Эмануэле Нотарбартоло, банкир и бывший мэр Палермо, был заколот в поезде в 1893 году; Джо Петросино, нью-йоркский полицейский, застрелен на Сицилии в 1901 году; иными словами, за первое столетие своего существования сицилийская мафия убила только двоих представителей истеблишмента, только двоих людей из тех, чей статус в мире бизнеса, политики, управления, журналистики, юстиции и юриспруденции позволял причислить их к cadaveri eccelen-ti. С конца же 1970-х годов, по мере того как росло могущество корлеонцев, число таких «почтенных трупов» стремительно возрастало и перевалило за несколько десятков. Среди них были и мафиози – те, кто отказывался уважать боссов, но большинство, разумеется, составляли враги Коза Ностры. После 1979 года насилие стало главным оружием мафии в схватке с государством. «Музыка насилия» достигла крещендо, когда Фальконе и другие представители добродетельного меньшинства нанесли Коза Ностре серию сокрушительных ударов.

При взгляде назад становится ясно, что новая волна насилия началась в 1970 году, с исчезновением репортера криминальной хроники газеты «L'Ora» Мауро Де Мауро. До сих пор неизвестно, что же такого он узнал – возможно, это была информация о торговле героином или о неофашистском путче, в котором Коза Ностра согласилась принять участие. В 1971 году прокурор Палермо Пьетро Скальоне был застрелен на могиле жены. Скальоне подозревали в контактах с мафией, поскольку он был постоянным партнером по покеру «нахального корлеонского казнокрада» Вито Чианчимино; поэтому его смерть истолковали как внутримафиозные разборки. Даже случившееся в 1977 году под Корлеоне убийство полковника карабинеров было воспринято как случайность. Однако два года спустя стало очевидно, что мафия избрала новую тактику. В 1979 году, словно желая продемонстрировать, сколь широки ее возможности, Коза Ностра убила журналиста (репортера криминальной хроники «Giornale di Sicilia»), политика (лидера палермского отделения партии христианских демократов), полицейского (командира «летучего отряда» Палермо) и магистрата (Чезаре Терранову, возглавлявшего расследование событий первой войны мафии). Смысл послания обществу был ясен: всякий, кто отважится встать на пути мафии, вне зависимости от его положения в обществе, будет уничтожен.

Показная дерзость и жестокость, с которой совершались все эти убийства, также представляли собой послание корлеонцев итальянскому обществу. Терранова погиб на улице рядом со своим домом: совершенно не опасаясь, что их заметят, трое убийц произвели по нему не менее тридцати выстрелов из пистолетов и винтовок и даже подошли к старому магистрату и сделали контрольный выстрел. Помимо «почтенных трупов», росло количество погибших охранников, водителей, членов семей, друзей и случайных прохожих. Коза Ностра наслаждалась новообретенным могуществом. В 1980 году Италия получила три «почтенных трупа» – капитана карабинеров из Монреале, президента сицилийской Региональной Комиссии и главного прокурора Палермо. Последнего застрелили в самом центре города, на площади Театро Массимо (это все равно что убить человека на Пиккадилли-серкус или на Таймс-сквер). Кстати сказать, третье убийство организовали Бонтате и Индзерилло, чтобы показать, что они жестокостью не уступают корлеонцам.

В 1981 году началась la Mattanza, убийства следовали одно за другим, тела оставлялись близ полицейских участков или просто сжигались на городских улицах. В разгар мафиозной войны погиб человек, чья смерть всколыхнула общество. Пио Ла Торре, активист крестьянского движения, позднее депутат парламента от коммунистической партии и лидер сицилийского отделения компартии, был одним из наиболее деятельных членов Антимафии. В апреле 1982 года он пал жертвой тщательно спланированного нападения, случившегося, опять-таки, на одной из людных улиц Палермо.

