Книга: Тайны соборов и пророчество великого Андайского креста
Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ И АСТРОНОМИЯ
Дальше: ГЛАВА СЕДЬМАЯ ХРАМЫ КОСМОСА, СОБОРЫ БОГИНИ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГОТИЧЕСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ И СВЯТОЙ ГРААЛЬ
_____________________________________
Зодчие Средних веков обладали такими природными качествами, как вера и смирение. Анонимные творцы произведений чистого искусства, они творили во имя истины, во имя своего идеала, во имя распространения своих благородных знаний и наук…
Алхимики XIV века обычно встречались однажды в неделю в день Сатурна либо у главного портала Сен-Марсель, либо у малых врат Порт-Руж, украшенных изображениями саламандр.«Тайна соборов»
ГЛАВА ПЯТАЯ
ПАПА-АЛХИМИК И РЫЦАРИ ХРАМА
_____________________________________
Распространение алхимии и возрождение Запада
Итак, познакомившись с историей алхимии на протяжении первого тысячелетия ее существования, самое время задуматься над итогами наших изысканий. Наиболее ранние из дошедших до нас текстов по алхимии восходят к дохристианским гностическим источникам. Так, источником для создания Изумрудной таблички явно послужил греко-египетский гностицизм, тогда как в основе текста «Пророчицы Исиды» лежит египетско-еврейская традиция. Таким образом, точкой пересечения тех и других течений был Египет.
Зосим в «Первой книге Последнего суда» говорит, что алхимия восходит к тайным знаниям, которыми обладали потомки полубожественных существ (сынов Божиих, упоминаемых в книге Бытия. — Прим. пер.) и людей, жившие на земле еще до Всемирного потопа. Как уже было сказано во 2-й главе, эти существа был известны в Египте как Гору Шемсу, или сподвижники Гора, последователи Сына Вдовы. «Пророчества Исиды» — это единственный из дошедших до нас древних текстов, излагающих античную премудрость. В нем можно усмотреть следы крупнейших алхимических течений и изысканий за последних два тысячелетия. Алхимия, как говорит нам «Пророчица Исида», состоит из трех основных превращений: внутреннего преображения, внешнего материально-физического превращения и трансформации самого времени.
В эпоху распада античного мира, начало которой положил Александр Македонский, эта унитарная концепция распалась на несколько параллельных течений. Процесс физического превращения начал рассматриваться как изолированное явление, и его стали смешивать с металлургическими и протохимическими приемами. Внутреннее преображение послужило основой для экспериментального мистицизма, или гностицизма, в рамках христианства, иудаизма и ислама. Тайна трансформации времени, пришествия Царства Небесного, стала внутренним ядром раннего христианства. К сожалению, это провидение было трансформировано ортодоксальной церковью в постоянный «апокалипсис», направленный против еретиков. В иудаизме тайна времени была тесно переплетена с актом творения, способностью анимировать, одушевлять неодушевленную материю. Как мы видели в книге «Бахир», еврейский мистицизм в значительной степени остался источником тайных знаний.
После появления ислама разделение типов трансформации стало еще более явным. Тайна времени, лежавшая в самом ядре откровения Мухаммеда, превратилась в своего рода семейный секрет, достояние исключительно потомков пророка. Процессы внутреннего преображения легли в основу мистических практик суфизма, тогда как внешнее превращение элементов сделалось краеугольным камнем исламской науки наряду с медициной, астрономией и математикой. В исламе можно проследить пути развития всех трех этих составляющих, однако найти хотя бы некое подобие унитарной системы крайне сложно.
К второй половине X в. разрыв между ними достиг максимальной дисперсии. Тайны «Бахира» оставались доступными для крайне узкого круга посвященных из числа еврейских мистиков. Исламский мистицизм только-только начал создавать первые суфийские ордена, а шииты, носители тайного учения, пытались подчинить своему влиянию весь остальной исламский мир. Христианство, естественно, активно преследовало своих собственных алхимиков и гностиков, отказывая им в праве на существование и набросив мрачный покров фанатизма на семисотлетний период, продолжавшийся от падения Рима до начала первых Крестовых походов.
Уровень образования и научной мысли на Западе едва-едва возвышался над примитивными суевериями. Такие столпы научной мысли той эпохи, как папа римский Григорий Великий (590–604), к примеру, уделяли главное внимание чисто экклезиологическим вопросам, с удивительной легковерностью принимая всевозможные легенды о чудесах, волшебстве и одержимости простых смертных бесами и демонами. Помимо подобных писаний, создавались лишь весьма и весьма вторичные компиляции фрагментов трудов античных авторов, которые часто содержали ошибочную атрибуцию. Таковы были жалкие крупицы античной мудрости, питавшие лучшие умы пресловутых Темных веков.
Эта прискорбная ситуация начала меняться, когда арабы-мусульмане и берберы в начале VII в. вторглись в Испанию из Северной Африки. Ислам, движимый ненасытным любопытством и жаждой завоевания все новых земель и вдохновляемый истинно восточным воображением, представляя собой разительный контраст пассивному, рассудочному интеллектуализму Запада, образно говоря, вдохнул новую жизнь в цивилизации покоренных им территорий. Остальная Европа была спасена от этой участи дедом Карла Великого Карлом Мартеллом, одержавшим победу над маврами (мусульманами) в битве при Пуатье в 733 г. Однако Испания на несколько веков стала оплотом ислама.
В последующие века арабы быстро обрели статус мировой державы. Их халифы, султаны и полководцы проявляли огромный интерес к изучению и литературы, и философии завоеванных ими стран, приказывая переводить их сочинения на арабский. Благодаря этим переводам на арабский была сохранена обширная часть интеллектуального наследия античности. Так, впоследствии на Западе были заново открыты классические сочинения Аристотеля, Архимеда, Аполлония, Евклида, Гиппократа и Галена, бережно сохраненные в арабских переводах. Через эти же арабские источники полуварварская Европа заново познакомилась с основами алхимии.
Мы уже упоминали имя Джабира, собирателя и толкователя гностических и алхимических текстов, жившего в VIII в. Однако еще большую ценность имеют сведения по алхимии, содержащиеся в обширной арабской энциклопедии X в «Китаб-Фихирст». Несколько страниц в ней посвящены различным темам герметического характера, включая упоминания о древнеегипетском маге, допотопном основателе алхимии, Гермесе Трисмегисте, Марии Еврейке, Клеопатре и Стефане Александрийском. Оказывается, арабы на пороге X в. выработали взгляд на алхимию как физическую методику, которая окрасила во вполне специфические тона ее развитие вплоть до XII в.
Испания служила своеобразным перевалочным пунктом между исламом и христианством. Когда волна исламских завоеваний схлынула, на Иберийском полуострове оставались островки христианства, из которых со временем сформировались христианские королевства. Помимо постоянных религиозных и политических конфликтов, эти тесные контакты между мусульманами и христианами служили и средством распространения знаний. После того как войска Фатимидов к концу X в. завоевали всю Северную Африку, арабская Испания оказалась в еще большей изоляции от основных культурных центров ислама. Испанские халифы в конце X — начале XI в. были озабочены острым соперничеством со своими единоверцами-Фатимидами, особенно в области культуры и образования. Именно исламская Испания стала тем источником, из которого Европа обильно черпала энергию и знания для возрождения собственной цивилизации.
В самом начале XI в., в значительной мере благодаря усилиям одной выдающейся личности — французского монаха Герберта из Орийяка, который впоследствии стал папой римским Сильвестром II, интеллектуальный климат на Западе начал быстро меняться. Переживая тревожные ожидания при приближении тысячелетней годовщины крестной смерти Иисуса Христа и связанные с этим апокалипсические настроения (которые, кстати сказать, активно популяризировал ученик Сильвестра II Родольф Глабер), христианский Запад пришел в движение. Римско-католическая церковь встала на путь реформ, во многом — под влиянием разрастающегося монастырского движения. Наиболее крупным и важным явлением оказались волны пилигримов-паломников, отправлявшихся по пыльным дорогам в долгий и трудный путь в Иерусалим.
Паломничества, путешествия по святым местам и духовные искания уже давно играли важную роль в простонародном христианстве. Но вплоть до начала XI в. паломничества в Святую Землю вообще были крайне редким явлением. Начиная с магического 1033 года (года 1000-летия смерти Христа) и приобретая в последующие 40 лет все большую и большую привлекательность для паломников, Иерусалим быстро превратился в главный центр христианского паломничества. В 1071 г. Палестину захватили отряды турок-сельджуков, которые буквально вырвали Святую Землю из рук династии Фатимидов, обосновавшихся в Египте и заметно симпатизировавших христианским паломникам. Турки в этом смысле оказались куда менее веротерпимыми. Дело дошло до того, что в начале 1080-х гг. паломничества в Палестину практически прекратились. Тех немногих пилигримов, которые все же осмеливались прибыть в Святую Землю, захватывали в плен, грабили и вообще поступали с ними как с непрошеными гостями.
Большинство авторитетных источников сходятся во мнении, что именно это явилось основной причиной возникновения движения, которое привело к началу Крестовых походов и охватило буквально всю Европу после призыва папы Урбана II, оглашенного в 1095 г. Мощный импульс, данный пилигримами, вскоре превратился в священную войну за освобождение Иерусалима. Несколько упрощая ситуацию, необходимо признать, что реальные причины Первого Крестового похода до сих пор окутаны покровом секретности и глубокой тайны. За тысячу лет, прошедших с того времени, покров тайны стал почти непроницаемым. Однако, подобно внезапным вспышкам звезд в разрывах между облаками на ночном небе, есть отдельные события и личности, позволяющие пролить свет на политические интриги, стоявшие за Крестовыми походами.
Наиболее важным из таких событий стали секретные политические контакты между Западом и Востоком, начавшиеся при папе Сильвестре II, императоре Священной Римской империи Оттоне III и полубезумном халифе Аль-Хакиме почти за век до начала Первого Крестового похода. Хотя не следует оспаривать тот факт, что Первый Крестовый поход представлял собой взрыв паломнического движения, объектом которого стал Иерусалим, дело этим отнюдь не ограничивалось. Поход был составной частью обширного плана, задуманного и осуществлявшегося группой тайных обществ. Их целью было создание мировой державы в Святой Земле и тем самым — воплощение идеалов хилиастического тысячелетнего царства (миллениума).
Папа-алхимик и начало миллениума
По мере все более широкого распространения влияния Фатимидов в X–XI вв. в Европу начали проникать эзотерические знания, в основном — из учебных заведений исламской Испании, где наука и цивилизация достигли невиданно высокого уровня развития. Лучшие умы Европы отправлялись в Испанию, где изучали практически всё — от музыки до медицины и астрономии. Среди таких жаждущих знания особняком стоял уже упоминавшийся нами Герберт из Орийяка. Поразительно, но ему практически в одиночку удалось вывести христианский Запад к свету из мрака Темных веков.
Жизнь Герберта — пример того, как бедный и незнатный интеллектуал сумел достичь вершины социальной лестницы средневекового общества. Будущий папа родился в 940 г. в Оверни, Франция, и в юные годы вступил в находившийся поблизости монастырь. Вскоре по настоянию аббата Герберт был отправлен в Испанию для изучения математики (см. ил. 5.1).
Ил. 5.1. Герберт из Орийяка, впоследствии — папа Сильвестр II, человек эпохи Ренессанса, живший в период Темных веков.
