ПЕРВЫЙ РАЗДЕЛ
СОКРОВЕННОЕ СКАЗАНИЕ МОНГОЛОВ
________________________________________________________________________
ГЛАВНАЯ КНИГА МОНГОЛОВ
________________________________________________________________________
Каждый исторический период увековечивает себя в творениях рук и разума человеческого. Творения эти обретают вечность в душе нации; с каждым новым столетием они становятся все ценнее и значимее для нас, подобно злату, все ярче сверкают они — эти подлинные сокровища культуры.
Одним из таких столпов культуры и словесности является «Сокровенное сказание монголов». Эпоха, давшая нам это «Сказание», — первая половина XIII века — была периодом пробуждения национального самосознания, временем осознания самой монгольской нацией потребности самовыражения на исторической арене. Именно тогда, вслед за возникновением многочисленных номадистских протогосударств, созданных древними предками монголов, впервые в единое государство были объединены все монголоязычные народы, имевшие общие исторические корни и судьбы. Это государство обрело невиданное досель экономическое и политическое могущество; в духовной жизни пред нацией открылись невиданные прежде пути, и аккумулировалась энергия для создания новых шедевров культуры и искусства. В коловращении противоборств различных-родоплеменных союзов, вступая на путь объединения раздробленных монгольских родов и племен в единое централизованное государство и создания невиданной прежде в истории человечества империи, наши предки ощутили потребность оставить потомкам правдивое художественное описание своей истории.
«Сокровенное сказание монголов» — единственный имеющийся в нашем распоряжении художественно-исторический памятник того времени. Однако нет оснований полагать, что подобных произведений не было до него, а также что в это время не было других произведений, которые могли бы стоять с ним в одном ряду. И тем не менее сравнительный анализ «Сокровенного сказания монголов» с более поздними памятниками свидетельствует о том, что оно, безусловно, является вершиной монгольской художественно-исторической литературы.
Древняя культура монголов богата традициями изустной передачи исторических знаний. В те далекие времена, когда знание истории предков считалось священным для каждого члена племени, человек, не знавший своей родословной, сравнивался с «обезьяной, блуждающей в лесу». Из поколения в поколение старейшины рода — сродникам, родители — детям передавали как самое дорогое наследство историю своего рода-племени, которая дошла и до нас в виде своеобразной «родописи». «Обычай монголов таков, — писал в начале XIV века персидский историк Рашид ад-Дин, — что они хранят родословие [своих] предков и учат, и наставляют в [знании] родословия каждого появившегося на свет ребенка. Таким образом, они делают собственностью народа слово о нем, и по этой причине среди них нет ни одного человека, который бы не знал своего племени и происхождения» [1].
По мере обогащения истории фактами передача ее изустно стала невозможной, ибо в ней начали появляться варианты описаний, отличавшиеся один от другого, порождавшие споры и различные толкования, и возникла потребность в письменных канонах, а значит, в летописцах, которые вели бы записи. Они появились в эпоху Чингисхана, в самом начале XIII века. Тогда первые монгольские летописцы собрали и зафиксировали письменно ранее передававшиеся изустно и таким образом сохранившиеся в памяти народной древние предания, мифы и легенды о предках Чингисхана. Эта «родопись» 22 поколений (!) предков Чингисхана и составляет первую часть «Сокровенного сказания монголов», в котором впервые описывается 500-летняя генеалогия его «золотого рода». В последующих монгольских летописях этот перечень лишь корректировался с учетом различных политических и религиозных факторов.
Автор, а может быть, авторы, «Сокровенного сказания монголов», имя которого до сих пор неизвестно, был наделен бессмертным талантом и умом, позволившими ему достойно выполнить свою историческую миссию; он, безусловно, родился и вырос на монгольской земле, был приближенным Чингисхана, лично участвовал во многих событиях того времени, обо всем был хорошо осведомлен. Автор «Сокровенного сказания монголов» досконально знал родословную монголов, их кумиров и духов-хранителей, в его распоряжении были «родописи», указы и повеления Чингисхана и Угэдэй-хана, их «тайная» история; он хранил в своей памяти перлы народной мудрости, в совершенстве владел поэтикой и стилистикой народного фольклора, секретами композиции. Более того, он был талантливым поэтом.
В начальных главах «Сокровенного сказания монголов» он подробно описывает события, основываясь на легендах и преданиях, в следующих главах опирается на письменные исторические источники и документы, а к концу повествования явно чувствуется его личное участие в излагаемых событиях.
Временные рамки, в которые заключены события, отраженные в «Сокровенном сказании монголов», составляют ни много ни мало 500 лет: от середины VIII века н. э.[2] до середины XIII века. В истории человечества это было время активного взаимопроникновения народов, установления широких связей между Востоком и Западом. И следует отметить, что монголы сыграли в этом немаловажную роль. События, о которых повествует «Сказание», разворачиваются от океана на востоке и почти до океана на западе, в бескрайних степях и тайге, в горах и долинах, в пустынях и оазисах; в их круговорот вовлечены народы, обжившие в то время большую часть Евразии, Дальний Восток, Юго-Восточную Азию, Индию, Среднюю Азию, Кавказ, Южную Сибирь,
Русь, Восточную и Среднюю Европу. «Сокровенное сказание монголов» повествует о завоевании воинами Чингисхана, помимо всех монголоязычных племен (мэргэдов, тайчудов, татар, хэрэйдов, найманов, жадаранцев, «лесных народов» и т. д.), земель и подданных чжурчжэньского Алтан-хана в Северном Китае, Илуху Бурхан-хана в стране тангудов, хорезмшаха в Туркестане, а также о «подчинении державной власти одиннадцати других народов чужеземных»: ханлинцев, кипчаков, бажигидов (башкир), русских, маджаров (венгров) и т. д. Больше семидесяти названий чужеземных стран, городов, поселений, гор, рек, которые были на слуху в то время и в большинстве своем сохранились по сей день, находим мы в «Сказании». Все это свидетельствует о том, что монголы XIII века обладали обширными познаниями в мировой географии и этнографии и использовали эти знания при изучении врага, выборе союзника, в боевых походах. И все же большинство из почти двухсот географических названий, упоминающихся в «Сказании», связано с территорией собственно Монголии, а на ней — с бассейном трехречья (реки Онон, Керулен и Тола). Многократное упоминание в «Сказании» реки Онон (32 раза) и горы Бурхан халдун (28 раз) подтверждает то, что именно эти места были колыбелью монгольской нации.
