Книга: Анжелика и дьяволица
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15

Глава 14

Анжелика застала герцогиню де Модрибур за молитвой; тут была и вся ее паства, включая Жюльену, и даже секретарь, Арман Дако, мужественно преклонил колена в сторонке.
Стояла жара, но никто, казалось, не испытывал неудобства, опустившись на колени на глинобитном полу скромного домика, куда переехала жить благодетельница. Впоследствии Анжелика обнаружила, что подобные набожные бдения происходили у королевских невест весьма часто. Деликатная, очаровательная герцогиня отличалась тем не менее завидной настойчивостью и крепко держала свою компанию в руках. Казалось, что молитва – ее излюбленное времяпрепровождение, она словно бы с наслаждением отдавалась ей. Ее взгляд, устремленный к небесам, блистал исступленным восторгом, а лицо становилось еще более бледным, лилейно-белым, словно освещенным внутренним светом. В эти минуты она была прекрасна, но, не будь ее усердие столь искренним, ей, по-видимому, вряд ли хватило бы сил выдержать эти долгие труды благочестия.
И только Жоб Симон, славный капитан «Единорога», единственный из тех, кто спасся после кораблекрушения, не участвовал в этом набожном деянии. Он с грустным видом сидел неподалеку от дома, на песке, рядом со своим деревянным единорогом; лохматый, наводящий неясную тревогу страж и его мифический зверь, казалось, оберегали это собрание весталок.
– Могу вас порадовать, – обратилась к нему Анжелика, идущая к дому. – Будет у вас золотая фольга. Я говорила о вас с господином де Пейраком.
Попав прямо с порога в заунывное бормотание молитв, Анжелика на мгновение растерялась, ибо для нее это было полной неожиданностью. Но госпожа де Модрибур, заметив ее тотчас же перекрестилась и, поцеловав крест на своих четках, спрятала их в карман. Затем она поднялась с колен и пошла навстречу графине де Пейрак.
– Мне так не терпелось вновь встретиться с вами, дорогая. Как видите, хотя мы устроились тут весьма скромно, но чувствуем себя как дома. Место, где мы могли бы собираться и молиться всем миром, – вот то немногое, что нам нужно, дабы восстановить наши силы и мужественно встретить грядущее.
– Замечательно, – согласилась Анжелика, – я очень довольна, что вы уже можете воспринять мое известие.
– Я готова, – отвечала герцогиня, выпрямляясь и пристально глядя на нее.
– Сегодня мы устраиваем на берегу угощение в честь губернатора Акадии, маркиза Виль д'Авре; он сегодня наш гость, и я жду вас вместе с вашими девушками.
Анжелика произнесла свое приглашение серьезным тоном, но при последних словах улыбнулась. Герцогиня поняла это как некий намек и побледнела, а затем легкая краска залила ее лицо.
– Вы, наверное, смеетесь надо мной, – пробормотала она, как бы извиняясь. – Я, должно быть, кажусь вам святошей, не правда ли? Если это вас коробит, простите меня. Но, видите ли, молитва необходима мне как воздух!
– В том нет ничего дурного. Это вы должны извинить меня, – воскликнула Анжелика, которая, увидев выражение детского ужаса, промелькнувшее во взгляде герцогини, пожалела о своем насмешливом тоне. – Молитва – это благо.
– Равно как и радости жизни, – весело заключила герцогиня. – Угощение на берегу, какое счастье! Можно подумать, что мы в Версале, на берегу большого канала… Вы говорите, маркиз Виль д'Авре? Мне это имя что-то говорит. Не ему ли принадлежит охотничий домик на полпути между Версалем и Парижем? Король любит бывать там…
– Не знаю. Вы расспросите его сами. Мой муж желал бы также представить вам некоторых жителей нашей колонии.
– Виль д'Авре! Насколько я понимаю, он представитель Новой Франции и короля в этих краях. Он наносит вам визиты?
– Мы с ним дружны. Вам представляется случай рассмотреть ваше положение и возможности достойно выйти из него.
Анжелика попыталась осторожно выведать обстановку.
Судя по всему, ни одна из королевских невест не сказала «благодетельнице» о предложении, сделанном губернатором Голдсборо – обосноваться прямо здесь. Согласится ли госпожа де Модрибур, чтобы ее подопечные отреклись от священной миссии, возложенной на них – добраться до Квебека и стать жительницами Новой Франции?
В данный момент ее это, по-видимому, не занимало. Она быстро причесалась, распустив темные волосы по плечам, поправила кружевной воротник черного бархатного платья и с готовностью последовала за Анжеликой.
По обыкновению, само собой установившемуся, устраивать рядом с «Трактиром у форта» сборища, которые весьма смахивали одновременно и на совет и на веселое гулянье, здесь сколотили деревянные столы, водрузив на них напитки прохладительные и горячительные, фрукты, различные блюда из рыбы или мяса – кабаньего, оленьего, – и каждый мог попробовать всего вдосталь.
Уже стихийно, в зависимости от дружеского расположения, образовывались группки. Старожилы переговаривались, собравшись вокруг Жоффрея де Пейрака, графа д'Урвилля и Колена Патюреля, Маниго и Берна; а вновь прибывшие беженцы-англичане жались в сторонке, но все-таки поближе к своим единоверцам, ларошельским гугенотам, хоть они и были разных национальностей.
А рядом – новоиспеченные колонисты: матросы с «Сердца Марии» (их соотечественники из Ла-Рошели относились к ним, и не без оснований, не слишком нежно) стояли смирно и почти что прилично под бдительным оком Колена Патюреля – оказывая в качестве губернатора Голдсборо должный прием всем прибывающим, он не упускал из виду свой недавний экипаж, а его лейтенант, Франсуа де Барсампюи, всячески помогал ему.
Среди официальных лиц выделялись несколько вождей индейских племен. Однако напрасно Анжелика высматривала ярко-красную фигуру надменного Пиксарета. Зато она увидела Жерома и Мишеля – прогуливаясь с гордым видом, они! обменивались шуточками по поводу смугло-оливкового выходца с Карибских островов, слуги «человека со специями».
