ПОРТУГАЛЬЦЫ ПРИСВАИВАЮТ КОРОНУ ПЕРВООТКРЫВАТЕЛЕЙ

Книга: 1421 - год, когда Китай открыл мир

16

ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ ЗЕМЛЯ

В июне 1421 г., в то самое время, когда Золотой императорский флот огибал мыс Доброй Надежды и, увлекаемый ветрами и течениями, двигался на север, туда, где лежали острова Зеленого Мыса, далеко от описываемых нами земель и событий в маленькой бухте у острова Мадейра стояло на якоре небольшое парусное судно — португальская каравелла с косыми «латинскими» парусами. Португалия в числе первых европейских государств готовилась вступить в борьбу за новые земли, пряности, рабов и золото, короче, за все то, что могло изменить не только судьбы отдельных стран, но и целых континентов. В те времена португальцы намеревались совершить первый, еще совсем робкий шажок в этом направлении, который в начале XV в. это маленькое королевство предпринимало на свой страх и риск в меру своих еще очень небольших сил и возможностей. Но Португалия никогда бы не стала крупной колониальной державой, если бы не гигантские достижения китайских флотоводцев, а главное — вычерченные китайцами карты, где ясно можно было увидеть земли и проливы, которые португальцы со временем освоили и частично обратили в свою собственность. Но до драгоценных китайских карт надо было еще добраться. А пока что португальцы плыли в неизвестность, а это наихудший курс, которого только может пожелать себе моряк.

Впрочем, в тот июньский день португальский капитан и исследователь Жуан Гонсалвиш Зарку (Joao Gonsalves Zarco) чувствовал себя со своим семейством как в раю. В водах крохотного залива, на берегу которого сидели Зарку и его близкие, то и дело мелькали спинки ярко раскрашенных природой рыб и морских животных, вороненых, как толедская сталь, рыб-мечей, ярко-синих тунцов, серебристых макрелей, морских львов и других, не менее экзотических и красочных представителей морской фауны. Воздух был напоен запахом Жасмина и пряными ароматами тропической растительности. Вода в лагуне своей прозрачностью могла бы поспорить с горным хрусталем, а вокруг цвели бегонии, орхидеи, азалин, жакарандаш (jacarandas) и страстоцвет. Вдоль берега стояли стеной заросли фенхеля, ветви которого были обильно усыпаны плодами.

В наши дни в этих местах протекают те же самые реки — Рибейра-де-Санта-Люсия и Рибейра-де-Сан-Жуа. (Ribeira de Santa Lima, Ribeira de Sao Joa) Точно так же, как и 600 лет назад, они отдают свои прозрачные воды Атлантическому океану, но на том месте у залива, где когда-то сидел Зарку, сейчас находится столица острова Мадейра город Фуншал (Funchal). На главной улице Фуншала — Авениду Зарку — высится памятник основателю города. Рядом вонзается в небо своими острыми шпилями готическая часовня Святой Катарины, возведенная стараниями супруги португальского морехода. На противоположной стороне площади бьет воздух бронзовыми копытами великолепный конный памятник принцу Генриху Мореплавателю, человеку, который, единственный из всех, помог Зарку осуществить экспедицию на Мадейру.

Колонизацию Мадейры, которая, в сущности, началась в тот самый июньский день 1421 г., можно назвать поворотным моментом в ходе освоения европейцами Нового Света. Зарку, рыцарь, состоявший на службе у принца Генриха Мореплавателя, открыл этот остров, можно сказать, волею случая. В декабре 1418 г. Зарку и Тристау Ваш Тейксейра (Tristao Vaz Teixeira) по прозвищу Ваш — еще один португальский рыцарь, служивший Генриху Мореплавателю, — получили οт своего сюзерена приказ исследовать африканское побережье вплоть до африканской Гвинеи. Это составляет примерно 2 тысячи миль к югу от Португалии. Неожиданно начался сильный шторм; корабль с двумя знатными португальцами нa борту сбился с курса и был прибит ветром к Порту-Санту (Porto Santo), крохотному островку, который находился на расстоянии 60 миль к северо-востоку от Мадейры. Единственное население Мадейры составляли тогда морские львы и птицы всех цветов и размеров. Как-то на закате Зарку увидел на горизонте, там, где садилось солнце, некие странные тени, напоминавшие очертаниями землю. Зарку не забыл об этом и, когда они с Вашем через неделю снова двинулись в путь, изменил курс и направил свою каравеллу прямиком в сторону привидевшейся ему земли. Добравшись до неизвестного острова, который был куда больше Порту-Санту, моряки, спустив паруса, приняли именем короля, принца Генриха и Ордена Христа эти земли под свою власть, опеку и защиту. Прогуливаясь по острову и забавы ради давая названия лесистым горам, холмам и долинам, кавалеры заодно присвоили название и открытому ими острову, который отныне стал именоваться «Илья да Мадейра» (Ilha da Madeira), что в переводе с португальского означает «Остров, поросший лесом». Немного побродив по новой земле и воздвигнув на берегу в честь ее открытия деревянный крест, португальцы погрузились на свою каравеллу и отбыли в родные края.

Очень скоро выяснилось, что Мадейра имеет для Португалии важное значение (такова, похоже, была сила убеждения Зарку, когда он беседовал с принцем Генрихом), и все участвовавшие в экспедиции кавалеры получили высокие награды. Зарку же получил графский титул и ст ал именоваться графом Комара де Лобуш (Comara de Lobos).

Принцу Генриху Мореплавателю план Зарку колонизировать остров пришелся по вкусу: он финансировал его две последующие экспедиции и дал ему для этого корабли и всяческие припасы. Остров, согласно плану принца Генриха, был разделен на две части. Губернатором северной части был назначен Ваш, а другой, южной части — сам Зарку. Другой рыцарь из команды Зарку по имени Бартоломеу Перестреллу был отправлен на остров Порту-Санту, чтобы тот тоже не оставался без хозяина. Увы, хозяином рыцарь Бартоломеу оказался неважным. У его детей имелась пара домашних кроликов, которых семейство Перестреллу решило прихватить с собой. Кролики при полном отсутствии хищников расплодились на Порту-Санту до такой степени, что объели на острове всю зелень, превратив его чуть ли не в голую пустыню.

Надо сказать, принц Генрих Мореплаватель, в отличие от рыцаря Бартоломеу, весьма разумно распорядился Мадейрой. Во-первых, он устроил там маленькую морскую базу, а во-вторых, переправил туда несколько десятков семей португальских крестьян и завез виноградную лозу с Крита, предложи в крестьянам ее возделывать. Жаркий и влажный климат острова оказался для винограда благодатным, и лоза отлично там прижилась. Впрочем, прижилась — не то слово! Крестьяне стали добавлять в сок винограда сахарный тростник с того же Крита, который тоже отлично рос на Мадейре, в результате чего местное вино приобрело совершенно особый вкус и аромат. Полученный продукт скоро стал известен всей Европе под названием «Мадера», и его начали экспортировать во многие страны мира. Генрих Мореплаватель стал получать от торговли новым вином, быстро вошедшим в моду, огромные прибыли.

Ко двору принца Генриха валом повалил предприимчивый народ в надежде поучаствовать в выгодном деле, а португальские мореплаватели-первопроходцы пустились в еще более авантюрные и захватнические экспедиции, целью которых было обеспечить господство Европы над всем остальным миром в течение последующих 500 лет.

Генрих Мореплаватель был третьим сыном короля Португалии Жуана I Португальского и его супруги королевы Филиппы, дочери знаменитого британца герцога Джона Гонта. С помощью Джона Гонта Жуан I совершил своего рода государственный переворот — разогнал в 1383 г. всю старую родовую знать и создал у себя нечто вроде парламента — Хаус ов Авис (House of Avis), где с тех пор заседало так называемое новое дворянство, которое король всячески привечал, поскольку оно служило только его интересам. Жуан I был весьма ловким монархом, который умел ладить и с могущественным Джоном Гонтом, и с воинственными кастильцами, у которых были трения с англичанами. Португальцы воспользовались еще и тем, что Пиренейский полуостров не был единым государством: помимо Португалии, там существовали Кастильское и Арагонское королевства. Жуан I довольно ловко вел политическую игру с обоими, обыкновенно выступая в качестве арбитра.

К началу XV в. Пиренейский полуостров был уже практически владением христиан, которые почти за 600 лет непрерывных войн отвоевали эту землю у мавров. В 1189 г. король Португалии Санчу I захватил у мавров замок Алгаври (Algavre), бывший их последним мощным форпостом, а к 1249 г. в руках португальцев находились уже вся западные земли когда-то могущественного Кордовского халифата. Это позволило португальцам перенести столицу на юг, из Коимбры (Coimbra) в Лиссабон. Из мусульманских государств на Пиренейском полуострове остался только Гранадский эмират и его самая мощная крепость Гранада, но и их дни были сочтены. Реконкиста — освободительная война против мавров в Испании — приближалась к концу, а потому множество молодых дворян и солдат на полуострове оказались, по существу, не у дел. Этим португальским и испанским парням оставалось одно — искать лучшей доли за морем.

Жуан и Филиппа были одними из самых просвещенных монархов в тогдашней Европе, а их двор считался одним из самых изысканных. Там было множество молодых людей, которые имели склонность к образованию, чтению книг и к изящным искусствам. Как мы уже не раз отмечали, Китай в интеллектуальном плане опережал Европу на десятилетия, если не на века, но не надо забывать, что Европа в культурном отношении тоже развивалась, особенно Португалия, где у власти в описываемое нами время находились умные и образованные монархи. Не будем также забывать, что XV в. был временем очень быстрых изменений в основном в сознании людей, в их стремлении к познанию — об их тяге к наживе и предприимчивости я уже и не говорю. Короче, можно не сомневаться, что родители юного Генриха Мореплавателя просто нашпиговали своего отпрыска всеми теми знаниями, которые можно было себе представить в то время. Кроме того, люди тогда вообще взрослели значительно быстрее, чем нынче. К примеру, в 1415 г. юному принцу Генриху его коронованные родители поручили важнейшую миссию: возглавить захват португальцами Сеуты (Ceuta), крупнейшего опорною пункта мавров на северном побережье Африки неподалеку от Гибралтарского пролива. Приготовления к захвату Сеуты уже шли полным ходом, как вдруг неожиданно тяжело заболела королева Филиппа. Находясь на смертном ложе, она вручила своему сыну Генриху в руки меч и сказала: «Вручаю тебе этот меч, мой сын, в надежде, что ты будешь столь же тверд, как и его клинок. Вместе с этим мечом вручаю также в твои руки судьбы всех христианских рыцарей и дворян, которые находятся под твоим началом». Этими словами королева хотела сказать, что место истинного вождя не у ложа безнадежно больной, но на поле боя. Генрих утирал слезы от жалости к матери, но нападение на Сеуту готовить все-таки продолжал.

В течение нескольких веков арабы и мавры нападали па христианские народы на Пиренейском полуострове, концентрируя для этого на африканском побережье воинов чуть ли не со всей Северной и Центральной Африки (от Сенегала до Аравии) и переправляя их затем в Европу морем. Даже в XV и в момент упадка халифата, исламские правители все еще имели в своем распоряжении очень большие вооруженные силы. Даже для Генриха, которого все считали прирожденным воином, поход на Сеуту представлял собой дело крайне опасное и рискованное. Он должен был переправить своих солдат в Северную Африку и атаковать неприятеля на его территории. Фактически это была крупномасштабная десантная операция, значение которой приобретало огромную важность еще и потому, что европейцы впервые со времен императора Юстиниана высаживались на мавританский берег и впервые готовились захватить у мавров их мощный укрепленный пункт. По тем временам это предприятие представлялось просто беспрецедентным. В армию Генриха стекались рыцари и солдаты со всей Европы. Это было новое крестоносное войско, которое возглавил юный принц-крестоносец. Нападение на Сеуту проводилось по всем правилам современного (для того времени) военного искусства с использованием дезинформации противника: Португалия для виду объявила войну Голландии, чтобы отвлечь внимание мавров от Сеуты да и вообще от Северной Африки. Эта отвлекающая дезинформационная уловка оправдала себя с блеском. Что же касается самого принца Генриха, то он, несмотря на свой юный возраст, проявил себя как зрелый полководец и полностью оправдал возложенные на него родителями надежды. Генрих так умело руководил войсками, что сражение завершилось на удивление быстро, а крепость Сеута была взята с минимальными для христиан потерями.

Захват Сеуты, эта первая победа христиан над маврами на их собственной земле, имела не только военное, но и огромное морально-политическое значение для всего христианского мира. Как только известие о победе достигло ставки принца Генриха, он немедленно направил послов с радостной вестью о своей виктории императору Священной Римской империи Сигизмунду I (1368–1437), а также ко всем европейским государям. Победа Генриха сделала его в глазах Тогдашней христианской Европы едва ли не святым. На него благосклонно взирали все крупнейшие государственные деятели Европы — от папы римского до железного англичанина Генриха V. Папа римский и Генрих V даже предложили принцу возглавить общий крестовый поход против мусульман, но Генрих от этого предложения отказался. Он избрал весьма скромную роль наместника своего отца в захваченной им Сеуте. Стоя на высокой крепостной башне, он думал о создании великой Португальской империи, которая была бы основана скорее на власти торговли и золота, нежели на кровавых и разорительных завоевательных походах.

Золото, как известно, требуется всем. Ради получения прибыли в виде золотых монет или золотых слитков пускались в путь через Сахару многочисленные мусульманские караваны и брели от Мали до Марракеша, Феса и Мекнеса. Это все были богатые и знаменитые на Востоке города, но, что самое главное, свое путешествие их караваны заканчивали у стен Сеуты. Захват Сеуты обеспечил молодому Генриху контроль над торговлей в этом крае. Кроме того, Сеута была еще и крупным морским портом, который Генрих превратил в свой форпост на Средиземноморье. Действуя на своих кораблях из Сеуты, Генрих был в состоянии перехватывать ценные грузы, которые арабы везли по Средиземному морю из своих сказочно богатых городов. Таким образом, Португальская корона в лице Генриха неожиданно сделалась обладательницей весьма крупных средств.

Между прочим, завоеватели Пиренейского полуострова мавры и арабы, люди искусные во всякого рода ремеслах, сами того не желая, основательно обогатили и португальцев, и испанцев. На христианских землях, которые мавры до поры до времени считали своими, они прорыли арыки, засеяли поля полезными злаками, ввели в употребление такую ценную культуру, как рис, и с помощью сирийских инженеров-ирригаторов научили местное население, как выращивать и орошать эту культуру (в Португалии в районе Алгаври). Кроме того, арабские земледельцы выращивали сортовую пшениц} в районе Алентейджу; там же они стали разводить хлопок и сахарный тростник. В местечках Вера и Калина изготавливались очень хорошие подделки «персидских» ковров, «китайская бумага» производилась в Жативе (Jativa), а «настоящая марокканская» кожа или текстиль выделывались не где-нибудь за морем, а в самой что ни на есть испанской Кордове, где на кожевенных и текстильных мануфактурах трудилось до 13 тысяч рабочих и работниц. Арабские корабли развозили произведенные в Португалии и Испании товары по восточным землям — в Каир и Северную Африку.

