Книга: Анжелика в Квебеке
Назад: ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. ПОСЛАННИК СО СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ
Дальше: ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. ПИСЬМО КОРОЛЯ

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ. КАЗНЬ ИРОКЕЗА

Пиксаретт исчез; поговаривали, что он дождался, пока река станет пригодной для плавания, и покинул остров, чтобы добраться до южного берега, около Лозон.
Анжелике хотелось повидать его. Однажды утром, выходя из церкви, она увидела старую женщину из племени абенаков. Та подошла к ней и заговорила. Она предупредила Анжелику, что Пиксаретт заходил навестить ее, когда возвращался от «жонглера». Он должен был защитить своих друзей от надвигавшейся беды. Но потом он собирался уходить.
— Уходить? — повторила Анжелика. — Что это значит?
— Не жди его. Он не вернется.
Анжелика не произнесла ни слова, пытаясь найти причину этому внезапному исчезновению. Женщина рассказала также, что Пиксаретту больше нечего делать в Квебеке. Он защитил ту, которая нуждалась в защите, и теперь ей предстоит победное восхождение. Враги повержены, упали перед ней, как подкошенные. Теперь будет лучше, если он покинет белых людей, оставит их наедине с их кознями. Нужно избегать своих друзей, чтобы скрыть от них свои суждения по поводу происшедших событий, это все равно, как отвести взгляд. Та, которую он защищал, обладает замечательными качествами, но он считал, что будет благоразумнее, если он оставит ее наедине со своими мыслями и делами. «Жонглер» предупредил, что она одержит победу, но это не означает, что путь к победе будет добрым и безмятежным. Но она победит. А он уходит. «А теперь мне надо идти, — добавил он. — Надо спасать Утси, ему грозит опасность».
— Он что, ранен, заболел или попал в плен к ирокезам?
— Нет, хуже! Он может лишиться своей души!
Пиксаретт сел в свою лодку и менее чем за неделю добрался до озера Святого Причастия. Деревья постепенно одевались листвой, кое-где на склонах появились цветы. Однажды вечером, на одной из тропинок, Пиксаретт столкнулся с разведчиком из военного отряда, ирокезов, которого звали Сакахез. Это была первая жертва его томагавка.
Когда нашли тело Сакахеза с разбитым черепом и снятым скальпом, то предводитель Пяти Народов Уттаке сразу понял, что в окрестностях бродит великий Пиксаретт. Сакахез был самым быстрым и ловким из его воинов. Только Пиксаретт, предводитель патсуикетов, стрелял быстрее Сакахеза.
Ночью Пиксаретт пробрался к ним в лагерь, убил двух воинов и снял скальп. Через пять ночей он повторил свою вылазку. Днем они не могли схватить его, он прятался на деревьях. Они прочесали все тропинки, но не нашли его следов.
На пятый день Уттаке, обезумев от ярости, отправил гонцов во все отряды Пяти Народов с посланием, которое гласило: «Вперед на Квебек!»
***
После купания в ледяной воде у Поля-ле-Фолле разыгрался бронхит Его жизнь была в опасности. Анжелика пришла навестить его в Отель-Дье и встретила у его кровати Базиля.
Они вышли вместе, и Анжелика заговорила о той дружбе, которая связывает серьезного торговца и этого весельчака.
— Мы подружились во время арестов бедняков, — сказал Базиль.
— А я считала, что вы — сын члена парламента, — удивилась Анжелика.
— Так оно и есть. И я собирался пойти по стопам моего отца, когда начались эти аресты.
Он рассказал ей о тех временах, когда Париж стал городом бандитов, воров и попрошаек. Чтобы очистить от них город, пришлось прибегнуть к единственному средству: собрать всех вместе и заточить вне поля зрения честных граждан.
Для этой цели были выделены специальные помещения, обнесенные высокими стенами. Были созданы военные отряды; круглые сутки они прочесывали город и забирали всех, кто им попадался, будь то нищие или сироты. Иногда они отлавливали свои жертвы с помощью тяжелой сети. Однажды вечером, возвращаясь из Сорбонны, студент Базиль заступился за какого-то бедолагу, которого преследовали стражники. Его арестовали вместе с его подзащитным и сковали одной цепью, затем поместили в подвал заведения Бисетр, предназначенного для сумасшедших. Их отправили туда, чтобы успокоить, ведь Базиль был ловким молодым человеком и при задержании оглушил одного стражника и ранил другого. Его приятель, которого звали Сумасшедший Поль, казалось, чувствовал себя в этом карцере как дома. Побеседовав с ним, Базиль нашел, что он умен и очень способный в учебе; он быстро выучился счету и чтению. Все это время г-н судья искал своего сына. Наконец он нашел его и освободил из плена. С тех пор Базиль возненавидел высокие стены и ограниченную линию горизонта.
Базиль не мог примириться с тем, что молодой человек, с которым он познакомился, останется в этом аду, как послушное животное. Он добился его освобождения и вместе с ним вскочил на первый же корабль, отплывающий в Канаду. Со своим отцом он сохранил прекрасные деловые отношения: тот подыскал ему место в компании, акционером которой он являлся, и спустя несколько лет их уже все знали как г-на Базиля из Квебека со своим приказчиком и тюремным братом, Полем-ле-Фолле.
— Иногда он доставляет мне неприятности разного рода: ворует, получает выговоры от духовенства… но он свободный человек, и я очень ценю его. Он убирает в доме, знает в нем каждый уголок, следит за моими дочерьми как брат и в курсе всех финансовых вопросов каждого жителя нашего города.
— Мне понравилась ваша история, — сказала Анжелика.
— Не обманитесь! Ведь я всего лишь ловкий торговец.
***
Да наступит ли когда-нибудь весна?
— Весна, — говорила Полька, — в наших краях ее почти не бывает. Сразу наступает лето. А весна как Сильфида, парит в небесах, опьяняет вас и исчезает до того, как вы успеете схватить ее. Холод сменяется снегопадом, затем заморозки, никогда, никогда земля не расцветет по весне. Это как давний сон, который лучше забыть и не мучить себя напрасными надеждами.
Трудно представить себе, что наступит тот день, когда доктор Рагно со своим выводком из десяти детей отправится в Отель-Дье с букетами цветов, выращенных в своем саду. Однако река постепенно освобождалась ото льда, лучи солнца отражались в воде вместе с белыми облаками, переливалась на волнах, то тут, то там пробивавших себе дорогу. Индейцы сдирали кору с вязов и берез, сшивали ее и укрепляли на своих лодках, пропитывая смолой. Скоро вся флотилия будет готова к плаванию и легкие каноэ устремятся во все стороны света.
Часто шел мокрый снег, а после него поднимался густой и плотный туман. Холодный сухой ветер срывал с крыш ледяные сосульки и разбивал их, как стекло, вдребезги. Прохожим нужно было быть осторожнее: ведь ледяная глыба, сорвавшаяся с крыши, была опасна для жизни. Ноэль Тардье де ла Водьер полностью пришел в себя после пережитых потрясений и обнародовал новые предписания. Каждый гражданин обязан очистить свою крышу и сбросить с все снег, приняв меры необходимой предосторожности. В особо опасных местах необходимо поставить заграждения, чтобы прохожие обходили их посередине улицы. На реке начались приливы и отливы. Последние льдины, как куски стекла, проплывали по широкой водяной глади и нехотя покидали свои белые владения. В первые майские дни группа детей-семинаристов, одетых в черные сюртуки и радостно щебечущих, как птицы, выпущенные из клетки, отправилась на Бурный Мыс, чтобы оттуда наблюдать за прилетом диких гусей, предвестников весны.
На склонах холмов в Бопре еще лежал снег, но в долине, где находилась ферма Его Высокопреосвященства и школа искусств и ремесел, дети уже могли приступать к летним сельскохозяйственным работам, которые отвлекут их от монотонных часов, проведенных в семинарии. Они поставят новые ограждения, очистят поля, будут ухаживать за скотом, вместе со своими старшими товарищами они научатся столярному делу, а также таким ремеслам, как резьба по камню, производство изделий из железа, раскрашивание, словом, всему тому, что может стать для них источником существования в дальнейшем.
В городе после таяния снега то тут, то там обнаруживались различные предметы: одежда, носовые платки, обувь, зонтики, разнообразная утварь и инструменты: то, что было забыто, потеряно, унесено бурей и что скрывалась под толщей льда и снега.
Иногда обнаруживали и тела…
Нашли тело Жанны; в Квебек привезли тело Мартена д'Аржантейля, которого выбросила на берег река Монморанси, освободившаяся от ледяного плена. Его смерть никого не взволновала. Всего лишь несчастный случай. Правда, многие задавались вопросом по поводу индейской стрелы между лопатками мертвеца. Увидев тело Мартена, Вивонн был очень взволнован и припомнил кое-что из того, что слышал от него ранее и чему не придавал значения.
Его сестра была уверена, что Анжелика была одним из участников убийства Дюшеса, и необходимо было провести дознание. А что означала эта стрела? Что убийца — индеец? Или же он ирокез? Где это произошло? Когда? Никто не решался вытащить стрелу из тела, которое необходимо было захоронить как можно быстрее.
Все только и говорили об этой стреле, и в конце концов в умах произошла изрядная путаница. Случилось так, что именно в это время абенаки с побережья реки Святого Франциска взяли в плен одного ирокеза. Абенаки рассказали, что ирокезы собирают большие силы, видно, готовятся к походу. Одни называли цифру тысяча человек, другие — две тысячи…
Пленного ирокеза привели к губернатору, но тот не сумел вытащить из него ни слова. Затем его отдали индейцам, из племени гуронов: они потребовали его выдачи, чтобы предать его смерти согласно их обычаям. Раньше ирокезы и гуроны были почти братьями, но сейчас они стали смертельными врагами. Чтобы доказать превосходство своей расы, они использовали при допросах пленных самые изощренные пытки: в то же время умереть от жестоких пыток сильного и ненавистного врага было мечтой каждого воина.
Подобное испытание было равносильно чувству долга, и ирокезы, и гуроны готовились к нему с детства. Ирокезы на протяжении полувека истребляли гуронов целыми племенами, за что получили прозвище «похотливые гадюки». Теперь же к гуронам вернулось право предать смерти ирокеза.
Пленный заявил им, что самое ужасное для него, почетного воина, то, что он умрет от рук паршивых собак, этих гуронов, жалких дрожащих тварей.
Начало было сделано. Жертва оскорбила своих палачей, продемонстрировала свое презрение к подлым трусам, малодушным и невежественным. Абенаков уже не интересовала судьба захваченного ими ирокеза. Сейчас их волновало то, что ирокезы собирали большие военные отряды, лес кишел ими: казалось, они готовятся к наступлению на Квебек, но точно никто не мог знать об их намерениях.