Испания (имеется в виду исламская Испания. — Прим. пер.) в середине 960-х гг. находилась в зените расцвета своей цивилизации. Халиф Хаким II, сын победоносного Абд аль-Рахмана, превратившего исламскую Испанию в мировую державу, по свидетельству исламского историка аль-Магризи, превосходил всех своих предшественников на троне в любви к литературе и наукам. Он превратил всю Андалузию, то есть исламскую Испанию, в своего рода интеллектуальный рынок, где можно было найти любые плоды научной мысли и учения античности и Средневековья. Такова была атмосфера, в которую погрузился молодой одаренный Герберт из Орийяка, учившийся в монастыре Санта-Мария де Риполл (см. ил. 5.2).
Ил. 5.2.
Монастырь Санта-Мария де Риполл в окрестностях Барселоны в Каталонии (Испания). Гравюра XVII в. В этом монастыре Герберт изучал астрономию, математику, греческий язык и магию мавров.
Видимо, Герберт проявил себя с самой лучшей стороны, поскольку уже в 970 г. граф Борель Барселонский представил его папе. Папа Иоанн XIII, один из немногих пап той эпохи, который был искренне верующим человеком и сумел прожить достаточно долго, счастливо избежав покушений, был настолько поражен образованностью и эрудицией Герберта, что рекомендовал его будущему Оттону I, императору Священной Римской империи, и Карлу Великому, правителю Германии.
После внутренних конфликтов и интриг, продолжавшихся семнадцать лет, Оттон I, достойный соперник Карла Великого и по внешности, и по темпераменту, стал наконец королем франков. Во время церемонии коронации Оттон окружил себя цветом знати соседних стран, с самого начала своего правления подчеркнув транснациональное значение своего престола. Неудивительно, что в скором времени он уже считал себя возродителем прежнего величия Западной Римской империи.
В первые пятнадцать лет своего правления Оттон всеми доступными ему средствами, от войн и убийств до брачных союзов, стремился достичь намеченной цели. В 962 г. папа римский Иоанн XIII короновал Оттона в качестве императора Священной Римской империи Запада. Спустя год после возложения на себя императорской короны Отгон совершил поход в Италию и также сделал ее частью новой Священной Римской империи. Италия была всего лишь вассалом франкского королевства Карла Великого. Таков был повелитель новой мировой державы, которому в 970 г. был представлен молодой интеллектуал Герберт.
На протяжении следующих тридцати трех лет Герберт поочередно побывал духовным советником и наставником всех трех Оттонов: Оттона I, его сына, Оттона II, и внука, Оттона III. Громадная эрудиция и образованность Герберта, а также свободное владение тремя основными языками того времени — латынью (на которой он писал с особым стилистическим изяществом, невиданным со времен Сидония (V в.), греческим и арабским — делали его крупнейшей фигурой в дипломатических интригах при дворе новой империи. С середины 970-х гг. и вплоть до своей кончины в 1003 г. Герберт оставался в эпицентре всех политических и идеологических перемен, происходивших на Западе.
Прослужив около года в качестве учителя и воспитателя юного Оттона II, Герберт помог Оттону I устроить брак между Феофано, дочерью византийского императора, и своим подопечным. Плодом этого брака стал будущий Оттон III, прямой наследник обеих половин прежней Римской империи.
Приложив немало сил для успешного заключения этого брака, Герберт, по его собственному желанию, был направлен в Реймс, старинный город во владениях Карла Великого, где была епископская кафедра и где венчались на трон все короли Франции — от Клови I в V в. до Людовика XVI в XVIII в. Вскоре по прибытии в Реймс Герберт в знак признания его особых дипломатических заслуг был назначен Оттоном И главой кафедральной школы. Он занимал этот пост в течение целых десяти лет, собрав за это время огромную коллекцию манускриптов со всего света, и написал ряд работ, посвященных астролябии, а также арабской астрономии и геометрии.
В 982 г. Герберт покинул пост главы кафедральной школы в Реймсе. В этот период мы видим его рассылающим письма в кафедральные школы других епархий, призывая их глав собирать библиотеки, поощряя введение в учебный курс греческого языка и математики.
Реальная возможность вернуться в большую политику представилась Герберту в 987 г., после кончины Людовика V, последнего короля Франции из династии Каролингов. Несчастный Людовик не оставил после себя наследника, и поэтому знати предстояло сделать выбор между братом Людовика, Шарлем (Карлом) Лорранским, дальним отпрыском династии Каролингов, и первым кандидатом по линии предшествующей династии — Меровингов.
Эта таинственная династия, правившая в период Темных веков, получила широкую известность благодаря книге «Святая Кровь, Святой Грааль». Если верить изложенной в ней гипотезе, основателями династии Меровингов были… потомки Иисуса Христа и Марии Магдалины. Впрочем, сохранилось немало свидетельств в пользу того, что члены Святого Семейства, их родственники и, возможно, потомки действительно жили в Южной Франции, и нам остается только удивляться, что сумели раздуть из всего этого их современники. Но хотя происхождение Меровингов действительно представляется странным и необычным, у нас нет никаких свидетельств современников о том, что между Меровингами и потомками Святого Семейства существовали узы кровного родства.
Средневековая традиция приписывает Меровингам сверхъестественное происхождение. Григорий Турский, знаменитый франкский историк, сообщает, что Меровей, основатель этой династии, был сыном двух отцов. Одним из его отцов был Хлодвиг, первый король франков. Другим — странное морское чудовище, «похожее на кентавра», по словам Григория Турского. Это чудовище овладело матерью Меровея, когда та купалась в море. От этого он и получил имя Меровей, что означает «сын моря». Имя Меровей можно перевести двояко: и как «сын моря», и как «сын Марии».
Последнее прочтение — более чем странное имя для варварского языческого короля. Его потомок Хлодвиг I стал правителем объединенной Галлии и впоследствии, благодаря горячим молитвам монаха-отшельника св. Реми, обратился в ортодоксальное христианство. Этот союз помог достичь стабилизации в западной церкви. На протяжении 250 лет правители династии Меровингов выступали в роли священников-королей, странным образом пребывая вне и над юрисдикцией церкви, которую они сами же поддерживали. Эти «правители дворца» и осуществляли реальную власть. Последним правителем из династии Меровингов оказался Хильдерик III. Первым же королем-Каролингом — Пипин Короткий, прадед Карла Великого.
Однако сохранилась другая ветвь Меровингов, по всей вероятности — в Нейстрии, меровингском королевстве, на территории которого находились Реймс и Париж Потомки меровингских королей удерживали в своих руках власть в этом особом районе, став герцогами и даже мэрами Парижа. Поэтому казалось почти неизбежным, что после смерти последнего представителя династии Каролингов власть должна была возвратиться к потомкам Меровингов.
Решение по столь важному вопросу принял церковный собор, созванный архиепископом Адальбертом Реймсским и формально организованный тем же Гербертом. Вероятно, именно он поддержал притязания Гуго Капета на то, что он является наследником Меровингов. Собор признал, что род Гуго Капета действительно является законным преемником последнего короля Нейстрии, и на этом основании единогласно избрал Капета новым королем Франции.
В следующем году архиепископ Адальберт умер, и Герберт решительно потребовал, что он должен стать преемником архиепископа Реймсского. Однако Гуго Капет, будучи прежде всего политиком, предпочел передать архиепископскую кафедру Арнульфу, бастарду (незаконному сыну) одного из Каролингов Гуго не собирался никого оскорблять: этот шаг был продиктован политическими расчетами. Но на этот раз политика подвела его. Арнульф организовал заговор против Гуго, и в 991 г. церковь Франции лишила интригана сана и возвела на его место Герберта.
На протяжении последующих четырех лет Герберт использовал свое положение архиепископа Реймсского, оказывая всемерную поддержку движению миротворцев. Он стал основателем целого ряда католических орденов, известных под общим названием хронистов, или орденов хронистов, а также организовал библиотеки во многих удаленных от Реймса епархиях, в том числе — в Провансе, Аквитании, Лоране и Калабрии, что в Северной Италии. В тот период французская церковь вела упорную борьбу с тогдашним папой римским, Иоанном XV, отстаивая законность своего решения о низложении Арнульфа.
Столкнувшись с угрозой отлучения от церкви, Герберт покинул архиепископскую кафедру и уехал из Реймса, чтобы занять место при дворе юного Оттона III в Колони (Кельне). В 996 г. Оттон III занял престол и поставил во главе своего правительства Герберта, решительно ставшего на его сторону.
Когда в 999 г. неожиданно умер папа Григорий V, его престол неизбежно должен был занять Герберт. Герберт пользовался поддержкой императора со всеми его армиями, а также аббата Клюни. Это аббатство выступало в качестве основной силы движения за церковные реформы. Герберт увидел в этом удачном раскладе сил исполнение своей давней мечты и полностью поддержал имперские планы своего юного протеже. Он стал папой Сильвестром II, приняв имя папы Сильвестра I, находившегося на престоле, когда императором был Константин, чтобы тем самым подчеркнуть аналогию между двумя этими императорами.
При поддержке императора Герберт, или папа Сильвестр, как мы его отныне будем называть, смело ринулся в водоворот далеко идущих политических замыслов и интриг. Он решил распространить юрисдикцию католической церкви на Восточную Европу, создав там новые «сферы влияния» римского престола, — Польшу, Чехословакию и Венгрию, — путем учреждения на этих землях архиепископских кафедр и обращая в христианство местных королей. Так, Вайк, король мадьяров (Венгрия), принял крещение и получил имя Стефана и со временем был причислен к лику святых. Специально для этого акта крещения Сильвестр послал ему освященный венец, который должен был символизировать христианский статус его королевской власти.
Помимо обращения в христианство Восточной Европы (по-видимому, имея в виду превратить ее в бастион правой веры, способный противостоять натиску мигрантов из Азии, которые были вынуждены продвигаться все дальше и дальше на запад под давлением первой волны тибетско-монгольского пассионарного толчка), Сильвестр проявлял активный интерес и к обращению в христианство мусульман. Вынашивая планы христианизации, он в 1000 г. установил дипломатические контакты с халифом аль-Хакимом из династии Фатимидов. Чтобы лучше понять, какую миллениальную важность придавали Сильвестр и Оттон акции, намеченной в 1000 г., достаточно взглянуть на «Бамбергский Апокалипсис» — великолепно исполненный художественный манускрипт, на создание которого ушло целых три года (ил. 5.3). Манускрипт этот был поднесен Оттону III в Риме в день летнего солнцестояния 1000 г. В этой книге Оттон изображен как последний император — император Армагеддона. В таком контексте становятся понятны поистине глобальные замыслы Оттона и особая роль исламистов-Фатимидов.
Ил. 5.3. Коронование Оттона III. (Миниатюра из Бамбергского Апокалипсиса. Бамберг, Германия. Государственная библиотека.)
Первые халифы династии Фатимидов славились сказочными богатствами, доставшимися им после покорения Египта во второй половине X в. Аль-Хаким ибн-Азиз, ставший халифом в том же 996 году, когда Оттон был провозглашен императором, унаследовал несметные сокровища и громадную власть и влияние. В конце концов все эти земные блага оказались для него даже чрезмерными, с которыми его рассудок оказался не в состоянии справиться. Он сошел с ума, провозгласил себя богом и умер — исчез или был убит — после 1021 г. Однако во время его правления произошли далеко идущие перемены.
Аль-Хаким активно поощрял возведение мечети Аль-Азхар, носившей характер универсального храма. Халиф лично заложил Зал Премудрости, поддерживал Мухаммеда ибн аль-Хайтама (Альхазена), наиболее вероятного изобретателя телескопа, и помог Али ибн Юнусу опубликовать составленные им астрономические таблицы. Именно эти темы, помимо чисто дипломатических вопросов, и намеревался обсудить с халифом папа Сильвестр. Аль-Хакиму, адепту 9-го градуса исмаилитского посвящения, было чем поделиться с блистательным папой.
