V
– Мама, я получил письмо от Одри.
– Меня это не интересует.
– Очень любезное, очень милое письмо…
– Ну и что?
– Я… в общем, я думаю, она не замедлит вернуться.
– Поступайте как вам угодно, Алан, но я ни в коем случае не желаю видеть эту… особу. Она вела себя по отношению ко мне… совершенно недопустимым образом.
– Одри очень импульсивна, мама…
– Означает ли это, сын мой, что вы принимаете ее сторону против меня?
– Мама!
Миссис Рестон, сидя в ресторане «Бристоль», слушала, как ее сын говорит о мисс Фаррингтон, и с горечью убеждалась, что выходки Одри нисколько не повлияли на чувства Алана.
– Насколько я понимаю, ваши намерения по отношению к этой особе не изменились, Алан?
– Простите, мама, но… нет, не изменились…
– Бедное мое дитя, я чувствую, что она разлучит нас, и в награду за долгие годы, посвященные вам, я останусь одна, покинутая и заброшенная…
– Как вы можете говорить подобные слова, мама? Вы же отлично знаете, что я никогда вас не оставлю!
– Во всяком случае, не надейтесь, что я проживу с ней хоть день под одной крышей. – Миссис Рестон глубоко вздохнула. – Весьма сожалею, что у вас совершенно не осталось самолюбия. Один Господь ведает, что эта творит сейчас там, в Неаполе!
Одри вместе с Альдо обошли уже добрый десяток кабачков старого города. У нее начали слегка путаться мысли и заплетаться ноги от такой весьма своеобразной манеры молодого неаполитанца знакомить ее со старым городом. Миссис Рестон торжествовала бы полную победу, если б увидела сейчас Одри. Но, по правде говоря, мисс Фаррингтон следовало обижаться только на себя. Утром Альдо явился в «Макферсон» и сказал, что не может служить ей гидом, поскольку обязан срочно заняться поисками убийцы Рокко: вчера кто-то пытался прикончить его отца. Одри, не раздумывая, сама вызвалась помочь ему по мере сил и возможностей. Любовное приключение, да еще на фоне мрачной вендетты – от такого совершенно невозможно отказаться. Это же просто ожившее средневековье! Щепетильность, однако, заставила ее заметить:
– Это опасно, Альдо. Вас ведь тоже могут убить?
– Какая разница теперь? – мрачно ответил молодой человек.
– Почему именно теперь?
– Раз вы меня не любите, зачем цепляться за жизнь?
Разговор опять принимал опасный оборот, и девушка почла за благо промолчать, но, когда они проходили мимо церкви Сан-Карло алле Мортелле, Одри искоса взглянула на своего спутника и снова увидела флорентийского дворянина из дворца Бьянко в Генуе. Но Альдо тут же разрушил очарование самым тривиальным вопросом:
– У вас есть деньги?
– Ну да… конечно, а что?
– Нам ведь придется что-то заказывать в кафе, куда мы будем заходить в поисках убийцы или каких-то сведений о нем, а у меня уже не осталось ни гроша.
Девушка смущенно протянула Альдо тысячелировую банкноту, и он со спокойным бесстыдством сунул ее в карман.
– Это заем… я верну вам деньги, как только мы разыщем…
Молодой человек прикусил язык, словно сожалея, что слишком много сказал. И тут Одри осенило.
– …то, что у вас украли в Вилетта ди Негро?
– Да.
– И что же это такое?
– Об этом мы поговорим потом.
Все утро они бродили по улочкам между Тринита деи Спаньоли и Мадонна делла Грацие, заходили в каждый встретившийся им кабачок, заказывали вино и, медленно потягивая его, прислушивались к разговорам посетителей в надежде узнать что-нибудь о парне со шрамом. Эта роль детектива-любителя безумно забавляла Одри, а выпитое во всех этих кабачках вино держало ее в состоянии легкой эйфории. Все казалось ей очаровательным и прекрасным. Альдо же, наоборот, чем дольше, тем больше мрачнел. Незадолго до полудня, когда кто-то из посетителей позволил себе сделать вольное замечание насчет красоты маленькой англичанки и чувств, которые она ему внушает, Альдо моментально вцепился в горло наглеца, и Одри лишь с превеликим трудом удалось вытащить молодого человека из кабачка.
По приказу Альдо Джельсомина прогуливалась в поисках известий об убийце мужа. Серафина поэтому готовила пиццу одна. Она с бешеной энергией месила тесто. Вечно все тяготы ложатся на ее плечи! Да за кого они ее принимают, все эти лентяи? Неужели до конца дней своих Серафина должна страдать от непосильной работы? Не будь она доброй христианкой, давно бы прокляла Господа за то, что позволил ей родиться на свет! Но Серафине тут же стало стыдно от таких мыслей и, закрыв глаза, она помолилась святой Репарате, прося уговорить Всевышнего забыть об этом. Успокоившись на сей счет, синьорина Гарофани снова принялась за пиццу. Время от времени она подходила к окну и пронзительно кричала:
– Бруна!… Бенедетто!…
А потом прислушивалась, пока с улицы не донесутся детские голоса:
– Мы здесь, мама!…
– Ладно! Ведите себя хорошо!…
И снова Серафина месила тесто, иногда подходя к двери комнаты, где Марио приходил в себя от полученных ран и пережитого потрясения. Услышав мерный храп, Серафина довольно улыбалась, но когда в комнате царила мертвая тишина, испуганно спрашивала:
– Марио, ты как? Марио?