Государство отреагировало на «разгул преступности» направив на Сицилию в качестве нового префекта Палермо генерала Альберто Далла Кьезу. Генерал Далла Кьеза имел богатый послужной список, он служил в Корлеоне в те годы, когда начиналось возвышение Лучано Леджо. Что более важно, генерал только что стал национальным героем, добившись значительных успехов в борьбе с левацким терроризмом. Перед отъездом он дал понять Риму, что не собирается «миндальничать» с политическим крылом мафии. Через несколько месяцев после его прибытия на остров отряд из десятка мафиози заблокировал дорогу перед машиной генерала на виа Карини и открыл стрельбу; погибли и сам генерал, и его молодая жена, и охрана. На следующий день кто-то написал на стене дома рядом с местом трагедии: «Здесь погибла надежда всех честных сицилийцев». Телевидение вело прямой репортаж с похорон генерала; вся страна видела, как разъяренная толпа швыряла монеты в присутствовавших на церемонии министров федерального правительства.

Политики не сумели предоставить Далла Кьезе возможности, на которые тот рассчитывал, а кампания «черного пиара», развязанная в прессе, показала, что генерал фактически действовал в одиночку, как объяснил через пять дней после убийства его сын:

«Мой отец привык к тому, что его спина прикрыта, что все политические партии поддерживают его борьбу; прежде всего, это касалось христианских демократов. А тут, едва очутившись в Палермо, он понял, что христианские демократы не собираются его прикрывать. Более того, они были откровенно враждебны».

Оценив, как приняли генерала Далла Кьезу сицилийские политики, Коза Ностра восприняла его назначение как очередной красивый жест, не подкрепленный реальными полномочиями, и сочла, что политическая цена убийства генерала будет сравнительно невысокой. Возникает искушение назвать тактику мафии начала 1980-х годов террористической, но террористы обычно выставляют себя радетелями угнетенных, одинокими борцами против всемогущего государства, использующими то оружие, которое есть под рукой. Коза Ностра же, опираясь на героиновые богатства и на давние традиции, попросту не принимала итальянское государство всерьез. Это был не террор, это была «волна презрения».

К списку «почтенных трупов» добавлялись все новые имена. Изучая этот скорбный список, поневоле начинаешь задаваться вопросом, что чувствовали в ту пору мирные сицилийцы, надеялись ли они, что хотя бы одно из этих убийств станет поворотным пунктом, рубежом, перейдя который мафия заставит итальянское государство показать свою силу. Надо признать, что правительство пыталось реагировать на вызов. После гибели генерала Далла Кьеза был наконец-то принят закон, предложенный погибшим коммунистом Пио Ла Торре; впервые в итальянской судебной практике этот закон относил к преступникам всех членов «организаций наподобие мафии», причем последняя определялась как криминальная ассоциация, основанная на систематическом запугивании граждан, омерте и проникновении в государственную экономику через систему «вымогательства», распределенную по территориальному признаку. Этот закон стал итальянским вариантом американского закона о коррумпированных и находящихся под влиянием рэкетиров организациях, принятого в 1970 году. Закон также разрешал конфискацию имущества мафиози. Он стал весьма эффективным инструментом в борьбе государства с Коза Нострой. Тем не менее политики не выказывали единодушия. Будет преувеличением утверждать, что мафии противостояло итальянское государство как таковое. Поворотный момент так и не наступил. Схватку продолжало добродетельное героическое меньшинство- магистраты и полиция, которых поддерживали немногочисленные политики, администраторы, журналисты и общественные фигуры.

Летом 1983 года, 23 июля, Коза Ностра взорвала в центре Палермо автомобиль начальника Фальконе, старшего магистрата Рокко Чинничи; погибли также два охранника и консьержка дома, в котором жил магистрат. В годы первой войны мафии журналисты охотно проводили параллели между Палермо и Чикаго эпохи «сухого закона»; теперь единственной подходящей аналогией казался ливанский Бейрут. Один пожелавший сохранить анонимность полицейский признался в интервью газете «L'Ora», что среди представителей закона царит уныние:

«Мы воюем, но государство и власти этого города и этого острова ведут себя так, словно ничего не происходит… Мафиози палят из пулеметов, подкладывают динамит. А мы отвечаем громкими словесами. Мафиози тысячи, а нас несколько сотен. Мы громоздим баррикады на центральных улицах Палермо, а они преспокойно разгуливают себе по Корсо Деи Милле, Бранкаччо и Удиторе».