В «Сокровенном сказании монголов» мастерски переплетены историческая правда и художественный вымысел. Скрупулезно описываются в нем подлинные исторические события, что и делает этот памятник своеобразным критерием истины в отношении всех более поздних летописей.
Отдельные события, личные отношения героев, их поступки и высказывания описаны красочно и живо, с использованием многочисленных народных пословиц и поговорок, богатой палитры изобразительных средств литературного языка, великого разнообразия тем и форм лирической поэзии (песни, восхваления, посольские слова, клятвы, молитвы, покаяния), обширного мифологического материала.
«Сокровенное сказание монголов» — подлинная энциклопедия этнографии, традиций и обычаев наших предков. Традиции побратимства и сватовства, праздничных пиршеств и поминания усопших подробно и красочно описываются творцом этого памятника. Именно поэтому в жанровом отношении «Сокровенное сказание монголов» можно отнести к историческому эпосу, совершенному по своему сюжету, композиции и стилю. Сочетание прозы, поэзии и ритмической прозы роднит этот памятник с древневосточным эпосом.
Легенды о прародителях монголов Бортэ чоно и Хоо марал, о циклопе Дува сохоре, матушке Алан гоо, поучавшей своих пятерых сыновей, эпизоды о поклонении монголов Вечному Небу и Матери-Земле, об их вере в провидение и гадания шаманов, в сны и предчувствия, — все это является художественным стержнем эпоса, на который нанизываются исторические события.
Таким образом, «Сокровенное сказание монголов» представляется нам своеобразным синтезом исторического и художественно-мифологического мышления. Хотя «родопись», о которой шла речь выше, — всего лишь лаконичное перечисление имен и географических названий, вслед за летописцем обратим внимание читателей на следующие моменты.
Во-первых, мы узнаем, что прародитель Чингисхана — Бортэ чоно был рожден «по благоволению Неба». Эта же мысль главенствует в мифологии и шаманизме древних монголов, которые почитали Вечное Синее Небо как верховное божество, дарующее жизнь и душу, управляющее миром и руководящее делами человека, иногда посылающее на землю своего избранника, которому суждено быть вершителем великих дел. Отметим, что эта «небесная избранность» рода Чингисхана и его самого проходит лейтмотивом в течение всей жизни нашего героя. Таким образом, изложение легендарной родословной Чингисхана, предваряющей его собственную биографию во второй части «Сказания», не только дань уважения к достославным предкам, но и художественный прием, использованный монгольскими летописцами для возвеличивания и прославления «золотого рода» Чингисхана.
Во-вторых, имена самих прародителей Чингисхана — Бортэ чоно и его супруги Хоо марал, в переводе с монгольского означающие Серый Волк и Каурая Лань, свидетельствуют о тотемизме древних монголов. Именно поэтому родоначальники монголов были названы именами их тотемных кумиров — Волка и Лани. Несерьезно было бы полагать, что предки монголов действительно были волком и ланью.
Древние источники не только однозначно свидетельствуют о том, что Бортэ чоно и его жена — реальные исторические личности, но и сообщают, что Бортэ чоно был вождем рода хиад, который главенствовал среди многочисленных монгольских родов, откочевавших в VIII веке из легендарной местности Эргунэ-кун, где в свое время нашли прибежище остатки монголоязычных племен Империи Хунну. Эти племена, в то время носившие общее имя Дарлегин или Турлигин, под водительством Бортэ чоно, миновав озеро Хубсугул, пришли к священной горе Бурхан халдун, в места, ставшие колыбелью монгольской нации. Именно здесь, в бассейне рек Онон, Керулен и Тола, после того, как Бортэ чоно во главе подвластных ему родов подчинил себе здешнее население, зародилась страна монголов.
Глубокие мифологические корни «Сокровенного сказания монголов» просматриваются в образах и ключевых героев памятника — Дува сохора, имевшего «лишь один глаз посередь лба, которым он видел на три поприща вперед», и легендарной матушки Алан гоо, родившей «сына Неба» Бодончар мунхага, в роду которого — боржигин — суждено было появиться на свет Чингисхану.
Отметим, что образ циклопа, встречающийся в мировой мифологии, был также и в мифологии монгольской. Однако Дува сохор из «Сокровенного сказания монголов» не имеет ничего общего с диким, хищным чудовищем, которое нам знакомо по «Одиссее» Гомера или по монгольской легенде о циклопе Мэрзе. Дува сохор благодаря своей зоркости не только увидел прекрасную девицу Алан гоо и предложил сосватать ее брату Добун мэргэну, но провидчески рассмотрел в ней прародительницу будущего ро-до-племенного объединения нирун монголов[3]. Таким образом, единственный глаз Дува сохора — это не простой глаз обычного человека, а «око пророка». Интересно, что в мифологии, религиозных и философских трактатах Востока око провидца, пророка изображается именно посреди лба.
Легенда о матушке Алан гоо является, пожалуй, одним из ключевых мест «Сокровенного сказания монголов» и повествует о времени (вторая половина X века), когда чуть было не прервался род, ведший свое начало от родившегося «по благоволению Неба» Бортэ чоно. Случилось, что после смерти Добун мэргэна его вдова Алан гоо родила трех сыновней. У братьев Бэлгунудэя и Бугунудея, родившихся у Алан гоо от Добун мэргэна, возникли подозрения, как их мать родила им троих братьев (в юрте, кроме слуги-раба, других мужчин не было) и чьи они сыновья? Узнав об этих подозрениях, матушка Алан гоо поведала старшим сыновьям историю рождения их братьев: «…К нам в юрту каждой ночью через верхнее орхо посланец Неба исходил, вокруг сияние исторгая. Он гладил чрево грешное мое, сияние его в меня входило. Когда ж луна должна сойтись и разминуться с солнцем, он, словно желтый пес, виляющий хвостом, поспешно уходил; хвост света яркого за ним струился. Уже ли нужно что-то молвить боле. Ведь ваши братья — Неба сыновья…»[4].