Эти люди с теплых островов, живущие в краю пальм и ананасов, были им, индейцам, привыкшим к медвежьему жиру и маису, еще более чужды, нежели обитатель сибирских просторов – парижанину. Караиб оказался тут, потому что его хозяин, пират с Антильских островов, пожелал здесь остаться после отплытия своего корабля «Бесстрашного», хотя так и не смог толком объяснить причины такого поступка. Может, дело было в том, что он устал странствовать по белу свету, или дружба с Аристидом, оставшимся здесь, а может, стремление пополнить, наряду с другими местными товарами, свой запас трав и специй, которым он мог бы торговать.
Когда Анжелика и герцогиня подошли к толпе, от нее отделился пестро разряженный человек и бросился навстречу им и прежде всего к Амбруазине, шедшей слегка впереди. После разнообразных, причем весьма бурных, приветственных слов и жестов, подметя несколько раз землю своей шляпой с пером, он наконец склонился перед герцогиней в глубоком поклоне. Незнакомец был низенького роста, несколько полноват, но казался чрезвычайно любезным и восторженным.
– Наконец-то! – воскликнул он. – Наконец-то я вижу эту несравненную красоту, которая у всех на устах в Новой Франции, хотя она еще и не явила себя там. Позвольте мне представиться. Я – маркиз Виль д'Авре, представитель Его Величества короля Франции в Акадии.
Амбруазина де Модрибур, слегка удивленная, в ответ чуть склонила голову. Говорливый маркиз продолжал:
– Так значит, это вы вскружили голову нашему глубокомысленному д'Арребу и совратили с пути истинного нашего святого де Ломени-Шамбора?! Знаете ли вы, что вас обвиняют в том, будто вы стали причиной смерти Пон-Бриана?
– Сударь, вы принимаете меня за кого-то другого. Я не имею чести знать этих господ, и тем более на моей совести нет ничьей смерти.
– Значит, вы неблагодарны.
– Да нет же, говорю вам, вы заблуждаетесь. Я не…
– Разве вы не самая прекрасная женщина на земле!.. Услышав это, герцогиня откровенно засмеялась.
– Примите мою благодарность, сударь. Но еще раз повторяю: я не та… к кому обращены ваши слова. Держу пари, речь идет скорее о графине де Пейрак, хозяйке здешних мест; благодаря своему очарованию, она действительно могла стать причиной бедствий, вами упомянутых… Кружить головы людям степенным и совращать святых с пути истинного… это по ее части. Вот она…
Маркиз повернулся к Анжелике, на которую ему указывала Амбруазина. Сначала побледнев, затем покраснев, он забормотал:
– Надо же так перепутать! Ах, простите, я очень близорук…
Он судорожно рылся в карманах своего очень длинного, по версальской моде, жилета, вышитого розовыми и зелеными цветочками, который выглядывал, словно нижняя юбка, из-под фалд его камзола.
– Где же мои очки? Ты не видел мои очки, Александр? Он обернулся к сопровождавшему его подростку – несмотря на свой юный возраст, тот казался настолько же хмурым, насколько маркиз выглядел жизнерадостным и возбужденным.
– Очки! – ответил мальчик высокомерно. – Зачем очки?
– Чтобы видеть, черт возьми! Ты же знаешь, что без моих стекол я практически слеп. Я совершил непоправимую оплошность. Ах, сударыни, примите мои извинения! Действительно, дорогая графиня, у вас ведь светлые волосы! Мне вас описали очень точно. Значит, это вы – Дама Серебряного озера, о которой весь Квебек рассказывает легенды.
Виль д'Авре уже оправился от смущения, к нему вернулись его словоохотливость и улыбчивость, и он с явным удовольствием переводил взгляд с одной женщины на другую.
– Неважно, – заявил он, – и блондинка, и брюнетка – обе прекрасны. Я был бы не прав, предаваясь сожалениям. Чем больше красивых женщин, тем больше счастья. Решительно, жизнь прекрасна!
И, недолго думая, он подхватил обеих дам под руки.
– Вы не сердитесь на меня? – спросил он у Анжелики.
– Конечно нет, – едва успела та ответить, ибо он уже продолжал, обращаясь к Амбруазине:
– И вы тоже, я надеюсь, не сердитесь. Уж такой я человек – прямой, искренний, говорю, что думаю, и если кто-то приводит меня в восторг, я совершенно не в состоянии сдерживать себя. Я питаю подлинную страсть к красоте, любому ее проявлению, красота – мое божество, и я должен говорить об этом.
– Эту слабость, я полагаю, вам охотно простят. Герцогиня де Модрибур, казалось, повеселела. Ее прекрасное лицо, обычно столь печальное, преобразилось. Она снисходительно посмеивалась. Посмеивалась и смотрела маркизу прямо в глаза с отвагой, обычно, ей, по-видимому, не свойственной.
– Сударь, – сказала она, – будет ли мне позволено задать вам один вопрос?
– Конечно. Женщине столь привлекательной позволено все!..
– Почему ваше лицо испачкано чем-то черным?
– Что вы говорите? – воскликнул он обеспокоенно. – А, я знаю, я привез господину де Пейраку образцы каменного угля из залива Шигнекто…
Он лихорадочно рылся в Поисках носового платка.
– Я знаю, что подобный подарок придется ему по вкусу. Мы только что рассмотрели и вместе оценили красоту и качество сего минерала, который столь выгодно заменяет суровой зимой дрова. Я отправляю в Квебек корабль, груженный углем. К сожалению, этот товар сильно пачкает.
Он вытер лицо, почистил одежду и вновь обрел свой апломб.
– А взамен он подарил мне печь-голландку красоты необычайной! Согласитесь, какое трогательное внимание! Какой обворожительный человек! Мой дом в Квебеке будет самым красивым на всем Новом континенте.
– Граф, – обратился Виль д'Авре к подошедшему Жоффрею де Пейраку, – решительно, это невозможно перенести! Вы собираете себе в ваш знаменитый Голдсборо редчайшие сокровища. Теперь вы владеете двумя прекраснейшими в мире женщинами.
