Книга: Чингисиана. Свод свидетельств современников
Назад: ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ СОКРОВЕННОЕ СКАЗАНИЕ МОНГОЛОВ
Дальше: ВТОРОЙ РАЗДЕЛ ЛЕГЕНДЫ И ПРЕДАНИЯ О ЧИНГИСХАНЕ
Рассказ о Великом хуралдае
И воцарились тогда мир и справедливость в улусе войлочностенном*, и в год Тигра* у истока Онона собрался народ его на хуралдай*, и воздвигли они белое девятибунчужное знамя свое и провозгласили всенародно Тэмужина Чингисханом*. Там же Мухали был пожалован в гуй ваны*, а Зэва Чингисхан отослал вдогонку за найманским Хучулуг-ханом*.
Так закончив объединение всех монгольских народов, Чингисхан повелел*: «Своих нукеров непоколебимых, кои державу нашу создавали, возвысить я повелеваю в тысяцких ноёнов!»
И провозглашены были тысяцкими ноёнами отец Мунлиг, Борчу, Мухали гуй ван, Хорчи, Илугэй, Журчидэй, Гунан, Хуби-лай, Зэлмэ, Тугэ, Дэгэй, Толун, Унгур, Чулгэдэй, Борохул, Шигихутуг, Хучу, Хухучу, Хоргосун, Усун, Хуилдар, Шилугэй, Жэтэй, Тагай, Цаган-Ува, Алаг, Сорхон шар, Булуган, Харачар, Хухучус, Суйхэту, Наяа, Жуншэй, Хучугур, Бала, Оронардай, Дайр, Мугэ, Бужир, Мунгур, Долодай, Бугэн, Худус, Марал, Жибгэ, Юрухан, Хуху, Жэбэ, Удудай, Бала чэрби, Хэтэ, Субэгэдэй, Мунх, Халжа, Хурчахус, Гэуги, Бадай, Хишилиг, Хэтэй, Чагурхай, Онгиран, То-гон тумур, Мэгэту, Хадан, Мороха, Дори-Буха, Идугадай, Шира-хуй, Даун, Тамачи, Хагуран, Алчи, Тобсаха, Тунхойдай, Тобуха, Ажинай, Туйдэгэр, Сэчур, Жэдэр, Олар хургэн*, Хингияадай, Буха хургэн, Хорил, Ашиг хургэн, Хадай хургэн, Чигу хургэн, Алчи хургэн — тысяцкий над тремя тысячами хонгирадцев, Буту хургэн — тысяцкий над двумя тысячами ихэрэсцев, онгудский Алахуши дигитхури — тысяцкий над пятью тысячами онгудов, не считая притом тысяцких над лесными народами*. Всего по благоволению Чингисхана девяносто пять нукеров его были возвышены в тысяцкие ноёны*.
Были среди них и хургэны — зятья владыки. Назначив тысяцких ноёнов, Чингисхан также повелел: «Любезных нукеров, главную мою опору, пожаловать особо я хочу*. Пусть явятся ко мне Борчу и Мухали и прочие ноёны!»
Шигихутугу, который был в то время в ханской юрте, было велено их привести. И сказал тогда Шигихутуг:
«Разве Мухали и Борчу
Больше всех тебе помогали?
Я усерден был меньше их?
Не входил я в твои печали?
Я не с самых ли малых лет
Был ближайшей твоей охраной?
Наконец бородой оброс
И — служу тебе неустанно.
Я — всю жизнь при тебе
И всечасно
Был заботой твоей обласкан.
С малолетства я стражем был
На твоем золотом пороге,
До серьезных годов дожил,
Рот усами уже прикрыл.
Твой хранитель, верный и строгий,
Жизнь мою тебе отдаю,
Век усердствую, не устаю.
Был тебе я как сын родной —
Так уж ты меня воспитал,
Спать укладывал вместе с собой,
Одеялом своим накрывал.
При тебе я, как младший брат,
Год за годом жил и взрастал,
И как брату ты был мне рад,
Одеялом своим накрывал…
Так что пожалуешь ты мне, мой хан?»
И молвил Чингисхан в ответ Шигихутугу:
«Из братьев младших ты — шестой.
И наравне с другими братьями свою получишь долю.
И, памятуя о твоих заслугах,
Да будут прощены тебе твои любые девять прегрешений!
Когда в державе милостию Неба Вечного
Порядок водворять мы станем,
Будь веждами моими, окрест взирающими ясным днем,
И слухом, внемлющим во тьме ночной!
Тебе вверяю поделить меж нашей матушкою,
братьями и их сынами
Всех наших подданных из юрт войлочностенных,
Державы нашей граждан, за плоскими дверьми живущих,
Кои отныне и навечно будут лишь им принадлежать.
Никто не смеет впредь тобою сказанному прекословить.
Да будешь ты судьей верховным в государстве нашем,
Карающим за ложь
И взыскивающим за воровство,
Подсудных всех судящим
И выносящим смертный приговор
Всем, кто достоин смерти.
Деля державы достоянье и тяжбы разные судя, в Синие росписи вноси об этом запись и росписи сии своди в единый Свод. И все, что с моего согласья порешишь и в Своде синем том по белому запишешь*, во веки вечные никто не смеет изменить! И всякий, кто преступит сей указ, поплатится за это!»
И, выслушав повеленье Чингисхана, Шигихутуг молвил: «Да разве мне, усыновленному семьею вашей, пристало получать наследственную долю с братьями единокровными твоими наравне?! И коли будет, хан, на то твое соизволенье, я взял бы в подчинение себе людей из городищ».
И повелел тогда Чингисхан: «Поелику ты сам решать сии дела поставлен, теперь как знаешь поступай!»
Облагодетельствованный ханом Шигихутуг тотчас вышел и к хану Борчу, Мухали и прочих пригласил.
И обратился Чингисхан перво-наперво к отцу Мунлигу:
«О, благодетель мой любезный,
Подле которого родился я и вырос,
Не перечесть твоих благодеяний.
Хотя бы взять последнее из них,
Когда Ван-хан и сын его Сэнгум
Решили заманить меня к себе обманом,
И коли б ты тогда не настоял,
Не избежать мне смерти лютой —
Гореть мне в жарком пламени костра
Иль быть утопленным в пучине черной.
И, по заслугам милость оценив твою,
Ее все поколения монголов не забудут.
И, памятуя о твоих благодеяньях,
Отныне будешь ты усажен на почетном месте;
И каждый год, невзгод не зная,
Наградами не будешь обделен;
И будут все твои потомки
Нами обласканы и одарены!»
Обращаясь к Борчу, Чингисхан сказал: «В дни юности моей с тобою повстречался, когда за конокрадами погнался, уведшими соловых наших лошадей. Решил ты мне, плутавшему в степи, помочь; не заглянув домой, отцу ни слова не сказав, бурдюк с кумысом средь степи оставив, в табун пустил ты моего буланого коня, а серого мне дал взамен; вскочил ты на каурого коня и, без присмотра свой табун оставив, три дня за конокрадами со мной шел по пятам. Так мы достигли куреня, в котором я узрел своих соловых лошадей. От табуна мы отделили их, вдвоем с тобой погнали их обратно. Единственный ты сын Наху баяна. Что мог ты ведать обо мне такое, чтоб тотчас помощь предложить и дружбу?! Не из корысти, знаю я, лишь искренне помочь желая, со мною подружился ты! Когда же, о тебе затосковав, послал я брата Бэлгудэя, дабы призвать тебя в ряды своих нукеров, ты, бурку серую на плечи возложа, на горбунке буланом вдруг ко мне явился.
Когда на нас мэргэдские три рода ополчились и окружили на Бурхан халдуне, ты неотступно следовал за мной. Потом, когда в Далан нумургэсе с татарами мы воевали, и день и ночь дождь не переставая лил. Ночь напролет ты надо мной стоял, мой сон оберегая. Тогда ты с ноги на ногу лишь раз переступил, тем самым звание батыра подтверждая. Заслуг твоих мне всех не перечесть. Вы с Мухали, помогая мне в делах благих, остерегая от шагов неверных, меня на этот трон высокий возвели. Отныне посажу вас на почетнейшее место, и да простятся вам любые девять ваших прегрешений! Пусть Борчу станет во главе тумэна правого крыла, что на Алтае!»*
Затем Чингисхан обратился к Мухали и молвил повеление свое: «Когда остановились мы в тени раскидистого древа в долине Хорхонаг жубур, где некогда поставленный над всеми ханом Хутула плясал и пировал в свою охоту, из уст твоих, мой Мухали, услышал я божественного провиденья глас. И помянул я отца твоего, Хумун гоо, добрым словом, и было то согласия началом между нами. По воле Неба и молитвами твоими на ханский я взошел престол, и потому да будет жалован державного гуй вана титул тебе и всем наследникам твоим из поколенья в поколенье. Так ведай же, мой Мухали, тумэном левого крыла, сидящим в Харагун жидуне».
Обратясь к Хорчи, Чингисхан молвил:
«С юных лет моих до нынешних времен
Был ты другом-покровителем моим;
Мок и дрог со мною вместе под дождем,
В стужу лютую со мною вместе мерз,
Службе преданной все силы отдавал.
В те давно уже прошедшие года ты, Хорчи, мне ханство это напророчил и добавил: если сбудутся слова, если милостью великою Небес все свершится, как пророчествуешь ты, чтобы я, о предсказанье не забыв, тридцать жен тебе красивых даровал. Слова твои пророческие нынче сбылись; так выбери себе среди народов, нами покоренных, любезных жен, прекрасных женщин!»
И повелел еще Чингисхан: «К своим трем тысячам баринцев вместе с Тахаем и Ашигом прибавь еще чиносов-адархинцев, тулусов, тэлэнцев и, тумэн подданных собрав, владычествуй над ними! И да подвластны тебе будут все подданные наши, живущие в лесах по берегам реки Эрчис. И да не смеют жители лесные перекочевывать туда-сюда без твоего соизволенья! Всех, кто преступит повеление твое, пусть суд твой покарает непременно!»
И, обратясь к Журчидэю, Чингисхан молвил: «Когда с хэрэйдами сошлись мы в сече в Хар халзан элсте, хоть анда Хуилдар и вызвался идти на недруга передовым отрядом, победой все ж таки мы здесь обязаны тебе. Ты в бой вступил, поверг жирхинцев, смял тубэгэнцев и донхайдцев, в сраженье одолел и тысячу отборных воев Хори шилэмуна; засим, добравшись и до главных сил хэрэйдов, ты в щеку ранил выехавшего супротив тебя Сэнгума. Тотчас врата победы перед нами распахнуло Провиденье. Когда б не ранил ты тогда Сэнгума, не знаю я, чем эта битва обернулась бы для нас. Победа в этой сече — заслуга несомненная твоя!
Когда с тобой мы кочевали к Халхин-голу, я чувствовал себя покойно, будто нашел надежное укрытие за каменной стеною гор. Потом пришли мы к водопою на озеро Балжуна. Оттуда и отправили тебя в разведку в стан хэрэйдов и вскорости врагов разбили милостию Неба и Земли. Поелику первейший из врагов — улус Хэрэйдский был повержен, его приспешники, найманы и мэргэды, в бессилье пали духом и были все захвачены в полон. Тогда лишь младший брат Ван-хана Жаха гамбу не потерпел разора и, будто следуя за дочерьми, всех подданных он при себе держал. Когда ж, поправ доверье наше и воспылав враждою, Жаха гамбу покинул нас, ты, Журчидэй, пойдя ему вослед, перехитрил и полонил его. И, там с предателем покончив, к рукам прибрал его улус. И в этом, верный нукер мой, твоя бесценная заслуга!»
Журчидэй благородный
В день губительной сечи
Для победы старался,
Тяжесть жаркого боя
Взял отважно на плечи,
Как батыр он сражался.
И поэтому Чингисхан милостиво даровал Журчидэю ханшу Ибаха бэхи. При этом Чингисхан сказал ей:
«Отдаю тебя не потому,
Что нрав твой мне не по нраву,
И вовсе не потому,
Что краса твоя мне не во славу.
Я дарую тебя тому,
Кто был предан, себя не жалея;
Послужи, моя хатан, ему,
Верноподданному Журчидэю…
Отдаю тебя, хатан мою, —
Журчидэю за то воздаю,
Что в сраженьях, отважный смельчак,
Был щитом он,
Был ближе мне сына.
Мой распавшийся было улус
Он собрал воедино.
На себя взял опасностей груз,
Стал кольчугой, надежной и длинной.
Мой распавшийся было улус
Он собрал воедино.
За досточтимые ему заслуги воздавая, тебя я Журчидэю отдаю. Да будет вечно чтим и у моих потомков, наследников престола моего, закон священный воздаянья по заслугам! Да будут вечно незабвенны честь и имя любезной Ибаха бэхи! Никто не смеет повеление мое сие нарушить!»
И молвил еще Чингисхан, обращаясь к Ибаха бэхи: «Жаха гамбу, отец твой, дал тебе в приданое две сотни подданных и двух кравчих — Ашиг тумура и Алчига. Сегодня уходя к уругудам, оставь на память о себе Ашиг тумура и сотню подданных своих».
И, получив в дар от Ибаха бэхи кравчего Ашиг тумура и сотню людей, Чингисхан обратился к Журчэдэю: «Я ханшу Ибаха бэхи тебе отдал. Отныне все четыре тысячи уругудов вступают под водительство твое!»
И молвил еще Чингисхан, обращаясь к Хубилаю*:
«Ты шеи дюжим молодцам сворачивал
И наземь исполинов запросто валил.
Сейчас Зэв и ты, Зэлмэ и Субэгэдэй —
Вы четверо, подобно верным псам,
Мне преданы и телом, и душой.
Куда я только вас ни посылал,
Вы отправлялись по команде сразу,
Вершили дело точно по приказу,
Крушили скалы, камни разбивали.
В любое место шли,
Во все пределы,
Воинственное вы вершили дело,
Вы бились насмерть и — не отступали.
Когда я мог, как верных псов, с тобой Зэлмэ, Зэв и Субэгэдэя туда отправить, где были вы всего нужнее*; когда богатырей бесстрашных Борчу, Чулуна, Мухали и Борохула мог при себе держать* я днем и ночью; когда уругудов и мангудов храбрых, ведомых Журчидэем с Хуилдаром, мог выставить передовым отрядом, — тогда лишь я душою был покоен».
И повелел тогда же Чингисхан: «Приказываю, Хубилай, тебе всеми военными делами ведать!»
И молвил еще Чингисхан: «За нрав строптивый Бэдуна осудив, его я не поставил тысяцким ноёном. Наставь его на ум, мой Хубилай! И пусть командует он тысячью моих мужей да держит всякий раз совет с тобою. Засим увидим мы, каким он станет».
Потом подошел Чингисхан к Гунану из племени Гэнигэдэй и молвил: «Борчу и Мухали и остальные достославные ноёны, Додай и Доголху и прочие почтенные чэрби! Про нукера Гунана так скажу:
Светлым днем
Он всюду вороном летает —
Все повысмотрит;
Темной ночью,
Словно волк, он всюду рыщет,
Чтоб наброситься.