«Посланец Неба, излучающий сияние» (в дословном переводе «бело-желтый человек»), — это, по-видимому, Наран тэнгри (божество-создатель Солнце), особо почитавшийся в монгольской мифологии наряду с божеством-создателем Луной. Интересно, что монголы обычно сравнивают солнечные лучи с «длинным желтым человеком». Так, вместо того чтобы сказать «вешние дни наступили», «дни стали длиннее», говорят «пришел длинный желтый человек».
Обращает на себя внимание и следующая фраза Алан гоо: «Когда ж луна должна сойтись и разминуться с солнцем, он, словно желтый пес, виляющий хвостом, поспешно уходил…» (ССМ, 2001,17). Во-первых, упоминание луны и солнца снова наводит на мысль о мифологических божествах-создателях Солнце и Луне. И, во-вторых, поскольку у монголов табуировано слово «волк» и последний зовется «хангайской собакой», «степной собакой», а в некоторых местах «желтой собакой», можно предположить, что «желтый пес» в устах Алан гоо — это уважительное название прародителя монголов — Бортэ чоно. А это, естественно, дало основание Алан гоо говорить, что родившиеся уже после смерти мужа три сына — «Неба сыновья». К тому же, согласно верованиям древних монголов, Небо, верховное божество, иногда посылает на землю избранного, которому назначено быть вершителем великих дел; такой посланец входит в бытие сверхъестественным образом, примером чему и является предание о рождении трех сыновей Алан гоо. Все это помогло Алан гоо убедить сыновей и сородичей в своей непорочности, но главное, подтвердить право своих сыновей на главенствующее положение среди коренных монгольских родов и племен, которое, судя по древним источникам, начало было подвергаться сомнению. Тем более действия Алан гоо были своевременны, поскольку в процессе развития древнемонгольского сообщества наметились центробежные, сепаратистские тенденции.
Монгольские источники свидетельствуют о необыкновенной красоте и стати Алан гоо, ее житейской мудрости, вошедшей у монголов в легенду. Ее пророчеству было суждено сбыться. Простые и доходчивые слова ее наставления своим детям, дошедшие до нас благодаря «Сокровенному сказанию монголов», передаваясь из поколения в поколение, стали хрестоматийными, по своей сути выражают доктрину существования монгольской государственности.
Помимо этих, полулегендарных героев, в «Сокровенном сказании монголов» перед нами проходят около пятисот других персонажей, среди которых в первую очередь можно выделить две группы: «люди вольной воли» или «свободные граждане», представленные Тэмужином и его нукерами, и степная знать в лице вождя племени жадаран, побратима Тэмужина-Чингисхана с детства, Жамухи и его союзников.
Если рассматривать «Сказание» в аспекте явленных в нем персонажей, то перед нами история того, как «вольный человек», юный Тэмужин стал великим владыкой Чингисханом, повелителем не только соплеменников, а затем и всех монголоязычных народов, но и половины мира.
После смерти Есухэй-батора, отца Тэмужина, возглавлявшееся им родо-племенное объединение распалось, а его семье, брошенной соплеменниками на произвол судьбы, пришлось преодолеть тяжелые дни одиночества и сиротства, полуголодного существования, преследования со стороны соперников и ненавистников. Но именно эта борьба определила будущее Тэмужина, его великую судьбу. Не испытай он в детстве сиротской нужды и бедности, он, подобно найманскому хану Таяну и хэрэйдскому наследнику Сэнгуму, так и остался бы капризным, избалованным отпрыском степной знати, неспособным стойко встречать удары судьбы.
Обстоятельства вынудили его перейти в разряд «вольных людей», которые, уйдя от своих хозяев, свободно оседали там, где хотели. Главная наука, которой овладел он в годы тяжелых испытаний, — это наука познания людей, выбора соратников. С ранних лет на всю жизнь он усвоил, какую силу несет в себе единство и согласие и какой ущерб — раскол и предательство. На примере своей семьи Тэмужин уразумел, что значит «не пожалеть сродника во имя державы». Речь идет об убиении Тэмужином и его младшим братом Хасаром их сводного брата Бэгтэра вроде бы из-за того, что последний отбирал у них пойманную рыбу и птицу. Большинство ученых сходятся во мнении, что эта история показывает, как с раннего детства проявлялся жестокий нрав будущего завоевателя мира. И только русский ученый Л. Н. Гумилев, хочется думать, нашел вполне логическое объяснение непонятным поступкам героев[5]. По мнению Л. Н. Гумилева, Бэгтэр доносил врагам-тайчудам обо всем, что происходило в семье Тэмужина, и Тэмужин, использовав первый же повод, избавился от соглядатая. За это Тэмужин попал в еще большую немилость у тайчудов, которые долго охотились за ним и все же поймали и обременили шейной колодкой. Со своей стороны добавим: отсутствие каких-либо упоминаний о том, что мать Бэгтэра, вторая жена Есухэй-батора, — Сочигэл и его родной брат
Бэлгутэй затаили обиду или возненавидели Тэмужина и Хасара за убийство Бэгтэра, косвенно свидетельствует о признании ими факта его предательства. И в то же время их родная мать Огэлун в сердцах серьезно отчитывает своих детей за убийство сводного брата.
В пользу доводов русского ученого говорят характер и развитие образа Тэмужина: история неблаговидного поведения Бэгтэра, по-видимому, сформировала один из главных жизненных принципов Тэмужина-Чингисхана — быть беспощадным к людям, изменяющим своим хозяевам, но прощать, приближать и делать своими нукерами тех мужей, которые верой и правдой служили своим владыкам. Именно поэтому на протяжении всего повествования мы видим, как Чингисхан, выбирая себе сподвижников (нукеров), руководствовался не их родословной или родственными узами (они могли быть из другого рода-племени или даже в прошлом из вражеского лагеря), но их отвагой в бою, честностью и личной преданностью. Такова, к примеру, история приближения мужа Зургадая из войска тайчудов, который, когда был пленен, бесстрашно признался, что ранил Чингисхана в бою. Он был великодушно прощен владыкой, взят в нукеры и наречен новым именем — Зэв, что означает «наконечник стрелы».
