Глава 19
Агата. Беа. Встреча

— Анэристический принцип — это принцип ПОРЯДКА, эристический принцип — принцип БЕСПОРЯДКА. С виду Вселенная кажется (невеждам) упорядоченной — это анэристическая иллюзия. В сущности, любой порядок «здесь» накладывается на изначальный хаос — в том же смысле, в каком имя человека скрывает под собой его истинное «я».

Зал был тот же. Количество мест то же. Изменился только состав участников. Сегодня здесь присутствовали так называемые «мировоззренцы». То есть ученые, считающие себя ближе к философским наукам, чем к точным.

— Реализовать этот принцип на практике — задача ученых, и некоторые из них думают, что это им удается, — продолжала Агата. — Но пристальное изучение показывает, что порядок растворяется в беспорядке, и это ЭРИСТИЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ. Надеюсь, эти простейшие понятия вам понятны.

— Можно это проиллюстрировать примером? — подал голос малюсенький человечек с курчавым венчиком волос вокруг головы.

— О господи, на все-то вам нужны примеры. И как вы собираетесь приблизиться к нашей сегодняшней теме — Антизнанию? Тоже ведь затребуете примеров. — Агата вздохнула еще безнадежней. — Ну, хорошо. Например, относительно суждения «Бог существует». Адепты любой религии не могут дать определение бога — он, по их же словам, непостижим. Равно как не могут объяснить содержание термина «существует» применительно к богу — ни размера, ни массы, ни цвета, ни запаха. Так как можно обсуждать суждение, не имеющее смысла даже для тех, кто его произносит? Это и есть пример эристической иллюзии.

Венценосная крошка покрутила головой, пытаясь понять по выражению лиц окружающих, насколько те в теме. Лица были непроницаемы.

— А теперь о главном, — произнесла Агата торжественно. — ПИЗДА!

Мировоззренцы как по команде вздрогнули.

— Это — аббревиатура, — пояснила Агата. — Проблема Индуктивного Знания из Данных Антизнания.

Теперь все захихикали: сначала один, а за ним и все остальные.

Агата удивленно оглядела собравшихся:

— Я сказала что-то смешное?

Хохот перешел в гогот — это была своеобразная разрядка на предыдущие четыре часа предельного напряжения. И маленькая месть «высшему» существу — все слышали, что с юмором дела у Агаты обстоят из ряда вон плохо.

— ПИЗДА бесспорно является матерью всех проблем, — бесстрастно продолжала Агата.

С мировоззренцами случилась истерика.

Агата выждала пару минут и продолжила невозмутимо:

— Как можно логическим путем прийти от конкретных примеров к общим выводам? Ну, например, кто-нибудь понимает, что такое музыка. Не в банальном смысле, а вообще, что это? Ведь это точно из других сфер, что-то чудесное. И близкое к этому — математика. Вот если люди исчезнут с планеты, математика останется? А музыка? Насколько мы знаем то, что знаем? Откуда взялась уверенность, что наших наблюдений за объектом и событиями достаточно для того, чтобы домыслить их прочие свойства? Или, как мы можем предсказать будущее, основываясь на знании прошлого? Не говоря уж о том, что мы пытаемся определить свойства бесконечного — непознанного на основании конечного — познанного. Это ли не абсурд?

— Абсерд, — вякнул кто-то, и утихший было смех возобновился с новой силой.

— Попробую объяснить вам нечто, что в принципе необъяснимо, — продолжала Агата как ни в чем не бывало. В нечувствительности аспергеров к юмору были все-таки свои преимущества. — То, что вам известно, не имеет никакого значения. То, чего вы не знаете, — гораздо важнее того, что вы знаете. Концепция Антизнания основана на структуре случайности в эмпирической реальности. Непредсказуемость чего-либо усиливает любой катаклизм в сотни раз. Типическое знание — это тирания коллективного, рутинного, очевидного и предсказуемого. Антизнанием правит единичное, случайное, невидимое и непредсказуемое. Знание — это то, что в принципе можно измерить. Антизнание — принципиально неизмеримо. Само понятие трудно постичь обычному человеческому разуму, пусть и сверхмощному — ни в какой мозг это не заложено. Он не в состоянии не только спрогнозировать аномалию, он не умеет ее даже заподозрить. А миром движет аномальное, неизвестное и маловероятное.