– Вы познакомились с герцогиней де Модрибур? – осведомился Пейрак, указывая на Амбруазину.
– Мы только что познакомились.
И он стал целовать кончики пальцев герцогини.
– Она очаровательна.
– Госпожа де Модрибур гостит у нас уже несколько дней. Ее корабль потерпел крушение поблизости от нас.
– Кораблекрушение! Какой ужас! Не хотите же вы сказать, что этот чудесный край, это великолепное море таят в себе такие опасности!
– Не прикидывайтесь младенцем, – сказал граф со смехом. – Вам это известно лучше, чем кому-либо, ведь вы сами только что совершили настоящий подвиг, пробившись на вашем трехмачтовом корабле через водопады в устье реки Святого Иоанна.
– Это совершил не я, это Александр, – заявил маркиз, возгордившись.
Жоффрей де Пейрак представил герцогине Колена Патюреля, губернатора Голдсборо, его помощника Барсампюи, начальника своей флотилии Ролана д'Урвилля, дона Хуана Альвареса, капитана своей испанской гвардии, самых уважаемых людей из тех гугенотов, что прибыли из Ла-Рошели, и, наконец, барона Сен-Кастина, чье присутствие Анжелика только что заметила; затем его будущего тестя, Матеконандо, вождя сурикезов с Пенобскота – на его длинных, заплетенных в косички волосах красовался черный флорентийский берет, подаренный ему Йерудзано.
Герцогиня учтиво всем улыбалась.
– Положительно, граф, вы были правы. По-видимому, на этих берегах больше знатных дворян, чем в королевской приемной.
Она напомнила графу его суждение, высказанное им вскоре после ее появления здесь.
– Мы все здесь дворяне риска, – вскричал лейтенант Барсампюи, – мы с честью несем гербы наших отцов, а ведь в королевской приемной остались лишь буржуа да трусы.
Он хотел, чтобы его оценили – ему нравилась Кроткая Мария, но он опасался, что герцогиня не отнесется благосклонно к его кандидатуре. Для большей надежности он повторил ей свое имя, уже названное графом, и перечислил титулы дворян его ранга в Нанте, откуда он был родом.
Герцогиня с интересом посмотрела на обветренное лицо молодого корсара, дышавшее чистосердечием и задором закаленного в боях воина. И вправду: ни в королевской, ни в монастырской приемной герцогиня де Модрибур не встречала дворян подобного сорта; они были внове для нее. Сдержанное любопытство блестело в глазах Амбруазины, она останавливала свой взгляд то на одном, то на другом из окружавших ее людей. Она хорошо владела собой, и было трудно догадаться, о чем она думает, но интуиция подсказывала Анжелике, что герцогиня испытывает удовольствие, очутившись в непривычном для себя обществе.
Барсампюи пытался знаками привлечь внимание Кроткой Марии, в чем ему следовал, гораздо менее умеренно, Аристид Бомаршан, мечтавший покорить Жюльену.
Однако королевские невесты смиренно стояли, опекаемые своей благодетельницей и Петронильей Дамур; эту команду замыкал секретарь, Арман Дако.
Маркиз Виль д'Авре обнаружил их:
– О, да тут еще и другие дамы, – воскликнул он. – Какое замечательное место! Пожалуйте сюда, сударыни, пожалуйте утолить вашу жажду.
Он разорвал круг и увлек всех к столам. Анжелика услышала, как он говорил Амбруазине де Модрибур:
– Кораблекрушение! Какой ужас! Поведайте мне обо всем, бедная девочка!
Графиня возобновила свое знакомство с бароном де Сен-Кастином, который представил ей свою невесту Матильду, молодую индейскую принцессу, любимую им, прекрасную и утонченную, с тяжелыми черными косами, обрамляющими золотистый овал ее лица.
– Есть ли у вас какие-нибудь новости о нашем английском мореплавателе, Джеке Мэуине? – осведомилась Анжелика у барона.
– Об отце де Верноне? Он вновь в пути. По-моему, он попытался пробраться в Кеннебек к отцу д'Юржевалю, дабы отчитаться перед ним о своей миссии.
– Что нового в войне с индейцами?
– Мои племена ведут себя пока тихо, но новости, долетевшие до нас, их будоражат, и я с трудом удерживаю их. Ведь к западу от Кеннебека абенаки по-прежнему собирают обильную жатву скальпов и пленных. Говорят, они спустили, на воду свои лодки, чтобы напасть на острова в заливе Каско и выкурить англичан и оттуда. Если острова падут, Новая Англия вряд ли оправится от такого удара.
– Славное дельце! – закричал Виль д'Авре – вкушая какое-то яство из крабов, он расслышал последние слова барона.
– Вряд ли оно будет таким славным, если корсар Фипс возьмет в плен вашего интенданта Новой Франции, – возразил Сен-Кастин, – и если, открыв военные действия, английские корабли, которые сейчас ловят рыбу в заливе, осадят мой форт Пентагует.
– Ничего не бойтесь, мой милый, господин де Пейрак займется англичанами, – заявил губернатор Акадии с набитым ртом. – Вы уже отведали этого краба, барон? Отменное лакомство, пища богов. А это что такое? Бьюсь об заклад, мускатный орех. Я не ошибаюсь? – спрашивал маркиз Анжелику, ткнув в нее указательным пальцем; он вконец разволновался, словно открыв тайну необычайной важности.
Она подтвердила сделанное им открытие. «Без мускатного ореха нет вкусного краба» – гласит старая гастрономическая поговорка ларошельского побережья. А ведь в Голдсборо по неизвестной причине остались во время отплытия «Бесстрашного» торговец пряностями и его раб-караиб.
Внезапно внимание присутствующих обратилось в две разные стороны, к двум одновременно происходящим событиям, В один и тот же миг половина голов повернулась к опушке леса, где появился монах в коричневой рясе, неся на голове индейское каноэ, другая половина – к рейду, где плыла шлюпка водоизмещением тонн этак в тридцать.