Своего рода эталоном дружбы и верности стал первый из первых нукеров Тэмужина — Борчу, сын Наху баяна; не предполагая, естественно, что Тэмужин станет ханом всех монголов, а лишь видя его тогдашнее бедственное положение, Борчу, не колеблясь, приходит ему на помощь. Именно тогда Тэмужин в полной мере осознал, сколь важно окружить себя верными, могучими сподвижниками-нукерами. Такими, как Борчу, Зэлмэ, Борохул, Чулун, Зэв, которые были готовы, как «семижильные волы», верой и правдой служить своему владыке. Как явствует из «Сокровенного сказания монголов», именно благодаря верным сподвижникам Чингисхан одолел своего анду-побратима и соперника в борьбе за ханский престол — Жамуху. В этом заключается мудрая поучительная идея «Сокровенного сказания монголов». Действительно, еще не став великим полководцем, Чингисхан уже был дипломатом, прекрасно разбирался в людях, верно оценивал их возможности. Способностям каждого примкнувшего к нему нукера, как явствует из «Сокровенного сказания монголов», Чингисхан находил наилучшее применение. И на ханство выдвинули его не только военный талант и воинская доблесть, но и присущие ему здравомыслие, уравновешенность, дальновидность, ощущение собственной высокородности (по-современному — самоуважение). Монгольские летописцы в своем «Сказании» подробно рассказали нам о том, как, получив власть (титул «Чингис» вмещает в себя понятие полноты власти, истинности правления), Чингисхан тотчас приложил талант и силы к ее расширению и установлению твердого порядка в собственной ставке, войске и улусе в целом.
«Сокровенное сказание монголов» сохранило для потомков непреложные факты того, что Чингисхан являл своим братьям и детям, союзникам и врагам пример политической мудрости, умеренности, расчетливости. Чингисхан всегда очень по-своему толковал справедливость, щедрость, великодушие, которые умел совмещать с требованием полной покорности, безусловного подчинения всех и вся (как это было в отношении самых близких ему сородичей, вознамерившихся ему перечить) его ханской власти. Неотвратимостью возмездия за своеволие (так было в отношении вождей племени журхин) внушал уважение к себе и трепет окружающих. В то же время Чингисхан и в друзьях, и в недругах уважал верность клятве, союзническим обязательствам и договорам. И здесь кроется таинственная загадка монгольской истории того времени, которая еще не раз наведет на серьезные, глубокие раздумья внимательных читателей и дотошных исследователей этого литературного памятника: загадка взаимоотношений Тэмужина-Чингисхана и его побратима Жамухи…
Пути-дороги Тэмужина и Жамухи, ставших побратимами еще в детстве, снова сошлись в тяжелое для Тэмужина время: в плен к мэргэдам попала его жена — Бортэ ужин. История вызволения Бортэ ужин, а также последующие полтора года жизни «бок о бок в мире и согласии» вроде бы свидетельствовали об их братских отношениях. Однако, как говорится, все познается в сравнении. Соплеменникам, людям, подвластным Тэмужину и Жамухе, по-видимому, стала ясна разительная разница между побратимами: с одной стороны, чванливость, жесткий нрав, диктаторские замашки «золотопоясной» знати — у Жамухи, а с другой стороны, свободолюбие, дружелюбие, способность притягивать к себе людей, оценивать их за смелость и преданность, так характерные для «людей вольной воли», — у Тэмужина. Подобное «прозрение» привело к переходу бывших подданных Есухэй-батора, которые после его смерти прибились к Жамухе, а также соплеменников самого Жамухи в стан Тэмужина. И тогда Жамуха, уразумев, что именно Тэмужин становится главным препятствием на пути его возвышения над всеми монгольскими племенами, фактически предлагает побратиму впредь кочевать врозь.
Дальнейшие события показали, что этот разрыв, хотя и произошел достаточно мирно и спокойно, развел побратимов навсегда, стал поворотным этапом в их судьбах. Именно после этого разрыва поведение и поступки Жамухи становятся, по меньшей мере, странными, внутренне противоречивыми, трудно объяснимыми. Действительно, почему Жамуха, который отделился от анды-побратима Тэмужина, ибо вроде бы претендовал на престол хана всех монголов и даже всемирного владыки, вдруг выступает против своих потенциальных союзников, которые могли помочь ему в достижении его цели, более того, сообщает в самый критический момент своему побратиму численность и расположение войск его противников или повергает их «психологической обработкой» в страх и сомнения, что в конечном счете привело врагов Чингисхана к краху? Все это наводит на мысль о том, что Жамуха, возможно, и не помышлял серьезно бороться с Чингисханом за власть, но специально, удалившись от него и распознав замыслы и человеческие качества его врагов, приближал их к себе, дабы избавить анду-побратима от коварных временных союзников. Можно предположить, что ставшие в детстве побратимами Чингисхан и Жамуха уже позднее, предчувствуя, что одному из них суждено будет встать во главе борьбы за создание единого монгольского государства, «тайно поклялись» друг другу в том, что ради достижения этой цели каждый из них будет готов пожертвовать честью и даже жизнью. И, поклявшись в этом, они разошлись как «заклятые враги», тем не менее тайно всячески поддерживали друг друга…
Однако более правдоподобной нам представляется другая версия. Когда сила и влияние Жамухи росли, он не мог себе представить, что однажды его побратим — всеми отвергнутый и попранный Тэмужин — воспрянет силой и духом и станет его главным соперником в борьбе за общемонгольский ханский престол. И как только ему стали видны первые признаки этого возрождения, он поспешил отдалиться от Тэмужина, дабы достичь своей цели первым. Но со временем Жамухе становится ясно, что события развиваются в пользу его побратима, и замышлявшееся им дело объединения всех монгольских племен осуществляется отнюдь не по его сценарию. И тогда, желая, хоть и с опозданием, внести свой вклад в это великое дело, Жамуха начинает тайно помогать Чингисхану, формально оставаясь в стане его противников. Когда же чаша весов в борьбе за единоличную власть над всеми монголоязычными племенами окончательно склонились в сторону Чингисхана, а сам Жамуха был предан и сдан своими же нукерами бывшему побратиму, барская гордыня, нежелание еще большего позора не позволили Жамухе вымаливать у Чингисхана жизнь за оказанную анде-побратиму помощь, которую последний признавал; Жамуха предпочел почетную смерть, нежели до конца своих дней коптить небо в тени славы Чингисхана. Как бы то ни было на самом деле, Жамуха остается самым удивительным и трагическим героем «Сокровенного сказания монголов», а его судьба — одной из многих неразгаданных тайн этого памятника.