Гуроны устроили для пленного небольшое пиршество, а затем отвели его к месту казни, прославляя храбрость воинов и напутствуя его словами: «Мужайся, брат…»
Они воздвигли столб невдалеке от последних уцелевших домов Нижнего города, привязали к нему пленного и разожгли рядом костер, чтобы раскалить в нем орудия пытки. Ирокезу предстояли самые изысканные пытки, во время которых он не должен был ничем выдать свое страдание и боль. Только такое поведение во время казни свидетельствовало о благородстве жертвы.
Беранжер-Эме вихрем ворвалась к Анжелике; волосы ее были в беспорядке, та сама она казалась на грани нервного срыва.
— Анжелика! Это ужасно! Я не могу больше это терпеть, это выше моих сил!
Ее дом был недалеко от места пыток ирокеза, и вот уже целый день и ночь ее одолевал запах паленой кожи. Кроме того, на нее наводили ужас воинственные песни в яростные возгласы гуронов, когда ирокез, вместо того чтобы стонать и просить о пощаде, отвечал на их пытки оскорблениями и перечислением собственных подвигов, а также родственников и друзей гуронов, которых он лично убил. Он не скупился на детали, описывая, каким мукам он их подверг, что, естественно, только разжигало ярость его палачей. Наконец он замолчал, но жизнь еще теплилась в нем, наступила вторая ночь ужасов.
Время от времени к нему спускался преподобный отец Жоррас, иезуит; он осматривал его и ждал, что тот подаст знак и решит наконец обратиться к Господу.
Религиозные служители уже молились за него, не дожидаясь знака от ирокеза. Пройдя через крещение кровью, он так и так очутится на небесах, но все желали, чтобы он продемонстрировал, что он идет туда по доброй воле.
Беранжер уговаривала отца Жорраса, чтобы он вмешался и ускорил смерть несчастного, но священник лишь покачал головой. Нельзя нарушать обычаи гуронов, да и сам ирокез будет оскорблен подобным покушением на его героическую смерть.
— У мужчин просто нет сердца, — сказала Беранжер. — Господин де Фронтенак отказал мне по тем же самым причинам. Он заявил, что ему очень жаль, что запах доносится до его дома, ведь они так близко устроили место пыток, но он не в силах ничего изменить. А ваш муж вполне резонно возразил мне, что он не может вмешиваться в существующие отношения французов с местными племенами.
— Но почему вы пришли ко мне?
— Потому что вы — женщина; кроме того, говорят, что вы умеете разговаривать с этими индейцами.
Анжелика была в раздумьях. С одной стороны, она разделяла чувства Беранжер; с другой — понимала, что подобное вмешательство идет вразрез с устоявшимся тяжелым и подчас жестоким укладом жизни индейцев в Канаде, не имеющим ничего общего с европейским. Если бы Пиксаретт был здесь, она бы попросила его, и он одним ударом томагавка расплющил череп пленного; ему никто не осмелился бы противоречить, его все боялись.
— Эти дикари, они ужасны! — повторяла Беранжер-Эме и дрожала от страха. — Ах, зачем я приехала в Америку! Моя мать предостерегала меня.
Обе женщины сели в карету г-на де ла Водьера и вышли в Нижнем городе. В конце улочки были видны огни пламени, они вонзались в небо и освещали место пытки. Они оставили карету на краю дороги и дальше пошли пешком.
Ни лакей, ни кучер не поспешили вслед за дамами, они посчитали их поступок чересчур дерзким. Лакей сделал лишь несколько шагов, затем остановился.
Они, конечно, боялись этих краснокожих дьяволов, исполнявших около костра свои странные танцы и бивших в барабан, получавших удовольствие от жестокой мести, которой, казалось, не было конца.
При виде этого спектакля и вновь ощутив запах горелой кожи, Беранжер потеряла все самообладание. Она остановилась, ее начало тошнить. Анжелике пришлось идти дальше одной.
Приближаясь к месту пытки, она старалась не смотреть в ту сторону, где висел на столбе человек, с подожженной кожей, с которого уже сняли скальп, и кое-где была содрана кожа узкими полосками. Из раны на боку текла черная кровь. Казалось невероятным, что жертва еще жила, и однако это было так. И гуроны, и ирокезы путем длительных опытов научились поддерживать жизнь человека под жестокими пытками.
У ног ирокеза молодые индейцы разожгли костер, и угли его жарко горели, накаленные до предела. Время от времени воины разогревали там орудия пыток, а потом снова подходили к пленному, выбирая новый участок тела для истязании.
Анжелика остановилась в нескольких шагах от Одессонка, предводителя гуронов.
Он заметил ее и приблизился к ней высокомерной походкой. Его гладкое лицо с расплывчатыми чертами напоминало бы лицо пожилой полной женщины, если бы не яркое оперение на лысой голове и жесткое выражение глаз. Это был ловкий воин, высокого роста и с сильными мускулами.
Анжелика заговорила вполголоса.
— Одессонк! Прости мне мою слабость. Я пришла просить тебя смягчить твое неукротимое сердце, видя, как страдает мое. Прекрати пытку ирокеза… Прикончи его! Неужели ты не удовлетворил свою жажду мести? Ты подверг своего врага всем возможным испытаниям. Никто не упрекнет тебя в том, что ты из презрения к нему не использовал все пытки, достойные самого отважного воина. Убей его, умоляю. Пощади нас, ведь мы не привыкли так долго хранить ненависть в наших сердцах, ведь они не были закалены в битвах… Ты — христианин, и ты понимаешь, что мы не так сильны духом, как вы; мы слишком сильно страдаем и проливаем горькие слезы перед изображением Господа нашего, прикованного к кресту. Убей его, Одессонк, убей ударом твоего томагавка . Этим вы докажете всем, что вы мужественные воины.
Гурон был невозмутим. Ее просьба была возмутительна, ведь речь шла о престиже его людей и его самого. Если он уступит ей, то на него падет подозрение, что он чересчур мягок со своими врагами, что он забыл своих братьев, умерших в жесточайших муках в плену. Он будет с презрением отвергнут своими воинами.
— Обида, которую ты нанесла мне, выше горы Катарунк, — сказал он. Она не поняла, что означали его слова: отказ либо признание ее превосходства. Она вздохнула, увидев, как он поднес руку к поясу и отстегнул свою палицу с круглым наконечником из белого камня.
Не сводя с нее глаз, он несколько раз подкинул на ладони оружие, желая получше захватить его.
— Я буду благодарна тебе, Одессонк, — прошептала Анжелика, в ее тоне слышалось смирение, а губы подарили индейцу мягкую улыбку. — Я никогда не забуду твоей жертвы, и если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, я все сделаю для тебя.
Одессонк сжал палицу в кулаке, затем посмотрел на пленника. Он еще колебался. Помимо своей воли Анжелика повернула голову и увидела на окровавленном лице блеск живых зрачков. Ирокез издали следил за их разговором и понял его смысл. Анжелика прочитала в его взгляде готовность капитулировать: пленный был благодарен ей, он больше может не бояться, что ему не хватит сил принять смерть, как подобает мужчине.
Он что-то прошептал, почти прохрипел. Увидев, что Одессонк принял какое-то решение, один из гуронов с раскаленным топором в руках, который он собирался вонзить в бедро пленника, остановился и обратился к нему. Неужели Одессонк решил прекратить пытки, не дожидаясь, когда ирокез отдаст концы. Одессонк возразил ему, что нужно пощадить ранимые сердца белых женщин, ведь он сам — христианин. И он приказал всем отойти в сторону. Воины прекратили свои пляски, умолк барабан. Все молчали. Палачам даже было на руку закончить истязания этого ирокеза, потому что в последнее время они отвыкли от столь длительных тяжелых церемоний.
Воин, державший топор, отбросил его далеко в сторону, больше он ему был не нужен.
Ирокез сделал неимоверное усилие, чтобы хоть чуть-чуть распрямить свое окровавленное и истерзанное тело на столбе пыток.
Одессонк с томагавком в руке решительно зашагал к человеку, который наконец-то обретет смерть,
***
Прежде чем умереть, ирокез сказал несколько слов.
— Сюда идет Уттаке. Он убьет всех вас, паршивые собаки!
Это высказывание было расценено как добрый знак, открывший пленнику дорогу в рай.
А г-н де Фронтенак вместе с г-ном де Кастель-Моржа решили повидать предводителя Пяти Народов.
Вокруг Квебека собирались воины из племен алгонкинов. гуронов и абенаков, все только и говорили, что о войне, и к разговорам примешивались звуки барабанов.
Одессонк обратился к своим молодым воинам: «Братья, пришло время собрать все свое мужество и заполнить стрелами ваши колчаны. Мы не должны допустить, чтобы, в ваших лесах распевали песни войны. Мы развеем нашу скуку и научим наших врагов проигрывать нам».
Г-н де Фронтенак и г-н де Кастель-Моржа вопросили графа де Пейрака сопровождать их во время визита к Уттаке. Несмотря на то, что они отправлялись на мирные переговоры, они все же решали предстать в более сильном составе. Им хотелось узнать, почему Уттаке решил нарушить мирный договор, заключенный ирокезами несколько лет назад.
Сложность данной миссии заключалась в том, чтобы удержать союзников-ирокезов от поспешных действий. Подобные истории бывали и раньше, и Фронтенак всегда чувствовал себя как рыба в воде. Он обожал эти встречи с индейцами и ирокезами, красоту их речи, их хитроумные суждения. Ему доставляло истинное наслаждение очаровать их своей ловкостью и еще тем, что он думал и чувствовал так же, как они.
Флоримон высказал желание присоединиться к экспедиции. На личном фронте у него образовалась пустота: его блондинка исчезла, что его немного беспокоило. Уж не заперли ли ее в наказание родители? Не кто иной, как Ефрозина Дельпеш выследила их и предупредила родителей девушки: «На вашей крыше я увидела следы на снегу. Не иначе это вор; либо ухажер шастает к вашей дочке по ночам».
Флоримон немного побаивался галантерейщика Мерсье, тот был довольно жестким человеком, вот почему он с удовольствием ухватился за идею отправиться в военную экспедицию к ирокезам.
Когда отряд был собран, то все участники демарша уселись в каноэ и покинули Квебек под напутственные возгласы жителей.
На время своего отсутствия губернатор передал бразды правления майору д'Авренсону.
Жоффрей де Пейрак взял с собой в поход графа д'Урвиля и двадцать своих людей.
— Когда вы увидите нашего уважаемого Уттаке, — сказала Анжелика мужу перед отъездом, — передайте ему, что для меня была большая честь получить от него подарок, вышитый ирокезскими женщинами. Я храню его в моей сумке, которая всегда у меня под рукой. И еще скажите ему, что я благодарная ему от всего сердца, что они спасли нас от голода прошлой зимой. Мои чувства и подарок Уттаке являются для меня залогом нашей дальнейшей дружбы.
