Глава 8
Лора. Карл
По кромке воды, цепляясь ручками за воздух и повизгивая от удовольствия, навстречу им бежал малыш.
Они прогуливались по плотному, утрамбованному приливами и отливами песку хмурого, неприветливого в это время года океана. Лора и Беа. Ну да, оказалось, что у Глаза было имя, и имя это звучало именно так — Беа. Какое-то время Беа бежала прытким крабиком рядом с Лорой. Тут-то они и наткнулись на малыша. Тот присел на корточки перед Глазом и протянул руку, чтобы его погладить, приняв, видимо, за собачонку. Беа перевернулась на спину и пощекотала ему ладошку своими лапками-ресничками. Мальчик залился счастливым хохотом. В этот момент подоспела мамаша и, схватив мальчонку под мышку, поспешила прочь. Глаз она явно не заметила.
— Меня могут видеть только дети, у них чистые души, они еще незнакомы с взрослыми критериями возможного и невозможного, — объяснила Беа.
— А как же я? — удивилась Лора.
— Ты исключение.
— Почему?
— Я тебе обязательно объясню. Чуть позже. Тебя нужно подготовить.
— Все это так значительно, как если бы речь шла о главных вопросах бытия, — не без сарказма заметила Лора.
— Именно об этом и идет речь, — совершенно серьезно ответил Глаз. — Но ныряльщик должен знать, какую глубину могут выдержать его легкие, иначе — смерть.
— В смысле, ныряльщик — это я!
— Вот именно. Мы можем полагать, что способны создавать свою собственную реальность, однако может существовать реальность, которая создает нас и даже оставляет немного пространства для наших фантазий о том, что мы можем создать любую желаемую реальность, потому что эта реальность способна воплотить через нас любую свою фантазию. Подумай для начала над этим, — хитро прищурился Глаз.
Они были практически неразлучны уже несколько месяцев — как только Лора оставалась одна, рядом немедленно оказывался Глаз. Беа стала для нее абсолютно незаменимой — подруга, наперсница, терпеливейший слушатель и ненавязчивый гуру. Жизнь Лоры поменялась категорически за это время. Вернее, поменялось восприятие жизни. Она не понимала, как могла прожить больше тридцати лет с этим упрощенно сплющенным мироощущением ленточного червя. И как же это утомительно симулировать нормальность! Симулировать жизнь, удовольствие от работы, интерес к коллегам с их банальностями, вечным скулежом на все и вся, с их невоспитанными, избалованными хамски-проблемными и вечно чего-то требующими детьми. Вот уж воистину, лучше жалеть о том, что у тебя нет детей, чем о том, что они у тебя есть. Как надоело симулировать влюбленность, веселье, сочувствие к дуракам и лузерам. Притворяться, что не замечаешь наглости богатства и зависти неудачников, холуйства и агрессивности, лицемерия соучастия и открытого безразличия, маленьких и больших предательств. А главное, покоившегося под всем перечисленным абсолютного равнодушия всех ко всем — никто никому не нужен. Однако никто не преминет при малейшей возможности использовать другого себе на пользу.
И, о ужас, после Инициации № 1 выяснилось, что она симулировала даже оргазм — все, что она испытала до этого, было легкой весенней грозой по сравнению с бурей и смерчем Инициации; легкой волной, бьющейся о берег, по сравнению с цунами. Было от чего отчаяться.
Но теперь у нее была Беа.
Она постепенно проводила Лору по неизведанным кругам познания — мира, окружения, собственных чувств и мыслей. Стала для нее настоящим «третьим глазом», как ни забавно звучало это в данном контексте. Каждая Инициация, которую ей дарила Беа, открывала совершенно новые грани бытия. Сначала сознание Лоры становилось туманным, струйчатым и словно не расположенным ни к чему иному, кроме полного покоя. Потом начинались чудеса наяву.