– Это брат Марк, капуцин из Сент-Обена на реке Сент-Круа, – воскликнул Виль д'Авре, указывая на монаха. – А вот Гран Фонтен, – заключил он, кивнув в сторону моря.
За Гран Фонтеном закрепилось прозвище Большой Лес, из-за окружавшей его оброчный округ великолепной, почти бескрайней дубовой рощи, где он и проводил большую часть своей жизни. Этот великан вел убогое существование, изредка продавая немного пушнины, но главное – он был заядлым охотником и рыболовом, что вовсе не поправляло его дел.
Бесцеремонно отпихивая, отталкивая локтями людей в переполненной шлюпке, он ступил на берег, и, узнав де Пейрака, закричал издалека:
– Пороги в устье реки Святого Иоанна покорены, и сделали это французы, да еще в кружевах – квебекские красавчики. Но их преследовали англичане; так эти остолопы допустили, чтобы на них напали с тыла. А теперь англичане заперли вход в реку, и я не могу вернуться домой. Вот прибыл к вам за подмогой.
Он шел впереди, а за ним двигалась разношерстная компания, которая высадилась из шлюпки. Несколько крепко сбитых акадийцев, группа женщин и детей, явно англичан или голландцев, индейцы-малеситы или мик-маки в своих вышитых островерхих колпаках; на общем фоне выделялась клетчатая юбочка шотландца Кромли, которого граф когда-то послал в иностранные поселения Французского залива, предупреждая об опасности.
– Да, – повторил, приблизясь, Большой Лес, – этот остолоп губернатор совершил невероятное и заслужил, чтобы перед ним сняли шляпу, но из-за него мы все влипли…
– О ком вы говорите, сударь? – спросил маркиз Виль д'Авре, выпрямляясь во весь рост, чтобы выглядеть поимпозантней.
– А, вы здесь, – сказал, заметив его, Большой Лес. – Вам удалось пройти… из Джемсега? И вы пошли пешком через лес?
– Мне всегда удается пройти там, где я хочу, – вскричал фальцетом разъяренный губернатор, – и вы скоро узнаете, что мне всегда удается настичь нахалов вроде вас…
– Не сердитесь, – попросил Большой Лес, все-таки слегка сконфуженный, – я же сказал: вы заслуживаете, чтобы перед вами сняли шляпу за это плавание из устья вверх по порогам.
Он засопел и провел рукавом из буйволиной кожи под мокрым носом.
– В конце концов, мы все и вправду очутились из-за вас в затруднительном положении – англичане вьются вокруг, как осы. Лучше бы вы убежали от них, лавируя в Заливе, чем вот так заходить в реку…
– Это был единственный способ спасти мой ценный груз…
– Вот-вот, – усмехнулся один из вновь прибывших. – Можно себе представить. Конечно, ценный – сколько вы мехов награбили, ободрали нас как липку.
– Я ничего у вас не награбил, как вы изволили выразиться, господин Дефур, – возопил губернатор, – по той простой причине, что когда я явился в ваш поселок, там ни одной собаки не было…
– Ну, собака-то как раз была.
– А кроме нее? – прорычал Виль д'Авре, брызгая слюной от ярости. – Все четверо господ Дефур развлекались на природе вместо того, чтобы, как подобает подданным Его Величества, достойно принять его представителя, то есть МЕНЯ! А один из них, убегая, умудрился еще склонить к дезертирству шестерых солдат из форта Сент-Мари и явиться с ними к господину де Пейраку.
– Ну, так вы должны быть довольны, поскольку господин де Пейрак сослужит вам службу. Приведя их сюда, мы пошли навстречу вашим пожеланиям. И вот благодарность…
Оба брата Дефур удивительно походили друг на друга, только младший, который только что приплыл, был еще выше и еще шире в плечах, чем старший. Виль д'Авре мрачно посмотрел на них.
– Ну что ж, будем надеяться, что в скором времени здесь окажутся все четыре негодяя и я смогу заковать их всех в цепи и под надежной охраной отправить в Квебек.
Оба брата и Большой Лес разразились громким нахальным смехом, а мик-маки, все – кровные родственники или братья, оглушительно вторили им.
Большой Лес вытащил из кармана огромный крестьянский носовой платок и стал вытирать слезы, навернувшиеся на глаза от смеха.
– Вы, господин губернатор, здесь не на французской территории. Голдсборо – нейтральное королевство, а мы – при нем.
– Нейтральное королевство! – повторил губернатор, выпучив глаза. – Что я слышу? Это мятеж!.. Бунт против Королевской лилии!..
Жоффрей де Пейрак тем временем потерял к ссоре всякий интерес. Губернатор Акадии славился своими распрями с населением управляемых им территорий, распрями, которые возобновлялись в одних и тех же выражениях при каждом его ежегодном визите.
Граф коротко переговорил с шотландцем и беженцами из английских и голландских факторий – Кромли вывез их скорее из предосторожности, чем перед реальной угрозой войны с индейцами. В конце концов выяснилось, что колонистов-иностранцев, живущих на берегах Французского залива, гораздо более волновало поведение Фипса, их соотечественника из Бостона, нежели действия французов, и они воспользовались оказией, чтобы переждать в Голдсборо, пока не поулягутся страсти в устье реки Святого Иоанна. Шлюпка с акадийцами, оказавшаяся поблизости, охотно приняла их к себе на борт.
– Передохните пока, – сказал им Пейрак, представив их преподобному Пэтриджу, мисс Пиджон и англичанам, спасшимся из залива Массачусетс. – Через несколько дней вы сможете вернуться домой. Старый вождь Скудун держит своих индейцев в руках, и, чтобы его успокоить, я сам отправлюсь к нему.
– Именно от его имени я пришел к вам с этой ветвью, – сообщил подошедший тем временем монах в коричневой рясе.
Он протянул Пейраку кожаный шнурок с нанизанными на него раковинами.
– Скудун призвал меня к себе в селение Метудик, чтобы послать к вам. Эти квебекские господа просят его повести из Джемсега индейских воинов против англичан. Он еще не принял решения и посылает вам вот это.