— Так зачем же тогда вообще нужна наука? — задал вопрос молодой брюнет с горящими глазами, похожий на опереточного цыгана. Он на протяжении всего собрания не сводил с Агаты восхищенно-страстного взгляда.

— Она служит глупым практическим вещам, — саркастически отреагировала крошка с курчавым венчиком. — Электричеством пользоваться или, там, на самолетах летать.

— Это значит, что Антизнание никакого практического значения не имеет? Как геометрия Римана — Лобачевского?

— Вы все умеете сосредотачиваться только на известном и предсказуемом, — снова вступила Агата. — А нужно, чтобы каждое экстремальное событие служило точкой отсчета, а не исключением. Например, никакие мои математические модели ничего не значат по сравнению с непредвиденным.

— Это значит, что чем больше информации, тем менее предсказуемо будущее? — «Опереточный» даже привстал со стула от возбуждения.

— Антизнание подразумевает, что математические формулы в попытках объяснения мира бесполезны. Зато мы можем попробовать посчитать искажения.

— Но зачем подсчитывать, если все опровергается Антизнанием? — задал вопрос самый пожилой участник с невероятно грустными и мудрыми глазами. — Тут содержится некое логическое противоречие, вам не кажется?

— Римский философ Лукреций Кар — «Вселенная не ограничена ни в одном направлении — ведь совершенно ясно, что вещь может иметь предел лишь в том случае, если вне ее существует что-либо. Поэтому во всех измерениях, будь то вперед или назад, вверх или вниз, Вселенной нет конца». К этому «вперед или назад, вверх или вниз» я бы еще добавила: и во всех неизвестных пока направлениях. Например, Других реальностях — параллельных, вертикальных, задомнапередных, вывернутых наизнанку, включая и вовсе не существующие… пока.

— Н-да-а, — промычал кто-то. — Общая сумма разума на планете — величина постоянная, а население растет…

— Практически любое Знание сопровождается массой парадоксов, в числе которых Антизнание именно этого конкретного Знания. Надеюсь, это понятно? Но противоположностью этого Антизнания может оказаться новое Знание. Или НЕ оказаться, приведя в тупик первое Знание. Это нужно иметь в виду при открытии любого нового закона математики, физики или вселенной. Иначе эти законы вовсе не имеют смысла. Надеюсь, и это понятно?

— О да, — иронически заметил маленький. — Это понятно, как дважды два — четыре. И что нам прикажете теперь с этим вашим Антизнанием делать? Куда его засунуть? Пересматривать ВСЮ науку? — Он явно не относился к поклонникам Агаты и по каким-то своим причинам смел ей если не противоречить, то противостоять.

— Антизнание можно отнести скорее к понятию метафизическому, а не научному.

— Этакая научная метафизика, — подытожил мудрец с грустными глазами.

— Платоническая складка — это то место, где наше представление о мире перестает соответствовать реальности, о чем мы не ведаем, — заключила Агата и добавила: — Вполне возможно, что сигналы внеземных цивилизаций прямо летают вокруг нас — просто у нас нет инструментов, которые могли бы их поймать и расшифровать. И единственный ключ к этому Антизнание.

В этот самый момент Агата увидела НЕЧТО — устроившееся прямо в центре стола, на нее взирал ГЛАЗ. Живой. Он проморгался, как бы от смеха, покрутился на месте и вдруг заскакал по столу в какой-то немыслимой первобытной пляске. Глазу, в отличие от всех остальных, явно было весело.

Он проскакал по головам мировоззренцев, исполнив на каждой некий ритуальный танец. Потом, подбоченясь, прошел вприсядку по всему овалу стола и, доскакав до Агаты, изобразил ей сложный реверанс, перебирая всеми своими лапками-ресничками. Вначале Агата решила, что кто-то из присутствующих решил позабавиться, выпустив на стол голограмму, и управлял ею пультом, спрятанным в кармане. Но, внимательно оглядев лица коллег, она поняла, что здесь нет ни одного персонажа, способного на подобное действо. Больше того, она поняла, что никто, кроме нее, никакого Глаза не видит.

По ее позвоночнику пробежал легкий сквознячок. Она протянула руку ладонью вверх и приблизила ее к Глазу. Тот немедленно воспользовался возможностью и, порхнув бабочкой, приземлился прямо в центре ее ладони. Агата, приготовившись к бестелесной голограмме, ощутила у себя на ладони легкое прикосновение ресничек, как если бы на нее и вправду села бабочка и щекотала ее теперь своими нежными крылышками.