Лора улетала птицей в поднебесье, опускалась морским скатом в подводные глубины, прыгала дельфином на волнах, петляла зайцем в чистом поле и падала кометой меж звезд и галактик. Легким движением ресниц Глаз перемещал ее на разные континенты, позволял Лоре почувствовать себя то воздухом, то каплей росы на траве, то звуком музыки, то счастливым в своей беспечности ребенком. Каждый раз осознавая, что это была именно она, Лора, возвращаясь в свою обычную оболочку, с точностью до малейших деталей помнила все немыслимое многообразие подаренных ей «практик». И каждый раз все более пресной казалась каждодневность со всеми ее ритуалами. Все скучнее — реальность с ее бедными перепадами, от ожидания к ожиданию. Все абсурдней и бессмысленней — жизнь «человека нормального». Лора рассказывала Беа все, делая признания, которые не осмелилась бы сделать даже самой себе. Беа ничему не удивлялась, ничего не объясняла, просто проводила ее через очередную Инициацию, позволявшую понять то, что невозможно было объяснить никакими известными Лоре словами.
— Я хочу помочь тебе найти гармонию между телом, интеллектом и эмоциями. Подключить тебя к тебе самой. Это кажется просто, однако мало кто этим владеет.
Но были и вопросы, на которые Глаз отвечать отказывался — откуда он сам взялся, зачем появился в Лориной жизни и чего, собственно, ему надо. Беа терпеливо объясняла, что должна сначала подготовить Лору к «новому» знанию.
Что могло быть таким новым после опыта всех Инициаций, через которые она прошла, Лоре было представить сложно.
Тем не менее рутина под названием реальная жизнь продолжалась. В ней даже кое-что изменилось — Дэнису дана была официальная отставка. За его скучную посредственность, вечное выяснение отношений и, главное, за полное отсутствие фантазии.
— Ты шкаф большой, да антресоль пустая, — сказала ему напоследок Лора.
В ее жизни появился Карл. Они уехали на три дня в Испанию, на Майорку. Он нашел удивительный отель, построенный еще в 30-е годы прошлого века и полностью сохранивший стиль ар-деко. Огромная балюстрада с колоннами с двух сторон была обрамлена широкими лестницами, благородно спускающимися к морю. Казалось, что из-за какой-нибудь колонны в любой момент может появиться Великий Гэтсби в исполнении Роберта Редфорда со всей своей свитой бонвиванов.
В первый же вечер Карл повез Лору в ресторан. На террасе, нависающей прямо над морем, был накрыт единственный стол с огромным букетом белых роз в центре. Вышколенный официант разлил шампанское по бокалам и удалился. Карл поднялся и с бокалом в одной руке другой взял за руку Лору и подвел к перилам террасы. Опустившись на одно колено, он поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — сказал он охрипшим от волнения голосом.
Лора стояла в полной растерянности. В горле застрял ком.
— Ты с ума сошел! — пробормотала она, откашлявшись.
— Нет. Я в здравом уме и твердой памяти. Прошу твоей руки.
— Но… но ведь мы еще даже не переспали. А вдруг мы не подходим друг другу? По темпераменту. Или еще по каким-нибудь причинам.
— Подходим! — твердо сказал Карл. — И если ты не согласишься, я… — Он огляделся. — Я брошусь в море. Прямо сейчас.
— Надеюсь, ты шутишь, — ошеломленно пробормотала Лора. — Мы не в кино.
Карл поднялся с колена, поставил бокал на перила и, одним махом перемахнув через них своими длинными сильными ногами, оказался стоящим на узеньком бордюрчике.
— Ну?! Да или нет?
— Прекрати. — Лора вцепилась в рукав его пиджака. — Это шантаж.
— Именно, — подтвердил Карл. — Так да или нет?
— Я не могу… вот так сразу… Мне нужно привыкнуть к этой мысли. У меня плохой характер… очень, очень плохой…
Карл высвободил руку из рукава пиджака, в который вцепилась Лора, потом другую и сиганул в море.
Лора, вскрикнув, ухватилась за перила и стала оседать на пол. Потом вскочила и, перегнувшись, попыталась разглядеть, что происходит внизу. Внизу, метрах в пяти, была только черная вода.
— На помощь! — завопила Лора изо всех сил.
Из зала ресторана примчались два официанта и несколько любопытных клиентов. Все, как по команде, перегнулись через перила.
Прибежал метрдотель с фонарем и, направив его вниз, попытался осветить место происшествия. В желтом круге фонаря все увидели плывущего кролем Карла.
— Эге-гее!.. — крикнул он и помахал всем рукой. — У меня все в порядке.
До берега было метров тридцать, и никакой опасности не просматривалось. Лора успела сбежать вниз и теперь наблюдала, как Карл в мокрой, облепившей тело одежде, без обуви, в одних носках выползает на берег.
