IV
По мере того как поезд уносил ее от Генуи, Одри все больше охватывало волшебное ощущение свободы. Теперь она и в самом деле почувствовала себя на каникулах. Алан же и его мать исчезли в дымке, которой мисс Фаррингтон отгородилась от прошлого, то есть от всех тех лет, что ей пришлось прожить, повинуясь чужой воле. В Риме девушка провела чудесный час на Стазьоне Термини, вспоминая, с каким нетерпением в прошлый раз ожидала встречи с этим восхитительным городом. А путь от Рима до Неаполя окончательно очаровал мисс Фаррингтон. Добравшись до места, Одри велела отвезти ее в «Макферсон» и всю дорогу наслаждалась кипением толпы. Причем местные жители так явно радовались бытию и имели столь счастливый вид, что девушка прониклась симпатией к неаполитанцам, непохожим на ее соотечественников.
Около шести часов, покончив со всякими формальностями в гостинице, мисс Фаррингтон надела простенькое платье и, поглядев на план города, села в такси, намереваясь доехать до виа Рома, куда выходит вико делла Тофа, где расположено кафе, о котором ей писал Альдо. Увидеть Альдо как можно скорее и хладнокровно составить о нем мнение при свете дня казалось девушке единственным средством по-настоящему излечиться от наваждения, которое Италия, солнце и молодой человек сообща наслали на нее, лишив здравого смысла.
С первых шагов по старому городу чары почти сразу же испарились, девушка вновь ощутила себя самой собой, благовоспитанной английской мисс, для которой грязь, неопрятность и бесстыдство неприемлемы и внушают ужас. Она двигалась вперед больше из упрямства и по инерции.
Возможно ли, чтобы красавец Альдо жил в подобном месте? При виде Одри подпиравшие стены мужчины нахально свистели от восхищения. Женщины отрывались от работы и беззастенчиво провожали ее глазами. Добравшись до кафе «Итало Сакетти», девушка заколебалась, не зная, стоит ли входить. Какие-то бездельники, погруженные в яростный спорт, отвлеклись от своего занятия, уставились на Одри и, не подозревая, что она понимает по-итальянски, или мало заботясь о том, начали громко обмениваться восторженными замечаниями в ее адрес. От такого вдохновенного разбора ее анатомии лицо мисс Фаррингтон приняло оттенок зрелой вишни. Теперь Альдо нравился ей значительно меньше, ибо наверняка в нравственном отношении недалеко ушел от этих бездельников, так омерзительно нагло отнесшихся к ее особе. Девушка не могла больше стоять на пороге, выслушивая хамские реплики неаполитанских лодырей, а потому вошла. Внутри сидело лишь несколько завсегдатаев. Увидев Одри, все они смолкли. У мисс Фаррингтон возникло отвратительное ощущение, будто она оказалась на подмостках народного театра перед чисто мужской аудиторией. Неожиданно один из посетителей воскликнул:
– Вот это красотка так красотка!
Его поддержал дружный хор.
– Послушай, Карло, а ведь она получше твоей Марии-Розы!
– Умолкни, Патрицио, мне кажется, я сейчас в раю и вижу ангела…
– Будь я уверен, что все ангелы такие, – воскликнул маленький чернявый человечек, – тут же бы повесился, чтобы поскорее их увидеть!
– Бедняга Эммануэле… твоя жена способна отправиться следом…
За стойкой заплывший болезненным жиром мужчина с опухшими желтыми глазками молча созерцал Одри. Поняв, что девушка вконец растеряна, он рявкнул:
– А ну, заткнитесь, вы, свиньи невоспитанные! Разве так встречают синьорину, которая сделала мне честь, переступив этот порог? У вас что, совсем нет ни чести, ни совести? – И с улыбкой, больше похожей на гримасу, кабатчик осведомился: – Что вам угодно, синьорина?
Одри пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы ее расслышали.
– Могу я видеть синьора Итало Сакетти?
– К вашим услугам, синьорина. Это я.
Посетители затаили дыхание, стараясь не пропустить ни звука.
– Альдо Гарофани написал мне, чтобы я обратилась к вам, если захочу его видеть.
– О, разумеется, синьорина…
Одри отметила про себя, что кабатчик называет ее «синьориной», значит, Альдо, надо полагать, не склонен заводить романы с замужними женщинами. Не двигаясь с места, Итало возопил:
– Андреа!…
На улице послышался быстрый топот, и на пороге возник мальчишка.
– Живо беги к Гарофани и сообщи, что его спрашивает молодая дама.
– Передайте ему, что это Одри, – добавила девушка.
Мальчуган трижды повторил чужеземное имя, чтобы не забыть, и умчался, громко скандируя: «Од-ри! Од-ри! Од-ри!». Молодая англичанка, которой всю жизнь внушали, что скромность – одна из величайших добродетелей, с ужасом слушала, как ее имя громко произносится на весь старый город.
– Что я могу вам предложить, синьорина?
Одри вовсе не испытывала жажды, но ей не хотелось огорчать такого любезного кабатчика.
– Мне… все равно…
– В таком случае мы вместе выпьем за ваше счастье в любви немножко «лакрима-кристи».
Одри еще не успела прийти в себя от такого ужасающего панибратства, как с испугом увидела перед собой бокал белого вина. Мисс Фаррингтон никогда не пила ничего, кроме чая, содовой или воды, и теперь начинала тихо ненавидеть Альдо за все мучительные испытания, которые молодой человек, сам того не ведая, заставлял ее переживать. Как только он появится, Одри отведет его в укромный уголок кафе, без обиняков выскажет все, что думает о неаполитанцах и их чудовищной невоспитанности, и после этого распрощается навсегда. А наутро она снова уедет в Геную. Алан, конечно, не имеет столь яркой индивидуальности, но у него по крайней мере есть здравый смысл. Итало Сакетти вернул девушку к мыслям о настоящем. Чокнувшись с Одри, он добродушно проговорил:
– Позвольте мне заметить, синьорина, что Альдо Гарофани крупно повезло! – И не без зависти добавил: – Правда, паршивец чертовски хорош собой!