Увы, в то время, когда португальцы штурмовали Сеуту, Португалия все еще представляла собой типичное средневековое государство, чьи жители были грубы, невежественны и полны предрассудков. Те немногие книги, которые они читали, описывали заморские земли и города, где улицы были вымощены золотом, а в лесах росли деревья, чьи плоды якобы обладали чудесным вкусом и сытостью пшеничных булок. Вся эта дребедень трансформировалась в сознании простого обывателя средневекового города (крестьяне книг вообще не читали) в образ чудесного нового мира, куда нужно стремиться всеми силами. Впрочем, такого рода книжонки расписывали яркими красками и всякие ужасы. В рассказах о богатейшей Индии, к примеру, можно было прочесть и такое: «На пути в эту страну одно море такое горячее, что бурлит, как кипяток… Все острова вокруг зеленые, словно изумруд, но в водоемах там живут страшные морские змеи, которые столь велики, что и крокодил для них все равно что комнатная птаха… У этих змеев есть крылья, и они могут летать…. Они такие ужасные, что люди, едва их завидев, во всю прыть пускаются от них наутек». Животные Индии в таких рассказах не имели ничего общего с действительностью и больше походили на описанных выше крылатых змеев, а также на популярных в европейской мифологии драконов, которые в любой момент были готовы сожрать все, что только попадалось им на пути. Считалось, что помимо драконов в Индии имеется множество слонов белого цвета, причем попадаются слоны и других цветов — голубого или даже синего. Отмечалось, что в этой стране живут также носороги и ужасные на вид львы. Индия населялась и другими устрашающими хищными зверями, водящимися там в больших количествах. В тех заморских странах, о которых повествовали эти дешевые книжонки, проживали люди с лицом посреди туловища и с глазами на плечах, а рты у них и вовсе не имели губ. Считалось, кроме того, что в вагинах у местных женщин гнездятся ядовитые змеи, которые насмерть жалят мужей, когда те хотят вступить с этими женщинами в близость.

По счастью, принц Генрих, оказавшись в Сеуте, читал совсем другие книги, а главное, научился читать книгу Природы, которая раскрыла ему глаза на мир. Прожив в Сеуте четыре года, Генрих стал постепенно понимать, в какое время в Африке особенно сильно жарит солнце и как болезненны шаги обнаженной ступни по раскаленному песку. Он узнал, что такое ветер суховей, дующий из пустыни, а также об удивительной красоте и прозрачности восточной ночи.

_{Морские чудовища. Книга Себастьяна Мюнстера «Космография».}

Сеута была в своем роде космополитическим портом, который притягивал к себе людей самых разных наций, и не только исламских. А еще здесь многому учились и учили: арабы, к примеру, учили здешних жителей математике, не забывая того, что ее основы создали выдающиеся математики Древней Греции. Другие обучали желающих географии, опять же апеллируя к истокам, в частности к великому Птолемею. Эти люди, как заметил принц Генрих, нисколько не верили в летающих змеев и драконов о трех головах, о которых писали в дешевых книжонках. Зато они свято верили в науку и считали, что окружающий их мир можно описать, прибегая к астрономии, математике и географии. Да и как могла элита арабских географов, математиков, мореходов и навигаторов предаваться мистике, учитывая то обстоятельство, что арабы не одну сотню лет водили торговые корабли между Атлантикой и Тихим океаном? Арабский географ Аль Баруи, вычерчивая побережье Северной и Восточной Африки, начал работу от побережья Занзибара в 1315 г. и завершил ее в компании с не менее известным арабским картографом Аль Димиски (Аl Dimisqui) примерно в 1327 г. Оба этих исследователя описали в своих дневниках Африку и Азию с большой художественной силой и теплотой. В частности, Аль Димиски описывал Восток не как некое волшебное царство, полное загадок и всевозможных ужасов, а как обыкновенную землю, где живут обыкновенные люди, с которыми можно вести нормальную торговлю, в том числе морскую. Хотя картографические работы арабов не отличались большой точностью (особенно по сравнению с китайцами) и они к 1340 г. не до конца представляли себе правильное расположение стран, земель и континентов в мировом пространстве (и признавали это), но все-таки в середине XVI в. некто Хама Аллах Мустафи Казами (Hama Allah Moustawfi Qazami) вычертил арабскую карту мира. Она в значительной своей части ocновывалась на карте мира, созданной великим Птолемеем. В этой огромной лоции арабы прежде всего объясняли, как они нашли в 1342 г. морские пути к берегам Индии, а потом осваивали их. Более того, в 1391 г. арабы выпустили в свет энциклопедию об Азии и странах бассейна Индийского океана.

В этих книгах и лоциях рассказывалось об Индии, о ее роскошных храмах, городах и богатых мечетях, а также о всевозможных забавных и загадочных событиях. Принцу Генриху оставалось только кусать губы, знакомясь со всеми этими удивительными повествованиями. С точки зрения арабов, португальцы как мореплаватели были все равно что малые дети, поскольку в море выходили довольно редко, а арабы к моменту появления на карте мира Португалии уже бороздили океанские просторы не одну сотню лет. Принцу, чтобы найти морской путь в Индию, оставалось одно: красться на своих суденышках за арабскими дхоу. Но он сильно сомневался в способности тогдашних португальских кораблей достичь берегов Индии. У принца Генриха были грандиозные планы. Он знал одно: чтобы Португалия стала великой морской державой, перед которой трепетал бы весь мир, ей прежде всего нужно создать мореходные корабли, способные покорить Мировой океан. На Рождество 1419 г. Генрих уехал из Сеуты и избрал в качестве своей резиденции порт Сагриш (Sagres). Там он выстроил мощную крепость и воздвиг часовню; а кроме того, построил госпиталь и основал школу навигации, которая в конечном итоге изменила расстановку сил на море. Выставленная в Морском музее Лиссабона огромная картина изображает Генриха Мореплавателя в большом зале замка Сагриш, в окружении каталонских морских капитанов, еврейских картографов и арабских астрономов. Вокруг навигаторов и ученых людей толпятся у застеленного картами стола португальские рыцари, оруженосцы, корабелы и другие имеющие отношение к флоту и морю люди. На картине все они заняты важным делом — должно быть, обсуждают план очередной экспедиции.

Бывают такие ситуации, когда моряк, что называется, чувствует море всем своим существом. К примеру, он никогда не пропустит берегов Ньюфаундленда, не пройдет мимо Малаккского пролива и уж, конечно, не оставит без внимания Сагриш — и не только потому, что здесь такие теплые ночи и прямые, как стрелы, сосны, запах которых навевает мысли о дальних странствиях в экзотические земли: стоит здесь лишь переложить руль к юго-востоку или юго-западу, как вы довольно скоро углубитесь в воды Атлантического океана или Средиземного моря, а потом двинетесь дальше, к неизвестным экзотическим островам и землям. Вид Сагриша всегда тревожил душу моряка. Только представьте себе старинный замок, который стоит на крутом берегу в каких-нибудь 200 футах от кромки берега Атлантики, весь, как стрела, устремленный в океан. Рядом мыс Сан-Винсенти, из-за которого выходят корабли, направляющиеся в дальний путь. Могучие волны разбиваются о не менее могучие дебаркадеры, на которых сидят чайки, оглашая окрестности пронзительными криками. Войдя в замок, первое, что видишь, — скромную часовню в честь покровительницы португальских моряков Святой Катарины. У ее изображения и днем и ночью горит лампада.

Для португальцев замок Сагриш и окружавшие его владения всегда был краем, «где кончается земля и начинается море». А еще, что очень важно, это был южный край с тропической растительностью. Здесь росли пробковое дерево, финиковые пальмы, миндаль, олеандры, гибискусы, лилия и герань, не говоря уже об апельсиновых и лимонных деревьях. Поэтому каждый здешний житель знал о теплых краях и землях не понаслышке. Здесь разводили цветную капусту и виноград, из которого делали знаменитое во всей Португалии вино. На берегу ютились деревушки местных рыбаков, которые с восходом выходили на своих утлых лодчонках в море, а вечером возвращались с уловом. Здесь же на веревочках вялились на солнце сардинки, треска и анчоусы. Потом все это грузилось в корзины и ящики и перевозилось на стоящие в гавани корабли. Короче говоря, вся жизнь этих земель так или иначе была связана с морем и дальними морскими странствиями.

Здесь, на юго-западе от Алгаври, в распоряжении принца Генриха было все, что нужно для строительства и оснащения нового океанского флота. Неподалеку находились мануфактуры для шитья шерстяной одежды для моряков. На берегу стеной стоял строевой лес. Имелось в избытке также дерево ценных пород: особо прочная розовая сосна, которая шла на доски для изготовления корабельной обшивки, был дуб для килей и кормовых рулей; сюда же свозили паклю и джут для конопачения, бамбук и ивовую лозу для плетения корзин и подвесных коек для моряков. Не было забыто и о самом разнообразном провианте: соленая рыба, рис, пшеница, оливки, финики, апельсины, лимоны и миндаль хранились здесь на складах в огромном количестве. Нет моряка, который бы не любил немного выпить, а уж вина здесь, как уже говорилось, было сколько угодно: как и во времена Генриха Мореплавателя, турист или местный обыватель может и сейчас насладиться алым, густым «Алентейджу», который выделывают здесь из красной лозы под названием «перкита».

Когда принц Генрих обосновался в Сагрише, он первым делом отправился в гавань взглянуть на суда. Каталонские коги — небольшие торговые корабли — представляли собой прочные и вполне мореходные суда, хотя их парусное вооружение оставляло желать лучшего. Они имели один громадный квадратный парус, позволявший им ходить только при попутном ветре. Между тем Генрих, будучи губернатором Сеуты, частенько наведывался в тамошний порт и смотрел на корабли арабов, турок, индусов и других народов. Его внимание особенно привлекали легкие на ходу арабские дхоу, чье парусное вооружение позволяло экипажу ловко маневрировать; а главное — они имели навесной кормовой руль. Но на дхоу имелся не только навесной руль. Она несла и треугольные боковые паруса, дававшие морякам возможность, что называется, ловить ветер, а стало быть, ходить даже при боковом ветре. Генрих, создавая новое мореходное судно — каравеллу, многие важные детали позаимствовал у арабов, в частности косой, или латинский, парус и подвесной руль.

_{Португальская каравелла с косыми «латинскими» парусами.}

Если разобраться, новое судно было своего рода гибридом между каталонским когом и арабским дхоу. Позднейшие каравеллы имели уже не только косые, но и прямые паруса. Прямой парус позволял кораблю идти при попутном ветре, в то время как косой, или «латинский», предоставлял судну все возможности для осуществления лавирующего маневра. К примеру, португальский капитан, отходя от родных берегов при попутном ветре, распускал огромный прямоугольный парус на грот-мачте, но как только ветер менял направление, ставились косые паруса, позволявшие судну двигаться вперед, Но не по прямой линии, а зигзагом, или галсами. Хотя по сравнению с китайскими «плавучими сокровищницами» португальские каравеллы были просто крошками, тем не менее они были куда быстрее и маневреннее монстров из китайского Золотого форта, каждый из которых весил в 100 раз больше португальского судна.

Выбрав для португальского флота тип корабля, Генрих приступил к решению следующей важной проблемы. Более всего его занимал вопрос: как станут португальские капитаны, оказавшись в открытом море, определять свое положение в Мировом океане? Разумеется, португальцы уже не раз ходили в открытое море и благополучно возвращались домой, пользуясь известными им широтами, ориентирами и компасом. Но одно дело — Средиземное море, которое португальцы знали как свои пять пальцев, и совсем другое — Мировой океан. Арабы пользовались компасом на протяжении столетий, позаимствовав его, как и другие навигационные приборы, у китайцев. Но тут необходимо отметить, что с 1421 по 1423 г. и компас, и навигационные приборы, а также умение определять с большой точностью географическую широту и долготу претерпели у китайцев радикальные усовершенствования. Естественно, что арабы и европейцы не знали об этом и продолжали пользоваться привычными средствами для определения своего местонахождения. Тут весьма кстати упомянуть, что в вычислении географической долготы европейцам пришлось догонять китайцев еще очень и очень долго.

Принц Генрих Мореплаватель был хорошим математиком, и в 1460 г., почти сразу же после его смерти, трудившиеся с ним астрономы, среди которых были и арабы, воспользовавшись в том числе и его научным наследием, разрешили наконец проблему правильного определения географической широты. Как известно, арабы — прирожденные математики, о чем знает всякий, кто занимается этой наукой. В эпоху Генриха Мореплавателя они были на голову выше всех европейских навигаторов и математиков, работавших при дворе португальского принца, и даже позволяли себе выходить в открытое море, не имея в поле зрения ни земли, ни какого-нибудь жалкого островка в качестве ориентира. И по сию пору многие звезды на небосклоне носят арабские названия, например, Бетельгейзе, Альдебаран и Мика (Betelgeuse, Aldeboran, Mikah). Кроме того, в лоциях Британского адмиралтейства отмечено, что арабами использовались такие названия светил, как Рас Нангви и Рас Аль Хаймиа (Ras Nungwi, Ras Аl Khaimiah), имевшие непосредственное отношение к навигации. Приличный арабский навигатор всегда знал, что географическая широта определяется длиной солнечного луча по отношению к линии горизонта. Интересно, что лучший инструмент для измерения длины солнечного луча придумал в 1460 г. некто Жил Эаннеш, один из капитанов Генриха Мореплавателя.

_{Определение европейцами географической широты. Из книги Педро де Медина «Руководство к мореплаванию», 1563 г.}

Длина солнечного луча изменяется день ото дня в течение всего года. Разница между максимальным и минимальным возвышением луча в середине зимы называется зимним солнечным склонением. Длина луча в полдень в определенное время года является показателем широты в Северном полушарии. В 1473 г. некто Региментариус, венецианский астроном, который был вхож ко двору принца Генриха Мореплавателя, составил ряд расчетных таблиц, или ежедневные склонения солнца. Капитан затерянного в океане судна замерял в полдень с помощью квадранта (примитивного секстанта) длину солнечного луча, затем клал на стол таблицу и путем элементарных вычислений определял географическую широту, на которой находилось его судно. Имея каравеллу, компас, квадрант и подобные таблицы, даже весьма посредственный капитан чувствовал себя на морском просторе довольно уверенно и с легкостью находил путь к Сагришу. Можно только представить себе, каким сладким казался ему в ту минуту запах розовых сосен, когда его впередсмотрящий видел верхушки этих деревьев, венчавших мыс Сан-Винсенти.

Итак, в 1420 г. Генрих Мореплаватель уже имел готовый проект морского судна — большой каравеллы, которое могло пробыть на океанских просторах как минимум несколько недель без захода в другие порты и вернуться в порт приписки. От арабских мореходов он знал, что страшные сказки о бурлящих морях и крылатых змеях — чистой воды вымысел. Но самое главное, он понимал, что опытный мореход в состоянии на хорошем корабле пересечь не только море, но и целый океан и открыть новые земли. Последнее, что оставалось ему, перед тем как распустить по ветру паруса и пуститься в путь, это достать хорошие, проверенные карты. Вот тогда он бы добрался до столь желанного ему Востока, а возможно, и до изобилующей пряностями Индии. Но где, спрашивается, достать такие карты?

В 1416 г. принц дон Педру, старший брат нашего героя, воспылал желанием получить образование и ознакомиться с разными странами мира, проехав по всей Европе и даже заглянув в некоторые уголки Западной Азии. С этими весьма похвальными мыслями дон Педру отправился в поездку по дальним странам. Во время означенного путешествия сей потомок одного из знатнейших домов Европы собирал и записывал все, что, по его мнению, имело отношение к милой его сердцу науке. Между тем наука, как и во все времена, и тогда стоила недешево, поэтому король Португалии Жуан I выложил на образование и путешествие своего старшего сына и наследника кругленькую сумму, а король Испании предоставил в его распоряжение целую армию пажей, переводчиков, слуг и школяров, всегда готовых к услугам. Снаряженный таким образом, принц Педру объездил Испанию, Палестину, Святую землю, Оттоманскую империю Венгрию, Данию, Англию, Рим, Священную Римскую империю и, наконец, возвращаясь домой, прожил на двенадцатом году своих странствий несколько лет поблизости от Венеции, откуда прямиком направился в Португалию, куда и прибыл в 1428 г..

Дон Педру уехал из Португалии в тот год, когда его младший брат готовился брать штурмом Сеуту и вынашивал в душе грандиозные планы о том, как превратить Португалию в великую морскую державу. Когда же дон Педру вернулся, вся Европа почитала его величайшим в мире путешественником и одним из самых образованных на свете людей. Теперь с его мнением считались во всем цивилизованном мире, и не было проблемы, которую бы с ним не обсуждали, даже если она касалась самых авторитетных в Европе людей, включая самого папу римского. В Англии, к примеру, дона Педру наградили высшим государственным орденом Подвязки — «за доблесть и образованность»; венецианский дож вручил ему золотую цепь «властителя морей», испанский король наградил его высшим орденом страны «Сант-Яго и Калатрава», а император Священной Римской империи Сигизмунд подарил ему графство Тревизо — целую провинцию, которая находилась буквально в нескольких милях от Венеции. Там дон Педру и проживал с 1421 по 1425 г..

