ГЛАВА 7

Мои подчиненные были поражены, когда увидели меня в комиссариате с повязкой на голове. Даруа обеспокоенно спросил:

– Что произошло, патрон?

– Ничего, просто обычное нападение, старина.

– Где?

– В моем доме. Меня ждали на лестнице.

– Ваше присутствие, к счастью, говорит о том, что рана не очень серьезная.

– Ночью в больнице мне наложили скобки. Но, в конечном счете, это все – эстетические потери.

– Вы узнали нападавшего?

Я улыбнулся.

– Вы будете удивлены, Даруа. Это была женщина!

– И кто же она?

– Думаю, что я ее знаю…

Эстуш, в свою очередь, заметил:

– Женщина? Трудно поверить…

– Я понял это, только проанализировав случившееся. Во-первых, запах духов, во-вторых,– слабость удара и, в-третьих, вещественное доказательство.

– Какое?

– Пуговица от пальто с кусочком ткани.

– Так чего же мы медлим?

– Прежде я хотел бы кое-что проверить, чтобы не попасть впросак.

Эстуш с нарочитым безразличием спросил:

– Надеюсь, это не Мишель Ардекур?

– Нет.

– Слава Богу!

Отличный парень этот Эстуш!

Если бы мне не понадобились последние уточнения для укрепления своей уверенности, я бы никогда не пришел в дом Мишель Ардекур.

На улице Карон я натолкнулся на Леони, которая, увидев меня, принялась причитать.

– Боже мой, что с тобой случилось? Откуда эта повязка? Ты попал в аварию? Эти машины – настоящая беда в наши дни!

Я постарался успокоить свою старую знакомую.

– Ты видишь, я хожу, значит я жив. Просто на меня напали.

– Вот это да! Уже убивают полицейских! Что же будет дальше, черт возьми?

Я коротко рассказал ей обо всем.

– Мой бедный Шарль, это же ужасно! Ты знаешь, кто это сделал?

– Допустим, я догадываюсь.

– И что ты будешь делать?

– Конечно, арестую.

Расставшись с Леони и заверив ее, что скоро дам о себе знать, я позвонил в дверь Мишель Ардекур. Открыв дверь, она сразу же произнесла:

– Я, кажется, вас предупреждала, месье ком…

Слова застыли у нее на губах, когда она разглядела мою повязку.

– Что… что с вами случилось?

– О, это часто происходит с людьми моей профессии. Ночью на меня напали.

– На вас напали?!

– Извините, но я здесь как официальное лицо, мадмуазель, и потому вы обязаны принять меня. Мне нужно задать вам несколько вопросов, на которые я хотел бы получить самые точные ответы.

Она молча отступила.

– Слушаю вас.

– Вчера, мадмуазель, я поделился с вами, признаюсь, очень неосторожно, своими подозрениями в отношении некоторых лиц.

– Я предпочитаю не вспоминать об этом, месье комиссар.

– Наоборот, мадмуазель, мне необходимо, чтобы вы вспомнили.

– Объясните, почему!

– Мне нужно знать, говорили ли вы об этом еще с кем-нибудь.

– Боже мой, я не знаю… Ах, да! С Пьером: я не могла удержаться, чтобы не рассказать ему о ваших ужасных подозрениях…

– В котором часу вы расстались с месье Вальером?

– Около десяти вечера.

– Вы в этом уверены? Это очень важно.

– Я не знаю, действительно ли это важно, но я в этом уверена

– Благодарю вас, мадмуазель.

Она была явно заинтригована.

– И это все? Вы что, пришли только для того, чтобы узнать, в котором часу мы расстались с Пьером?

– Да. Кроме того, я хочу вас предупредить: постарайтесь сейчас не бывать у Вальеров; мне кажется, у них будут большие неприятности.

Она какое-то время помолчала, прежде чем спросить:

– Вы довольны, месье комиссар?

– Как это ни странно, мадмуазель,– нет.

Направляясь пешком к площади Жан-Платон, я старался подготовиться к встрече с Жермен Вальер. Я не испытывал никакой симпатии к Вальерам, но все же не мог избавиться от чувства жалости к ним. Борьба становилась слишком неравной. Я еще не настолько долго работал в полиции, чтобы радоваться легким победам.