Сказав лишь об одной из загадок этого памятника, хотелось бы еще раз подчеркнуть и то, что не вызывает никаких сомнений: центральная идея «Сокровенного сказания монголов» заключается в том, что его автор, (или авторы) желал правдиво и художественно выразить стремление наших далеких предков покончить с раздорами и междоусобицами и прийти к единству и согласию всей монгольской нации, показать, как в жестоких противоречиях и кровавой борьбе из многочисленных, разрозненных монгольских племен и родов создавалась могущественная монгольская держава. Именно этому периоду жизни и деятельности Тэмужина-Чингисхана отведено в «Сокровенном сказании монголов» главное место. При этом заметим, что не всякое деяние Тэмужина-Чингисхана поддается объяснению с точки зрения современных понятий о благочестии, гуманности, этике. Действительно, как писал Проспер Мериме в своем предисловии к «Хронике царствования Карла IX», «поступки людей XVI века не следует судить с точки зрения понятий XIX века»[6]. И прославленный русский ученый, академик Б. Я. Владимирцов, говоря о необходимости взвешенной оценки деяний Чингисхана, указывал нам, людям XXI столетия, практически на то же самое: «…Чингисхан был сыном своего времени, сыном своего народа, поэтому его и надо рассматривать действующим в обстановке своего века и своей среды, а не переносить его в другие века и другие места земного шара»[7].
* * *
В течение шести столетий, прошедших с начала научного изучения «Сокровенного сказания монголов»[8], благодаря усилиям ученых, переводчиков Китая, России, Монголии, Англии, Америки, Австралии, Венгрии, Франции, Германии, Чехии, Польши, Турции, Болгарии, Японии и других стран, исследование этого классического памятника монгольской истории и литературы превратилось в самостоятельную дисциплину монголоведческой науки[9].
В истории изучения «Сокровенного сказания монголов» есть четыре наиболее трудных для решения, но, можно сказать, в основном все же разрешенных проблемы:
1) о годе создания памятника;
2) о названии и структуре памятника;
3) об авторах памятника;
4) о тексте оригинала памятника.
Все указанные выше проблемы (в особенности первые три) взаимосвязаны: от того, как решается одна, зависит решение другой.
Итак, проблема года создания памятника. Глава Российской духовной миссии в Пекине П. И. Кафаров (архимандрит Палладий)[10], открывший и познакомивший ученый мир за пределами Китая с этим памятником[11], а вслед за ним ученые Н. Мичиёо [12], Ш. Хаттори[13], Ш. Ивамура[14] (Япония), Э. Хениш[15] (Германия), Ц. Дамдинсурэн[16] (Монголия), С. Козин[17] (Россия), П. Поуха[18] (Чехия), Баяр[19] (Китай), почти не учитывая сведения колофона памятника и считая его единым произведением, утверждают, что год создания памятника — 1240-й (год Мыши). Для этих ученых особо важными были сведения из биографии Угэдэй-хана, о котором говорится в конце памятника, а также то, какой год Мыши приходится на конец его правления.
Другие ученые стремились найти в тексте памятника факты, отображающие события, имевшие место после 1240 года, и, приводя собственные доводы, называют другие даты создания памятника: Р. Груссе[20](Франция) — 1252 год; Г. Ледьярд[21] (США) — 1264 год; А. Уэйли[22] (США) и Г. Дорфер[23] (Германия) — 1276 год. Таким образом, год создания «Сокровенного сказания монголов» отодвигался на последующие (согласно двенадцатилетнему циклу) годы Мыши, и, как нам известно, японский ученый М. Мураками[24], исходя из некоторых сведений колофона, даже полагал, что годом составления памятника является 1324 год — год Синей мыши.
На первом этапе изучения текста памятника решение вопроса о годе его создания было значительно затруднено тем, что преобладала точка зрения, согласно которой он рассматривался как единое, цельное произведение. Однако, судя по структуре и стилю памятника, нет оснований полагать, что он был составлен единовременно, так сказать, на одном дыхании. И потому вопрос о годе создания памятника следует рассматривать вместе с его структурой, при этом внимательно изучив сведения, содержащиеся в колофоне. А в нем мы читаем следующее: «В месяц дождей года Мыши, когда сошлись все на Великий хуралдай и стали ставкой на Худо арале, что на Керулене, в долине между Долон болдогом и Шилхинцэгом, сказание свое мы завершили» (ССМ, 2001,242).
В этих нескольких строках памятника содержатся важные сведения о времени и месте создания, а также о состоявшемся тогда Великом хуралдае (сейме) и о местонахождении ханской ставки в то время. Достоверные источники по монгольской истории свидетельствуют о том, что в годы Мыши, приходящиеся на 1240, 1252, 1264, 1276 годы, события, о которых идет речь в колофоне, не имели место одновременно. А это, в свою очередь, опровергает приведенные выше мнения ученых относительно года создания памятника.
В то же время внимание некоторых ученых привлекло то, что в год Желтой мыши — 1228-й — все события, о которых упоминается в колофоне, совместились. И тогда появилась гипотеза о том, что «Сокровенное сказание монголов» не является целостным произведением. Эту крайне важную идею, выдвинутую китайским ученым Дин Цянем[25], впоследствии поддержали и развили Т. Кобаяши[26], С. Уэмура[27] (Япония), а также И. де Рахевильц[28] (Австралия), И. Иринчин[29] (Китай), Ш. Гаадамба[30] (Монголия).