– А? Что?
– Нет, все в порядке… просто было так тихо, что я боялась, уж не помер ли ты…
– Если бы я умер, то сказал бы тебе об этом!
И круговорот продолжался: пицца – окно – пицца – дверь комнаты – пицца – окно и т.д. Часа в три, когда Серафина готовила анчоусы, в дверь постучали.
– Кто бы мог подумать? Риго!
Полицейский инспектор Риго де Сантис поклонился.
– Я тебе не мешаю, Фина?
Сердце почтенной матроны забилось сильнее. Ее так давно никто не называл Финой… С тех самых пор, когда она играла в песочек с кузеном Риго.
– С чего это вдруг тебе вздумалось навестить меня, Риго?
– Во-первых, по дружбе… Ты ведь знаешь, что я все еще люблю тебя, Фина?
Матрона зарделась, как девушка, получившая первое признание.
– Ну-ну, что за глупости, Риго… Фина, о которой ты говоришь, уже умерла.
– Для других – возможно, но не для меня.
Какая глупая штука жизнь. Кажется, ты давно освободилась от всех любовных историй, стала громадной и неповоротливой, в сущности ни на что не похожей… И вот достаточно, чтобы какой-то старый дурень явился и посмотрел на тебя как прежде, чтобы тут же вновь нахлынули старые, позабытые чувства. Серафина безотчетно выпрямилась, подтянула живот, пытаясь хоть чуть-чуть походить на красавицу Фину, из-за которой дрались когда-то парни. Почему она предпочла веселого лодыря Марио спокойному и трудолюбивому Риго? Ответить на это могла бы только та исчезнувшая Фина. А нынешняя лишь невесело рассмеялась.
– Тебе бы не следовало говорить об этом, Риго, – бесполезно и только причиняет боль.
– А мне, думаешь, не больно?
– Почему бы тебе не жениться?
– Слишком поздно… а единственную, о которой я мечтал, отнял другой…
Что бы там ни говорили, а все же лестно знать, что существует на свете мужчина, способный хранить вам верность всю жизнь, так и не получив ничего взамен. Потрясенная Серафина почувствовала, как ее охватывает волна нежности, и на пиццу скатилась слеза.
– Ты плачешь, Фина? – ласково спросил Риго.
– Это ты заставил меня плакать, чудовище! Очень надо было говорить обо всем этом… Теперь я чувствую себя старухой, хотя до сих пор даже не думала ни о чем таком…
– Для меня тебе всегда будет двадцать лет!
В порыве восторга матрона без лишных раздумий поцеловала кузена. Хоть этот поцелуй и был самым невинным, скорее сестринским, высоченный полицейский пришел в глубокое замешательство.
– Можете не стесняться…
Оба подскочили, словно действительно совершили что-то постыдное. Марио, стоя на пороге, жег их гневным взором.
– Ну, Риго, бессовестный ты негодяй, мало того, что ты обесчестил семью, работая в полиции, тебе еще надо являться в мой дом удовлетворять свои низменные инстинкты?
Прийдя в себя от первого порыва изумления, Серафина возмутилась:
– Перестань говорить глупости, Марио! Ты сам же об этом пожалеешь!
Но Гарофани слишком кипел от ярости, чтобы так быстро внять голосу рассудка.
– Кто это тебе позволил говорить, Серафина? Ты же вообще ничтожество!
Матрона задохнулась от негодования, и муж тотчас же воспользовался ее молчанием:
– Да-да, ничтожество, иб^как еще назвать женщину, которая, даже не дожидаясь, пока ее муж испустит последний вздох, подыскивает себе другого мужчину?
– Тебе не стыдно?
– Стыдно? Ничего себе! Это ты, несчастная, должна сгореть со стыда! Я уже давно слушаю, как вы тут воркуете! Этот со своей «Финой», и ты со своими «тю-тю-тю»… Я не очень удивлюсь, Риго, если узнаю, что это ты пытался раздавить меня вчера! Видимо, тебе так уж не терпится отобрать у меня жену!…
Полицейский шагнул вперед.
– Продолжай в том же духе, Марио, и я разобью тебе морду!
Гарофани слегка отступил – уж что-что, а он драться не любил никогда.
– Значит, ты решил прикончить меня вместе со своей сообщницей?
– На сей раз, Марио, ты свое заслужил! – зарычал де Сантис, бросаясь на него.
– Остановись, Риго! – возопила Серафина.
Мужчины посмотрели на нее и с удивлением обнаружили, что матрона вытащила старый обшарпанный чемодан и начала складывать белье.
– Что ты задумала? – ошарашенно спросил Марио.
– Я ухожу.
– Уходишь? Куда?
– Не знаю… но мне ясно одно: я не могу больше оставаться с человеком, который перестал меня уважать!
– А… а дети?
– Ты займешься ими сам!
– А… пицца?
– Пусть тебе ее делает другая!