Желая уклониться от ответа, девушка поднесла бокал к губам и сделала маленький глоток. Вопреки ее опасениям, напиток оказался совсем неплохим. После второго глотка Одри сочла его даже очень приятным и, продолжая опыт, осушила бокал прежде, чем Сакетти управился со своим.
– Ну? Каково ваше мнение, синьорина? Согласитесь, мое «лакрима-кристи» совсем недурно!
– Да, очень приятное вино…
Это одобрительное замечание так обрадовало кабатчика, что он тут же налил Одри вторую порцию. Тут один из клиентов с горечью бросил:
– Альдо Гарофани… Хотел бы я знать, каким образом ему удается отыскивать таких красавиц…
– Ревнуешь, Карло?
– А разве не с чего?
Чтобы набраться терпения и выслушать все остальное без гнева, Одри выпила еще полбокала. Девушку охватило такое нежное и приятное тепло, что она подумала: в конце концов, у каждого народа свои обычаи…
– Будь у меня такая дочь, я бы глаз не сомкнул, любовался бы ею круглые сутки!
Одри тихонько хихикнула. Грубоватые комплименты все же не могли не льстить самолюбию. Было бы чистым ханжеством этого не признать. И, дабы вознаградить себя за такую откровенность, девушка допила бокал. Андреа, просунув голову сквозь бамбуковый занавес, защищавший кафе от уличной пыли и мух, возгласил:
– А вот и Альдо!
Сердце у Одри бешено заколотилось. Обрадуется ли ей молодой человек? На улице слышался глухой гул толпы. Не обратив на это внимания, Одри направилась к двери. Девушке казалось, она плывет по облакам – молодая англичанка и не подозревала, что слегка опьянела. Но дойдя до порога, мисс Фаррингтон вынуждена была снова быстро отступить к стойке – в кафе ворвалась дико жестикулирующая толпа, в первом ряду которой она заметила Альдо. Первым к ней бросился толстенький коротконогий человечек:
– Синьорина Одри?
Совершенно растерявшись и нисколько не подозревая, что ее ожидает, девушка пробормотала:
– Да… это я…
Мужчина отвесил низкий поклон, потом, выпрямившись, громко представился:
– Я Марио Гарофани, синьорина… Позвольте мне сказать, что я думаю о вас: вы – святая!
Мисс Фаррингтон утратила дар речи. Что на них нашло и почему каждый считает своим долгом присваивать ей то один, то другой небесный ранг, да еще в чуждой ей религии?
– …ибо лишь святая способна на такой поступок, – продолжал Марио. – Вы спасли жизнь моему старшему сыну… моему Альдо… Он вас любит! Мы все вас любим! А я, Марио Гарофани, клянусь, что вы можете распоряжаться моей жизнью как угодно. Хотите, я сейчас умру у ваших ног?
Бедная маленькая англичанка, оказавшись в этом бредовом, на взгляд любого северянина, мире, почувствовала себя загнанным зверьком. Девушка не могла взять в толк, издеваются над ней или это только кажется. Однако она не могла не видеть, с каким обожанием смотрит на нее Альдо, да и все остальные казались вполне искренними. Молчание Одри вызвало новый взрыв красноречия:
– Одно слово! Скажите лишь слово! И в уплату за жизнь сына я готов умереть у вас на глазах!
Молодая англичанка вежливо отказалась.
– О нет, благодарю вас, право же, не стоит…
И, окончательно перестав понимать, где она, действительно ли переживает эту невероятную сцену или все это только грезится, Одри залпом выпила третий бокал, который поспешил наполнить услужливый Итало Сакетти. Мисс Фаррингтон, почти утратив чувство реальности, залилась серебристым смехом, чем окончательно очаровала собравшуюся толпу (Гарофани прихватили с собой не только соседей, но и всех бездельников, болтавшихся на улице). Марио повернулся к ним и торжественным тоном изрек:
– Это дитя, этот ангел специально прилетел из Англии, чтобы спасти моего Альдо в тот самый час, когда его собирались убить!
Неисправимый рассказчик, он принялся с воодушевлением описывать этот необычайный подвиг. Увлекаясь, Марио приводил множество живописных деталей в подтверждение истинности повествования. Находившаяся после «лакрима-кристи» в разнеженном состоянии, Одри согласно кивала головой, ей казалось, что события разворачивались именно так, как об этом говорил Марио. Его речь завершилась шумными криками «браво!», и мисс Фаррингтон по общей просьбе поднялась. Впрочем, ей пришлось ухватиться за край стойки, чтобы не упасть, у нее немного подгибались колени.
– Синьорина, – снова воззвал к Одри неугомонный Гарофани, – позвольте мне расцеловать вас во имя отцовской любви и благодарности!
И прежде чем мисс Фаррингтон успела отстраниться, Марио обнял ее и звонко поцеловал в обе щеки. Крепкий и острый запах анчоусов, исходивший от его дыхания, едва не задушил ее. Пока девушка переводила дух, Гарофани приказал сыну:
– Поцелуй синьорину, Альдо, она это заслужила!
Покраснев до корней волос и закрыв глаза, Одри почувствовала прикосновение губ молодого человека и услышала легкий шепот:
– Дорогая моя… любимая…
Альдо отошел. Толпа мужчин, окружившая мисс Фаррингтон, виделась ей словно в тумане.