Сначала Жермен Вальер заявила, что не станет впускать меня в дом, мотивируя это тем, что мужа и сына нет, и она сама куда-то спешит. Тем не менее я легонько оттолкнул ее рукой и вошел. Мой жест настолько ее удивил, что она не стала возмущаться. Она смотрела, как я закрываю дверь, и выражение ее лица менялось каждую секунду. Единственное, чего я не заметил у мадам Вальер – это удивления. Она прошла за мной в приемную и сразу же попыталась овладеть ситуацией:

– Объясните, наконец, месье комиссар, что…

– Я пришел, чтобы вернуть вам одну вещь, которую вы потеряли.

Я вынул из кармана пуговицу с кусочком материи и положил ей на ладонь. Она побледнела и пробормотала:

– Я… я не понимаю… это, это не я.

– В таком случае, мадам, позвольте мне заглянуть в ваш гардероб?

– Нет!

– Тогда я обойдусь без вашего разрешения!

Я направился туда, где должна была быть ее комната, но она опередила меня и стала на пороге, скрестив руки.

– Вы не имеете права!

– Имею, мадам, я исполняю свои обязанности и должен произвести у вас обыск, санкцию на который могу вам предоставить, если вы того пожелаете!

Ее руки опустились. Мы долго смотрели друг на друга. Передо мной была уже не высокомерная и злобная Жермен Вальер, а просто замученная женщина, вызывавшая жалость. Она тихо спросила:

– Вам очень больно?

Я понял, что приближаюсь к концу расследования.

– Нет, не очень. У меня всего лишь повреждена кожа на голове. Бывало и похуже… А вы что же, действительно хотели меня убить?

– Да, но не смогла.

Я взял ее за плечи и отвел в приемную. Там я ее усадил в кресло и сел напротив.

– Рассказывайте.

– Что я могу вам рассказать? Все настолько глупо и ничтожно… Что можно рассказать о неудавшейся жизни? Ни на что не способный муж, такой же сын и женщина, вынужденная все эти долгие, долгие, долгие годы изо всех сил бороться, чтобы содержать их обоих… А я ведь тоже мечтала путешествовать, иметь красивую одежду… гордиться своим сыном… стараться быть достойной своего мужа, если бы он сумел дать мне все это… Но мне ничего этого не было дано… разве это справедливо? Чем я заслужила такую судьбу? Я всегда разбивалась в лепешку, чтобы достичь цели! Я люблю работать и никогда не щадила своих сил. Ведь я думала, что это – единственный способ вырваться из нашей серости и добиться хорошего положения… и вот результат! Я повторяю, месье комиссар, разве это справедливо?

– Конечно нет, мадам, но неужели вы считаете, что все, чья жизнь не удалась, должны из-за этого нападать на комиссара полиции?

– Вы не можете меня понять…

– Мадам, я здесь как раз для того, чтобы понять, и сделаю все возможное, чтобы мне это удалось.

Она беззвучно заплакала.

– Если бы вы знали, месье комиссар, что значит все время гоняться за деньгами… Утро, когда просыпаешься, – если, конечно, удалось поспать несколько часов, – начинается с мысли о том, как заработать на пропитание. Каждый день одно и то же. И вот однажды я прочла в газете, что кто-то выиграл на скачках миллион, начав играть с мизерной суммой в кармане. Я узнала правила и гоже стала играть. Но мне опять не повезло. Чтобы вернуть проигранное, я делала все более крупные ставки, пока не проиграла все. Тогда я рассказала мужу о случившемся, и он хотел меня убить. Жюль слабый человек, но от ярости словно сошел с ума. Мы вынуждены были продать наше дело, но получили за него жалкую сумму.

– Тем не менее, мадам, вы вернули все свои долги.

– Кроме проигрыша. Единственный человек, который мог вытащить нас из ямы, выкопанной мной, был Анри Ардекур.

– Почему именно он?