Подобная перспектива погрузила Марио в такую растерянность, что он только и смог пробормотать:
– Никак не ожидал от тебя такого…
– А я? Могла ли я ожидать, что человек, которому я посвятила всю жизнь и который наделал мне столько детей, что просто не верится, человек, ради которого я работаю, как вьючная скотина, в награду обзовет меня же ничтожеством?
Гарофани стало стыдно, но он не знал, как отступить с честью.
– Поставь себя на мое место, Серафина! Я лежу чуть ли не на смертном одре и вдруг слышу, как этот тип нашептывает тебе…
– Он разговаривал не со мной…
– А с кем же тогда?
– С другой… исчезнувшей много лет назад… ты тоже знал ее, Марио, но давно позабыл об этом.
Гарофани никак не мог взять в толк, о чем говорит жена, но необычные интонации ее голоса так растрогали его, что добряк едва не расплакался.
– Я… я прошу у тебя прощения, Серафина.
Взглянув на толстую добродушную физиономию своего не слишком проницательного супруга, Серафина глубоко вздохнула, и этот вздох отогнал прочь воспоминания о минувшем.
– Ах ты дурень! Неужто вообразил, будто я могу бросить малышей?
Успокоившись, Марио разом позабыл и о своих волнениях, и о вспышке гнева. Он повернулся к Риго.
– Раз ты пришел не для того, чтобы любезничать с моей женой, то зачем?
– Из-за Рокко.
Серафина инстинктивно пододвинулась к мужу. Перед лицом опасности они должны быть рядом, плечом к плечу.
– По-моему, это чертовски странная смерть, – продолжал полицейский.
– Как любое убийство – ни больше ни меньше.
– Рокко… был славным малым… У него не было врагов… Почему же его убили?
– Не знаю…
– И все же Рокко прикончили… В Генуе… Кстати, кой черт его туда понес?
– Рокко нашел работу.
– Работу? В Генуе? Он что, поссорился с Джельсоминой?
– Нет.
– И все же решил оставить ее в Неаполе?
– По правде говоря, Джельсомина собиралась приехать к нему… позже…
– А как насчет Альдо? Ему тоже вздумалось уехать из Неаполя?
– Дети всегда поступают по-своему, Риго. Альдо теперь взрослый мужчина. И больше не спрашивает у нас разрешения.
Инспектор, до сих пор задававший вопросы потупив глаза, неожиданно поднял голову и пристально посмотрел на Марио:
– Может, все-таки скажешь правду?
– Рокко убили, а почему – я понятия не имею, вот тебе и вся правда.
– Нет, Марио, это совсем не так, и ты прекрасно знаешь об этом!
– Ошибаешься! Скажи, Серафина.
– Не заставляй свою жену лгать!
– Ты начинаешь здорово действовать мне на нервы, Риго!
– Такая уж у меня работа – теребить тех, у кого совесть нечиста.
– Отвратительное занятие. Вечно искать, вынюхивать!
– Как твои дети сейчас на улицах старого города?
– Что ты болтаешь?
– Сегодня с утра они бродят повсюду и задают странные вопросы. Так что это за тип, которого ты велел им найти?
– Делай так же, как мои дети, – ищи!
– Не премину, Марио, и можешь мне поверить, уж я-то найду!
Джованни торговал пиццей ничуть не менее бойко, чем его тесть. Однако опыта Марио ему явно не хватало. (Желая подогреть товар, он слишком сильно зажигал горелку, старик же всегда проделывал это так ловко, что вызывал ликующие крики клиентов.) Зато на Джованни было приятнее смотреть… Он был весел, красив, а женщинам умел отпускать такие комплименты, что у них аж теплело на сердце, – короче, все это изгоняло сожаления по поводу отсутствия папаши Гарофани. В полдень, когда все разошлись по домам, Джованни задумчиво сидел, откусывая по кусочку пиццу и запивая ее теплым вином. По правде говоря, он отчаянно скучал и желал тестю поскорее подняться на ноги и вновь заняться коммерцией. У него, Джованни, не было ни малейшего призвания к ремеслу торговца пиццей, как, впрочем, и к любому другому. Что ему нравилось? Приключения, всякие неожиданности… Вот почему, наслушавшись рассказов, по большей части вымышленных, Джованни решил, что Америка, готовая принять в объятия всех, кто хочет преуспеть, – единственное место в мире, где он без особых хлопот разбогатеет. Много лет Джованни жил этой мечтой. Женитьба на Лауретте, казалось, положила конец честолюбивым планам молодого человека, но в конце концов ему удалось увлечь жену той же химерой, и каждую ночь, прежде чем заснуть у себя на циновке, они строили планы на будущее, золотя и расцвечивая его в зависимости от настроя и игры воображения. В три часа, окончив сиесту в тени гостеприимного дома, Джованни вернулся к своей торговле, проникаясь все более глубоким отвращением к пицце. Поэтому, увидев Альдо, парень очень обрадовался.
– Ну наконец-то!
– Как торговля? Справляешься?
– Неплохо. А ты? Нагулялся со своей англичанкой?
– Да, только что проводил ее в гостиницу.
– Это правда, что ты чуть не устроил драку у Луиджи?