– Синьорина, Джованни, муж моей дочери, умоляет разрешения поцеловать вас, ибо вы спасли его деверя!
Одри увидела молодого человека, почти такого же красивого, как Альдо. Тот обнял ее со словами:
– Альдо здорово повезло…
Если бы не вино, Одри наверняка упала бы в обморок. За всю жизнь ее столько не целовали! Девушка с ужасом подумала, уж не придется ли ей принимать знаки благодарности от всей этой толпы? Откуда мисс Фаррингтон могла знать, что у неаполитанцев вообще, а у Гарофани особенно поцелуи так же обычны, как рукопожатие? Но Марио вовсе не собирался делиться с чужими тем, что считал чисто семейной привилегией. Он с отеческой нежностью взял девушку за руку.
– А теперь, синьорина, надо пойти к нашей маме – она умерла бы с горя, лишившись возможности припасть к вашим ногам!
Какая-то непонятная и властная сила подхватила маленькую англичанку и вынесла на улицу, поставив ее чуть ли не во главе процессии. Зрелище было так необычно и завораживающе, что все проходящие мимо аплодировали, даже не зная точно, что же собственно происходит. У входа в дом на виколо Сан-Маттео Гарофани поблагодарил сопровождающих, а те, в последний раз откланявшись, вернулись к своим обычным занятиям – принялись обсуждать и комментировать событие, свидетелями которого случайно стали.
Женская половина клана Гарофани в ожидании мужчин и иностранной гостьи собралась на кухне. Центр, естественно, заняла мать семейства, справа от нее – Лауретта, слева – Джельсомина, а шестеро малышей, выстроившись по росту, держались сзади. В таком окружении Серафина поразительно напоминала ожившее изображение богини плодородия. Даже Одри, которая после третьего бокала уже перестала чему бы то ни было удивляться, увидев ее, вздрогнула от изумления и остановилась. Марио прошел вперед и в наступившей тишине голосом провинциального актера мелодрамы объявил:
– Серафина! Вот она!
Несколько секунд протекли в полном молчании, чей глубокий смысл каждый оценил по достоинству. Мать семейства и англичанка рассматривали друг друга. Наконец Серафина, будучи не в силах выразить торжественность момента как-нибудь иначе, по своему обыкновению издала страшной силы вопль, живо напомнивший Одри третий акт «Валькирий». Она совсем недавно видела эту вещь в исполнении мощной немецкой труппы в «Шелдониан Театре» Оксфорда. Затем Серафина, словно Ганнибалов слон, разметывающий защищавшую его пехоту, отодвинула детей и с таким пылом бросилась к Одри, что девушка едва не упала. Однако мать подхватила ее и крепко сжала в объятиях. В довершение мисс Фаррингтон, не способной даже пошевельнуться, пришлось выдержать лавину поцелуев. После этого достойная матрона отступила на шаг и снова впилась взглядом в Одри.
– Это самая красивая девушка, какую я когда-либо видела! – возопила она. – И у нее будут лучшие в мире дети! Благословение Господу, что она входит в нашу семью!
Публично отвешенный комплимент и особенно предсказание грядущего материнства на минуту сняли блаженное умиротворение от «лакрима-кристи», и Одри густо покраснела. Кроме того, девушка не совсем уловила смысл благодарности, адресованной Серафиной Всевышнему. Однако времени на размышления не было, потому что матрона, рыдая, схватила ее за руки и начала покрывать их поцелуями, в промежутках продолжая патетически вопить:
– Прими благодарность матери, которой ты сохранила сына!… Отныне ты – моя дочь, как если бы родилась от моей плоти и крови!…
Отпустив наконец англичанку, она приказала старшей дочери:
– Поцелуй свою сестру, Лауретта!
Хрупкая, изящная Лауретта очень понравилась Одри. Молодая женщина поцеловала мисс Фаррингтон, а Марио пояснил:
– Джованни – ее муж.
Потом настала очередь Джельсомины, чья строгая красота произвела на Одри сильное впечатление. Она вносила ноту сдержанности в буйное семейство Гарофани.
– Я – Джельсомина, – пояснила вдова, – жена убитого Рокко. Мой муж мертв, и я тоже мертва…
Несмотря на необычность такого заявления, мисс Фаррингтон нисколько не удивилась. Едва Джельсомина отошла, мать семейства скомандовала:
– А теперь вы, малыши!
И Одри мгновенно облепили дети. Одни целовали ей руки, а те, что постарше, висли на шее. Сквозь радостные крики и чмоканье до девушки доносились имена, которые называл ей Марио:
– Джузеппе, Бруна… Памела… Альфредо… Тоска… Бенедетто…
Покончив с проявлением чувств, гостью повели показывать квартиру. От царившей там бедности у нее сжалось сердце. Неужели можно жить в таких условиях? Циновки, полуразвалившаяся мебель, побеленные известью стены… отсутствие электричества… а воду, так и вовсе, оказывается, приходится носить ведрами с улицы. Так вот, значит, в какой жалкой лачуге живет Альдо… а эти несчастные, кажется, еще гордятся своим жилищем. Такой нищеты молодая англичанка даже предположить не могла.
– И вы все… живете здесь? – спросила она.
– Да, все тринадцать человек! – с гордостью отвечала Серафина.
– А вам… вам не слишком… тесно?
Славная женщина добродушно рассмеялась.
– Зато мы вместе! Можно ли желать лучшего? Не волнуйтесь, для вас тоже найдется местечко!
От такой перспективы по спине у Одри пробежал озноб, и она поторопилась сказать:
– У меня уже есть комната в гостинице…
На мгновение наступило общее замешательство. Положение спас Марио.
– Завтра мы хороним беднягу Рокко…
По комнате прокатился скорбный стон.