Кочевал я — никогда не отделялся он,
Оставался я — он прочь не откочевывал,
Был со мною всюду и всегда.
С чужеродным не вступал в сношения
И перед врагами не заискивал.
Было от меня ему доверие:
Ни коварства в нем, ни лицемерия
Я не заприметил никогда.
Да будут Гунан и Хухучос во всех делах надежными советниками вам!»
И повелел тогда же Чингисхан: «Верный нукер, Гунан мой, правь же сродниками, гэнигэсцами своими! И да будешь ты ноёном-темником, повинующимся Жочи, старшему из сыновей моих!»
И присовокупил Чингисхан к сказанному им:
«Нукеры верные Гунан, Хухучос, Дэгэй, старик Усун увиденного не сокроют — правдиво обо всем доложат, услышанных вестей не утаят».
И молвил Чингисхан, обратясь к Зэлмэ: «Когда в Дэлун болдоге появился я на свет, старик Жарчудай, взвалив на плечи раздувальные мехи, с горы Бурхан халдун спустился. Любезной матушке моей он соболями устланную люльку подарил, а позже сына в нукеры мне отдал.
Привратник верный мой, Зэлмэ!
Нас выпестовали с тобой
В одной и той же люльке с соболями,
Мы выросли как верные друзья.
Не перечесть твоих заслуг передо мной.
Да будут прощены тебе, Зэлмэ,
Любые девять прегрешений!»
Обратясь к Толуну, Чингисхан повелел: «Тысячью мужей моих водительствуя, правою рукой отца родного став, ты усердно собирал народы наши воедино и порядок в государстве водворял. И за это был пожалован ты в чэрби. И отныне вместе с Туруханом в согласье правьте теми, коих вы пригнали из походов!»
И сказал затем Чингисхан кравчему Унгуру:
«Унгур, Мунгут хиана сын!
Ты к нам пришел, собрав в курень единый
Три рода тохурудов, и пять родов таргудов,
И чаншутов, и баягудов — сродников своих.
Во тьме ни разу ты не потерялся,
В сраженье никогда не отделялся,
Со мною вместе под дождями мок,
А в холода со мною рядом дрог…
Ответствуй мне: чего бы ты взыскался?»
И отвечал владыке кравчий Унгур: «Коли позволено мне выбрать пожалованье хана, хотел бы я всех баягудов, сродников своих, которые теперь разбросаны повсюду, собрать и ими править».
И повелел Чингисхан: «Что ж, будь по-твоему, Унгур. Ты баягудов собери и тысяцким над ними будь!»
И повелел тогда же Чингисхан:
«О, кравчие мои, Унгур и Борохул!
Когда вы яствами обносите
По обе стороны сидящих от меня,
В порядке должном оделяя тех, кто слева,
И чередом всех потчуя, кто справа,
Мои душа и плоть покойны.
И потому повелеваю ответствовать тебе и Борохулу за кашеварство: в походе всех наделять едою вы должны. А в ставке на пиру, округ большой кумысницы расставив угощенье, втроем с Толуном сядьте среди юрты и подавайте кушанья затем». И, повелев так, Чингисхан указал место, где следует кумысницу расположить.
Потом Чингисхан обратился к Борохулу: «В родных кочевьях сродниками брошенных — тебя, Шигихутуга, Хучу и Хухучу матушка наша Огэлун призрела.
Всех на своей кровати укрывала,
Баюкала, кормила — воспитала;
За ворот кверху вас приподнимала,
С мужами настоящими равняла;
За плечи кверху каждого тащила,
Чтоб вас равнять с мужами можно было.
Она вскормила вас, дабы вы стали тенью нашей, сыновей её. За милость и благодеяния ей воздавая, усердствовали вы. Ты, Борохул, стал нукером моим.
Как ни гнали бы мы в походе коней,
Как бы дождь ни лил, ни давил нас мрак,
Не бывало таких ни ночей, ни дней,
Чтобы спать улегся я натощак.
Случалось идти на рысях средь тьмы,
Но я бы не смог на то попенять,
Что вдруг без похлебки остались мы,
Что день хоть единый пришлось голодать.
Когда побивали мы злых татар,
Что наших отцов и дедов губили,
Когда справедливо мы мстили им,
Любого к тележной чеке подводили, —
татарский Харгил шар бежал, избегнув лютой смерти; скитаясь по степи, вконец от глада обессилев, он воротился и в юрту к матушке моей вошел и умолял кусок ему подать съестного.
«Коль просишь есть, присядь вон там, пожалуй», — сказала Огэлун и усадила Харгил шара в правой части юрты возле двери. Толуй, в то время отрок пятилетний, снаружи в юрту забежал и тут же поспешил обратно. Но Харгил шар его перехватил; он сгреб мальца, зажал его под мышкой и выскочил из юрты, на бегу вытаскивая из чехла свой нож.
Но в левой части юрты сидевшая смиренно твоя супруга Алтани, «Спасите, сына убивают!» — крик Огэлун истошный услыхав, за Харгил шаром бросилась вдогонку; настигнув ворога, одной рукой ему вцепилась в волосы она, другой перехватила вражескую руку с ножом, над отроком уж занесенным, и так рванула за руку врага, что нож невольно выпал из нее.
Мои нукеры Зэлмэ и Жэтэй, что за юртою разделывали тушу быка, зарезанного ими, услышав крики Алтани, на помощь прибежали с топорами в окровавленных руках и ворога татарского на месте топорами порубили.
Тогда заспорили Жэтэй, Зэлмэ и Алтани, чья большая заслуга в спасении Толуя. И молвили мои нукеры: «Когда бы мы вдвоем сюда не подоспели и не убили Харгил шара, ужели, женщина, ты справилась бы с ним одна?! Тогда не миновать бы смерти отроку Толую. И значит, во спасении его заслуга только наша есть!»
В ответ на это Алтани сказала: «Но разве вы сюда бы прибежали, мой зов о помощи не услыхав? И не настигни Харгил шара я, и не вцепись я в волосы ему, и руку вражескую что есть мочи не рвани так, что невольно выпал из нее над отроком уж занесенный нож, давным-давно бы Харгил шар убил Толуя!»
И порешили все тогда, что главная заслуга во спасении Толуя все же останется за Алтани. Так Алтани, жена нукера Борохула, не только помогала мужу, в телеге став второй оглоблей, она Толую жизнь спасла, тем самым нам великую услугу оказала.
Когда был ранен в шею и пал на поле брани Угэдэй в сраженье в Хар халзан элсте, ты, верный нукер Борохул, ночь напролет отсасывал из раны сгустки его крови. Поелику мой сын тогда самостоятельно в седле не мог держаться, ты, Борохул, перед собою усадил его в седло и к нам привез благополучно. Так, воздавая за заботу матушки моей, вы, Борохул и Алтани, спасли двух сыновей моих. Усердие твое и верность помню. Да будут прощены тебе любые девять прегрешений!»
И сказал еще тогда Чингисхан: «Пожалованы будут мною и женщины, чтимые в нашем роду»*.
Обратясь к старику Усуну, Чингисхан повелел:
«Усун, Гунан, Дэгэй и Хухучос
Увиденное не скрывают,
Услышанное не таят
И говорят о замыслах своих правдиво.
У нас, монголов, исстари так повелось:
Почтенных старцев
Мы возводим в сан бэхи ноёнов.
Так будет же Усун,
Потомок рода древнеславного Барин,
В бэхи ноёны нами возведен!
И пусть отныне белый дэли носит он,
На белом скакуне пусть ездит
И, восседая на почетном месте,
Пророчествует нам!»*
И повелел еще Чингисхан: «Когда с хэрэйдами сошлись мы в сече, мой анда, Хуилдар, всех наших упредив, на ворога пошел передовым отрядом. И, памятуя о заслугах доблестного мужа, повелеваю я призреть осиротевших детей и внуков Хуилдара!»
И обратился Чингисхан к сыну Цаган-Ува — Нарин Торилу — и сказал ему: «Родитель твой, Цаган-Ува, всегда бесстрашно с недругом сражался и был убит в Далан балжудской сече Жамухой. Тебя же за отцовские заслуги готов я поддержать нашим вспомоществованьем!»
И молвил в ответ Чингисхану Нарин Торил: «Мои сородичи, нэгусы, поделены и расселились по разным аймакам сейчас. Коль будет мне соизволение владыки, готов собрать я воедино всех нэгусов».
И повелел тогда Чингисхан: «Что ж, будь по-твоему, Торил. Нэгусов-братьев воедино собери и ими правь наследно!»
Потом сказал Чингисхан Сорхон шару так: «В дни юности моей, когда тайчуды воспылали завистью и ненавистью к нам и отрока, меня, схватили, твои сыны — Чулун и брат его Чимбай, уразумев причину моего плененья, надежно спрятали меня, старшей сестры своей по имени Хадан заботам поручив. Вы все мне помогли вернуться восвояси.
И в сновиденьях ночью темной,
И в помышлениях дневных
О ваших тех благодеяниях
Я вечно помнил.
Хоть, от тайчудов отделившись, вы перешли ко мне не сразу, пожалованья вы достойны! Какой же милости вы бы желали для себя?»
И отвечали Сорхон шар и сыновья его — Чулун и Чимбай: «Желали б мы дархадство получить и жить на Селенге в мэргэдских землях*. А впрочем, воля ваша, какою милостыней осчастливить нас».
И повелел тогда Чингисхан: «Да будет вам даровано дархадство, наследственно владейте землями мэргэдов, что на Селенге, свободно промышляйте там охотой, сходитесь на пирах, архи* хмельною наполняя чаши! Да не заслужат порицанья любые ваши девять прегрешений!»
И, обратясь к Чулуну и Чимбаю, Чингисхан соизволил сказать: «Вовек мне не забыть тех слов добросердечных ваших! И коли мыслями со мною захотите поделиться или нужда заставит помощи просить, посреднику не доверяйтесь, являйтесь предо мною самолично и сами за себя просите и откровенно мыслями делитесь».
И повелел Чингисхан:
«Мои дарханы — Сорхон шар, Бадай и Хишилиг!
Когда, на врагов своих нападая,
Пожитки и юрты у них отобьете —
Делиться не надо вам — все заберете!
Когда завладеете вы добычей,
Проворство явив на облавной охоте, —
Делиться не будете — всю заберете!»
И присовокупил Чингисхан к сказанному: «Был прежде Сорхон шар холопом у тайчуда Тудугэя. Бадай и Хишилиг — конюшими Чэрэна. Я сделал их гвардейцами-стрелками. Да будут счастливы они теперь в своем дархадстве и чаши пусть заздравные сдвигают вновь и вновь!»
И сказал Чингисхан, приступив к Наяа: «Старик Ширгэт с сынами Алагом и Наяа тайчуда Таргудая хирилтуга — господина полонили своего и перво-наперво решили привезти его ко мне. Засим до Хутухул нуга добрались, и тут промолвил Наяа, устыдившись: «Как смели посягнуть мы на своего владыку?!» И отпустили они тут же господина своего, а сами вскорости втроем ко мне явились. И молвил Наяа покаянно: «Везли к тебе мы хана Таргудая хирилтуга, но вот одумались и устыдились и отпустили хана восвояси. Явились мы служить, отдать тебе все силы. Но если б привезли тебе мы хана, неужто бы поверил ты холопам, поднявшим руку на владыку своего?!» Понеже не чинили хану зла и, значит, ведом им закон великий ханопочитания, мне по сердцу пришлись их речи, и посулил тогда я Наяа серьезное ему доверить дело.
Мой нукер Борчу ноён — командующий западным тумэном, а Мухали гуй ван — восточным. Отныне быть тебе, Наяа, ноёном, тумэн срединный будет под тобой!» Так повелел Чингисхан.
И сказал еще Чингисхан, обращаясь к Зэву и Субэгэдэю: «Людей, коих пригнали из походов, до тысячи сберите и ими правьте!»
Пастырю Дэгэю была собрана отовсюду тысяча человек, и пожалован он был в тысяцкие ноёны.
Поскольку плотник Хучугур при разделе подданных был обделен, Чингисхан повелел ему добрать недостающих людей у прочих ноёнов и, соединив их с жадаранцами Мулхалху, править той тысячей подданных им сообща.
Рассказ о том, как Чингисхан приумножил ряды хишигтэна — своей гвардейской стражи
Всех, кто усердие приложил к созданию улуса, назначил Чингисхан ноёнами туманов, тысяцкими, сотниками и десятниками; пожалованья и милости достойных пожаловал и людям, повеления его достойным, повелел.
Засим Чингисхан молвил свой указ: «В былые времена я караульную устроил стражу*; восемьдесят хэвтулов — ночных охранников и семьдесят турхагов — отборных стражников дневной охраны ханской были в хишигтэне моем тогда. Сегодня милостию Неба Вечного, под покровительственным оком Неба и Земли сильны мы стали, сплотили многие улусы в единую державу, бразды правления которой в руки взяли. И потому да приумножатся ряды хишигтэна — моей гвардейской стражи! И да пополнят мой хишигтэн лучшие мужи, отобранные из каждой тысячи! А все мои хорчины-лучники, хэвтулы и турхаги числом составят пусть тумэн!»
Засим Чингисхан тысяцким своим ноёнам дал указ, как отбирать мужей в хишигтэн: «В мою охрану ханскую возьмите из сыновей ноёнов-темников, а также тысяцких и сотников и граждан состояния свободного мужей, достойных этой чести, — смышленых, крепких телом. Вступая в личную мою охрану, пусть тысяцких ноёнов сыновья с десятью нукерами и меньшим братом придут ко мне. Сыны же сотников моих — с пятью нукерами и младшим братом, а сыновья десятников и граждан состояния свободного — с тремя нукерами и младшим братом. Да чтобы были все они верхом! Пусть тысяцких ноёнов сыновья и десять их нукеров, вступающие в мой хишигтэн, у тысячи своей на содержанье будут. И содержание сие, в размерах нами установленных, да не зависит от наследства, коим они родителем наделены, и от того добра, кое добыли сами. Равно и содержанье сыновей ноё-нов-сотников с пятью нукерами и сыновей десятников и граждан состояния свободного с тремя нукерами да не зависит от личного их состоянья!»
И еще повелел Чингисхан: «Коли ноёны-тысяцкие, сотники, десятники пойти решатся супротив сего указа, суровая их ждет за это кара. Те же, кто будет уклоняться, при ставке службы убоявшись, да будут подменены другими, а сами осуждены на ссылку. Никто не смеет препятствия чинить тем подданным моим, кто пожелает в мою охрану личную вступить».
Сообразно указу сему сыновья тысяцких, сотников и десятников были отобраны и посланы в ханский хишигтэн*. Хэвтулов, коих в прежние годы было восемьдесят, стало восемьсот. И повелел тогда Чингисхан пополнить их ряды до тысячи и наказал не сметь запрещать подданным его к нему в хэвтулы поступать на службу. И повелел еще Чингисхан назначить Их Нэгурина командующим тысячью его хэвтулов.