– Быстро же распространяются слухи! Какой-то идиот позволил себе высказать бог знает чего…
– Об англичанке?
– Да.
– Ты сильно ее любишь?
– Да.
– А она?
– О, хватит об этом, ладно? У нас есть заботы поважнее. Время, данное Синьори, истекает…
– Ты боишься Синьори, Альдо? – спросил, понизив голос, Джованни.
– Да… из-за домашних. Синьори всемогущи! Ах, если бы у меня сейчас голова была на месте! На Марио рассчитывать почти нечего, а Дино вообще не желает ни во что вмешиваться.
– Дино влюблен в Джельсомину.
– А, ты тоже заметил!
– Само бросается в глаза.
– Ну и что? Разве любовь – причина оставлять нас в беде?
– Возможно…
– Что ты болтаешь?
Джованни казался смущенным, но, немного поколебавшись, он все же решил высказаться до конца:
– Послушай, Альдо, с тех пор, как ты сказал, что это неаполитанцы подстроили вам западню, мне не дает покоя одна мысль. Может, конечно, и глупость, но я не могу от нее избавиться.
– Выкладывай.
– Синьори используют лишь очень надежных людей, тех, кто не способен на предательство. Согласен?
– Да, продолжай.
– Если ты признаешь, что измена исходит не от Синьори, значит, неизбежно подгадил кто-то из наших.
Вопреки ожиданиям Джованни, Альдо не выказал никакого возмущения.
– Я рад, что ты доверился мне, Джованни. Понимаешь, я сам думаю так же, но постоянно натыкаюсь на стену. Никто из нас не способен убить, тем более Рокко, ради каких-то брильянтов!
– Согласен, но не ошибаемся ли мы, считая, что Рокко убили из-за брильянтов?
– Тогда почему на нас напали?
– Чтобы избавиться от Рокко!
– И от меня?
– Я полагаю, что тебя не собирались приканчивать, но, украв брильянты, воры решили уничтожить опасного свидетеля. Во всяком случае, я так думаю.
– А зачем надо было убивать Рокко?
– Не для того ли, чтобы завладеть его женой?
Оба умолкли, понимая, как серьезно только что высказанное обвинение. Появились новые клиенты, и, пока Джованни их обслуживал, Альдо размышлял о Дино. Тот, будучи несомненно красивым мужчиной, так и не женился, а продолжал жить в каморке на Сан-Маттео, хотя гораздо удобнее было бы перебраться поближе к порту. Зачем все эти лишние трудности, если не ради того, чтобы оставаться подле Джель-сомины? Должно быть, Дино сильно страдал, что Джельсомина принадлежит другому, а помешать браку в свое время он не мог – отбывал тогда военную службу. Рокко отличался завидным здоровьем, так что у Дино не было никаких шансов заменить его естественным образом. Может быть, дело с брильянтами как раз тот самый случай, о котором Дино давно мечтал? Альдо, любивший и уважавший дядю, немедленно начал подыскивать возможные оправдания. Вот только как забыть о попытке покушения на отца? Возможно ли, чтобы Дино не пожалел и родного брата, вышедшего на след его сообщников? В страхе человек способен на все. Впрочем, если Дино виновен, ему все равно придется заплатить – Гарофани не могут простить убийства одного из своих.
Серафина в мельчайших подробностях рассказывала Джсльсомине о дикой сцене, которую устроил ей Марио из-за Риго.
– Это в моем-то возрасте! Представляешь? Уж не рехнулся ли часом Марио? – возмущалась мать семейства.
– Он ревнует…
Серафина только всплеснула руками.
– Ревнует? Что ты несешь, бедная моя Джельсомина? Как будто можно ревновать женщину, которая стала похожа на воздушный шар, готовый вот-вот взлететь!
– Ты же не всегда была такая…
– Ладно, хватит толковать обо мне. Со мной покончено – дотащиться бы как-нибудь до могилы, а уж все остальное… Но вот у тебя вся жизнь впереди.
– Мне тридцать три года…
– И что с того? Ты так же хороша, как в двадцать! Конечно, бедняжка Рокко только что одал Богу душу… надо же думать и о жизни. И потом, Рокко, если он нас видит, не может не знать, сколько о нем пролили слез, а значит, ему не в чем тебя упрекнуть и ты имеешь полное право думать о будущем. А?
– Я вовсе не думаю снова выходить замуж, если ты это имеешь в виду, Серафина. И вообще, кому нужна тридцатитрехлетняя вдова, не сумевшая за всю жизнь наскрести и трех тысяч лир сбережений?
– Прекрати молоть чепуху, Джельсомина! Или, может, ты и не знаешь, что тут в доме есть кое-кто… и он пожирает тебя глазами, словно ты сама Мадонна, явившаяся на землю… Ну-ну, нечего краснеть!
На этом разговор пришлось прервать – появился Альдо. Каждый раз при виде сына матрона испытывала невероятную гордость от того, что ей удалось произвести на свет столь прекрасный образчик неаполитанской породы.
– Ты, мой Альдо? В такое время?
– Я бы хотел поговорить с Джельсоминой.
Молодая вдова удивилась.
– Со мной?
– Да, и с глазу на глаз.