Ценность этой точки зрения заключается в том, что она не только не противоречит сведениям колофона, но и основывается на скрупулезном изучении текста памятника. В частности, сочинение Лубсан Данзана «Алтан тобчи» (около 1655 года), которое было составлено автором, опираясь на уйгуро-монгольский оригинал «Сокровенного сказания монголов», содержит в себе сведения последнего только до 268-го параграфа включительно. Это означает, что основная часть памятника, посвященная Чингисхану, была завершена в 1228 году (именно в этом году ханская ставка перекочевала на Худо арал, что на реке Керулен, и там состоялся Великий хуралдай, о чем нам сообщается в колофоне памятника), а история правления Угэдэй-хана была дописана и добавлена в памятник позднее.
По нашему мнению, установление, таким образом, года создания имеет важное значение для комплексного решения указанных выше трех других проблем. Что же касается не подкрепленных историческими документами гипотез о других годах создания памятника (1240-й, 1252-й и т. д.), то они ведут к подтверждению целостности его содержания и закреплению авторства за каким-ли-бо одним человеком. Иначе говоря, авторы этих гипотез (каждый по-своему), прослеживая отраженный в памятнике ход событий, проводят под ним черту последним годом Мыши, который, по их мнению, завершал череду этих событий; кроме того, они «выдвигают» в авторы памятника кого-либо из просвещенных людей, живших в соответствующий период времени. Думается, однако, что, сосредоточиваясь лишь на одной «подсказке» («год Мыши»), которую дал потомкам автор (или авторы) памятника в его колофоне, и оставляя без внимания остальные три, эти ученые методологически не правы. В конце концов, следует либо учитывать все сведения колофона, либо вовсе не обращать на них внимания. Но последнее — непозволительная роскошь для исследователя.
Признание годом составления основной части «Сокровенного сказания монголов» 1228 год дает возможность положительного решения второй из четырех вышеуказанных проблем: о названии и структуре памятника.
Что касается названия, прежде всего следует установить, являются ли его китайское название «Юань-чао миши» и его дословный монгольский перевод — «Монголын нууц товчоо» действительными названиями памятника. Немаловажен и вопрос о том, кто, когда и в каком значении понимал слово «нууц» (тайный). Как указывалось выше, история Угэдэй-хана, начинающаяся с 269-го параграфа памятника, была написана и добавлена в него позднее (ССМ, 2001,230). Однако следует тщательно рассмотреть структуру и основной части памятника (ССМ, 2001, 15—230).
Поскольку первые слова, с которых начинается памятник («Прародители Чингисхана»), были отделены от последующего текста и вынесены вверх в виде заголовка, появилась гипотеза, по которой эти слова и являются первым действительным заглавием памятника. Однако подобное «выделение строки», встречающееся еще в «Чингисовом камне» (1219 г.) и других древнемонгольских письменных памятниках, может обозначать и выражение особого почитания великих предков. Но прежде чем продолжать разговор о заглавии памятника, отметим следующее: тщательный анализ памятника показывает, что он состоит из трех частей, стилистически заметно отличающихся друг от друга. Профессором И. Иринчином[31] выделены следующие три основных части памятника:
1-я часть — «Родословие Чингисхана» (параграфы 1—59);
2-я часть — «История» (История Чингисхана, или Золотая история) (параграфы 60 — 268);
3-я часть — «История» (История Угэдэй-хана) (268–282).
Если считать 1228 год годом завершения первых двух частей памятника, то следует признать, что позднее он был дополнен «Историей Угэдэй-хана». Все это соответствует существующей традиции составления биографий монгольских ханов — прижизненных и посмертных. Начало биографии Чингисхана также было положено при его жизни, а закончена она была на следующий год после его смерти, т. е. в 1228 году. И есть все основания считать заглавием параграфов 60—268-го памятника слова «История Чингисхана» или «Золотая история», как назвал историю «золотого рода» Чингисхана Лубсан Данзан. Что же касается первой части (параграфы 1—59) памятника, в которой была зафиксирована письменно ранее передаваемая изустно история предков Чингисхана, то слова «Прародители Чингисхана», начинающие повествование и выделенные в отдельную строку, могли являться и заглавием этой части памятника.
Таким образом, можно предположить, что китайские компиляторы — авторы «минского ксилографического издания» памятника, — создавая учебное пособие (словарь) для своих соотечественников, изучающих монгольский язык, объединили три произведения, непосредственно связанные между собой, и дали им единое заглавие «Юнь-чао ми-ши», соответствующее монгольскому «Монголын нууц товчоо» или русскому «Сокровенное сказание монголов». Думается, что не по воле самих монголов, но все тех же китайских компиляторов, в руки которых попали столь важные документы, доселе столь тщательно скрывавшиеся от них, «Сказание» превратилось в «тайное» (секретное, сокровенное).
Таким образом, при решении вопроса о времени создания памятника, о его названии и структуре становится ясным: существовавшая на начальном этапе исследования памятника гипотеза о том, что он с первой до последней строки был создан рукою одного автора, устарела. Ни Шигихутуг, ни Харгасун хорчи, ни Та-татунга не могли создать этого произведения в одиночку. Вернее всего предположить, что авторов было несколько. Похоже, ближе всех к истине китайский профессор И. Иринчин, писавший: «В исторических источниках нет никаких сведений о тех, кто написал «Сказание» по-монгольски. Исследователи хотя и выдвигают свои гипотезы по этому вопросу, однако не в силах представить доказывающие их исторические свидетельства» (Irincin, 1984,85). Действительно не перечесть всех просвещенных мужей, которые здравствовали в то время и могли быть авторами памятника, потому и существует много гипотез на этот счет. Но доказательств, раз и навсегда решающих эту проблему, пожалуй, не найти.
И все же для нас несомненно одно: в разные годы в своей отчине приближенные Чингисхана, самые просвещенные среди монголов того времени, блистательно соединившие в себе устную традицию и письменную культуру своего народа, создали по частям бессмертное творение «Сокровенное сказание монголов». Попытка же назвать конкретного автора представляется нам малопродуктивной в научном плане.