Как всегда в минуты расставания, она постаралась скрыть от него свою тревогу.
Прошедшая зима научила ее преданной любви. Она подарила им споры и примирения, часы любви и откровений, совместные планы на будущее, мечты о возвращении во Францию. Но главным было не это, а их безудержная жажда жизни, желание быть вместе все годы, отпущенные им Богом.
Как объяснить ему это? Ее красивые глаза смотрели на него. И как обычно, он, казалось, догадался, о чем она думает, и немного посмеивался над ней.
— Берегите себя, — сказал он. — Я не хочу ни в чем ограничивать вашу независимость, моя маленькая храбрая красавица, и не собираюсь приставлять к вам караульного. Но мне хотелось бы, чтобы вы, гуляя по городу, всегда имели при себе один из ваших пистолетов… готовый выстрелить.
***
В трактире «Корабль Франции» г-н де ла Ферте и г-н де Бардань распивали очередную бутылку.
— В нашем распоряжении была целая зима, но мы не смогли завоевать ее, — говорил герцог тихим голосом, временами переходившим в шепот. — Зима прошла, а мы ничего не добились. Мы были уверены, что легко покорим ее. Ведь это так, мы действительно так думали? Она совсем рядом, но чем ближе мы приближаемся к ней, тем чаще мы теряем ее из вида. Она легко разрушает все наши ловушки. Что мы знали до нее? С какими женщинами мы общались? Почему сейчас мы лишены всего? Вот увидите, господин королевский посланник, вы тоже столкнетесь с тем, чему нет объяснений. Вы разобьете себе нос о зеркало, решив, что за ним ответы на все вопросы.
— Хватит пить, — резко прервал его Бардань.
— А что еще делать в этом проклятом городе?
Через открытое окно Вивонн посмотрел на реку, которая поднялась почти до набережной. Прекрасный нежный май в Канаде выглядел как истощенный ребенок с землистым цветом лица. Зима нехотя выпускала природу из своего плена. Снег сошел лишь на вершинах холмов да в подлесках. Берега имели унылый, грязный вид, ни травинки не проглядывало на земле, казалось, что она вовсе не желала менять свою зимнюю окраску.
Город тоже был заражен подобными настроениями. Он, как женщина после долгой болезни, смотрел на себя в зеркало и не видел ничего, кроме постаревшего, бледного и безумного лица. Военная экспедиция и волнения ирокезов служили причиной для нестабильности в городе. Никто не принимался за работу; никому еще и в голову не пришло выпустить животных из своих загонов.
К весне Анжелика заказала себе легкое бархатное платье нежно-зеленого цвета, как первый, распустившийся листок. Галантерейщик специально сохранил несколько отрезов ткани, чтобы женщины Квебека, уставшие от тяжелой зимней одежды, преобразились полностью. За такое удовольствие они готовы были заплатить любые деньги. У кружевницы Анжелика заказала чудный кружевной воротник с острыми концами, украшенными небольшими цветками.
Военный отряд отбыл лишь три дня назад, а в городе уже поговаривали о том, как долго тянется время, и волновались по поводу отсутствия новостей.
Несмотря на довольно сырой воздух, Анжелика тоже открыла окно и наблюдала с высоты за причудливой игрой течений в реке. Дул сильный ветер. От реки поднимался туман, он собирался белыми лохмотьями, как разбросанное птичье оперенье.
Их судьба была решена. Если король откажется от них, это причинит ей боль, от них отвернутся друзья. Которых они приобрели здесь, в Канаде… Да, она с грустью покинет Квебек, здесь она встретилась со своим прошлым, своей молодостью, здесь она приобрела все то лучшее, что есть в ней сейчас. Да, французский король еще в силах причинить им немало зла. Невольно она пожалела, что наступила весна и разрушила их уединение. Они прожили прекрасную зиму, а там, впереди, через месяц или два, поднимутся белые паруса и поплывут от острова Орлеан…
По улице шагал сын Польки, руки в карманах, шерстяной колпак надвинут по самые глаза, в зубах — трубка.
— Чего ты хочешь, толстощекий? — окликнула она его из окна.
Его послала мать: Жанин Гонфарель из «Корабля Франции» сообщила ей, что г-н де Бардань и г-н де ла Ферте подрались на дуэли.
Анжелике понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что речь идет о Вивонне, а когда до нее дошло, в чем дело, кровь прилила ей к лицу.
— Что ты там бормочешь?
Она выбежала к нему на улицу и забросала вопросами.
Посланник короля и герцог, как обычно, вместе выпивали в трактире и поспорили. Дело дошло до криков. По-видимому, г-жа де Пейрак была причиной их размолвки, потому что ее имя постоянно упоминалось разгневанными спорщиками.
Кто из них предавал ее имя позору, а кто встал на ее защиту и призывал искупить перед ней свою вину, этого не смогли понять присутствовавшие при этом свидетели.
Тем не менее они вышли на площадь и скрестили шпаги. Г-н де ла Ферте был ранен. Его отнесли домой, где за ним ухаживал доктор Рагно.
— А господин де Бардань?
По всей видимости, тот был жив и невредим. С трудом удалось приблизиться к нему, он так размахивал шпагой, как будто хотел уничтожить всех вокруг. Потом он вдруг отскочил в сторону и бросился бежать. Его друзья побежали за ним, ведь он кричал, что бросится в реку, но удалось ли им помешать ему?
Прежде всего Анжелика нанесла визит герцогу Вивонну. Она догадалась, что произошло; это было неизбежно, но ей хотелось бы, чтобы все случилось позже, когда прибудут корабли и доставят королевскую почту.
Она нашла герцога угрюмо сидящим около очага, а доктор заканчивал перевязывать ему руку.
— Что вы рассказали ему? — задыхаясь, спросила она. Вивонн рассматривал кровоточащую рану на своем бедре.
— Неужели этому идиоту недостаточно было ранить меня один раз?
— Он не идиот! Что вы ему сказала, раз он был в таком состояния?
Ну хорошо! Все! Он рассказал ему все…
Если бы не жгучее желание посмеяться над ним, он бы пожалел его. И действительно, он вызывал чувство жалости своей привязанностью к женщине, к этой женщине. Все они были к ней привязаны. Но это все равно что пытаться поймать ветер… Она была недоступна! Хотя когда она глядела на вас, то вам казалось, что у вас есть шанс…
— Но что же в ней есть такого? Что заставляет нас сходить с ума? — вскричал герцог, схватив Барданя за его кружевной воротник.
— Всех нас, меня, тебя, самого короля…
— Короля? — изумленно повторил Бардань.
— Как! Вы ничего не знаете? Да, короля! Он был без ума от нее, осыпал ее золотом, драгоценностями с головы до ног, устраивал для нее пышные празднества, а взамен… она стала мятежницей из Пуату.
— Что вы болтаете? — заревел Бардань.
И он побледнел так, как будто смерть коснулась его.
— А что! — насмехался Вивонн. — Не так уж она невинна, эта женщина с глазами сирены и обольстительными улыбками Он ходил за ней, как барашек на привязи, с самого ее приезда, ухаживал за ней, впадал в экстаз от одного ее взгляда. А она шесть лет тому назад скакала по своей провинции и призывала крестьян к восстанию против короля. Того короля, посланником которого является сам Бардань: знал ли он, что король носил ее в своем сердце, эту женщину, которая восстала против него и подняла против монарха его преданных вассалов?
Так вот же! Король отдал свое сердце мятежнице! Он видит только ее среди всех своих придворных дам. Только ее… Ее драгоценности, ее кожу, нежную, прозрачную, светящуюся, притягивающую ваши губы…
Именно после этих слов граф де Бардань встал и произнес:
— Выйдем отсюда. Мы будем драться.
Когда они оказались на площади, он набросился на герцога, не дав ему опомниться.
— Эти людишки неблагородного происхождения дерутся на шпагах, не соблюдая правил. Я уже упал, а он продолжал наносить мне удары. Правда, я не понял, почему упал, ведь этот укол в руку совсем не опасен.
— Вы были пьяны. И ваши слова лишь доказывают, это… Я с уважением отношусь к господину де Барданю, ведь за ваши слова он мог наказать вас смертельными ударами своей шпаги.
— Что я ему сделал, вашему любимчику?
— Вы серьезно ранили его чувства, указав ему на промахи и на возможное недовольство короля. Рано или поздно, он все равно узнал бы об этом, но здесь, изнуренный тяготами зимы, он не захочет больше жить.
— Да ничего подобного' Сидит себе преспокойненько дома и хвастает перед своими холуями, как он расправился со мной, да еще поджидает вас, чтобы и вам поведать о случившемся. О, это зеленое платье…
— Что в нем такого, в этом платье?
— Оно вам к лицу. Вы восхитительны. Но оно простовато, моя дорогая. Король захочет увидеть вас в более роскошных нарядах.
— Король хотел бы увидеть меня мертвой, а ваша сестра тем более… Но хватит этих разговоров о короле.
Если бы он не был ранен, она схватила бы его за кружевное жабо и как следует встряхнула его. Вместо этого она осыпала его проклятиями.
— Да кто вы такой, чтобы так судить о вашем окружении? Пустое место! Я не вижу вас, вы для меня не существуете. Вы считаете, что вам все позволено. Вы смотрите на людей как на ничтожеств, которых одной рукой можно смахнуть с дороги. У вас нет ни сердца, ни совести, ни очарования, ни уверенности в своей карьере. Ни вы, ни ваша сестра не смогли убедить меня в обратном, я всегда знала, кто вы есть на самом деле: бездушные, наглые людишки, невежественные, заносчивые и бессердечные. Вы считаете, что количество родовых поместий может заменить благородство рода и характера. Вы сами настоящий идиот, раз вы не понимаете, что ваша собственная злоба уничтожит вас. Вы можете лишь сожалеть о своем жалком паразитическом существовании. Из-за таких, как вы, счастье людей может быть омрачено. Вы проливаете свой яд повсюду, но я заставлю вас заплатить за это, обещаю вам. Возможно, это случится очень скоро. Король примет меня при дворе, вы знаете это. И вот тогда берегитесь, я отомщу за своих друзей. Если вы — мой враг, я уничтожу вас…
— Не говорите так со мной! Я слишком привязан к вам! — воскликнул Вивонн и вскочил так резко, что с трудом устоял на раненой ноге, а доктор от удара чуть не свалился в огонь.
— Не двигайтесь, ваше высочество, я должен закончить перевязку.