Это озадачило ее еще больше — существо, похожее на глаз, имело физическое тело, а значит, было реальным.

Агата поднесла ладонь к самому лицу и слегка дунула на это необычное явление — на Глаз это не произвело решительно никакого впечатления. Он подскочил на своих ножках-ресничках и уцепился за кончик ее носа.

Такой фамильярности Агата стерпеть уже не могла. Она сделала движение рукой, как будто отгоняла назойливую муху. В ответ на это Глаз, превратившийся в крохотного паучка, заполз ей в ухо. Агата взвизгнула, как маленькая девочка, и энергично затрясла головой.

— А ну, вылезай оттуда, гадость такая. — Агата вскочила со своего кресла и запрыгала на одной ноге, склонив голову набок, как это делает человек, которому в ухо залилась вода.

И тогда ЭТО заговорило.

— Кончай свою бодягу, мам, поговорить надо.

ОНО выпорхнуло из уха и, снова превратившись в Глаз, уселось ей на правое плечо.

— Ты кто? — спросила Агата, скосив глаза.

— Все объясню, — пообещал Глаз. — Только для этого нам надо уединиться. И не забудь, что в данный момент за тобой наблюдает шесть пар глаз.

О боже! Агату тряхнуло, как если бы она коснулась оголенного провода — она и вправду выпала из настоящего, совершенно забыв, где находится.

Мировоззренцы все это время, приоткрыв рты и вытаращив от удивления глаза, наблюдали за странной пантомимой. Некоторые решили, что «богиня» таким образом пытается продемонстрировать им что-то наглядным способом, как это делают учителя, имеющие дело с умственно отсталыми детьми. Другие склонны были думать, что она, Агата, над ними просто издевается. Но в любом случае поведение «божества» на серьезнейшей встрече было до такой степени неадекватно, что присутствующие предпочли смириться, посчитав, что являются жертвами массовой галлюцинации. Они были наслышаны о способностях Агаты, в том числе и паранормальных.

— На сегодня все, — произнесла Агата и решительно встала. — Я, похоже, немного устала. Извините за неполный рабочий день, я распоряжусь, чтобы вам позволили прийти еще раз, в этом же составе. — И она быстрыми шагами вышла из зала.

Агата почти бежала по аллее парка, не замечая, как за ней целой маленькой бандой, прыгая с ветки на ветку, следуют белки. Глаз удобно пристроился у нее на плече, как если бы он там находился всегда. Наконец, чуть запыхавшись, Агата остановилась у самого края озера и присела на скамейку. Закинув ногу на ногу, она легонько похлопала себя по колену, призывая Глаз переместиться. Что тот и сделал.

— Ты есть что? — Агата вовсе не собиралась церемониться с непрошеным гостем, вопрос прозвучал скорее приказом к ответу.

— Не «что», а кто. Я твоя дочь. Вернее, одна из дочерей.

— У меня нет детей. Моя дочь умерла, едва родившись.

— Тебе прекрасно известно, что это не так. Но ты всю жизнь боялась узнать, что с ней случилось. Также тебе известно, что ты родила двойню. И умерла только одна девочка.

— Я ничего не боюсь! — Голос Агаты звучал уже менее уверенно. — Мне сказали, что умерли обе.

— И ты поверила?.. Хотя прекрасно слышала плачь новорожденной. Но ты так не хотела этих детей, что предпочла навязанный тебе вариант. Так было удобней.

— Ну, допустим. А ты-то здесь при чем? Какое ты отношение имеешь к моей дочери? Она, надеюсь, все-таки человекообразное?

— Я ее сестра. Неродившаяся. Вернее, родившаяся мертворожденной — она задушила меня пуповиной, спеша в этот мир. Но так случилось, что я не умерла до конца, моя сущность каким-то неведомым мне образом перешла в другую реальность. Как ты их там называла… «задомнапередных, вывернутых наизнанку». В общем, в метафизическую.

— Метафизических реальностей не бывает.

— Но ты же только что сама проповедовала нечто подобное.

— Ты хочешь сказать, что являешься примером Антизнания, о котором я только недавно догадалась? Значит, я была права в этом великом интуитивном озарении! И Другая реальность существует! И ты этому наглядный пример?

— Ну, если хочешь… А тебе это действительно важнее того, что ты узнала о существовании сразу двоих своих детей?

