Глава 14
Томки

Мастерская Томки — ателье — находилась в довольно вместительном лофте, оформленном в стиле русского авангарда 20-х годов, с макетами лестниц, уходящих в небо, подвешенных к потолку авиапланеров времен Первой мировой войны, и с плакатами из той же эпохи и конструктивистскими развалами по углам.

Лора совершала уже третий круг, не в силах оторваться от плотно развешенных по стенам фотографий — через три недели был назначен вернисаж, а значит, снимки переедут прямо в городскую мэрию, в самый престижный выставочный зал. А пока Томки собрала их здесь, у себя, размышляя, как лучше организовать экспозицию.

Увиденное привело Лору не просто в смятение — в некое высокое беспокойство души. Сердце прыгало, как мячик на резинке, — это были портреты детей с синдромом Дауна, в возрастном диапазоне от трех месяцев и до, возможно, двадцати лет. И были это лица ангелов — не человеков.

Фотографии, сделаные с невероятным мастерством, имели такое искусное освещение, что, казалось, каждое лицо находится под неким волшебным увеличительным стеклом, позволяющим заглянуть в самую суть изображенного ребенка.

Лица эти нельзя было назвать ни веселыми, ни грустными, в каждом из них было нечто, что заставляло думать о вечности, о сути бытия, как если бы на тебя смотрели марсиане и, проникая в самую душу, просили, нет, не ответов, — а просто взять за руку и полетать вместе с ними. Это были взрослые дети, в глазах которых было ГЛАВНОЕ понимание. Инопланетяне, залетевшие в нашу жизнь, чтобы разбередить сердца и сдвинуть с места душу. Инакомыслящие, инакочувствующие, инаковыглядящие.

— Когда?! Когда ты это сделала? Это совершенно потрясающе! Я не знала, что ты занимаешься фотографией! Да еще такой! — Лора с трудом подбирала слова, она слишком была охвачена чувствами.

— Я работаю с этими детьми уже почти год. И это изменило мою жизнь.

— Но ты никогда об этом мне не рассказывала! Ты что, считаешь, что я слишком испорчена, чтобы понять ТАКОЕ?

— Совсем нет. Просто об этом я не умею рассказать словами. Я ж не поэт, а только художник. Теперь вот, смотри.

Лора вглядывалась, вглядывалась и не могла наглядеться. В эти лица можно было всматриваться как в собственное отражение на водной поверхности. И искать за ним то, что было потеряно или утрачено.

Это был новый Опыт. Новая Инициация. Совершенная без помощи Глаза, а с помощью Томки, ее лучшей подруги, — оказалось, она знала то, чего не знала Лора.

Похоже, Томки абсолютно не нуждалась в пробуждении своего воображения — ей его было не занимать. Ну, в общем, Лора это давно подозревала. И теперь видела неоспоримые доказательства. «Значит, она всегда была такой, какой я только пытаюсь стать с помощью Беа», — подумала Лора.

— Знаешь, я вдруг поняла очень простую вещь — искусство должно быть про главное — иначе это не искусство. А сегодня назвать любое говно постмодернизмом — все равно что святой водой окропить. — Томки взяла Лору за руку и заглянула ей прямо в душу своими чуть разбегающимися в стробизме ореховыми глазами. — Больше того, жизнь должна быть про главное. Иначе это не жизнь. Понимаешь, нельзя отвлекаться на пустяки. Мы существуем в мире, где присутствуют жизненно важные сообщения. Их структура нетривиальна, она соизмерима со сложностью мира. Творчество есть акт моделирования сообщений. Находятся авторы — проводники, способные словами, текстом, формулами, языком выразить эту модель без профанации, демонстрируя адекватность мышления всей сложности мироздания. А эти дети — сами проводники. Их надо только понять.

О да, Лора теперь понимала, что хотела ей сказать Томки.

