Глава 21
Всевсевсе. Приговоренные

День выдался как на заказ — веселое курчавое небо, полыхающие краски отцветающего лета, теплое неназойливое солнце.

Питер торжествовал — наступил его день. Судьба была на его стороне. Событие было придумано и организовано практически в его, Питера, честь, все элементы сошлись — дебильные дети, городская бюрократическая верхушка, срано-либеральная артистическая тусовка, иностранные гости. То есть все те, кого он ненавидел, против кого боролся. Брейвик мог ему позавидовать со своим бездарным молодняком.

Подготовился Питер тщательнейшим образом — автомат Калашникова идеально укладывался в футляр саксофона. Одна из организаторш этого сборища была его бывшая любовница, художница-перформансионистка, перешедшая на сторону врага — ее страстью стали эти недоделанные дети, на которых государство растрачивает его, Питера, налоги. Она и его пыталась привлечь к этой бездарной деятельности, но в этом случае Питеру не хватило сил играть в «человеколюбие», брезгливость и ненависть к уродству оказались сильнее. Теперь ему пришлось сделать ход назад, разыграть раскаяние и выказать желание поучаствовать во всей этой хренотени. Должен же был кто-то провести его на этот шабаш олигофренов через все кордоны охраны. Наивная дура Томки с ее расплавленными художественными мозгами прям растрогалась, когда ей позвонил ее бывший «скакун Пол», предложив свои музыкальные услуги.

— Видишь, ты из животного, пусть и прекрасного, превращаешься в человека, — довольным тоном констатировала эта экзальтированная сучка. Она всегда держала его за безмозглого жеребца.

Тем лучше.

Как же он их всех ненавидел. Прав, прав был его кумир — человечество просто подопытный материал, чудовищный избыток неудачников, руины. Этим баранам нужен пастырь. Мир хочет войны. Уже это понятно. Очищение геенной огненной. Геенна к старту готова. Уж он-то, Питер, никого не пощадит. И войдет в Историю. Да-да, с большой буквы. Он уже и имя себе придумал для будущих анналов — Безжалостный.

Карл накануне позвонил Тушканчику и предложил пойти в мэрию на выставку «неблагополучных», как их официально называли, детей. Он уже просил его до этого о дополнительном врачебном шефстве над ребятишками, и Тушканчик согласился. Это когда-то было темой его научной работы — дети с синдромом Дауна, — и он с ними немало работал.

— Тем более, доктор, что там будет одна из ваших новых пациенток — моя дочь Габриэла, — уточнил Карл. — А знаете ли вы, доктор, что внутри каждого человека, каким бы он большим и сильным с виду ни казался, сидит маленький, испуганный ребенок?

— Знаю, — отозвался Тушканчик. — При том что чем сильнее, независимее и брутальней он кажется окружающим, тем больше в нем этих слабых, уязвимых детей. Порой трогательных, порой, наоборот, дико озлобленных. Иногда в одном взрослом индивидууме таких эмбриончиков уживается до полудюжины. И они еще между собой, как говорит молодежь, «разборки» устраивают.

— Ну и сколько таких, на ваш профессиональный взгляд, во мне?

— На мой профессиональный взгляд, вы действительно большой и сильный человек. Очень добрый и открытый, несмотря на вашу «акулью» профессию. Просто вы насмерть травмированы вашей дочерью. В которой как раз таких маленьких вредных индивидуумов с целую дюжину наберется. И если вы не выясните ваши отношения раз и навсегда, это может разрушить вас обоих.

— Я… порой… я с ней чувствую себя абсолютно беспомощным, — признался Карл.

— Вы знаете, что даже для профессиональных психиатров небезопасно слушать шизоидов. А знаете почему? Потому что в их рассуждениях улавливается логика. Если ей следовать, можно обрушить собственный мозг. Так что будьте осторожны.

— Она только благодаря вам впервые согласилась увидеться со своей девочкой, Анжелой. И мне очень нужна ваша поддержка, никто не знает, как может повлиять встреча на обеих.

— Я уверен, что все пройдет хорошо, — заверил Тушканчик. — Уже тот факт, что Габриэла на это идет, говорит о многом. И эта встреча может оказаться ключом ко многим ее проблемам. Ну а девочка, я уверен, будет просто счастлива.