В принципе дон Педру был прекрасным партнером своего младшего брата и отлично его дополнял. Генрих был человек практический, или, как тогда говорили, человек действия; что же касается дона Педру, то он был, скорее, мечтатель, человек не от мира сего, который думал о том, чтобы все христиане в мире объединились против Оттоманской империи. При всем том он отлично (за двенадцать-то лет странствий!) узнал, что такое реальная жизнь, познал свет и привез с собой множество любопытных и даже уникальных вещей. Несомненно, самой большой ценностью из всего того, что он привез из своих путешествий, была карта мира 1428 г. с изображением всех частей света и даже тех земель, о которых в тогдашней Европе не имели и представления.

Эти карты с изображением Магелланова пролива и мыса Доброй Надежды, вычерченные за 60 лет до того, как Диаш прошел мысом Доброй Надежды, и почти за 100 лет до того, как Ф. Магеллан прошел проливом (впоследствии названным в его честь), считались чуть ли не магическими, и многие думали, что они волшебные. Были, конечно, слухи, что их не так давно вычертили китайцы, ходившие в большой морской поход, но в них никто не верил. Признаться, тогда простые люди в Европе и в существование китайцев-то мало верили.

Дон Педру, человек умный и тонкий, получил образование ничуть не хуже, чем его брат Генрих Мореплаватель. Дона Педру учили те же самые венецианские учителя, что и Генриха. Когда Педру был совсем еще юным принцем, его втянули в сложные теологические споры вокруг проблемы папства. Очередной спор на эту тему затеял Ученый совет Пизы в 1409 г. из желания угодить странствующему принцу, которого все считали большим разумником. Вообще-то в то время вопрос, где и какому папе жить, был вовсе не праздным, и большинство теологов уделяло ему огромное внимание. В конце концов надо было разрешить проблему, связанную с двумя папами. В результате этого «симпозиума» появилась на свет громадная книга, именовавшаяся «Великая схизма», которая, к сожалению, проблемы, где жить и править римскому папе — в Риме или в Авиньоне, — не разрешила. Зато монахи из португальского представительства, лазая по полкам монастырских библиотек, неожиданно обнаружили на одной из них тысячелетний список книги Птолемея «География». Надо сказать, «География» пришлась принцам Педру и Генриху куда больше по душе, нежели то мудреное богословие, которое им пытались вколотить в головы святые отцы. По этой причине португальские принцы, получив латинский перевод этой удивительной книги, повели себя не совсем корректно и, почти сразу же забыв о третьем папе Александре V, только что избранном на очередном конклаве, с головой ушли в пожелтевшие от времени страницы драгоценной книги.

По большому счету, появление «Географии» Птолемея было в Европе ничуть не меньшей сенсацией, чем появление «дополнительного», третьего папы (один, как известно, жил в Авиньоне, а другой — в Риме). «География» Птолемея, к большой радости принцев, вообще не упоминала о папах, зато рассуждала обо всем подлунном мире. Изучая «Географию» Птолемея, принцы узнали, что Земля вовсе не плоская, а имеет форму шара, что вращается она вокруг Солнца. Они также получили начальные сведения о том, что представляет собой географическая широта и долгота. Появление древнего списка «Географии» активизировало научную мысль тогдашней Европы. Как-то вдруг стремление к исследованию окружающего мира захватило умы множества людей. В «Географии» карт, однако, не было, а содержались лишь указания на то, как правильно снимать планы местности. Так что книга оказалась без иллюстраций. Но и этот недостаток в скором времени был устранен. В 1415 г. в Венецию приехали Лаппачино и Бонисеньи (Lappacino, Bonnisegni) — византийские картографы, бежавшие из Константинополя от ужасов турецкого нашествия.

Они привезли с собой множество карт, основанных на тексте «Географии» Птолемея, где, в частности, Африка и Индия занимали правильное по отношению друг к другу положение. Дон Педру увидел эти карты самое позднее в 1428 г., когда приезжал в Венецию с официальным визитом, хотя я готов поклясться, что он видел правильные изображения и Африки и Индии гораздо раньше, в 1424 г., когда из дальних странствий вернулся Никколо да Конти. У меня есть две версии относительно того, каким путем Никколо да Конти вернулся в страну, которую ныне мы именуем Италией. Одна из научных школ считает, что он вернулся в Италию с Востока в 1424 г.; говорят, он очень опасался за свою жизнь, ходил, прикрывая лицо, и даже называл себя Бартоломеу Флорентийским (Bartholomew of Florence) — вымышленным именем, которое принял, чтобы избежать преследований за то, что когда-то отрекся от христианской веры. За отступничество полагалась смертная казнь: в те исполненные религиозной нетерпимости годы отступника или еретика по обыкновению сжигали. Например, девятью годами раньше чешского философа-реформатора Яна Гуса объявили еретиком и сожгли на костре в городе Констанце. Другая научная школа утверждает, что дон Педру послал францисканского монаха Альберту де Сартеаиу (Alberto de Sarteano) в Каир, где скрывался тогда Никколо да Конти, чтобы монах объявил тому о прощении всех его грехов и привез бы с собой на родину. Далее события якобы развивались следующим образом: Фра Сартеану исполнил свою миссию, нашел да Конти в Каире и вручил ему индульгенцию. После этого они с да Конти переехали сначала во Флоренцию, а уже оттуда в составе португальской миссии перебрались в Португалию, где дон Педру подробно расспросил да Конти обо всех его приключениях во время плавания на китайском джонке в составе Золотого флота.

На Востоке в те времена существовало довольно много изолированных христианских общин, которые якобы были основаны святым апостолом Фомой и с которыми дон Педру считал нужным поддерживать отношения в силу различных причин. К примеру, он считал, что эти люди помогут ему ослабить влияние мусульман в Азии, а кроме того, отыскать дорогу в страну Катай (Китай). Отыскать путь в Китай было для Европы делом насущной необходимости, поскольку, как мы уже не раз отмечали, оттоманские турки к концу 1421 г. не только захватили Малую Азию, но и окружили кольцом те немногие земли, которые находились еще во владении Византийской империи, и перекрыли для европейцев Великий шелковый путь через Азию. Добраться в Индию и Китай через восточное Средиземноморье и Ближний Восток также не представлялось возможным. Там царили мамелюкские султаны, которые хотя и были на ножах с оттоманскими турками, пускать европейцев на Восток тоже не имели никакого желания.

То обстоятельство, что дон Педру взял под свое покровительство «ренегата» Никколо да Конти, было со стороны португальского принца шагом чрезвычайно мудрым и дальновидным. Хотя, конечно, рассказы Никколо о том, что он провел 20 лет на Востоке, долго ходил на китайских судах, обошел на одном из них вокруг мыса Доброй Надежды и даже прошел сквозь «сумрачный пролив» где-то на краю света, казались людям едва ли не волшебной сказкой, как и его история о возвращении в Китай в обход неизвестного континента под названием Австралия. Дон Педру, однако, поверил Никколо, и его рассказ о том, что если все время держать на запад, то обязательно достигнешь Островов пряностей, глубоко запал ему в душу.

Картограф и ученый Паоло Тосканелли (1397–1482), который тоже встречался с Никколо да Конти и долго с ним разговаривал, высказал после беседы с Никколо ту же самую мысль. Позже он написал об этом в письме Христофору Колумбу:

«Будучи наслышан о вашем стремлении достичь Востока (Китая), двигаясь в западном направлении… посылаю вам карту, которая, возможно, вам поможет, и еще раз хочу вам сказать, что затеянное вами предприятие должно принести успех… не говоря уже о том, что оно достойно всяческих похвал… Пишу все это потому, что слышал рассказы многих купцов, которые ходили в эти земли».

Тосканелли послал Колумбу карту, на которой был изображен путь через Атлантику к Антилии. Много раньше он передал полученную от Никколо да Конти информацию картографу Бехайну из Богемии (Behain of Bohemia; 1459–1507), который работал на португальского короля. Бехайн тогда изобразил пролив, который вел из Атлантики в Тихий океан и на глобусе, который он изготовил в 1492 г., и на своих картах. Магеллан позже упоминал о том, что видел этот пролив в Португалии на карте еще до того, как отправился в свое путешествие. Есть и другие упоминания о том, что Магеллан перед отплытием видел карты, сделанные по подсказке Тосканелли и хранившиеся в португальской государственной сокровищнице. Представляю себе, какое огромное впечатление произвели на вельмож и капитанов копии карт, использовавшихся китайцами в своих походах в 1421–1423 гг., которые им довелось созерцать в португальской государственной сокровищнице. Впервые в жизни эти люди видели изображенные на шелке огромные просторы океанов, очертания неизвестных материков, земель и островов, а главное, Южную Америку и Антарктику, о существовании которых ходили самые разные слухи, но никто не был твердо убежден в их фактическом наличии.

Письмо Тосканелли к Колумбу, а также заявления Магеллана и его секретаря Пигафетты есть не что иное, как свидетельства того, что еще до отплытия Магеллана в Португалии знали кратчайший путь в Китай. Путь этот лежал через пролив, позже названный Магеллановым. Между тем его впервые нанес на карту картограф с китайского корабля. Сведения об этом поступили от Никколо да Конти, «купца, который долго странствовал в тех краях».

Сейчас, когда я написал имя Никколо да Конти, у меня сложилось ощущение, что мне, чтобы замкнуть очерченный мною круг, осталось совсем немного. В самом деле, я написал уже о множестве походов, открытий, подвигов и приключений… Короче говоря, написал я много, а ведь имя Никколо да Конти я упомянул уже в самом начале своего весьма объемистого труда, когда рассказывал о приходе Золотого флота Чжэн Хэ в индийский порт Каликут. Уж на каких только континентах, землях и островах не успел я с тех пор побывать вместе с вами, мой читатель, а ведь не следует забывать, что все это время вместе с китайцами находился и отступник от христианства Никколо да Конти. Теперь, когда я подбираюсь к концу своего повествования, мне ясно как никогда, что португальцы и испанцы, прежде чем отправиться в путь, в сущности, читали те же отчеты о плавании китайских Золотых флотов, что и мандарины времен династии Мин. Вполне возможно, что именно эти отчеты и вдохновили европейцев поднять паруса и отправиться в путешествие.

Узнав от да Конти в 1424 г. о существовании земель за океаном, дон Педру привез в Португалию карту мира, вычерченную в 1428 г. Это была, пожалуй, самая подробная карта мира, на которой были показаны «все земли и части света нашей планеты»: Африка, острова бассейна Карибского моря (в частности, Антилия и Сатаназес), Северная и Южная Америка, Арктика и Антарктика, Индия, Австралия и Китай. Короче говоря, информацию она содержала бесценную, и недаром она на протяжении ста лет хранилась в португальской государственной сокровищнице под замком. Где же еще можно было хранить карту, завладеть которой мечтали буквально все монархи тогдашней Европы?

Радикальные улучшения в конструкции европейского морского судна и в его навигационном оборудовании, чем мы, европейцы, целиком обязаны Генриху Мореплавателю, а также карта мира 1428 г., доставленная в Португалию доном Педру, придали новый размах исследованию неизведанных земель и сделали эпоху географических открытий поистине великой. Генрих Мореплаватель знал, что если он сможет найти источники финансирования, причем весьма серьезные, то весь мир будет лежать у его ног. Увы, жизнь требовала своего. Принц должен был поддерживать в пристойном виде строения замка и госпиталя, регулярно подновлять часовню, платить слугам и придворным, ну и самое главное — строить созданные его воображением каравеллы, снабжая их необходимыми припасами для многомесячного путешествия.

Папа римский в 1420 г. назначил Генриха Мореплавателя Великим магистром Ордена Христа, вследствие чего паруса его каравелл мгновенно украсились алым орденским крестом. Увы, новая должность заставила Генриха переключиться с любимого дела на обязанности магистра, который должен был всеми мерами бороться с язычниками и неверными. Никколо да Конти и Марко Поло описывали в свое время христианские государства, существовавшие на территории азиатских земель по пути в Индию. Вполне возможно, Генрих принял па себя звание Великого магистра по той лишь причине, что думал, будто ему удастся создать духовно-рыцарские ордены, вроде Ордена Христа, которые протянутся цепочкой от Европы до самых границ Азии, чтобы соединиться наконец с христианскими общинами, существовавшими там с незапамятных времен. Дон Педру и дон Генрих полагали, что Ордену Христа удастся объединить эти общины под белым орденским флагом с алым крестом в виде ласточкиного хвоста.

Таким образом, начиная с 1420 г., Орден Христа стал главным источником финансирования всех предприятий Генриха Мореплавателя, но даже значительные средства, при том условии, что их не будут пускать в оборот, а только тратить, довольно быстро могут пойти на убыль. И принц-магистр отлично это понимал. В данном случае уместно заметить, что упомянутые нами средства Ордена пока что приносили значительную прибыль с оборота в одном только месте — на колонизированной португальцами Мадейре, пустынном поначалу островке, где всего и богатства-то было, что солнце да плодородная почва. Граф Жуан Гонсалвиш Зарку в июне 1421 г. объявил этот остров собственностью Португальской короны, после чего начал работать над разведением на нем виноградной лозы и производством крепкого вина, которое со временем стало приносить Португалии большие прибыли. Эти прибыли должны были в один прекрасный день позволить Португалии накопить достаточно средств, чтобы начать колонизацию новых островов и земель.

Межу прочим, колонизация острова производилась достаточно правильно и методично. Кто бы ни был губернатором острова, что ни месяц, он доносил правительству о стабильном росте доходов. Хотя в те давние дни на острове с появлением поселенцев часто случались пожары — по неосторожности или по какой другой причине, — это, как ни странно, даже шло экономике острова на пользу. После того как земля была удобрена поташем (золой), полита дождем и превратилась в жирную и рыхлую почву, пригодную для сельскохозяйственных работ, она стала приносить большие урожаи винограда сорта «мадера». Когда же в изготовленное из этой лозы вино стали добавлять сахарный тростник, у него появлялся воистину неповторимый вкус. Помимо виноградной лозы, на острове культивировался во все возрастающих количествах сахарный тростник. В скором времени именно вино и сахарный тростник стали главными источниками благосостояния островитян.

Таким образом, остров представлял собой первую заморскую провинцию Португалии, где все было должным образом обустроено и все приносило доход. Это был своего рода образец, к которому должны были стремиться другие заморские острова и земли, если таковые окажутся во владении Португальского королевства. Побывав на Мадейре, многие богатые люди начали передавать Генриху Мореплавателю крупные суммы в надежде ускорить процесс захвата и колонизации новых земель. Так что если Генриху поначалу непросто было изыскивать средства на свои предприятия и приходилось расходовать на это средства Ордена Христа, то с появлением у него острова Мадейра и богатых инвесторов эта проблема во многом была решена.

Теперь португальцы могли куда увереннее поглядывать на запад, все чаще задаваясь вопросом, какие немыслимые прибыли можно получать с лежащих за океаном земель и континентов при условии, что даже очень небольшой остров в состоянии приносить весьма и весьма существенный доход. Самое главное, принц Генрих и его капитаны знали, какие края и земли лежат за линией горизонта, поскольку у них были китайские карты, которые вдохновляли их и должны были привести к заветной цели.

17

КОЛОНИЗАЦИЯ НОВОГО СВЕТА

Португальцы недолго всматривались алчущим взором в западную часть Атлантического океана. Наступила пора действовать, тем более что у Генриха Мореплавателя были уже на примете острова, подобные Мадейре. «Не позже 1431 г. Генрих Мореплаватель отдал приказ своему капитану Гонзалу Велью Кабралу (Gonzalo Velho Cabral) плыть на запад в поисках островов, изображенных на карте мира 1428 г., которую привез из Италии сын короля Жуана I инфант Педру».