В 1001 г. Сильвестр направил к Фатимидскому халифу целый отряд клириков и рыцарей, представлявших различные ордена хронистов, с предложением организовать экспедицию в Сирию и Святую Землю. Разные историки время от времени высказывают мнение, что это и была первая волна Крестовых походов, для которой было характерно полное отсутствие воинственных устремлений. Хронисты папы Сильвестра, как сказано в энциклике (послании) папы Иоанна XIX, правившего в XI в., бесследно исчезли, не преуспев ни в чем, кроме того, что сделались вассалами халифа. Это означает, что они были обращены в ислам.
Аль-Маккари, наиболее видный исламский историк XIII в., сообщает, что аль-Хаким принял папских легатов с почетом и торжественностью и провел с ними в Иерусалиме несколько недель, обсуждая достоинства ислама по сравнению с христианством. Их искренняя вера произвела на него столь глубокое впечатление, что в сентябре 1002 г. халиф передал им в полное пользование старинную византийскую православную церковь в пригороде Иерусалима и разрешил устроить при ней резиденцию и библиотеку. К сожалению, аль-Маккари не сообщил названия ордена, к которому принадлежали послы, и не указал местонахождения их резиденции, равно как и не уточнил, были ли они хронистами или историками. Ко времени Первого Крестового похода, однако, они размещались в греческой базилике на горе Сион и носили название Ордена Богоматери Горы Сион (см. Приложение С).
Эти люди вряд ли были крестоносцами. Исламские авторитетные источники не упоминают об их обращении в ислам, подчеркивая, что аль-Хаким принимал их с почетом именно как христиан. Они прибыли в Иерусалим не как завоеватели, а как исследователи. Нам остается только строить догадки о том, что именно они исследовали.
К тому времени, когда его посланники обосновались в Иерусалиме, папа Сильвестр был вынужден покинуть Рим под нажимом и постоянными угрозами политических террористов. Обосновавшись в Северной Италии, Сильвестр II и Оттон III пытались взять политическую ситуацию под контроль. В 1003 г. оба они, с интервалом всего в несколько месяцев, умерли при весьма подозрительных обстоятельствах. Вместе с ними умерла и мечта о возрождении объединенной Римской империи, своего рода универсальной мировой державы.
Однако на самом деле эта мечта не погибла, а лишь на несколько поколений отошла глубоко на задний план. Чтобы понять это, необходимо познакомиться с наследием папы Сильвестра II и легендой о нем. Осмысление этих перспектив позволит нам лучше понять контуры его амбициозного плана и некоторые идеи, кроющиеся за официальным объяснением мотивов его действий. Сильвестр умер задолго до того, как его замысел начал приносить результаты, но, когда пришло время пожинать плоды, оказалось, что крестоносцы возвели на трон в Иерусалиме христианского короля из династии Меровингов.
Наиболее важным элементом политического наследия Сильвестра явилось мирное движение, ставшее вдохновляющим началом и для первых Крестовых походов, и для широкого развития новых простонародных ересей, в частности — движения катаров и богомилов. Церковные соборы и вдохновенные проповедники распространяли эти идеи по всему Западу в следующем веке после кончины Сильвестра, прокладывая идеологический путь к открытому объявлению Крестовых походов. В основе идеологии Крестового похода бедняков и его лидера, знаменитого Петра Пустынника (Петра Амьенского), лежало движение «мир Божий». Вполне возможно, что Петр Пустынник имел прямые контакты с таинственной группой монахов и хронистов, организованной папой Сильвестром.
Один из этих монахов, Ришар (Ричард) из ордена Сен-Реми (того самого святого, который обратил в христианство короля франков Хлодвига), оставил нам описание ученых занятий Сильвестра, содержащее искорку, из коей разгорелось пламя будущей легенды. Так вот, согласно рассказу Ришара, в перечне ученых интересов Герберта числились и алхимические науки. Именно это замечание и легло в основу легенды о папе-алхимике.
Согласно одной загадочной легенде, впервые появившейся в XIII в., Герберт еще в бытность свою архиепископом Реймсским сделал магическую бронзовую «голову», способную предсказывать будущее. «Голова» эта, естественно, предсказала самому Герберту, что он станет папой римским, что, учитывая его шаткое положение на архиепископской кафедре в тот момент, было весьма рискованным заявлением. Такую же историю о волшебной бронзовой голове рассказывали и о других средневековых магах, включая Роджера Бэкона и Альберта Великого. Высказывались также предположения, правда — косвенные и иносказательные, что эта «голова» была тем самым таинственным Бафометом, которому якобы поклонялись тамплиеры.
Подобные аналогии далеко не случайны и отражают вполне конкретные вещи, стоящие за символами. Ришар в своих «Историях» дает нам ключ к ним. Из фразы, следующей за упоминанием об алхимических интересах Герберта, мы узнаем, что Герберт также сконструировал особую армиллярную сферу, с помощью которой он мог определять положение Солнца и планет по отношению к плоскости небесной сферы. Самое любопытное, что Земля в этой сфере изображена круглой. А ведь сфера эта сделана за пять веков до Колумба…
Впоследствии, уже став папой, Сильвестр приказал построить новую армиллярную сферу, представлявшую собой нечто вроде небольшого планетария, который содержал информацию, заимствованную из астрономических таблиц. На этой сфере была показана плоскость эклиптики, Млечный Путь, эклиптика, планеты и полюса (ил. 5.4). Это был сравнительно несложный бронзовый прибор для вычислений тайны времени — третьей составляющей алхимии. Говоря символическим языком, эта сфера действительно была «головой» — головой, вобравшей в себя знания всех наиболее прославленных ученых Средневековья в этой области.
Ил. 5.4. Армиллярная сфера папы Сильвестра II, прототип бет’амета, или Бафомета тамплиеров.
А теперь отойдем немного в сторону от основной нити нашего рассказа. В пользу этого предположения говорит и таинственное название «головы» тамплиеров. Бафомет в арабском, арамейском и еврейском языках фонетически записывается как бет'амет, или «место (вместилище) истины». Корень ба или бет идентичен корню в слове Ваал и может означать дом, место или нечто, заполняющее пространство (космос). Поэтому «место истины», использованное в качестве названия, может означать космический «дом» Куба Вселенной на небесной сфере и ценность пророческих взглядов. Со временем эта простая формула стала своего рода условным паролем, символом тайны. Тамплиеры не обожествляли свою бронзовую голову. Они использовали ее в качестве объекта медитации и одновременно в качестве ключа к тайне времени и к графику алхимических операций.
Другой посвященный из числа монахов-хронистов Сильвестра, Рудольф Глабра, стоявший у истоков паломнического движения, остался в памяти потомков благодаря своему красочному описанию милленаристских акций, связанных с 1033 г. — годом тысячелетия со дня окончания земной жизни Иисуса Христа. Несмотря на свою очевидную неполноту — сегодня мы могли бы назвать его пропагандистской акцией, — рассказ Глабра о космических знамениях и массовом паломничестве в Иерусалим дает представления об ожиданиях и тревогах людей той эпохи. Во всех классах тогдашнего общества возникло страстное желание принять участие в приближающемся таинстве миллениума, а не просто пассивно ожидать его наступления. Это было то самое чувство, которое воодушевляло фанатиков Первого Крестового похода По их мнению, завоевание Иерусалима приближало наступление желанного миллениума.
Рассказы о папе, императоре и халифе пребывали в тайне и содержались на разрозненных фрагментах, окутанных тысячелетним ореолом секретности, и были известны лишь обладателям отдельных частей таинственного предания. Папа Сильвестр, образно говоря, первым столкнул с горы шар, который через несколько веков практически до неузнаваемости изменил облик европейской культуры. Крестовые походы распахнули перед Западом врата Востока, и в этом немалую роль сыграли усилия Сильвестра II. Без Сильвестра, возможно, вообще не было бы никаких Крестовых походов. А без контактов Сильвестра с халифа-ми-Фатимидами и поездки его монахов-хронистов в Иерусалим никогда не возник бы орден Рыцарей Храма.
Тамплиеры — это своего рода рубеж, на котором политические течения, начало которым положил папа-алхимик, впервые вырываются на поверхность, появляясь на страницах исторических хроник. История ордена тамплиеров, в особенности его таинственное основание и несметные, поистине фантастические богатства, имела множество последствий. Без тамплиеров было бы невозможным широкое строительство громадных кафедральных соборов, ибо на него просто не было бы средств. А с точки зрения предмета нашего исследования без тамплиеров не было бы и самой дисциплины — «алхимия».
Петр Пустынник, Первый Крестовый поход и гора Сион
Слово crusade (Крестовый поход) происходит от испанского cruzada, что означает «помеченное крестом». Крестоносцы действительно были воинами-паломниками, помеченными крестом. Причем крест этот означал нечто гораздо большее, чем просто знак на их плащах и доспехах. Их воодушевляло новое видение христианства, согласно которому в мире им предстояло много трудов, и притом именно тех, в которых прекрасно разбирались короли полуварварских народов Запада. Понятно, что труды эти — военные походы. Первый Крестовый поход высится в истории своего рода монументом человеческой веры в конец света.
Сильвестр II и Оттон III попытались построить некую объединенную мировую державу из фрагментов и осколков античного мира. Они видели в этом государстве, в которое, возможно, предполагалось включить и халифат Фатимидов, своего рода бастион против натиска переселенцев из Восточной Европы и Западной Азии. В Центральной Европе такими переселенцами были хазары — народность, на основе которой впоследствии сформировались евреи-ашкенази. В Малой Азии эти племена были известны как сельджуки. Эти миграционные процессы создавали серьезную угрозу для Византийской империи, столицей которой был Константинополь, а также для стабильности контроля Фатимидов над Палестиной. Западная империя, в значительной мере реорганизованная при Оттоне III и Сильвестре II, способствовала возникновению в Восточной Европе христианских королевств — Польши, Чехословакии и Венгрии, — служивших барьером на пути вторжений мигрантов с Востока.
Объединившись, эти три силы раннесредневекового мира — две Римские империи (Константинополь считался Вторым Римом) и Фатимидский халифат — могли бы противостоять не только натиску турок-сельджуков, но и надвигавшемуся наступлению монголов. Однако на деле вышло так, что турки-сельджуки в 1071 г. заняли Палестину и, обратив оружие против Константинополя, представляли серьезнейшую угрозу для стабильности всей остальной Европы. После ряда тяжелых поражений Византийская империя заключила с сельджуками унизительный мир, согласно которому под ее властью в Малой Азии оставались всего лишь жалкие крохи былого величия. Да, империя на время была спасена, но путь на Константинополь остался открытым для новых вторжений турок.
В этот роковой момент на страницах истории появляется таинственная фигура человека, ставшего одним из главных вдохновителей и организаторов Первого Крестового похода, — Петра Пустынника. В 1088 г. он был безвестным монахом одного из клерикальных братств или ордена хронистов. Любопытно, что его настоящее имя до нас не дошло, но само его появление на исторической сцене в столь важном качестве свидетельствует о его связях на самом высоком уровне. В 1088 году Петр Пустынник прибыл из Иерусалима, привезя с собой слезную мольбу иерусалимского патриарха Симеона к недавно избранному папе римскому Урбану II (см. ил. 5.5). Обращенная к Западу мольба о помощи и обещание воссоединения церквей были не просто гласом одинокого страдальца. Послание патриарха вызвало жаркие дискуссии в римско-католической церкви и явилось доминантой, задавшей тон всему понтификату папы Урбана.