— Я очень надеюсь, что она решится забрать девочку домой. Тем более что Габи рассталась с мужем и первое время наверняка будет чувствовать себя одиноко. Неизвестно, кто в таком контексте кому больше нужен.

— Не беспокойтесь, я приду обязательно, психотерапевту очень важно видеть своих пациентов не в кабинетной обстановке, — голос его потеплел. — И эти дети меня очень интересуют, они, знаете ли, могут обладать очень сильным терапевтическим воздействием, схожим с гипнозом, например.

— Вы хотите поговорить с Габи до встречи?

— Это не обязательно, мне будет достаточно просто наблюдать за ними со стороны.

— К тому же я познакомлю вас с моей будущей женой. — В голосе Карла звучали нотки гордости.

— О, это замечательно! Надеюсь, не как с моей следующей пациенткой? — пошутил Тушканчик.

— Что вы, доктор! Она из редких нормальных и психически здоровых людей в моем окружении.

— Рад, очень рад за вас, — уверил Тушканчик. — До встречи в мэрии.

На следующий день Тушканчик в положенное время уселся в свой «Мерседес» и двинулся навстречу своей погибели…

Лора заехала за Барбарой и наблюдала теперь, как та одевается для «такого важного события».

— Когда будешь знакомить меня со своим женихом, не упоминай, пожалуйста, моего возраста, — в третий раз предупредила она дочь.

— Ни за что, мама, — заверила Лора. — Но, пожалуйста, не одевайся с ног до головы в свое «миссони», это не карнавал, а открытие детской фотовыставки.

— Но ведь там будут очень важные люди, из мэрии, например, из всяких благотворительных организаций. И, главное, твой будущий муж.

— И ты собираешься их всех напугать боевым раскрасом твоего нового «комплекта»?

— Ну почему, почему, Лора, ты всегда меня экзальтируешь?!

— Ну уж нет, если кто кого «экзальтирует», так это ты меня. А теперь еще намерена «проэкзальтировать» всех окружающих. Детей перепугаешь.

— Дети как раз любят все разноцветное! — Барбара собралась было обидеться, но в последний момент передумала. — Ну хорошо, я поменяю юбку на строгую, черную. Довольна?

— Вполне, — ответила Лора, почесывая за ухом развалившегося на ее коленях Отрыга, с удовольствием наблюдающего за перепалкой.

— Эх, — мечтал Отрыг, — хорошо бы она юбочку эту вязаную в шкаф забыла повесить, уж я бы ею занялся.

Но аккуратная Барбара не забыла…

Лора усадила ее, нарядную и возбужденную, в свою машину, и они двинулись навстречу своей погибели…

Габриэла умолила Карла заехать за ней, чтобы отправиться на выставку вместе.

— У меня может не хватить мужества. Я могу струсить в последний момент. Ты должен отрезать мне путь к отступлению, — убеждала она его. — Я просто не уверена в своих силах. Мне не только страшно, но и стыдно. Ведь она ждала меня все эти годы. Какое я могу найти оправдание такого предательства?

— Ей не нужны твои оправдания. Ей нужна ты. Эти дети не умеют судить и обвинять. Они умеют только любить. И они счастливы, когда кто-то соглашается быть объектом их любви. Анжела любит тебя все эти годы. Она ждет этого дня, как мы, взрослые, ждем появления на свет первого ребенка. И каким бы он ни родился, мы будем его любить.

— И это ты говоришь мне? Бросившей свое больное дитя? И пытавшейся забыть о его существовании?

— Ты не была взрослой. Ты сама еще была ребенком. Возможно, не совсем обычным. Сейчас ты повзрослела. Не меняются только глупцы и подлецы — ты не относишься ни к тем, ни к другим. — Карл и сам не был уверен, что его дочь не передумает в самый последний момент. Конечно же, он согласился сопровождать Габриэлу и присутствовать при первых минутах их встречи.

Он посадил ее, дрожащую, в свою машину, не позволив до этого выпить ни капли, даже «для храбрости». — Такие вещи должны делаться на абсолютно трезвую голову.