— Ну да, — медленно, как бы говоря с самой собой, кивнула Лора. — И Карл об этом говорит — форма может быть любая, если художник талантлив, а содержание, оно одно на всех — космическое одиночество.

— Вот именно. Он знает, о чем говорит.

— Значит, его можно чувствовать, даже не будучи художником? — удивилась своему открытию Лора.

— Посмотри, они же чувствуют.

Томки обвела рукой фотографии. Лора и Томки стояли посреди огромной мастерской, в окружении детских лиц с тем самым выражением космического одиночества в глазах, крепко держась за руки, бессознательно ища друг в друге сил и поддержки — не так-то просто оказалось переварить это знание.

— Господи, но как ты их нашла? Этих детей? Где? — очнулась Лора.

— Меня Карл попросил заниматься с ними какими-нибудь искусствами. Рисованием, например.

— Карл?! — Лора онемела от изумления. — А он-то какое отношение к ним имеет?

— Самое прямое — это он содержит пансионат, вернее, школу-дом-больницу для этих детей. Причем уже много лет. Я и сама не знала, пока он меня не «привлек». Была шокирована не меньше, чем ты. Он вообще удивительный человек, только с виду прост как тост, а на самом деле там настоящее патрицианство духа, бо-ольшая редкость в наши дни. К тому же добр и готов этой добротой делиться, что сегодня еще реже. А в остальном вполне обучаемый.

— Можно подумать, что ты меня уговариваешь. Почему же тогда сама с ним не осталась?

— Потому что меня он не любил, так, скоропостижный романчик, без последствий. А тебя любит.

— Как ты можешь быть в этом уверена? С его-то репутацией соловья-разбойника.

— Ло, он тебе сына предлагал родить! И никакой такой репутации — россказни завистливых дур. Просто ему с бабьем не везло. Включая доченьку. Такое бывает, и именно с натурами сильными. Слабаки, на своих комплексах тренируясь, такими виртуозами становятся, что в любой ситуации ориентируются, как гиены, — самые гадкие, самые подлые и самые живучие. А сильные и благородные, они-то в личной жизни и есть самые уязвимые.

Лора уже рассказала Томки о лондонском приключении. На подругу это особого впечатления не произвело.

— Каждый развлекается как может. Тем более когда есть таки-и-ие возможности. А приличных людей вокруг все меньше. А психически нормальных еще меньше. Ты вот — из немногих.

— Ты в этом уверена? Ты во мне ничего странного не заметила? За последнее время? — Лора была практически готова вывалить на подругу потустороннюю историю с Беа. — Ты находишь меня адекватной?

— Адекватной чему?

— Ну… этой… жизни.

— Вполне. Больше того, — Томки сделала вид, что присматривается, — расцвела, похорошела, вид иногда задумчивый, но это всем влюбленным свойственно. И не пугайся, пожалуйста, странностей — нестранные так скучны!

— Ну, да… — У Лоры даже заломило зубы от невыносимого желания поделиться сокровенным, но что-то мешало ей почти физически, как если бы она вдруг забыла слова, которыми возможно было бы описать все произошедшее с ней за последние несколько месяцев.

— Вы даже внешне потрясающе друг другу подходите, — заверила ее Томки.

— Конечно, банкир и маленькая банкирша — две финансовые акулы капитализма, — произнесла Лора саркастически. — Ну, совсем тебе не банально.

— Ага. Скажи еще, что богатым быть плохо — «бабки наглишен пиздунг». Пусть лучше все бедные будут, зато никому не обидно. Как в Корее. Никаких банков. А мелочь пусть в чулках хранят.

— Банкиров все ненавидят. Даже те, кто у них деньги держит, — грустно констатировала Лора.

— В этом мире практически все всех ненавидят, — вернула ее на землю Томки. — Бедные — богатых, и наоборот; правые — левых; умные — глупых; старые — молодых; блондины — брюнетов и вис верса. Верующие ненавидят неверующих, или верующих в другого бога. «Простой народ» ненавидит «сраных интеллектуалов». А от спеси и лицемерия элиты с души воротит. А в Карле ничего этого нет. Он участвует. И он видит — у него внутренний глаз есть. В душе. Или в кишках.