_{Король Фердинанд отправляет Колумба в Новый Свет. Из сделанного Джулиано Дати стихотворного переложения первого послания Колумба королю Испании, опубликованного в 1493 г.}

Думаю, португальцы довольно быстро разыскали остров Антилию — Пуэрто-Рико — и основали гам колонию. Карта Андреа Бьянко 1436 г. вся испещрена португальскими названиями. В частности, здесь впервые изображено Саргассово море, а также упоминается португальское название морских водорослей — «мар де бага» (mar de baga). На мой взгляд, это важное доказательство в пользу того, что португальцы уже в середине 30-х годов XV в. начали осваивать острова Карибского бассейна. Дело в том, что плавучие морские водоросли вида мар де бага характерны лишь для Саргассова моря. Написать об этих водорослях мог только человек, который видел их собственными глазами. Кроме того, благодаря системе ветров и течений португальцы, отплыв из Лиссабона или из Сагриша и войдя в воды Карибского моря, скорее всего оказались бы именно у берегов Антилии. Как я уже говорил, первую карту бассейна Карибского моря начертили китайцы. Чтобы сделать качественную карту, нужно прежде всего иметь много кораблей, быть в душе исследователем и планомерно осуществлять картографические работы, но португальцы лишь шли по следам китайских Золотых флотов. Поскольку мне это уже давно и абсолютно ясно, то сейчас меня более всего занимает другой вопрос: что нашли португальцы, когда высадились на этих островах, в частности на Антилии? Большой резной камень? Куски бело-голубого фарфора эпохи Мин? Священные предметы? Или, быть может, хорошо возделанные рисовые плантации? Интересна также реакция португальцев: может, они разглядывали все это округлившимися от удивления глазами или просто пожали плечами, решив, что это следы деятельности туземцев, и, усевшись у себя в кубрике за столом, уставленным добрым португальским вином, стали размышлять над тем, как благоустроить эту землю по примеру острова Мадейра?

В отличие от Гваделупы Пэрто-Рико был населен мирным, трудолюбивым народом. Если португальцы и в самом деле обосновались в 1431 г. на этом острове, то есть через 10 лет после китайцев, потомки китайских мореплавателей наверняка дожили до тех дней, когда к берегам острова подошел на своих каравеллах Колумб или кто-нибудь из его последователей. Колумб впервые посетил Пуэрто-Рико в 1493 г. во время своего второго путешествия в Новый Свет, но провел у его берегов всего несколько дней. Он спешил к другому большому острову на западе, Эспаньола, где в порту Навидад стоял испанский гарнизон, а неподалеку находились богатые золотые рудники. Тем не менее Колумб знал, что на Пуэрто-Рико есть поселения, которые напоминают типичные средиземноморские деревушки.

«Потерпевшие кораблекрушение испанцы, которых мы приняли на борт [в Пуэрто-Рико], рассказали нам, что на западном берегу острова есть маленькая гавань, а также благоустроенный поселок с площадью и главной дорогой посередине, где все в точности устроено так, как у нас в приморских городках».

Я снова занялся изучением дневников второго путешествия Колумба и обнаружил там еще одну запись, касавшуюся Пуэрто-Рико: «Во времена инфанта Энрике [Генриха Мореплавателя] шторм прибил терпящий бедствие корабль к острову Семи городов [то есть к Антилии]. Местное население встретило команду доброжелательно, пригласило потерпевших кораблекрушение на хорошем португальском языке на религиозную службу, после которой устроило им встречу с местным правителем». Принц Генрих умер задолго до того, как Колумб отправился в плавание. Между тем эту историю подтверждает рассказ португальского историка Антонью Галвана:

«В 1447 г. в Португалию пришел один сильно поврежденный штормом корабль… Находившиеся на нем матросы говорили, что их судно, проходившее через Гибралтар, было захвачено ужасным штормом, гнавшим его на запад до тех пор, пока его не прибило к острову, на котором находились семь городов и жители которых разговаривали на португальском языке. Они, в частности, интересовались, нет ли сейчас на Пиренейском полуострове войны с маврами…

Шкипер с корабля привез с собой немного золотого песка, который он и продал одному лиссабонскому ювелиру. Из этого можно заключить, что на острове есть золото.

Дон Педру, который тогда ведал всеми заморскими владениями страны, пригласил шкипера к себе в замок, выслушал ст о подробный отчет об этом происшествии, после чего потребовал, чтобы рассказ шкипера был во всех деталях записки в Палате юстиции.

Есть люди, которые полагают, что неизвестный остров с семью городами — это португальская Антилия, или, как еще ее иногда называют, Новая Испания, и в этом есть своя логика».

По-моему, эти записи — не что иное, как свидетельство того, что португальцы действительно в 1431 г. достигли Αнтилии и все еще там находились в 1447 г. Новый король Португалии дон Педру, разумеется, знал об Антилии. Он лично привез в Португалию карту (карту мира 1428 г.), на которой были изображены Антилия и другие острова Карибского моря. Я был уверен, что где-то существуют судовые дневники или еще какие-нибудь записи, которые рассказывают о посещении этих островов португальскими каравеллами. Мысль о том, что португальцы добрались до Антилии, основали там колонию, а потом вернулись в Португалию, не обмолвившись об этом ни единым словом, просто абсурдна. Кроме того, наверняка были люди, которые, поселившись в 1431 г. на Антилии, изъявили в 1447 г. желание вернуться на родину. Всякому известно, что такое ностальгия. Кроме того, климат и природные условия острова, которые отличаются от португальских, не могли не сказаться на здоровье некоторых поселенцев. Если бы мне удалось найти записи людей, вернувшихся с Антилии после 1447 г., это стало бы еще одним доказательством существования там португальской колонии. Но до того, как приступить к поискам интересующих меня записей, я решил снова обратиться к картам Карибского моря. На мой взгляд, с 1431 по 1447 г. их качество должно было основательно улучшиться (если, конечно, на Антилии в это время и вправду существовала португальская колония).

Ни одна другая карта Дзуане Пицциньяно, кроме той, о которой мы с вами так много говорили, до наших дней не дошла. Кто знает, может быть, он вообще бросил чертить карты? Во всяком случае, о его судьбе ничего больше не известно. Я лишь позволю себе предположить, что он умер где-то в 40-х годах XV в. Но оставим на время Пицциньяно и вернемся к картам, созданным после него.

Как обычно, я направился в картографический зал Британской библиотеки и стал просматривать карты более позднего периода, начиная приблизительно с 1447 г. По счастью, таких карт в Британской библиотеке оказалось много. Удивительное дело! Оказывается, за период с 1448 по 1489 г. были вычерчены буквально горы карт. Из периода, который меня интересовал более всего, я отобрал семь карт, показавшихся мне наиболее любопытными. Во-первых, на всех на них были изображения островов Антилия и Сатаназес, а во-вторых, на этих картах в общей сложности были нанесены 73 географических названия, а также сделаны пояснительные надписи. Признаться, получив карты во временное владение, я обрадовался: мне вдруг показалось, что на них появилось очень много нового. Каково же было мое разочарование, когда на карте, вычерченной в 1463 г. Грациозо Бенинказа (Grazioso Benincasa) и изображавшей Антилию, оказалось ровно столько городов и местечек, что и на карте Пицциньяно. Единственное, чем отличались эти две карты, так это тем, что все города на более поздней карте носили иные наименования. Очертания островов на обеих картах тоже походили друг на друга, как родные братья, за исключением того, что Бенинказа добавил на своей карте еще один заливчик на севере и чуть лучше прорисовал юго-западное и восточное побережье. Но я не мог понять, зачем надо было переименовывать города? Этот вопрос стал донимать меня еще больше, когда я взялся за карту 1476 г. — там опять все города и поселки были переименованы. Her, в самом деле, что за странная идея постоянно менять названия одних и тех же городишек?

Я был уверен, что все надписи сделаны на старопортугальском: не стал бы Генрих Мореплаватель посылать на Антилию наемников — уж больно важное это было для него предприятие. По этой причине я вооружился соответствующим словарем и попытался отыскать в нем значения незнакомых слов. Представьте же себе мой ужас, когда я неожиданно выяснил, что на последних картах Антилии нет ни одного названия на старопортугальском языке, за исключением названия самого острова — Антилия! Хуже того, это была какая-то абракадабра, которую было невозможно расшифровать. Тут у меня, естественно, сразу возник вопрос: если острова (Антилия, в частности) были населены, то почему, спрашивается, названия городов и местечек, в которых обитали люди, походили скорее на названия каких-то заколдованных замков?

Я стал донимать всех, кого мог, расспросами, в частности, владельцев карты Пицциньяно. Ответа они не знали, поэтому предложили мне взамен полистать некую книжицу. Как выяснилось, в собрании Королевского географического общества в Лондоне хранится памфлет, написанный профессором Кэролом Эрнессом (Carol Urness). Там профессор с присущей ему иронией описал усилия историков, пытавшихся на протяжении последних 50 лет идентифицировать те или иные острова, изображенные на старых картах, и расшифровать нанесенные на них названия. По мнению профессора, все эти попытки не стоили и ломаного гроша. Но коль скоро расшифровка не удалась даже известным ученым, то что тут, спрашивается, делать бедному любителю? Огорченный до крайности своей неудачей, я с мрачным видом побрел из Географического общества к себе домой. Увы, найти неопровержимые доказательства того, что португальцы основали на Пуэрто-Рико колонию еще в доколумбову эпоху, мне так и не удалось.

Когда мне плохо, я молюсь Пресвятой Деве и ем бутерброды с беконом. Когда я занялся этим привычным для меня в минуты кризиса занятием, ко мне неожиданно пришла мысль, показавшаяся мне стоящей. Сагриш, где Генрих устроил порт для своих каравелл, находится в одном дне пути от Санлукар де-Баррамеда (San Lucar de Barrameda), который располагается у устья реки Гвадалквивир (Guadalquivir). В 1431 г. это был главный порт Кастильского королевства, расположенного, как и Португалия, на Пиренейском полуострове. А что, если в составе команд португальских каравелл было много кастильцев и все записи по этой причине велись только на средневековом кастильском? Я со всех ног снова помчался в Британскую библиотеку. Там я обнаружил в каталоге словарь кастильского языка в шести томах, но в наличии был только том на литеры А — D. В данном случае это мало что меняло, поскольку шесть названий на карте Грациозо Бенинказа начинались на букву «А». Увы, меня опять ждала неудача: написанные на карте слова не имели никакого отношения к кастильскому языку. «Тогда, может быть, писали арагонцы?» — задался я вопросом. Как известно, арагонцы говорят на каталонском, поэтому я взял с полки словарь каталонского языка. И снова неудача: не подошло ни одно слово. Я в отчаянии стал листать словари баскского, а затем латинского языков. Результат был тот же. Я чувствовал, что разбит, как Наполеон при Ватерлоо.

Выйдя из читального зала, я стал прогуливаться по библиотечному двору, тщетно пытаясь взбодрить усталый мозг и что-нибудь придумать. Поскольку ничего путного мне в голову так и не пришло, я вернулся в читальный зал и стал собирать со стола книги. Всего у меня на столе лежало в тот момент семь толстенных фолиантов. Некоторые из них были раскрыты. Тут мое внимание привлек Словарь этимологии (Dizionario Etimologico), в частности, тот его раздел, где говорилось о средневековых кодах. К примеру «у» означало «вот» или «и» (у = «there is» или «and»); «а» означало «туда» или «по направлению к» (а = «towards»); буква «j» подчеркивала, придавала особое значение букве до или после нее; стоявшее перед словом «аn» означало «particular negativa» или «изменение значения на противоположное». К примеру, чтобы описать черноту, в те годы на коде написали бы «anblanco», то есть «не белое», нечто, противоположное белизне.

Обдумав все это, я задал себе вопрос: уж не это ли ключ к разгадке надписей?

Я снова вернулся к географическим картам. Шесть названий на них начинались с частицы «аn», менявшей значение слова на противоположное. Я не стал искать в словаре, к примеру, слово «ansolly», тем более что его там не было, а быстро нашел такое же слово без частицы «аn». То есть слово «solly» — солнце. Первый удачный опыт придал мне оптимизма. Я стал лихорадочно листать словари средневекового каталонского, кастильского и португальского языков, сравнивая их с современными языками. Теперь уже па столе у меня лежало около дюжины различных словарей. Одна надпись на карте Антилии оказалась на каталанском, несколько надписей были на кастильском, но большинство были сделаны на старопортугальском языке. Пользуясь словарями, я начал составлять свой собственный список названий (одновременно пытаясь их расшифровать). Вот что у меня получилось:

63 из 73 надписей на карте были сделаны на старопортугальском языке, 4 из оставшихся 10 — на кастильском, одна, как я уже говорил — на каталонском, а вот 5 я так и не смог расшифровать. Тут уж я дал волю своей фантазии. Чего я только не передумал — уму непостижимо! Сначала я решил, что эти пять не идентифицированных мной надписей сделаны на старовенецианском. А почему бы и нет? Как-никак Пицциньяно был венецианцем. Я снова внимательно просмотрел пять оставшихся слов, но обнаружил только одно слово на старовенецианском. Четыре оставшихся слова я крутил и так и эдак, пока не причислил три из них к итальянскому диалекту района Тревизо (Veneto language of Treviso). Казалось бы, все хорошо — да не тут-то было! Одно слово — «anthub» — не укладывалось ни в какие структуры и схемы.

Я сверил составленный мною список с современной картой Пуэрто-Рико и, порыскав по ней полчаса, неожиданно обнаружил разгадку. Надписи на карте вовсе не были названиями так называемых семи городов, но представляли собой различные короткие характеристики и описания местности. Интересно, что надписи, сделанные на картах Антилии 1448–1489 гг., ни в малейшей степени не противоречили моей гипотезе: горы, водопады, гавани, реки и солончаки были нанесены на карге Антилии именно в тех местах, где они находятся в современном Пуэрто-Рико. В этом смысле расхождений между картами не было: фактически более поздние по времени повторяли более ранние. На позднейших картах бы — ли использованы несколько слов на кастильском наречии, но они были нанесены в тех же, что и прежде, местах. Что ж, моя гипотеза вновь получила подтверждение: острова Антилия и Сатаназес в соответствии с нанесенными на карту краткими описаниями соответствовали только двум островам в Карибском море — Пуэрто-Рико и Гваделупе.

Известное уже слово «кон» (con) было нанесено в юго-восточной части острова Антилия, где на Пуэрто-Рико расположена конической формы гора Пико-де-Эсте (Pico de Este); К северу картограф начертал слово «ansolly», то есть «там, где нет солнца». Как раз в том месте на карте находится поросший буйными тропическими лесами вулкан Эль-Юнке, где ежегодно выпадает до 240 миллиметров осадков. Аналогичные места, где часто идут дожди, обозначенные на карте соответствующими слонами — «choue, choue-due, cyodue», находятся в западной части острова и в районе Кордильера-Сентраль (Cordillera Central). Здесь выпадает в год до 250 миллиметров осадков, что значительно превышает все европейские стандарты. Чертежник пишет о болотах — «ensa» — в районе современного Маягуэс (Mayaguez), где находится устье реки Рио-Гранде-де-Аньяско (Grande Rio de Anasco); но одним из наиболее интересных описаний (названий) является «anthub» или «thub», что в переводе означает примерно: «без дренажных труб». Эта надпись нанесена на северном побережье к востоку от Аресибо (Arecibo). Даже в наши дни эта обширная территория почти целиком занята болотами, где полно змей и комаров, и называется Сиенага-Тибуронес (Cienaga Tiburones). Слово «Тибуронес» — иначе «tiberton» — кастильского происхождения и восходит, по-видимому, к португальскому «tuburo», обозначая «дренаж». Ярко-красные и изумрудно-зеленые попугаи — «ansaros» — помещены на карте в юго-восточной части острова; очень может быть, португальцы носили на головных уборах перья этих экзотических птиц точно так же, как потом это стали делать матросы Колумба. Лес Бокерон (Boqueron), где художник написал эти слова, и по сию пору остается своеобразным заповедником разных экзотических пернатых. Отсутствие пригодной к ведению сельского хозяйства земли также отмечено картографом (между прочим, в Пуэрто-Рико и нынче едва ли наберется 5 % пригодных к ведению сельского хозяйства земель); к примеру, такое слово, как «ansessel» — «нет травы», проставлено 4 раза. Иногда, впрочем, картограф на его месте пишет другое слово — «аn suolo», что означает «неплодородная почва». Плодородные участки отмечены лишь кое-где у побережья и на нешироких прибрежных равнинах.