– Только одна ветвь!
Пейрак перебирал связку ракушек на ладони и размышлял. Послание было весьма скромным. Оно могло означать:
«Что я должен делать? Я жду», равно как и «Примите это в знак моего уважения, прежде чем я начну военные действия, но я буду действовать по моему разумению».
– Вы видели послание, отец мой, что вы об этом думаете? – поинтересовался Пейрак, обернувшись к капуцину.
– Он не двинется с места, не узнав вашего мнения. Однако же он повелел начать некоторые военные приготовления, чтобы угодить тем господам, чьим кораблям угрожают англичане.
В речах капуцина сквозило безразличие. Чувствовалось, что исход переговоров его мало волновал. Он был молод, безбород; лицо его, энергичное и привлекательное, сильно загорело; ветер растрепал его волосы, рясу он подоткнул за веревочный пояс, обувью ему служили мокасины. Было в нем что-то – хотя он и принял сан и мог служить обедню – отчего его звали братом Марком, словно послушника.
– Вам на редкость повезло, что именно вас Скудун послал продираться сквозь лесную чащу, – резко бросил ему Виль д'Авре, – вам же это нравится гораздо больше, чем читать «Отче наш». А так вы смогли вытворять бог весть что на стремнинах реки Святого Иоанна, Сент-Круа и даже Медукснакеаг. Сколько раз ваша лодка переворачивалась вам на голову? Сколько раз вы пускали пузыри в водоворотах и бурунах у скал?.. У этой молодежи на уме только безумные подвиги в пучинах, эта страна их сводит с ума, – воззвал он к Анжелике. – Посмотрите на этого монаха. Он поражает даже индейцев той отвагой, с какой покоряет все реки, считающиеся непроходимыми и опасными. Вы полагаете, он думает о служении Господу, ради чего он и был послан сюда?.. Ничего подобного… А мой Александр? Мои родственники доверили мне его, чтобы я сделал из него настоящего дворянина, а не дикаря, который только и мечтает, как бы ему проплыть по реке против течения со скоростью десяти рысаков, как в прошлом году на Малом Кодиаке. А в этом году ему уже понадобилось устье реки Святого Иоанна…
– Так значит, вы признаете, что впутали всех нас в эту историю, чтобы угодить вашему любимчику? – закричал Бертран Дефур.
– Я не вызывал Фипса, – прорычал Виль д'Авре, выведенный из себя.
– А все-таки невероятное свершение остается, – примирительно сказал брат Марк. – Заметьте, от них бывают не только убытки. Именно воспоминание о прошлогоднем плавании вверх по реке и вот об этом, недавнем, привело Скудуна в такой восторг, что он задумался – а не придти ли ему на помощь французам, доказав тем самым, что он надежный союзник.
Лицо маркиза засияло, и он улыбнулся той юношеской улыбкой, которая молодила его лет на двадцать.
– Говорил я вам! – воскликнул он. – Александр не напрасно рисковал своей жизнью… и моей. Это необыкновенный молодой человек. Видите ли, граф, если бы не мой Александр, мы бы погибли.
– Осторожно, мы еще не спасены, – поправил его Пейрак, улыбаясь. – Я как раз не хотел бы, чтобы Скудун оставался слишком верен французам. В данном случае я предпочел бы, чтобы его высокомерный нрав одержал верх. Теперь моя очередь найти что-то такое, что могло бы произвести на него должное впечатление.
Он огляделся и пошел к группе англичан – большая их часть сидела на песке, неподалеку от кромки водорослей, за скромной трапезой, попивая пиво.
– Мистер Кемптон, разносчик, есть среди вас? Он был тут и деятельно снимал мерки со всех имеющихся ног, обещая всем поставить назавтра же, самое позднее – на следующей неделе пару башмаков, по-лондонски элегантных и невообразимо прочных. А есть ли у него кожа для такого количества заказов? Конечно, есть, да к тому же отменного качества. В крайнем случае, он раздобудет ее дня через два. Он знает остров, где…
Услышав слова Пейрака, маленький разносчик из Коннектикута – вокруг шеи у него было намотано несколько локтей лент, что делало его похожим на заклинателя змей, – засвидетельствовал свое почтение важной персоне, высоко задрав свой острый нос.
– Мистер Кемптон, – сказал ему граф, – мне был бы нужен ваш медведь.
– Мой медведь! Что вы от него хотите? – воспротивился недоверчивый Илай Кемптон.
– Сделать из него союзника. Или, вернее, доверить ему миссию чрезвычайной важности. Столь умный медведь не может не ощущать в себе потребности поступить на дипломатическую службу на благо Англии. Я хочу взять его с собой в Метудик; он должен покорить Скудуна, вождя малеситов, от которого я жду важных услуг, среди прочего – не выступать в войне на стороне французов.
Илай Кемптон отрицательно покачал головой.
– Это невозможно, мистер Уилаби не может ввязываться в столь рискованные затеи. И в любом случае, я не могу расстаться со своим медведем.
– Но вы можете поехать вместе с ним.
– A! Yes. Да. Есть ли там европейские женщины? – подозрительно спросил разносчик.
– Конечно! Они совершенно заброшены и с радостью; встретят вас.
– A! I see. Понятно. Это все меняет, – Илай Кемптон пришел к восторг, глаза его заблестели.
– Эти англичане такие похотливые, – с отвращением заметил Виль д'Авре. – Он достаточно знал английский, чтобы следить за диалогом, продолжая смаковать пирог с черникой и откусывая от него маленькие кусочки.
– Да нет, это совсем не то, что вы думаете, – со смехом уточнила Анжелика. – Этот славный человек – разносчик из Новой Англии, и он ищет покупателей. Его котомка поистине бездонна. У него всегда есть что-нибудь на продажу. Именно ему мы обязаны этим чудом – появлению на наших берегах бесчисленных кружевных манжеток и атласного шнура. И, конечно, все женщины бывают рады его приезду.
Кемптон принял решение.