В начале 1095 г. Алексей I Комнин, тогдашний император Византии, сознавая свою слабость перед лицом угрозы нового вторжения турок, направил к папе Урбану II и собору в Пьяченце послов с просьбой о военной помощи со стороны Запада. Урбан II был явно заинтригован внезапно открывшимися перед ним возможностями. Казалось, настал час осуществления старой сильвестровской идеи создания объединенной мировой державы. Урбан отправился в поездку по Северной Италии и Южной Франции, растянувшуюся на полгода, стремясь заручиться поддержкой знати. В августе из Ле Пюи (Южная Франция) поступил указ: в ноябре того же года церковь созывала в Клермоне, Овернь, собор князей и епископов.
Ил. 5.5. Старинная гравюра, изображающая проповедь Первого Крестового похода
Чего именно ожидал Урбан от собора в Клермоне, остается неясным. По всей видимости, он намеревался начать военную экспедицию, но такую, какая не имела бы ничего общего с кампанией, которую он не так давно санкционировал в Испании. Нет, задуманная им акция должна была представлять собой нечто совсем иное.
Урбан II, урожденный Эд де Шатийон-сюр-Марн, бывший приор Клюни, был человек достаточно широких взглядов, умелый организатор и искусный дипломат, убежденный сторонник программы церковных реформ, выдвинутой его предшественником — папой Григорием VII. Однако, в отличие от Григория, неутомимая деятельность которого затрагивала всех и вся, Урбан отличался особой гуманностью. Это был своего рода поп-звезда среди пап: высокий, стройный, доступный, отличавшийся подчеркнуто аристократическими манерами. Его главной целью было проведение широких реформ в Западной церкви и воссоединение ее с Восточной (Православной) церковью ради восстановления истинно католического, единого вселенского христианства. В этом смысле просьба Алексея I о помощи представляла решающий прорыв в деле воссоединения церквей. На Урбана также сильное впечатление произвело движение «мир Божий», сторонники которого призывали устраивать во время войн между христианами перемирия в воскресные дни и праздники наиболее почитаемых святых. Он видел в призыве поднять оружие против «грешного племени, отпавшего от Бога» (так он назвал турок в своей речи перед толпами, собравшимися в Клермоне) (см. ил. 5.6), своего рода средство направить боевой дух европейских аристократов в более выгодное русло.
Ил. 5.8. Папа Урбан II председательствует на Клермонском соборе. Книжная миниатюра XV века.
Утром во вторник 27 ноября 1095 г. в Клермоне собрались многотысячные толпы, горевшие желанием услышать обращение папы. Фанатики-монахи и странствующие проповедники разнесли весть об этом обращении за много месяцев до выступления папы. И когда долгожданный день наступил, собравшихся оказалось слишком много, так что кафедральный собор просто не смог вместить всех, и обращение было оглашено под открытым небом, на пустоши у восточных ворот Клермона. Когда толпы собрались у ворот, Урбан II поднялся на возвышение и обратился к своей пастве.
Четверо хронистов-современников донесли до нас слова Урбана. Один из них, Робер Монах, заявлял, что он лично присутствовал в Клермоне и слышал обращение, с которым выступил Урбан. Именно эту версию речи папы мы и взяли за основу нашего рассказа. Робер сообщает, что Урбан начал свое выступление призывом к франкам: «О племя франков! Народ, возлюбленный и избранный Господом!» Затем, согласно записи Робера, папа призвал верных прийти на помощь братьям на Востоке. Восточные христиане обращаются с мольбой о помощи: турки вторглись на исконно христианские земли, сея смерть и разрушения всюду, где ступала их нога. Урбан особо подчеркивал святость Иерусалима и тяжесть страданий паломников, дерзавших отправиться туда. Нарисовав мрачную картину ужасов, творящихся на Востоке, Урбан огласил свое воззвание: пусть христиане Запада поспешат спасти страждущих братьев. Пусть богатые и бедные, собравшись и объединившись, прекратят истреблять друг друга ради великого блага — истребления безбожных турок Это будет поистине делом Божиим, объявил Урбан, и всех погибших в этой самой святой из войн ждет полное прощение и отпущение прежних грехов. В таком деле нельзя медлить; пусть все будут готовы выступить в поход летом следующего года. Сам Бог поведет Своих воинов в бой.
Урбан произнес речь по-французски перед своими соотечественниками, а затем, перейдя на латынь, достиг таких высот красноречия, которые были уже недоступны для понимания хрониста. Однако главное, что поразило в речи Урбана, — это его неожиданный пафос. Фраза «Dieu le volt», то есть «этого хочет Бог», эхом прокатывалась по толпе задолго до того, как Урбан окончил свою речь. По окончании обращения папы епископ Ле Пюи пал к его ногам, умоляя о позволении присоединиться к походу. Его примеру последовали многие тысячи присутствовавших
Папа оказался захвачен врасплох. Никаких планов похода составлено не было, не говоря уже о подготовке к столь масштабным перемещениям масс, которые имели место зимой 1095–1996 гг. И пока Урбан вновь созывал своих епископов, чтобы отдать им распоряжения относительно подготовки к походу и сделать политические заявления, группы странствующих евангелистов уже начали свой долгий путь к Святой Земле. В первых рядах паломников шел и Петр Пустынник
Неоднозначная фигура Петра Пустынника, личность которого была загадкой даже для современников, была и остается тайной в истории Первого Крестового похода. Мы видим его в 1088 г., когда он передал послание патриарха Иерусалимского папе Урбану. Впоследствии многие ученые выражали сомнение в достоверности этой истории, объясняя это незнатностью и малозначительностью фигуры Петра. Однако в личности этого монаха, умевшего увлечь и повести за собой толпы верующих, есть нечто таинственное, свидетельствующее о его связях с высшими кругами и могущественных покровителях, стоявших за ним. Сопоставляя скудные фрагменты информации о Петре Пустыннике, можно составить представление о закулисных пружинах и интригах, стоявших за Крестовыми походами.
Петр Пустынник, по всей видимости, родился в середине XI в. в Пикардии, возможно — неподалеку от Амьена. Прежде чем стать монахом, Петр был мелкопоместным дворянином, получившим свой фьеф от Евстахия Болонского, отца Годфруа (Годфрида) Бульонского, будущего христианского короля Иерусалима. Через некоторое время, после 1070 г., Петр вступил в монастырь в Арденнах, где в течение ряда лет выполнял обязанности учителя и наставника юного Годфруа. После 1080 г. Петр отправился в паломничество в Иерусалим, где и оставался вплоть до выполнения уже известной нам миссии и появления в 1088 г. в Риме. Далее о нем ничего не известно вплоть до зимы 1095 г., когда он выступил с призывом к началу Крестовых походов в Бурже, что в провинции Берри. Известно, что на соборе в Клермоне он не присутствовал.
Если вспомнить замыслы папы Сильвестра II и деятельность созданных им монастырей хронистов, таинственная личность и деятельность Петра приобретают более конкретные очертания. Петр вступил в единственную монашескую общину в Арденнах, находившуюся в Орвале, неподалеку от Стенэ, имевшего налаженные связи с династией Меровингов. Монастырю покровительствовала тетка и приемная мать Годфруа. Эта монашеская община была филиалом таинственного ордена хронистов в Калабрии, Северная Италия, который проявлял особый интерес к прослеживанию родословной герцогов Лорранских — семейства, к которому принадлежал Годфруа.
Если эти монахи принадлежали к конгрегации хронистов, учрежденной папой Сильвестром, тогда легко понять многие странные эпизоды и повороты в судьбе Петра, в частности его необычно длительное пребывание в Иерусалиме. Вполне возможно, он был переведен в резиденцию ордена, которая находилась за пределами самого города, при базилике, подаренной им безумным халифом аль-Хакимом. Это проливает свет на позднейшую дипломатическую миссию Петра, ибо только высокопоставленный член монашеского ордена, основанного лично самим папой, мог быть подходящей фигурой для столь важного поручения — передаче папе послания иерусалимского патриарха и в его лице — всей Восточной (Православной) церкви.
Молчание Петра в период между 1088 и 1095 гг. могло быть продиктовано требованиями дисциплины внутри ордена. И лишь после церковного собора, на котором папа выразил поддержку движения народных масс, Петр Пустынник получил официальное разрешение начать и возглавить Крестовый поход.
До конца года Петр успел побывать в Берри, Центральная Франция, провозглашая свою собственную концепцию Священной войны, в которой бедняки, как особо благочестивые воины во Христе, должны выступить в поход впереди аристократов и знати и захватить Иерусалим, полагаясь единственно на помощь Божью. Губерт Ногентский, лично знавший Петра, оставил нам такое описание его личности: «Все, что он говорил или делал, оставляло впечатление полубожественного деяния». Этот неукротимый, пылкий духом монах, неизменно ходивший босым и в поношенной рясе, напоминающей лохмотья, был пламенным оратором, способным повести за собой многотысячные толпы последователей, эмоционально возбужденных его призывом. Эти люди тысячами «брали крест» и следовали за этим фанатиком, напоминающим Распутина, по длинным дорогам, которые вели на восток
В январе 1096 г. Петр покинул Берри и через Орлеан и Шампань двинулся на юго-восток, собирая многотысячные толпы всюду, где он останавливался со своими сторонниками. В Лорране он посетил старинный монастырь возле Орваля и обсудил планы намеченного Крестового похода со своим давним воспитанником — Годфруа Бульонским. Естественно, никаких письменных документов об их встрече не сохранилось, однако на ней произошло нечто, что убедило Годфруа присоединиться к Крестовому походу. Весной, когда Петр собрал свое простонародное воинство в Кёльне, старой столице Оттона III, Годфруа, находившийся в Амьене, также решился взять крест. В отличие от других аристократов, также принимавших участие в Первом Крестовом походе, Годфрид раздал все свои фьефы, продал богатое имущество и вместе с братьями отправился в поход в Святую Землю. Годфрид явно не собирался возвращаться назад; вполне возможно, он уже видел себя главным кандидатом на трон короля освобожденного Иерусалима.
Естественно, Годфруа Бульонский был далеко не единственным аристократом древнего рода, решившим в то лето стать крестоносцем. В группу, официальным главой которой был Адемар, епископ Ле Пюи, имевший титул папского легата, входили также Раймунд Тулузский, ветеран войн с маврами в Испании, Гуго Вермандуа, Роберт II Фландрский, Роберт, герцог Нормандский и его шурин, Стефан, граф де Блуа. В сентябре 1096 г. до Урбана дошли слухи о том, что норманны Южной Италии и Сицилии также готовы взять крест и вступить в ряды крестоносцев. Эти норманны, во главе которых стояли Боэмунд и его брат Тан-кред, по праву считались самыми опытными и стойкими воинами в Европе в эпоху Крестовых походов. Отец Боэмунда, Рожер Гискар, несколько лет тому назад едва не захватил Константинополь, и вот теперь норманны с готовностью откликнулись на призыв Востока о помощи.
Долгая история Первого Крестового похода и его печального пролога — Крестового похода бедняков — подробно описана во многих трудах. Однако лучшим из всех исторических сочинений, посвященных этой теме, остается многотомный труд сэра Стивена Рансимэна, повествующий об эпохе Крестовых походов. Мы же в нашей книге сосредоточили основное внимание на личностях Петра Пустынника и его ученика Годфруа Бульонского.
Участники Крестового похода бедняков после долгого и трудного продвижения по дорогам Центральной Европы весной 1097 г. подошли к воротам Константинополя. Это были толпы голодных и почти неуправляемых бродяг, готовых на все. Византийский император поспешил переправить их на азиатский берег Босфора, где они с безрассудной отвагой атаковали турецкие укрепления и почти полностью погибли. Петр Пустынник благоразумно предпочел остаться в Константинополе и благодаря этому остался жив. Он остался в столице Византии и, пользуясь немалым почетом, дождался прибытия следующей волны крестоносцев.