— Вы все преувеличиваете. Я ничего не имею против вас, Анжелика, — продолжал герцог. — И меня мало волнуют интриги, которые вызовет ваше возвращение. Вы хорошо знаете Версаль. Там каждый играет сам за себя, но плохо, если король проиграет. Моя сестра ошибается, думая, что она королева и останется ею. Если бы она была ею, то мне не пришлось бы отправляться в изгнание и напоминать о себе, чтобы выйти из тупика. В этом вы правы. Она растратила себя в изнурительных интригах, защищая удовольствия и почести, которыми даже не воспользовалась. Вы же будете выступать в роли новичка. Если вы вернетесь в Версаль, я ставлю на вас. Король тоже устал от тех, кто его окружает. Вот почему он помнит о вас. Вот почему он повернулся к этой ханже Ментенон… Ха-ха-ха. Я не так глуп и не так уж плох, как вам кажется. Если вы выиграете, я не причиню вам вреда.
— Хорошо, я запомню это, — сказала она, успокоенная его уверениями. — Но я вас предупредила.
Повернувшись, чтобы выйти из комнаты, она почувствовала, как три пары ненавидящих глаз уставили на нее свои пистолетные дула. Когда она вошла в эту комнату, довольно темную и освещенную только огнем в камине, она не обратила внимания на остальных присутствующих, ее волновал только Вивонн, лишь ему она хотела высказать все, что лежало на душе. Теперь же она увидела, что здесь и Сент-Эдм, и барон Бессар, и преданный лакей, который держал тазик с водой, пока его хозяину промывали рану.
По-видимому, им не понравилось, что в разговоре с Анжеликой герцог открестился от своей сестры. Любовница короля могла подкупить их либо угрозами о разоблачении их прошлых преступлений удерживала их на своей стороне.
От этих разъяренных взглядов у нее осталось не самое лучшее впечатление. «Я подписала себе смертный приговор, — подумала она, — тем хуже, будь что будет».
Она быстро шла по улице, почти задыхаясь. Ее беспокоило состояние Барданя. Зная его характер, она была настроена не так оптимистично, как Вивонн.
Бардань был наделен богатым воображением, и он больше доверял своим чувствам, нежели реальным событиям, Источником самых больших радостей для него были его собственные мечты. Когда он влюблялся, то считал, что способен сотворить любимое существо по образу и подобию, придуманному им. Да и себя он считал таким, каким хотел видеть, но каким не был. До сих пор ему удавалось соблазнять соседских барышень или же девушек из Ла Рошель. Анжелика была для него загадкой. Он тешил себя иллюзиями, что способен разрешить ее, но сегодняшний день сбросил его с небес на землю. Анжелика бегом поднялась по аллее парка. В подлеске около дома еще лежал снег.
В вестибюле она увидела офицера из свиты г-на де Барданя: тот метался по комнате как загнанный зверь. Он переставлял стулья со своей дороги и складывал в чемоданы и сундуки вещи, сваленные на секретере.
Г-н де Бардань появился дома два часа назад, у него был испуганно-растерянный вид, и он заявил, что они немедленно покидают «эти проклятые места».
— Куда он пошел?
Он заявил, что переезжает в небольшое дворянское поместье, в стороне от города, посреди долины Абрахама. Он взял с собой кое-что из одежды, личное оружие и две книги.
— Но там, наверное, очень сыро и нет никаких удобств! Почему вы не отправились вместе с ним?
— Он потребовал, чтобы я остался сторожить дом. Нужно еще упаковать его книги, подготовить все к переезду, позаботиться о слугах. Но все это, конечно, лишь предлог. Он очень хотел остаться один. Он взял с собой лишь слугу.
Анжелика спросила, который час.
Было пять часов вечера, на улице еще достаточно светло. Дни становились все длиннее.
— Я пойду навещу его, и возможно, мне удастся успокоить его и вернуть домой.
— О да, мадам, прошу вас, сделайте это. Только вы сможете повлиять на него. Он был в таком состоянии, как будто его, а не г-на де ла Ферте ранили шпагой на дуэли.
— Что же произошло?
— Как, вы не знаете? Вы же были причиной их встречи!
— Возможно! Но я не присутствовала на ней. Я не знаю, о чем они говорили, прежде чем бросили свои перчатки друг другу в лицо.
— Признаюсь, я тоже не знаю. Но я догадываюсь, что любое вмешательство с вашей стороны принесет ему пользу. Он тысячу раз повторял мне, что любовь, которую он испытывает к вам, разрушила его жизнь. Но сейчас он боится, что она разрушила и его карьеру; эта мысль может подтолкнуть его к ужасному поступку, ведь он так дорожит своей службой у короля.
— Он, без сомнения, окажет мне не самый радушный прием.
— Вовсе нет. Вы сумеете с ним поладить.
Прежде чем отправиться к Барданю, Анжелика зашла домой предупредить, чтобы ее не ждали к ужину. Дома никого не оказалось. Все были на прогулке и искали на открытых лугах первые крокусы. Тогда Анжелика поручила одному из стражников бастиона предупредить Иоланту, когда она вернется с детьми после прогулки, чтобы они не беспокоились, возможно, ей придется задержаться дольше, чем она рассчитывает. Ей предстоит нанести еще несколько визитов.
Сначала ей в голову пришла мысль заглянуть в «Корабль Франции», но она тут же отбросила ее; самое главное было узнать, в каком сейчас состоянии Никола де Бардань.
И она поспешила к долинам Абрахама. Долины эти простирались сразу же после холмов Мон-Кармеля и являлись самой высокой точкой прибрежного мыса; часть их еще была покрыта снегом. По ним проходило несколько довольно утоптанных тропинок; это крестьяне или индейцы прокладывали себе дорогу, направляясь к Красному мысу.
Сердце Анжелики сжалось от тоски и тревоги в предчувствии мрачных событий. Кроме того, она была очарована красотой заката: волнующее и неповторимое зрелище разворачивалось перед ее глазами. Но что же могло произойти?
Люди вдруг показались ей маленькими, ничтожными существами, похожими на суетливых муравьев. Смерть была так близка и так реальна; достаточно одного жеста, и она навек остановят бьющееся сердце, обозначив конец жизни. А сама жизнь — лишь блестящая мишура, песчинка в грандиозном царстве Природы.
Ее поразила хрупкость собственного тела и призрачное бытие всех людей на земле. Жизнь! У кого есть право отнимать ее у других, это самое большое богатство, дарованное человеку, эту величайшую тайну, это сокровенное обещание. Она объяснит это Барданю, заставит его взять себя в руки. Что значат все эти хитросплетения слов, имен и трагедий? Что значит король? По сравнению с таинством жизни — ничего. Жизнь неподвластна королю и его настроениям.
Издали она заметила дом, огороженный забором, и замедлила шаг. Если Вивонн и правда все рассказал бедному Никола, то, безусловно, молодой человек страдал от унижения и разочарований.
Но, несмотря на известную наивность и легкомыслие, Бардань не был глупым. Но на этот раз его богатое воображение могло породить у него пессимистический взгляд на мир и утопить его в отчаянии.
Подходя к дому, Анжелика безумно волновалась. Здание было одноэтажным, ставни были закрыты. Со стороны кухни доносился звук разрубаемых поленьев.
Прежде всего она обошла вокруг дома, чтобы найти окна гостиной или же комнаты, где посланник короля мог уединиться и предаваться своей тоске. Приблизившись к одному из окон, откуда струился свет, она уже готова была увидеть страшную картину: ноги трупа, болтающиеся на уровне ее глаз. Но она появилась вовремя и вздохнула с облегчением: г-н де Бардань сидел в кресле рядом с камином. Полумрак, царивший в комнате, скрыл выражение его лица. Он казался немного подавленным, но, судя по всему, он еще не принял никакой яд. Он предавался своим грустным мыслям и являл собой образец неудачника, впавшего в немилость и удалившегося в глухомань. Должно быть, кто-то постучал в дверь, потому что она увидела, как он вдруг поднял голову. Вошел слуга с подсвечником в руке; поставив его на стол, он хотел добавить одеяла к наспех застеленной кровати. Бардань отослал его, ему хотелось побыть одному. Лакей хотел было помочь своему хозяину снять сапоги и портупею, но Никола де Бардань нетерпеливым жестом приказал ему удалиться.
Как только слуга ушел, Анжелика вернулась к двери и проникла в дом.
Она прошла в глубь вестибюля и открыла дверь комнаты.
Ее появление не вызвало никакой реакции у Никола де Барданя. Языки пламени освещали его заострившиеся черты. Он постарел лет на десять, ив глазах его не было ничего, кроме безысходной тоски. Анжелика, сняла пальто и бросила свои перчатки на край стола. Он не предложил ей сесть, и она глазами поискала стул или кресло, но он внезапно вскочил, и она, окаменев, осталась стоять.
— Ведь я же рассказывал вам, что этот двуличный человек поступил со мной немыслимым образом. Я и догадываться не мог, ведь я считал, что именно он рекомендовал меня королю за мои заслуги; он послал меня в Канаду, зная, что я найду вас здесь.
— Ваши откровения в Тадуссаке еще раз доказали мне, что жребий брошен, а судьба наша в руках правителей. В Париже интересовались нами. Наступил тот момент, когда мы должны были решить, в каком направлении развитие событий будет благоприятно для нас. Нужно было скрывать свое прошлое, развеять любые сомнения, не позволять распространяться слухам, доказать наконец, что мы вооружены и в чем именно сила нашего оружия.
Он слушал ее, а с лица его не сходила гримаса отвращения.
— Узнаю ваши расчеты и ваши хитроумные ходы. Как я сожалею, что встретил вас тогда, когда вы вышли из кареты такая несчастная, дрожащая от страха и холода, опустив глаза; вы держали на руках ребенка и прятали его от взглядов окружающих, и сами вы пытались улизнуть от моих вопросов, в которых не было ничего опасного, обычные вопросы о причинах прибытия в наш город.
Анжелика сначала не поняла, о чем идет речь, и лишь потом вспомнила, что Бардань видел ее в городе, когда она приехала туда с г-ном Берном, из сострадания вызволившим ее из тюрьмы. На руках она держала Онорину, а сквозь платье она чувствовала, как горит на ее коже лилия, выжженная каленым железом.
Действительно, тогда она привыкла ходить опустив глаза, чтобы никто не заметил их цвета; это было одной из примет, по которым ее разыскивали.
— Как я сожалею об этом вечере, об этом часе, — вздохнул Бардань, — я не знал тогда, что мой конец уже близок, я был счастливым человеком, Я ничего не замечал. Я любил женщин, почести, веселую жизнь… Внезапно в моей жизни все круто изменилось: один лишь ваш взгляд, и я влюбился как мальчик, в первый раз, и говорил себе: «Так вот какая она, Любовь!»
В его глазах она прочитала обвинительный приговор, и тут ей вспомнились размышления отца Мобежа.