— Конечно! Это же переворачивает все представления о Вселенной. А детей может сделать каждый дурак. Кстати, а как ты там взрослела? Откуда в тебе человеческие понятия, если ты ни одного дня не жила в этом мире?

— Я взрослела вместе с сестрой. Все, что происходило здесь с ней, все, что она чувствовала и переживала, повторялось там со мной.

— О! — воскликнула Агата. — Доказательство эксперимента Аспека, который продемонстрировал, что две однажды соединившиеся квантовые частицы, будучи разделенными и разнесенными на огромное расстояние, остаются каким-то образом связанными между собой. Если изменялась одна частица, то другая тоже менялась, причем мгновенно. Ученые не знают механизма, как может происходить такое перемещение, скорость которого превышает скорость света, хотя некоторые теоретики полагают, что такая связь осуществляется через врата в высшие измерения. А ты что скажешь по этому поводу?

— Это главное, что тебя заинтересовало из всего моего рассказа? Понятно. Человеческие чувства и эмоции находятся у тебя на переходной стадии. Хотя это и не отменяет твоей гениальности.

— Ты обвиняешь меня в бесчувственности? Но я — аспергер, это особая форма аутизма. Вместо чувств и эмоций во мне очень сильно развито любопытство. И не только научное. Конечно, мне очень интересно то, что ты мне открыла.

— Никакой ты не аспергер. Ты просто связующее звено.

— Между чем и чем?

— Между этим Миром и Другим. Этой реальностью и Absolute Spase, Абсолютным Пространством. Поэтому многие человеческие мотивы тебе непонятны. Ты на них не реагируешь — у тебя задействованы другие рецепторы. Ты в каком-то смысле монстр. Или ангел. Кому как нравится. Полуреальность-полуфантом. Доказательство существования Антизнания, которое ты тщетно пытаешься объяснить тем, кому это в принципе не может быть понятно.

— Но… я же умею чувствовать. Голод, например, жажду, сексуальное желание. И получаю удовольствие от их удовлетворения.

— Это чувствуют твои человеческие органы, твоя земная биохимия. На данный момент они развиты сильнее, чем твои «потусторонние» качества. Я же сказала — ты в переходной стадии.

— Переходная стадия — это когда все чувства заменяет научное любопытство?

— Примерно. Из того же любопытства ты могла бы спросить хотя бы, как нас зовут, твоих дочерей.

— А я помню, как назвала вас для себя, когда вы были еще в моем животе, — Лора и Беа. Ты которая?

— Я Беа.

— А где Лора?

— Она жива-здорова. Процветает. Живет примерно в тысяче километров отсюда.

— Она обо мне знает?

— Нет, она не подозревает о твоем существовании. Ее, новорожденную, адаптировала бездетная семья, и она считает их своими настоящими биологическими родителями. Я в качестве странной подруги провела с ней много месяцев, но правды ни о себе, ни о тебе не раскрыла.

— Почему?

— Сначала хотела повидаться с тобой — нашей матерью, — чтобы понять, насколько мы все совместимы.

— И к какому выводу ты пришла?

— Я еще не решила. А ты? Тебе хотелось бы ее увидеть. Нормальную красивую взрослую женщину, а не черт-те что, вроде меня. Она, кстати, очень похожа на тебя. К счастью, только внешне.

Агата задумалась.

— А это возможно? — наконец произнесла она. — Ты, может быть, не в курсе, но меня отсюда никуда не выпускают, это своеобразная золотая тюрьма. Нужно заметить, что я сама ничего не имела против этого факта — у меня здесь есть все необходимое для работы.

— Вывести тебя отсюда мне ничего не стоит, это на уровне сложности какого-нибудь детского фокуса-покуса. Я просто вберу тебя в себя, отпечатаю на своей сетчатке, и ты окажешься там, где окажусь я.

— Ты что, можешь отменять время?

— Не только. Я могу отменять пространства. На какое-то время, — рассмеялся Глаз. — Но в данный момент речь не об этом, а о том, хочешь ли ты этого сама? И понимаешь ли, как может измениться после этого твоя жизнь?

— Но я же смогу сюда вернуться при желании?

— Не уверена.

— Не уверена, что смогу? Или что захочу?

— Не уверена ни в том, ни в другом.

— А как же наука? Главное дело моей жизни!

— Ты и так уже слишком много знаешь и поняла. Люди к этому еще не готовы.