– Я давно была с ним знакома. Когда-то я работала у него. Знаете, в молодости я не была страшилищем, и, когда умерла первая жена Анри, я думала, что он женится на мне. Но он предпочел Элен. Я ее возненавидела за эту удачу. Я очень злопамятна, месье комиссар, и если бы не отомстила за свою неудачу, то просто сошла бы с ума. Как я ненавидела Элен, которая, наоборот, навязывала мне свою дружбу. Легко любить других, когда ты богата. Как-то она узнала, что в детстве мать звала меня Изабель. Не знаю почему, но это ее обрадовало.

– Насколько я знаю, месье Ардекур был близким другом вашего мужа?

Она пожала плечами.

– Жюль был просто паразитом, который пригрелся у Анри Ардекура. Иногда Анри давал ему несколько купюр за мелкие услуги. Муж был у него в кабинете, когда к Анри пришла мадам Триганс и принесла ему двадцать миллионов. Он мне все рассказал, и я в тот же вечер пошла к Анри.

– Продолжайте, мадам.

– Когда я пришла, он собрался куда-то уходить.

– Вы помните, в котором часу это было?

– Я думаю, в половине девятого, без четверти девять. Элен опаздывала, и Анри очень беспокоился. Думая, что она у нас, он собрался к нам идти: у нас отключили телефон и позвонить было невозможно. Я рассказала Анри о своем бедственном положении и объяснила, чего от него хочу. Он спросил, не сошла ли я с ума? Гнев его был ужасен, слышите, месье комиссар, ужасен! Он высказал все, что думал обо мне, о моих поступках, о ничтожности мужа и сына. Он еще сказал, что никогда не позволит своей дочери выйти замуж за Пьера, а если она ослушается, то сделает все, чтобы оставить ее без всякого приданого. Я больше не могла этого выдержать. Я очень хотела ответить ему, но слова застревали у меня в горле. Меня душили стыд и отчаяние, ведь все, что говорил Анри, было страшной правдой. Именно поэтому мне и было так особенно больно. Наконец, он понял мое состояние, тон его смягчился и он сказал, что выпишет чек, чтобы немного помочь мне. Ардекур делал вид, что не понимал, что речь шла не о нескольких купюрах по тысяче франков, а о миллионах.

– Что же произошло после этого, мадам?

– Анри Ардекур сел за стол и выдвинул ящик, чтобы взять чековую книжку. Вдруг я увидела пистолет. Поверьте, месье комиссар, я не была настолько злой на Анри Ардекура, чтобы его убить. Но внутренний голос шептал мне, что если убью его, то одним махом избавлюсь от своего прошлого, настоящего и того, что мешает мне спокойно жить в будущем. Мой отец был оружейником, и я умею пользоваться оружием!

Я взяла пистолет, обошла Анри сзади и склонилась над ним вроде для того, чтобы посмотреть, какую сумму он выписывал. Когда я прижала ствол к его виску, он вздрогнул, но я сразу же выстрелила. Он упал головой на стол. А я продолжала стоять, охваченная ужасом. Только тогда я поняла всю глупость и ненужность моего поступка.

– Я не очень уверен, что в тот момент вы подумали о ненужности этого убийства, мадам, ведь в сейфе Анри Ардекура, шифр которого вы знали, лежали двадцать миллионов.