«Женщины, которых постигла участь быть красивыми, живут отличной от нас жизнью, их судьбы не похожи на судьбы остальных людей. Одним своим появлением по воле случая они способны изменить ход нашей жизни…»
— Начиная с этого момента, — продолжал Бардань, — все было безумием, цепью непоследовательных событий. Вы управляли мной, как кукольник управляет своими игрушечными актерами, дергая их за ниточки. Я, должно быть, рассмешил вас, когда в Тадуссаке упрекнул вас в том, что вы соблазнились браком с этим авантюристом, в надежде обогатиться и подняться на более высокую ступень в обществе. Теперь я понимаю, что выйти замуж за пирата вовсе не означало для вас восхождение к вершинам, а, напротив, падение… Если бы этот пират не был столь благородных кровей! Ведь это был граф де Пейрак, человек из ближайшего окружения короля. Вы разыграли для меня прекрасную комедию. Все было именно так, не правда ли?
— Да, только гораздо сложнее, мой бедный друг, — вздохнула она.
— Вас это забавляет! Вы играете сердцами как бродячий циркач горящими факелами.
Анжелика поняла, что его апатия уступила место гневу. Теперь уже она начала выходить из себя.
— Могла ли я рассказать вам о себе всю правду? — воскликнула она. — Могла ли я в Тадуссаке помешать вам строчить письма королю обо всем, что вам придет в голову? Вы никогда не слушаете, о чем я говорю. Вы никогда не хотели услышать то, что я пыталась вам объяснить, если это не соответствовало вашим настроениям. Мне было очень тяжело, практически невозможно рассказать вам все… Этому было много причин… Часто мы оказывались в такой ситуации, что разглашение правды было бы опасно и для меня, и для вас… А кроме того, вы так чувствительны и благодушны; вам хочется, чтобы все происходило, как вам этого захочется. Правда может причинить вред вашей душе, сейчас именно это и происходит. Приходится молчать, лгать, лишь бы оградить вас от неприятностей. Да, Никола, рассказать всю правду вам невозможно, потому что вы не хотите ее слышать.
Ее упреки, казалось, нисколько не смутили Никола де Барданя.
— Напрасно вы пытаетесь оправдать свое лицемерие, — парировал он. — Ваша карта бита, теперь мне все ясно. Меня удивлял ваш отказ выйти за меня замуж; для меня это был бы неравный брак, но я готов был пойти на это ради любви к вам. Теперь же я понимаю причины вашего отказа. Вы пренебрегали мной, ведь я был ниже вас по положению в обществе. Вы были женой первого вельможи, любовницей короля…
— Когда за твою голову назначена определенная цена, когда тебя разыскивает полиция… Это довольно веские причины для молчания… И оставьте в покое короля. Он ничего не добился от меня, и я никогда не была его любовницей.
— Почему же?
— Он мне не нравился.
Она сказала это легко и с оттенком превосходства в голосе, еще раз напомнив о том, что в любви нет дела до королей, все решает женщина Бардань оторопело глядел на нее.
— Как вы можете, кто вам позволил говорить о короле в таком тоне!
Увидев, что она засмеялась, он закричал:
— Ничто для вас не дорого!
Она продолжала смеяться, и он помимо своей воли снова восхитился ею, ее взглядом, то нежным, то дерзким, она была очаровательна, и отчаяние вновь охватило его.
— …Судьбе было угодно, чтобы я встретил вас, — прошептал он. — Вы прикрылись маской скромной труженицы, вы были сама скромность и добродетель. Ни один мужчина в мире не любил женщину так, как я любил вас.
— Все так говорят.
— Но это правда. Вы обвиняете меня в том, что я чересчур идеализирую окружающий мир, но согласитесь, я был рожден не для того, чтобы стать жертвой тщательно продуманного маскарада и испытать столь горькое разочарование. Вы погубили меня.
Его голос дрожал от невыразимого страдания, и она потянулась к нему. Но внезапно он выпрямился.
— Не подходите! — приказал он.
Всеобвиняющий огонь горел в его глазах.
— …Я слишком желал вас. Страдания и наслаждения истощили мою жизнь. Встреча с вами не принесла мне ничего, кроме зла. Теперь я ясно вижу, насколько вы опасны, разрушительны. Вы внушаете мне ужас. Убирайтесь!
Терпение Анжелики лопнуло, и ее захлестнуло возмущение подобной несправедливостью.
По-видимому, сказала она холодно, г-н Бардань прекрасно научился обвинять других во всех своих неприятностях, в том, что именно она внушила ему страсть к своей персоне, хотя для этого она со своей стороны не подала ни малейшего повода. Но как бы трогательны ни были его воспоминания и сожаления, она-то предпочитает быть самой собой, а никак не женщиной с опущенными глазами. Он встретил ее униженную, загнанную в угол, и сохранил об этом душераздирающие воспоминания; так не будет ли он так добр, чтобы позволить ей не разделить его ностальгию… Она имеет полное право жить с высоко поднятой головой, не чувствуя себя оскорбленной, именно теперь, когда она наконец-то вновь обрела потерянное когда-то высокое положение, а ее ребенок — свое настоящее имя — Онорина де Пейрак. И сегодня это незаконнорожденное дитя посещает монастырь урсулинок, она окружена друзьями. И напрасно он взывает к ее совести, пытаясь пробудить в ней раскаяние. Тем хуже для него, Барданя, если он смотрит на нее как на преступницу и жаждет мщения: она-то всегда питала к нему только самые искренние дружеские чувства. Теперь она обойдется без его дружбы. Он ничем не отличается от остальных мужчин, которые любят лишь тех беззащитных женщин, полностью зависимых от их тирании…
Когда она замолчала, задыхаясь от волнения, она поняла, что лишь усилила его страдания, доказав ему, как мало места он занимая в ее жизни; счастье, что она просто не убрала его со своей дороги, как ненавистного врага, как жалкое насекомое.
Он был бледен как полотно.
— Любовь! — прошептал он, почти простонал. — Люди влюбляются! И любят! Любовь завоевывает все ваше существо, кажется, что она пришла к вам навсегда. Но однажды вы понимаете, что она уходит… Однажды вы вынуждены смириться с тем, что это был лишь свет далекой звезды, мираж… Он коснулся вас и исчез, даже не обратив на вас внимания.
— Вы опять поддались игре вашего воображения, Никола де Бардань, — возразила она. — Вы прекрасно знаете, что я обратила на вас внимание… Даже более того…
— Уходите! — он пальцем указал ей на дверь. Анжелика взяла перчатки и надела пальто.
— Хорошо! Я ухожу! Я приду, когда вы будете более благоразумны.
И она вышла. Пройдя через темный сад, она оказалась около ограды, и взор ее остановился на бескрайней долине Абрахама. С вершин Мон-Кармеля дул свежий ветер.
Вечерний туман и багровые облака заката уступили место строгой торжественной ночи. Лишь одинокая луна светила на черном небосводе.
«Бедный Никола, — думала Анжелика, шагая к дому. — Он слишком многого от меня хочет».
Грусть охватила ее оттого, что она так рассердилась на него. Ничего, она придет завтра и уговорит его. Она сумеет доказать ему, что не собиралась обманывать его, а тем более заставлять его страдать, используя для этого всю хитрую злобу, в переизбытке которой он упрекал ее. Она убедит его своей привязанностью к нему и уважением, которое она всегда к нему испытывала.
Анжелика перебирала в уме все утешительные слова, которые она скажет завтра бедному влюбленному; его всепоглощающая страсть волновала ее, она чувствовала, что ей его не хватает. Анжелика поднималась по тропинке, которая приведет ее к подножию Мон-Кармеля, а оттуда она спустится прямо в город, в сад губернатора, потом на Оружейную площадь.
Она успела бы их заметить раньше, если бы не шла опустив глаза. Но это ничего не изменило бы в той угрожающей ее жизни ситуации; ведь она была одна посреди пустынной долины, откуда не донесется ни звук ее голоса, ни крик о помощи. Они тем временем, должно быть, забавлялись, видя, как она спокойно направляется к ним, погруженная в свои мечты…
Внезапно, подняв глаза, она увидела их на вершине холма, по которому она взбиралась. Три темных силуэта мужчин, освещенных лишь лунным светом.
Расстояние между ними было слишком коротким, и она сумела распознать всех троих. Со шпагами в руках, барон Бессар и граф де Сент-Эдм в сопровождении широкоплечего лакея поджидали ее.
***
Проклиная свое легкомыслие, Анжелика призналась себе, что должна была предвидеть подобную ловушку.
Покидая несколько часов назад дом герцога де Вивонна и встретившись взглядом с ненавистью в глазах его статистов, она подумала: «Я подписала себе смертный приговор!» Они проследили за ней и поджидали ее в стороне от города, посреди этой пустыни, заглушающей любые ее крики.
Ее сердце бешено забилось.
«Он предупреждал меня, чтобы я брала с собой оружие!»
— Убийцы! — закричала она.
В ее голосе послышались нотки раненого зверя и победный клич индейца, вызывающего врага на бой.
Она повернула назад и побежала в обратном направлении. Они кинулись за ней. Затем произошло то, что позволило ей немного оторваться от преследователей. Она споткнулась о снежный бугорок, упала и съехала вниз на своем пальто, как на санях, по ледяному склону. Вставая, она испугалась, что вывихнула лодыжку, и попыталась пройти несколько шагов. Она заметила, что в стане ее врагов царит некоторое замешательство, они не решались проделать такой же путь. Наконец они продолжили погоню, решив обогнуть ледяной склон. Анжелика собрала все силы в закричала:
— Господин Бардань! На помощь!
Она подобрала свои юбки руками и бросилась бежать, не отводя взгляда от темного пятна впереди: дома королевского посланника.
За своей спиной она слышала глухие шаги, которые были уже близко. Почувствовав, что они буквально наступают ей на пятки, она резко повернулась к ним лицом. Она противостояла им без оружия. Напрасно ока глазами пыталась найти хоть какой-нибудь камень, чтобы бросить в них, как в стаю волков. Увидев, что она ждет их, барон Бессар и лакей, прибежавшие первыми, остановились, задыхаясь. Они держались от нее на расстоянии нескольких шагов и не спускали с нее глаз.
Во взгляде барона светилась злобная радость; он ждал, когда к ним присоединится старый Сент-Эдм, который спешил к нему на кривых ногах, волоча за собой шпагу; жалкое подобие короля Лира, у которого глаза разгорались от предстоящего убийства…
Анжелика вновь закричала что было сил:
— Господин де Бардань! Вашу шпагу! Вашу шпагу!
— Слишком поздно, мадам, — сказал Бессар, — вокруг никого. Никто вас не услышит, вы умрете!
— Но… Что я вам сделала, несчастные? Как вы осмелились пойти на преступление? Вы ответите за зло.