– И вы пойдете с нами в траурном кортеже, синьорина Одри! Вы это заслужили…
Мисс Фаррингтон не успела ответить, ибо в этот самый момент дверь открылась и вошел мужчина, нисколько не похожий на прочих членов семейства. Высокий и худой, он, казалось, был лишен буйной жизненной энергии, свойственной всем остальным Гарофани. Марио подошел к новоприбывшему.
– Дино… Вот Одри, та, что спасла Альдо!
Мужчина приблизился к смирившейся и готовой к очередным поцелуям мисс Фаррингтон, но тот лишь пожал ей руку.
– Мы все бесконечно благодарны вам, синьорина.
– Дино – младший брат моего мужа, – сочла нужным уточнить синьора Гарофани.
Видимо, не стремясь продолжать разговор с англичанкой, Дино подошел к Джельсомине. По одному тому, как он смотрел на вдову, Одри поняла, что он безумно любит ее.
Серафина взяла мисс Фаррингтон за руку.
– Вы, должно быть, проголодались? Вы любите пиццу?
– Я пробовала ее только один раз, в Риме.
– Моя – самая лучшая во всем Неаполе.
По приказу матери Лауретта наделила каждого «лучшей пиццей в Неаполе», и все немедленно принялись уписывать ее, как это и свойственно беднякам, привыкшим ценить пищу.
– Ну? И как она вам, нравится?
– Восхитительна!
Серафина почувствовала себя на седьмом небе. Да, Одри очень милая девушка, и Альдо наверняка будет с ней счастлив. Первым покончил с пиццей Марио. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он заявил:
– Теперь, когда вы почти член семьи, синьорина, у нас не должно быть от вас секретов… – И, повернувшись к остальным, пояснил: – Из-за погребения несчастного Рокко мы не можем забывать о других заботах. Константино Гарацци предупредил, чтобы я зашел к нему сразу после церемонии… Вроде бы есть добрые вести…
– Не надо говорить об этих мрачных делах, – прервала его Серафина, – не забудь, что синьорина пришла к нам в первый раз. Давайте лучше выберем тему повеселее. Когда же вы с Альдо собираетесь пожениться?
Одри едва не подавилась пиццей, и лишь хорошее воспитание помешало ей выплюнуть застрявший кусочек. Для нее стало совершенно очевидно, что она абсолютно не знает, как вести себя с этими милейшими людьми, добродушными, искренними, но живущими в какой-то иной реальности. Если сказать им правду, это, похоже, будет бесполезно – ей никто не поверит. А может, надо сделать вид, будто согласна, выиграть время и ускользнуть в Геную? Как поступить? Одри понимала, что в обоих случаях она глубоко обидит и опечалит всю семью, и от этого ей заранее становилось больно. К счастью, помог Альдо.
– Поговорим об этом позже, мам… Мы с Одри едва знаем друг друга.
– Когда любишь, вполне можно познакомиться поближе потом.
– Мне бы так хотелось, чтоб Одри осталась с нами! – вмешалась Лауретта.
Англичанку глубоко тронуло это проявление симпатии, но она все же содрогнулась, подумав, что сулит ей такое пожелание. Джованни поддержал жену:
– Если вы останетесь жить с нами, синьорина, в нашем доме окажутся две самые красивые девушки квартала!
Не зная что ответить, Одри продолжала улыбаться, но ей вдруг нестерпимо захотелось оказаться сейчас за тысячу миль отсюда. И мисс Фаррингтон выбрала простой, хотя и далеко не блестящий путь отступления.
– Мне придется сейчас уйти… я немного устала…
Однако, прежде чем обрести свободу, девушке пришлось выдержать новый шквал поцелуев. По приказу отца Альдо пошел провожать Одри.
Добравшись до тропинки, ведущей к корсо Виктора Эммануила II, где возвышается гостиница «Макферсон», Альдо взял девушку за руку. Одри тут же вырвала ее.
– Вы очень сердитесь, правда?
– Ничуть… – вяло возразила англичанка.
– Да, вы сердитесь, что мы бедны, но какое это имеет значение, раз мы любим друг друга?
Одри решила, что пришло время поставить точки над i.
– Послушайте меня, Альдо, и будьте благоразумны. Вы сочинили целый роман, основываясь лишь на том, что я случайно вас спасла. Я вовсе не хочу вас обидеть, но поймите – мы принадлежим к слишком разным кругам… Я не смогла бы увезти вас в Лондон и не способна жить здесь, как вы. Простите, но, чтобы чувствовать себя счастливой, мне необходимы деньги. Я много училась и вложила в это массу труда. Нельзя, чтобы все это пропало впустую…
– Ну и что? Ваши занятия, деньги, разница в положении… Разве все это имеет значение по сравнению с любовью?
– Дело как раз в том… что я… не люблю вас, Альдо…
Удар попал в цель, и голос молодого человека дрогнул.
– Тогда зачем же вы пришли в больницу?
– Судьба тех, кого спас, невольно волнует…
– А ваше путешествие в Неаполь?
– Я давно хотела посмотреть этот город. Не думайте, будто я презираю ваших родителей, они очень милые люди, но, честное слово, это невозможно… Мне очень жаль, что я позволила вам вообразить то, чего нет на самом деле… И прошу прощения, если вела себя несколько… неосторожно…
Не отвечая, молодой человек резко отстранился и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, двинулся в направлении старого города, даже не попрощавшись. У Одри мелькнула мысль, что больше никогда его не увидит, и она тут же почувствовала, как у нее кольнуло сердце. Но раз уж это неизбежно, не лучше ли сразу?