Отобрав четыре сотни лучников-хорчинов, Чингисхан распорядился быть над ними головой Есунтэгэ, сыну Зэлмэ, а помогать ему советом в службе Бугидэю, сыну Тугэ. И приказал Чингисхан хорчинам нести караул вместе с турхагами в четыре смены: первой сменой лучников-хорчинов командовать Есунтэгэ, второй — Бугидэю, третьей — Орхудагу и четвертой — Лаблаху. И, назначив командующих сменами лучников-хорчинов в доблестной гвардии своей и пополнив их ряды до тысячи, поставил он над ними Есунтэгэ.
И повелел Чингисхан: «Ряды турхагов, коими прежде правил Угэлэ чэрби, до тысячи пополнены пусть будут. И пусть по-прежнему над ними властвует Угэлэ чэрби, сородич Борчу. Второю тысячью турхагов водительствует пусть Буха, сородич Мухали, а тысячею третьей — Алчидай, сородич Илугэя, четвертой тысячей — Додай чэрби, а пятой — Доголху чэрби, шестою тысячей — Чанай, сородич Журчидэя, а тысячей седьмою — Ахудай, сородич Алчи. Отобрана пусть будет тысяча батыров; водительствует ею пусть Архай хасар. И да несут они во дни покоя сменный караул гвардейский, когда же с ворогом сойдемся в сече, пускай щитом стоят передо мной!»
И отобрали среди присланных тысяцкими людей восемь тысяч турхагов. Вместе с двумя тысячами хэвтулов и хорчинов составили они тумэн хишигтэна — десятитысячный гвардейский корпус личной караульной стражи.
И повелел Чингисхан: «Так пусть отныне хишигтэна гвардейцы во ставке нашей станут главной силой!»
Повелением Чингисхана турхаги — стражники дневной его охраны — были разделены на четыре смены. Во главе смен владыкой были поставлены Буха, Алчидай, Додай чэрби и Доголху чэрби, коим наказано было: «Заступать в караул лишь после построения и поверки всей караульной смены и сменяться после трех дней сменного дозора. И коли стражник-хишигтэн не явится в караул в свою смену, на первый случай бить его три раза палкой; коль вдругорядь пропустит смену он свою, бить его палкой семь раз; коли, будучи в здравии, без согласия старшего в смене не выступит в дозор он в третий раз, бить его палкой тридцать семь раз и сослать в места чужедальние как не пожелавшего быть в свите нашей. Старшим в сменах должно повестить смену свою о повелении оном. А коли не повестят, сами повинны будут. Но если был хишигтэн повещен и все же повеление сие нарушил, не заступил в свой сменный караул, он порицания достоин».
И повелел Чингисхан: «Старшие в сменах да не смеют самолично чинить расправу над хишигтэном моим. Пусть прежде о виновных повестят меня. И казни предадим мы всех, кто смерти заслужил, и будут биты палками, кто наказанья оного достоин. Но коли в сменах старшие, свой произвол чиня, на равных им хишигтэнов поднимут руку, их кара неминуемая ждет: за палки — будут биты палками они, за зуботычины — познают сами зуботычин».
И соизволил еще повелеть Чингисхан: «Мой страж-хишигтэн мною чтим поболе любого воеводы тысяцкого, и тот, кто в денщиках стоит при мне, десятников и сотников моих досточтимее. А посему, коли муж из тысячи простой с хишигтэном моим как с ровнею себе повздорит, да будет предан он суду!»
И провозгласил Чингисхан свое повеление старшим в сменах хишигтэна: «Пускай дневальные мои — хорчины и турхаги, в свой сменный заступив дозор, в местах назначенных нас охраняют и пред закатом солнца, сдав пост ночным охранникам — хэвтулам, покидают ставку. И пусть всю ночь стоят при нас хэвтулы в карауле. Сдают хорчины им, сменяясь, колчаны и луки, а кравчие — всю ханскую посуду, и лишь тогда уходят на ночлег. Пока мы утром трапезу вкушаем, хорчины и турхаги вместе с кравчими, явившись к коновязи, да известят хэвтулов о своем приходе. Лишь после нашей трапезы явиться в ставку к нам дозволено им будет. И пусть тогда хорчины примут колчаны и стрелы, турхаги в караул заступят, а кравчие приступят к делу своему. Отныне сменная моя охрана да будет следовать сему мной заведенному порядку!»
И присовокупил Чингисхан к повелению оному: «И пусть хэвтулы всех слоняющихся вокруг ставки нашей после захода солнца берут под стражу на ночь, дабы наутро учинить допрос. Когда же явится им смена, хэвтулы, предъявляют отличительные бляхи, сменяются с постов и тотчас ставку покидают! И пусть стоящие у входа в ставку хэвтулы нещадно головы секут всем тем, кто в ханские покои вознамерится пробраться. Тому, кто в ставку к нам прибудет ночью с известьем спешным, спервоначалу следует хэвтулов известить, после чего, у задней стенки юрты с хэвтулом вместе стоя, снаружи должно повестить о донесенье. Никто не смеет занимать постов хэвтулов и в ставку без их согласия входить. Не дозволяется слоняться подле стражи и в ставку проникать промеж постов, а также выспрашивать число хэвтулов. Да будет схвачен всякий, кто слонялся возле стражи! Да будут конфискованы конь с уздою и седлом и вся одежда у того, кто спрашивал число хэвтулов. Мой верный муж, Элжигэдэй, и тот хэвтулами был схвачен, когда меж их постов слонялся ночью».
И воздал Чингисхан хвалу хишигтэну — своей гвардейской караульной страже:
«Вы, хэвтулы надежные,
Караул простодушный,
Неизменно при входе вы,
Воле хана послушны.
Вы ночами ненастными
Бережете мой сон,
На престол сей возвышенный
Вами я возведен.
Славьтесь, благоподатели!
Вы и в звездные ночи
Мой покой охраняете,
Не смыкаете очи.
Вы мне стали опорою —
У престола легли.
Сами в звание ханское
Вы меня возвели.
Вы — мои покровители.
Даже в дождь проливной,
Даже в ночи морозные
Вы при мне, вы со мной.
Жизнь мою охраняете,
Строй ваш — как частокол.
Вы меня возвеличили,
Возвели на престол.
О, хэвтулы отважные,
Тесен верный ваш круг.
От набегов злокозненных,
От грабительских рук
Вы меня охраняете,
Не смыкаете глаз,
Похвалой моей ханскою
Восхваляю я вас.
Где колчанов берестовых
Вдруг раздастся шуршанье,
Вы туда поспеваете
Тотчас, без опозданья.
Чуть у лука враждебного
Тетива запоет,
Тут же стража отборная
Вокруг хана встает.
Я желаю хэвтулов,
Что издавна хана умеют беречь,
Достославною стражей наречь.
Семь десятков турхагов и Угэлэ чэрби,
Главою над ними поставленный,—
Как великие будут прославлены.
Под водительством Архай хасара
Служат службу мужи дерзновенные.
Назовем их — батыры почтенные.
Есунтэгэ и Бугидэю
Отданы мной стрелки-хорчины.
Пусть зовутся они — старшины».
Засим завещал Чингисхан потомкам своим: «Сыны мои, мои потомки, которым восходить на мой престол великий! Да будет вам из поколенья в поколенье наказ сей памятен: заботой окружите отобранный из девяноста пяти тысяч моих мужей и личной стражею при мне стоящий хишигтэн, тумэн гвардейский, дабы не ведал он ни горя, ни тревоги! Ужель возможно нам их не возвысить и славной стражею не величать!»
И повелел еще Чингисхан: «Отныне да начальствуют хэвтулы и над прислугой во дворце, и пастырями, что наш скот пасут; пусть будут в веденье хэвтулов знамена наши, барабаны, сбруя, телеги-юрты, боевые пики; да будет в их распоряженье дворцовая посуда. Пусть ведают они столом моим и жертвоприношением священным. Да будет впредь с них спрос за скудость, за ничтожность нашей пищи!
Мои хорчины, питье и кушанья нам подавая, да спросят дозволение хэвтулов и прежде всех хэвтулам пищу подадут. Хэвтулам же да будет ведом всяк, входящий в ставку и покидающий ее. Да будет у ворот дворцовых приставлен ими стражник. Дабы стоять подле кумысницы великой, пусть двух хэвтулов во дворец к нам отрядят. И пусть хэвтулы при перекочевке для нашей ставки место избирают да сами же и разбивают стан. Пусть часть хэвтулов нас сопровождает на охоту, а прочие, соображаясь с положеньем, при ставке остаются в карауле».
И еще наказал Чингисхан: «Когда мы сами не вступаем в битву, не велено же будет и хэвтулам от нас особо выступать! Но если чэрби, что ведает у нас войсками, мой ведомый ему указ нарушит и самочинно моих хэвтулов выступить понудит, да будет он подвергнут наказанью. И если спросите вы о причине, по коей воспрещаю на дело ратное отборную мою охрану посылать, скажу вам так: поставлены хэвтулы жизнь драгоценную мою хранить, они со мною делят все тяготы охоты, сопровождают при перекочевке, в ночное время охраняют ставку. Легко ли, думаете, мой покой блюсти всечасно?! Так просто, думаете, в перекочевках вечных и нас, и ставку охранять?! Столь много дел возложено на них, и потому от нас особо хэвтулов посылать на сечу я не дозволяю».
Засим Чингисхан повелел: «Когда судья верховный в государстве, Шигихутуг, суд праведный вершит, да будут в нем участвовать хэвтулы! Пусть ведают они* сохранностью кольчуг, колчанов, стрел и луков и самолично их по надобности раздают! Они же пусть и собирают наши табуны, навьючивают при перекочевке на лошадей поклажу, а также вместе с достопочтенными чэрби между мужами нашими имущество распределяют.
Когда кочуем мы на место, хорчинами с турхагами указанное нам, хорчины Есунтэгэ и Бугидэя, турхаги Алчидая, Угэлэ и Аху-дая по праву руку следуют от нас. Турхаги Бухи, Чаная и Додай чэрби и Доголху чэрби сопровождают нас по леву руку, а впереди нас шествуют батыры славные Архая. Хэвтулы, нас и наше достояние оберегая, пусть будут подле нас по леву руку! Весь мой хишигтэн, а также и турхагов, моих дворовых, пастырей-конюших, овчаров, верблюдоводов пусть будет наставлять Додай чэрби! Да следует он позади всех нас!»
История покорения харлугов, уйгуров и лесных народов*
Засим Чингисхан отослал ноёна Хубилая к харлугам*. Харлугский Арслан-хан с людьми своими явился к Хубилаю сам и выразил свою покорность. Хубилай доставил его в ставку, где Арслан-хан предстал перед владыкой. Поелику Арслан-хан присоединился не противясь, Чингисхан к нему отнесся благосклонно и соблаговолил пожаловать ему дочь.
Субэгэдэй-батор, отправившийся с мужами своими вдогонку за сыновьями мэргэдского Тогтога — Худу и Чулуном, нагнал их на реке Чуй*. И истребил он их на побоище и вернулся восвояси. Зэв настиг Хучулуг-хана найманского в местности, именуемой Сариг хун, и, убив его, возвратился к владыке*.
Уйгурский идугуд отправил к Чингисхану послов* своих Адкирага и Дарбая, чтоб передали они слова такие:
«Когда взошел на трон Чингисхан,
Словно исчезли тучи черные
И воссияло светлым ликом солнце,
Словно льды хладные растаяли
И воды рек свободно излились.
Коли Чингисхан соблаговолит,
Хотел бы я застежек его златого пояса коснуться
И удостоиться лоскутика его священной багряницы,
Хотел бы стать его я пятым сыном,
Служить ему и верно, и усердно!»
Выслушав послов, Чингисхан соизволил передать идугуду сей ответ: «Будь моим пятым сыном, идугуд! Пожалую тебе я дочь свою. Приди ж сегодня ты ко мне и принеси с собою злата и серебра, и жемчугов, и перламутров, шелков, парчи, узорчатые штофы».
Возрадовавшись радостью великой ханской милости, идугуд предстал пред Чингисханом и преподнес ему и золото, и серебро, и жемчуга, и перламутры, шелка, парчу, узорчатые штофы. Чингисхан милостиво призрел идугуда и пожаловал ему дочь свою Ал алтун.
В год Зайца* старший сын Чингисхана, Жочи, во главе ратаев правой руки был отправлен к лесным народам. Проводником вместе с ним пошел Буху. И пришел первым на встречу Жочи ойрадский Хутуга бэхи с тумэн ойрадами своими и уверил его в повиновении своем*. И следовал Хутуга бэхи в провожатых Жочи по землям тумэн ойрадским, и дошли они аж до реки Шишгид-гол*. И подчинил Жочи себе племена ойрадов, буриадов, баргун, урсудов, хабханасцев, ханхасцев и тубанцев. Потом пошел он в пределы тумэн хиргисов. И явились к Жочи ноёны хиргисские
Йэди, Инал, Алдихэр и Урэбэк дигин, и выразили смирение свое, и кланялись ему белыми соколами, белыми скакунами и черными соболями. Кроме оных, покорил Жочи многие племена лесные — шибирцев, кэшдиймов, байидов, тухасцев, тэнлэгцев, тугэлэсцев, ташцев — всех вплоть до бажигидов*.
И возвернулся Жочи в ставку вместе с ноёнами-темниками и тысяцкими хиргисскими и ноёнами лесных народов. И предстали они пред Чингисханом и кланялись ему белыми соколами, белыми скакунами и черными соболями.
Ойрадский Хутуга бэхи первым явился и уверил в повиновении своем, поэтому Чингисхан милостиво соблаговолил пожаловать сыну его, Иналчи, свою дочь Чэчэйигэн, а старшему брату его Турулчи — дочь старшего сына своего Жочи Олуйхан. Дочь владыки, Алаха бэхи, была пожалована в замужество онгудам*.
И, приступив к Жочи, Чингисхан соблаговолил изречь: «Любезный Жочи, старший из сынов моих! Ты, в первый раз покинув отчие пределы, потерь не понеся, достойно совершил поход*: к державе присоединил лесных народов племена. И потому народы эти жалую тебе!»
Затем Чингисхан отослал ноёна Борохула хорь тумэдов к державе присоединить*. После смерти хорь тумэдского ноёна Дайдухула сохора народом хорь тумэдским стала править его жена Ботохой таргун. Когда ноён Борохул, упредив главные силы свои, вместе с тремя мужами пробирался впотьмах по глухой лесной тропе, хорь тумэдские дозоры зашли им в тыл и перекрыли путь для отступления. И, не узрев, кто стоит пред ними, хорь тумэды схватили и убили Борохула.
Извещенный об убиении Борохула хорь тумэдами, Чингисхан вознегодовал и хотел было уже сам выступить против них. Насилу Борчу и Мухали отговорили владыку. И повелел тогда Чингисхан дурбэдейскому Дурбэю, прозванному догшин, что значит «грозный»: «Вечному Небу помолясь, во строгости и страхе ратаев держа, врагов хорь тумэдов завоюй!»