«Господи, опять про глаз», — подумала Лора. И тут же вспомнила, как Карл удивлялся: «Непостижимо, почему на тебя никто не оглядывается, ты же светишься! Как если бы в тебе отражалось солнце. Светящаяся женщина! Это же феномен, при твоем появлении все должны застывать как вкопанные, с открытыми ртами». И Лора не смогла удержаться от счастливой улыбки.

Это открытие Карла случилось вскоре после Инициации, особенной даже в череде особенных, через которую ее провела Беа. На самом деле, они все были особенными. А как еще определить эти ее выпадения из реальности, вполне сознательные, с последующим возвращением на свою же кухню и без повреждения психики и умственных способностей. Но эта Инициация была именно просветляющей. Полной главных мыслей, ощущений и смыслов. Как если бы Лоре позволили приобщиться к той реальности, где обитала Беа.

Нежданный порыв ветра подхватил Лору и завертел как пушинку. Теплый вихрь поглотил ее и увлек в стремительный поток красок. Небо становилось все ближе и ближе, пока Лора не почувствовала нечто совершенно незнакомое: будто ее собственную плоть обернули в иную плоть, мягкую и теплую, немного щекочущую. И она вдруг поняла, вернее, ощутила всем своим существом, что прикоснулась к самому главному. Теперь она могла бы объяснить устройство всего физического мира — от способов соединения атомов друг с другом до количества материи в нашей Вселенной. И поняла, зачем Вселенная нужна нам всем — она нужна нам как удобная квартира, некое помещение, которое было заранее для нас подготовлено. И для чего самой Вселенной было нужно, чтобы в ней появился такой обитатель — с интеллектом, сердцем и душой. Без человека у Вселенной не было бы необходимых средств, чтобы посмотреть на себя со стороны. Ведь что такое наше искусство, наша литература, поэзия, музыка, все, что мы умеем? Все это нужно, чтобы показать, как замечателен внешний мир, как гармонична природа. Для того чтобы увидеть свою красоту, Вселенной надо посмотреть на себя глазами людей.

По «возвращении» у Лоры осталось ощущение, что она стоит перед какой-то громадной стеной, за которой слышит голоса, и знает, что там чудесный и огромный мир, но никак не может передать окружающим то, что видит и слышит, потому что для того, чтобы это стало понятно остальным, не говоря уж о научном обосновании, каждый должен будет повторить ее, Лорин, опыт. Инициацию, которую дал познать ей Глаз — ее Беа. И Лоре хотелось крикнуть на весь мир: Высшая реальность — реальна! Она только неописуема.

Только кто ж ей поверит?!

Но Карл, похоже, просто почувствовал что-то своей влюбленной душой. Отсюда и «светящаяся женщина». И теперь эти дети… Эти лица на фотографиях — лица «оттуда». Здесь была какая-то связь. И Томки не могла этого не чувствовать — на то она и художник. Но пора было возвращаться на землю — в реальность настоящую.

— А как твой сексуальный шедевр? — наконец, поинтересовалась Лора личной жизнью подруги.

— К сожалению, оказался не многоразового употребления, — грустно улыбнулась Томки. — Но о нем больше неинтересно, он свое отслужил. Давай о тебе.

Как же хотелось Лоре рассказать Томки о Глазе! Может быть, именно ее это и не шокировало бы. Но после последнего разговора с Беа, особенно после ее заключительной фразы об убийстве… Что она имела в виду?! Что-нибудь метафорическое? По крайней мере, в здравом уме и твердой памяти ничего подобного Лора в жизни не совершала. Даже и метафорического. А бывала ли она в жизни не в здравом уме и твердой памяти? Теперь, после всех Инициаций, пройденных с помощью Беа, она не была в этом уверена. Да и само существование Глаза в ее жизни не соответствовало этому — «в здравом уме и твердой памяти». Скорее, наоборот. Может ли существовать такое, чего она про себя не знала? Но если не знала она, как могла знать Беа? Или Беа знает о ней больше, чем она сама про себя?