Четвертая проблема — текста оригинала памятника — непосредственно связана с вопросом о системах письма. В XIII веке монголы использовали четыре системы письма: «китайско-монгольское», «квадратное», «уйгурское», «уйгуро-монгольское» письмо (так называемый «худам монгол»). Существуют различные гипотезы составления оригинала «Сказания» «китайско-монгольским», «квадратным» либо «уйгуро-монгольским» письмом. Русский ученый-монголовед С. Козин в свое время сделал предположение, что оригинал памятника был написан «китайско-монгольским» письмом, представлявшим собой китайские иероглифы, адаптированные для изображения на письме звуков родной речи монголов; так, науке известен эдикт Чингисхана, написанный этим письмом в 1223 году[32]. Иначе говоря, китайские ученые эпохи династии Мин не протранскрибировали китайскими иероглифами первоначальный текст памятника, написанный «уйгуро-монгольским» письмом, а лишь скопировали оригинал, написанный «китайско-монгольским» письмом. Возможно, к этой гипотезе С. Козина привело то, что китайская транскрипция хорошо отражала фонетические особенности среднемонгольского языка.
Изучая это явление, японский ученый Ш. Хаттори неоднократно выдвигал гипотезу о том, что китайская транскрипция «Сокровенного сказания монголов» была сделана с оригинала, написанного «квадратным» письмом[33]. Несомненно, исследования японского ученого крайне важны для уточнения произношения звуков монгольского языка, записанных в то время китайской иероглифической транскрипцией и «квадратным» письмом, однако это отнюдь не является доказательством того, что «Сказание» первоначально было написано именно «квадратным» письмом. Достаточно одного аргумента, чтобы опровергнуть утверждение японского ученого: если мы считаем, что «Сокровенное сказание монголов» было написано в 1228 году (в равной мере это относится и к 1240, 1252, 1264 годам), то его оригинал не мог быть написан «квадратным» письмом, которое было создано учителем Хубилай-хана — Пагва-ламой в 1269 году. Другое дело считать, что иероглифическая транскрипция «Сказания» является важным свидетельством, проясняющим произношение звуков монгольского языка того времени; и в этом смысле она сумела отразить те же звуковые явления монгольского языка, которые были зафиксированы в памятниках «квадратного» письма.
Предложение о том, что оригинал «Сокровенного сказания монголов» был написан «уйгуро-монгольским» письмом, было и остается главным, подкрепляясь все новыми и новыми доказательствами. И после того, как в 1926 году монгольский ученый С. Жамьян нашел и ввел в научный оборот текст летописи Лубсан Данзана «Алтан тобчи» («Золотой изборник»), почти не осталось исследователей, сомневающихся в этом. Дело в том, что в летописи Лубсан Данзана «Алтан тобчи» скопированы 234 параграфа «Сокровенного сказания монголов». Это значит, Лубсан Данзан в качестве главного источника использовал оригинальный текст «Сокровенного сказания монголов», написанный «уйгуро-монгольским» (так называемым «худам монгол») письмом.
Решающийся таким образом вопрос об оригинале «Сказания», написанном «уйгуро-монгольским» письмом, порождает целый ряд других вопросов: кто последним держал в руках оригинал, когда, где и при каких обстоятельствах оригинал «Сказания» был утрачен?
Судя по первой иероглифической транскрипции памятника («минское ксилографическое издание»), можно утверждать, что оригинал (или одна из его копий), написанный «уйгуро-монгольским» письмом, наверное, хранился среди прочих монгольских книг и документов в библиотеке монгольских ханов династии Юань вплоть до ее краха (1368 г.) и затем попал в хранилище минских правителей, которые в конце XIV века воспользовались им для подготовки вышеназванного издания, после чего его следы затерялись, и, по-видимому, навсегда.
В этой связи особую важность в работе над его восстановлением имеет вопрос об оригиналах и копиях иероглифических транскрипций памятника и об их перетранскрибировании латиницей и кириллицей.
Прототипом всех последующих копий и изданий иероглифической транскрипции «Сокровенного сказания монголов», как было сказано выше, является «минское ксилографическое издание», которое в полном объеме до нас не дошло. Однако оно (иероглифическая транскрипция, подстрочник и перевод) было воспроизведено с разбивкой на 15 книг (цзюаней) в собрании произведений истории, литературы, философии, науки и искусства — «Юн-лэ дадянь» (1403–1408), составленного в эпоху минского императора Юн-лэ (1403–1425). В дальнейшем копии текста «Сокровенного сказания монголов» из «Юн-лэ дадянь» (сам текст «Сказания» из этого собрания утрачен) получили в Китае наиболее широкое распространение. Среди наиболее авторитетных иероглифических транскрипций «Сокровенного сказания монголов» назовем следующие:
1. Копия текста «Сказания», сделанная прославленным китайским ученым, филологом, историком Цянь Дасинем (1728–1804); в основу положен текст из «Юн-лэ дадянь». Труд этот опубликован под названием «Сокровенное сказание империи Юань» в 15 книгах.
2. Список текста «Сокровенное сказание монголов», составленный Гу Гуанцы (1770–1839) на основе сопоставления вышеназванной копии Цянь Дасиня в 15 книгах и найденной им в библиотеке одного чиновника в прибрежном районе юго-восточного Китая копии «Сказания», восходящей к «минскому ксилографическому изданию». Последнее, а значит, и особую ценность для исследователей списка Гу Гуанци подтвердила неожиданная находка, сделанная в 1933 году в Пекине: 41 лист «минского ксилографического издания», которые полностью совпадали с соответствующими местами в списке Гу Гуанци.
3. Рукописная копия, сделанная в 1805 году на основе текста «Юн-лэ дадянь» и дополненная в результате сопоставления с неполным «минским ксилографическим изданием» китайским ученым Бао Тинбо (1728–1814). Эта копия в 1872 году была приобретена П. И. Кафаровым и передана через А. М. Позднеева в восточный отдел библиотеки Санкт-Петербургского университета. Факсимиле этой копии в 1962 году было опубликовано Б. И. Панкратовым.
