз прозвучали неубедительно.
– Послушайте, Фрэнсис… Я не могу доказать невиновность Лимсея, но я в ней не уверена.
– Потому что он красивый парень?
– Не будьте так глупы, дорогой! Мне безразличен Лимсей, но я ненавижу несправедливость.
– А разве желание покарать убийцу несправедливо?
– Несправедливо оскорблять невинного глупыми подозрениями!
– Глупыми?
– Именно так,– глупыми! Уверена, что Берт – ваш друг. И вы не имеете права так обращаться с ним!
– Не имею права?
– Действуя таким образом, вы показываете насколько вы неблагодарны и… и глупы!
– Благодарю вас! Быть может вы считаете, что взбалмошная ирландка может судить о мыслях и поступках рационального англичанина?
– Возможно, я взбалмошная, мистер Бессетт, но я ненавижу злобу!
– А я ненавижу выслушивать советы от людей, которые не способны их давать!
– В гаком случае, мне кажется, что нам лучше всего расстаться и как можно скорей,– верно?
– Я гоже так считаю, мисс О'Миллой.
Она повернулась к нему спиной и быстро зашагала прочь. Фрэнсис, которого одолевало самое скверное настроение, поначалу холодно смотрел ей вслед, но затем в нем словно что-то сломалось и, помимо своей воли, он крикнул ей вдогонку:
– Морин!…
Она остановилась, обернулась, и он побежал к ней. Фрэнсис успел увидеть, как она улыбнулась сквозь слезы и, не думая о том, что они стоят на улице, он ее обнял и поцеловал.
– Как вы думаете, где вы находитесь?
Они отпрянули друг от друга и увидели перед собой полицейского, который поначалу напомнил им небоскреб.
– А что, если я привлеку вас к ответу за нарушение правил в общественном месте?
Фрэнсис попытался начать переговоры:
– Сейчас я вам все объясню, сэр…
– По-моему, то, что я видел, не нуждается в объяснениях, молодой человек!
Как раз в этот момент представитель закона заметил полоски лейкопластыря, украшавшие лицо Морин и ее возлюбленного.
– Вы попали в аварию?
– Правильней сказать, мы едва в нее не попали… Я едва ее не потерял… Вы понимаете?…
– Да, конечно, было бы очень жаль!…
Ирландка разыграла из себя маленькую девочку.
– Благодарю вас, сэр…
– На этот раз, ладно,– прощаю… но постарайтесь больше не целоваться прямо на улице, хорошо?
Фрэнсис клятвенно пообещал этого не делать. Полисмен важно подкрутил усы.
– К сожалению, сегодняшней молодежи явно недостает манер предыдущих поколений…
* * *
В этот же день, около шестнадцати часов, телефонистка фирмы сообщила Фрэнсису, что с ним желает говорить некая мисс О'Миллой. Бессетт с такой горячностью приказал соединить, что телефонистка решила, что мисс О'Миллой была, по крайней мере, дражайшей тетушкой мистера Бессетта. С един-ственной целью удостовериться в этом, она подслушала их разговор и с первых же фраз поняла, что никогда еще племянник и тетка не пользовались в разговоре между собой столь нежным словарным запасом. Должно быть эта мисс О'Миллой была любовницей мистера Бессетта, к тому же очень нежной. Телефонистка не отключила свои наушники потому, что это было даже намного красивей, чем в книгах.
На том конце провода Фрэнсис был далеко не в восхищении от слов Морин. Она просила не заходить за ней вечером, поскольку собралась с Шоном в кино и решила, что лучше не раздражать старшего брата, в лице которого она надеялась обрести союзника. Фрэнсис ворчал, стонал, заставлял Морин клясться, что она любит только его одного (в этом месте телефонистка утерла глаза, поскольку любовь других всегда вызывала у нее слезы), что она никогда не любила никого другого, кроме него, что даже в кино она будет думать о своем будущем супруге. Он же, в свою очередь, отчитавшись перед Морин, собирался сразу же после ужина вернуться к себе, чтобы думать только о своей любимой. В этот момент мисс Торнбалл, телефонистка, не смогла сдержать рыданий, которые и услышал Фрэнсис. Зная о хроническом любопытстве телефонистки, он вежливо спросил:
– Вы случайно не подслушиваете наш разговор, мисс Торнбалл?