— Кому?
— Королю! — бросила она, зная, что упоминание о нем напугает их.
— Дьявол помог нам и не дает вам приблизиться к королю. Мы здесь, чтобы помешать вам сделать это.
И он шагнул вперед.
Она отступила, не сводя с них глаз и как бы удерживая их на определенном расстоянии своим взглядом; но это не испугало их, они быстро поняли, что она полностью в их власти.
Мерзкий старикашка захихикал, и его дряблое тело затряслось в дьявольских конвульсиях.
— Хе-хе… хе-хе… Слишком поздно, красавица! Слишком поздно! Хе-хе-хе…
— Вы умрете. — В глазах барона читалась явная решимость выполнить задуманное. Он и лакей сделали еще один шаг вперед.
Они постарались окружить ее, не зная, что она им еще приготовила. Они насмехались над ней; все их внимание было сосредоточено на ней, они заранее предвкушали зрелище ее смерти. Это и помешало им вовремя заметить, что на них обрушился, как молния, как сокол, граф де Бардань со шпагой в руке.
Он оказался среди них так внезапно, как будто упал с неба. Одним ударом он поразил лакея, и тот тяжелой массой упал на землю, не успев даже крикнуть.
Развернувшись, он скрестил шпаги с Бессаром. После нескольких выпадов он выбил оружие из рук барона, который никогда не был силен в фехтовании, и вонзил ему шпагу в живот почти по самую рукоятку, затем резко вытащил ее, выпустив фонтанчик крови, и острым концом поразил горло противника.
Он отошел в сторону, чтобы сразиться с Сент-Эдмом; тот отбивался руками, как ослепшая летучая мышь. Он лишь слегка подтолкнул его, и тот упал. Точными яростными ударами он пригвоздил его к земле, поразив его в живот, шею, сердце, нанося всевозможные смертельные удары, как будто хотел прикончить ядовитое животное. Наконец, задыхаясь, он отошел в сторону и внимательно посмотрел на три поверженных тела, не проявят ли они малейшие признаки жизни.
Из всех троих самым изуродованным был Сент-Эдм, и он еще жил. Внезапно он поднял голову, с которой слетел пышный парик, его взгляд потускнел, кровь пошла горлом, и он замер бездыханный.
Подбежали слуга г-на де Барданя и наемный рабочий: один держал в руке пистолет, другой — палку.
— Мы здесь, господин, — закричал слуга. — Вам нужна помощь?
Бардань указал им на трупы, затем на край скалы, обрамлявший с юга долины Абрахама.
— Свяжите их, привяжите к шее камни и сбросьте оттуда в реку.
При свете луны лицо молодого человека казалось особенно бледным, и оно излучало ярость.
— В реку! Всю падаль в реку!
— Хорошо, господин.
— Даю десять экю каждому за эту работу… И еще десять за ваше молчание…
— Хорошо, господин, мы всегда к вашим услугам и к услугам короля, — ответил слуга, он всегда гордился тем, что служит в доме королевского посланника, наделенного особой миссией.
Что касается наемного рабочего, матроса, по пьянке отставшего от своего корабля, это был видавший виды парень, а за двадцать экю он готов был забыть, что убил родную мать. Тут же два молодца с необычайной быстротой связали бездыханные тела и потащили их к дому.
Оттаявшая земля пропиталась кровью.
Проследив за удалившимися слугами, Никола де Бардань повернулся к Анжелике и застыл в недоумении, решив, что она сошла с ума.
— Вы смеетесь!
— Ничего страшного, — ответила она. — Нет, я не смеюсь, но какое это удовольствие, не правда ли? Какое удовольствие!
— Да, — понял он и посмотрел на кончик шпаги, весь в крови и блестевший под лунным светом. — Да, это правда! Я тоже получил удовольствие… почти сладострастное, когда уничтожил их…
Нахмурив брови, он подошел к ней.
— Я узнал этих людей, что напали на вас. Они из приближенных герцога де ла Ферте. Это означает, что он послал их убить вас?
— Нет! Нет! — слишком быстро ответила она, потому что за решительным выражением его лица прочла желание бежать тут же в Квебек, взломать двери дома герцога и во сне прикончить его.
— Нет! Он ни при чем… Я уверена… Эти разбойники действовали по собственному усмотрению. Они… Они мне сами сказали об этом… Они хотели убить меня, потому что… Они боялись, что… что я их выдам…
Она вынуждена была замолчать, потому что голос ее задрожал от холода и пережитых волнений.
Граф де Бардань вложил шпагу в ножны и бросился к ней.
— Простите меня! Вы совсем без сил! Я просто скотина.
Он обнял ее.
— Благодарение Господу, я подоспел вовремя. Я вышел из дома, чтобы сквозь изгородь посмотреть, как вы будете уходить. Я услышал ваш крик, ветер донес его до меня…
Он крепко сжал ее в своих объятиях.
— …Ах, любовь моя! Я ужасаюсь при мысли, что с вами могла приключиться беда! Что значил бы мир без вашего присутствия!
Поддерживая ее, он довел ее до дома. В вестибюле Анжелика почувствовала себя немного лучше. Слышались голоса слуг, которые пришли за веревкой и переговаривались:
«Сначала займемся толстым… Старик совсем легкий, поэтому хватит двух ходок…»
Никола де Бардань на время оставил Анжелику, и она услышала, как он сказал слугам:
— Не снимайте с них одежду и украшения. Я не хочу, чтобы хоть малейший предмет навел на их след. За это я плачу вам еще десять экю. И знайте, что если один из вас ослушается меня — а рано или поздно это раскроется, — то сохраненный платок или кольцо с убитых будут стоить ему жизни.
— Хорошо, господин, — хором ответили слуги. В библиотеке Анжелика сама разожгла потухшие головешки в камине. Вошел Никола де Бардань и помог ей освободиться от грязной накидки. Он снял свою портупею и бросил все на край стола. Услышав звук сабли, ударившейся о дерево, Анжелика вновь в мыслях вернулась к ужасной сцене, разыгравшейся в долине. Отблеск холодной стали и кровь, капавшая со шпаги, вызвали у нее слезы, но это были слезы радости, внезапно охватившей все ее существо. Это была радость победы, торжества справедливости, которую немного заглушали жестокие картины трех трупов, трех бандитов, обрушившихся на нее.
С какой яростью Бардань разделался с ними! С каким исступлением! Ей до сих пор слышалось, как сталь пронзает плоть. Ей казалось, что она присутствовала при наивысшем проявлении правосудия; это было заслуженным наказанием ее врагов, и она присутствовала при этом.
Сраженные! Пронзенные шпагой! Отвратительные! Наконец-то! Хоть раз в жизни… До этого момента любое насилие было для нее мучительным, подобные зрелища угнетали ее, как будто она одна была причиной всего зла.
Но в этот раз все было по-другому. Да и она совершенно другая.
Она прижалась к молодому дворянину.
— Я всегда поклоняюсь Святому Михаилу, — сквозь рыдания произнесла она, — но только теперь я понимаю его. Нельзя все время позволять им… быть сильнее…
Она обвела свои руки вокруг шеи Барданя и спрятала свое лицо, прижав его к мускулистому мужскому телу.
— Я должна была избрать его своим покровителем… Святого Михаила…
Он ничего не понимал из того, что она бормотала по поводу Святого Михаила. Он чувствовал, что она нашла убежище в его объятиях, а когда она подняла к нему свои блестящие от слез радости глаза, он прочитал в них нежность и растерялся совершенно.
— Вам нужно… — сказал он, — вам нужно что-нибудь выпить, чтобы согреться, прийти в себя.
Но она удерживала его, она притягивала его лицо к своему, она искала его губы. Тогда он попытался расстегнуть ей корсаж и обнажить плечи.
Она отступила, чуть ли не оттолкнула его.
— Послушайте меня, Никола…
Он побледнел.
— Нет! Нет! Вы играете моими чувствами… Вы подносите напиток к моим губам, а потом прячете его.
— Я должна вам сказать…
— Нет!.. Я не позволю вам одурачить меня.
— Да послушайте же меня, Никола де Бардань, — крикнула Она, топнув ногой.
— Вы спасли мне жизнь, но неужели вы не видите, что я на пределе? Постарайтесь успокоиться. И выслушайте меня… На моем теле есть клеймо — лилия! Вы слышите меня? Клеймо на теле — лилия!
Он посмотрел на нее как безумный, но никак не мог понять.
— Да, — продолжила она, — мне ее поставили раскаленным железом, как всем убийцам, проституткам и ворам.
— И как мятежникам!
— Да, — в ее голосе послышался вызов.
Она взяла руку Барданя и провела его по своей обнаженной подмышке.
— Здесь! Вы чувствуете?
Кончиком пальцев он нащупал на спине проклятый контур от печати: цветок лилии. От прикосновения его холодной руки она содрогнулась.
— Вы узнаете ее, эту лилию?
Он коротко спросил ее:
— Почему вы рассказали мне именно сейчас?
— Чтобы вы не наткнулись на нее сами…
Он с недоверием смотрел на нее. Ее губы дрожали. Что это, страх перед разоблачением? Или же радость оттого, что она прочла в его взгляде смущение, какое испытала сама?
— Это… Это и было причиной? — прошептал он умирающим голосом. — Когда вы отказали мне в Ла Рошели?
Об этом она не подумала, но тут же поняла, что должна согласиться. Подобное внушение успокоит раны любви, которые она когда-то нанесла ему.
— Да! Что мне оставалось делать? Я была отверженной, а вы, вы были королевским лейтенантом!
— Это ужасно! Вы не должны были! Вы должны были… довериться мне!..
Он прижал ее к своей груди, затем медленно скользнул к ее ногам, на колени.
— Моя прекрасная служанка!
Рыдание сдавило ему горло. Она почувствовала, как его сильные руки стальным кольцом обхватили ее талию. От прикосновения к животу его лба у нее закружилась голова. Ее пальцы вцепились в волосы человека, стоящего перед ней на коленях. Но вместо того, чтобы оттолкнуть его тяжелую голову, она еще сильнее прижала ее к себе.
Его горячие губы вели ее к высшему блаженству. Он помог ей раздеться, его жесты были нежными и благоговейными.
Медленно он подвел ее к кровати, и они легли. Они смотрели друг на друга, ошеломленные совершенной свободой их обнаженных тел, которые могли сплетаться воедино и вновь отдаляться, следуя за приливами желания. Они позволили этому желанию вырваться наружу. Их руки и губы ласкали друг друга. Они растворились в бесконечном поцелуе, его горячее дыхание опалило их и блаженным теплом разлилось по жилам. И это могло теперь длиться вечно, пока хватит ни дыхания и сил.