Грозный Дурбэй, желая ввести врага в обман, послал немногих из мужей своих по той тропе, что хорь тумэды охраняли, а сам основные силы пустил по тропе, коей взбирались в гору дикие яки. Дабы дух ратный поддерживать в мужах, он понудил каждого воина возложить на плечи розги и наказал хлестать всякого, кто трусостью своею сеять смуту будет. И вооружил грозный Дурбэй мужей своих топорами, пилами да тёслами, и приказал взбираться вверх в гору по следу диких яков, очищая дорогу себе от дерев, преградою стоящих на пути. И взошли они по тропе оной на самую гору, и ударили оттуда по хорь тумэдам, беспечно пировавшим во стане своем, и подчинили их владыке.
В то время в плену у Ботохой таргун были ноён Хорчи и Хутуга бэхи, дотоле плененные ее мужами. А пленены они были так: ноёну Хорчи владыкой было наказано выбрать себе в пределах хорь тумэдских тридцать девиц красы ненаглядной. И пришел он в пределы хорь тумэдские забрать их красавиц, но покорившиеся Дотоль хорь тумэды снова ворогами обернулись и схватили Хорчи. Извещенный о том Чингисхан послал Хутуга бэхи, знававшего народы лесных племен, вызволить ноёна Хорчи. Но хорь тумэды и его пленили.
Повоевав и подчинив себе хорь тумэдов, Чингисхан семье убиенного Борохула пожаловал сотню тумэдцев. Хорчи Чингисхан пожаловал тридцать девиц хорь тумэдских, а Хутуга бэхи — ханшу Ботохой таргун.
Сказ о том, как Чингисхан пожаловал подданных родичам своим
И призвал к себе Чингисхан матушку Огэлун, сынов своих и младших братьев и молвил: «О матушка любезная моя, во муках мученических сбиравшая улус наш! Ты, Жочи, старший из моих сынов! Ты, Отчигин, мой самый младший брат, родительского очага хранитель! Всем вам и прочим сродникам моим пожалованы будут подданные наши!»*
И пожаловал Чингисхан матушке и брату Отчигину десять тысяч подданных своих. Матушка Огэлун восприняла милость сию безгласно, выказав сим неудовольствие свое. Жочи было пожаловано девять тысяч человек, Цагадаю* — восемь тысяч, Угэдэю — пять тысяч, Толую* — также пять тысяч, Хасару — четыре тысячи, Алчидаю* — две тысячи, Бэлгудэю — тысяча пятьсот. Поскольку дядька владыки по отцу Даридай в свое время перешел на сторону хэрэйдов, повелел Чингисхан гнать его с глаз долой и покончить с ним.
И заговорили тогда наперебой Борчу, Мухали и Шигихутуг: «Чингисхан! Разве то, что ты изволил повелеть, не разоренье очага родного, не порушенье крова своего! Не дядька ль Даридай единственным остался об отце тебе напоминаньем?! Возможно ль так бездушно погубить его? Прости, Чингисхан, недомыслие! Пусть вьется дым над очагом в кочевье, где детство твоего достойного отца прошло!»
Так горячо, до дыма из ноздрей, они увещевали Чингисхана. И тот, воспомянув любезного отца, их уговорам внял и молвил умиротворенно: «По-вашему пусть будет!»
Засим Чингисхан молвил: «Пожаловал я матушке и брату Отчигину десять тысяч подданных моих и дал в распоряженье им Хучу, Хухучу, Жунсая, Хоргасуна. А под начало Жочи дал Хунана, Мунхэгура и Хэтэ. Пожаловал я Цагадаю Харачара, Мунхэ, Идо-худая. Ибо характер крут у Цагадая, да будет велено тебе, мой Хухучос, всечасно быть при нем, советом мудрым с ним делиться!»
И тогда же Илугэя и Дэгэя отдал Чингисхан под начало Угэдэя, а Жэтэя и Бала — Толую. Хасару в распоряженье отдан был Жэбэхэ, а Алчидаю — Чагурхай.
Сказ об убиении Тэв тэнгэра*
У хонхотадайского отца Мунлига было семеро сыновей. Средним из них был Хухучу, коего звали еще шаман Тэв тэнгэр.
И сошлись семеро братьев хонхотадайских вместе, и, подкараулив Хасара, избили его. Хасар, известивший Чингисхана об избиении своем хонхотадайцами, попал под горячую руку, и вознегодовал Чингисхан пуще прежнего, и вскричал на него: «Не ты ли, брат Хасар, слывешь в народе неодолимым?! Почто же ты позволил одолеть себя!»
И вскочил тогда с места своего Хасар и пошел прочь, роняя слезы. И осерчал Хасар на брата, и три дня не являлся в ставку.
И молвил шаман Тэв тэнгэр Чингисхану: «Неба Вечного духи-хранители повестили нас о том, что власть державная лишь временно тебе принадлежит и что будет править на твоем престоле брат Хасар твой. Коли не остережешься нынче ты Хасара*, не возьмусь я предсказать, что будет впереди».
В ту же ночь Чингисхан отправился вдогонку за Хасаром, дабы пленить его.
Тем временем Хучу и Хухучу (приемные сыновья Огэлун. — A.M.) известили об этом матушку Огэлун. Огэлун тотчас села в крытую повозку, запряженную белым верблюдом, и поспешила за Чингисханом. Когда на рассвете она добралась до Хасарова стойбища, Чингисхан, забрав у брата пояс и малахай и туго стянув рукава его дэла, учинял ему допрос. И оторопел, и отпрянул Чингисхан, матушку свою узрев. И вознегодовала матушка, сходя с повозки. И освободила она Хасара от пут, и возвратила ему пояс и малахай, и, не в силах сдержать гнева своего, осела на землю, скрестив ноги. И выпростала матушка Огэлун груди свои на колени, и возопила: «Узрите эти груди, вы ими были вскормлены когда-то! Вы, ребра свои грызущие и выдирающие пуповину животворную! Чем провинился мой Хасар пред вами? Я помню, Тэмужин мою одну лишь грудь опорожнял, а Отчигин и Хачигун даже вдвоем одной груди не испивали, Хасар высасывал их обе до последней капли, даруя облегченье, успокоенье телу моему.
Оттого ты вышел, Тэмужин, умом,
Хасар же — мощью необыкновенной.
Пускал с такою силой стрелы он,
Что скручивал и забирал в полон
Врагов своих, бежавших с поля брани.
В стрельбе из лука он так меток был,
Что брал в полон и в ставку приводил
Врагов, бежать пытавшихся заране.
Не за то ли возненавидели Хасара,
Что он ворогов всех наших погубил?!»
Умерив гнев матушки Огэлун, Чингисхан молвил: «О матушка, узрев тебя во гневе, я устрашился страхом страшным, стыдом смертельным устыдился. Давайте же покончим с этим навсегда и воротимся тотчас восвояси!»
Чингисхан украдкой от матушки присвоил себе часть Хасаровых подданных, оставив ему тысячу четыреста человек. Прознав про то, матушка предалась печали великой, и оттого увяла она до срока. Жэбэхэ из племени Жалайрдай, дотоль пожалованный Хасару, удалился от него и подался в пределы Баргузинские.
Засим монголы всех девяти наречий* стали сбираться в стане шамана Тэв тэнгэра. И многие Чингисовы подданные, покинув стан его, пришли и подчинились шаману.
И люди ноёна Отчигина — те тоже прибились к Тэв тэнгэру. И отослал тогда ноён Отчигин посла по имени Сохор к Тэв тэнгэру, дабы возвратить подданных своих.
И приступил Тэв тэнгэр к послу Отчигинову, и рек надменно: «С чего бы это вам на пару с Отчигином приспичило послами вдруг оборотиться?!»
И избили хонхотадайцы посла Сохора жестоко, и водрузили на плечи ему седло, и выдворили вон, понудив брести пешком восвояси.
На следующий день после возвращения посла Сохора из стана Тэв тэнгэра, где избили его и понудили брести пешком восвояси, ноён Отчигин самолично явился к Тэв тэнгэру и молвил: «Когда я Сохора послал к тебе с поклоном, избитого его брести понудили вы восвояси. Теперь к тебе пришел я самолично, чтоб подданных своих вернуть».
И обступили тогда ноёна Отчигина семеро братьев-хонхота-Даицев, и вопрошали они его пристрастно: «Послав к нам Сохора, ты думаешь, что поступил благочестиво?!»
И убоялся ноён Отчигин приступивших к нему хонхотадайцев и молвил покаянно: «Повинен я, Тэв тэнгэр, пред тобой в том, что посла к тебе прислал».
«А коли сознаешь вину, покайся, преклонив колени!» — возопили тогда семеро хонхотадайских братьев. И понудили они ноёна Отчигина встать на колени позади Тэв тэнгэра.
Так и возвратился ноён Отчигин ни с чем. И на следующее утро, придя к Чингисхану, когда тот еще был на ложе своем, ноён Отчигин рек, слезами обливаясь: «Во стан Тэв тэнгэра стекаются монголы девяти наречий. К нему послал я Сохора послом, дабы всех подданных своих вернуть назад. Когда посол мой, в кровь избитый, с седлом, на плечи взваленным, приплелся, я самолично в стан Тэв тэнгэра пошел. Семь братьев-хонхотадайцев со всех сторон ко мне враждебно подступили, понудили перед шаманом повиниться и преклонить колени позади него».
И, говоря сии слова, ноён Отчигин ронял слезы горючие. И узрела Бортэ ужин, что ноён Отчигин плачет, и приподнялась с постели, прикрыв грудь краем одеяла. И, упредив Чингисхана, молвила она, сама не в силах сдержать слезы: «Что за дурные люди эти хонхотадайцы?! Дотоль Хасара отходили, теперь вот Отчигина позади Тэв тэнгэра понудили колени преклонить. Что это за деяния такие — твоих прекрасных, как лесные сосны, достойных младших братьев попирать?!
Когда в одночасье исчезнет
Твое исполинское тело,
Что станет, Владыка,
С великим улусом твоим?
Дадут ли его в управленье
Братьям твоим меньшим?
Могучий, ты в тень обратишься,
Рассыплешься в прах,—
Враги ль позаботятся
О государстве твоем,
Иль ждет его крах?
Как сосны в горах,
Подрастают теперь твои братцы,
Но как же над ними
Жестокие люди глумятся!
Тем более, отпрыскам нашим,
Что еще не успели взрасти, —
Им даже со временем
Власти не обрести.
О, эти мерзостные хонхотадайцы! Да разве ты, Чингисхан, спустишь им, взирая, как они глумятся над твоими братьями меньшими?!»
И обливалась слезами Бортэ ужин, молвя оные слова.
И выслушал Чингисхан слова Бортэ ужин, и, приступив к Отчигину, молвил: «Теперь Тэв тэнгэр пусть идет ко мне. И думай сам, как переведаться нам с ними!»
Засим Отчигин, утерев слезы, вышел из ставки. И призвал он к себе трех могучих мужей, и приказал им стоять наготове. Вскорости пришел отец Мунлиг в сопровождении семерых сыновей своих. И вошли они в ставку, и расселись. Тэв тэнгэр хотел было сесть справа от кумысницы, но Отчигин схватил его за ворот дэла и молвил: «Не ты ль вчерашний день меня понудил повиниться?! Давай же силами померимся теперь!»
И, сказав так, Отчигин поволок Тэв тэнгэра к выходу из ставки. Тэв тэнгэр начал упираться и тоже схватил Отчигина за ворот. И пошла меж ними борьба прямо в ставке. В борьбе с головы Тэв тэнгэра слетел малахай и упал подле очага. Отец Мунлиг поднял малахай сына и, поцеловав, спрятал за пазуху.
И повелел тогда Чингисхан: «Пойдите за порог и там уж силами померьтесь!»
И выволок Отчигин Тэв тэнгэра за порог, и перехватили там Тэв тэнгэра трое могучих мужей, кои стояли наготове, и переломили ему тут же хребтину, и бросили тело его подле телег, стоявших справа от ставки.
И взошел засим Отчигин в ставку и молвил: «Вчерашний день Тэв тэнгэр меня понудил повиниться. Теперь я пожелал помериться с ним силой, но он противится, возлег притворно наземь».
И уразумел отец Мунлиг, что произошло снаружи, и молвил, роняя слезы:
«Когда необъятный теперь материк
Из крошечной кочки еще не возник,
С тобой мы спознались, Чингис.
Когда полноводная ныне река
Текла наподобие ручейка,
Мы близко с тобою сошлись…»
При этих словах отца шестеро хонхотадайцев — сыновей его встали вкруг очага, заслонив выход из ставки, подобрали рукава дэлов своих и были готовы наброситься на владыку.
Теснимый хонхотадайцами, Чингисхан метнулся к двери, воскликнув: «Прочь с дороги!»
И обступили вышедшего из ставки владыку хорчины и турхаги, взяв под защиту свою. И узрел Чингисхан Тэв тэнгэра, лежавшего с переломленной хребтиной подле телег, и повелел принести с задворок плохонькую юрту и поставить ее над телом убиенного Тэв тэнгэра. И повелел он готовить телеги к перекочевке. И вскорости удалился от места оного.
К юрте, в которой покоилось тело Тэв тэнгэра, приставили стражника; ее дымник был наглухо задернут кошмой, а дверь приперта. На рассвете третьего дня с дымника спала кошма, и тело Тэв тэнгэра бесследно исчезло. Удостоверившись, что в юрте нет останков Тэв тэнгэра, доложили об этом Чингисхану. И прорек тогда Чингисхан: «Тэв тэнгэр на меньших моих братьев руку поднял, наветами раздор посеять вознамерился меж ними и потому в немилость впал у Неба Вечного, которое и унесло с собою и дух его, и тело навсегда!»* Засим Чингисхан, приступив к отцу Мунлигу, с укором молвил: «Своих сынов неумных не образумил ты, и вознамерились они со мной тягаться и поплатилися Тэв тэнгэра главой за это. Коль знать мне прежде ваш враждебный нрав, вас участь Жамухи, Алтана и Хучара ожидала б!»*
И присовокупил Чингисхан к гневным речам своим:
«Постыдно, право,
Отказываться ввечеру
От сказанного утром
И отрешаться поутру
От вечером реченного тобой.
Да будем впредь верны мы сказанному прежде слову!»
Соблаговолив изречь сие, Чингисхан унял свой гнев и молвил: «Попридержи вы норов свой* тогда бы кто посмел равняться с вашим родом!»
После убиения Тэв тэнгэра хонхотадайцы вдруг присмирели.
История завоевания Чингисханом державы Алтан-хана
Засим в год Овцы* Чингисхан пошел повоевать хятадский народ*. И захватил он город Фу Жиу*, и, перейдя через перевал Унэгэн, занял и город Сун дэи фу (Шуан те фу). И отослал он с передовым отрядом Зэва и Гуйгунэг-батора. И достигли они перевала Цавчал, где на пути их стояла сильно укрепленная вражеская застава*. И сказал тогда Зэв: «Вид сделав, что уходим, врага понудим выйти из заставы. Тогда и вступим в бой, поворотясь!» И приказал Зэв своим мужам повернуть коней назад. Узрев, что наши ратники отходят, хятады выступили из заставы, дабы догнать их и разбить. И было хятадов число несметное, и заполонили они всю долину и склоны гор. Отступив до Сун дэи фу, Зэв поворотил доблестных своих мужей и вступил в ратоборство с хятадами и разбил их. И подоспел тогда Чингисхан с главными силами, и преследовал он хятадов. И поверг он вставших на его пути надменных хар хятадов, зурчидов, истребляя всех и вся, словно пни трухлявые. И занял тогда Зэв заставу, что на перевале Цавчал, и перешел перевал с мужами своими. И стал Чингисхан станом в Шар дэгтэр*, и отослал оттуда мужей своих, дабы захватили они город Жунду и другие города и городища хятадские*.