Застигнутая врасплох, она ответила как можно более уверенным тоном:
– О нет, мистер Бессетт, я бы никогда себе этого не позволила!
* * *
Фрэнсис не знал, что ему делать, поскольку он дал обещание Морин не заходить за ней, и одновременно ему хотелось где-то прогуляться. Остановившись на тротуаре Лорд Стрит, он рассматривал женщин, спешащих к своим мужьям или друзьям, которых Бессетт наделял своими собственными чертами. И во всех этих женщинах он видел свою Морин: любовь всегда укрепляет воображение. Мягкая погода звала на прогулку. Фрэнсис стал бесцельно бродить по Пэредиз Стрит. Оказавшись на Парк Лейн, он пошел дальше, и вскоре избранный им маршрут привел его к "Гербу Дублина". Ему показалось ненормальным, что будучи столь близко от Морин, он вернется домой, не повидав ее. В романтическом порыве он решил спрятаться, чтобы увидеть ее, когда они с Шоном будут выходить, и лишь после этого отправиться к себе. Ему казалось, что после этого он будет лучше спать. В возрасте Бессетта еще бывают такие странные мысли…
Ждал он довольно долго, но наконец сердце его учащенно забилось. Морин стояла на тротуаре и, видимо, ждала кого-то, кто запаздывал. Фрэнсис обрадовался, что случай привел его сюда, и он сможет спасти любимую в случае, если этот невежда Шон не прийдет… Думая так, Фрэнсис совсем расчувствовался, решив, что играет роль ангела-хранителя, роль в каком-то смысле неблагодарную, но… В этот момент Морин помахала рукой какому-то человеку, переходившему через улицу, и, когда он приблизился к ней, она пошла, не оборачиваясь, рядом с ним. Вдруг Бессетт понял, что это не Шон. Фигура незнакомца также не походила на фигуры Руэда и Лаэма. Скорей из любопытства, чем из-за беспокойства, он пошел за ними и увидел, как они сели в машину, которая сразу же тронулась с места. Машина Берта Лимсея! Фрэнсис так и застыл на месте с открытым ртом. Он запомнил номер уехавшего "Ягуара", и память подтвердила то, в чем он был уже уверен. Значит, Морин солгала ему! Горечь и непонимание ее поступка захлестнули его настолько, что он пошатнулся. Неужели Морин смогла увлечься Бертом? Он зашел в какой-то бар и один за другим выпил два виски. Это несколько привело его в чувство. Он позабыл о своем горе и стал думать только о мести. Теперь уже ничто не имело значения, кроме яростною желания раздавить Берта! Тем хуже для Клайва Лимсея! Тем хуже для всех! Он остановил такси и отправился на центральный пост полиции, где потребовал встречи с инспектором Хеслопом.
Полицейский молча слушал, как Бессетт перечислял аргументы, из-за которых он считал Берта Лимсея убийцей своих родителей, организатором похищения Гарри Осли, перевозчиком наркотиков. Завершил он свой рассказ на том, что видел, как он сажал в свою машину Морин О'Миллой, и сделал следующий вывод:
– Сердцем и разумом я чувствую, что Берт Лимсей – как раз тот, кого вы ищете, инспектор. Кстати, если вы возьмете Джонни, он наверняка назовет вам имя Берта либо как своего хозяина, либо, по крайней мере, покажет, что он – один из столпов торговли наркотиками…
Брайс Хеслоп ответил не сразу. Он набил трубку, закурил ее и лишь после этого сказал:
– Джонни ничего не скажет.
– Почему?
– Потому, что его больше нет в живых.
– Нет в живых?