– Да, я знала шифр от мужа, который, конечно же, не думал ни о чем плохом. Хладнокровие вернулось ко мне только тогда, когда я услышала звук открывающейся двери. Вошла Элен. Она не сразу все поняла. Внезапно ее взгляд упал на мужа и кровь, которая растекалась по столу. Она хотела закричать, и я, инстинктивно, выстрелила два раза. Элен тихо осела на пол. Я даже не подумала проверить, действительно ли она мертва. Я прекрасно понимаю, что для меня уже все потеряно, но ведь должно же было мое преступление хоть кому-то принести пользу. Деньги Ардекуров могли оплатить наши долги, способствовать женитьбе Пьера. Наконец можно было купить дом, в котором мой несчастный муж доживет в одиночестве оставшиеся годы, если меня арестуют или я решу покончить с собой. Я наивно думала, месье комиссар, что с моей смертью прекратятся все поиски, и была готова пожертвовать собой для Пьера и Жюля, как делала это всю жизнь. Дальше вы все знаете. Я вложила пистолет в руку Анри Ардекура, чтобы это выглядело, как самоубийство. Чековую книжку положила в стол, предусмотрительно вырвав оттуда лист, на котором он начал писать мою фамилию, и, взяв двадцать миллионов, ушла. Мне повезло – я никого не встретила. Когда пресса заговорила о самоубийстве, я подумала, что, возможно, смогу избежать участи, которую сама себе предрешила. Потом появились вы, и я сразу почувствовала, что вы мой враг. А когда Пьер вчера вечером рассказал мне содержание вашего разговора с Мишель, я поняла, что мне необходимо избавиться от вас. Около одиннадцати вечера я позвонила вашей домохозяйке, чтобы узнать, вернулись ли вы домой. Она ответила отрицательно, и тогда я решила вас подкараулить. Я долго стояла на улице. Затем, войдя в дом, я из предосторожности испортила реле света. Знаете, у себя дома я привыкла делать мужскую работу: я умею чинить небольшие поломки с электричеством, но умею и их создавать. Из дому я взяла бронзовую статуэтку, она сейчас стоит позади вас, на пианино. Я решила проломить вам череп, месье комиссар. Я поднялась перед вами по лестнице и там, прижавшись к вашей двери, затаила дыхание. Когда вы неожиданно спросили "Кто здесь?", я чуть не вскрикнула и ударила почти наугад. Когда вы упали на колени, я поняла, что вы еще живы, и ударила еще раз, но силы мои были уже на исходе. Я едва не умерла от страха, когда вы ухватились за меня. С трудом я вырвалась из ваших рук. Именно в этот момент у меня оторвалась пуговица, которую вы и нашли. Ну вот, месье комиссар, теперь вы знаете все.

– Не все, мадам. Какую роль сыграл месье Понсе в этой истории?

– Этот старик вздумал меня шантажировать.

– Чем же?

– Он говорил, что у него есть чековая книжка месье Ардекура, на корешке последнего чека которой оставались моя фамилия и дата визита к Ардекурам.

– Значит, его вы тоже убили?

– Тем же способом и тем же инструментом, которым хотела убить вас.

– Я вас не понимаю…

– Просто я знала наверняка, что если уступлю ему один раз,– это будет продолжаться вечно. Не мне же рассказывать вам о методах шантажистов, месье комиссар.

– Конечно… но среди вещей Понсе я не нашел чековой книжки?

– Потому что я уничтожила ее после убийства. Есть ли у меня немного времени, чтобы собрать чемодан, месье комиссар?

– Конечно, но я обязан при этом присутствовать, мадам.

– Как хотите.

Я прошел за ней в комнату. Перед уходом Жермен Вальер оставила мужу записку:

"Жюль, все кончено. Я во всем созналась комиссару, и он забирает меня. Простите мне то зло, которое я причинила вам обоим. Надеюсь, что Мишель тоже меня простит и выйдет все же замуж за Пьера. Не приходите ко мне в тюрьму, у меня не хватит сил этого вынести. Прощайте".

Она положила записку на видном месте, на столе, и, чтобы ее не сдуло сквозняком, поставила сверху маленькую бронзовую статуэтку, которая едва не лишила меня жизни.

Служебная машина, вызванная мною по телефону, доставила нас в комиссариат. Я сразу же повел Жермен Вальер в кабинет моего коллеги из первого округа.

– Месье комиссар, я доставил убийцу четы Ардекуров и месье Понсе, а также похитителя двадцати миллионов старых франков, украденных из сейфа месье Ардекура.

Должен сказать, что большего эффекта невозможно было себе представить. Лишь немного успокоившись, месье Претен смог спросить:

– Кто эта дама?

– Мадам Жермен Вальер, и я прошу оказать ей гостеприимство до тех пор, пока мы не отправим ее в Лион.

Поместив мадам Вальер под охрану Эстуша, я сел напротив Даруа. Он глубокомысленно заметил:

– Профессиональная и быстрая работа, патрон. Думаю, на улице Вобан будут довольны.