Джельсомина бросила на племянника недоуменный взгляд, а Серафина возмутилась.
– Что же такое ты хочешь сказать своей тетке, чего бы я не должна услышать? Или, может, я теперь уже не твоя мать?
– Ладно, как хочешь. Послушай, Джельсомина, мы с Джованни долго думали, кому выгодна смерть Рокко…
– И что?
– А то, что изчезновение Рокко вполне устраивает только одного человека…
Джельсомина побледнела, зато до ее сестры смысл слов сына дошел далеко не сразу.
– Что ты болтаешь, Альдо? Уж не помешался ли ты вдруг? Мы же все так любили Рокко…
– Все, кроме одного, а может… и двоих!
– Да скажешь ты в конце концов, в чем дело? – рассердилась Серифана. – На что ты намекаешь, никак не пойму?
– О, тут нечего растолковывать, – вмешалась Джельсомина, – он думает о Дино и обо мне. Так, Альдо?
Молодой человек промолчал, но за него ответила мать.
– Да говорите же вы оба так, чтоб можно было хоть что-нибудь понять!
– Твой сын всего-навсего обвиняет Дино в том, что тот убил Рокко, чтобы завладеть его женой! Ну, а меня, возможно, считает сообщницей… Так, Альдо? Да?
– Разве я сказал, что все так и было, как может показаться, – вяло ответил вконец смутившийся парень.
– Вот что я тебе скажу, Альдо: не будь ты мне сейчас так противен, надавала бы я тебе оплеух, да таких, чтоб ты на всю жизнь запомнил! Благодарю покорно, племянничек, за уважение, и дядя тоже наверняка страшно обрадуется, узнав, какого ты о нем мнения!
– Ох, Джельсомина, если б ты знала, как я несчастен, с тех пор, как думаю обо всем этом! Мне так тяжело, вот я и рассказал тебе… Рокко погиб, и надо выяснить почему! Сделать это мог лишь тот, кто знал все, как и мы.
Смертельно бледная Джельсомина пристально взглянула на Альдо, и тот вдруг подумал, что она и вправду красавица.
– Теперь твоя очередь выслушать меня, Альдо… Я думаю, Дино действительно меня любит, но успокойся, я не выйду замуж снова, пока мы не отомстим за Рокко. Ты оскорбил меня, Альдо. А ведь я всегда считала себя твоей второй матерью. Я не заслужила от тебя такой гадости, нет… ничем не заслужила… И не думаю, что сумею когда-нибудь простить…
Серафине захотелось тут же уладить дело.
– Попроси у нее прощения, Альдо! Не может же быть, что тебе самому пришла на ум такая кошмарная мысль!
Но Джельсомина покачала головой.
– Нет, бесполезно – это было бы не от чистого сердца. Альдо попросит прощения в тот день, когда убедится, как был ко мне несправедлив. А пока лучше оставим друг друга в покое.
Но Альдо уже начали терзать угрызения совести. А его мать, решив кончить за здравие сцену, начавшуюся за упокой, заметила:
– Чем вмешиваться в чужие любовные дела, сынок, ты бы лучше занялся собственными. Когда ты женишься на своей англичанке?
– Никогда!
– Но… но я думала, ты ее любишь?
– Это она не любит меня.
И, чтобы избежать объяснений, Альдо вышел. Матрона, считавшая своего сына прекрасным как божий день, не верила, что на свете существует хоть одна девушка, способная остаться равнодушной к его чарам.
– Ты слыхала, Джельсомина?
– Да, и если хочешь знать мое мнение, Серафина, то он злобится на других, потому что сам несчастен.
– Господи Боже, да ведь этого просто не может быть! Разве нормальная девушка устоит перед моим Альдо? По-твоему, такие бывают?
– Видимо, да.
Столкнувшись с фактом, противоречившим всему, во что она, не усомнившись ни разу, свято веровала двадцать пять лет, Серафина было растерялась, но тут же стала подыскивать объяснение.
– Правда, она англичанка…
– Ну и что?
– А то, что у англичанок не все как у нас… во-первых, они пьют чай…
Когда Альдо возвращался на Сан-Маттео ужинать, от стены отделилась тень. Дино! Рыбак твердо взял племянника за локоть.
– У меня к тебе разговор…
Они отошли на несколько шагов. Объяснение с теткой и так легло на сердце молодого человека тяжким грузом, поэтому он лишь смущенно спросил:
– В чем дело?
– Джельсомина мне рассказала…
Он выдержал паузу, надеясь, видимо, что племянник сумеет оправдаться, но тот молчал.
– …я всегда любил тебя, малыш… и очень верил тебе… Да, не спорю, я с давних пор люблю Джельсомину… Надеюсь, она когда-нибудь выйдет за меня замуж и мы отсюда уедем. Но после того, что ты сказал, это невозможно, по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем, кто убил Рокко. До сегодняшнего дня я не хотел вмешиваться, но теперь ты меня вынудил… Что ж, я готов. Вот только боюсь, Альдо, что между нами уже никогда не будет прежних отношений…
Альдо не ответил. Да и что возразить? Мучимый стыдом, печалью и гневом, он уже не мог решить, то ли Дино честный человек, несправедливо заподозренный в преступлении, то ли это великий актер, способный провести всех на свете.