Стоя у окна, мисс Фаррингтон смотрела на нежащийся в туманной дымке Неаполитанский залив и сурово анализировала свое поведение. Чуть-чуть не попала в безвыходное положение! Ничего, зато будет что потом рассказать друзьям. Девушка попыталась рассмеяться, но смех прозвучал как-то фальшиво. И вдруг Одри вспомнила своего преподавателя из Соммервиль колледжа Эрика Обсона. Вот только теперь, после того как она тоже пережила свое неаполитанское приключение, ей стало яснее то, что он хотел сказать, рассказывая о Неаполе.
Мисс Фаррингтон нисколько не сомневалась, что Альдо немедленно сообщит родне об их разрыве, и, не опасаясь теперь осады клана Гарофани, которая наверняка последовала бы, развернись события иначе, решила провести в Неаполе еще несколько дней. Глупо упускать такой случай познакомиться с городом и его окрестностями. Теперь в привычной для себя роли богатой англичанки недавние события виделись Одри как нечто нереальное или по крайней мере что-то умилительно забавное. Но на следующее же утро, когда мисс Фаррингтон, считавшая, что все позади, собралась выйти в город, прошедшее напомнило о себе. Служащий гостиницы предупредил Одри, что внизу ожидает какой-то синьор, назвавшийся ее другом, но не сообщивший своего имени. По презрительному тону служащего она поняла, что это не Альдо. Сильно удивившись, мисс Фаррингтон спустилась в холл и с недоумением и гневом обнаружила там Марио Гарофани. Чисто выбритый, напомаженный и невыносимо благоухающий дешевым одеколоном, Марио обернул рукав траурной лентой невероятной ширины. Прислуга гостиницы с насмелшивым любопытством наблюдала за Гарофани, явно чувствовавшим себя не на месте в таком шикарном отеле. Добряк со всех ног устремился к Одри.
– Синьорина!
– Вы, синьор Гарофани? Что вам угодно?
Марио на мгновение замялся, но быстро взял себя в руки и простодушно улыбнулся девушке.
– Вы, наверное, забыли, что сегодня мы хороним Рокко…
Значит, Альдо ничего не сказал… Одри собралась было объясниться со старшим Гарофани, но при мысли о потоках слез и мольбах пришла в ужас и постыдно капитулировала.
– Простите, я и в самом деле запамятовала…
Добродушную физиономию Марио осветило такое облегчение, что мисс Фаррингтон стало стыдно.
– Значит, я правильно поступил, заехав за вами!
В конце концов Одри самой пришлось увести его из гостиницы, подальше от насмешливого любопытства клиентов и персонала.
Семейство Гарофани в ожидании траурной церемонии собралось у стены дома на Сан-Маттео. Если мужчины ограничились черными креповыми повязками на рукавах темных костюмов, то женщины были одеты гораздо живописнее. Воображение здесь явно играло более важную роль, нежели строгое соблюдение ритуала, сказывалась, конечно, и ограниченность средств. Одежды, вероятно взятые напрокат, придавали фигурам не слишком подходящий случаю, комичный вид. Серафина едва удерживала равновесие на слишком высоких для нее каблуках. Джельсомина и ее сестра, окутанные траурными покрывалами, напоминали мифических Эриний, как их изображают в деревенских театрах.
Увидев, как Альдо старается не смотреть в ее сторону, Одри искренне порадовалась, что семейство приняло ее без вчерашних бурных проявлений восторга. Было, впрочем, не до нее: подкатил ветхозаветный катафалк, запряженный неврастеничного вида клячей, управлял которой причудливо одетый старик, погруженный в непробудную, по всей видимости, дрему. Мужчины, в основном из тех, кого Одри накануне видела у Итало Сакетти (сам кабатчик стоял в первых рядах на другой стороне улицы), всем скопом вошли в дом и через некоторое время на плечах вынесли гроб с останками Рокко Эспозито. Утром его привезли домой, чтобы, как полагается, проводить на кладбище от родного крова.
Как только гроб положили на катафалк, женщины клана принялись воссылать жалобы небу, стонать и испускать душераздирающие крики, прерываемые рыданиями. Удивительно, но все это таинственным образом сливалось в единый, словно бы специально ритмизованный, похоронный плач, подобный древней мелопее. Когда женщины умолкали, чтобы перевести дух, им начинал вторить хор неизвестных плакальщиков из толпы. Англичанка, сердясь на подобное предположение, ловила себя на мысли, что и те и другие получают какое-то удовольствие от этого столь музыкального отчаяния. Но окончательно ее сбило с толку появление дюжины музыкантов с флейтами, тромбонами, трубами и рожками, выстроившихся прямо за катафалком. Один из клиентов «Итало Сакетти», взявший на себя функции распорядителя, попросил членов семьи следовать за музыкантами. Во главе встал Марио, рядом с ним – Дино и Альдо. Джованни держался чуть в стороне. Что касается женщин, то траурное шествие возглавляла Джельсомина, поддерживаемая сестрой и Лауреттой. Памеле выпала честь служить точкой опоры Серафине. Одри встала рядом с Лауреттой. Младшие дети остались дома и вопили от огорчения, что их лишили такой необычной прогулки. Услужливая соседка помогла быстро загнать их домой. Как только катафалк тронулся, музыканты заиграли похоронный марш, причем неожиданно на довольно веселый лад. Казалось, катафалк тянет за собой хоровую капеллу, а заодно и всю улицу.