И добавил с улыбкой:

– Сейчас, когда все успешно завершилось, скажите, патрон, что вы теперь думаете о призраке, которого звали Изабель?

– Не так все просто, старина!

– Что вы хотите этим сказать?

– Знаете, как раньше звали мадам Вальер? Изабель!

Эстуш спросил:

– Где вы будете ее допрашивать, здесь или в Лионе?

– Нигде.

Они оба посмотрели на меня, как на сумасшедшего.

– Вы что же, не собираетесь официально ее допрашивать?

– Нет.

– Почему?

– Зачем мне еще раз слушать ее ложь! Она ведь врет, месье, она все наврала!

– Наврала?

– Ее признание сплошь состоит из вранья.

– Но зачем ей это?

– Естественно, чтобы кого-то защитить.

– Кого?

– Вот это нам и нужно узнать.

– Зачем же тогда весь этот цирк, патрон?

– Я хочу дать всем понять, что ей удалось нас одурачить.

– И настоящему преступнику тоже?

– Именно так. Единственной правдой в ее признании является то, что она ударила меня прошлой ночью. Но я уже не сержусь на нее за это.

Даруа съехидничал:

– Какая добрая у вас душа, патрон!

– Нет, сейчас во мне говорит только жалость.

– Неужели же все остальное она придумала?

– Я уверен в этом. Жермен ничего не понимает в скачках, на которых, как она утверждает, играла каждый день. Она не знает даже того, что тотализатор открыт только по воскресеньям, и лишь в исключительных случаях в другие дни. Наконец, на скачках нельзя делать чересчур большие ставки,– это запрещено правилами. Жермен Вальер явно играет и делает это плохо. Теперь главное – узнать, для кого она это делает. Мы можем продержать ее здесь три дня. Никому не будет разрешено ее навещать. Тогда человек, для которого она жертвует собой, станет абсолютно уверен в том, что мы попались на эту удочку, и сам может допустить ошибку, которая позволит нам раскрыть его. А теперь, Даруа, приведите-ка сюда мадам Вальер.

Войдя, Жермен сразу спросила:

– Очевидно, я должна подписать мое признание, месье комиссар?

– Мадам Вальер, ставлю вас в известность, что дача ложных показаний – это противозаконное действие, которое может иметь серьезные последствия, особенно, когда выясняется, что это было сделано в целях сокрытия убийцы от полиции?

Она побледнела.

– Я… я не понимаю…

– Мадам Вальер, я утверждаю, что вы лгали мне с того самого момента, когда я сегодня вошел в ваш дом.

Съежившись, Жермен Вальер слушала мои слова:

– Кого вы хотели спасти? Сына? Мужа?

Она покачала головой.

– Эти моллюски не способны ни на что…

Это была, увы! – правда… Но если она защищала не сына и не мужа, то ради кого же она так старалась? У меня в голове пронеслась целая вереница идей. Ребенок, который родился до брака с Вальером?… Но было бы странным, если бы в квартале Крэ-де-Рош никто об этом ничего не знал… Хотя, могли же жители этого квартала свято верить в то, что Ардекуры жаждали союза их дочери с Пьером Вальером…

– Поймите, мадам Вальер, мы все равно доберемся до правды, хотите вы того или нет.

Она закрыла лицо руками и замерла. Я понял, что ничего от нее не добьюсь. Вздохнув, я встал:

– Вы только немного усложняете нашу задачу, мадам Вальер, не более того.

У нее не нашлось для меня отвега.

Я позвонил Мишель. Наш разговор был недолгим.

– Алло, мадмуазель Ардекур?

– Да.

– Это комиссар Лавердин.

– Слушаю вас?

– Мадмуазель Ардекур, я только что арестовал мадам Вальер.

– Что!?

– Она призналась в убийстве вашего отца и мачехи.

– Это невозможно!

– Повторяю, я получил ее признание.

– Зачем ей это было нужно?

– Чтобы украсть двадцать миллионов. Она прошептала:

– Жермен Вальер… строжайшая мадам Вальер.

– Вы были бы удивлены, увидев ее, мадмуазель. Сейчас она выглядит вовсе не так. Ах да, кроме того она созналась, что напала на меня ночью.