И послан был Зэв подчинить город Дун чан*. И осадил Зэв город Дун чан, но не смог взять его приступом. И отошел нарочно Зэв от Дун чана на расстояние шестидневного перехода на лошадях, и оттуда вдруг поворотил мужей своих и за одну только ночь при заводных конях воротился к Дун чану и захватил его, застав Дунчанцеп врасплох.
Повоевав дунчанцев, Зэв воротился в ставку Чингисхана. Тем временем ратаи наши осаждали Жунду*.
И приступил тогда великий ноён Вангин чинсан к владыке своему Алтан-хану со словами*: «Течет неумолимо время, кое ниспослано нам Небом и Землей; иные наступают времена, пожалуй. Теперь монголы стали всемогущи. В пределы наши заявившись, они повергли доблестных зурчидов и хар хятадов и заняли Цавчалскую заставу, на неприступность коей уповали мы.
Мы можем, рать собрав, повоевать монголов, но коли будем биты ими вдругорядь, то наши ратаи по городам и весям разбредутся, и многотрудно будет снова их призвать. А коли силой вознамеримся созвать их, не ровен час, на сторону врага они переметнутся. И посему да соизволит Алтан-хан покудова покорность выказать монголам. Когда ж, уверовав во дружбу нашу, монголы уберутся восвояси, мы на своем совете все можем и перерешить. Притом доносят нам, что их мужи и кони едва выносят здешний зной. Пожалуем же Чингисхану твою дочь, а ратаям монгольским серебра и злата не скупясь отсыплем. Как знать, возможно, Чингисхан на это наше предложение польстится!»
И, выслушав речи Вангин чинсана, Алтан-хан благословил их и молвил: «Будь по-твоему!»
И выразил Алтан-хан свою покорность Чингисхану, и пожаловал ему свою дочь по имени Гунжу*; и привез Вангин чинсан из осажденного Жунду Чингисхану столько серебра и злата, шелков и прочих товаров, сколько были в силах увезти с собой ратаи монгольские.
И прельстили Чингисхана покорность и подарки Алтан-хана, и возвернул он тотчас ратаев своих, осаждавших города хятадские. И сопровождал Вангин чинсан владыку Чингисхана аж до уездов Можиу и Фужиу и оттуда возвратился.
И погрузили ратаи наши на телеги столько добра хятадского, сколько они могли выдержать, и перетянули поклажу, богатую крепом и шелком.
И пошел Чингисхан оттуда в страну Хашин*. И явился к нему правитель страны по имени Бурхан*, и, выразив покорность свою, молвил: «Буду твоею правою рукой: тебе служа, все силы положу!»
И пожаловал Бурхан владыке нашему свою дочь Чаха, и молвил при этом: «С благоговением и содроганием внимали имени мы твоему. И нынче, недостойные, трепещем перед величием твоим, Чингисхан. Отныне мы, тангуды, будем твоею правою рукой; служа тебе, все силы мы положим!
Мы — какая ни на есть, тебе подмога,
Но не требуй очень много, слишком строго.
Где однажды мой народ обосновался,
Там в жилищах глинобитных и остался.
С мест насиженных не в силах мы подняться,
Наш простор оседлым бытом ограничен,
И не можем мы, как вы, передвигаться,
Образ жизни кочевой нам непривычен.
Враз не сняться,
В бой не ринуться всем родом…
Непривычны мы к стремительным походам.
Будь же милостив, Чингис!
Прими, Чингисхан,
От тангудского улуса дар великий.
Мы растим на наших пастбищах ковыльных
Многочисленных верблюдов — быстрых, сильных.
А ткачи у нас искусными руками
Ткут различные узорчатые ткани…
Ловчих соколов своих не зря мы славим —
Их тебе, Чингисхан, тоже предоставим».
И сдержал слово свое правитель страны Хашин, и пригнали Чингисхану верблюдов стадо несметное, коих взыскали с народа тангудского.
Так в походе этом Чингисхан понудил покориться Алтан-хана хятадского, у коего взял он добычу великую, и подчинил себе правителя тангудов Бурхана, от коего получил верблюдов стадо несметное. И, понудив в год Овцы покориться Ахутай Алтан-хана хятадского и Илаху Бурхана тангудского, Чингисхан возвратился восвояси, пришел и сел в местечке Саарь хээр*.
Засим Чингисхан направил многочисленное посольство во главе с Жубханом к Жау гону*, дабы к покорности владыке его понудить. Поелику Ахутай Алтан-хан хятадский чинил препятствия продвижению нашего посольства, вознегодовал Чингисхан и в год Собаки* снова выступил супротив него*.
И последовал Чингисхан в направлении заставы Тун гуан, а Зэв с мужами своими направлен был к Цавчалскому перевалу. Извещенный о том, что Чингисхан вознамерился захватить Тун гуан, Алтан-хан поставил во главе рати своей Илэ, Хада и Хубугэтура, и усилил он рать свою отрядом передовым, коим командовать был поставлен Улан Дэгэлэн. И тотчас отослал Алтан-хан ратаев Илэ, Хада и Хубугэтура к Тун гуану и наказал им строго-настрого: «Да будет Тун гуан надежно вами защищен и не позволено перевалить за перевал монголам!»
Когда Чингисхан подошел к Тун гуану, окрест все было заполнено ратаями хятадскими. И повоевал Чингисхан мужей Илэ, Хада и Хубугэтура, и понудил отступить их. Тем временем Толуй и Чугу хургэн ударили с фланга по передовому отряду Улан Дэгэлэ-на и повергли его. И погнали они ратников Илэ и Хада, и разбили их в пух и прах, словно пни трухлявые.
Узнав, что мужи хятадские разбиты, Алтан-хан покинул Жунду, пришел и сел в Намгине*.
Оставшиеся в живых после сечи кровавой этой хятадские ратаи до смерти изголодались, и убивали они друг друга, и поедали мясо человеческое*.
И воздал хвалу Чингисхан Толую и Чугу хургэну за доблесть, в битве явленную.
Чингисхан, стоявший станом в Хо си ву, пришел и сел в Шар хээре неподалеку от Жунду. И пришел к нему с мужами своими Зэв, что повоевал и захватил Цавчалскую заставу хятадов.
Алтан-хан, покинув Жунду, посадил в нем наместником — лиу-шиу — ноёна Хада. И послал Чингисхан в Жунду Унгура бурча, Архай хасара и Шигихутуга, дабы счесть злато и серебро и прочие богатства, оставшиеся в граде том*. И вышел навстречу к ним из-за городской стены лиу-шиу Хада и поклонился им златом и серебром и прочими дарами.
И приступил Шигихутуг к лиу-шиу Хада и молвил такие слова: «Дотоле стольный град Жунду и все его несметные богатства принадлежали только Алтан-хану. Отныне это все — владенья
Чингисхана. И по какому праву ты, презренный, богатства эти расточаешь воровски?! Твои я подношенья не приму».
Унгур бурч и Архай хасар приняли подношения лиу-шиу Хада. Засим сочли они втроем богатства града стольного Жунду и воротились в ставку Чингисхана.
И вопросил тогда Чингисхан Унгура бурча, Архай хасара и Шигихутуга: «Что вам пожаловал лиу-шиу Хада?»
И отвечал ему Шигихутуг: «Лиу-шиу Хада нам кланялся и серебром, и златом, и прочими богатыми дарами. На это я ему сказал: «Дотоле Алтан-хану стольный град Жунду принадлежал. Но ныне это Чингисхановы владенья. И по какому праву ты, презренный, богатства эти расточаешь воровски?!» Я подношения его не принял, а Унгур и Архай прельстилися хятадскими дарами».
И покарал тогда Чингисхан покором лютым Унгура и Архай хасара, а Шигихутугу, милость свою явив, соизволил сказать: «Ты, ставший веждами моими, окрест взирающими ясным днем, и слухом, внемлющим во тьме ночной, воистину блюдешь закон великий!»
Севший в Намгине Алтан-хан, своею волею желая с Чингисханом замириться, отправил к владыке сына Тэнгэра со ста нукерами, дабы служили верою и правдой в гвардии его. И благословил Чингисхан покорность, выказанную Алтан-ханом, и пожелал он возвратиться восвояси*, пройдя через Цавчалскую заставу. И, уходя, повелел Чингисхан Хасару принять под водительство свое рать левой руки и, следуя берегом моря-океана, прийти и подчинить нам Бэйжин*, засим пойти на град зурчидский (чжурчжэньский. — А.М.) Фуфану и, коли возжелают вдруг зурчиды супротив подняться, их повоевать. А коли покорятся с миром, пройти через зурчидские пределы, их грады подчиняя. Засим, минуя реки Ула и Нау и перейдя в верховье реку Таур (Тор-гол), в Верховную вернуться ставку!
И отослал Чингисхан вместе с Хасаром в поход оный Журчи-Дэя, Алчи и Толун чэрби. И подчинил Хасар Бэйжин и град зурчидский Фуфану, и занял прочие стоявшие на пути грады зурчидские, и, пройдя чрез Таур-реку, пришел в ставку Верховную.
Сказ о том, как Чингисхан выбрал преемника
Известясь о том, что в землях Сартаульских пленена и перебита сотня мужей наших*, кои во главе с Ухуной посланы были к сартаульцам посольством, вознегодовал Чингисхан: «Возможно ли спустить неслыханное поруганье, которое бессовестные сартаульцы над нашими поводьями златыми* учинили?! Так повоюем лиходеев-сартаульцев! За муки смертные Ухуны, за поруганье над мужами нашими сполна им поруганьем воздадим!»*
Прежде чем Чингисхану выступить в поход, приступила к нему Есуй хатан и молвила:
«Кому предстоит многотрудный поход,
Кто скоро за дальние горы уйдет,
Кто реки широкие переплывет,
Тот должен, конечно, себя вопрошать:
А кто остается людьми управлять,
Всю тяжесть улуса на плечи возьмет?
Не первая ль это из ханских забот!
Ты разумом всесовершенным, о хан,
Познал, что закон одинаковый дан
Всем, всем, кто является в мир, чтобы жить.
Он в том, что настанет пора уходить.
Как крепкий утес, тебе тело дано,
Но в немощах рухнет однажды оно.
И кем управляться твой будет улус?
Кто примет на плечи великий твой груз?
Ты — сила сейчас, ты — опора, конечно,
Но смертен и сильный… Ничто же не вечно!
Так чьими подхвачено будет руками
И славы твоей, и всесилия знамя?*
Имеешь ты, хан, четырех сыновей —
Кому из них править по воле твоей?
И дети, и младшие братья, и жены,
И слуги —
Ждут: молви нам слово закона».
Соизволив выслушать Есуй хатан, Чингисхан прорек: «Хотя и женщина она, но истинно глаголет. Вы, мои братья, дети, Борчу и ты, мой Мухали, подобных слов не сказывали мне дотоле.
Да я и сам не помышлял об этом вовсе,
Как будто мне последовать
За предками не суждено,
Не предавался размышленьям оным,
Как будто стороною может смерть пройти.
Мой старший сын, Жочи,
что скажешь мне на это?»
Упредив Жочи, Цагадай воскликнул: «Повелевая Жочи первым говорить, чем выделяешь ты его средь нас? Ужели нами править суждено ему, мэргэдскому ублюдку?!»*
И вскочил тогда Жочи с места своего, и, схватив Цагадая за грудки, сказал:
«Наш хан-отец и в мыслях мною не пренебрегал,
Почто же ты меня считаешь чуженином?!
Скажи, какими же достоинствами ты превзошел меня?
Пожалуй, токмо необузданной гордыней.
Даю большой свой палец я на отсеченье,
Коль ты сумеешь помрачить меня в стрельбе!
И не восстану я живым с земли,
Коли тобой в борьбе повержен буду!
И да благословит сие Чингисхан повелением своим!»
И сцепились Жочи и Цагадай в борьбе. И, желая разнять их, Борчу стал оттаскивать за руку Жочи, а Мухали тянул за руку Цагадая. Чингисхан же взирал на сие безгласно.
Стоявший по левую руку Хухучос молвил тогда:
«Почто ты поспешаешь, Цагадай?
Твой хан-отец среди сынов своих
Всегда к тебе был благосклонен.
Пред тем как появиться вам на свет,
Над землей многозвездное
Небо вне законов и правил кружилось,
Многотемная рать в поле бранном
с ратью столь же великою билась.
Возвращались с богатым полоном,
пригоняли коней, что в теле.
Не один из нас, многих тысяч,
месяцами не спал в постели.
Вся земля, как и Небо над нею,
беспорядочно так же кружилась;
Все и вся на ней слепо боролось,
в жарких схватках сражалось и билось.
Сколь жестокими были сраженья!
И телам ратоборцев усталым
Долго не было отдохновенья,
сна спокойного под одеялом.
Для сомнений мы и для раздумий
не имели ни сил, ни часа,
Ибо время борьбе отдавали,
отдавали силы боям.
Мы вперед и вперед стремились,
отступать приходилось не часто,
И понятья «покой» или «счастье»
незнакомыми были нам.
Ты сказал слова недобрые, Цагадай,
Душу матери горячую остудил,
Сердце любящее, нежное оскорбил,
Мысли, чувства благородные погубил.
Дети, дети, Бортэ хатан — всем вам мать,
В жилах ваших — кровь от печени одной,
И родство вам невозможно растерять —
Братья кровные, должны вы быть родней!
Коль посмеете родством вы пренебречь,
Коль услышит мать бессовестную речь,
Коль не станете любовь ее беречь,
Что же ей теперь — живою в землю лечь?
Дети, дети, ведь она носила вас,
И заботами она дарила вас.
Коли грубостью обидите вы мать,
Боль души ее вовек вам не унять.
Отец ваш хан вел долгую войну,
Чтобы создать единую страну.
Он головой за это рисковал,
Своей горячей крови не жалел,
В степи на дэле собственном он спал,
А в головах — рукав — все тот же дэл.
Чтоб подданных объединить в страну,
Не есть, не пить, не спать он был готов.
Хотелось пить — свою же пил слюну,
Ел мясо, что застряло меж зубов.
Шел в гору он — с лица струился пот,
Но был отец ваш хан неутомим.
И Бортэ хатан, не боясь невзгод,
Все горести переносила с ним.
У нее благородный нрав,
Мать, повыше полы подобрав
Своего бессменного дэла,
Никогда не сидела без дела,
А трудилась — себя не жалела.
Чтоб взрастить детей,
Чтобы их поднять,
Выпадало ей
Недоесть, не спать.
Детям — первый глоток,
Детям — лучший кусок.
Уставала так,
Что валилась с ног.