Гибель Чинничи привела к героическому самопожертвованию, типичному, надо сказать, для борьбы добродетельного меньшинства с мафией. Известие о смерти Чинничи произвело сильное впечатление на Антонино Капонетто, тихого и робкого магистрата, который увлекался разведением канареек. Родившийся на Сицилии, Капонетто служил во Флоренции, был на хорошем счету и собирался вскоре в отставку по возрасту. Узнав о гибели Чинничи, он, однако, подал прошение о переводе на место погибшего. Как он сам позднее объяснял: «Это был порыв, внушенный, пожалуй, духом службы, который всегда меня вдохновлял. А еще во мне заговорил сицилиец». Войдя в свой новый кабинет во Дворце юстиции Палермо, он нашел на столе поздравительную телеграмму. Она гласила: «Желаем успехов», однако между строк явственно читалось: «Готовься к смерти». Следующие четыре с половиной года Капонетто прожил под крышей казарм карабинеров, в крохотной комнатушке, которую выбрал по соображениям безопасности.

Сразу после вступления в должность он собрал магистратов, и совместными усилиями они разработали план сокрушительного удара по мафии. Идея Капонетто, позаимствованная из кампании против левацкого терроризма, заключалась в следующем: нужно создать команду магистратов, имеющих опыт противостояния мафии, с тем чтобы они делились имеющимися сведениями друг с другом; в этом случае снижался риск невосполнимости потерь, если погибнет кто-либо еще. Свою команду он подбирал с таким расчетом, чтобы получить в итоге «полную и органичную» картину деятельности мафии. В команду вошли Джованни Фальконе, Паоло Борселлино, Джузеппе Ди Лелло и Леонардо Гуарнотта. Под руководством Капонетто они без лишнего шума взялись за работу.

Публика осознала, насколько плодотворной оказалась эта идея, только когда Капонетто созвал 29 сентября 1984 года пресс-конференцию во Дворце правосудия. Он сообщил, что Томмазо Бушетта, «босс двух миров», согласился сотрудничать со следствием; результатом этого сотрудничества стали 366 постановлений об аресте. Даже «нахальный казнокрад» Вито Чианчимино получил уведомление о том, что он находится под надзором (Бушетта показал, что Чианчимино работает на корлеонцев). Немногим позднее Чианчимино и кузены Сальво, некоронованные короли налогового бизнеса, также были арестованы. Многие из тех, кому предъявили обвинение, давно находились в бегах, но все равно у полиции Палермо элементарно не хватило наручников, чтобы задержать сразу всех обвиняемых. С широкой улыбкой Капонетто подчеркнул важность собранных улик:

«Мы располагаем не множеством не связанных между собою преступлений. Нет, это преступления мафии, и именно мафия как таковая пойдет под суд. Пожалуй, будет справедливо назвать этот день историческим. Наконец-то мы смогли проникнуть в самое сердце мафии».

Суд, о котором говорил Капонетто, должен был доказать, что мафия представляет собой единую и цельную структуру, – иначе говоря, доказать «теорему Бушетты», как окрестили это утверждение в газетах. Предстояла своего рода коперниканская революция в представлениях широкой публики об «обществе чести».