– Она хотела вас убить!

– Благодаря вам, Пьер узнал о моих подозрениях и рассказал о них своей матери. Тогда она решила меня убрать со своей дороги.

Еле слышно Мишель прошептала:

– Получается, что Пьер – соучастник преступления?

– Да, в этом сомневаться не приходится.

Воцарилось долгое молчание, а затем она спросила:

– Что с ним будет?

– Ничего.

– Ничего?

– Мадмуазель, мадам Вальер лжет в надежде кого-то выгородить.

Мишель разозлилась:

– Естественно, для вас этот кто-то обязательно Пьер?

– Не думаю, чтобы Пьер был как-то замешан в убийстве ваших родителей. У него на это не хватит духа. Но и мадам Вальер не виновна в трагедии вашей семьи и смерти месье Понсе. Не брала она также и двадцати миллионов, которые ваш отец получил от мадам Триганс. Мадмуазель, я вас очень прошу, пожалуйста, вспомните, не слышали ли вы о частных связях мадам Вальер с кем-то, кто не является членом ее семьи?

– Сожалею, но ничем не могу вам помочь, месье комиссар.

– Я благодарен вам уже за одно желание это сделать.

Примерно часов в пять дежурный доложил мне о том, что месье Жюль Вальер просит его принять. Человек, вошедший в мой кабинет, был похож на призрак с черными впадинами под глазами и белыми бескровными губами.

Дрожащей рукой он положил передо мной записку, которую, уходя, оставила Жермен Вальер.

– Я вас везде искал, месье комиссар… Пожалуйста, скажите, что это сделала не она! Она не могла этого сделать?

– Но она призналась в содеянном, месье Вальер.

– Она сказала неправду, месье комиссар! Клянусь, она сказала неправду!

Его бил озноб, и он был похож на больного малярией, у которого начинается приступ.

– Зачем же ей говорить неправду!

– Чтобы спасти меня, черт возьми!

– Вас?

– Ну да, месье комиссар, ведь это я, один я все сделал.

– Да что вы такого сделали?

– Все! Убил Ардекуров, Понсе…

– И украли двадцать миллионов?

– И украл двадцать миллионов!

– Сядьте, месье Вальер.

Он как-то боком свалился на стул.

– Слушаю вас, месье.

– Расскажите, пожалуйста, подробно, как вы совершили эти убийства.

– Ах да, убийства…

И он начал рассказывать запутанную историю, в которой изобразил себя кем-то средним между Аль Капоне и Тарзаном. Несколько минут я слушал. На больше моего терпения не хватило:

– Месье Вальер, может быть вы перестанете смеяться надо мной?

– Простите?

– Я спрашиваю, скоро ли вы перестанете издеваться?

– Но, месье комиссар…

– Так вот, вы не убивали месье Ардекура, его жену и месье Понсе. Ни вы, ни ваша жена.

Он поник.

– У Жермен трудный характер, месье комиссар, поэтому моя жизнь не всегда была легкой. Но ведь и я, со своей стороны, не дал ей ничего из того, на что она вправе была рассчитывать. Поверьте, что если она это и сделала, то только ради нас… Я хочу сказать,– ради Пьера и меня. Приняв на себя ее преступление, я хоть немного загладил бы свою вину перед ней. Жермен никогда не сделала бы ничего подобного, будь я другим человеком.

– Так вы все-таки считаете ее виновной, месье Вальер?

Он пораженно смотрел на меня.

– Но вы же сказали, что она сама призналась?

– Она действительно призналась, но это еще не значит, что я ей поверил.

– Вы хотите сказать, что она солгала?

– Я в этом уверен.

– Но… но… зачем?!

– Я надеялся услышать это от вас, месье Вальер.

– Я не понимаю, месье комиссар… Честное слово, я не понимаю, что с ней произошло…

Я дал ему прийти в себя, предложив сигарету. Он ее взял и просто держал в руках, очевидно, забыв прикурить.