– Речная полиция нашла его сегодня после обеда в Токсет Доке. От него избавились. Он, наверняка, стал мешать тем, кто его нанял…
Фрэнсис стукнул кулаком по столу.
– Как раз сегодня утром на совещании у Клайва Лимсея я рассказал, что Джонни забрал у меня четыреста фунтов и что номера банкнот известны полиции. А ведь Берт присутствовал на этом совещании… Думаю, все ясно?
Хеслоп вынул трубку изо рта и выпустил клуб дыма.
– Даже слишком, мистер Бессетт… слишком. Если мистер Лимсей действительно виновен, как вам кажется, почему он делает все, чтобы привлечь к себе внимание?
– Потому, что он считает себя вне всяких подозрений!
– Но ведь вы ему их высказали?
– Ом уверен, что никто не поверит моим словам… и, слушая вас, инспектор, я начинаю думать, что его уверенность не лишена оснований.
– Ладно, мистер Бессетт, не расстраивайтесь. Если Берт Лимсей действительно окажется виновным, гарантирую вам, что он будет повешен точно так же, как какой-то обыкновенный Смит или Тейлор. Но я хотел бы знать, что ваши подозрения по отношению к нему основываются на вашей уверенности в его виновности, а не на том, что вам кажется, будто он отбил у вас девушку, которая вам очень дорога?
– Кажется, отбил? Вот это да! Я же их видел!
– Возможно, тому есть какое-то объяснение?
– Хотелось бы его услышать!
– За этим, мистер Бессетт, вам следует обращаться не ко мне, а к мисс О'Миллой… Подождите возражать и, пожалуйста, выслушайте меня. Хоть мне, как полицейскому, часто приходится встречаться с людьми, в которых осталось мало человеческого, мой принцип все же основывается на доверии к людям. У человека с черной душой редко бывает светлое лицо. Мисс О'Миллой произвела на меня наилучшее впечатление, и я позволю себе сохранить его до того, как будет доказано обратное.
– Да уж, наилучшее!
– Я бы, все-таки, посоветовал вам подождать еще хотя бы сутки и лишь потом составить окончательное мнение.
– Я больше не хочу ее видеть!
– Не будьте ребенком, мистер Бессетт. Сведения о Берте Лимсее говорят о том, что если в делах он ни на что не годится, то в жизни он – отличный парень. Мы не нашли ни одной порочащей его связи.
– Короче говоря, вы считаете его невиновным?
– В деле об убийстве, мистер Лимсей, никто так быстро не выходит из круга моих подозрений. Мистер Лимсей будет оставаться объектом самого пристального наблюдения, и можете мне поверить: я его задержу при малейшем подозрительном шаге. Но если он невиновен, то вы, мистер Бессетт, сами находитесь в смертельной опасности. Смерть Джонни показывает, что пока, по непонятным для меня причинам, они избавляются от тех, кого вы способны опознать. Опасаюсь, как бы они не додумались, что проще убрать вас самого, а также мисс О'Миллой.
У Фрэнсиса обида сразу же сменилась беспокойством.
– Морин?
– Вы оба можете встретиться с дружком Джонни… Так что вместо того, чтобы зацикливаться на Берте Лимсее, подумайте о собственной безопасности и безопасности мисс О'Миллой, мистер Бессетт.
– У нее уже есть защитник – Берт Лимсей…
* * *
Из-за горького привкуса во рту Фрэнсис Бессетт выпил перед сном стакан воды. В зеркале ванной комнаты отражался не очень уверенный в себе молодой человек. В конечном счете он, похоже, поступил по-скотски, заявив на Берта в полицию. Но почему Морин солгала ему? Почему она отдала предпочтение компании Берта? Значит, на свете нет ничего чистого и верного? Кроме того, Берт Лимсей, возможно, был убийцей. Морин – скверная девчонка, а он – фатальный персонаж? Всё было отвратительным, и Фрэнсис упал на постель, стараясь избавиться от мучивших его вопросов. Когда же он, наконец, погрузился в тяжелый сон, ему больше не казалось, что Англия – самая лучшая страна в мире.