Труднее всего мне далось слово «asal». В словаре было сказано, что это слово восходит к латинскому «acinus», что означает «ягоды, виноград или семена в ягодах», но это слово картограф почему-то поместил на горном склоне у порта Πонсе (Ponce). Теперь немного о винограде. Зимы в Пуэрто-Рико слишком теплы для него, а виноградная лоза для вызревания требует легкого морозца. С другой стороны, слово «asal» начертано у города Юауко (Yauco), который зовется в наши дни «кофейной столицей» Пуэрто-Рико. Тут я задался вопросом: уж не кофейные ли зерна имел в виду картограф? Высказанное мною предположение вызвало бурную дискуссию среди тех историков, кто проявлял интерес к моей работе. Некоторые из них говорили, что этого не может быть, поскольку зерна кофе завезли в страны бассейна Карибского моря испанцы, а потому картограф не мог упоминать о кофе до их появления в этом районе. Однако дальнейшие исследования этой проблемы позволили установить, что кофе был известен, по крайней мере в 19 странах бассейна Карибского моря еще до прихода туда испанцев. Кофе рос на горных склонах обычно на высоте от 3 до 4,5 тысячи футов, как раз там, где в тропиках подходящие для него условия: требуемая температура, отсутствие ветра, много солнца в утренние часы. Всем этим условиям соответствовал горный район Кордильера-Сентраль у Понсе, как раз там, где картограф поместил слово «asal». Я, естественно, тут же задался вопросом: уж не китайцы ли в 1421 г. внедрили на островах Карибского моря эту культуру?

Второй яростный спор между моими приятелями-историками разгорелся, когда мы стали анализировать происхождение слова «сиа cusa», то есть «тыква», нанесенного на восточной равнине около Нагуабо (Naguabo). В самом деле, откуда в Пуэрто-Рико в XV в. взяться тыквам? То, что они растут там сейчас, — неудивительно, но вот в XV веке? Короче, все мы при этом известии пребывали в некотором изумлении. Хотя чему тут, казалось бы, удивляться? Когда я приехал на Пуэрто-Рико заниматься своими изысканиями, я сфотографировал по крайней мере 20 сортов местной тыквы и кабачков — они лежали кучами вдоль дороги и отличались и по форме, и по размерам, и по цвету. Боюсь, моих скромных познаний в ботанике вряд ли хватит, чтобы перечислить, используя латинские термины, хотя бы малую часть этих плодов земли, характерных для здешнего края. Они достигают здесь огромных размеров и из-за жаркого климата, и из-за частых дождей, и из-за сдобренной вулканическим пеплом почвы. Другими словами, на восточном побережье Пуэрто-Рико природа создала для этой культуры просто идеальные условия. Оставалось дело лишь за малым: бросить в землю семечко. И кто-то так и сделал.

Вообще, если хорошенько подумать, и кофе, и кабачки, и тыква, и кокосовые пальмы на островах Тихого океана, и даже манго в Юго-Восточной Азии — это все плоды деятельности мудрых китайцев, которые задолго до Колумба завезли па открытые ими острова и континенты разнообразные сельскохозяйственные культуры, которые отлично там прижились. И если кто и завез кофе и тыкву в Пуэрто-Рико — так это уж точно был хорошо нам знакомый адмирал Чжоу Вэнь.

«Маролиу» (Marolio) было еще одним интересным словом, начертанным на датированной 1480 г. карте Альбину Канепа. Оно было расположено там же, что и слово «marnlio» на карте Пицциньяно. Я предположил, что в этом слове в букве «о» на карте Пицциньяно просто-напросто стерлась нижняя дужка. «Маролио» на старопортугальском обозначает «растения семейства аннона» (кустарники со сладкими крупными ягодами). На обеих картах эти надписи сделаны к северу от современного Понсе, как раз посередине южного побережья острова. А именно эта территория является центром по сбору тропических фруктов на Пуэрто-Рико. Там полно плантаций, где выращиваются практически все виды плодов этого сладкого растения, ну и, конечно, папайя. Их соки и их смеси пользуются чрезвычайной популярностью во всей Южной Америке. Впрочем, у туристов куда большей популярностью пользуется смесь этих соков с изрядным количеством рома. Уж и не знаю почему, но от этого напитка они быстро взбадриваются и приходят в особенно хорошее расположение духа. Сказать по правде, эти фрукты более характерны для Юго-Восточной Азии и Южной Америки. Мне ничего не оставалось делать, как опять прийти к выводу, что эти культуры завезли на Пуэрто-Рико китайцы в 1421 г.

Если с островом Антилия все было более-менее понятно, то остров Сатаназес (Гваделупа) на картах более позднего периода подвергся значительным изменениям. Во-первых, претерпело ряд изменений название острова: то он становился Островом дьявола, то Островом дикарей. На последних (до Колумба) картах этого острова лучше прорисовано то, что видно со стороны моря: например, второй вулкан («кон») высотой 1414 метров, именуемый горой Кармишель (Mont Carmichael), а также плато, соединяющее ее с крупнейшим вулканом Суфриер. На карте показаны и водопады, которые низвергаются со склонов вулкана (те самые, которые, по утверждению очевидцев, словно низвергались из-под облаков — помните?) Кроме того, на новых картах им дано название: Карука и Тре-Ривьер. Деревни и сельскохозяйственные земли (aralia у sya) отмечены на западном побережье Гран Тер, как раз там, где их увидел и описал Колумб, когда его корабли через несколько лет проходили мимо. И все-таки остров Сатаназес продолжал оставаться для европейцев ужасным местом: недаром картограф Альбину Канепа начертал на карте несколько характерных слов — «nаr i sua», что означает «ничего, кроме испепеляющей жары». Зато изменилось описание островов Ле-Сент (Всех святых, их еще называли Сайя — помните?) На карте появилась надпись: «все виды тропических птиц», что неудивительно, поскольку этот остров и сейчас является пристанищем многочисленных разноцветных гомонящих птичьих стай. Особенно там хороши зимородки и так называемые райские птички — крошечные комочки ярко окрашенного пера и пуха. Когда они поднимаются в воздух, чтобы перелететь с острова на остров, со стороны можно подумать, что летят ювелирные изделия — до такой степени они ярки, миниатюрны и изящны.

Другое весьма странное слово, которое Пицциньяно поместил на своей карте Антилии (на юго-востоке, в районе острова Вьекес (Vieque), было, на мой взгляд, слово «ига». Дело в том, что «уракано» (Uracano) по-венециански значит «страшная буря», «извержение» или «ураган». Но к 1421 г. все извержения на этом острове, насколько мне известно, завершились. Правда, на западе острова, в районе Маягуэс, землетрясения, судя по всему, случались. Что же касается ураганов, то они обычно появлялись на острове с востока, проносились над территорией острова Вьекес и обрушивались на остров Сан-Хуан. Я был уверен, что именно это и увидели китайские картографы, когда их джонки приблизились к острову в ноябре 1421 г. в разгар сезона бурь и ураганов.

Все эти изменявшиеся названия, написанные на требовавшем расшифровки коде, весьма меня взбудоражили, тем более что графические изображения островов остались почти без изменения по сравнению с картой Пицциньяно. Однако все эти треволнения имели и свою положительную сторону: я раз и навсегда убедился, что Антилия — это остров Пуэрто-Рико, Сатаназес — Гваделупа, а острова Сайя — острова Ле-Сент (Всех святых). Конечно, споры вокруг некоторых нюансов кастильских и каталонских обозначений на картах могут не стихать еще долгое время, зато я уверен, что, начиная с этого дня, необходимость идентифицировать эту группу островов исчезнет окончательно. Лично для меня изменения названий на островах на позднейших их картах есть не что иное, как доказательство того, что португальцы обосновались на этих островах с прицелом на долгую перспективу и пребывали на них вплоть до 1492 г., то есть до времени первого путешествия Колумба. Растения же, обнаруженные на островах и на первый взгляд казавшиеся для них нехарактерными, завезли туда не испанские капитаны, а китайские адмиралы, которые отправились в плаванье на 70 лет раньше Колумба.

Хотя очертания островов даны довольно точно, их расположение (особенно на ранних картах) оставляет желать лучшего. К примеру, они изображены скорее в Атлантике, нежели в Карибском море, то есть за 2 тысячи миль от их реального положения. И эта ошибка повторялась всеми последующими картографами. В 1448 г. интересовавшие нас острова находились на расстоянии 1,5 тысячи миль от Канарских островов (ошибка составила 750 миль), а на картах 1474 г. они передвинулись ближе к западу, что увеличило ошибку миль эдак на 500. В принципе эту ошибку объяснить нетрудно. У капитанов Генриха Мореплавателя в 1431 г. еще не было секстантов (астробусолей), поэтому отклонение в географической широте и долготе у них на картах было еще больше, чем у китайцев. Далее, португальцы не знали, как использовать координаты Полярной звезды вплоть до 1451 г. Только после 1473 г., располагая так называемыми таблицами склонения, португальцам удалось установить подлинную географическую широту места: в 1474 г. на картах Тосканелли Антилия, к примеру, расположена совершенно правильно. Но, как мы уже говорили, проблему представляла не столько географическая широта, сколько географическая долгота. Колумб ошибся в долготе при нанесении Америки на карту на 1 тысячу миль (!) и на 20° в географической широте. Когда он вернулся из своего первого путешествия, он даже не знал хорошенько, куда плавал, и полагал, что его эскадра ходила в Катай (Китай). Это заблуждение сохранилось у него чуть ли не до конца жизни.

В XV в. португальские навигаторы двигались, руководствуясь показаниями компаса. Скорость же они измеряли, сбрасывая с носа корабля бревна. Это уже не говоря о том, что они двигались в массе воды, которая, в свою очередь, двигалась по отношению к другим водным массивам (т. е. были увлекаемы течением). Но португальцы ничего об этом не знали (как в свое время и китайцы). Подобно Колумбу, португальцы не имели правильного представления о месте нахождения своих кораблей в конце того или иного отрезка пути. Когда я сделал нехитрый расчет маршрута португальцев и выяснил, что они шли в течение 10 недель от берегов Мадейры до Гваделупы, я понял, что они просто не могли поместить острова на другое место на своих ранних картах.

Тут у меня к карте Пицциньяно возникло несколько вопросов: первый относился к размерам островов. На ранних картах Антилия была ничуть не меньше Пуэрто-Рико, но значительно уступала размерами острову Сатаназес (Гваделупе). Я решил свести все к современной карте и перевел изображения обоих островов в единый масштаб, учитывая, правда, ошибки, сделанные китайцами при переводе карт в масштаб, обусловленный их системой мер. И еще один вопрос меня мучил: когда и где Пицциньяно начертил свою каpтy? У меня сложилось такое впечатление, что он чертил ее под руководством самого дона Педру, чьи картографы лихорадочно искали информацию о новых землях, чтобы создать карту мира, которую требовал от них высокий гость. Я знал, что император Священной Римской империи Сигизмунд передал дону Педру огромное поместье Тревизо, находившееся в 15 милях от Венеции, которое и стало своего рода базой португальской диаспоры в Италии. Как всегда неожиданно, мне пришла в голову плодотворная мысль: а уж не там ли встречались португальские картографы со знакомым нам «отступником» Никколо да Конти в 1424 году? Ведь именно Никколо да Конти находился на борту китайского корабля из Золотого флота Чжэн Хэ и, весьма возможно, собственными глазами видел Антилию. По моему мнению, карта Пицциньяно, скорее всего, была нарисована именно в Тревизо хотя бы по той причине, что большинство надписей на ней, помимо португальских, сделаны на итальянском диалекте Тревизо, а не на венецианском.

Вернемся, однако, к картам. Карта Антилии у Пицциньяно настолько хороша, что добавить в нее, основываясь на карте современной, практически нечего. Таким умением выполнять картографические работы обладали в XV в. одни только китайцы. Важность этой карты, если так можно выразиться, двойная: во-первых, она является свидетельством в пользу моей теории, что китайцы появились здесь за 70 лет до европейцев. Во-вторых, позднейшие ее карты хотя и были во многом скопированы с карты Пицциньяно, служат важнейшим доказательством того, что остров Пуэрто-Рико (Антилия) находился в собственности португальцев по крайней мере до 1447 г. Слова на тарабарском языке, которые мне так или иначе удалось расшифровать, показывают, что португальцы неплохо изучили остров и составили его описание задолго до появления в тех краях Колумба. Интересно, что расположение островов между собой и по отношению к Карибскому морю (и Атлантическому океану, разумеется) постоянно корректировалось с течением времени; карты с 1463 вплоть до 1470 г. содержат новую информацию относительно острова Антилия: на контуре этой карты появляются неизвестные ранее заливы на северо-западном и восточном побережье. Кроме того, несколько увеличенное по размеру изображение юго-западной оконечности этого острова от карты к карте постепенно уменьшается и начинает все больше соответствовать истинным размерам. Остров Имана (Ymana), расположенный к северу от Пуэрто-Рико, также лучше вычерчен, чем на более ранних картах; кроме того, этот остров изменил название — стал называться Роселлия (Rosellia), а не Имана. Довольно скоро европейские навигаторы отметили по карте отклонение острова от его реального положения, и, по мере повышения качества секстанта и точности измерения времени, эти острова на картах стали помещаться ближе к юго-западу.

Определив точное положение островов Антилия и Сатаназес, я получил возможность с большей точностью определить местонахождение и других островов Карибского моря. К примеру, на карте Андреа Бьянко 1448 г. мы видим уже северо-восточное побережье Бразилии, а на карте Кристобаля Солиго 1489 г. отмечаем еще семь островов: кусок Эспаньолы на западе, Тринидад, острова Дев, острова Сан-Винсенти и Санта-Люсия, Барбадос и северное побережье Венесуэлы на юге. Заметьте, все это было нанесено на карту еще до того, как отплыл Колумб!

Я снова вернулся к карте Пуэрто-Рико и стал искать место возможного поселения португальцев. И португальцы, и китайцы должны были приближаться к острову с юго-востока, подгоняемые пассатами. На карте Пицциньяно северное и восточное побережье острова было вычерчено куда четче, точнее и аккуратнее, чем остальная часть побережья, и это наводило на определенные мысли. Я решил изучить эту карту повнимательнее.

На карте Пицциньяно слово «cyodue» (непрерывные дожди) нанесено в западной части, «ansuly» (неплодородные земли) — на юго-западе, «ига» (ураган, буря) — на востоке; короче говоря, эта местность показалась мне мало пригодной для жилья. С другой стороны, слово «marolio» (сладкие, сочные фрукты) нанесено к северу от Понсе, кроме того, сами очертания залива Понсе, где в его восточной части прорисован мыс Ла-Гуанча, поражают на карте тщательностью проработки. В течение веков этот мыс прикрывал от пронзительного ветра со стороны моря заходившие в залив корабли. Море вокруг полно рыбы, а ливней никогда не бывает, поскольку горы защищают это место от дождей. По мне, лучшего климата, чем в районе Понсе на Пуэрто-Рико, не найти. И тогда я вылетел на Пуэрто-Рико, чтобы собственными глазами увидеть остров и выяснить, так ли уж был хорош Понсе для португальских колонистов. Оказавшись в Понсе, я видел грозовые тучи, наблюдал за тем, как на севере — в районе Кордильера-Сентраль — бушевала буря, но, что удивительно, на город при этом не упало ни капли дождя. Нет, Понсе не без причины был назван португальцами жемчужиной юга. Скорее всего, как я и думал, первые португальские колонисты выбрали своей резиденцией именно это место. Здесь они и приветствовали своих соотечественников, которые пришли сюда на корабле в 1447 г. По-видимому, где-то поблизости состоялась и та самая торжественная служба, о которой упоминается в путевых заметках.