– Хорошо. Я уведомлю мистера Уилаби и передам его ответ завтра, – заключил он. Торопясь вернуться к своим делам, он ушел, выкрикивая: «Прекрасные туфельки! Прекрасные новые туфельки!»
– Какая необычная личность, – восхитилась герцогиня де Модрибур, – до чего же все они живые и уморительные…
Я никогда так не забавлялась, – воскликнула она, глядя на Анжелику с восторгом девочки, выехавшей на свой первый бал.
Казалось, она была заворожена и даже позабыла о своей ответственности «благодетельницы», так что те из новых поселенцев, кто считали себя «нареченными» королевских невест, воспользовались этим, чтобы попытать удачи. Они увлекли девушек к столам, дабы, поднося им блюда и напитки, постараться побеседовать наедине с избранницей своего сердца. Барсампюи стремился обезоружить своей обходительностью скромность Кроткой Марии; Ванно принялся рассказывать Дельфине Барбье дю Розуа о своих военных кампаниях во всех концах света. Аристид Бомаршан конечно же, из кожи вон лез, чтобы понравиться Жюльене, а та временами не могла сдержать оглушительный взрыв смеха, который она тут же подавляла, прикрыв рот ладонью и встревоженно поглядывая на герцогиню и Петронилыб Дамур. Но даже тучная компаньонка ослабила бдительность. Прибытие Кромли совершенно перевернуло воззрения этой честной женщины на сильный пол. Сей представитель мужского племени, носящий юбку и рыжие, растрепанные, словно веник, бакенбарды, явно поразил ее воображение. Видя такой интерес к своей особе, шотландец начал с привычной самоуверенностью рассказывать ей всякие жуткие истории о привидениях, являющихся в Заливе, о кораблях-призраках и морских чудищах.
Анжелика заметила, что только мавританка, хотя и весьма любезная и миловидная, осталась словно позабытая всеми. Матросы Колена Патюреля, настроившись на благопристойный лад, вовсе не хотели, ухаживая за метиской, напоминать о былом пристрастии, – во время своих странствий – к островитянкам.
Анжелика вознамерилась было подойти к ней, чтобы развлечь ее и поручить заботам молодых девиц Голдсборо, но Жан ле Куеннек опередил графиню и, заметив одиночество мавританки, заговорил с ней.
– Умеете ли вы говорить по-французски, сударыня?
– Конечно же! – воскликнула та. – Я была воспитана в монастыре урсулинок в Нейи неподалеку от Парижа, я умею читать и вести беседу в обществе.
– Вы наполнили мое сердце радостью, – заверил ее славный парень. – Желаете ли вы выпить пива, лимонада или же немного испанского вина для увеселения души?
– Испанского вина, – сказала девушка, вновь обретая свою улыбку.
Герцогиня, стоявшая рядом с Анжеликой, наблюдала за этой уловкой.
– Молодой человек очень добр, обратив внимание на это дитя, – вздохнув, заметила она. – Моя бедная мавританка! Мне не хотелось брать на себя заботу о ее судьбе, но моя подруга, маркиза де Роканкур, всячески настаивала, чтобы я» занялась ею. Не знаю, найдутся ли на нее желающие в Квебеке; мне ее жаль, ибо я привязалась к ней. На худой конец, она всегда сможет уйти в монастырь и стать там монашкой, которая занята на грубой работе. Она выше всяких похвал.
Как вспышка молнии, пронзила Анжелику мысль о незаконных детях знатных дам, погрязших в разврате. Прижитых ими от мавров-лакеев младенцев упрятывали за монастырские стены или же слуги продавали их в корзинах во Дворе чудес.
– О чем вы задумались? – спросила герцогиня, положив руку ей на запястье.
– Ни о чем определенном, – ответила Анжелика, встряхнув головой, чтобы отогнать эти воспоминания.
Париж и его порочные нравы были далеко. Амбруазина внимательно вглядывалась в нее своими огромными янтарными глазами.
– На вашем лице иногда появляется что-то такое, что озаряет его поразительной красотой… Это говорит, должно быть, о напряженной духовной жизни?
– Не знаю, – проговорила Анжелика. – У меня совсем нет времени размышлять.
Она спрашивала себя, уместно ли будет прямо сейчас рассказать герцогине о планах, касающихся поселения королевских невест в Голдсборо, – казалось, момент был удачным.
Но к ним вновь подошел Жоффрей де Пейрак.
– Не сообщали ли вы мне, что сегодня утром в Голдсборо появился Пиксарет?
– Да, он действительно приходил и потребовал, как он выразился, выкуп за меня; он, хотел видеть вас немедля. Но здесь его не видно.
– Что это за история с выкупом? – заинтересовалась герцогиня, Широко открывая глаза от удивления. – Бы о ней уже упоминали сегодня утром.
Анжелика коротко объяснила ей, что в одном из сражений в Новой Англии была захвачена в плен знаменитым Пиксаретом. Он оставил ее на воле, но по военным законам, принятым у индейцев, господин де Пейрак должен заплатить выкуп ему, а также двум другим воинам абенакам – за англичан, захваченных ими в плен и отпущенных на свободу.
– Это так поразительно, – сказала госпожа де Модрибур, с удивлением глядя на Анжелику. – Почему вы не избавитесь от этих нахальных индейцев?
– Надо соблюдать их обычаи…
Послали за двумя воинами, Жеромом и Мишелем – они лакомились косулей у одного из костров. Вытерев руки о мокасины и о волосы, они пришли.
– Где Пиксарет? – спросила их Анжелика на языке абенаков.
Оба патсуикета посмотрели друг на друга; они, видимо, колебались.
– Он сбежал, – ответил Жером.
Подобное слово звучало странно, особенно применительно к неколебимому Пиксарету. Пейрак заставил их повторить его, затем обратился за советом к Кастину. Но не было никакой возможности перевести фразу как-то иначе. Пиксарет «сбежал». Почему? От какой опасности? Никто, по-видимому, этого не знал. Анжелика и граф переглянулись.