Как ни пыталась Одри, но воспринять эту похоронную процессию всерьез никак не удавалось. Да разве в Неаполе вообще можно относиться серьезно к чему-либо, пусть даже и к смерти? Это вам не Англия! Она на секунду представила выражение лиц своих родителей и особенно Эйлин Рестон, если бы они увидели ее посреди этой стонущей толпы, окруженной музыкантами, и улыбнулась. Кортеж пересек всю южную часть старого города и добрался до церкви Тринита делли Спаньоли. После отпевания каждый занял прежнее место за катафалком, только музыканты теперь шли во главе процессии. И все двинулись вперед под веселый мотивчик, должно быть, один из тех, что играют по субботним вечерам для развлечения молодежи. Неврастеническая кляча несколько приободрилась и резвее потащила свою траурную колымагу. Падре и служки шли едва не приплясывая. Одри заметила, что даже Марио, и тот покачивает головой в ритм музыке, а Джельсомина, как и ее сестра, старается не нарушать мелодию своими стенаниями.
До кладбища было довольно далеко. Под палящим полуденным солнцем кортеж таял, разбредаясь по расположенным по пути кабачкам. Серафина, сняв туфли на высоких каблуках, шла босиком. Лауретта тащила измученную Джельсомину. Наиболее слабые едва плелись в хвосте. Блестящее начало заканчивалось беспорядочным бегством. Однако на кладбище, когда гроб опустили в могилу, церемония вновь обрела некоторую торжественность. Джельсомина испустила столь пронзительный вопль, что он еще долго отдавался в лазури неба. Серафина и Лауретта поддержали ее, но несколько тише. Когда священник прочитал молитвы, дал соответствующие благословения покойному и уселся на катафалк, чтобы вернуться обратно, Джельсомина попыталась кинуться в зияющую могилу на гроб к мужу. Дино едва удержал ее.
– Не уходи, Рокко! – вопила вдова. – Останься со мной! Подожди, и мы уйдем вместе. Что я стану делать без тебя?
На сей раз Одри прониклась сочувствием к этому неподдельному отчаянию. Но Рокко не отвечал – что при данных обстоятельствах было вполне естественно, – и все горестные крики вдовы остались втуне. Тогда она повернулась к оставшимся.
– Моего мужа убили! Моего Рокко, который ни разу в жизни никому не сделал зла… Скажите, жители Сан-Маттео, я вас спрашиваю, разве убийцы не должны заплатить кровавый долг?
– Да! – прозвучал единогласный ответ.
Мисс Фаррингтон почудилось, будто она перенеслась на много веков назад, в Римский форум, когда Марк Антоний над трупом Цезаря обратился к согражданам с призывом к отмщению.
Возвращаясь с кладбища, они молча шли рядом.
– Вы уезжаете, правда? – спросил Альдо.
– Да.
Молодые люди уже подошли к корсо Эммануила II.
– Может быть, присядем на минутку, раз я вас больше не увижу?
Они сели на скамейку. Стараясь избежать тяжелой сцены, Одри спросила:
– Вы совсем не работаете, Альдо?
– Зачем?
– Но… чтобы зарабатывать на жизнь?
– О, мне всегда удается раздобыть несколько лир, и этого вполне хватает.
Наступило недолгое молчание, потом Альдо проговорил:
– Если бы вы любили меня так, как я вас люблю, я бы, может быть, стал рыбаком, как дядя Дино.
Какой смысл объяснять, что дочь Дугласа и Люси Фаррингтон ждет от жизни гораздо большего, чем стать женой неаполитанского рыбака? Даже пытаться нечего. И девушка нервно заметила:
– Но, послушайте, в жизни есть не только любовь!
Альдо посмотрел на нее с недоумением.
– А… что же еще?
Трудно было сразу ответить на это что-нибудь определенное, и Одри была благодарна молодому человеку за то, что он не стал настаивать. Указав на раскинувшийся внизу Неаполь, он проговорил:
– Как красив мой город!
Предпочитая перевести разговор на безопасную тему, девушка живо откликнулась:
– Да, он прекрасен.
– Вы не можете уехать, не узнав его по-настоящему.
– Если мне и придется это сделать, Альдо, то лишь из-за вас.
– Ладно. Если вы не против, я готов стать для вас таким же гидом, как для любого другого клиента… Вам только придется изредка бывать у нас, чтобы приучить к мысли о своем отъезде…
– Но ведь это совершенное безумие! Что заставило вашу матушку вообразить, будто мы поженимся?
Молодой человек пожал плечами.
– Все очень просто. Она знает, что я вас люблю, а поскольку и сама меня любит, то не сомневается, будто все разделяют ее чувства… Ну как? Остаетесь?
– С тем условием, что вы пообещаете больше не говорить на эту тему.
– Обещаю. Завтра утром мы поедем на Ривьеру.
Одри протянула ему руку. Но молодой человек с улыбкой отступил.
– Туристы не пожимают руки своим гидам, синьорина.
В приемной «Макферсона» Одри сказали, что звонил мистер Рестон, справлялся о ее здоровье и служащий позволил себе сообщить, что, судя по всему, состояние мисс Фаррингтон превосходно.
Милый Алан… такой преданный, вежливый, всегда так хорошо знающий, что можно и что нельзя делать… На расстоянии он казался Одри привлекательным, ибо недостатки стирались в памяти, а достоинства выступали на первый план. Недовольная собой за то, что уступила просьбе Альдо, и мучимая угрызениями совести, мисс Фаррингтон написала Алану длинное письмо. Девушке хотелось порадовать жениха, и потому с начала и до конца письмо не содержало ни крупицы правды. Вполне искренне звучало только окончание – Одри действительно намеревалась поскорее вернуться в Геную. Девушка хотела уехать, ибо положение представлялось ей все более абсурдным.