— Но я же не могу остановиться. Мне необходимо идти дальше. И дальше.

— Может быть. Но уже не здесь, — ответила Беа неопределенно.

— Ты знаешь обо мне нечто, чего не знаю я сама?

— Сейчас намного важнее вот это твое решение. Ты хочешь познакомиться со своей дочерью? Все остальное зависит от этого.

Агата думала.

— И почему я должна верить всему, что ты мне здесь наговорил, чертов глаз? Может, ты вообще галлюцинация! — сердито произнесла Агата.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так. Ты меня видишь и слышишь наяву. Больше того, ты эмоционально реагируешь. Что тебе не свойственно.

— Предположим… — неопределенно откликнулась Агата.

— И много ты видела таких, как я?

— А ты таких, как я?

— У меня другие возможности. И другой уровень. Такие, как ты, меня не впечатляют. Ты существуешь в ряду других полупроводников. Ты мне любопытна в качестве моей собственной прародительницы.

— А ты мне в качестве феномена, умеющего перемещаться из одной реальности в другую.

— Сейчас речь не обо мне. О Лоре.

— Ты считаешь, я ей нужна?

— Всякому человеческому существу интересна своя прародительница.

— А потом? Что будет потом? Со мной?

— Я перемещу тебя туда, где тебе место.

— А это где?

— Это там, где тебе откроются все тайны, все разгадки, все самое главное, включая Знание и Антизнание. Туда, где существую я.

— Для этого мне придется умереть здесь?

— А ты этого боишься? Ты же сама говорила про «озарения», ради которых любой ученый готов отдать «руку на отсечение». Помнишь, тому бедному мальчику, у которого опухоль в мозгу?

— Но у меня нет опухоли в мозгу. И я не готова умереть в расцвете сил.

— У тебя нет опухоли. Но и сердца тоже нет, в «человеческом» смысле этого слова. У тебя есть только мощный разум и голые инстинкты. Страх смерти это один из этих инстинктов. Я его уберу. И твоя жизнь здесь покажется тебе абсолютно незначительной по сравнению с возможностями для твоего разума там. Относись к этому не как к смерти, а как к новому эксперименту. Другому существованию в Другой реальности, в Другой сущности.

— Ты хочешь сказать, что разум останется после смерти?

— Разум бессмертен. Вы еще называете это здесь «душа». А слово «смерть» можно заменить просто на слово «дверь». Ты войдешь в новую дверь. Но для этого придется захлопнуть эту.

— А… моя дочь? Она не будет обо мне горевать?

— Твоя дочь пока что даже не знает о твоем существовании.

— Ты хочешь, чтобы она, только познакомившись с матерью, сразу ее и похоронила?

— Не волнуйся, я сотру ей память о тебе и о себе. Оставлю некие смутные ощущения. У вас они еще называются «déjà vue».

— Тебя прислали за мной?

— Не совсем. Мне почему-то в виде исключения был дарен выбор. Между тобой и ею. Но для этого мне нужно согласие одной из вас. Лора еще не готова умирать.

— А мне, значит, самое время?!

— Вот именно.

— А ты жестока.

— Нет, я нейтральна. Но по вашей же, человеческой, психологии будет справедливей, если это будешь ты.

— Ты уверена? На мне держится вся передовая наука. Я несу людям знание.

— Не обольщайся по этому поводу — ты здесь не одна такая и являешься только случайным ретранслятором вечных знаний, ушедших в «другие миры». А люди сами все узнают. Вовремя. С тобой или без тебя. Зато ты там познаешь то, чего никогда не познаешь здесь. Например, Знание в Чистом виде.

— Такое существует?

— Конечно. Вы, так называемые гении, пользуетесь здесь его крохами.

— А Антизнание? Это ведь только мое прозрение. Никто-никто до этого не додумался.

— Это только часть Знания. С противоположным знаком. А в нем имеется несметное количество знаков, о которых ты в принципе не можешь догадываться. Человечество само относится к таким знакам. «Человеческий знак», меняющий содержание того, к чему он применяется.

— Я это подозревала. Но не могла ни во что оформить.

— Все твои прозрения, — это крохи от крох.

— А там это станет мне доступно?

— Там ты сама станешь частью этого.

— И у меня, как я понимаю, нет времени на раздумья?

— Ты уже подумала. Ты уже знаешь.

— Хорошо. Я готова.