Порывисто дыша, они предавались ласкам, и тела их, сплетенные воедино, охватило такое упоение, доходившее до страдания и толкавшее их в бездну страсти. Когда возбуждение достигло апогея, они погрузились в блаженство, пьянящее и пронзительное; они не могли себе представить раньше, что сладострастное слияние их тел будет таким всепоглощающим.
— Вы — сама честность! — шептал ей в ночи Никола де Бардань.
Что он хотел этим сказать? Что, перейдя границу, она честно предавалась наслаждению? Почему бы и нет? Ей было хорошо в его объятиях. Оба они были достаточно искушены в любви, поэтому в их первой ночи не было ни колебаний, ни стеснений.
Бардань отличался разнообразием в любовных утехах, он был чувственным, нежным и настойчивым, тем более что он сознавал, что именно ее он ласкал, целовал, обладал ею; его мрачное отчаяние уступило место любовной фуге и мысли, что он успокоит ее своими ласками и нежными словами. Его пышные речи смешили ее. Обнявшись, они провалились в сон, как будто в бездонный колодец, потом просыпались от прикосновения губ и вновь погружались в упоительный праздник любви.
В один из коротких промежутков забытья Анжелике приснилось, что какие-то мужчины преследуют ее, чтобы убить.
Она проснулась от своего крика, но молодой человек уже склонился к ней и целовал ее, чтобы успокоить.
Она вспомнила почти с наслаждением, что ужасные преступники мертвы, а она жива, и ее ласкает возлюбленный. Да, любовь никогда не оставит ее, любовь и жизнь!
А те, другие, — лишь жалкие трупы на дне холодной реки.
В порыве благодарной нежности она прижалась к груди мужчины и услышала, как бьется его сердце.
Розовый свет зари проникал в окна. Проснувшись в состоянии томного блаженства, она увидела Никола де Барданя около очага, бросавшего на вчерашние угли маленькие поленья и щепки.
В полумраке его слишком белая кожа почти светилась и отливала мрамором. Он подошел к краю кровати. Анжелика села и обхватила руками его колени. Так они и оставались какое-то время, прижавшись друг к другу.
Пальцы королевского посланника поглаживали кожу, где была роковая лилия.
— Сколько отчаяния в этом мире! — прошептал он. — Сколько утраченного счастья, сколько не праведных дел, совершенных в угоду принцам! А нужно лишь любить… и быть любимым… Почему я вовремя не понял это? Почему вы позволили мне зарыться в мои ужасы?
— Подумайте! А к чему бы привело вас мое стремление поколебать вашу уверенность исполнительного чиновника?
— Да! Вы правы! Вы совершенно точно судили обо мне. Я был слишком наивен, бежал от реальной жизни, боясь, что она разрушит мои иллюзии. А они меня так устраивали! В своем служении королю я видел чуть ли не божественный долг. В итоге я выбрал ложные пути. Я не мог понять, что главное в жизни — быть справедливым и работать над своей душой, а не философствовать впустую.
Тронутая грустными нотками в его голосе, она прикоснулась щекой к его гладкому круглому плечу. Ей было приятно чувствовать его кожу, и спокойствие незаметно пролетевших часов обволакивало ее. Так, поддерживая друг друга, беззащитные в своей наготе, как Адам и Ева, счастливые от сознания, что они существуют, они обменивались короткими фразами и воспоминаниями.
— Я был слишком глуп. Даже гугеноты, которых я хотел примирить самих с собой и вел их по дороге повиновения Богу и королю, гугеноты, которых я убеждал в своей дружбе и преданности, они презирали меня… Вы помните Манигола?
Она покачала головой.
— Я был покорен красотой и любезными манерами его старшей дочери, Женни. Сегодня я понимаю, что мое предложение о браке возмутило их: грязный папист просит руки их дочери. Они поторопились выдать ее за Жозефа Гаррета, простачка, но подходящего им по религиозным соображениям…
Анжелика не решилась рассказать ему, что чета Маниголов давно эмигрировала в Голдсборо, сейчас они гораздо менее фанатичны в религии; а что касается бедной Женни Манигол, то она исчезла навсегда в чащах американского леса, ее похитили индейцы, занимавшиеся грабежами.
Мысли Барданя все еще были в Ла Рошели.
— И именно тогда вы появились, обманщица и плутовка.
— Вы ошибались, я уже говорила вам. Для вас я родилась в тот день, когда вы впервые увидели меня. Я шла по мостовой Ла Рошель с корзинкой белья в одной руке и маленькой дочуркой — в другой. А мое будущее целиком зависело от вашей доброй воли. Разве не так?
— Вы правы, моя очаровательная служанка. Признаю, я был ужасным эгоистом. Вы так стремительно вошли в мою жизнь, я никого не видел, кроме вас, никто другой не существовал для меня. Мне и в голову не приходило поговорить о вами о вашем прошлом.
— Слава Богу, что вы не расспрашивали меня об этом… Если бы вы это сделали, я бы погибла.
— Я защитил бы вас, — слабо возразил он.
— Нет! Только не тогда… Вы бы ужаснулись, узнав о моих преступлениях, и выдали меня полиции.
Он покачал головой.
— Нет! Ужаснулся? Может быть! Но выдать вас! Никогда!
— За вас это сделал бы Бомье. Он рыскал повсюду, как крыса. У него уже были кое-какие подозрения. Он вызвал из Парижа Франсуа Дегре, думая, что тот признает во мне мятежницу из Пуату.
Она почувствовала, что он задрожал при упоминании о Дегре, и добавила:
— А вы?.. Ведь Бомье вовремя удалил вас, зная, что вы можете отнять у него его добычу.
Чтобы успокоить его, она нежно погладила его по бедру.
— Вот видите! И хорошо, что я солгала!
Ее ласка вновь пробудила в нем неистовое желание, и, опрокинув ее на подушки, он сжал ее в объятиях и обладал ею с безутешной яростью.
Когда она уходила от него, она попросила какое-нибудь оружие. Она и так достаточно пренебрегала советами, была чересчур неосторожна. Вполне возможно, что ее самые злейшие враги погибли вчера вечером, но она не хотела больше рисковать… Он предложил проводить ее, но она отказалась.
Уже рассвело, и она не хотела, чтобы их видели вместе в столь ранний час. Он приготовил для нее пистолет и запас пуль и пороха. Она стояла перед ним в своем зеленом платье н накидке, которую вычистил лакей. Она посмотрела на него.
— Итак? Вы утешились?
— Вашим отсутствием? Никогда. Горечью? Возможно… Когда-нибудь!
— В добрый час! Я нахожу, мой дорогой друг, что вы полны жизни.
Он с грустью покачал головой.
— Нет! Увы, когда вы говорите об этом, мне трудно поверить, что это я… Вы внесли в мою жизнь опьяняющий праздник с примесью страданий и боли. Возможно, я был рожден именно для этого! Не знаю. Но я ничего не хочу повернуть вспять. И жизнь продолжается! Какая мука!
— Прежде всего, вам предстоит пересечь океан и вернуться во Францию.
— Ах, да! Морское путешествие… Ужасная вещь! Вот уж прекрасное средство от любовных страданий. А потом еще борьба с Версалем…
— Вы все видите в черном цвете… Король уже проявил к нам обоим милосердие, и ему не в чем вас упрекнуть.
— Вы заблуждаетесь… Мое положение никак не зависит от того, помилует вас король или осудит. Он может поздравить себя с тем, что приблизит вас к собственной персоне, либо с тем, что обрушит на вас свой обвинительный скипетр и докажет всему миру, какой ценой вы заплатили за мятеж; какими бы ни были решения короля, я в этой истории останусь лишь посмешищем, которого обвели вокруг пальца, выставив напоказ его некомпетентность. При встрече с королем мне остается лишь склонить голову и принять на себя весь королевский сарказм. По части бичевания нашему государю нет равных.
— Хорошо! Но чтобы поддержать вас в столь трудный момент вашей жизни, я хочу напомнить вам об одном из ваших преимуществ перед ним. Несмотря на его язвительность и пренебрежение к вам, Никола, помните, что король лелеял ту же мечту, что и вы, но в этом случае вы выиграли, вы получили то, что не досталось ему…
— Для меня это будет огромным утешением, — сказал Бардань.
Он поднял голову, его глаза блестели.
— Быть может, как король, он будет внушать мне величественное поклонение, но как мужчина — только жалость
— Вот это прекрасная мысль! В свою очередь, я могу поздравить себя с тем, что воспоминание о нашей встрече прибавит вам достоинства и хладнокровия, когда вы предстанете перед королем.
— Но удастся ли мне избежать Бастилии? — вздохнул он. — Мне бы хотелось только одного: вернуться в мое имение.
— Уверяю вас, ваши мечты исполнятся. И я покидаю вас, завидуя, что однажды вы прибудете в свою деревню и проведете там чудесные дни в окружении приятных людей и божественной природы. Это будут счастливейшие часы вашей жизни.
Она обняла его за шею.
— Прощайте, мой храбрый Святой Михаил!
— Почему Святой Михаил?
Но ответ ему уже был не нужен. Что бы она ни говорила, теперь он переходил в другой мир, мир, где они уже никогда не встретятся. Его будущее, какими бы яркими красками он ни описывал его, вдруг предстало перед ним тусклым пятном. Он должен был расстаться с ней! Он должен…
Он держал лицо Анжелики в своих ладонях и взглядом целовал ее лоб, глаза, влажные губы, чуть распухшие после его яростных поцелуев. Никогда он не сможет расстаться с ней! Никогда! Но это нужно сделать!
Когда он заговорил, в его голосе перемешивались нежность и безграничная грусть:
— Сердце мое! Любовь моя! Прощай! Вы уносите с собой мою душу!
***
Анжелика поднималась по долине Абрахама. В том месте, где вчера ее ждала смерть, она остановилась. Было раннее утро, и воздух, необычайно свежий, чуть попахивал дымком. Полоски снега явно уменьшились, если день будет теплым и ясным, то они и вовсе исчезнут. Земля была более утоптанной бесконечными хождениями. Анжелика разглядывала эти следы прошлой битвы, и внезапно на нее снизошло чувство глубокой благодарности Господу, что он отвел от нее беду. Никогда еще смерть не была так близко от нее, но вот она жива, а ее враги мертвы.
Она продолжила свой путь, храня в своей душе, как самое дорогое сокровище, это прекрасное слово: жизнь. Жизнь, этот бесценный дар, который у вас могут отнять в любую минуту, но она еще обладала им, она несла его в своем счастливом гибком теле. Утро позолотилось лучами восходящего солнца. На горизонте легкие белые облака выстраивались в цепочку над розовато-медным озером, а из долин поднимался туман, оставляя на земле россыпи росы. Было ясно и свежо.