Интересно, что река, которая впадает в залив с одноименным названием, носит название Рио-Португеш (Rio Portugues). Выстроенный из белоснежного песчаника собор Божьей матери Гваделупской стоит на одном из ее берегов. Устроившись в гостинице и побродив по окрестностям, я вечером следующего дня вышел на главную площадь города и уселся на лавочке у собора, попивая черный, как деготь, пуэрториканский кофе. Обойдя полгорода в поисках свидетельств китайских и португальских поселений и ничего достойного внимания не обнаружив, я стал наблюдать за вечерней жизнью города. Много народа тянулось в собор на вечернюю мессу. У большинства мужчин были рыжеватые волосы, а у женщин — тонкие заостренные черты лица и куда более светлая кожа, чем на севере острова. Своими движениями, гордой походкой и манерой держаться местные аборигенки напоминали мне португалок старой закваски, из тех, что еще в XIII в. населяли окрестности замка Алгавры. Похоже, подумал я, косточки первых португальских поселенцев и впрямь захоронены в этой земле. Если это так, то Пуэрто-Рико — первая европейская колония в Новом Свете, и рано или поздно, но я это докажу. Потягивая свой кофе, я думал о том, что просто обязан это сделать, чтобы не пропали даром все предшествующие годы тяжких трудов. Потом мной овладела одна, возможно, не слишком благочестивая мысль: уж если искать останки первых португальских поселенцев, то это лучше всего делать здесь, рядом с собором Божьей матери Гваделупской.

Португальцы приступили к созданию своей колониальной Империи раньше других европейских государств и начали делать в этом смысле первые успехи (благодаря китайским картам) еще в XV в. Было, однако, некое психологическое обстоятельство, мешавшее португальцам развернуться в полную силу, — самый обыкновеннейший суеверный страх. Для сознания средневекового португальского матроса было характерно мифологическое восприятие действительности: он верил в сказки, заколдованные замки, в драконов, в упомянутых нами крылатых змеев — короче, боялся всякой нечисти, которая, по глубокому его убеждению, обитала в новых землях за морями-океанами. В общем, это объяснимо: таково было восприятие действительности человеком Средневековья. Если даже Магеллан, ходивший в плавание в первой четверти XVI в., вынужден был в прямом смысле выколачивать предрассудки и суеверия из своих матросов, то что же тогда говорить о португальцах, живших за 100 лет до того, как он пустился в свое плавание?

Летом 1432 г., когда во владениях Португалии уже находились Мадейра, Азорские острова (открыты Кабралом) и Пуэрто-Рико, принц Генрих Мореплаватель приблизил к своему двору в Сагрише некоего Жила Эаннеша (Gil Eannes), своего преданного вассала и сторонника, а главное — опытного капитана и навигатора. Эаннеш хорошо зарекомендовал себя, когда ходил за год до того к Канарским островам. Через некоторое время Генрих решил доверить ему новую миссию, послав в рискованное плавание мимо мыса Будждур (Саре Bojador) на побережье современной Сахары к югу от Марокко. Вокруг этого мыса ходило множество разных легенд и леденящих кровь слухов. Моряки его боялись: считалось, что там живут кошмарные чудовища, с берега низвергаются ужасные водопады, а на дне несутся такие сильные течения, что затягивают корабль в водоворот, и даже сама морская вода время от времени здесь превращается в алую слизь.

Эаннеш следовал всем путевым наставлениям своего патрона: старался идти как можно дальше от берега, при подходе к мысу вообще ушел далеко в море, чтобы избежать «обрушивающихся с берега ужасных водопадов», и старательно избегал воронок, «затягивающих корабли на дно», хотя таковых, признаться, за все время своего плавания он так и не обнаружил, впрочем, как и морских змеев и иных морских чудовищ, которыми его пугали в Сагрише. Эаннеш до того расхрабрился, что, обойдя мыс, позволил себе бросить якорь. Земля в том месте оказалась необитаемой и неплодородной; Эаннеш, однако, умудрился собрать на этой довольно скудной земле букет скромных цветов, который и привез принцу Генриху. Вручая свой дар сюзерену, он сказал: «Сеньор, не обращайте внимание на скудость моего дара. Я считал себя обязанным привезти вам хоть что-нибудь с тех земель, где я был и у которых бросил якорь. Поскольку эти цветы — единственное, что предстало там моему взору, назовем их розами Святой Девы Марии». Возвращаясь на север к мысу Будждур, Эаннеш, на этот раз подойдя поближе к берегу, обнаружил на нем вместо ревущих водопадов вполне мирный ручеек, в котором обитали не драконы и змеи, а маленькая вкусная рыбка под названием лобан. Как выяснилось, за могучие водопады моряки принимали огромные прибрежные скалы особой формы. Что же касается морской воды, которая превращалась якобы в алую слизь, то она и в самом деле была у берега розоватого цвета, но только потому, что содержала в себе большое количество красноватого песка Сахары.

Интересное дело: поход капитана Эаннеша вокруг мыса Будждур в значительной степени изменил отношение моряков к плаваниям в южных морях. Многие предрассудки и страхи отпали как бы сами собой. Если поход Эаннеша и не положил конец бытовавшим в сознании моряков суевериям, то, по крайней мере, нанес им сильнейший удар. Считалось, что уж если человек сумел обогнуть мыс Будждур, то он и дальше может безбоязненно плыть хоть на край света, не опасаясь алой слизи, вырывающихся из-под земли потоков воды и всевозможных морских чудовищ. И уж тем более не опасаясь низвергнуться с края земли в бездну Португальские капитаны, имея копии китайских карт, могли теперь плыть куда угодно: им нужно было только обладать достаточным красноречием, чтобы убедить в безопасности дальнего похода своих матросов. Другими словами, исследование пределов всего подлунного мира было теперь только вопросом времени.

18

ПО СТОПАМ ГИГАНТОВ

К 1460 г. остров Пуэрто-Рико давно уже вошел в состав португальской колониальной империи; кроме того, португальцы закончили исследования других островов в Атлантике — Азорских, Канарских и островов Зеленого Мыса. На эти острова завезли овец и крупный рогатый скот. Португальцы хотели сделать их базой для исследователей, направлявшихся в Северную и Южную Америку, а также в Африку. По счастливому совпадению, все эти острова обдувались нужными для португальских мореплавателей ветрами — от Канарских островов и островов Зеленого Мыса они гнали корабли в сторону Америки, а когда корабли возвращались, ветра помогали им добраться до Азорских островов. Вот так, медленно, шаг за шагом, европейцы осваивали пути, проложенные китайскими флотоводцами.

Занимаясь различными усовершенствованиями, которые принц Генрих вносил в конструкцию и навигационную систему своей любимой каравеллы, он не уставал напоминать своим капитанам, что им пора идти вперед. К тому времени, когда они готовились обогнуть мыс Доброй Надежды, в их распоряжении уже были навигационные приборы, ничуть не уступающие китайским.

Первым в большое и по-настоящему серьезное плавание ушел Бартоломеу Диаш (1450–1500). В 1482 г. он командовал каравеллой, которая исследовала Золотой берег Африки, находившийся за так называемым Западным африканским выступом. Деятельность Диаша была настолько успешной, что в 1487 г. он получил под свою команду маленькую эскадру из трех каравелл и приказ: обойти вокруг самой южной точки Африки — мыса Доброй Надежды. Ни Диаш, ни те люди, которые посылали его в поход, не знали, как далеко на юге Африки расположен мыс Доброй Надежды. Причина этому была проста: хотя португальцы и имели китайские карты, они не были уверены, что китайцы, в свое время их чертившие, точно знали, как правильно измерять географическую широту и долготу, и поэтому моряки не имели представления, сколько времени им плыть. Тем не менее на карте мира 1428 г., привезенной в Португалию доном Педру, хорошо видно, что мыс Доброй Надежды имеет форму треугольника, и, прежде чем Диаш поднял паруса своих каравелл, португальский король передал эту карту своему эмиссару, Педру де Ковилья (Pedro de Covilha).

На карте ясно показано, что до Индии можно добраться, только обогнув мыс. Когда Диаш исполнил приказ и добрался до южной оконечности Африки, он…

«…увидел знаменитый великий мыс, сотни лет скрытый от взглядов европейцев и скрывавший от них не только южную оконечность Африки, но и весь мир Востока. Диаш и его капитаны назвали этот мыс мысом Бурь, должно быть по той причине, что по пути к этому месту им пришлось выдержать много бурь, штормов и ураганов. По возвращении, однако, король Жуан дал мысу другое звучное наименование — мыс Доброй Надежды».

За Диашем последовал Васко да Гама (1460–1525), которому был дан приказ обогнуть мыс и достичь изобилующей перцем Индии. Да Гама тоже имел карты с изображением мыса и отличного качества таблицы склонения Солнца.

«Таблицы склонений были составлены королевским астрономом Абрахамом Закуту Бин Самуэлем (Abraham Zacuto Bin Samuel). Они были переведены с иврита на латинский язык и в таком виде увидели свет в 1473 г. Можно не сомневаться, что помимо этих таблиц капитаны кораблей получили достаточное количество карт, книг и лоций… Вне всякого сомнения, Васко да Гама получил лоции и карты, вычерченные Бартоломеу Диашем».

Обойдя вокруг мыса Доброй Надежды, да Гама двинулся вдоль восточного побережья Африки и в скором времени добрался до знаменитейших портов Софала, Килува, Занзибар, Момбаса и Малинди, куда в свое время постоянно заходили китайские и индийские корабли и где торговля процветала на протяжении многих веков. Правда, начиная со второй половины XV в. китайские корабли восточноафриканские порты уже не посещали: сказывалась самоизоляция Китайской империи; тем не менее португальцы нашли множество свидетельств пребывания там китайцев в виде бело-голубых фарфоровых изделий эпохи правления династии Мин, которые можно было обнаружить чуть ли не в каждом доме на восточном побережье Африки. Когда да Гама вернулся из своего второго путешествия вокруг мыса Доброй Надежды, он уже точно знал пути до Малакки и Островов пряностей в Индийском океане. Наконец-то португальцам удалось наложить свою тяжелую длань на торговлю специями в этом огромном регионе. Надо сказать, соперничества в этой сфере они не терпели и с легким сердцем топили артиллерийским огнем корабли своих конкурентов. В сущности, да Гама перехватил у китайцев и индийцев всю торговлю специями, которую те развивали и поддерживали на протяжении столетий. Однако, каким бы умным и предприимчивым Васко да Гама ни был (как до него Диаш), никаких новых географических открытий он в бассейне Индийского океана не сделал.

Параллельно с посылкой да Гама на розыски торговых путей с Индией король Португалии Жуан отправил экспедицию Педру Алвареша Кабрала (1467–1520) в район Южной Африки разведать земли, изображенные на карте мира 1428 г. В 1500 г. преемник Жуана король Португалии Мануэл II приказал Кабралу захватить все главные порты западной Индии. Подобно Диашу и да Гама, Кабрал использовал Канарские острова и острова Зеленого Мыса как базу для дальнейшего продвижения на восток. Кроме того, началась экспансия европейцев в Южную Америку. В течение года в Латинской Америке один крупный исследователь сменял другого: Веспуччи, Пинсон, Де Леп (Vespucci, Pinson, DeLepe) посетили этот континент в 1499 г.; на следующий год им на смену пришел Мендоза (Mendoza). Первые трое бросили якорь у дельты Амазонки, а затем двинулись в северо-западном направлении.

Северо-восточное побережье Бразилии, которое вычертили картографы с флотов китайских адмиралов Чжоу Маня и Хон Бао, появилось на многих картах мира еще до того, как европейцы отправились в плавание. К примеру, Андрео Бланко на своей карте 1448 г., давая контур бразильского берега (правда, неполный), пишет о гигантской земле, лежащей на расстоянии в 1,5 тысячи миль к западу от Африки (имеется в виду Западная Африка). Другой исследователь, Жуан де Барру, высадившийся на берегах Бразилии в 1500 г., также упоминал, что эта земля была уже известна ему по карте: «Этот огромный край знаком королю по карте мира, которая в настоящее время находится в ведении сеньора Перу Даш Бизагуду (Pero Daz Bisagudo). Бизагуду было не имя, а прозвище, полученное известным исследователем Перу да Кунья, которого португальский король послал на завоевание и колонизацию Ганы, снабдив его, между прочим, копией карты мира, хранившейся в государственной сокровищнице. Христофор Колумб также подтверждает, что португальцы знали о Бразилии еще до того, как послали свои каравеллы в Латинскую Америку. В частности, он замечает в своем дневнике, что «был бы не прочь сплавать к югу от Тринидада, чтобы собственными глазами взглянуть на землю, которую португальский король именует «огромной территорией на юге».

Таким образом, Андрео Бланко, Колумб и де Барру в один голос заявляют, что карта Бразилии (возможно, как часть карты мира 1428 г.) хранилась в португальской государственной сокровищнице задолго до того, как первая экспедиция 1500 г. была отправлена на континент. Как мы уже отмечали, единственным источником этой карты могла быть только знаменитая карта мира 1428 г., находившаяся у португальского короля под замком. Сама же эта карта явилась, скорее всего, плодом трудов китайских картографов, ходивших в китайские морские экспедиции (1421–1423 гг.). Порт Сан-Луис, изображенный на позднейшей карте адмирала Пири Рейса, явно был скопирован с карты мира 1428 г. Что интересно, географические широты дельты рек Ориноко и Амазонки выдержаны на карте с поразительной точностью. Кроме того, именно в тех районах мы находим и другие свидетельства пребывания китайцев, в частности азиатскую породу кур, обнаруженную в дельте реки Ориноко первыми появившимися там европейцами. Не стоит забывать также о необычном составе крови венесуэльских индейцев, аналог которому найден только в Юго-Западном Китае.

После того, как португальцы обошли вокруг мыса Доброй Надежды и добрались до Индии, а испанцы «открыли» Новый Свет, исследование и колонизация других неизвестных европейцам земель стали продвигаться быстрыми темпами. Фердинанд Магеллан (1480–1521), осиротевший еще в десятилетнем возрасте, служил до совершеннолетия пажом при португальском дворе. Там же, при дворе, он прошел курс навигации. В 1505 г. он был послан со служебной миссией в восточную Африку и последующие 7 лет служил португальцам на островах Индийского океана. Он даже принял участие в экспедиции, задачей которой было установить власть португальского короля в одной из провинций Индии. В 1511 г. он участвовал в отчаянном предприятии, целью которого было завладеть бывшей базой Золотого флота Чжэн Хэ — Малаккой. Вернувшись на родину в 1512 г., он недолго пробыл дома и вскоре отправился с португальской экспедицией в Марокко, где был серьезно ранен. Поругавшись с командиром, он ушел из армии, что называется, громко хлопнув дверью. Эта ссора дорого ему стоила: поведение его было признано «не достойным кавалера и дворянина», он впал в немилость и был лишен пенсионного содержания. Другими словами, положение Магеллана было просто отчаянным.

Пребывая в мрачном состоянии духа, Магеллан отправился на поиски удачи в Испанию, где, к большому своему удивлению, был неожиданно назначен в 1518 г. капитан-генералом и командующим эскадры, которая должна была отыскать западный путь к Островам пряностей, пройдя через Тихий океан. На следующий год он вышел со своим флотом из устья Гвадалквивира (Guadalquivir), имея под своим началом 5 кораблей и 241 человека команды. Магеллан знал о проливе, который впоследствии получил его имя, поскольку не раз видел в португальской государственной сокровищнице карту мира 1428 г. с изображением этого пролива. Более того, ходят слухи, что Магеллан или сделал копию с этой карты, или просто-напросто ее выкрал (во всяком случае, ее фрагмент). По крайней мере, добравшись до Островов пряностей, Магеллан показывал бывшую при нем карту (или фрагмент ее) местному королю. На карте был изображен пролив, соединявший Атлантический и Тихий океаны, а также путь по просторам Тихого океана к Островам пряностей: «от мыса Фрио (Cape Frio) до Молуккских островов». Других земель или островов на поверхности Тихого океана якобы изображено не было.