Мать благодарность вашу заслужила:
За плечи кверху каждого тащила,
До совершеннолетья довела.
Ее заслугам равных нет, пожалуй:
За ворот кверху вас приподнимала
И что могла — все сыновьям дала.
Всю жизнь она за вами убирает…
Кто из детей под стремя вырастает,
Того с мужами зрелыми равняет.
И нынче часто думается ей:
«Жизнь им я отдала.
За все старанья
Увидеть бы мне добрые деянья
Моих возросших милых сыновей!»
Смотрите ж, дети, мать не огорчайте,
Враждою дум ее не омрачайте.
Умом светла, душой, как лист, раскрыта,
Солнцеподобна мать, многоочита».
Засим Чингисхан рек: «Как можно так порочить Жочи?! Ужель не старший он из всех моих сынов?! Ужели, Цагадай, не стыдно напраслину на брата возводить!»
На эти слова владыки Цагадай ответил покаянно:
«Вовек я не пренебрегу
Умом и силой брата Жочи.
Как говорят в народе,
Нельзя же злоречивого казнить,
Что тщился словом ближнего убить;
И шкуру нам не след с того сдирать,
Кто языком хотел нас растоптать.
Да, брат мой Жочи,
А за ним и я —
Мы старшие отцовы сыновья.
Мы — братья,
Силы мы объединим,
Мы преданно отцу послужим с ним.
А тех, кто прочь пытался убежать,
Догоним и на месте порешим.
Кто отделился,
Кто отстал в пути,
Тому от мести нашей не уйти.
Вот Угэдэй — великодушней нас,
О нем как о преемнике и сказ.
Ему бы при отце и пребывать,
Чтоб хан учил его повелевать,
Вникать в ведение державных дел,
Чтобы великой шапкой Угэдэй
По воле государя завладел».
Затем поворотился Чингисхан к Жочи и вдругорядь вопрошал его: «Так что же скажет сын мой Жочи?»
И молвил Жочи в ответ хану-отцу: «Что говорить? Все сказано уж было Цагадаем. Сплотим свои мы силы воедино с братом, дабы тебе, отец, служить! Преемником твоим и я хотел бы видеть Угэдэя».
И прорек тогда Чингисхан: «Не надобно объединять вам силы. Ведь наша мать-Земля бескрайна, и рекам ее нет числа. Уделом иноземным каждого из вас я наделю. Живите розно и владения приумножайте! И будьте верны слову, блюдите дружество свое. Не приведи Всевышний стать вам притчей во языцех, посмешищем у подданных своих!
Должно быть, ведома вам, сыновья мои, судьба Алтана и Хучара: они однажды так же поклялись, но слов заветных так и не сдержали. Я нынче ж поделю меж вами всех подданных Алтана и Хучара. Пусть будут вам они напоминаньем об их судьбе и в жизни вашей предостереженьем!»
И, приступив к Угэдэю, молвил еще Чингисхан: «Что ты мне скажешь, Угэдэй?»
И ответил Угэдэй на это владыке: «О хан-отец, желаешь ты мой выслушать ответ. Но, право, что сказать тебе, не знаю. Могу ли я сказать, что мне невмочь однажды стать преемником твоим?! Но, коли воля есть твоя, явлю усердие в делах державных.
Не дай, Всевышний,
Таких наследников мне породить,
Которыми бы погнушалась и корова,
Хотя бы трижды обернули их травой,
Которыми бы пренебрег и пес дворовый,
Хотя бы трижды салом обложили их.
И как бы нам не угодить в полевку,
Метя в лося.
И это все, что я хотел сказать».
Выслушав Угэдэя, Чингисхан молвил: «Мне любы Угэдэевы слова. Ну а Толуй что скажет?»
И сказал Толуй:
«Я буду рядом с тем из старших братьев,
Которого отец преемником однажды назовет.
Ему напоминать я буду все,
Что он запамятовал невзначай,
И буду пробуждать в нем пыл,
Коль затухать он будет.
Я стану отзывом на клич его призывный
И плеткою для лошади его;
В походах дальних, в предстоящих сечах
Ему я буду верною опорой!»
И одобрил Чингисхан слова Толуя, и повелел при этом: «Да будет же один из сыновей Хасара наследником его! Да унаследует потомок Алчидая его наследство! Да станет Отчигиновым преемником один из сыновей его! И да придет на смену Бэлгудэю его же семя! Один из вас, сынов моих, да унаследует престол мой! Да будут оставаться неизменны, и нерушимы, и неоспоримы все мои веленья!
И коль у Угэдэя наследники родятся,
Которыми бы погнушалась и корова,
Хотя бы трижды обернули их травой,
Которыми бы пренебрег и пес дворовый,
Хотя бы трижды салом обложили их,
Ужель среди моих потомков
достойного не будет сына?!»
Выступая в поход в земли Сартаульские, Чингисхан отослал к Бурхану тангудскому посла со словами: «Ты говорил, что правою рукой моею станешь. Иду я нынче повоевать сартаулов, что мои поводья золотые бесчестно оборвали. Так стань же правою рукою в рати нашей!»
И передал посол слова владыки Бурхану тангудскому. И не успел Бурхан вымолвить ответ, как вдруг его вельможа Аша Гамбу сказал: «Коль немощен ты сам, почто стал ханом?!»
И не послали тангуды подмоги Чингисхану и выпроводили посланника его, гордыню явив свою.
Известясь от посла об ответе тангудов, Чингисхан гневно молвил: «Ужели позволительно Аша Гамбу нам говорить такое?! Не должно ль нам за это тотчас их повоевать?! Однако бег свой мы теперь стремим в края другие, и потому с тангудами считаться недосуг нам. Когда же возвратимся восвояси, милостью Неба Вечного держа бразды державные златые, мы с ними посчитаемся наверно!»*
Рассказ о том, как Чингисхан выступил повоевать сартаулов*
В год Зайца выступил Чингисхан через Арайский перевал повоевать сартаулов*. Из ханш в поход он взял лишь Хулан хатан, из братьев младших в Верховной ставке оставил Отчигина.
И отправил Чингисхан с передовым отрядом Зэва, а вслед ему выслал Субэгэдэя, а вслед за Субэгэдэем шел Тохучар*. И, посылая вперед трех мужей своих, Чингисхан наказал им: «Султанские пределы стороною обойдя, зайдите в тыл к нему, но в бой до нашего подхода не вступайте!»
И обошел Зэв стороной грады хана Мелига*, разор им не чиня. Вослед ему пришел и Субэгэдэй, грады сартаульские не разоряя. А шедший за ними Тохучар разор учинил порубежным градам хана Мелига, похватал аратаев его. Известясь о полонении городов своих, хан Мелиг выступил с ратью и воссоединился с Жалал-дин султаном*. И ополчились они вместе на Чингисхана.
Во главе рати Чингисовой с передовым отрядом шел Шигихутуг. И наехали Жалалдин султан и хан Мелиг на Шигихутуга, и повергли они мужей наших, и преследовали их аж до стана Чингисхана*. Но подоспели тут Зэв, Субэгэдэй и Тохучар, и ударили они по ворогу с тыла и сокрушили его. И преследовали мужи наши ратаев Жалалдин султана и хана Мелига, не допуская их к градам сартауль-ским — Бухаре, Сэмисгабу (Самарканду. — А.М.) и Удурару (Отрару — A.M.) И гнали мужи наши ворогов сартаульских до реки Шин, в водах коей множество сартаульцев и сгинуло. Спасаясь от мужей наших, Жалалдин султан и хан Мелиг бежали вверх по Шину*.
Следуя в верховья реки Шин, Чингисхан прошел через город Бадхэшэн (Бадахшан. — А.М.) и, достигнув речек Эх горхи и Гун горхи, стал станом в местности Бараан хээр*. И послал он оттуда ноёна Бала Жалайрдайского в погоню за Жалалдин султаном и ханом Мелигом*.
Засим Чингисхан восславил мужей своих Зэва и Субэгэдэя. И молвил он, обратясь к Зэву: «Мой доблестный Зэв! Именовался ты до нашей первой встречи Зургадай. Но, изыдя ко мне от ворогов-тайчудов, стал зваться ты Зэвом!»
И повелел Чингисхан предать смерти Тохучара за то, что учинил разор самочинный градов порубежных хана Мелига и ополчил его против мужей наших. Но смиловался потом Чингисхан и лишь выговорил ему сурово и лишил права предводить мужами его*.
Выступая из Бараан хээр, Чингисхан повелел Жочи, Цагадаю и Угэдэю стать во главе ратаев правой руки и, перейдя через реку Амуй, осадить город Урунгэчи (Гурганж)*. И отослал Чингисхан Толуя полонить Иру (Мару), Исэбур (Нисабур) и прочие грады. А сам Чингисхан пришел и сел в Удураре*.
Жочи, Цагадай и Угэдэй, придя к Урунгэчи, отослали к хану-отцу посла со словами: «С мужами нашими достигли мы Урунгэчи и град сей осадили. Кому из нас троих теперь всем ратаям повиноваться?»
И повелел Чингисхан: «Да будет впредь над всеми вами воля Угэдэя!»*
Полонив Удурар, Чингисхан пришел и сел в Самарканде*. Потом, выступив из Самарканда, Чингисхан пришел и сел в Бухаре*.
В ожидании ноёна Бала Чингисхан провел лето в летнем дворце султана, что в горах на речушке Алтан горхи. И отослал Чингисхан оттуда посла к Толую со словами: «В сей летний зной дай рати передышку. И самолично к нам приди!»*
К тому времени Толуй успел полонить Иру, Исэбур и прочие грады, повоевал и порушил Систэн (Систан). Когда посол владыки к нему явился, Толуй разор чинил во граде Чухчэрэне. Разорив и порушив град оный, возвернулся Толуй с мужами своими к Чингисхану.
И захватили Жочи, Цагадай и Угэдэй Урунгэчи и прочие грады и поделили меж собой граждан сартаульских, но не уделили долю хану-отцу своему. И прогневался на них Чингисхан, и не допускал сыновей три дня в ставку свою. И приступили тогда к владыке Борчу, Мухали и Шигихутуг и молвили: «Мы одолели супротивника — сартаульского султана — и покорили его грады, полонили граждан. Разгромленный и поделенный твоими сыновьями град Урунгэчи, и сами сыновья, и ратаи твои — мы все в твоей же власти. Возрадовались все мы, твои мужи и кони, что сокрушили сартаулов силою великой, кою умножили в нас Небо и Земля. Почто же ты так гневаешься, хан? Сыны твои вину уразумели, и все трепещут покаянно. И это будет впредь наукой им. Да не лишит их гнев твой сильной воли! О, хан, призвать к себе сынов раскаявшихся соблаговоли!»
И выслушал Чингисхан нукеров своих, и, уняв гнев, соизволил призвать к себе сыновей.
И увещевал их Чингисхан,
Рассказывая притчи стародедовские,
И выговаривал им,
Заповедуя истины седые,
И ругал на чем свет стоит
Так, что не знали они, куда и деться,
И едва успевали со лба пот стирать.
И приступили тогда к владыке три его стрелка-хорчина — Хонхай, Хонтагар и Чормахан, и молвили они Чингисхану: «Добро ли столь сурово ранить душу сынов, кои, подобно в первый раз на хватку выпущенным соколятам, лишь только постигают ратную науку?! Да не лишит их страх перед тобой, Чингисхан, доблестного сердца! Куда ни глянь — с восхода до заката, повсюду ворогов не счесть. Да будет только воля хана подобно верным псам послать нас на врага, мы силою, дарованной нам Небом и Землею, его повергнем и серебром, и златом, и прочими дарами поклонимся тебе, Чингисхан! Пошли же рать свою на запад, в пределы Хали-бай султана*, властителя Багдада!»
И призадумался Чингисхан над речами трех хорчинов, и уняли они гнев его. И соизволил Чингисхан оставить при себе Хонхая адаргидайского и Хонтагара долонгирдайского, а третьего из них — Чормахана утэгэдэйского — послал в пределы властелина Багдада Халибай султана.
И послал Чингисхан тогда же дурбэдейского Турбэя догшина повоевать город Абту, что стоит между землями хиндусов* и багдадцев и населен народами ару, мару и мадасари*.
И был отослан с ратью Субэгэдэй-батор на север*. И прошел он через земли одиннадцати стран и народов — ханлинцев, кипчаков, бажигидов*, русских, мажаров, асудов, сасудов, сэркэсцев (хиргис), кэшимирцев, боларцев (болгар), раралцев. И преодолел Субэгэдэй-батор реки Адил* и Жаяг*, и дошел до градов Кивамэн* и Кэрмэн.
Когда закончил Чингисхан завоевывать земли сартаульские* и назначал наместников своих в грады повоеванные, явились к нему из города Урунгэчи два человека. И звали их Ялавачи и Масхуд, и были они отец и сын из рода Хурумши. И поведали они владыке законы и обычаи народов оседлых. Ибо каждый из них в законах и обычаях оных был одинаково сведущ, Чингисхан повелел Масхуду хурумши вместе с монгольскими наместниками править в Бухаре, Самарканде, Урунгэчи, Удане (Хотане), Кис-гаре (Кашгаре), Урияне (Яркэне), Гусэн дариле (Кусэн дарили) и прочих градах сартаульских, а отца его Ялавачи взял с собой и поставил наместником в хятадском городе Жунду. Поскольку среди сартаулов Ялавачи и Масхун были самыми сведущими в законах и порядках городских, они были приставлены в помощники к монгольским наместникам в градах сартаульских и хятадских.
Семь лет был Чингисхан в землях сартаульских. И сейчас ждал он возвращения ноёна Бала жалайрдайского. Тем временем ноён Бала с мужами своими переплыл реку Шин, и преследовал он Жалалдин султана и хана Мелига до земель хиндусских, но таки не нагнал их. И, пройдя полземли хиндусской, ноён Бала повернул рать свою назад восвояси. И по дороге назад в порубежных землях хиндусских попленил он много люда хиндусского и увел с собой коз и верблюдов стада многочисленные, с коими и воротился в стан владыки.
Возвращаясь из земель сартаульских в родные пределы, Чингисхан провел лето на реке Эрдис (Эрчис)*, и на седьмой год похода своего осенью года Курицы* пришел и сел он в ставке своей, что в Черной роще на реке Тола.
Рассказ о том, как Чингисхан ополчился на тангудов и умер в походе
И, перезимовав в ставке своей, возжелал Чингисхан пойти повоевать тангудов. И подсчитаны были вдругорядь ратаи наши, и засим осенью года Собаки* выступил Чингисхан в поход на ворогов-тангудов*. Из ханш взял он с собой в поход Есуй хатан.
И устроил Чингисхан в пути облавную охоту на куланов. И было это зимой в местности, именуемой Арбух, и скакал Чингисхан на скакуне по кличке Зост бор. Когда мимо проносился табун куланов, Зост бор поднялся на дыбы, и упал Чингисхан наземь, и сильно ушибся. И встали они станом в местности, именуемой Цорха. Наутро следующего дня Есуй хатан, призвав к себе сынов Чингисхановых и ноёнов его верховных, молвила: «Всю ночь владыку мучил сильный жар. Скажите же, что делать нам теперь?»