– Месье Вальер, я хочу задать вам один деликатный вопрос. Надеюсь, вы простите меня. Итак, не было ли у мадам Вальер на протяжение вашей супружеской жизни или до нее, извините, любовного приключения с последствиями? Короче, нет ли у нее еще ребенка, кроме Пьера?

– Как это могло прийти вам на ум! Когда я женился на Жермен, она была честной девушкой.

– А после свадьбы?

– Моя жена – женщина высокоморальная, месье комиссар!

– Ваша уверенность меня удивляет, ведь всего несколько минут назад вы допускали ее виновность.

– Не знаю, месье комиссар, я больше ничего не знаю. Весь мир рушится для меня.

– Послушайте, месье Вальер, хотели бы вы очистить мадам Вальер от всех подозрений?

– Конечно!

– Тогда помогите мне найти того, кого она хочет выгородить. Может ли это быть Пьер?

– Пьер? Что вы… Когда забивают кролика, он уходит подальше, чтобы не потерять сознание… Невозможно представить, чтобы он совершил несколько убийств подряд…

– И все же, месье Вальер, ваша жена, не колеблясь, идет в тюрьму, признавшись в краже и убийстве. Неужели она делает это просто так? Не сошла же она, в самом деле, с ума…

– Нет, месье комиссар полиции, иначе я бы это заметил первый.

– Но, я надеюсь, вы согласитесь со мной, что если она, будучи невиновной, взяла на себя чью-то вину, значит она хорошо знает убийцу и не хочет, чтобы полиция узнала его имя. Ведь так?

– Да, я вынужден согласиться. Могу ли я видеть Жермен?

– Нет.

– Но…

– Нет, месье Вальер, не сейчас.

Он попытался было протестовать, но я его прервал:

– Месье Вальер, где сейчас находится ваш сын?

– Пьер? Сегодня понедельник, значит он сейчас в районе Анноне.

– Он что, по понедельникам ездит в Анноне?

– По понедельникам и вторникам.

– Когда он должен вернуться?

– Это зависит от того, как он справится с работой. Иногда ему приходится оставаться там даже на ночь.

– В какой гостинице обычно живет Пьер?

– Вот этого я не знаю… Не думаю, чтобы он всегда останавливался в одной и той же. Он может быть не только в Анноне, но и в Бург-Аржанталь или в Сен-Жюльен-Мулен. Может… короче… где угодно…

– Благодарю вас, месье Вальер.

Когда мой посетитель вышел, одна мысль поразила меня: Элен Ардекур тоже ездила в Анноне по вторникам. Что это, совпадение? Слишком уж много их было в деле Ардекуров, и это мне совсем не нравилось.

Выполняя свое обещание, я зашел к Леони Шатиньяк, чтобы успокоить ее в отношении моего здоровья. Она настояла, чтобы я остался поужинать. Я не был голоден, но обижать Леони мне не хотелось.

– Ты помнишь Жермен Вальер в молодости?– спросил я, усаживаясь за стол.

– Конечно, помню! Она была высокой и немного худощавой. Ей не мешало бы чуть поправиться, но все же она была привлекательной.

– Соблазнительной?

– Она? Как же! Жермен думала только о работе, а вовсе не о нарядах. Понимаешь, Шарль, она хотела преуспеть в жизни и думала добиться этого трудом. Не знаю, развлекалась ли она когда-нибудь. По-моему, она даже не знала, где обычно танцуют. Если хочешь знать мое мнение, в этой жизни она заслуживала гораздо больше, чем имела.

– Я тоже так думаю, Леони.

Я вернулся домой и очень рано лег спать, чтобы избежать расспросов вдовы Онесс по поводу моей раны. Уже лежа в постели, я вспомнил, что не купил газеты. Спать мне не хотелось, и за неимением чего-то другого я взялся за роман Элен Ардекур, втайне надеясь найти в нем что-то такое, что позволило бы говорить хоть немного о писательском таланте покойной. Несмотря на все свое желание, я еще раз пришел к выводу, что это все была ужасная чушь. Изабель походила на саму Элен, только Элен эфемерную, узнающую о нормальной жизни из журналов, посвященных кино. А шантажист? С кого был списан этот образ? Показывая человека из низших слоев,– которых она, кстати, не знала,– Элен все же наградила его молодостью, элегантностью, нежностью и красотой, стараясь всячески угодить героине. Я с отвращением закрыл рукопись, положил ее на стол и выключил свет.