Тот день Серафина никогда не забудет! После отвратительной сцены, которую устроил ей Марио из-за Риго, после всех гнусностей, сказанных ее сыном Джельсомине, в довершение еще Альфредо и Тоска, несмотря на поздний час, не вернулись домой. Никакие уговоры мужа не могли заставить Серафину проглотить ни кусочка пищи. Добряк Марио изо всех сил пытался скрыть тревогу, но его напускная бравада не обманула бы и ребенка. Разговор поддерживали только Джованни и Лауретта, ибо Джельсомина, Дино и Альдо молчали, погруженные в собственные мысли. Серафина то перечисляла всевозможные кары, которым подвергнет обоих опоздавших, то принималась плакать, выкрикивая, что ее детей убили. Гнев и слезы чередовались с такой скоростью, что Марио все время запаздывал с репликами. Он принимался утешать жену, когда та метала громы и молнии, бросался одобрять праведный ее гнев, но она уже заливалась слезами. В результате бедняга выглядел то бессердечным отцом, то просто истуканом. Часов в десять, когда уже окончательно спустилась ночь, Серафина решила отправиться в полицейский участок и узнать, не находятся ли ее ангелочки в больнице или морге. Накинув на плечи шаль, она уже собиралась выйти, как вдруг на лестнице послышался громкий топот. Мама издала скорбный вопль:
– Ах, я несчастная! Это несут их тела!
Но «покойники», судя по всему, чувствовали себя отлично. Серафина бросилась к детям и принялась душить в могучих объятиях.
– Ягнятки мои! Ангелочки божьи! Спасибо Тебе, Господи, что вернул мне их целыми и невредимыми. Мадонна хранит нас! Уж я ей поставлю свечу! Что с вами случилось, мои маленькие?
Выбравшись из материнских объятий и немного отдышавшись, Альфредо стал объяснять:
– Мы гуляли…
– Ах, вы гуляли!
Изумленная таким цинизмом, Серафина от умиления перешла к буйной ярости и с размаху наградила обоих детей звонкими оплеухами. Те немедленно заревели, жалобно подвывая материнским раскатам:
– Они гуляли, эти бессердечные! А я-то с ума схожу от страха! До смерти довели мать! Я умираю! А ну-ка, быстро спать, чудовища, пока я вас не прикончила на месте!
Все это Серафина выпалила единым духом, останавливаясь лишь затем, чтобы хорошенько встряхнуть обоих преступников.
– Мы голодные, – захныкал Альфредо.
– Обойдетесь без ужина! Это послужит вам уроком! И не смей мне перечить, убивец этакий, не то я тебе глаза выцарапаю!
Альфреро почувствовал себя жертвой чудовищной несправедливости. Повернувшись к дрожащей от страха Тоске, он решительно проговорил:
– Пошли, Тоска, раз с нами так обращаются, мы им ничего не скажем!
И, взяв сестру за руку, он потащил ее в комнату. Марио остановил детей.
– Погодите… Мама, ты ведь не пошлешь их спать голодными?
– А почему бы и нет? Это же мои дети, так или не так?
Гарофани сделал вид, будто смирился, и с самым невинным видом заметил:
– Да, ты, конечно, в своем праве… и если ты хочешь, чтобы они заболели…
– Ну вот! – набросилась на него Серафина. – Теперь ты встаешь на их сторону! Скажи, скажи им, что у них плохая мать, коли на то пошло! Научи их презирать, ненавидеть меня!
– О!
– Да-да, скоро уже они будут меня бить, а ты только порадуешься этому! Что ж, раз со мной так обращаются, больше я ни во что не вмешиваюсь! Плевать мне на этих детей!
Альфредо и Тоска бросились к столу, а Лауретта быстро наполнила тарелки. По тому, с какой жадностью они накинулись на еду, было видно, что дети страшно устали и проголодались. Марио с улыбкой наблюдал за ними, а мать дулась в противоположном конце кухни. Как только малыши насытились, отец мягко заметил:
– Вы ужасно огорчили маму! Она думала, вы оба уже умерли…
– Умереть не умерли, – отозвался Альфреро, – но дико устали, при этом на трамвай – ни гроша… А мы были далеко, за верфью…
Серафина мигом подскочила к столу.
– За верфью? – возопила она. – Маленькие негодяи! Я же запретила…
Тоска приподняла локоть, защищаясь от ожидаемой затрещины, и едва слышно прошептала:
– Нас… нас туда завел… тот человек…
– Какой такой человек?
– Тот, за которым мы с Альфредо следили.
Оставив в покое Тоску, все повернулись к ее брату. Горящий взгляд малыша ясно говорил, что сейчас он переживает сладостный миг реванша.
– Что за человек увел вас за верфь, Альфредо? – проворчала матрона, словно готовый проснуться вулкан.
– Тот самый, которого нам велел отыскать Альдо.
На кухне воцарилась свинцовая тишина. Лицо Серафины покрылось багровой краской, и, молитвенно сложив руки, она прошептала:
– Пресвятая Матерь Божья! Они прогуливались с убийцей…
– Мы не прогуливались с ним, – проправил мать Альфредо, – а незаметно следили до самого дома.