Когда в Константинополе собрались крестоносные графы, князья и герцоги, Петр поспешно присоединился к ним с жалкими остатками своего воинства. Возможно, благодаря своим давним связям с Годфруа, ставшим к тому времени признанным главой Крестового похода, Петр пользовался особым влиянием и сделался советником и духовным лидером движения. Он направился вместе с крестоносцами в Антиохию, где сыграл определенную роль в драме Святого Копья. Копье это представляло собой железный наконечник, чудесным образом обретенный в церкви. Это было сочтено вмешательством свыше. После Антиохии Петр присоединился к тафарам, или беднякам, и стал активно призывать к скорейшему наступлению на Иерусалим.
После взятия Иерусалима крестоносцами Петр стал одним из членов, а возможно, и лидером тайного совета, то есть оказался среди элиты, избравшей Годфруа королем Иерусалимским. Годфруа отказался принять этот титул, предпочтя более скромный — Защитник Гроба Господня, но в 1100 г. его младший брат, Балдуин, с готовностью принял титул короля. В правление Годфруа Петр Пустынник пользовался настолько высоким авторитетом, что когда крестоносцы двинулись к Аскалону, именно на Петра были возложены функции правителя Иерусалима. Единственным официальным актом, который успел подписать Годфруа в качестве короля перед тем, как покинуть Иерусалим, была хартия, подтверждавшая особый статус аббатства на горе Сион, располагавшегося к югу от древнего города, вне его стен, и приказ о его немедленном укреплении.
Петр Пустынник делил свое время между двумя основными резиденциями: императорским двором в Константинополе и вновь отстроенным аббатством (монастырем) на горе Сион, где он предположительно и умер в 1115 г. Рене Груссе, выдающийся французский историк и исследователь эпохи Крестовых походов, писал, что трон Годфруа покоился на камне горы Сион — факт, свидетельствовавший о претензиях на древнюю королевскую преемственность и равенство чести с правящими династиями Европы. Однако Груссе никак не комментирует это высказывание, предоставляя нам строить догадки о его скрытом смысле.
Планы Урбана по оказанию военной помощи Восточной (Православной) церкви были существенно изменены по настоянию Петра Пустынника и его последователей — участников похода бедноты. Это народное движение фактически отобрало власть у папских представителей и обеспечило ее передачу в руки военных и политических лидеров. Когда епископ Адемар, папский легат в походе, умер в Антиохии, был созван совет вождей похода. Петр участвовал в этом совете и, по всей вероятности, стал одним из главных факторов избрания Годфруа королем. Таким образом, Первый Крестовый поход из задуманной папами акции превратился в народное движение, получившее выраженную милленаристскую окраску, и главной пружиной этих перемен стал Петр Пустынник
Если Петр Пустынник действительно был высокопоставленным функционером одного из уцелевших орденов хронистов, основанных еще папой Сильвестром II, которые были заняты поисками родословной и прямых потомков Меровингов, тогда становится понятным его огромное влияние на ход событий.
Ордена хронистов, основанные Сильвестром, трудились на службе церкви почти целое столетие, прежде чем было создано христианское королевство в Иерусалиме, и поэтому успели подготовить все необходимое. А необходим в первую очередь был такой кандидат на королевский престол, родословная которого восходила бы к столь знатным предкам, чтобы все короли и монархи Европы смело могли признать его своим верховным повелителем.
Видимо, Годфруа обладал всеми необходимыми качествами, потому что хронисты явно считали его потомком утерянной ветви королевской династии Меровингов и, таким образом, прямым потомком Соломона и дома Давидова, а возможно — и самого Иисуса. Если бы эти притязания удалось доказать, это сделало бы Годфруа законным королем Иерусалима, а возможно — и всего мира. По крайней мере, подобная коллизия отвечала большинству апокалипсических ожиданий и явилась бы первым шагом на пути наступления Царства Небесного на земле, с нетерпением ожидаемого сторонниками хилиазма.
Камнем горы Сион мог считаться Петр (в переводе с греческого означает «камень») — тот самый Петр Пустынник ордена горы Сион, которому Годфруа и Балдуин были прямо обязаны своими тронами. Это объяснение становится еще более правдоподобным, если учесть тот факт, что именно он, Петр, в качестве официального представителя ордена горы Сион и хронистов выступал в роли гаранта легитимности обоих претендентов как законных потомков линии Давидитов. Что касается горы Сион, то она представляется наиболее вероятным местоположением первоначальной резиденции ордена. Можно вспомнить, что халиф аль-Хаким подарил хронистам Сильвестра старую греческую православную церковь, находившуюся где-то за городскими стенами Иерусалима и в то же время совсем близко от исторического центра. Наиболее вероятным кандидатом на роль такого священного места представляется гора Сион, на которой сохранились развалины раннехристианской базилики IV в., заново отстроенной в начале XI в. Установлено, что в 1099 г. там существовала монашеская община, которая, не исключено, сыграла немаловажную роль в захвате города крестоносцами. Этот «камень горы Сион» и его связи с европейскими монархами можно считать основанием для создания династии христианских королей Иерусалима. Однако, как мы вскоре увидим, мог существовать и другой «камень горы Сион», на котором было основано Иерусалимское королевство.
Тайна рыцарей Храма Соломона
Авторы книги «Святая Кровь, Святой Грааль» заслуживают доверия за свои интереснейшие открытия, касающиеся той роли, которую сыграл орден, или приорат, Рыцарей Сиона в создании ордена тамплиеров. В той же мере, в которой авторы были правы в отношении необычного и, по всей вероятности, еврейского происхождения династии Меровингов, справедлива и их гипотеза о мистических предшественниках ордена тамплиеров, которые размещались некогда на горе Сион. И хотя авторы «Святой Крови, Святого Грааля» не заходят настолько далеко, чтобы выявить ключевую роль папы Сильвестра И, приводимые ими факты об ордене Богоматери Горы Сион выглядят весьма впечатляющими.
К моменту появления тамплиеров на исторической сцене, то есть в 1118 или 1119 гг., орден Сиона уже представлял собой сплоченную общину, имевшую, по-видимому, тесные связи с королями Иерусалима. Связи эти, вероятно, были основаны на том, что орден обладал точными знаниями о происхождении и истинных предках династии. Таким образом, тайна внезапного и резкого возвышения ордена тамплиеров в средневековом мире была в гораздо большей мере, чем полагают авторы «Святой Крови, Святого Грааля», обусловлена их знанием о том, что эта ветвь Меровингов является потомками Иисуса. Однако это еще не вся полнота истины.
Недостающим компонентом знания, видимо, является алхимия. Дело в том, что Меровинги, независимо от того, являлись ли они потомками Христа или нет, действительно были алхимиками-практиками и весьма разумными королями. Сильвестр II, пресловутый папа-алхимик, оказался на волосок от разгадки этой тайны, но его отвлекли проблемы мировой политики. Основными мотивами организации Первого Крестового похода, глубоко сокрытыми за религиозной и политической демагогией, была разгадка этой тайны, в качестве которой мыслилась некая священная реликвия или артефакт. Король из династии Меровингов на троне Иерусалима — это всего лишь первый шаг, приближавший наступление тысячелетнего Царства Небесного на земле. Следующим шагом должно было стать восстановление Соломонова Храма при помощи философского камня — того самого камня, который отвергли строители.
Именно в этом заключалась тайная миссия тамплиеров, и в этом смысле авторы «Святой Крови, Святого Грааля» в известной мере правы. Авторы этой книги редко упоминают об алхимии, несмотря на то, что как минимум некоторые из великих магистров ордена Рыцарей Сиона были выдающимися алхимиками. Алхимия выходит на передний план в этой книге лишь однажды — при обсуждении якобы бытовавшего у тамплиеров культа загадочной «головы». Чем бы ни занимались тамплиеры, центральное место во всех их деяниях занимали поиски утраченной магической тайны.
К концу второго десятилетия XII в. большинство ветеранов Первого Крестового похода отошли в мир иной. Годфруа Бульонский, смертельно уставший от бранных подвигов, умер в 1100 г., всего через год после взятия Иерусалима. Петр Пустынник скончался в 1115 г., а в 1118 г. за ним последовал Балдуин I, брат Годфруа. Ситуация в Утремере, «земле за морем», как франки называли Палестину, к этому времени резко изменилась. На всей территории от Сирии до Газы возникли латинские королевства, включая Иерусалимское, но, хотя они считались формально независимыми, им было самое время позаботиться о своей коллективной безопасности.
Учитывая эти соображения, Балдуин II, кузен Годфруа Бульонского и Балдуина I, вскоре после своей коронации узаконил существование на Святой Земле только одной постоянной армии. Не будучи феодальным лордом в полном смысле этого слова, как это понималось в Европе, король Иерусалима имел лишь свою личную охрану да уцелевшие остатки крестоносцев, из которых и мог формировать некое подобие войска. Это делало Иерусалимское королевство практически беззащитным, что и продемонстрировала массовая резня пилигримов на Пасху 1119 г., устроенная турками. По этой причине Балдуин II обратился с просьбой о помощи к единственной организованной военной силе на Святой Земле — боевым отрядам ордена Богоматери Сионской.
Тот факт, что эта milice du Christ существовала и до 1119 г., подтверждается упоминанием о ней в письме епископа Шартрского к Гуго, графу Шампанскому, датированном 1114 г. В период сразу же после Первого Крестового похода и взятия крестоносцами Иерусалима единственным подобием властной структуры в разоренном и ограбленном городе были уцелевшие религиозные общины и среди них — рыцари ордена Горы Сион. Мы знаем, что Петру Пустыннику было поручено охранять Иерусалим, когда Годфруа со своими отрядами отправился на битву с войском египетского халифа к городу Аскалон. Этот факт — если Петр действительно был монахом ордена Горы Сион — означает, что орден фактически взял в свои руки власть в городе. То, что рыцари Горы Сион действительно представляли сЬбой некую военную силу, подтверждается указом Годфруа, распорядившегося первым делом укрепить их крепость. В конце концов, должен же был в новой крепости находиться какой-никакой гарнизон!
Учитывая крайне нестабильную ситуацию в Утремере, Балдуин II сделал правильный выбор. Он узаконил военное крыло ордена, взяв его под верховный контроль короля и патриарха Иерусалимского, и распорядился открыть резиденцию ордена прямо напротив королевского дворца, находившегося на Храмовой горе. Бедные рыцари Христовы, как они себя называли, благодаря дару Балдуина получили и новое название. Теперь они стали именоваться нищенствующими рыцарями Храма Соломона, затем — рыцарями Храма и, наконец, — тамплиерами (от франц. Temple (Тампль) — Храм), или храмовниками. Официально провозглашенной целью деятельности ордена была охрана маршрутов паломников, однако численность рыцарей поначалу была слишком мала, позволяя разве что оборонять пространство вокруг развалин древнего Храма. Впрочем, не исключено, что на большее они и не претендовали.
Чтобы понять деятельность тамплиеров и их роль в Святой Земле и Европе, необходимо рассматривать их в более широкой перспективе, чем военизированное крыло более древней организационной структуры. Истинным создателем ордена тамплиеров был отнюдь не орден Богоматери Сионской. Их создал король Иерусалима, придав им статус орденской милиции, для своих собственных целей.
Орден получил официальный статус и название в 1099 г. лично от Годфруа. Пять лет спустя, в Труа, где находился двор графа Шампанского, собрался конклав аристократов и князей церкви. Присутствующие выслушали таинственного аббата из Иерусалима, а затем обсудили ситуацию, сложившуюся в Святой Земле. Более подробных сведений о предмете дискуссии нет, но чему бы ни были посвящены переговоры собравшихся, богатый и могущественный Гуго, граф Шампанский, решил немедленно отправиться в Иерусалим. Следующие четыре года он провел в Святой Земле, однако чем конкретно он там занимался — неизвестно.