В темноте я дал волю своей фантазии. А что, если прообразом красивого шантажиста был Пьер Вальер? И не была ли сама Элен Ардекур его жертвой? Я включил свет и встал. Мысли осаждали меня и не давали возможности уснуть.

– Не нужно поддаваться воображению,– говорил я себе,– но все же, если Элен Ардекур описала в романе свою собственную историю, то это объясняет многое, например, акафисты по Изабель, которые она заказывала настоятельнице приюта. Кто назначил Элен Ардекур встречу на Бельвю, куда я ее повез? Почему бы и не шантажист? А что, если она сама взяла двадцать миллионов, чтобы передать их тому, кто ей угрожал? Но зачем тогда ее убили? Обычно, шантажисты этого не делают… Проще представить, что негодяй рассказал всю правду месье Ардекуру, и тот убил жену, а затем и себя… Оставались двадцать миллионов… Нет, мне никак не удавалось найти верного решения, но я чувствовал, что оно где-то рядом. Неужели разгадка таилась в романе Элен Ардекур, в том самом, которым я располагал с самого начала! Будь моя догадка верна, можно было бы объяснить и резкое сопротивление браку между Мишель и Пьером со стороны мадам Ардекур. Картина представлялась неприглядная… Все эти мужчины и женщины, которые казались мне кристально чистыми существами, вдруг предстали предо мной, словно нечистые духи, возящиеся в грязи… Что делать, мне к этому не привыкать,– это мой обычный улов!

Ночь казалась мне бесконечной. Уже в пять утра я был на ногах, а в шесть вошел в свой кабинет.

Должен сказать, что Даруа не высказал особого удовольствия, услышав, что на работу нужно приехать прямо сейчас.

Повесив трубку, я подумал: если Пьер Вальер был шантажистом, был виновен в убийствах и краже, то этим легко можно было объяснить поведение его матери… И все же, одно мне не давало покоя, а именно: мягкотелость Пьера, его слабоволие, неспособность самому решать и делать что бы то ни было. Мне стало казаться, что с самого начала меня здесь дурачили.

Когда появился Даруа, я сразу же его озадачил:

– Даруа, смотайтесь к месье Вальеру на площадь Жан Плотон и попросите у него фотографии его самого, жены и сына. Берите только самые последние фотографии. Не стану от вас скрывать: меня интересует фотография сына. Но вы потребуйте все три, чтобы не привлекать внимания. Поняли?

– Понял, месье комиссар.

– Затем вы пойдете к мадмуазель Ардекур. Я надеюсь, нет необходимости напоминать вам ее адрес. У нее вы возьмете фотографию ее мачехи. Она потребует объяснений. Но ведь, вы сами не знаете, что я собираюсь делать, поэтому не сможете ей ответить, и, главное, вас невозможно будет обвинить в неискренности. Поняли?

– Понял, месье комиссар.

– Тогда исполняйте!

Мне показалось, что Эстуша не было целую вечность. В действительности же, он вернулся уже через полчаса.

– Ну что?

– У меня все, что вам нужно, но не обошлось без сложностей.

– А именно?

– У месье Вальера и у мадмуазель Ардекур поинтересовались, не сошел ли я с ума, придя за фотографиями в такое время.

– Это издержки нашей профессии, старина.

Фотограф, который снимал мачеху Мишель, очень искусно использовал свет, создававший некий ореол из подсвеченных волос, что необыкновенно омолаживало Элен Ардекур. Мастер, к которому обращался Пьер, даже сумел придать ему мужественный взгляд. Очевидно, для этого потребовались невероятные усилия. Я положил обе фотографии в портфель, пожал руку Даруа и спустился к машине. Сев за руль, я тронул с места и поехал по дороге на Бург-Аржанталь и Анноне. Пой, Изабель!… Во всяком случае, проезжая через еще сонную деревню, я был уверен, что скоро найду того, кто хотел заставить Изабель петь.