И держали совет сыновья Чингисхана и ноёны его. И молвил тогда Толун чэрби хонхотадайский:
«Оседло век векует народ тангудский,
Бессменно в глинобитных городищах жительствует он.
И не уйдут они с насиженного места,
ввек не покинут глинобитную свою обитель!
Так воротимся тотчас восвояси!
Когда ж от недуга оправится наш хан,
Мы снова выступим на недругов в поход».
Сыновья Чингисхана и ноёны его одобрили речи Толун чэрби и повестили об этом владыку.
И молвил тогда Чингисхан: «Коль воротимся мы теперь, тангуды скажут, что монголы оробели. Вернее будет к ним посыльного отправить и, ожидая возвращения его, здесь, в Цорхе, недуг уврачевать. Когда посыльный привезет ответ тангудов, тогда мы все и порешим!»
И назначил Чингисхан посла, и повелел ему затвердить и передать тангудскому правителю такие слова:
«Бурхан, дотоль ты сказывал, что верные тебе тангуды мне правою рукою станут. И потому, когда отправился я воевать сартаулов, тебя через посла я известил. Ты ж слова не сдержал и не послал подмогу, зато надменными речами нанес мне кровную обиду. Тогда свой бег стремили мы в края другие, с тобой считаться было недосуг. Теперь же, милостию Неба Вечного повоевав и покорив сартаулов, пришли мы переведаться с тобой*».
И пересказал посыльный Бурхану слова Чингисхана, и ответил послу Бурхан: «Сих слов надменных я не глаголал!»
И сказал тогда Аша Гамбу: «То я нанес тебе обиду, Чингисхан! И коль твои монголы делу ратному уж обучились и с нами посчитаться пожелают, пусть следуют в мои пределы, в Алашу.
Там мы сразимся,
И там найдется им пожива
В юртах многостенных
И на верблюдах вьючных люда моего.
А коли возжелают серебра и злата,
Пусть бег свой в города Яргай и Эрижэгу устремляют!»
Известясь от посла ответом оным, Чингисхан, все так же мучимый сильным жаром, воскликнул: «Вы слышали ответ тангудов?! Как можно уходить нам восвояси, когда они глаголют нам такое! Пусть я умру, но видит Небо, врагу обиды этой не спущу!»
И пошел Чингисхан на Алашу, и сразился там с ратию Аша Гамбу. И поверг Чингисхан ворогов-тангудов, и пленил он Аша Гамбу, что засел в горах Алашанских, и истребил народ его, живший в юртах многостенных, вьючными верблюдами богатый, и прах тангудский по ветру развеял.
И повелел засим Чингисхан: «Мужи мои! Коварных ворогов изничтожайте! А тех, кои покорность явят, себе берите по произволенью!»
Чингисхан летовал в горах Цаст, и послал он мужей своих собрать людей тангудских, кои вслед за Аша Гамбу бежали в горы. И похватали мужи наши люд тангудский, живший в юртах многостенных и вьючными верблюдами богатый. И соизволил повелеть тогда Чингисхан своим ноёнам Борчу и Мухали: «Себе возьмите столько ворогов-тангудов, сколь силы хватит вам с собою увести!»
И присовокупил Чингисхан к повелению своему: «Доселе я не жаловал хятадов ни Борчу, ни Мухали. Так поделите же хятадс-ких зуйнцев (чжурчжэней. — AM.) по-братски меж собою! Пусть достославные мужи их при вас сокольничими будут, а взрощенные вами зуйнские девицы прислужницами вашим женам служат! Сгубившие немало предков наших зуйнцы за службу верную свою были обласканы при Алтан-хановом дворе. Вы же, Борчу и Мухали, за преданность свою воистину моей душе любезны ныне!»
И, удалясь от гор Цаст, Чингисхан пришел и сел в граде Яргай. Засим выступил он из Яргая и осадил Дурмэгэй. Когда Чингисхан осаждал Дурмэгэй, пришел к нему тангудский хан Бурхан и кланялся дарами богатыми: девятью золотыми бурханами* и чашами златыми и серебряными, коих было по девять, и юными мужами и девицами тангудскими, коих было по девять, и славными скакунами и верблюдами, коих было по девять, и прочими подношениями знатными, коих, как и всех прочих, было по девять.
И соизволил Чингисхан встретить Бурхана за дверями ставки своей. И когда Чингисхан вышел к Бурхану, сделалось ему плохо.
На третий день после того изрек Чингисхан: «Жалую Илуху Бурхану имя Шудрага»*. И призвал он к себе Илуху Бурхана «Шудрага» и повелел: «Коли зовешься ты отныне «Шудрага», да будет умерщвлен Илуху!»
И приказал он Толун чэрби собственноручно умертвить Илуху. И когда Толун чэрби вновь явился и известил владыку, что им Илуху умерщвлен, Чингисхан повелел: «Когда я занемог после охоты облавной, кою устроили мы по пути в тангудские пределы, о здравии моем душой болея, ты первым пожелал вернуться восвояси, дабы скорее мой недуг уврачевать. Понужденные друга мнимого надменными речами, мы нашей силою, умноженною Вечным Небом, притворщика повергли и поквитались с ним. Да будут пожалованы Толун чэрби дворец походный вместе с утварью его, что Илуху, ко мне пожаловав, привез!»
Итак, завоевал Чингисхан страну тангудов и пожаловал повелителю ее Илуху Бурхану прозвание «Шудрага», что значит «верный слову своему», и умертвил его. И развеял в прах он племя тангудское до последнего отродья. И повелел за трапезой вседневною возглашать об этом. Ибо нарушили тангуды слово, однажды данное, Чингисхан вдругорядь ополчился на них и поверг народ их.
И, повергнув их, в год Свиньи* Чингисхан вознесся на небеса*. Пред тем множество тангудов были пожалованы Есуй хатан.
III
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ УГЭДЭЙ-ХАНА
________________________________________________________________________
Рассказ о возведении Угэдэя на ханский престол
В год Мыши* в местности Худо арал, что на Керулене, сошлись Цагадай* и Бат*, прочие властители улуса правой руки, ноён Отчигин*, Егу, Есунхэ* и прочие властители улуса левой руки, Толуй* и прочие властители срединного улуса, а также прочие наследники, ноёны-темники и тысяцкие. И исполнили они сокровенное повеление владыки Чингисхана, и возвели на ханский престол Угэдэя*.
Старший брат, Цагадай, возведя брата младшего, Угэдэя, на ханский престол, вместе с братом своим Толуем вложил в руки его бразды правления хэвтулами, хорчинами и восемью тысячами турхагов, кои оберегали златую жизнь отца их, владыки Чингисхана, и передал во власть Угэдэя тумэн хишигтэна — собственной охраны владыки, которая следовала за ним всечасно. И передан был во власть Угэдэй-хана также срединный улус монголов.
Угэдэй-хан, возведенный на ханский престол и принявший власть над тумэном хишигтэна — личной охраны своей и срединный улус, посоветовался прежде со старшим братом Цагадаем и отправил Оготора и Мунгута вслед за Чормахан хорчином, бывшим в пределах Халибай султана, властителя Багдада, в походе, что не завершил их отец, Чингисхан.
Отосланный с мужами своими повоевать ханлинцев, кипчаков, бажигидов, русских, асудов, сасудов, мажаров, кэшимирцев, сэркэсцев, бухарцев, кэрэлцев, перейти через реки Адил и Жаяг и дойти до градов Мэкэтмэн, Кэрмэн и Кэйиб, Субэгэдэй-батор известил Угэдэй-хана о том, что народы оные противоборствуют отчаянно. И послал тогда Угэдэй-хан вослед Субэгэдэй-батору Бата, Бури*, Мунха*, Гуюга* и прочих многих доблестных мужей своих. И повелел Угэдэй-хан предводительствовать в походе оными мужами Бату, а мужами, кои выступили от срединного улуса, — Гуюгу.
И повелел еще Угэдэй-хан: «Да отошлют властители уделов в сей поход самого старшего из сыновей своих! И те наследники, кои уделов не имеют, равно и темники, и тысяцкие, и сотники с десятниками и прочие, кто б ни были они, да отошлют в поход сей самого старшего из сыновей своих! И все наследницы и все зятья пусть старших сыновей в рать нашу высылают!»
И присовокупил Угэдэй-хан к повелению оному: «Брат Цагадай мне присоветовал в поход отправить наших старших сыновей. Ко мне посыльного прислал он со словами: «Всех наших старших сыновей давай пошлем вслед Субэгэдэю! Коль все они отправятся в поход, мы рать свою пополним во сто крат. Чем больше будет наша рать, тем в бой пойдет она смелее. Пред нами в странах чужеземных тьма врагов. Страшны они в неистовстве своем: от своего меча мужи их смерть принять готовы. И, сказывают, их клинки остры».
И повелели мы тогда в поход сбираться всем нашим старшим сыновьям, как это нам радельный брат Цагадай глаголал, и потому в далекий мы отправили поход Бата, Бури, Мунха и Гуюга»*.
Засим Угэдэй-хан послал к старшему брату Цагадаю испросить совета. И передал посыльный Цагадаю такие слова Угэдэевы: «Взошел я на престол, мне уготовленный отцом-владыкой Чингисханом. Терзаюсь думой я теперь: чем заслужил я честь такую?!* И ныне шлю к тебе совета и благословенья испросить: задумал я пойти в поход на Алтан-хана и не оконченное Чингисханом дело завершить*. Брат мой, благословишь ли ты сие решение?»
И благословил Цагадай намерения Угэдэй-хана и передал через посыльного такие слова:
«Почто откладывать сие, мой Угэдэй?! Оставь заботам доблестного мужа ставку, а сам немедля выступай в поход. Я рать свою пошлю тебе вослед».
И оставил Угэдэй-хан ставку великую заботам хорчина Олда-гара.
Предание о том, как Угэдэя постиг недуг злосчастный
В год Зайца* Угэдэй-хан выступил повоевать хятадов. И отправил он с передовым отрядом верного мужа своего Зэва. И сокрушил Угэдэй рать хятадскую, и изничтожил мужей хятадских, как пни трухлявые. И, перейдя через Цавчалский перевал, послал Угэдэй ратников своих по городам и весям хятадским, а сам пришел и сел в Шар дэге. И постиг его тут недуг злосчастный, и лишился он дара речи.
И призвали тогда шаманов и ворожей и понудили их ворожить Угэдэй-хану. И, поворожив, сказывали они, что вознегодовали и напустили хворь на хана духи земель и вод хятадских, ибо полонил он людей хятадских и разор учинил городам ихним. И принялись шаманы задабривать духов, обещая им откупиться златом и серебром, скотом и людьми. Но пуще прежнего разгневались духи земли и вод хятадских. И вопрошали тогда шаманы духов, не соблаговолят ли они принять в качестве выкупа сродника Угэдэй-хана. И открыл тогда хан глаза, и попросил напиться. И, испив воды, спросил он шаманов: «Скажите мне, что вы наворожили?» И отвечали ему шаманы: «Прогневал, хан, ты духов земель и вод хятадских, ибо людей хятадских полонил и учинил разор их градам. Задабривали духов мы, им обещая откупиться серебром и златом, но пуще прежнего прогневались они. Когда ж мы обещали откупиться сродником твоим, духи явили нам свое благоволенье. Теперича какое будет повеление твое, наш хан?»
И вопрошал Угэдэй-хан: «Кто рядом есть из сродников моих?»
Рядом с ним был брат его младший Толуй. И молвил тогда Толуй: «Наш хан-отец, Великий Чингисхан, из старших, кои над тобою, и младших, кои тебя ниже, остановил свой выбор на тебе.
Тебя испытывал Чингисхан
Как испытывают скакуна,
Тебя высматривал пристрастно,
Как выбирают лучшего барана.
Вложив бразды державной власти
В твои руки
И возложив тебе на плечи
Над тьмой людскою бремя власти,
Вознесся он на небеса.
Мне повелел наш хан-отец быть вечно рядом с ханом
— старшим братом,
Напоминать ему все то,
Что невзначай запамятует хан,
И раздувать в нем пыл сердечный,
Коль затухать он будет.
Коль потеряем мы тебя теперь, чей пыл сердечный раздувать я буду, кому запамятованное мне напоминать?! Коль не оправится хан от болезни, народ монгольский осиротеет, а все хятады возликуют. Так пусть же сгину я вместо тебя!
Я переламывал хребет тайменя,
Ломал хребтину я у осетра.
И явных недругов одолевал,
И наповал разил врагов незримых.
Красив я ликом,
Статен телом я.
Взывайте же, шаманы, к духам,
читайте заклинания свои!»
И принялись взывать шаманы к духам и читать заклинания. И дали они испить Толую заговоренную воду. И, посидев немного, Толуй молвил: «Хан, брат мой старший Угэдэй! Обереги и удостой опеки малых детей моих и овдовевшую невестку, пока хмель заговорный не сойдет. Я все сказал, и меня силы оставляют…»
И вышел Толуй из ставки и пал замертво*.
Рассказ о предосудительном поведении на пиру Бури и Гуюга и об их наказании Угэдэем
И так Угэдэй-хан поверг Алтан-хана, и дал он Алтан-хану прозвание Шиао-си, что значит «ничтожный слуга». И взял Угэдэй-хан из пределов хятадских добычу богатую: и злато, и серебро, и златотканые, узорчатые штофы, и табуны лучших скакунов, и людей хятадских множество. И, посадив в Намгине, Жунду и прочих городах наместников и воевод своих, Угэдэй-хан благополучно воротился и сел в Каракоруме*.
Чормахан хорчин подчинил державе нашей народ багдадский. И, известясь от него, что земли багдадские изобильны, а товары славны, повелел Угэдэй-хан: «Да будет Чормахан хорчин моим наместником в багдадских землях, да будет доставлять он в ставку ежегодно и золото, и золотые украшенья, и златотканые парчи и штофы, и жемчуга, и перламутры, равно как и коней высоких, длинноногих, и мулов, и верблюдов вьючных!»
Бат, Бури, Гуюг, Мунх и прочие достойные мужи наши, что посланы были в поход вослед Субэгэдэй-батору, покорили ханлинцев, кипчаков, бажигидцев, учинили разор в городах Эжил, Жаяг и Мэгэд, повергли и полонили русских. И подчинили они Асуд, Сасуд, Боларман, Кэрмэн, Киву и прочие грады и посадили в них наместников своих.
И послал Угэдэй-хан Есудэр хорчина на помощь Жалайрдай хорчину, что дотоле пошел в поход в земли зурчидов (чжурчжэней) и корейцев. И повелел Угэдэй-хан Есудэр хорчину быть наместником в землях оных.
Засим прибыл к Угэдэй-хану посланный от Бата из земли khj, — чаков и передал владыке сие, реченное Батом: «Благоволеньем Неба Вечного и всемогуществом владыки, дяди нашего, порушили мы град Мэгэд, люд русский покорили, твоей державной власти подчинили одиннадцать народов чужеземных. И, возжелав державные поводья золотые в пределы отчие направить, раскинули шатер широкий и на прощальный пир сошлись. Ибо на оном пиршестве честном я самым старшим был средь братьев-сродников наследных, застольную испил я первым чашу, чем вызвал Бури и Гуюга недовольство. И прочь они ушли с честного пира, и молвил тогда Бури, уходя:
«Равняться с нами возжелали
Бородатые старухи.