Серафина бессильно опустилась на стул. Этот день, слишком переполненный всякими событиями, окончательно измотал ее. Зато Марио распрямил плечи: его дети поистине необыкновенные существа, и он окинул присутствующих гордым взглядом фермера, чьи питомцы получили на выставке почетный приз.
– Расскажи нам все, Альфредо, – попросил Альдо, снова обретший дар речи.
Мальчик, в восторге от всеобщего внимания, принялся описывать приключения, выпавшие им с Тоской.
– Мы заметили этого типа часов в шесть: он пил у Питоньи на виа Каппочи. Я узнал его по шраму. Мы чуть не целый час ждали, пока он выйдет. А когда парень появился, мы испугались, что упустим его, потому как он ведь мог забраться в трамвай, а у нас ни чентезимо… К счастью, тот тип пошел пешком. Мы шли за ним по страда Нуова делла Марина и виа Маринелла. В конце мы уже еле передвигали ноги, правда, Тоска?
Девочка кивнула, и ее брат продолжал:
– Часам к восьми мы добрались до больницы Санта-Мария ди Лорето и уже начали подумывать, куда нас еще потащит этот парень, как вдруг он вошел в дом на виа Андреа Тоскана. Там он и живет.
– Откуда ты знаешь? – спросил Джованни.
Альфредо с состраданием посмотрел на шурина.
– Я знаю даже, как его зовут.
Альдо вцепился в малыша:
– Его имя?
Но мальчик вовсе не собирался лишать себя законного торжества, ибо считал, что вполне заслужил всеобщее восхищение.
– Я взял у Тоски четки, вошел к привратнице и сказал: «По-моему, эти четки обронил синьор, который только что вошел сюда». Женщина расхохоталась и ответила: «Вот бы я удивилась, если б этот бандит Тино де Донатис действительно таскал с собой четки. Хотя они ему, несчастному грешнику, еще как бы пригодились! Оставь четки себе, малыш, и с утра до ночи молись Мадонне, чтобы не стал таким, как Тино…»
Все поздравили Альфредо, расцеловали Тоску и отправили детей спать. Правда, Джузеппе и Памела попробовали было возражать, но мать пообещала им так всыпать, если они в ту же секунду не улягутся, что дети почли за благо повиноваться.
– Похоже, теперь мы сумеем все уладить, – заявил Марио, когда на кухне остались только взрослые.
– Я схожу к этому Тино, – свирепо прорычал Альдо, – и если Рокко прикончил в самом деле он…
– Его нельзя убивать, пока не скажет, куда девал брильянты, – заметил Джованни. – Синьори плевать на Рокко, и они не оставят нас в покое, пока мы не вернем им камни.
– Не беспокойся, Джованни, я позабочусь о том, чтоб он все выложил.
– По-моему, это не лучшее решение, – вмешался вдруг Дино.
Мужчины, уже настроившиеся на определенный лад, посмотрели на него без особого дружелюбия.
– Меня бы сильно удивило твое одобрение, – заметил Джованни.
– Я старше вас и обязан предупредить. Если к этому Донатису отправится кто-то один, об этом узнают, и полиция без труда отыщет концы. Кто-нибудь из вас жаждет умереть в тюрьме?
Марио попытался успокоить молодежь.
– Синьори сказали, что не дадут нас в обиду.
Дино пожал плечами.
– Лучше обойтись без их помощи… за это наверняка придется слишком дорого заплатить…
– Так что же ты предлагаешь? – нервно перебил его Альдо.
– Во-первых, разузнать о привычках парня, а потом отвести в укромный уголок порта и там расспросить хорошенько. Если Тино придется прикончить, лучше, чтоб никого из нас не видели возле его дома. Полицейские вовсе не дураки.
Марио и Серафина быстро переглянулись. Оба подумали о Риго.
– Ты прекрасно знаешь, Дино, мы не можем терять время, – возмутился Альдо. – Или ты забыл об угрозах Синьори?… По-моему, надо немедленно повидать этого Тино… а ты как думаешь, папа?
– Я согласен с тобой, Альдо, – немного поколебавшись и не глядя на брата, буркнул Марио.
Поскольку Джованни тоже горячо поддержал их план, Дино не стал настаивать на своем.
– Ладно, действуйте как считаете нужным.
– Ты хочешь сказать, что не пойдешь с нами? – спросил Альдо.
– Пойду, Альдо, и ты отлично знаешь почему.
В трамвае до самой виа Маринелла мужчины не обменялись ни единым словом. Альдо думал о Рокко, убитом у него на глазах, о Рокко, которого он не посмел защищать… Думал он и о непонятном поведении дяди Дино. Джованни как всегда мечтал об отъезде в Америку и, прикрыв глаза, улыбался картинам золотого будущего. У Марио все еще звенел в ушах трагический голос Серафины, умолявшей не рисковать напрасно, но защитить в случае чего Альдо. Что до Дино, то, чувствуя всеобщую враждебность, он вспоминал лишь прощальный взгляд Джельсомины у порога дома на виа Сан-Маттео. Скоро ли им удастся уехать и начать новую жизнь вдвоем?