Анжелика направилась к городу. Из-за деревьев показался какой-то человек и вышел на тропинку, поджидая ее. Рукой она нащупала рукоятку оружия, которое дал ей Бардань. Любой прохожий внушал ей подозрение здесь, в долине Абрахама. Но, приглядевшись, она узнала молодого Анн-Франсуа де Кастель-Моржа и, успокоившись, пошла ему навстречу.
У молодого человека был хмурый вид. Она окликнула его и улыбнулась, но это нисколько не развеселило его. Она увидела, что он необычайно бледен, казалось, что он во власти жестоких переживаний, которые не дают ему говорить.
— Что происходит, Анн-Франсуа? — обеспокоено спросила она.
Дар речи внезапно вернулся к нему, и его ярость и гнев выплеснулись в его словах:
— Ага! Все та же карточная игра! В ходу только дамы и короли, а ненужный валет всеми отброшен.
Затем голос его стал глуше:
— До сих пор лишь одна мысль не давала мне сойти с ума: я знал, что вы окружены почестями, и для меня вы — лишь несбыточная мечта, по той лишь причине, что вы — воплощенная добродетель. А вы отдались Барданю. Ему повезло… Но почему? Почему? Почему не мне? Вам незнакомо такое понятие, как верность.
Столь резкое высказывание удивило ее, и она было открыла рот, чтобы ответить, но он опередил ее.
— Не отрицайте этого. Я прогуливался и видел, как вы выходили из этого дома…
— Господин де Кастель-Моржа, как часто вы бываете там, где вас вовсе не хотят видеть, — сухо ответила она.
— О, да! Это правда! — в его смехе слышалось разочарование. — Я слишком много вижу, много знаю, к моему несчастью…
Страдание невольно старило его юное лицо, он прошептал:
— … Вы влюбляетесь… а любовь уходит от вас… И однажды вы замечаете, что остались совсем один, у вас украли то, что еще вчера давало вам силы и могущество, и это наказание несправедливо.
Он повторил почти те же слова, что и Никола де Бардань. По-видимому, безответная любовь раскрылась перед ним лишь с одной стороны; он познал лишь ее жестокость, и Анжелика посочувствовала молодому человеку.
— Мой бедный Анн-Франсуа, что вы вбили себе в голову? У вас еще все впереди, и мир полон молодых улыбающихся девушек…
— … и глупых! И совершенно неопытных! Конечно, я мог бы довольствоваться ими. Но зачем в моей жизни появились вы? Вы были так добродетельны и милы, вы заставили меня поверить в то, что вы — воплощение моей мечты, реальное ее воплощение, а оказалось, что все это — мираж. Я давно не ребенок, и вы прекрасно знаете, что я полюбил вас, как мужчина любит женщину. Я разрывался на части, я жаждал обладать вами и в то же время знал, что вы не похожи на других женщин, ветреных и бесчувственных… Все мои надежды обрушились! Вы были для меня солнцем, центром вселенной, но вы не имели права…
— Права на что?
— Вы не имели права вводить меня в заблуждение до такой степени.
— Требования одних отнюдь не являются обязательными к исполнению для других, Анн-Франсуа. Вы должны знать это… если вы хотите иметь успех у женщин. Вы больше не ребенок, и в своем непреклонном эгоизме вы проявляете себя как мужчина. Любовь — действительно игра, судьба раздает карты так, как ей заблагорассудится, а слабых игроков, как правило, ждет поражение.
— Но как научиться быть сильным игроком, когда ваша жизнь зависит от одного взгляда или слова, а жестокий отказ приведет вас к отчаянию?
— Но в этом и состоит любовная игра, мое милое дитя.
— Не надо жалеть меня, я не ребенок. Вы сильная женщина и умеете преподнести себя без стеснения и боязни. Раз вы не обратили на меня внимания, значит, я не интересовал вас. Вы, как все женщины, все делаете ради своего удовольствия, и вам совершенно все равно, какие чувства вы вызываете: страсть, отчаяние или ревность.
— Ах, ревность! — с раздражением произнесла Анжелика. — Мне бы хотелось забыть о ней, хотя бы на несколько часов. Позвольте мне пройти, Анн-Франсуа.
Он медленно отошел в сторону и следил за ней взглядом, когда она проходила мимо него, как будто хотел вобрать ее всю, без остатка.
— Ваша власть безгранична, — сказал он. — Среди прочих вы околдовали и моего отца, но он даже не осмелился ухаживать за вами.
— Не болтайте глупостей, Анн-Франсуа. На мой взгляд, ваша семья и так достаточно вмешивается в наши дела; мне бы хотелось по меньшей мере сохранить о ней дружеские воспоминания, но если вы будете продолжать в таком тоне, то это будет невозможно.
От разочарования его сердце вывернулось наизнанку, и он почувствовал, что может убить ее, что он сильнее.
— Я мог бы вернуть вам ваш упрек, мадам, — ответил он, и в его улыбке сквозило превосходство, — по поводу неприятностей, причиненных вами моей семье. Как ни жестоки для меня мысли о том, что вы были в объятиях г-на де Барданя, поверьте, что не менее тягостно вообразить мою мать в объятиях графа де Пейрака.
Анжелика вовсе не горела желанием продолжить этот диалог, бессмысленный и глупый, а кроме того, хотела доказать этому юнцу, что она его вовсе не боится. Но когда его последние слова долетели до нее, она резко остановилась и повернулась к нему. Она побледнела, но владела собой и холодно бросила:
— Объяснитесь!
Она вернулась, чтобы выслушать его. Свет, падавший на ее лицо, делал его почти прозрачным. Никогда еще она не казалась ему такой красивой. Вызывающая жестокость ее взгляда унижала его. Она требовала от него ответа, как от расшалившегося ребенка, который нагрубил старшим. Поистине она обладала несокрушимой силой духа, и он ненавидел ее за это.
— Да! Мою собственную мать! — воскликнул он. — Ее и вашего мужа. Я их видел вместе, в тот день, когда вы уехали на остров Орлеан. Я был в замке Монтиньи, внизу… Я знаю все, что там, происходило в тот день… И еще об этом знает Эфрозина Дельпеш… Я видел, как она следила за моей матерью и поджидала ее у дома так долго, что отморозила себе нос… Спросите у нее. Вот вам и прекрасная карточная партия: два короля, две дамы, и тем хуже для валета, он не в счет…
Он был весь во власти этой навязчивой идеи и спрашивал себя, какие еще доказательства привести к своим словам.
— А чуть позже г-н де Пейрак передал моей матери дорогую безделушку, золотой кубок.
Внезапно она дала ему пощечину, как будто резко ударила хлыстом. Он держался за щеку и с трудом приходил в себя после всех волнений, а она была уже далеко, почти у самого города.
***
Пройдя через сад губернатора, Анжелика вернулась в город по Оружейной площади. Она шагала, никуда не сворачивая, как во сне.
Слова Анн-Франсуа до сих пор стучали в ее голове. Они отпечатались в ее мозгу, как будто их выжгли каленым железом. И помимо собственной воли, в ней зарождалась уверенность, что он говорил правду! Это была правда! Она чувствовала это, знала, видела. Она увидела это в неискреннем взгляде Эфрозины Дельпеш, когда та пришла к ней со своим обмороженным носом.
Она почувствовала это в смущении Сабины, когда, будучи в гостях в замке Сен-Луи, она заметила маленький золотой кубок и подумала: «Постой-ка, когда же он ей подарил это?»
Она могла сказать, что поняла это еще раньше, по той легкости, с которой г-жа де Кастель-Моржа ответила на ее вопрос о ране на виске. Слишком быстрым и беззаботным был ее ответ.
Дрянь!
Анжелика продолжала идти, не обращая внимания на тех, кого она встречала по дороге. Ей хотелось одного: побыстрее оказаться дома и запереться в своей комнате. Тогда она сможет спокойно подумать обо всем. Когда она подходила к Соборной площади, дорогу ей преградил кортеж, направлявшийся от монастыря урсулинок. Огромная толпа сопровождала носилки и повозки, на которых были установлены обновленные реликвии Святой Анны, сверкающие золотом.
Именно в этот день решено было перенести все реликвии на северное побережье Бопре, в новый храм, сооруженный из камня и заменивший прежний деревянный.
В толпе Анжелика заметила скульптора и его сыновей, его учеников, а также множество священнослужителей, которые должны были произвести обряд благословения для многочисленных «спасенных» Святой Анной. Среди этих спасенных был и Элуа Маколле, и маленькая Эрмелина. Его Высокопреосвященство посетит храм позже, в августе, на день Святой Анны.
— Вы идете, с нами, г-жа де Пейрак? — раздался голос из толпы.
Она машинально ответила: «Нет». Когда процессия прошла, она продолжила свой путь.
Она не услышала звонкий крик маленькой Эрмелины, когда та, увидев ее, выскользнула из рук Перрины и, как мышь, устремилась в соседние улочки. Ее мать и кормилица бросились за ней, надеясь поймать ее раньше, чем лодки на пристани поднимут паруса.
В порту уже заканчивались последние приготовления к путешествию. Самая большая лодка быстро заполнилась людьми, державшими реликвии; статуэтки и дарохранительницу.
Поскольку г-жа де Меркувиль и кормилица Перрина так и не вернулись с Эрмелиной, то двое других детей Меркувилей тоже сошли на берег и уступили свое место другим желающим.
— Скажи мне, — спросил молодой Гонфарель у Элуа Маколле, — о чем говорит этот дым, который зажгли колдуны на острове Орлеан?
В каждой руке он держал маленькую статуэтку. Покрыв их золотом, урсулинки красивыми росписями украсили платье каждой из них. Никто еще не видел таких изумительных статуэток. На огромной лодке подняли парус, ветер подул и погнал лодку вперед, вместе с поющими людьми, священниками и позолоченными реликвиями.
Только Маколле должен был отправиться на другой лодке, сопровождая погребальницу; сейчас он стоял и внимательно смотрел вдаль, пытаясь расшифровать знаки, посылаемые колдунами с острова Орлеан .
Вооруженные моряки подошли к лодке, И один из них сказал:
— Эй, Маколле! Дай руку, вместо того, чтобы любоваться пейзажем! Нашел время для мечтаний.
Но Элуа Маколле вовсе не мечтал. Он не сводил глаз с маленьких белых облачков, которые то тут, то там поднимались над островом. По мере того, как он расшифровывал послание, губы его шевелились.
— Что они говорят, Элуа? — Настаивал мальчик,
— Так и есть, — заметил один из моряков, — они сегодня слишком разговорчивы, эти жители острова. Но что они хотят, Элуа, ведь ты знаешь наизусть все их знаки?
— Они зовут на помощь! — ответил старик.
Назад: ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ. ПОСЛАННИК СО СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ
Дальше: ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ. ПИСЬМО КОРОЛЯ