Само место проведения конклава, Труа, в высшей степени знаменательно. Именно там зимой 1096 г. останавливался Петр Пустынник, совершавший свой проповеднический поход по Европе, а интерес семейства графов Шампанских к хронистам объясняется тем, что род графов имел родственные связи с Меровингской династией герцогов Бургундских. Действительно, аристократы, присутствовавшие на конклаве, — Бриенн, Жуанвилль, Шомон и Монтбард, — все без исключения имели родственные связи с родом герцогов Бургундских Одного этого вполне достаточно, чтобы предположить, что таинственный аббат, прибывший из Святой Земли, был представителем Сионского ордена.
Гуго, граф Шампанский, провел в Святой Земле целых четыре года. По его возвращении в Шампань события начали развиваться быстрыми темпами. Дальний родственник графа, Бернар де Монтбард, вступил в орден цистерцианцев. А всего через несколько лет Бернар — знаменитый Бернар Клервоский — стал признанным духовным лидером западного христианства. Его аббатство Клерво, основанное тем же Гуго в 1112 г., очень быстро стало центром духовного возрождения эпохи Средневековья — возрождения, черпавшего вдохновение в религиозных настроениях, вершиной которых явилось широкое строительство готических соборов. Святой Бернар, как его стали именовать впоследствии, сыграл ключевую роль в формировании ордена тамплиеров и придании ему официального статуса. Его дядя, Андре де Монтбард, был одним из лидеров военных отрядов ордена Сиона, на основе которых возникло ядро тамплиеров.
Гуго, граф Шампанский, тоже хотел вернуться в Святую Землю и вступить в военизированное крыло ордена. Письмо, присланное графу епископом Шартрским в 1114 г., явилось одной из попыток разубедить гордого Гуго. Епископ писал, что дарования графа необходимы здесь, в Шампани, и прошло долгих 10 лет, прежде чем граф в 1124 г. все же вступил во вновь образованный орден рыцарей Храма. К тому времени тамплиеры были уже солидной организацией, пользовавшейся широкой поддержкой богатого цистерцианского ордена, во главе которого стоял Бернар. В 1128 г. тамплиеры получили официальную грамоту о признании их ордена от папы Гонория IV, а устав их собственноручно написал не кто иной, как тот же Бернар.
Церковный собор, на котором все это происходило, состоялся в Труа, во владениях графа Шампанского.
Таковы скудные факты. Чтобы продолжить реконструкцию истории ордена, необходима интуиция. Орден хронистов на горе Сион, по-видимому, представлял собой закулисную силу, направлявшую Первый Крестовый поход, в основном благодаря авторитету и энергии Петра Пустынника. После того как отряды крестоносцев заняли Иерусалим, орден Сиона, в лице того же Петра, фактически взял в свои руки власть в священном городе со всеми его древними памятниками и храмами. Как мы уже знаем, Годфруа и Балдуин были обязаны своим троном рыцарям Сиона и поэтому предоставили его членам полную свободу действий в Иерусалиме, разрешив им вести изыскания и раскопки всюду, где они пожелают. И в какой-то момент этих пяти лет, отделявших взятие Иерусалима от конклава с Труа, орден нашел ту самую тайну, которую искал в течение целого века.
Рыцари Сиона немедленно направили весть о своем открытии в Европу, причем — не в Рим и не какую-либо другую столицу, а в Труа. В чем именно заключалось это открытие, осталось неизвестным, но Гуго Шампанский, бросив все дела, поспешил в Иерусалим, где провел четыре года, детально изучая находку. Сразу же после его возвращения в Европу в 1108 г. закулисные маховики власти завертелись вовсю. Молодой Бернар де Монтбард стал во главе ортодоксального монашеского ордена. Когда Бернар только еще вступил в орден цистерцианцев, они находились на грани банкротства. А всего через десять лет цистерцианцы превратились в богатейший монашеский орден в Европе, располагавший столь громадными финансовыми средствами, что это позволило ордену финансировать создание совершенно нового стиля и явления в церковной архитектуре — готических соборов.
Таким образом, это открытие или находка какого-то артефакта обеспечили ордену всего через несколько лет приток невиданных богатств. Поток заморских богатств оказался настолько фантастическим, что возникла нужда в создании военной охраны — ордена тамплиеров, первой и основной задачей которых была охрана окрестностей вокруг развалин Храма Соломона. Но сами по себе тайны алхимии, сколь бы важны они ни были, даже в древнем Соломоновом варианте, не могли обеспечить столь невиданных богатств. Для этого требовалось что-то еще. Как сказано в произведениях великих алхимиков прошлого, Великое Деяние невозможно совершить без правильного выбора так называемой prima materia первичной материи (лат.). Вполне возможно, что то самое таинственное нечто, которое обнаружили рыцари Сиона в Иерусалиме и, более того, на развалинах Храма Соломона, и было наилучшей prima materia — осколком знаменитого Черного Камня, легендарного метеорита из Мекки. Вполне возможно, что это и был тот самый «камень горы Сион», на котором было основано Иерусалимское королевство.
Некоторые современные исследователи, проследившие связи тамплиеров с алхимией, утверждали, что тамплиеры нашли под развалинами Соломонова Храма библейский Ковчег Завета, в котором, возможно, хранился некий упавший с неба камень, или метеорит, аналогичный Черному Камню Каабы в Мекке. Однако это представляется крайне маловероятным, если вспомнить, что на самом деле Ковчег исчез из Храма еще в VII в. до н. э. Что касается находки одного из камней, хранившихся в Ковчеге, то эта версия представляется более правдоподобной.
Орден хронистов получил во владение гору Сион в правление безумного халифа аль-Хакима. Прадед аль-Хакима, халиф аль-Мансур, согласно исламской традиции, был первым и единственным после Мухаммеда человеком на земле, который имел непосредственный и достаточно долгий контакт с Черным Камнем. Камень оставался в полном распоряжении халифа несколько месяцев и лишь после этого был возвращен в Каабу. И, что самое важное, мы не можем судить, был ли возвращен в Каабу весь камень или всего лишь часть его.
Иранские исмаилиты, очень скоро ставшие друзьями и союзниками тамплиеров, вполне могли отколоть кусок Черного Камня, прежде чем передать Камень Каабы аль-Мансуру. Могущественный халиф-Фатимид также мог захотеть оставить у себя кусок Камня в качестве мощного талисмана. Тот факт, что Черный Камень уменьшился в размерах в период своего нахождения вне Каабы, подтверждается целым рядом мусульманских источников, где дано описание девятой и десятой версии Каабы. В этих источниках говорится, что Черный Камень был весьма большим и заполнял все пространство в юго-восточном углу Каабы, выступая за уровень стен настолько, что паломникам было даже незачем останавливаться перед святыней, чтобы поцеловать ее. В ныне существующей Каабе, по свидетельству сэра Ричарда Френсиса Бартона, побывавшего в Мекке в XIX в., Камень как бы вмурован в стену, и для ритуала целования святыни оставлен лишь небольшой участок его поверхности — около семи дюймов в длину и четырех дюймов в ширину (примерно 17,5 на 10 см). А поскольку Камень покидал стену Каабы лишь один раз, в середине X в., любые отколы и отщепы от Черного Камня могли быть сделаны только в этот период.
Сумасшествие аль-Хакима отчасти можно объяснить тем, что он оказался обладателем крупного обломка Камня, принадлежавшего его прадеду. Согласно шиитской традиции, по окончании четвертого века хиджры, то есть переселения Мухаммеда из Мекки в Медину, придет Махди, мусульманский Спаситель, который обратит в ислам весь остальной мир, что послужит своего рода прологом Страшного Суда.
В 1020 г. аль-Хаким, тогдашний верховный глава шиитского ислама, провозгласил о пришествии Махди, объявив Махди… самого себя и обретя тем самым божественный статус. Опасаясь грозной силы Камня, аль-Хаким вполне мог попытаться спрятать его в Куполе Скалы, и, не исключено, под развалинами Соломонова Храма в Иерусалиме.
Если этот камень действительно постоянно находился в Иерусалиме, зачем ордену Сиона понадобилось организовывать Крестовый поход, чтобы завладеть им? Одна из причин этого — сумасшествие аль-Хакима. Возомнив себя пришедшим в мир Махди, он обрушил жестокие гонения на христиан и иудеев, предавая огню их церкви и синагоги. И хотя аль-Хаким перед своей смертью или таинственным уходом раскаялся в уничтожении церквей, доступ в Купол Скалы и на Храмовую Гору отныне и впредь был дозволен лишь мусульманам. После захвата Иерусалима турками-сельджуками доступ иноверным ко всем святым местам был строго воспрещен. Именно в этот момент Петр Пустынник, представитель ордена Горы Сион, уехал из Иерусалима на Запад, положив начало мощному политическому процессу, который спустя одиннадцать лет позволил ордену вновь взять под свой контроль и Храм, и Купол Скалы.
Возможно, в какой-то момент между 1099 и 1104 гг. орден рыцарей Сиона совершил в Иерусалиме — одновременно или порознь — по меньшей мере два открытия. Первое из них — это, видимо, эзотерический текст, описывающий механические и физические аспекты творения и объясняющий практические возможности их применения в рамках процесса трансмутации. Вторым вполне мог быть тот самый осколок Черного Камня, принадлежавший сумасшедшему халифу. Сообщение об открытии было спешно направлено во Францию, и после оглашения информации о нем Гуго Шампанский со своей свитой, в которую, возможно, входили несколько сведущих еврейских книжников, спешно отправились в Иерусалим.
В период между 1104 и 1112 гг. орден рыцарей Сиона завершил свои изыскания и довел процесс превращения до необходимого совершенства. Начиная с 1112 г. денежные средства в громадных количествах широким потоком хлынули во Францию, точнее — в казнохранилища ордена цистерцианцев, во главе которого стоял святой Бернар. Благодаря этим богатствам была создана мощная силовая структура, вынудившая Балдуина узаконить военное крыло ордена, которое стало опорой его трона. Тамплиеры были созданы в первую очередь для охраны источника несметных сокровищ, а главные процессы алхимического плана, по всей вероятности, совершались в глухих подземельях под обширным Храмовым комплексом.
Хотя подобная точка зрения на развитие событий представляется гипотетической, она все же не лишена оснований, в чем мы убедимся в следующей главе, рассматривая некоторые ключевые образы и мотивы легенд о Граале, а также книги «Бахир», получившие распространение на Западе практически в одно и то же время. Эта гипотеза также дает ответ на многие вопросы, сводя в единую картину разрозненные фрагменты сведений и слухов, окружавших историю ордена тамплиеров. Кстати, здесь необходимо подчеркнуть один любопытный факт. От тамплиеров до нас дошли документально подтверждаемые предания о реальных трансмутациях. Вывод звучит вполне определенно: слухи возникли не на пустом месте и имели под собой реальные основания.
Тамплиеры продолжали распространять свое влияние в Европе в то же самое время, когда цистерцианцы развернули широкомасштабную программу строительства соборов. Оба эти движения финансировались из неких таинственных источников, и оба были непосредственно связаны с орденом Богоматери Сионской. Вероятно, есть все основания видеть в святом Бернаре и цистерцианцах духовные и социальные составляющие общего великого плана возрождения западной культуры. Что касается тамплиеров, то они были политической и военной составляющей того же плана, силой, охранявшей тайну и источник несметных богатств. А знаменитые соборы, эти громадные каменные монументы алхимии, были возведены ради того, чтобы продемонстрировать новые духовные перемены, необходимые как своего рода прелюдия к грядущему тысячелетнему царству мира и процветания.