Они сошли на площади Дука Абруцци и быстро добрались до виа Андреа Тоскана. Дино предложил расспросить привратницу, и никто не посмел возражать. Договорились, что если покажется полицейский, то Джованни, Альдо и Марио заведут оживленную беседу – вид трех неаполитанцев, занятых спором, вместо того чтобы мирно спать, не вызовет ни у кого подозрений. Вскоре Дино вернулся и сообщил, что его приняли более чем прохладно. Тино де Донатиса нет, и скорее всего, он пьянствует в одном из портовых кабачков. Великолепно зная эту часть города, Дино снова вызвался побродить по кабачкам в поисках Донатиса. Рыбак никогда не заходил в такого рода заведения, поэтому у него меньше шансов привлечь внимание кабатчиков. Зато знакомого его появление наверняка сильно изумило бы. Пришлось из двух зол выбирать наименьшее – Тино де Донатис наверняка знал Альдо, почти наверняка – Марио и очень возможно – Джованни, который часто бродил по городу на пару с деверем.
В два часа утра, выйдя из небольшого грязного кабачка – кажется, пятнадцатого по счету, – Дино объявил, что, судя по всему, засек нужного субъекта. Выслушав описание, Альдо согласился, что, похоже, дядя прав. Мужчины решили караулить у выхода, притаившись в тени деревьев. Долго ждать не пришлось – через несколько минут на пороге появился человек, в котором Альдо сразу признал своего генуэзского знакомца. Парня охватила слепая ярость. Дино едва удалось помешать ему тут же, на месте, броситься с кинжалом на убийцу Рокко. Последний, словно почувствовав опасность, никак не решался идти вперед и долго вглядывался в ночь. Наконец Донатис зашагал в темноту. Мстители, немного пропустив его вперед, тихо пошли следом. Очень быстро они сообразили, что добыча направляется домой. Стало быть, парня нужно поймать раньше и отрезать всякий путь к отступлению. Самый подвижный, Альдо помчался со всех ног, чтобы выйти на виа Андреа Тоскана с севера, там, где она соединяется с виа Челано. Джованни должен был выйти с запада по виа Капассо, Дино решил зайти с востока, через виа Себето, а Марио предписывалось идти следом за Донатисом. Таким образом, парень никоим образом не сможет ускользнуть, даже если сообразит, что ему расставили ловушку.
Когда Тино Донатис свернул на свою улицу, Марио спокойно пропустил его вперед, зная, что остальные все равно не дадут уйти, но, к своему величайшему изумлению, через несколько секунд столкнулся с Альдо, выбежавшим навстречу. Как оказалось, он не встретил Донатиса. Вскоре к ним присоединились Джованни и Дино. Никто из них не видел убийцы. Может, тот почуял, что за ним следят, и спрятался в каком-нибудь дверном проеме, а теперь в свою очередь наблюдает за ними? Разделив улицу на секторы, мужчины отправились на поиски. Альдо и Дино двинулись на север, один по правой, другой по левой стороне. Марио и Джованни подобным же образом пошли к порту. Первым Донатиса обнаружил муж Лауретты. Убийца скорчился под небольшим козырьком у самого поворота на виа Тоскано. Подойдя к краю тротуара, Джованни тихонько свистнул, созывая родню – все равно Донатису теперь не скрыться! Да и как побежишь, если тебе всадили нож прямо в сердце? Собравшись вокруг трупа, мужчины лихорадочно соображали, что произошло.
– Что это значит? – заикаясь, спросил бледный, как полотно Марио.
Никто не смог ответить, ибо неожиданный поворот событий всех одинаково сбил с толку. Дино первым стряхнул оцепенение.
– Ладно… Парень мертв, тут мы ничего не можем поделать. Лучше всего улизнуть, пока кто-нибудь не обнаружил труп и не вызвал полицию. В любом случае Рокко наполовину отомщен!
– Минутку, Дино! – возмутился Альдо. – Разве тебе эта смерть не кажется странной? Ведь мы никого не встретили. Куда же подевался тот, кто прикончил Донатиса?
– Понятия не имею.
– Мне не нравятся непонятные вещи.
– Мне тоже, но мы успеем пораскинуть мозгами и дома.
– Пусть все покажут свои ножи!
– Что?
– Каждый должен показать другим свой нож!
– Зачем? Уж не воображаешь ли ты, будто этого типа проткнул кто-то из нас?
– В первую очередь я хочу убедиться, что это ни один из нас! Вот мой нож…
Альдо вытащил кинжал и показал всем, что клинок безупречно чист. Джованни и Марио последовали его примеру.
– А твой нож, Дино?
– У меня его нет.
– Вот как?
– Я потерял его несколько дней назад.
– Еще до смерти Рокко?
– По-моему, да.
На миг все ощутили мучительное смущение. Общие мысли выразил Альдо:
– По-твоему, это нормально, Дино, что ты не взял с собой оружия?
– А с чего бы это вдруг? Я не убийца, и мы, кажется, вовсе не договаривались прикончить Тино.
Альдо не нашел что ответить, но он знал, что Джованни и Марио сильно подозревают Дино в убийстве Донатиса. Значит, он решил убрать опасного свидетеля, чтобы помешать тому выложить, кто поручил убить Рокко Эспозито?