– Мне жаль, что его нет, – проговорил граф. – Я хотел попросить его отправиться вместе со мной в экспедицию. Скудун весьма печется о союзах с другими племенами абенаков, и появление Крещеного Великана, чья слава весьма велика, и о котором он говорил мне с большим интересом, конечно, привело бы его в восторг. Они бы поговорили о религии, покурили бы моего лучшего виргинского табаку, а я бы тем временем успел разрядить обстановку.
– Возьмите Матеконандо, моего будущего тестя, – предложил молодой гасконский барон. – Он тоже чрезвычайно красноречив, когда дело касается религии.
В этот момент Жером и Мишель принялись обсуждать участь своих пленников-англичан, захваченных в Брансуик – Фолсе, – с тех пор индейцы все никак не могли получить выкуп. Пора было наконец выяснить: уведут ли они англичан с собой или же добьются своего. Надо было обсудить этот вопрос, ибо до сих пор оба приятеля проявляли похвальное терпение.
– Эти дикари великолепны, не правда ли? – восхитился маркиз Виль д'Авре. Тем временем послали за юным Сэмюэлем Коруэном и двумя виновниками всех событий, захваченных, по словам индейцев, в плен, – за преподобным Пэтриджем и мисс Пиджон.
– Посмотрите на эту мускулатуру. Ни единой унции жира. При каждом их движении кожа блестит, словно золото. Но от них очень дурно пахнет. Какая жалость! Знаете ли вы, что они могут бежать быстрее лани? Я сам это видел в Булонском лесу, когда вместе с господином де Романи привез во Францию несколько экземпляров, дабы позабавить короля. Одному молодому ирокезу, Уттаке, устроили тогда испытание – он бежал за оленем, догнал и ухватил его за рога.
Король только диву давался. Уттаке стал теперь вождем Пяти племен и злейшим врагом Новой Франции. Стоило отправлять его в такое прекрасное путешествие! Подите поймите этих скотов!
– Я получила от него ожерелье вампум, – вставила Анжелика, очень гордая таким подарком вождя ирокезов.
– Ну вы, моя дорогая, способны на все, – резко прервал маркиз, принимаясь за тарелку со сладостями из орехов с сахаром. – Но, – заключил он, набив рот, – ирокезы – это чудовища, и Новая Франция только тогда вздохнет свободно, когда все они будут истреблены.
– О, как я об этом не подумал, – воскликнул он, перескакивая с пятого на десятое, – Пейрак, дорогой мой, если вы хотите произвести впечатление на вождя малеситов, возьмите с собой моего Александра. Вы слышали, что сейчас сказал брат Марк? Не премините воздать должное юному герою за его свершения.
– А все-таки это было свинство, – бесцеремонно гнул свое Большой Лес.
– Кабы дело шло о приливной волне на Малом Кодиаке, так еще было бы понятно, тут хоть какой-то толк есть. Ежели только себе там шею не сломишь, за час покроешь расстояние, какое обычным путем вверх по реке за день не пройдешь. А этот буйный водопад в устье реки Святого Иоанна…
– Но слава подвига… Грубые натуры вроде вас не могут понять…
Они вновь начали неистово спорить, и самым пламенным спорщиком оказался брат Марк. Его слушали внимательно, ибо он был очень искушен в подобных делах, и поговаривали даже, что ни один дикарь не знал так хорошо, как он, любой водопад на бесчисленных реках, ручейках и речушках, будь то Лу на реке Святого Лаврентия, Кеннебек, Сент-Круа, Пенобскот или река Святого Иоанна.
– Эта тема их явно задевает за живое, – заметила Анжелика графу д'Урвиллю, стоявшему рядом с ней.
– Если бы вы знали те края, вам это было бы понятно, – сказал молодой нормандский дворянин. – Кажется, что вся жизнь там зависит от движения воды. Она – вокруг вас, и вы – в центре этого кипящего котла. В лесу стоит гул водопадов…
– Если бы по крайней мере не приливы в одиннадцать туазов, – говорил Дефур.
– Но ведь есть приливы в одиннадцать туазов, – торжествующе возражал Виль д'Авре, – а то и в двенадцать, как мне говорили, а в Средиземном море они не достигают и туазы. Отсюда можно лишь заключить: мы находимся в стране удивительных феноменов, и потому нам зачастую приходится и в поведении нашем выходить за рамки привычного.
– В Бретани, на ее восточной оконечности, случаются приливы в восемь туазов, но бретонцы же не становятся от этого сумасшедшими.
– Они хуже, чем сумасшедшие. Люди в один голос признают, что бретонцы не такие, как все, во всяком случае, это публика особая. Но вернемся к нашему Французскому заливу. А что же может здесь вызывать такие мощные приливы?
– А я знаю, – сообщил один из матросов с «Сердца Марии» – он как раз был бретонцем. – Мне это приятели из Сен-Мало объяснили. Они с незапамятных времен каждый год отправляются туда рыбачить, а до них – их отцы, еще до того, как там Колумб появился. То есть они все секреты побережья знают.
– Ну и что?
– Они говорят, что когда-то, давным-давно, таких приливов не было, но явилось морское чудовище, огромное, длиной в несколько миль, оно забилось в подводную расселину и лежит там. И с тех пор, когда оно переворачивается, море выходит из берегов.
– Замолчи ты, нечего чепуху молоть, – воскликнул Колен, услышав смешки со всех сторон. – В наше время такие истории уже не рассказывают.
– А почему это вдруг? – возмутился оскорбленный матрос. – Мне люди из Сен-Мало даже рассказывали, что со стороны пяти островов, напротив Парсборо, бывает видно, как под водой блестят глаза чудовища. И полморды вроде бы у него в Зеленом заливе, а полморды – в Шигнекто, прямо у входа в Малый Кодиак. Оттого-то там все так бурлит, когда он пытается закрыть пасть.
– Помолчи, помолчи, милейший, – снисходительно увещевал Виль д'Авре, – если бы господин де Пейрак тебя слышал – он ведь человек ученый! – тебе бы не поздоровилось.