— А вот и рыбачка встречает на берегу своего суженого, — выпрямившись и отряхнувшись, как собака, Карл протянул к ней руки.
И тут Лора поняла — это было самое красивое лицо, которое она когда-либо видела в жизни, потому что оно было воплощением мужской силы. В ней тут же зародился протест, чувство сопротивления и даже злости — и в то же время радости. Он смотрел на нее взглядом собственника. Это даже нельзя было назвать взглядом — это был акт.
Она попыталась сопротивляться.
— У тебя вид утопленника, утонувшего зимой и прибившегося к берегу только летом, — констатировала Лора.
— Ты станешь моей женой? Или я не двинусь с места.
— Нет-нет-нет, — согласилась Лора. Ее переполняла непонятная радость. И неизвестно откуда возникшая уверенность — вот оно, чудо. Она, как в сказке, нашла свою половину.
— Когда? — настаивал Карл.
— Как только вернемся в отель.
Утром за завтраком Лора смотрела на него с некоторым недоверием — неужели и вправду ей было так хорошо ночью? Их близость была как короткое замыкание, которое вышибает все предохранители, оставив ей только минимальный контроль над телом.
Дальше накал зависит от глубины пожара и количества горючего материала, собственно, любви.
Самое, наверно, замечательное, что есть на свете, — это качели между телесным и пронзительным интеллектуальным контактом с любимым. Когда прикосновение вызывает не только желание, но нежность и трепет. Когда через другого возвращаешься к себе совершенно просветленным и обновленным.
— Так хорошо с мужчиной бывает, только когда его любишь, — проговорила Лора, глядя ему в глаза.
— Счастье, когда у женщины в мыслях присутствует столько чувства. А в чувствах столько вкуса, что он и на избранный объект распространяется, — с улыбкой прокомментировал ее недоверчивость Карл. — А я так и вовсе обречен — мне больше никогда не будут интересны другие женщины, так как ты воплощаешь в себе всех женщин сразу. Ты — эпос. Они все были эпиграммами. Ты одной только ямочкой между ключицами способна свести с ума мир.
И покатились, как ручей по камням, счастливые влюбленные денечки. Недели. Месяцы. Оба по-своему сильные, яркие, самодостаточные, в их нежной любовной дуэли они возвели негласный принцип — ничто никогда не должно быть окончательным и определенным, кроме их любви, конечно. Они оба знали, что существуют только два способа прожить жизнь. Первый — будто чудес не существует. Второй — будто кругом одни чудеса. И, естественно, выбрали второй. И каждый стал главным чудом другого.
Карла порой пугала Лорина хаотичность, но он прекрасно понимал, что это только видимость, иначе она никогда бы не смогла достичь таких высот в своей работе и сделать головокружительную карьеру практически с нуля. Он смутно помнил ее на собеседовании, зато результат был ошеломляющий — из двенадцати клиентов девять открыто заявили, что хотят иметь дело исключительно с ней. Остальные трое владели только японским, которым не владела Лора. И на них приходилось на каждого по два сотрудника.
Лору же эта детская боязнь Карла хаоса только забавляла — сама она воспринимала его как естественный ход вещей. Она со всей серьезностью заявляла, что только дурак нуждается в порядке — гений овладевает хаосом, господствует над ним. По сравнению с Дэном Карл казался почти волшебником. У него был дар скрашивать все, к чему он прикасался, в том числе и Лорины будни. Он был изобретателен в мелочах, ненавязчиво заботлив и, главное, умел рассмешить Лору до коликов.
Дошло до того, что Лора поделилась с Карлом некоторыми Инициациями, называя их «волшебными снами» и уверяя в своей способности запоминать их в деталях. Самое сложное было найти соответствующие слова и образы, чтобы донести, не растеряв в них пережитые впечатления.
— Это похоже на марихуановые грезы, а может, кое-что и посильнее, — забеспокоился Карл.
— Не волнуйся, ни к какому наркотику я не притрагивалась ни разу в жизни. И это даже не принцип — обычная гигиена. Мне вполне достаточно пары бокалов шампанского.
К тому же Карл оказался неисправимым романтиком, что в Лорином окружении, да и вообще в сегодняшнем мире было абсолютной редкостью. Карл объяснялся ей в любви стихами французских поэтов, о которых Лора слыхом не слыхивала, писал настоящие письма, чернилами на красивой бумаге, которыми она зачитывалась.