И они двинулись навстречу своей погибели…

Томки волновалась ужасно, что было ей несвойственно. Последние две недели она почти безвылазно провела со «своими детьми», как их мысленно теперь называла. С момента, как она начала работать с ними и близко общаться, в ней произошли какие-то изменения — на биохимическом уровне, как она была уверена. У нее появилось сначала робкое, потом все более твердое ощущение понимания смысла. Того самого, за которым все гоняются. И, в связи с этим, некой уверенности в нужности своего существования, чего ей не давало до этого никакое другое занятие, включая искусство. Она осторожно, на зуб, прощупывала это новое чувство и убеждалась, что оно и есть самое важное и настоящее из всех остальных. И к ней, само собой, пришло решение — усыновить ребенка из приюта. Вернее, двоих. Чтобы не мучиться выбором, она решила взять двух самых маленьких — полуторагодовалого мальчика, которого они нашли с Лорой в кустах в парке (бог послал), и трехлетнюю девочку-аутенка. И собиралась сегодня объявить о своем решении двум близким людям, Лоре и Карлу.

На стоянке машин, специально отведенной для VIP-ов, Томки встретила своего прекрасного раскаявшегося «апостола» с саксофоном в футляре, который небрежно болтался у него за спиной, и, взяв его под ручку — и обручившись таким образом со своей смертью, — отправилась навстречу своей погибели…

У Девочки сегодня был самый счастливый день в ее жизни. Карл нашел, наконец, ее маму и сегодня привезет ее прямо на выставку. Именно в этот замечательный день. Как же мама должна быть рада познакомиться со своей дочкой, ведь теперь о ней, о бедной, будет кому заботиться. И как мама только жила без нее, своей Анжелы! Кто же ее любил? Может быть, Карл? Ведь ее мама, так же как и она, Анжела, его дочка. Теперь Анжела будет любить их обоих… может быть, маму даже немножко больше, ведь Карла она любила уже и до этого, а маму будет любить с самого начала, так сильно, как ее никто никогда не любил. И жалеть. И еще девочка знала, что мама обязательно будет плакать. И даже написала ей немножко стихов:

Почему-то Анжела была уверена, что маму нужно не только любить, но и жалеть. Карла можно было просто любить, а маму, так же как и беспомощную подопечную малышню, нужно еще и жалеть. Но это ничего, у нее, Анжелы, любви и жалости столько, что на всех хватит. И звать она маму будет по имени. На тот случай, если мама стесняется такой некрасивой дочки, чтобы никто не догадался, что она ее родственница, пусть думают, что Анжела ей просто знакомая девочка. Главное, что мама сама будет знать, что Анжела ее настоящая дочка. А Карл так и сказал — ты ее настоящая дочь. А Карлу она верила, он никогда ее не обманывал. Это же не его вина, что он так долго не мог найти ее маму. Вон у других таких детей мам и вовсе нет. Габриэла. Такое красивое имя. Анжела сделает все, чтобы мама могла ею гордиться. Сегодня ей даже доверили перерезать ленточку, как самой старшей и ответственной. И она совсем-совсем не волнуется. Не то что вся эта малышня, которая чуть не визжит от счастья. И Анжела знает, что все пройдет хорошо, хоть у нее почему-то и болит сегодня весь день голова. И сон она видела какой-то странный — кровькровькровь. Но Томки сказала, что она, Анжела, ее главная помощница. И поэтому ей доверят открыть выставку. А еще будет живая музыка, пообещала Томки. Так и сказала, «живая». А Анжела никогда еще не видела живой музыки. Но Томки она верит, Томки тоже никогда не обманывает.

Анжела расчесала свои длинные белокурые волосы на прямой пробор и распустила их по плечам — так люди не сразу увидят ее лицо. Подумают, какие красивые волосы у этой девочки, может, она и вправду ангел. Не зря же ее так назвали. И Анжела, отвернувшись от зеркала, отражавшего ее не такое, как у всех, лицо, счастливо рассмеялась.

А сейчас нужно помочь собраться малышне, она и так завозилась тут со своими счастливыми мыслями.

И Анжела, решительно тряхнув головой, отправилась навстречу своей и их, малышни, погибели…