История тамплиеров после 1128 г. и вплоть до их гибели подтверждена многими документальными источниками и слишком хорошо известна, а потому мы не будем на ней останавливаться. К 1143 г. тамплиеры стали главным военным инструментом политики папства, оставаясь в то же время могущественной силой в Палестине даже после захвата Иерусалима войсками Саладина в 1187 г. Авторы книги «Святая Кровь, Святой Грааль» подчеркивают, что орден рыцарей Сиона отделился от тамплиеров после резни под вязом в Гисоре в 1188 г., и это вполне реальная дата, если учесть дальнейшую историю обоих орденов. Орден Сиона после потери своей резиденции — аббатства на горе Сион, по всей вероятности, перенес свою деятельность во Францию, основав капитулы в Орлеане, Бурже, Париже и Труа.
Спустя век после находок в Святой Земле алхимия оставалась тайным знанием, доступным лишь для посвященных высокого ранга в церкви. Орден Сиона и тамплиеры, видимо, обладали каждый своими алхимическими технологиями и разработали собственные шифры для записи тайных знаний. Алхимия смогла прямо и открыто заявить о себе лишь в середине XIII в.
Крупнейший ученый XIII в., Альберт Великий, или Альбертус Магнус, как звучало его имя на латыни, обратился к занятиям алхимией около 1250 г. и создал первый — фактически с V в. — оригинальный труд, посвященный ей. Его трактат «Об алхимии» провозглашает алхимию весьма сложной, но истинной щукой. Разумеется, он не сообщает нам о том, удалось ли ему самому получать золото, но его практический подход к теме демонстрирует не только понимание тройственной природы алхимии, но и тонкое чутье к перемене политических веяний той эпохи. Он предостерегает алхимиков, советуя им выбирать для своих операций подходящее время, быть терпеливыми и смиренными в молитвах, действовать строго по правилам (Альберт даже перечисляет эти правила: растирание, сублимация (перегонка), фиксация (сгущение), пережигание, растворение, дистилляция (возгонка) и коагуляция; таким образом, этих этапов оказывается всего семь) и всегда стремиться избегать контактов с князьями и прочими правящими персонами.
По преданию, у Альберта также была магическая «голова», предсказывавшая судьбу, и, судя по свидетельствам современников, он был адептом еврейского направления области магического творения. Есть слухи, что Альберту удалось создать искусственного человека, голема, наделенного способностью говорить, но не способного мыслить. Бессвязная болтовня голема произвела на ученика Альберта, будущего святого Фому Аквинского, настолько тягостное впечатление, что Альберту в конце концов пришлось уничтожить свое творение. Другая интереснейшая легенда об алхимии, связанная с именем Вильяма II, графа Голландского, повествует о том, что однажды Альберт зимой, в заснеженном и обледеневшем саду, устроил торжественный пир. Для этого он магическим путем превратил зиму в лето, и, когда гости сидели за столами, вкушая яства и вина, вокруг них порхали птицы, кружились бабочки и пышно цвели деревья…
Какими бы интригующими сами по себе ни казались подобные легенды, человеком, который ввел алхимию в основное русло средневековой научной мысли Европы, был не аристократ Альберт Великий, а скромный ученый Арнольдо де Вильянова.
Арнольдо родился в Валенсии, Испания, примерно в те же годы, когда в Париже было завершено возведение собора Нотр-Дам-де-Пари. Поначалу Вильянова получил известность как замечательный врач, которого можно смело назвать первым в мире психологом, ибо он написал на удивление современно звучащую книгу о толковании снов. И хотя Арнольдо, по-видимому, не был членом ни одного из монашеских или клерикальных орденов, он выполнял секретные поручения королей, императоров и даже пап.
В своем труде Арнольдо особо подчеркивает абсолютную реальность алхимических превращений. Чтобы продемонстрировать это, он осуществил трансмутацию прямо на глазах папы Бонифация VIII. Опыт прошел вполне успешно и стал первым документально зафиксированным свидетельством существования трансмутаций. Другой очевидец этого, Джованни Андреа, управляющий папской курии, сообщает, что Арнольдо «позволял всем желающим осмотреть золотые стержни, полученные им только что». Этот факт является весьма важным по той простой причине, что со II в. н. э. более никто, независимо от того, насколько глубоки и обширны были его познания в алхимии, не совершал таинственную трансмутацию прямо на глазах очевидцев. Поэтому акция Арнолвдо, совершенная им перед папой Бонифацием, явилась поворотным пунктом в истории алхимии. К сожалению, эта акция явилась и началом конца славных (тамплиеров и в меньшей степени — ордена рыцарей Сиона.
Одним из очевидцев, присутствовавших при проведении этой трансмутации, был будущий папа Климент V. Бертран де Го, бывший архиепископ Бордо, стал первым папой в период так называемого французского, или Авиньонского пленения пап, которое имело место в результате борьбы вокруг притязаний Бонифация VIII на абсолютную власть пап в христианском мире. Король Франции, претендовавший на более высокий духовный и политический авторитет, чем папа, отправился в поход на Рим и буквально взял церковь в плен. Спустя одиннадцать месяцев после этого Бертран де Го, француз по происхождению, был наконец избран папой с именем Климента V. И Арнольдо, к сожалению для него, оказался замешанным в самой гуще политических интриг.
Филипп, король Франции, воспользовался своим влиянием на папу, добиваясь от него отзыва манифеста Бонифация. А затем король приступил к осуществлению идеи, возникшей у него еще со времени трансмутации, проведенной Арнольдо. Король созвал совет, на котором орден тамплиеров был обвинен во всех смертных грехах и распущен. Папа Климент V, тоже хотевший получить свою долю при дележе несметных богатств ордена, санкционировал это решение и встал на сторону короля, хотя он прекрасно знал, что обвинения, возводимые на тамплиеров, по большей части были беспочвенными. Таким образом, тамплиеры, ставшие жертвой алчности французского короля и его марионетки-папы, подверглись жесточайшим преследованиям как еретики. И подобно тому как алхимия стала тем самым недостающим звеном, благодаря которому возник орден тамплиеров, та же алхимия и погубила его, став причиной начала его краха.
Романы о Святом Граале указывают на прямую связь между ним и тамплиерами, которые выступают в роли хранителей и стражей тайны, а также намекают на некий «волшебный камень», присутствующий в самом сердце этой тайны. Считалось, что именно он служил этаким катализатором превращений и трансмутаций. Неожиданное появление в поле зрения общественности Запада секты «просвещенных» («иллюминатов») и легенд из книги «Бахир» предоставило недостающие философские и каббалистические ключи к пониманию картины в целом, восприятию ее в более широкой перспективе, которую можно назвать астроалхимией, память о которой, как пишет Фулканелли, увековечили знаменитые готические соборы.
В период пика своего могущества, примерно с 1150 г. и вплоть до падения Иерусалима в 1187 г., на Западе на первом плане фигурировали три составляющих тайны алхимии, которые и легли в основу так называемого готического возрождения. В этом смысле книга и камень тамплиеров и романы о Граале стали книгой в камне, воплощением коей явились готические соборы. За этой трансформацией стоит богословское учение о Свете, выраженное в «Бахире» и обретшее реальное воплощение в архитектурном стиле lux continua, характерном для новых соборов.
К тому времени, когда создание внешнего декоративного убранства Нотр-Дам-де-Пари, включая и величественный барельеф, олицетворяющий Алхимию, на главном портале, было завершено около 1235 г., необходимость в подобных иносказаниях отпала. Имперская римско-католическая церковь занимала доминирующее положение. С тамплиерами и рыцарями Сиона было покончено, и церковь, начав новый Крестовый поход, на этот раз — против катаров, стремилась осознать свою новую миссию. Баланс сил в мировой политике также стабилизировался, и Священная Римская империя оставалась чем-то вроде гаранта всей системы феодальных отношений. Эпоха Средних веков достигла своего апогея и, приближаясь к упадку, оказалась в то же время в шаге от воплощения тех грандиозных милленаристских планов, которые вынашивали еще папа Сильвестр И и паломники-воины Первого Крестового похода. Тогда вдохновители и организаторы всех этих великих подвигов и злодеяний и не подозревали, что менее чем через столетие это призрачное возрождение угаснет в море лжи, интриг, войн и природных катастроф, которые вновь ввергнут Европу в этакую миниатюрную копию Темных веков. Когда же Европа в XV и XVI вв. наконец оправилась от всех этих катаклизмов, духовное цветение ранней готики было забыто и отошло в прошлое.
Без основательного знания культурно-исторического фона и ключей к нему почти невозможно понять ту весть, которую излагает Фулканелли в своей «Тайне соборов». Таким образом, возвращаясь к самому Фулканелли, давайте посмотрим, как свет Грааля трансформировался в постоянный свет великих готических соборов, а также поговорим о том, как свет алхимии оказался в фокусе мировой политики и привел к падению ордена тамплиеров, после чего традиция алхимии была вынуждена вновь уйти в подполья книжников и магов.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
РЫЦАРИ ГРААЛЯ, СОВЕРШЕННЫЕ, И ПРЕДАНИЯ ЭПОХИ ПРОВАНСКОГО ИЛЛЮМИНАТСТВА
_____________________________________
Грааль алхимиков
В начале 1180-х годов, когда над Святой Землей простерлась грозная тень Саладина, Филипп Эльзасский, граф Фландрии, видный аристократ, принадлежащий к роду потомков Меровингов, поручил Кретьену де Труа, крупнейшему поэту Европы той эпохи, написать франкоязычное переложение странной и таинственной истории о бедном рыцаре, сыне вдовы, который чудесным образом удостоился титула короля в королевстве Святого Грааля. Можно предположить, что эту легенду Филипп встретил в старинной кельтской хронике и пожелал, чтобы Кретьен де Труа, этот славный автор средневековых бестселлеров, сделал из этого сюжета настоящий хит. И Кретьен действительно славно потрудился над этой историей, иной раз переводя явно символические эпизоды ее сюжета в плоскость снов и грез, а временами проявляя явную неспособность понять важность и даже смысл материалов источников, которыми он пользовался.
Тем не менее, после того как Иерусалим пал под ударами сарацин, а христианские королевства в Святой Земле превратились в жалкие прибрежные анклавы, лучшие придворные поэты Европы подхватили историю о Граале, воспетую Кретьеном де Труа. Кстати, сам Кретьен так и не завершил свой труд, и длинная поэма о Граале после смерти поэта осталась неоконченной. Впоследствии некоторые поэты пытались — с большей или меньшей степенью успеха — закончить поэму. Самым важным для нас является то, что к этой теме обращались различные авторы, развивая различные ее аспекты.
Робер де Борон, создавший свою версию в 1090–1099 гг., активно христианизировал историю о Граале. Так, он сообщает нам, что источником этой истории — естественно, в христианском ее варианте — является огромная книга, тайны которой были открыты ему. Робер, в отличие от Кретьена, совершенно определенно представляет, что же такое Святой Грааль. Грааль — это чаша Тайной Вечери, чаша, в которую Иосиф Аримафейский собрал кровь Иисуса после Его Распятия. После Крестной смерти Спасителя Иосиф и его семья стали хранителями Грааля. В различных эпизодах романа, описывающих всевозможные приключения вокруг чаши, упоминаются имена родственников Иосифа, а в конце концов Грааль оказывается… в Англии, куда его увозит зять Иосифа, Бронс по прозвищу Король-Рыбак. Как и в поэме Кретьена, Персеваль у Робера назван «сыном знатной вдовы», однако Робер называет его потомком Иосифа Аримафейского.