Но на моряков объяснение бретонца произвело большое впечатление.
– А почему же это не объяснение, даже если оно, по-вашему, и не такое ученое, господин маркиз, – выпалил другой бретонец, пожелавший вступиться за земляка. – Вот ведь У нас, в Бретани, не так давно возле Пон-Бриека земля стала ходуном ходить. Тогда волшебник Мерлин землю приказал разрыть, а там – два огромных дракона, один белый, другой красный… А здешние края на наши очень похожи. И из Сен-Мало всю жизнь во Французский залив ходят, так конечно, они про здешние места много чего знают. Это ж все-таки ненормально, что море вдруг ни с того ни с сего подымается, а позже обратно возвращается, как будто его что-то из глубины толкает и потом обратно зовет. Мы-то, морские жители, на морском берегу родились и выросли, так мы к этому привычные и о том не размышляем, но все ж таки какая-то причина быть должна.
Виль д'Авре вынужден был признаться, что и для него это явление оставалось загадкой.
– А может быть, тому причиной скопища рыб, когда они плывут, обгоняя друг друга, на нерест, – высказал свое соображение брат Марк. – Что касается Французского залива, то это объяснило бы его отличие от других мест, ведь здесь несметное количество рыбы, а есть еще и тюлени, и киты…
Колен с сомнением покачал головой, маркиз поморщился.
– Нет, ваше рассуждение меня не удовлетворяет… А, вот и граф возвращается, кто знает, может, он и сможет нас рассудить.
* * *
Дело с английскими пленниками уладилось довольно быстро, или, по крайней мере, были заложены основы соглашения, к вящему удовлетворению оскорбленных абенаков. Речь не шла о детях белых людей, что упрощало задачу, и Уауенуруе-Жером не слишком настаивал на своем желании увезти с собой в рабство своего вспыльчивого пленника, преподобного Пэтриджа, и согласился, как ему предлагал Пейрак, на груду синих и пунцовых лимбургских одеял. Одеял этих было как раз столько, чтобы кипа их оказалась высотой с вышеозначенного пленника, что явилось неплохой добычей.
Этот торг вывел пастора из себя, и он, призвав на помощь Священное писание, громогласно проклинал индейцев, те же покатывались со смеху.
Теуенан-Мишель, напротив, весьма сожалел, что не может взять с собой мисс Пиджон в миссию Святого Франциска под Квебеком. Она была немного старовата, но добрая, деятельная и не робкого десятка. Французы охотно выкупили бы ее, чтобы окрестить. Но за пригоршню раковин из южных морей он согласился оставить англичанку ее единоверцам.
– Граф, рассудите нас, – сказал Виль д'Авре, крайне возбужденный. – Я полагаю, вы-то сможете ответить на вопрос, или, скорее, на вопросы, которыми мы тут задаемся. По порядку. Во-первых, что за феномен вызывает чередование приливов и отливов. Во-вторых, откуда, в частности, в нашем Французском заливе эти огромные приливы, по воле коих за несколько часов пейзаж так преображается и становится почти неузнаваемым? Вы высаживаетесь на берег у опушки леса, а через шесть часов на том же самом месте оказываетесь у подножия скалы. Есть ведь над чем задуматься?
Жоффрей де Пейрак обвел собравшихся дружеским взглядом и улыбнулся.
В тот день граф был одет в простой камзол темно-зеленого бархата, очень любимый Анжеликой: в нем Пейрак был в тот день, когда она встретила его в Ла-Рошели. Он охотно надевал его, когда напряжение спадало, и он знал, что не должен держать в руках сложную ситуацию или же повелевать ею. Сегодня Анжелика ощущала, что он словно успокоился и теперь безо всяких задних мыслей, с удовольствием идет к этому обществу, куда влечет его интерес к людям самым разным. Все они были преданы ему или же к нему расположены, косвенно признавая его присутствие здесь и необходимость этого присутствия среди них. В этом было что-то новое. Анжелика смотрела на Пейрака. Он стоял в нескольких шагах от нее, приветливо глядя на окружающих, и во взгляде его, который подчас приобретал испепеляющую силу, но – она знала это – мог быть и страстным, и веселым – читалось сейчас столько добросердечия, что и сама она почувствовала себя умиротворенной.
Ей показалось, что серебряные нити на висках мужа стали заметнее, и сердце ее сжалось от нежности.
Анжелика ощущала, что души их еще истерзаны, однако в эту летнюю пору надо было слишком многое успеть сделать. Ну что ж, все несущественное мало-помалу отступит, и позже то незабываемое, что возникло в их любви в эти бурные дни, придет к ним во всем своем богатстве, во всех своих красках, неразличимых сегодня, в повседневной сутолоке. А сейчас они должны держаться стойко, не сгибаясь, ибо несут груз ответственности слишком тяжелый, чтобы позволить себе столь необходимую им передышку. Еще совсем немного – и они вернутся в Вапассу, «домой», – поправилась она, чтобы придать себе твердости. Лишь бы Жоффрей отказался от мысли, казавшейся ей столь опасной, – отправиться в Квебек, – Я охотно отвечу на первый вопрос, – сказал Пейрак, – но мне бы хотелось, чтобы это сделал вместо меня кто-нибудь из вас. Я обещаю награду тому, кто доберется до истины, призвав на помощь рассуждение и наблюдательность., – Итак, господа, все вы сроднились с морем и за время ваших странствий почерпнули немало сведений. Поройтесь же в памяти, сделайте выводы из вашего опыта, и вы незамедлительно, я в этом уверен, подойдете к научному и математически выверенному ответу на вопрос – что же вызывает приливы на нашем земном шаре. В ответ кто-то переглянулся, кто-то стал шептаться в сторонке, кто-то погрузился в глубокие размышления.
– Я вижу, Жан поднимает глаза к небу, – заметил граф. – Горячо, мой мальчик.
– Следует ли искать тайну приливов в звездах? – спросил Жан.
– Конечно же. Во всяком случае, в светилах, – послышался вдруг голос.
– Ибо приливы вызваны притяжением Луны.
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15