Лора замучила себя этими вопросами последнее время. И совершенно не к кому было обратиться за советом или хотя бы проговорить — это тоже иногда помогает. А Глаз исчез и уже больше недели не появляется. А вдруг навсегда? Лора за эту неделю поняла, как она привыкла к Беа, как ее не хватает теперь в жизни. Как посерели ее будни. Ей теперь и домой не хотелось возвращаться, настолько дом опустел. И Карл, как назло, уехал по делам.

— А мне нельзя с этими детьми пообщаться? — неожиданно для себя спросила Лора. — Может, я смогу быть им чем-нибудь полезна?

— Можно, конечно. Тем более неизвестно, кто кому полезней, мы — им или они — нам. Я ведь с ними не только ради них, но и для себя — чтобы узнать о себе то, чего не знаю. Это дети особенные, у них душа нараспашку, в прямом смысле слова. Их нельзя приручить и бросить — бог накажет, тот самый, в которого я не верю. Эта лишняя хромосома им не зря дана. Может, она у нас, у «нормальных», отнята, и найти ее можно только с ними. Благо, что они всегда готовы поделиться. С ними невинность теряешь.

— Ты считаешь, что я не совсем готова?

— Если честно, не знаю. Все зависит от того, насколько это порыв и насколько потребность, не побоюсь громкого слова, души. И конечно, не для того, чтобы убить время. Я вон свой «шедевр» притащила, хотела приобщить, думала, может, музыкой с ними займется… А у него рожа перекосилась, минут десять только и выдержал, такое впечатление, что он их стеснялся… и боялся — бежал как из чумного барака. А потом еще выдал: «Горе тому народу, в коем иссякло чувство достоинства, ибо дети его родятся уродами». По-моему, кого-то процитировал.

— Прямо тупой фанатизм какой-то! Как будто есть народы, у которых не родятся больные дети. Он у тебя случаем не из исламских фундаменталистов? Может, когда однажды исчез, в тренировках боевого джихада участвовал? — пошутила Лора.

— Вообще-то из необрезанных. Но кто их там разберет, одержимых. За это и был изгнан из моей жизни. Я ему теперь руки не подам, даже если тонуть буду. Так что, понимаешь…

— Понимаю. Мужик, он вообще послабее будет.

— Не всякий. Есть, конечно, пугливые «электрики», которые боятся взять бабу одновременно за две груди. А есть, которые берут сразу, целиком и на всю жизнь. Тут как раз разницу между ними и понимаешь.

— Ты про Карла?

— Вот именно. Убожество и благородство — вечная проблема.

Лора не узнавала свою легкомысленную подругу — интересно, кто изменился больше, Томки или она сама?

— Крылья в этой жизни надо выращивать, — сказал ей как-то Глаз. — И еще: ничего никуда не девается. Никаких скидок ни на прошлое, ни на будущее, ни на состояние души.

— Да и привыкаешь к этим детям, как к наркотику, только вместо вредных последствий можно, наоборот, себя обрести. Тем, кто готов, — заключила Томки.

— Я хочу попробовать, — твердо сказала Лора.

— Хорошо, — согласилась Томки. — Приходи для начала на вернисаж, там будут и их работы, и они сами. Наконец-то хозяева города подсуетились, огромный зал в мэрии под выставку выделили, представителей ЮНЕСКО позовут, какие-то детские фонды. В общем, настоящее событие. На открытие ожидается вся городская знать во главе с мэром и целая группа культурных и не очень деятелей.

— Приду, — сказала Лора, — и приведу неравнодушных.