Надо иметь в виду, что в тот самый период орден Богоматери Горы Сион находился в процессе переноса своей деятельности и резиденции в Европу. При поддержке могущественных цистерцианцев в 1178 г., за десять лет до начала гонений на тамплиеров и их более ранних предшественников, рыцари Сиона благополучно обосновались в Европе. Папская булла, изданная папой Александром III, предоставила ордену обширные владения на землях Пикардии, Франции, Ломбардии, Калабрии, Сицилии, Испании и в Святой Земле. После потери христианами Иерусалима орден Сиона прервал связи с тамплиерами и выработал собственный план действий. Видимо, частью этого плана и стали романы о Граале.
Истории и предания, собранные за два века терпеливыми трудами хронистов Сильвестра, неожиданно появились в контексте новой волны популярных мифологических сюжетов, порожденных рыцарственным вдохновением эпохи Крестовых походов. Источник же, на который ссылаются Кретьен де Труа и Робер де Борон, представляет собой тайную книгу, обладателями которой были несколько знатных аристократов, имевших родственные связи с династией Меровингов и орденом рыцарей Сиона.
Другой роман о Граале, созданный примерно в то же время и восходящий к тому же источнику, что и «История о Граале» Робера де Борона, делает эту связь еще более очевидной. Анонимный автор «Перлесво» мог пользоваться теми же источниками, что и Робер (так, например, он согласен с ним в вопросе о родословной Персеваля), но мистический поворот истории — это его собственное изобретение.
Автор этот вполне мог быть членом ордена рыцарей Сиона, чем и объясняется его анонимность. Он, несомненно, имел под рукой обширный свод литературы об Артуре своего времени и, возможно, имел доступ к материалам изысканий ордена о родословной Меровингов. В отличие от Робера де Борона, считавшего, что события, связанные с Граалем, происходили в I в. н. э., анонимный автор «Перлесвауса» относит перипетии этой истории к концу V в. — периоду жизни исторического короля Артура и возвышения династии Меровингов.
Еще один опус на ту же тему, «Поиски Святого Грааля», написанный на исходе XIII в. группой монахов-цистерцианцев и представлявший собой часть так называемого Вульгатовского цикла романов о Граале, приводит точные даты событий, описываемых в романе: 454-й год после Крестной смерти Иисуса, или 487-й г. по Р.Х. Эта дата — первый взлет династии Меровингов, всего за несколько лет до крещения Хлотаря святым Ремигием (Реми) и заключения договора с Западной церковью.
Благодаря этим деталям можно заметить причастность ордена рыцарей Сиона и их предшественников, монахов-хронистов, к созданию и особой популярности романов о Граале. Однако «Перлесваус» идет дальше, описывая хранителей тайны Грааля в таких терминах, что большинство современников без труда могли узнать в них тамплиеров. Так, мы узнаем, что в Замке Грааля обитает конклав посвященных, облаченных в белые одежды с красными крестами, начертанными на груди.
«Перлесво» полон странных деталей и подробностей из лексикона алхимиков, свидетельствующих о хорошем знакомстве автора с Каббалой книги «Бахир». Наиболее выразительный пример этого, как нельзя лучше вписывающийся в тему нашего исследования, — это путешествие Перлесво на Остров Блаженных Старцев, описанное на заключительных страницах романа. Там, в иномирном Райском Саду, Перлесваус находит величественное Древо, из которого бьет фонтан и которое окружают двенадцать золотых столбов. Этот мотив axis mundi (ось мира. — Прим. пер.) является явной реминисценцией из книги «Бахир», которая вводит в Каббалу концепцию Древа Жизни, и позднейшего символизма алхимиков, посвященного определению оптимального времени тех или иных алхимических операций. Во многих местах «Перлесво» возникает впечатление, что алхимическая составляющая почти лежит на поверхности, даже при описании Грааля. Для Перлесво Грааль — это сложная и развивающаяся череда из пяти образов, последним из которых и является сама чаша Грааля.
Однако наиболее замечательным из всех романов о Граале по праву считается «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха, написанный между 1200 и 1215 гг. Вольфрам без обиняков говорит о том, что хранителями Грааля являлись тамплиеры, а затем возвещает существо тайны, описывая Грааль как некий волшебный камень. Этот «lapsit exillis», на условном «зеленом языке» — формула, имеющая в виду знаменитый «камень, который отвергли строители» (ср. Евангелие от Матфея), а также камень, упавший с небес, и даже «lapsit elixir» — философский камень алхимиков, обладал, как считалось, волшебной силой, включая способность исцелять, кормить алчущих и исполнять любые желания.
Вольфрам утверждал, что узнал это предание от Гюйо (или Кийо) Прованского, который, в свою очередь, обнаружил его в старинном манускрипте, спасенном в Толедо, на землях исламской Испании. Этот источник, по словам Вольфрама, представляет собой манускрипт Флегетаниса, древнего языческого астронома, жившего, по преданию, во времена исхода из Египта, или примерно за 1200 лет до Рождества Христова.
Флегетанис, имя которого в переводе с персидского означает «знающий звезды», согласно тому же преданию, утверждал, будто он прочел «имя» Грааля по звездам и таким образом сумел постичь волю Судьбы. Он также утверждал, что его астральная судьба была связана с судьбой Христа и Его потомков. Гюйо дополнил эту легенду своими собственными латинскими изысканиями, свидетельствующими о том, что он сам был хронистом Сильвестра II или, во всяком случае, общался с одним из них, прежде чем она попала в руки Вольфрама.
«Парцифаль» представляет собой подлинный шедевр алхимической литературы и, надо отдать ему справедливость, стоит целого тома алхимических штудий такого же объема. Для нас в первую очередь важно то, что помимо прямых упоминаний о тамплиерах и камне, упавшем с небес, «Парцифаль» сообщает важную информацию: оказывается, Лоэнгрин, или Лоран, Рыцарь-Лебедь, был прадедом Годфруа Бульонского. Таким образом, в «Парцифале» мотивы Первого Крестового похода и его алхимическая тайна описывают полный круг и возвращаются к своим истокам, превратившись в сюжет романа о Граале. Таинственный текст и загадочный артефакт — волшебный камень, «lapsit extllis», оказавшийся в руках фамильного клана рыцарей, распространивших свое влияние на Запад и на Восток и весьма напоминающих орден тамплиеров, содержат множество намеков, понятных для посвященных, живших на рубеже XIII в. Более того, за всеми этими легендами угадывается орден рыцарей Сиона и его предшественники, хронисты Сильвестра II.
После 1210 г., когда преследования еретиков-катаров, распространившихся на юге Франции, переросли в самый настоящий Крестовый поход, интерес к романам о Граале начал быстро сходить на нет. Церковь никогда прямо не осуждала их, что само по себе достаточно странно, но к середине XIII в. образность и символизм этих романов утратили свою недавнюю актуальность и в литературе, и в политике, зато были увековечены в камне портиков и арочных сводов новых готических соборов. Действительно, одна из самых величественных во всей готике статуй, находящаяся в Шартрском соборе, изображает Мелхиседека, легендарного царя Ура и Салима, который обратил самого Авраама в единобожие. В руке у Мелхиседека — чаша Грааля. Это символическое изваяние показывает, что глубинное понимание смысла Грааля сохранялось весьма долго, по крайней мере, им обладали строители Шартрского собора.
Местом, где реальные персонажи, события и предания трансформировались в Грааль романов и легенд, стал юг Франции, точнее — Прованс, любимая провинция Рима, куда Святое семейство предположительно эмигрировало из Палестины вскоре после Крестной смерти Христа. Именно здесь, на родине таинственного Гюйо, создавшего первоначальную версию легенды, в которой мы встречаем и Марию Магдалину, и священные реликвии, и волшебные камни, возникло и оформилось ядро наиболее ранней «христианской» общины в Европе. Именно здесь, в Провансе, запутанные и причудливые линии этого покрова на тайне сошлись в одной точке — короновании Фридриха I Барбароссы, ставшего в 1178 г. королем в Арле.
Грааль в Провансе
Река Рона берет свое начало высоко в Швейцарских Альпах, представляя собой мутный глинистый поток, несущий талые воды ледников. Петляя, словно Млечный Путь, по всей Швейцарии, она наконец сбрасывает свои аллювиальные отложения в Женевское озеро и становится, как писал Байрон, «лазурным богом стреловидной Роны». Пропетляв вдоль западных склонов Альп, Рона несет свои воды в глубокую долину и сворачивает на юг, где протекает по древней естественной впадине между Кевеннскими горами и Французскими Альпами, направляясь в сторону моря. На протяжении ста с лишним миль река величаво катит свои воды по долине, держась восточной кромки подножия Кевеннских гор, а затем, когда горы расступаются на восток и на запад, Рона веером расправляет свои притоки, образуя широкую дельту, впадает в устье Лионского залива— небольшой излучины Средиземного моря.
Неподалеку от места, где Рона разделяется на два основных русла, последний отрог Альп, так называемые Альпилльи, направляется на запад, образуя скалистый мыс, или гряду, находящуюся в нескольких милях от реки. Эта защитная гряда холмов образует контуры другой дельты, или треугольника, верхние стороны которого образованы слиянием Дюрранса и Роны. В этом хорошо защищенном и плодородном треугольнике волны сменявших друг друга культур и народов с древнейших времен создавали поселения и города. Земледельцы эпохи неолита пришли сюда в VII тысячелетии до н. э. и жили в поистине аркадской патриархальной простоте до тех пор, пока в этих местах уже в эпоху бронзы, во II тысячелетии до н. э., не начали появляться представители торговых цивилизаций: египтяне, микенцы и финикийцы. Вскоре после первых контактов с ними сюда, вниз по течению Роны, начали проникать кельтские племена, пришедшие со своей древней исторической прародины в Европе — региона к северу от Женевского озера. Кельты покоряли местные архаические общины или смешивались с ними, образуя уникальную этноисторическую общность — кельтов Галлии (см. ил. 6.1).
Ил. 6.1. Карта Прованса.
Более чем за пять веков до Рождества Христова греческие торговцы и мигранты построили небольшую крепость в нескольких милях от старого кельтского городища, возле того места, где Рона разделяется на два русла. Римляне называли этот город Арелата, что по-французски звучит как Арль. Городок получил широкую известность благодаря тому, что сюда часто приезжали художники и в первую очередь — Ван-Гог и Гоген. Однако Арль возник как центр греческой культуры посреди варварского рая. Обитатели двух общин активно смешивались друг с другом, и в результате возник крупный город, угнездившийся в защищавшей его дельте к северу от гряды невысоких вулканических холмов, Альпиллей, протянувшейся неподалеку от современного города Сен-Реми-де-Прованс.
Мишель Нострадамус, самый знаменитый пророк Прованса, родился в Сен-Реми, в доме, находившемся на расстоянии не более мили от античной арки и монумента. Эти памятники — практически все, что осталось в городе XVI в. от древнего римского города Гланум Ливии, одного из наиболее процветавших городов Прованса, где в I в. н. э. возникла большая община еврейской диаспоры. Эти памятники уцелели до наших дней (см. ил. 6.2 и 6.3), являя собой живое напоминание о древней Арелате, красующееся рядом с современной дорогой, которая ведет к островку античного прошлого.
Ил. 6.2. Мавзолей в Глануме
Хотя в окрестностях затерянного города Гланума, по крайней мере — если верить Нострадамусу, могут храниться древние тайны и секреты, основные ключи к пониманию необычной роли Прованса в истории западной эзотерики, включая еврейские и гностические корни христианства, остаются скрытыми от посторонних глаз. В Арле, который часто называют душой Прованса, сохранилось множество древнегреческих и древнеримских реликвий. Достаточно прогуляться от арены римского амфитеатра, не уступающего римскому Колизею если не в размере, то уж, во всяком случае, в изяществе форм, до городской площади, где внимание ценителя и знатока, всерьез интересующегося герменевтикой, алхимией и поисками Грааля, наверняка привлечет странная романская церковь с готическим фасадом.