Между прочим, Магеллан никогда не утверждал, что он обошел первым вокруг света; тем не менее его подвиг навсегда останется в истории географических открытий. Взять, к примеру, хотя бы его корабль. По сравнению с левиафанами из китайского Золотого флота он казался легкой изящной игрушкой. Кроме того, испанцы и португальцы, в отличие от китайцев, совершенно не имели опыта дальних странствий и, соответственно, не знали массы очень полезных и важных вещей, например какие продукты выдерживают длительное хранение и какие из них можно и нужно брать с собой в путешествие. Магеллан, Диаш, да Гама и Кабрал были опытными моряками и навигаторами, кроме того, они были чрезвычайно отважными и решительными людьми, каждый из которых имел задатки несомненного лидера. Другое дело, что мы не можем утверждать, будто это они открыли новые земли. Когда они отходили от родных берегов, у каждого за пазухой лежала заветная карта, которая показывала, куда они, собственно, должны плыть. Все их так называемые открытия уже были сделаны китайскими мореходами за 100 лет до их походов.

Увы, Христофор Колумб не открыл Америки. Как ни страшились его матросы плавания в дальние неизведанные воды, сам-то он всегда знал, куда идет его корабль. Это не так трудно понять, если только полистать бортовой журнал его корабля и его личный дневник.

«Среда, 19 сентября 1492 г.

Адмирал не захотел выходить на палубу, хотя многие считали, что по носу судна каждую минуту может возникнуть земля. Зато, похоже, он нисколько не сомневался, что на севере и на юге от него лежат какие-то острова (как потом оказалось, так оно и было). Когда прошло какое-то время, он сказал вдруг, что время вернуться на родину у нас еще есть. Хотя мы ничего об этом не знали, мы были вынуждены принять это к сведению… Таковы были его слова.

Среда, 24 октября 1492 г.

[Описывая, как достичь Антилии] я сказал, что надо держать курс вест-зюйд-вест… Эта земля, как показано на глобусе и на карте мира, находится именно в этом районе.

Среда, 14 ноября 1492 г.

[Рассуждал об островах, увиденных на горизонте] сказал, что им несть числа, и на карте мира они куда ближе к востоку».

Из этих трех отрывков из корабельного журнала становится ясно, что у Колумба была с собой карта, которая помогла ему пересечь Атлантику, не оставляя при этом без внимания любые земли, даже самые маленькие, едва заметные на горизонте острова.

Например, 19 сентября 1492 г. он увидел остров Антилию, который изображен на карте Жуани Пицциньяно 1424 г., потом его взгляду предстало побережье Новой Англии, вычерченное на карте Кантино, и, наконец, он увидел Бразилию, изображенную на карте Андрео Бьянко 1448 г. Это не считая многочисленных островов и островков, вычерченных на карте Христофора Солиго в 1489 г. Заметьте, все эти карты были вычерчены еще до того, как Колумб вышел в море и лично увидел упомянутые выше земли и острова.

В 1479 г. Колумб женился на донне Фелипе Перестрелло — дочери губернатора Порту-Санту (Porto Santo), маленького острова неподалеку от Мадейры, также колонизированного португальцами. Статус солидного женатого мужчины позволил ему поддерживать переписку с известнейшим ученым мужем того времени Тосканелли, который как-то раз написал ему следующее:

«С благодарностью получил ваше послание. Отмечая ваше постоянное стремление расширить пределы обитаемой цивилизованным человеком вселенной как на востоке, так и на западе [в том числе, чтобы достичь Китая, двигаясь в западном направлении], хочу заметить, что это не худший вариант. Впрочем, этот маршрут хорошо виден из карты, которую я вам посылаю».

К сожалению, карта, которую Тосканелли переслал Колумбу со своим письмом, была утрачена, однако ее можно попытаться восстановить, воспользовавшись другим письмом Тосканелли португальскому королю (карта была опять приложена к письму).

«Сир! От хорошо известного вам острова Антилия до другого большого острова Сипангу (Cipangu) [одно из мифических названий Китая] плыть на запад всего десять пределов… Так что идти в неизведанных водах придется не так долго».

Тосканелли не лукавил: Антилия и впрямь была хорошо известна португальцам. Они обосновались на острове в 1431 и жили там и в 1492 г., когда Колумб отправился в свой поход. Колумб тоже знал об Антилии, но его больше занимала Америка. По его собственному утверждению, он знал, что Магелланов пролив находится на юге; он знал также и о существовании такой огромной земли, как Бразилия (он видел ее северо-восточное побережье на карте, а потому был уверен в этом). Вообще, с тех пор, как Колумб увидел карту мира 1428 г., это чрезвычайно обогатило и расширило его познания о мире. Он понял главное: нельзя замыкаться в мирке маленького острова, по следует неустанно двигаться вперед. Другими словами, перефразируя известное выражение Канта, для него движение было все, а остановка лишала его жизнь всякого смысла. Кроме того, Колумб успел уже многое повидать и понять, в частности чудеса китайской картографии и астрономии. Он уже видел нашу карту мира и различные глобусы, на которых была изображена Атлантика. Он прекрасно знал, как достичь Китая и Островов пряностей, до которых, кстати, было куда ближе идти, если обогнуть мыс Доброй Надежды. Христофор и его брат Бартоломью присутствовали на приеме, когда Диаш докладывал королю, что обогнул мыс на указанной на карте широте. Это был сильный удар по самолюбию Колумба. Теперь он мог обрести славу первооткрывателя, двигаясь к Китаю и к Островам пряностей исключительно в западном направлении.

О том, что Колумб видел карту мира 1428 г. (о чем мы неоднократно упоминали), свидетельствует хотя бы тот фрагмент карты, который турецкий адмирал Пири Рейс отобрал у одного из матросов Колумба, а затем включил в свою гигантскую карту 1513 г. Именно благодаря этому фрагменту Пири Рейс узнал, что далеко на юге день длится только 2 часа. Перед тем как португальцы распустили по ветру паруса своих каравелл, чтобы достичь Южной Америки, Колумб позволил себе написать письмо португальскому королю Мануэлу II. Странное дело, в этом письме он все больше распространялся о морском путешествии Марко Поло из Китая в Индию, а о том, как Марко Поло попал в Китай, — умалчивал. Колумб писал королю, что Катая (Китая) можно достичь, двигаясь как в восточном, так и в западном направлениях (о чем говорил Тосканелли), но западный путь ему, Колумбу, кажется предпочтительнее. На самом деле предпочтительнее был «восточный» путь вокруг Африки, который был гораздо короче. Ведь видел же Колумб карту мира 1428 года!

При подобных обстоятельствах положение генуэзца Колумба при португальском дворе становилось все более трудным и неопределенным. Все знали, что побережье неподалеку от мыса Доброй Надежды было захвачено португальцами, и Колумбу, чтобы достичь богатства и славы, оставался только более долгий, сложный и весьма извилистый путь на запад с попыткой выйти к Островам пряностей через Тихий океан. Однако ничего не поделаешь: приходилось делать хорошую мину при плохой игре, тем более что португальские капитаны вовсе не стремились делить почти уже освоенный ими восточный путь с кем бы то ни было. Вообще-то говоря, в Европе в XV в. как колониальная страна царила Португалия, опытным капитанам которой тогда трудно было кого-либо противопоставить. К примеру, Диаш в 1485 г. осел на побережье Африки на 13-й параллели, дальше которой никого не пускал. При таких условиях Колумбу ничего не оставалось, как отплыть на запад; причем сначала он отплыл в Исландию (1477 г.), которую, по слухам, посещали китайцы. В 1485 г. Христофор Колумб оставил Португалию, где проживал со времени своей женитьбы с Фелипой Перестрелло. Одно время ходили слухи, что он собирался в Антилию как доверенное лицо папы Иннокентия VIII, дабы узнать, как продвигается дело колонизации, но, поскольку в июле 1492 г. его покровитель папа умер, Христофор на некоторое время оказался не у дел и вообще не выходил в море. Зато он совершил паломничество к гробнице папы, на которой по-латыни было выбито: «Слава нового мира обеспечена его золотом».

Бартоломью Колумб остался в Португалии в составе группы картографов, задачей которых было максимально улучшить и усовершенствовать морские карты. Именно в это время пришло радостное известие о новом географическом открытии. В 1487–1488 гг. Диаш, продолжал двигаться вдоль южного побережья Африки и осторожно, потихоньку, не зная, сколько у него на это уйдет времени, добрался наконец до столь желанного его сердцу мыса Доброй Надежды. Если при этом учитывать, что португальцы к 1473 г. научились правильно определять географическую широту, используя секстант и таблицу солнечных склонений, Диаш заодно преподнес королю точное положение мыса — 34°22′ южной широты. И Бартоломью, и Христофор знали, что широта мыса установлена верно.

Планы Колумба достичь Китая и Островов пряностей «западным путем» находились на грани срыва. Ничего удивительного: португальцам, чтобы достичь этих самых островов, оставалось, что называется, только протянуть руку, вернее, обойти вокруг мыса Доброй Надежды и войти в Индийский океан. Стало ясно, что если он, Христофор, будет медлить, то португальцы с легкостью его опередят.

Между тем на Пиренейском полуострове происходили важные события. Католические монархи Испании Фердинанд и Изабелла начали наступление на последний оплот мавров в Испании, хорошо укрепленный замок на южном склоне гор Сьерра-Невада, защищавший столицу Гранадского эмирата. Колумб не сомневался, что португальцы, находясь неподалеку от Островов пряностей, вряд ли снабдят его необходимыми для путешествия средствами. Поэтому его единственным шансом было убедить в необходимости такого похода Изабеллу Кастильскую и Фердинанда Арагонского, которые, покончив с маврами, готовились включиться в гонку с португальцами за завоевание новых земель и влияние в мире. К тому же у их католических величеств не было карты мира 1428 г., и они не знали, что кратчайший путь к Китаю, Индии и Островам пряностей лежит вокруг мыса Доброй Надежды. Христофору оставалось только убедить венценосных особ, что западный путь в Китай, да и вообще на восток, надежнее и короче.

Колумбу повезло: в 1492 г. Гранада пала, и король и королева выразили желание расширить пределы своих владений за счет заморских территорий. Если бы Колумбу удалось убедить Изабеллу и Фердинанда в том, что он быстрее португальцев достигнет Китая, его миссия могла бы осуществиться и средства для своего похода он бы получил.

В 1963 г. Александр О. Виетор, куратор отдела карт Йельского университета в США, объявил о «новом поступлении от неизвестного дарителя в виде удивительной красоты карты, сделанной неким Хенрикусом Мартеллусом (Henricu.s Martellus) в конце XV в.». Карта была размером 180х 120 см. Далее по этому поводу мистер Виетор пишет:

«Она выполнена темперой на особо прочной бумаге и представляет собой композицию на листах разных форматов… Для большей сохранности бумага наклеена на холст. Сама карта больше похожа на картину… На ней впервые нанесена страна Сипанго в направлении примерно 90°от Канарских островов».

Мистер Виетор также сообщает, что имел по данному поводу беседу с профессором Артуром Дэвисом, который в то время был почетным председателем Географического общества в университете Экзетера (1948–1971 гг.), в чьей собственности находилась другая карта Мартеллуса, поменьше. При встрече этих двух джентльменов мистер Виетор захватил с собой фотографии своей карты, дабы председатель мог на нее полюбоваться. Эта карта, которую я назвал «Йельский Мартеллус» из-за того, что она была в четыре раза больше другой карты Мартеллуса, увидевшей свет в J489 г., представляет собой удивительное произведение искусства. Эксперты, особенно Дэвис и Виетор, были абсолютно убеждены в подлинности большой карты Мартеллуса и считали, что в 1489 г. Мартеллус сделал с нее копию в масштабе 1:4. Эшли Скелтон был также убежден в подлинности этой карты и в том, что она была скопирована в 1/4 подлинной величины. Я лично считаю, что обе карты — подлинные, хотя в них преднамеренно внесены искажения, сделанные, как мне кажется, рукой Бартоломью Колумба.

В 1489 г. на карте Мартеллуса был изображен подлунный мир от Канарских островов до восточного побережья Китая. Хотя на карте пет ни меридианов, ни географических широт, ее масштаб можно вычислить, измерив расстояние от Лиссабона до восточного побережья Китая, а географические широты и долготы — по отклонениям между известными географическими пунктами. К примеру, западное побережье Китая находится приблизительно в 130°от Лиссабона. Расхождения колоссальные: каталонский атлас 1376 г. дает цифру всего в 116°. Генуэзская карга 1457 г. предлагает 136°(заметим, замеры делались в разное время), Фра Мауро на карте 1459 г. сокращает разницу до 120°. На самом деле расстояние от Канарских островов до Шанхая должно составлять 141°. Таким образом, погрешность на карте у Мартеллуса весьма значительна и превышает действительное расстояние между Португалией и Китаем чуть ли не вдвое. Братья Колумб, я не сомневаюсь, знали истинное расстояние между Лиссабоном и Китаем, поскольку видели карту мира 1428 г. Карта Мартеллуса включала в себя все новейшие открытия того времени, поскольку там показан путь Бартоломеу Диаша в 1487 г., когда он дошел до мыса Доброй Надежды, а оттуда свернул к восточному побережью Африки. Диаш вернулся в Португалию в декабре 1488 г. Через год все Маршруты его путешествия, включая его многочисленные замечания на полях, появились на карте Маргеллуса, изготовленной в Италии. Внесенные в карту новые наименования по итогам путешествия Диаша представляли, собственно говоря, государственную тайну Португалии. Вообще, главные карты в Португалии хранились под замком, и за их кражу полагалось только одно наказание — смертная казнь. Португальское правительство свято хранило свои секреты и не хотело допускать конкурентов на только что освоенные пути вокруг мыса Доброй Надежды к Островам пряностей.

Как я уже говорил, карта Мартеллуса содержала новейшие сведения, хотя португальский монарх ясно выразил свое отрицательное отношение к ее публикации. Португальское правительство недоумевало, какой это наглец вопреки монаршей воле решился выпустить в свет новейшую карту.

Интересно, что на обеих картах Мартеллуса имелись странные искажения, никак не соответствовавшие реальности. О первом мы уже упомянули, а второе выглядит так: на Малайском полуострове появился неизвестно откуда большой кусок земли, протянувшейся на 29° на юг от экватора. Полоса земли оказалась настолько широкой, что по ней, образно говоря, можно было, не замочив ног, дойти пешком до самого Пекина. Но главное, что эта невесть откуда взявшаяся земля делала всякое морское сообщение между Китаем и Индией невозможным. Другими словами, если бы карта оказалась верной, любой корабль, который вошел бы в Индийский океан, не имел бы ни малейшего шанса продвинуться дальше на восток к Китаю. Это было решающим аргументом для их католических величеств, не имевших возможности, в отличие от братьев Колумб, взглянуть на карту мира 1428 г. Карга Мартеллуса ясно показывала, что до Островов пряностей вокруг мыса Доброй Надежды не дойдешь.