Еще ни разу в жизни с Альдо не случалось такого, чтобы перед ним устояла хоть одна понравившаяся ему девушка (не считая Орсолы, но молодой человек не сомневался, что в конце концов при желании уговорил бы и ее). И надо же так случиться, что первую свою неудачу он потерпел именно от той, кого полюбил по-настоящему. Молодой человек с ума сходил от горя – ему хотелось отколотить Одри, выругать, унизить, раз уж невозможно сжать ее в объятиях. Умный и наделенный тонкостью восприятия, свойственной его нации, Альдо понимал, что разницу в общественном положении между ним и Одри не преодолеть никогда. От ярости и досады хотелось плакать. Сейчас он готов был возненавидеть весь мир за свою нищету. Не желая сразу возвращаться домой, Альдо решил немного пройтись и успокоить бушующую от бешенства кровь. Столкнувшись с Фьореллой, молодой человек даже не попытался ускользнуть. В какой-то мере это компенсировало ему пренебрежение мисс Фаррингтон.
– Ну, и видик у тебя, Альдо!
– Тебе кажется, Фьорелла миа…
– Ого, что это ты вдруг так любезен со мной? Уж не поругался ли, случаем, со своей англичанкой?
Альдо по обыкновению соврал.
– О чем ты? Какая англичанка?
– Не скрытничай, Альдо. Всему городу известно, что ты женишься на англичанке. И мама твоя везде об этом рассказывает.
– Ну ты же знаешь маму… она говорит… говорит…
– Прежде всего я знаю одно: в тот день, когда ты скажешь правду, в порт приплывут белые медведи! Ты что, стыдишься своей подружки? Я видела ее сегодня утром на похоронах. Для любителей жеманных блондинок – очень даже ничего. Никогда бы не подумала, что тебе может понравиться такая, но, видать, здешние девушки совсем надоели… Ну что ж, оставайся со своей блондинкой – никто не станет тебя у нее отбивать!
И, повернувшись к молодому человеку спиной, Фьорелла пошла, раскачивая бедрами, гордая и независимая. Ощущение было не из приятных, так что Альдо даже захотелось догнать ее и отшлепать. Но, поскольку девушка, очевидно, именно на это и рассчитывала, он сдержался и побрел дальше, размышляя о том, что жизнь гораздо сложнее, чем ему казалось до сих пор. У сада Санта-Анна его окликнул мальчуган. Гарофани узнал Томазо, младшего братишку Орсолы. Малыш со всех ног бросился к нему.
– Альдо! Сестра дала мне две лиры, чтобы я следил за улицей и позвал ее, если тебя увижу. Я уже получил две лиры вчера и позавчера.
– Скажи, что не видел меня и сегодня – получишь еще две.
Мальчуган долго боролся с искушением, но в конце концов честность взяла верх.
– Нет… это было бы нечестно… и потом, Орсола такая милая…
Альдо вздохнул. Похоже, сегодня ему не избежать ни единой неприятности.
– Ладно, иди за ней, но пусть поторопится.
Орсола пришла очень быстро.
– Добрый вечер, Альдо.
– Добрый вечер, Орсола.
– Ты так долго не приходил…
– Я был занял.
– Ты меня больше не любишь? тихо прошептала девушка.
– Давай не будем говорить об этом.
– Я знаю, ты меня разлюбил. Это потому, что я отказывала тебе в том, о чем ты просил? В моей жизни может быть лишь один мужчина, Альдо. Если хочешь, это можешь быть ты.
Он ласково взял девушку за плечи.
– Я никогда не смогу жениться на тебе, Орсола миа…
– Почему?
– Потому что ты не можешь выйти замуж за мертвого.
– За мертвого? Но ведь ты жив!
– О нет, внутри все мертво…
Свернув на виколо Сан-Маттео, Альдо сразу почуял что-то необычное. Молодому человеку показалось, будто прохожие смотрят на него как-то странно. И по мере приближения к дому тревога нарастала. Наконец, в двух шагах от двери какая-то соседка воскликнула:
– Альдо! Твой бедный отец…
У парня подогнулись колени. Но он все же подошел к почтенной матроне.
– Что-нибудь случилось с отцом?
– Его привезли всего в крови. Как это было ужасно! Всевышнего, наверное, не было дома, а то он не допустил бы такого преступления!
Отец… Альдо очень любил своего доброго, старого толстяка. Без него жизнь уже никогда не станет прежней…
– Ты его видела? – сдавленным голосом спросил Альдо.
– Нет, мне рассказали.
С улицы слышался мощный голос Серафины, покрывавший стоны других плачущих женщин. Альдо бросился на лестницу. Внизу его ждал Джузеппе.
– Папа?
– Просто несчастный случай… несколько царапин, но зато и перепугался же он, бедняга!
Все собрались в комнате родителей, только Джованни и Лауретта ушли в кино. Альдо протиснулся поближе к Марио. Гарофани в одежде уложили на кровать. Кусочки пластыря на лбу, на щеке, на запястье и на бедре, волосатая поверхность которого виднелась сквозь прореху в штанине, доказывали, что раны совсем неопасны. Но Марио лежал, смежив веки, словно покойник. Только струившиеся по щекам слезы доказывали, что глава клана Гарофани все еще принадлежит миру живых.
– Папа… Ты жив?
Гарофани приоткрыл лишь один глаз – очевидно, чтобы показать присутствующим, как он слаб, и едва слышно прошептал:
– Я не умер, Альдо, но был на волосок от смерти…
Увидев, что отцу ничего страшного не грозит, Альдо рассмеялся от облегчения. Взбешенный Марио приподнялся на ложе скорби и завопил:
– Ах ты выродок! Тебя смешит, что твой отец чуть не погиб?
Серафина бросилась к мужу и, схватив за плечи, снова уложила его.
– Успокойся, несчастный, а то поднимется жар!
Марио попытался вырваться из рук жены.
– Оставь меня! Я хочу умереть, раз никто здесь не принимает меня всерьез! – И, негодующе разведя руки, добавил: – Значит, чтобы добиться от вас почтения я должен отправиться на тот свет?