Их пяткой ткнуть бы,
А после и ступнею растоптать!»
«Поколотить бы, что ли, хорошенько старух, кои на пояс понавешали колчаны!» — ему Гуюг надменно вторил.
«И понавесить деревянные хвосты!» — присовокупил Аргасун, сын Элжигдэя.
Тогда мы молвили: «Коли пришли мы чужеземных ворогов повоевать, не должно ль нам крепить согласье меж собою полюбовно?!»
Но нет, не вняли разуму Гуюг и Бури и пир честной покинули, бранясь. Яви же, хан, теперь нам свою волю!»
Выслушав посланника Бата, Угэдэй-хан пришел в ярость и, не допустив к себе прибывшего в ставку сына Гуюга, молвил: «Кому внимает самохвал спесивый этот, глумясь над старшим братом подло и воли супротив его идя?! Уж лучше бы сие яйцо протухло вовсе!
Да будет послан он в отряде штурмовом
На неприступный, словно горы, град,
Дабы карабкался на городские стены,
Пока ногтей всех с пальцев не ссучит!
Да будет послан воеводой он на град,
Стеною кованою обнесенный,
Дабы взбирался он на эти стены,
Пока ногтей всех с пальцев не облупит!
А этот мерзкий зложелатель Аргасун, какой еще вражине вторя, стал лаять наших сродников надменно?! Казнить нам следовало Аргасуна, да упрекнут меня, что строг я равно не ко всем. И посему да будут вместе сосланы Гуюг и Аргасун! А с Бури мы поступим так: пусть Бата известят, дабы отправил он смутьяна к отцу, моему брату Цагадаю. И пусть брат старший Цагадай судьбу его решит!»
И приступили тогда к Угэдэй-хану Мунгэй (Мунх), наследник хана, и ноёны Алчидай, Хонхордай и Жанги, и молвили они: «Дал нам наказ Чингисхан: дела походные решать в походе, домашние же — дома разрешать. Хан соизволил на Гуюга осердиться за провинность, что свершил в походе он. Тогда не должно ль это дело отдать на порешение Бату?»
Внимал Угэдэй-хан словам их с благоволением, и унял он свой гнев, и призвал к себе Гуюга, и выговаривал ему за дела его недостойные: «Мне сказывали, как в походе ты сек моих мужей нещадно, ни одного здорового седалища в дружине не оставил; так мордовал ты ратаев моих, что кожа клочьями с лица спадала. Не думаешь ли ты, что русские, лишь гнева убоявшись твоего, нам покорились?! Не возомнил ли, сын, что Русь ты покорил один, и потому позволено тебе над старшим братом так глумиться и воли супротив его идти?! «Страшна лишь многочисленная рать, лишь глубина морская смертоносна!» — разве не так нас поучал отец, Чингис. Ведомые в сраженье Субэгэдэем и Бужэгом, вы силой общею повергли русских и кипчаков. Так что же ты, впервые кров родной покинув, в бою не одолев ни русского, ни кипчака и даже не добыв паршивого козленка шкуры, кичишься доблестью своею громогласно, как будто ворога разбил один?! Как друг, клокочущее сердце успокаивающий, как ковш, смиряющий в котле бушующую воду, Мунгэй и Алчидай, и Хонхордай с Жанги воистину мою уняли ярость. И впрямь дела походные решать Бату лишь надлежит, и посему пусть судит он Гуюга с Аргасуном! А брат мой старший Цагадай да порешит судьбу Бури!»
Рассказ о деяниях, совершенных Угэдэй-ханом по восшествии на ханский престол
Засим Угэдэй-хан изрек указ, в коем все подданные державы его извещались о распорядке службы хэвтулов, хорчинов, турхагов и всего хишигтэна, прежде несших службу охранную подле Чингисхана.
И повелевалось сим указом: «Да будут подданные наши держаться, как и прежде, велений владыки Чингисхана! Пусть, как и прежде, дневальные мои — хорчины и турхаги, в свой сменный заступив дозор, в местах назначенных нас охраняют и пред закатом солнца, сдав пост ночным охранникам, хэвтулам, покидают ставку! И пусть всю ночь стоят при нас хэвтулы в карауле, дозором вкруг дворца обходят! Да будут брать они под стражу на ночь слоняющихся вкруг дворца после захода солнца! И пусть стоящие у входа во дворец хэвтулы нещадно головы секут всем тем, кто в ханские покои вознамерится пробраться ночью! Тому, кто в ставку к нам прибудет ночью с известьем спешным, спервоначалу следует хэвтулов известить, засим, у задней стенки юрты с хэвтулом вместе стоя, снаружи повестить нас о донесении своем. Да будет ясаулам Хонхордаю с Шираханом, равно как всем хэвтулам, ведом всяк человек, входящий в ставку и покидающий ее! Владыки верный муж Элжигэдэй и тот хэвтулами был схвачен, когда меж их постов слонялся ночью. Воистину надежен только тот хэвтул, что повеленье ханское блюдет!
Никто не смеет занимать посты хэвтулов! Не дозволяется слоняться подле стражи и в ставку проникать промеж постов, а также и выспрашивать число хэвтулов! Да будет схвачен всякий, кто слонялся возле стражи! Да будет конфискован конь с уздою и седлом и вся одежда у того, кто спрашивал число хэвтулов!
Да будут сберегать хэвтулы знамена наши, барабаны, сбрую, телеги-юрты, боевые пики; да будут сберегать они дворцовую посуду! Пусть ведают и пищей, и питьем моими!
И коли мы собственнолично в поход не выступаем, да будет не позволено хэвтулам от нас отдельно выступать! И пусть хэвтулов часть сопровождает нас в охоте облавной, а прочие, соображаясь с положеньем, при ставке остаются в карауле! И пусть хэвтулы при перекочевке для нашей ставки место избирают и сами же ее и ста-новят. И да приставлен будет на вратах дворцовых ими страж! Да будет тысяцкий ноён Хадан командовать хэвтулами моими!»
Засим Угэдэй-хан, соизволив назначить ноёнов четырех смен хэвтулов, молвил: «И пусть в согласии водительствуют первой сменой Хадан и Булахадар и охраняют им назначенное место — справа или слева от дворца! И пусть в согласии второю сменой ведают Амал и Чанар и караулят им назначенное место — справа или слева от дворца! И пусть Хадай и Хорихачир в согласье третьей сменою командуют и стерегут им назначенное место — справа или слева от дворца! И пусть Ялбаг и Харагудар в четвертой смене предводительствуют и стерегут им назначенное место — справа или слева от дворца! Пусть смена Булахадара с Хаданом и смена Чанара с Амалом — по леву руку от дворца сидят, а смена Хори-хачира с Хадаем и смена Харагудара с Ялбагом — пусть справа от дворца сидят! И предводительствует всеми сменами хэвтулов ноён мой тысяцкий Хадан. И пусть хэвтулы, вокруг дворца свой караул неся, за дверью неусыпно наблюдают и отряжают к нам двух стражей во дворец, дабы стояли у кумысницы большой!»
И повелел еще Угэдэй-хан: «Есунтэгэ и Бугидэй, Хорхудаг и Лабалха поделят пусть своих хорчинов на четыре части, в дневной дозор посменно их выводят, сопутствуя турхагов должной смене!»
Назначая ноёнов смен отборной стражи — турхагов из сродников мужей, кои дотоль командовали ими, Угэдэй-хан повелел: «Ноёны Алчидай с Хонхортахаем, что ведали всей караульной службой, возглавят смену первую турхагов. Тэмудэр и Йегу в согласье пусть командуют второю сменою турхагов! А Мангудай оставшихся турхагов пусть в третью смену собирает! И всеми сменными ноёнами турхагов да будет верховодить нукер Элжигэдэй!»
И еще повелел Угэдэй-хан: «Да будет, как и прежде, бит палками три раза страж, что в смену должную не явится в дозор.
Семь раз бить палками его, коль вдругорядь пропустит смену он! И коли, будучи во здравии и без согласия ноёна своего не выступит в дозор он в третий раз, тридцать семь палок ему всыпать да и сослать его в пределы дальние — как в свите нашей быть не пожелавшего.
И коль без построенья и поверки в дозор заступит смена караульная, ее ноён подвержен наказанью должен быть! Ноёны караульных смен да оглашают наше повеленье, сменяясь с караула всякий третий раз! А коль мужей своих не повестят, они повинны будут сами. Но если был хишигтэн повещен и все же повеление сие нарушил — не заступил в свой сменный караул, он порицания достоин!
Старшие в сменах да не смеют самолично чинить расправу над хишигтэном моим. Пусть прежде повестят меня об их провинностях! И казни предадим мы всех, кто смерти заслужил, и будут биты палками, кто наказанья оного достоин. Но если в сменах старшие, свой произвол чиня, на равных им хишигтэнов поднимут руку, их кара неминуемая ждет: за палки — будут биты палками они, за зуботычины — познают зуботычины и сами!
Мой страж хишигтэн мною чтим поболее любого воеводы тысяцкого, и те, кто в денщиках у нашей стражи, десятников и сотников моих почтенней. А посему, коль воевода тысяцкий с хишигтэном моим, как с ровнею себе, повздорит, да будет предан он суду!»
И молвил засим Угэдэй-хан: «Не стану бременем я для державы, что в муках выстрадал родитель мой, Чингисхан! Облагодетельствую я монгольский люд, дабы, как говорится, во блаженстве возлежал он, беспечно ноги растянув и руки по земле раскинув.
На уготованный родителем престол взойдя, не буду подданных своих мытарить! Да будет каждый год на нужды провиантские от стада каждого двухгодовалая овца дана нам! И по одной овце из сотни каждой — на пособленье сирым и убогим! Взимать негоже и питье, и провиант с мужей и подданных моих, кои по зову нашему стекаются во ставку. Да будут пригнаны от каждой тысячи кобылы и присланы доильщики, приставленные их доить; да будут тот табун пасти распорядители кочевий, да учинят присмотр за жеребятами они!
Когда ноёны, братья-сродники все вместе собираются во ставке, свои дары мы соизволим им пожаловать. Для этих нужд пускай в хранилище хранятся ткани и серебро, и хлеб насущный, и оружье боевое. Да будет стража особая приставлена к хранилищу сему!
Хотим мы поделить все земли государства нашего. И для сего из каждой тысячи назначены пусть будут распорядители кочевий — нутагчины!
Досель гобийские пределы нелюдимы, там токмо лани вольные пасутся. И дабы подданные наши сели в сих пределах, да будут посланы с Чанаем и Уйгурдаем нутагчины и ими вырыты и огорожены колодцы!
Посыльные, что едут с донесеньем, в пути неспешны и в айлы то и дело заезжают, обременяют подданных моих. Желаем ныне мы поставить станции-уртоны, при коих бы служили от каждой тысячи посаженные ямщики. И установим впредь порядок, по коему уртонною дорогой следовать, не мешкая в пути, послам всем надлежит!
Все это присоветовали мне Чанай и Булахадар; я полагаю, одобрения сие достойно. Однако что на это скажет брат мой старший Цагадай? Хотел бы выслушать я и его сужденье».
И известил через посыльного Угэдэй-хан брата старшего Цагадая о делах сиих. Известясь об оных, Цагадай благословил их и передал Угэдэй-хану свой ответ: «Да будет все по-твоему сотворено!»
И присовокупил к этому Цагадай: «В своих пределах выставлю я тотчас станции-уртоны; Бата же извещу, дабы тянул уртонный тракт ко мне навстречу. Из прочего всего учереждение уртонной службы вниманья истинно достойно!»
И изрек тогда Угэдэй-хан: «Брат старший Цагадай, Бат и правого улуса прочие властители, и Отчигин ноён с Егу и левого улуса прочие властители, наследники, зятья, и прочие ноёны-темники, десятники и сотники срединного улуса благословенно вняли всем сужденьям нашим о том, что каждый год на нужды наши провиантские от стада каждого двухгодовалого барана дать они должны да по одной овце суягной — на пособленье сирым и убогим; поставить станции-уртоны, при коих бы служили ямщики, — не тяготило бы то подданных моих, да и посыльным бы моим покойно было.
И посему с согласья брата Цагадая повелеваю, дабы год от года со всякой тысячи народа моего от стада каждого взималось по барану да по одной овце суягной из каждых ста овец. Да будут пригнаны кобылы, а к жеребятам пастухи приставлены — унагачины; пусть будет выставлена хозяйственная стража — амучины и балгасчины.
Поставим станции-уртоны, при коих бы служили ямщики! Сим ведать будут Арачан и Тохучар. Да будут к каждому уртону приписаны по двадцать ямщиков и счетом достодолжным приданы ему и кони ездовые, кобылы дойные и овцы провиантские, повозки и упряжные быки.
Но коли будет недостача из того
Хотя бы и веревки малой,
Виновный да поплатится губой!
Коль будет недостача
И колесной спицы,
Поплатится виновный половиной носа!»
И молвил впоследствии Угэдэй-хан: «Отца-владыки на престол взойдя великий, деянья совершил я таковые: пошел и покорил народ зурчидский Алтан-хана, сие во-первых; поставил станции-уртоны, коими следовать должны посыльные и вести без задержек доставлять, то во-вторых; засим в безводных землях по моему указу вырыты колодцы, и впредь в воде и в пастбищах не будет недостатка подданным моим; и, наконец, по городам и весям я воевод и управителей поставил. И сим облагодетельствовал я монгольский люд, дабы, как говорится, во блаженстве возлежал он, беспечно ноги растянув и руки по земле раскинув. Итак, после отца-владыки такие вот деянья я свершил.
Престол отца-владыки обретя, обременив себя державной властью, попал я в плен к зеленому вину. И сознаю я это прегрешенье. Пошел на поводу у женских чар, к себе я привезти велел дев из улуса дядьки Отчигина. Великий грех державному владыке такие беззакония чинить!
Повинен я и в том, что, вняв навету, нукера Доголху безвинного сгубил, который в битвах вечно первым на врагов бросался. За неразумное мое отмщенье верному нукеру отца-владыки раскаяния мучают меня! Кто беззаветно так отныне мне послужит?!
Заботясь, как бы во владенья братьев не ушли рожденные по благоволенью Неба и Земли газели, поставил средостенья я. За то услышал я укор от братьев и нынче каюсь в согрешении своем.
Итак, к благодеяниям отца-владыки сии деяния четыре я присовокупил. И совершил четыре прегрешенья, в коих каюсь!»
В месяц дождей года Мыши*, когда сошлись все на Великий хуралдай и стали ставкой на Худо арале, что на Керулене*, в долине между Долон болдогом и Шилхэнцэгом, сказание свое мы завершили.
Назад: ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ СОКРОВЕННОЕ СКАЗАНИЕ МОНГОЛОВ
Дальше: ВТОРОЙ РАЗДЕЛ ЛЕГЕНДЫ И ПРЕДАНИЯ О ЧИНГИСХАНЕ