В картах Мартеллуса была еще одна, скажем, «неточность»: на них мыс Доброй Надежды пролегал значительно дальше к югу, чем на самом деле. Вместо 34°22′ к югу он заканчивался где-то у 45-й южной параллели. Вне всякого сомнения, эти изменения в карту Мартеллуса внес Бартоломью Колумб, который, естественно, защищал свои с братом интересы. В найденном среди вещей Христофора Колумба после его смерти огромном томе «Имаго Мунди» (Описание мира) на полях книги обнаружено множество собственноручных заметок великого путешественника. Под номером 23 профессор Дэвис, который специально изучал почерки братьев Колумб и научился хорошо их различать, обнаружил заметки Бартоломью Колумба. Брат великого путешественника написал там следующее:

«В 88 г. в декабре месяце в Лиссабон прибыл Бартоломью Диаш [так в тексте], командор эскадры из трех каравелл, которые благочестивый король Португалии послал исследовать Гвинею. Командор доложил благочестивому монарху, что прошел от Гвинеи более 600 больших лиг, а именно — 450 на юг и 250 на север, и достиг места, которое именуется мысом Доброй Надежды, который, по его разумению, располагается в Абиссинии. Он сказал также, что с помощью астролябии определил, что находится на 45° градусов ниже экватора, что позволило ему вычислить примерное расстояние от точки, где он находился, до Лиссабона, равное 3100 большим лигам. Далее он стал рассказывать о своем путешествии очень подробно, делая заметки на карте, так чтобы ни одна, даже малейшая деталь не ускользнула от внимания благочестивого короля Португалии. Я при всем этом присутствовал».

В этих заметках Бартоломью Колумб утверждал, что командор Диаш определил широту мыса Доброй Надежды в 45°, что абсолютно не соответствует действительности. Главное же, Бартоломью опубликовал эту информацию только после того, как покинул Португалию. И в этом, по-моему, все и дело: У Изабеллы и Фердинанда не должно было возникнуть и тени сомнений в истинности данных, которыми их снабжали братья Колумб. До сих пор еще никто не догадался протянуть ниточку от братьев Колумб к картографу Мартеллусу, но могло быть и так, что тот был просто профессиональным подделывателем карт. Таким образом, наше расследование может иметь две версии: по одной из них, Мартеллус (итальянец по национальности) ни в чем не замешан; кроме того, его карты содержат новейшие сведения, связанные с морскими походами португальцев. Но, уверен, ему было известно, что разглашение этих сведений каралось смертной казнью. По другой версии, некто, имевший доступ к самым секретным португальским картам, передал Мартеллусу важнейшую информацию. Но если согласиться со второй версией, то это означает просто указать пальцем на Бартоломью Колумба и обвинить его в краже государственных секретов Португалии или же показать на другого доверенного человека португальского короля — того же картографа Бехайна из Богемии.

Между тем проницательный человек, разбирающийся в картографии, взглянув на большую карту «Йельский Мартеллус», сразу скажет вам, что Бартоломью Колумб и картограф Мартеллус были как-то связаны. Об этом свидетельствует хотя бы структура карты. Прежде всего, бумажные листы, на которых нарисована карта «Йельский Мартеллус», разного формата, что исключает версию о том, что она якобы была напечатана. В противном случае все бумажные листы были бы одного размера, чтобы помещаться в стандартные папки для хранения карт. В частных письмах, которыми обменивались Александр О. Виетор и профессор Дэвис, Виетор утверждает, что рентгеновское исследование не выявило никаких следов печатной работы и что все на карте «Йельский Мартеллус» сделано вручную со всей аккуратностью и тщательностью. Ясно, что эта карта вышла не из-под печатного станка, а была вычерчена рукой картографа. Профессор Дэвис пошел еще дальше: он считает, что карта выполнена рукой Бартоломью Колумба. В этой связи Дэвис пишет:

«Когда Колумб в 1485 г. уехал из Лиссабона в Испанию. Бартоломью остался в столице и продолжал работать в качестве картографа. Он был прекрасным картографом; многие считали, что у него особый, так называемый генуэзский стиль в работе. В то время картографы работали над новой картой для короля Жуана II. Король хотел создать новую карту мира, основанную на теоретических трудах Доннуса Николауса и старых португальских картах мира. Как все капитальные Карты того времени, эта карта должна была быть изготовлена на телячьем пергаменте с основой из тонкого льна, но так, чтобы соединительных швов не было видно. Эта огромная карта 180χ120 см, должна была стать государственной португальской картой мира и постоянно совершенствоваться и пополняться повой информацией в зависимости от результатов походов португальских капитанов и навигаторов Диаша и Кау.

К началу 1489 г. Колумб-старший влачил в Испании жалкое существование; кроме того, в 1488 г. ему перестали выплачивать пенсию. Короче говоря, он находился в Испании в отчаянном положении — бедствовал и даже нищенствовал. Ничего не поделаешь, герцог Медина-Сели или маркиз Де Мойа вовсе не торопились предоставлять ему судно, чтобы он мог плыть, куда ему заблагорассудится. Для экспедиции нужны были веские причины. Бартоломью собирался приехать к нему в Испанию и помочь с осуществлением его планов. Братьям отчаянно нужны были деньги, а для осуществления крупных проектов — поддержка таких солидных учреждений, как банк Святого Георга в Генуе. С приездом Бартоломью они в принципе могли заполучить солидные средства, продав секретные карты португальцев. Прежде чем уехать из Лиссабона, Бартоломью скопировал несколько карт в удобном для пользования формате. Большую карп^- мира требовалось копировать с известной долей осторожности, причем в меньших размерах, и не на пергаменте, а на куда более тонкой бумаге. Таким образом появилась карга мира работы некоего Мартеллуса, она же — «Йельский Мартеллус». в начале 1489 г. Бартоломью уехал из Лиссабона просто потому, что вся работа была уже сделана. Сначала он поехал в Севилью, чтобы помочь брату, где и переделал «Йельскую карту», добавив еще один лист, в котором переправил географическую широту мыса Доброй Надежды с 34°24′ на 45° южной широты, причем и эти-то координаты не вмещались в красивую раму, обрамлявшую карту и делавшую ее похожей на картину, и срезались»

на уровне 41° южной широты.

Есть легенда, которая распространена на восточном побережье Африки. Там рассказывается о некоем португальском мореплавателе, неожиданно появившемся в тех краях в 1489 г. Меня не оставляет ощущение, что в данном случае мы имеем дело с Бартоломью Колумбом, который, так сказать, отправился в разведку на местности.

Подводя итог, можно предположить, с известной долей сомнения, что искаженная информация о географической широте, на которой находится мыс Доброй Надежды, зафиксированная в секретных португальских документах, ускользнула из подвалов португальской сокровищницы и пошла гулять по миру. И виновником этого был, конечно же, Бартоломью Колумб.

Но почему же Бартоломью со всей серьезностью ученого картографа утверждал, что, двигаясь от Португалии «восточным путем», мореходу никогда не достичь Индии, Китая и Островов пряностей? Ведь португальцы, можно сказать, там уже побывали. Очень просто: братья Колумб хотели обратить на себя внимание Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, которые пребывали в полном неведении относительно истинного положения дел. В те времена считалось, что один градус географической широты равняется 50 милям (90 километрам). Так, во всяком случае, утверждал крупнейший ученый Тосканелли. Поскольку достичь Индии в обход Африки, согласно подложным картам Мартеллуса, было невозможно, мореход должен был двигаться в западном направлении. Вообще-то, если как следует во всем разобраться и отбросить элемент, прямо скажем, жульничества, Колумб разработал капитальный план завоевания востока, правда, сильно отличавшийся от планов Диаша и Васко да Гамы. Испанцы, достигнув Карибского моря и пройдя в Тихий океан Магеллановым проливом (мы ведь не сомневаемся, что братья Колумб знали об этом проливе, верно?), имели возможность надолго обеспечить свое присутствие в этом регионе, должным образом там закрепившись, чтобы не пропускать португальцев.

Я могу себе представить, почему португальцы выбрали так называемый «восточный путь» в Китай, Индию и к Островам пряностей. Конечно же, «западный путь» был значительно сложнее и дольше. Испанцы же собирались добраться до набитого пряностями Востока, минуя Южную Америку. И тут надо сказать правду: Бартоломью Колумб украл многие важнейшие секреты португальского правительства. А потом он подделал новейшую карту мира, и его брат Христофор знал о его «подвигах». Более того, братья Колумб всячески эксплуатировали украденные ими секреты Португальского королевства, надеясь с их помощью выколотить деньги на предстоящую экспедицию, в частности, из генуэзского банка и от Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Вклад Колумба в мировую науку заключается не в том, что он «открыл» Америку, а, скорее, в его культурном вкладе, в приобщении живших на крохотных островах дикарей к современной цивилизации. Что он блестяще и доказал во время своего второго и третьего посещения земель, которые, как считается, он открыл. Кроме того, Колумб во время своих странствий изучил ветры и течения Атлантики, и эти его знания оказались неоценимым подспорьем для целой плеяды исследователей, шедших по его стопам. Главным итогом Походов Колумба в последующие века стала колонизация обеих Америк.

Теперь поговорим немного о капитане Джеймсе Куке, которого иногда называют лучшим капитаном и мореплавателем всех времен и народов. Что тут скажешь? Капитан Кук и впрямь был отличным мореходом, обладал массой положительных для этого качеств, а, кроме того, был очень смел и предприимчив. Первое из трех своих великих путешествий Кук осуществил в 1768 г., когда вышел в Тихий океан, дабы наблюдать прохождение по местному меридиану планеты Венера. Продолжая бороздить просторы Тихого океана, он «открыл» Новую Зеландию — вполне пригодную для колонизации землю. О Новой Зеландии — он сказал так: «Этот край всегда будет объектом пристального внимания настоящего англичанина». Кроме того, он исследовал береговую линию восточного побережья Австралии, после чего, объявив весь континент собственностью Великобритании, отплыл в родные края через Новую Гинею и мыс Доброй Надежды.

Во время своего второго путешествия в 1772 г. Кук, чтобы завершить описание Южного полушария, бросил якорь у Новой Зеландии, переправил на землю овец и крупный рогатый скот, а также велел разводить овощные культуры для будущих исследователей и переселенцев. Потом он отплыл на юг в сторону Антарктики и некоторое время шел параллельно ее южному краю. Когда Кук отплыл в третье путешествие, его целью было найти северный пролив между Тихим океаном и Атлантикой. Он снова посетил Новую Зеландию и Австралию, потом пошел в сторону Северной Америки и стал исследовать побережье Орегона, двигаясь в северном направлении. Далее он вошел в Берингов пролив, но, видя вокруг себя только ледяные торосы, повернул в сторону Англии. К сожалению, 14 февраля 1779 г. он был убит на Гавайских островах, ввязавшись в свару с местными аборигенами.

Кук был великим человеком и мореходцем своего столетия, да и, пожалуй, всех последующих, но он не открыл ни Австралии, ни Новой Зеландии. Более чем за два века до того как он поднялся на капитанский мостик, опубликованные Дьеппской школой картографии карты показали Австралию с удивительной точностью. Кстати сказать, когда Кук готовился поднять паруса, изготовленная Джином Ротцем карта находилась во владении Британского правительства, и Джозеф Бэнкс, который плавал вместе с Куком, имел в своем распоряжении лучшую карту Дьеппской школы, так называемую карту Харли (из собрания манускриптов Роберта Харли в Британской библиотеке, или, так ее еще называли, карту Дофина), которая изображала Австралию с не меньшей точностью и четкостью, нежели карта Джина Ротца. В Британском адмиралтействе известны были также карты Деслипя (Deslines), тоже вышедшие из стен Дьеппской школы. Риф Эндевор, на который Джеймс Кук посадил свой корабль, отлично виден на всех этих ранних картах, как и гавань, которая впоследствии получила название Куктаун (Coocktown Harbour). Когда Куку удалось снять свой корабль с рифа, он поплыл прямехонько в Куктаун, эту единственную гавань на побережье в тысячу миль. «Эта гавань подошла нам для ремонта как нельзя лучше, хотя она и не столь велика, как мне говорили».

На самом деле гавань на карте Деслиня соответствует своим размерам, просто Джеймс Кук не учел того, что вода в Мировом океане стала подниматься. Во времена адмирала Чжоу Маня, который производил съемки местности (1422–1423 гг.), уровень Мирового океана был значительно ниже.

Когда Кук вернулся в Британию и объявил, что открыл Австралию, глава департамента карт Британского адмиралтейства капитан Далримпл (Dalrymple) написал руководителям Адмиралтейства гневное письмо. Смысл его заключался в следующем: не отрицая качеств Джеймса Кука как морехода и исследователя, он отказывался признать, что последний открыл Австралию. В Адмиралтействе, по мнению Далримпла, в течение 250 лет хранились карты с изображением этого континента.

_{Корабль Джеймса Кука «Эндевер». Рисунок Сидни Паркинсона, 1770 г.}

Отчаянные и предприимчивые Колумб, Диаш, да Гама, Магеллан, Джеймс Кук и другие европейские исследователи, отправляясь в путь, хранили у сердца карты, на которых был отмечен их маршрут. Они были обязаны буквально всем истинным первооткрывателям — китайцам, которые совершили великие географические открытия во время своих эпических походов 1421–1423 гг.

До чего же повезло европейцам и не повезло китайцам, что пожар 9 мая 1421 г. уничтожил Запретный город! Начиная с этого года, европейцы приступили к «открытию» открытых уже китайцами островов, земель и континентов, о которых знали только китайские адмиралы и скромный европейский купец — отступник от христианской веры Никколо да Конти. Кроме китайцев, знаменитые европейские путешественники многим были обязаны великим мореходам и исследователям — Генриху Мореплавателю и его брату принцу дону Педру, которые создали абсолютно новую конструкцию европейского морского судна и много работали над усовершенствованием морских карт и навигационных приборов. Но более всего европейцы были обязаны китайскому императору Чжу Ди и его смелым и умелым евнухам-адмиралам — Чжэн Хэ, Чжоу Маню, Хон Бао, Чжоу Вэню и Ян Цину.

Мысль о том, что Васко да Гама не был первым моряком, который обошел вокруг мыса Доброй Надежды, Христофор Колумб вовсе не открыл Америки, а Магеллан был далеко не первым, кто обошел вокруг земли, может показаться шокирующей. А тот факт, что Австралия была открыта лишь 300 лет спустя капитаном Куком, а Антарктика лишь через 400 лет после китайцев, может разочаровать любого европейца, который уверен в обратном, а китайцев просто не берет в расчет. Между тем карты «Кангнидо», Пицциньяно, Пири Рейса, Джина Ротца, Кантино и карта Вальдзеемюллера, которые подделкой никак не назовешь, доказывают первенство во всех этих открытиях именно китайцев. Изображенные на картах контуры земель и континентов могли сделать только картографы, находившиеся на борту китайских кораблей. Никколо да Конти тоже плыл на борту одной из китайских джонок, которая из Индии дошла до Австралии. Дон Педру, брат Генриха Мореплавателя, лично расспросил его об этом походе и включил информацию о нем в карту мира, которая тогда создавалась его усилиями. Известный ученый того времени Тосканелли убедил Колумба, что тому удастся достичь Китая, все время двигаясь в западном направлении. Магеллан же, когда разговаривал со своими бунтующими матросами, сообщил им чистую правду: что он собственными глазами видел па карте мира, хранившейся в португальской сокровищнице, пролив [Магелланов], соединяющий Атлантический и Тихип океаны. Правда иногда бывает более невероятной и причудливой, чем сама выдумка.

Что сказать под конец о Сагрише, резиденции принца Генриха Мореплавателя, вся жизнь которого была сплошным подвигом и самоотречением и без которого открытие мира европейцами, скорее всего, состоялось бы несколькими веками позднее? В Сагрише по-прежнему много солнца и тепла и стоит замок, к стенам которого прилепились рыбацкие хижины. Как и 500 лет назад, рыбаки здесь ежедневно выходят на свой промысел, хотя кораблей, куда они сдавали соленую рыбу, в гавани почти уже нет. На всем здесь лежит печать дряхлости и запустения. Гробница адмирала Чжэн Хэ на холме «Бычья голова» в провинции Цзянсу (Лangsu) находится в таком же примерно состоянии. Сквозь каменные плиты пробивается травка, а сами плиты густо покрыты грубо намалеванными современными граффити. Музей адмирала в ближайшем городе закрыт из-за полного отсутствия интереса к его особе. Должно быть, этот великий человек получил награду за свои подвиги на небесах.

Назад: ПУТЕШЕСТВИЕ ЯН ЦИНА

Дальше: ЭПИЛОГ КИТАЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