Цитировал царя Соломона:
«В чем смысл жизни? Жизнь — это путь, цель и награда. Жизнь — это танец Любви. Ваше предназначение — расцвести. БЫТЬ — это великий дар миру. Ваша жизнь — история Вселенной. И поэтому жизнь прекраснее всех теорий. Относитесь к жизни, как к празднику, ибо жизнь ценна сама по себе. Жизнь состоит из настоящего. А смысл настоящего — быть в настоящем».
Карл уверял, что любит ее безумно, и умолял спасти ему жизнь взаимностью. И Лора таяла, таяла в его умелых объятиях. И, несмотря на пережитую Инициацию № 1, начала понимать, как важен в любви «человеческий фактор».
Порой настроение Карла менялось, и он заводил грустную песню.
— Когда я стану старым и немощным, а ты все еще будешь молода и прекрасна — ведь ты всегда будешь молода и прекрасна, — ты застесняешься меня, начнешь уходить одна из дома и, возвращаясь, будешь нести всякий вздор, чтобы меня не обижать. А я, в инвалидном кресле, буду слушать тебя и благодарить бога уже за то, что столько лет каждый день видел твое лицо… Ты ведь не лишишь меня этого? Не бросишь меня? — И преувеличенно заискивающе заглядывал ей в глаза.
— Брошу, брошу… — отвечала она, счастливо смеясь. — Уже бросаю.
Лора еще никогда в жизни не чувствовала себя до такой степени женщиной. Карл, казалось, давал ей неограниченную власть над ним. И при этом она была от него полностью эмоционально зависима. Но такая зависимость ее не только не тревожила, а придавала силы.
А недавно Карл совершенно поразил ее неожиданным предложением.
— Роди мне ребенка, — выдохнул он в самый пик коитуса. А потом повторил, уже более трезво: — Роди! Сына! Я хочу наследника. От любимой женщины. И поверь, я никому этого не предлагал до тебя. Даже матери Габи. Это была просто юношеская неосторожность. Собственно, поэтому я на ней и женился. Ни к чему хорошему это не привело. Ни для кого из участников, включая мою дочь.
Лора растерялась — Карлу не были свойственны такие откровения.
— Почему бы твоей дочери не родить тебе внука? Это было бы гораздо естественней в твоем возрасте.
— Это невозможно. — Тон его стал неожиданно резким. — Забудь этот разговор. Временная слабость. И правда, непростительно в моем-то возрасте. Извини.
Лора бросилась ему на шею, ей почему-то стало нестерпимо жалко этого гордого и нежного человека.
— Прости меня, пожалуйста! Я пока не готова к этому. Мне бы с собой разобраться. Но если бы я хотела ребенка, я бы родила его от тебя. Ты единственный настоящий, все остальные беспомощные подделки, бумажные куклы мужчинок. И плевать мне на возраст — это такая условность.
Однако на Лору этот разговор произвел очень сильное впечатление. Во-первых, ей никто до этого не предлагал ничего подобного, даже гражданский муж, с которым она прожила под одной крышей больше двух лет (с двадцати одного — до двадцати трех). А во-вторых, от Карла она ожидала услышать подобное предложение меньше всего. Он, несмотря на всю свою влюбленность, щедрость и романтические замашки, казался ей достаточно циничным для подобных предложений. Именно поэтому Лора оказалась абсолютно безоружной перед его очевидной искренностью. Она даже поделилась этим событием с Беа, несмотря на то, что по некоему молчаливому соглашению предпочитала не делиться с ней своими любовными похождениями. Они по-прежнему шагали по бесконечному пустынному пляжу. Вернее, теперь шагала одна Лора, Беа же предпочла перебраться к ней на плечо, к самому уху, щекоча его пушистыми ресницами.
— Я очень плохо разбираюсь в человеческих отношениях, у меня нет никакого опыта. Но если тебе с ним хорошо — это самое главное. Не зря я поспособствовала.
— Ты! Когда? Как?
— Тогда, на террасе. Вы оба были так заняты своими проблемами, что пришлось вас слегка подтолкнуть друг к другу. — Беа перебежала Лоре на ладошку. — А вот с потомством я бы тебе действительно советовала подождать. Еще пару Практик, и я попробую дать тебе новое знание. Надеюсь, ты будешь готова, и это не осложнит тебе жизнь.