Корлеонцы отреагировали на новость о предательстве Бушетты расправами с pentiti и их родственниками: Леонардо Витале, тот самый capodecina, который обратился в полицию после духовного кризиса, погиб в декабре, как и шурин Бушетты. (В Италии до сих пор нет сколько-нибудь эффективной программы защиты свидетелей.) А когда полиция вплотную приблизилась к затаившимся боссам, Коза Ностра перешла в контрнаступление. В конце июля 1985 года Беппе Монтана, офицер «летучего отряда», отвечавший за поимку мафиози-беглецов, был застрелен в приморском городке Портичелло. Даже в выходные он продолжал следить за мафиози и использовал для этих целей свою моторную лодку. Внутри мафии давно ходили слухи, что полиция решила не брать двоих наиболее кровавых киллеров Коза Ностры живьем; мафия отреагировала на эти слухи соответствующим образом: Монтана погиб от разрывных пуль «дум-дум». Подруга Монтаны, находившаяся в момент выстрелов на расстоянии нескольких метров от него, уцелела. Она бросилась за помощью к соседям, металась от двери к двери, в бессильной ярости наблюдая, как улица на глазах пустеет, а ставни на окнах запираются. Пожалуй, невозможно вообразить более наглядное свидетельство страха, окутывавшего Западную Сицилию.

Монтана был третьим полицейским отряда, погибшим от рук мафии. Профсоюз полиции выступил с заявлением, в котором говорилось, что правительство на Сицилии присутствует только на похоронах полицейских. Проблемы полиции усугубились после того, как был задержан предполагаемый пособник убийц Монтаны, юноша, игравший в местной футбольной команде и зарабатывавший на жизнь ловлей морских ежей. В участке его били и пытали, а когда отвезли в госпиталь, было уже поздно. Попытки замять происшествие обернулись громким фиаско, негодование населения грозило выплеснуться на улицы. Министр внутренних дел проявил не свойственную итальянским чиновникам суровость и расформировал отряд, с которым были связаны все наиболее существенные достижения предыдущих лет в борьбе с мафией.

Менее чем через сутки после министерского приказа был убит еще один офицер «летучего отряда», Нинни Кассара, убит настолько жестоко, что его смерть шокировала даже много чего повидавший Палермо 1980-х годов. То ли двенадцать, то ли пятнадцать мафиози расположились в здании напротив дома Кассары и открыли огонь, едва он вышел из своего бронированного автомобиля. Жена офицера видела из окна, как ее муж упал под градом пуль (на месте преступления насчитали свыше 200 гильз). Вместе с Кассарой погиб и двадцатитрехлетний полицейский Роберто Антиочиа, который, зная, сколь уязвим командир, вызвался сопровождать его. За несколько дней до смерти Кассара заявил журналистам: «Всякий, кто всерьез относится к своей работе, рискует рано или поздно быть убитым».

Ощущение одиночества, изводившее полицию, переросло в ярость. Члены расформированного «летучего отряда» грозили подать совместное прошение о переводе на материк. Они отказались продолжать расследование и даже заниматься оформлением новых паспортов; одному сицилийцу, позвонившему в полицию с каким-то совершенно невинным вопросом, велели «отвалить». На похоронах Антиочиа в древнем восьмисотлетнем соборе Палермо появились министр внутренних дел и президент Итальянской республики, что едва не привело к открытому мятежу. Коллеги погибшего плевали себе под ноги и кричали: «Ублюдки! Убийцы! Клоуны!» Между офицерами «летучего отряда» и карабинерами вспыхнула драка. Один из офицеров поделился своими чувствами с журналистом:

«Мы сыты по горло. Нам не нужны эти пышные похороны. Те же физиономии, те же слова, те же соболезнования… Через два дня все успокоится, вот увидите, и пойдет по-прежнему. И чего мы, дураки, под пули лезем? По нам стреляет и мафия, и наши чинуши».

Относительно тех двух чиновников высшего ранга, на которых обратили свою ярость полицейские, никогда не имелось подозрений в том, что они каким-либо образом связаны с Коза Нострой. Тем не менее этот случай показателен. Отнюдь не Италия в целом сражалась с мафией; борьбу вело исключительно добродетельное меньшинство, спаянное командным духом и чувством долга.