Горестный хор голосов убедил Марио, что домашние в должной мере тревожатся о его здоровье, и он снова лег.
– Я хочу, чтобы мой старший сын знал, как убивали его отца! – заявил он.
Альдо подскочил.
– Покушение?
Все начали объяснять, что произошло, и из общего гомона молодой человек понял лишь несколько фраз:
– …Задавили… И кровь лилась отовсюду!… Его привезли полицейские!… О Санта Мадонна! Это конец света!… А если бы я теперь стала вдовой, что было бы с моими бедными сиротками?
Эти последние, представив, что могли остаться без отца, взвыли еще громче. Джельсомина попыталась их утихомирить и, не справившись с задачей, раздала несколько оплеух. Но это лишь усилило гвалт. Серафина свирепо бросила сестре, чтобы та не смела колотить несчастных, оплакивающих отца. Джельсомина возразила, что Марио живехонек, в то время как другие, не менее достойные люди покинули этот мир. Серафина обозвала ее бессердечной. Вдова ответила в том же духе. Памела встала на сторону матери и наговорила тетке массу неприятных слов. Джузеппе, восхищавшийся Джельсоминой, велел сестре замолчать и, поскольку та не послушалась, влепил ей затрещину. Увидев, что Памелу бьют, все дети набросились на Джузеппе, а ему на помощь ринулась Джельсомина. Все это превратилось в общую свалку, и Марио, приподнявшись на одре, возопил:
– Довольно!
Удивившись этому неожиданному проявлению жизненной энергии, все смолкли, и Гарофани, обведя семью величественным взглядом, заметил:
– Если б у меня и не было лихорадки, то вы бы мне ее устроили!
Все смущенно потупили глаза. Марио решил до конца использовать выгодную позицию.
– Серафина, поцелуй сестру, а ты, Памела, – брата. Ибо если уж мне и придется отдать Богу душу, то я хочу уйти, оставив вас примиренными, – сказал он дрогнувшим голосом.
Крики сменились рыданиями, и, по семейной традиции, все кинулись обниматься. Вошедший в этот момент Дино ничуть не удивился. Джельсомина описала положение, а Марио поведал о своем несчастье:
– Я возвращался от Гарацци. Его слова так меня расстроили, что я решил зайти к Сакетти и пропустить стаканчик. И, представь, только я собираюсь войти к Итало, как вдруг маленькая такая машина, я видел ее, она некоторое время ехала следом, резко газует и мчится прямо на меня. Я услышал крики прохожих, успел сообразить и отскочил в сторону, иначе меня бы уже не было в живых. Машина залетела на тротуар, а потом умчалась по виа Рома. Все думали, что я мертв. Я тоже так думал. Сострадательные души отнесли меня в аптеку. Я уверен, кто-то хотел убить меня, как Рокко!
Дино, с присущим ему хладнокровием, судил очень здраво.
– Возможно, ты и прав, Марио, – заметил он, – но не исключено также, что это обычный несчастный случай…
– Тогда почему он удрал, этот чертов давитель порядочных людей? – возмутилась Серафина.
– От страха.
Марио отверг предположение.
– Нет, Дино… Говорю тебе, меня хотели убить… чтобы я не передал вам того, что мне рассказал Гарацци…
– И что же ты от него узнал?
– Синьори прослышали, что один парень в последнее время стал тратить слишком много денег, а прежде вечно искал, где бы перехватить несколько лир. Бродит этот тип где-то возле Сан-Пьетро Мартире.
– А кто он такой?
– Пока неизвестно, но, можешь не сомневаться, Синьори выяснят… Только они требуют, чтобы и мы приняли участие в охоте!
Альдо кивнул.
– Правильно. За Рокко должны отомстить мы!
– А покушение на меня ты считаешь пустяком? – с горечью заметил Марио.
– Нисколько! Убийцы заплатят сразу за все!
Однако Дино продолжал держаться за свою версию.
– Трудно доказать, что это больше, чем просто несчастный случай.
– Ошибаешься, Дино. У меня есть доказательства! – торжествующе заявил Марио.
Он вытащил из кармана записку, и Альдо прочитал ее вслух:
«Первое и последнее предупреждение! Довольствуйся продажей своей пиццы, Марио, и не пытайся слишком много узнать…»
– Как к тебе попала эта бумага? – не сдавался Дино.
– Видно, кто-то из сообщников убийцы сунул ее мне в карман, пока меня несли в аптеку. Они здорово все продумали, чего там!
То, что кто-то посмел покуситься на жизнь его отца, вызвало у Альдо совершенно бешеное стремление отомстить негодяям.
– Папа, Гарацци не сказал тебе, как выглядит этот бандит?…
– Нет… Пока известно только, что у него шрам на щеке.
Альдо даже заурчал от удовольствия.
– Это он убил дядю! Я не говорил вам, но у парня, который пырнул меня ножом, тоже был шрам на щеке. Теперь мы точно поймаем этих подонков! Попросим Джованни поторговать завтра пиццей вместо отца… Памела и Джузеппе отправятся бродить возле Сан-Пьетро Мартире – может, им и удастся засечь этого типа со шрамом… Альфредо и Тоска займутся тем же… Они вызовут меньше всего подозрений… А я обойду все кафе и кабаки старого города. Джельсомина попробует разговорить женщин. Что до тебя, Дино…
– Я пойду на рыбалку, надо же что-то есть.
И опять всем показалось, что Дино отстраняется от семьи. Альдо попытался рассеять общее смущение.
– Теперь наша очередь вести игру, и мы отомстим за Рокко, – уверенным тоном заявил он.
И все поверили, неожиданно почувствовал в Альдо вожака.