4. Издание, осуществленное в 1841 году Чжан Му (1805–1849) и названное им «Публикация «Сокровенного сказания империи Юань». В данном издании были скопированы иероглифическая транскрипция и перевод из «Юн-лэ дадянь», сверенная со списком Гу Гуанци. Именно китайский перевод «Сказания», опубликованный Чжан Му, использовал П. И. Кафаров, делая свой перевод на русский язык. Эта работа увидела свет в 1866 году в IV томе Трудов Российской духовной миссии в Пекине под названием «Старинное монгольское сказание о Чингисхане».
5. Полный текст «Сокровенного сказания монголов» (иероглифическая транскрипция, подстрочник и китайский перевод), опубликованный в 1908 году китайским ученым Е Дэхуэем; данный труд был осуществлен на основе сопоставления копии списка Гу Гуанци в 12 книгах, хранившегося в библиотеке ученого Ван Тинши, с имевшимися в распоряжении Е. Дехуэя копиями текста памятника в 15 книгах. С момента его опубликования до наших дней полный текст памятника Е Дэхуэя остается главным источником для многих ученых-монголоведов в работе по полной реконструкции памятника.
В связи с иероглифическим транскрибированием текста «Сокровенного сказания монголов» следует отметить капитальный труд китайского профессора Чэнь Юаня «Об иероглифических транскрипциях «Сокровенного сказания монголов» (1934), в котором он исследовал принципы транскрипции монгольского оригинала китайскими иероглифами и сделал вывод о том, что иероглифические транскрипторы, использованные авторами «минского ксилографического издания» текста «Сказания», относятся не к эпохе Юаньской империи, а были созданы в эпоху минской династии в процессе транскрибирования текста «Сокровенного сказания монголов».
Как уже отмечалось выше, первую попытку перетранскрибировать китайскую транскрипцию памятника кириллицей осуществил П. И. Кафаров. В дальнейшем ученые, осуществлявшие в целях реконструкции монгольского оригинала перетранскри-бирование иероглифической транскрипции буквами латинского алфавита или кириллицы, придерживались двух различных принципов. Если немец Э. Хэниш (1935,1937,1962), русский С. А. Козин (1941 г.), японец К. Ширатори (1942), монгол Баяр (1981) в первую очередь учитывали произношение китайских транскрипционных знаков, то француз П. Пеллио (1949), венгр Л. Лигетти (1964, 1971), австралиец И. де Рахевильц (1972), японец Ш. Озава (1984–1989), монгол Т. Дашцэдэн (1985) стремились отразить фонетические законы и особенности среднемонгольского языка. Следует подчеркнуть, что, несмотря на значительный прогресс в деле полной реконструкции «Сокровенного сказания монголов», эта работа еще далека от завершения.
Помимо научных транскрипций текста «Сокровенного сказания монголов», существует большое количество переводов памятника на многие языки мира, переложения на многие монгольские диалекты, что также свидетельствует о явном прогрессе, достигнутом в реконструкции текста и его толковании.
Первым переводом по праву может считаться «минское ксилографическое издание», в котором, кроме иероглифической транскрипции разделенного на 282 параграфа уйгуро-монгольского текста, был подстрочный и краткий резюмированный перевод каждой части текста. И в дальнейшем в Китае велась кропотливая работа по изучению памятника, неоднократно осуществлялись переводы «Сокровенного сказания монголов» [34]. Так, в 1748 году Вань Гуантай (1717–1755) сделал краткий перевод «Сказания»; в 1896 году исследователь Ли Вэньтянь опубликовал комментарий к переводу, основываясь на издании Чжан Му; в 1951 году ученый Се Цзайшань опубликовал в китайском переводе версию, изданную Е Дэхуэем; комментированный перевод памятника, сделанный Яо Цунъу и Жагчид Сэцэном и впервые опубликованный в 1960–1961 гг., был переиздан в 1979 году на Тайване.
Перевод на русский язык «Сокровенного сказания монголов», осуществленный П. И. Кафаровым в конце прошлого века, явился важным событием для российского и европейского монголоведения того времени. Именно тогда, после этой публикации, ученые многих стран мира с интересом начали заниматься его изучением и переводом. Следует особо отметить и фундаментальный труд академика С. А. Козина (1941). Помимо первого полного перевода «Сказания» на русский язык, этот труд содержал обширный исследовательский материал (транскрипции текстов, словари). Свой вклад в изучение «Сокровенного сказания монголов» также внесли российские ученые А. М. Позднеев, В. Л. Котвич, Б. Я. Владимирцов, В. В. Бартольд, Н. Н. Поппе, Н. Ц. Мункуев, Б. И. Панкратов и многие другие[35].
Большую работу по изучению и переводу памятника проделали и ученые других стран [36]. Работу по переводу и комментированию «Сказания», осуществленную японским китаистом
Н. Мичиёо (1907), продолжили его соотечественники монголоведы Ш. Хаттори и Т. Кобаяши. «Сокровенное сказание монголов» было переведено на немецкий язык Э. Хэнишем (1941)[37], французский (первые шесть глав) — П. Пеллио (1949), и позднее полный перевод М.-Д. Эвен, Р. Поп (1994)[38], чешский — П. По-уха (1955)[39], венгерский — Л. Лигети (1962)[40], польский — С. Калужински (1979)[41], казахский — С. Магауя (1979)[42], английский — И. де Рахевильцом (1971–1985)[43] и Ф. В. Кливзом (1982)[44].
Что касается переложения памятника на современный монгольский язык, то они неоднократно осуществлялись как во Внутренней Монголии (КНР) — Бухэ-Хэшигом (1940), Хэшигбатом (1941), Алтан-Очиром (1941), Баяром (1981), Дугаржавом (1984), Мансаном (1985), Элдэнтэем и Ардажавом (1987), так и собственно в Монголии[45]. Первым в Монголии сделал попытку восстановления текста «Сокровенного сказания монголов» в 1917 году заместитель министра иностранных дел автономной Монголии баргинский гун Бавуугийн Цэнд (1875–1932), который переложил на старомонгольскую графику китайскую иероглифическую транскрипцию, изданную Е. Дэхуэем, и осуществил перевод «Сказания» на монгольский язык с китайского перевода.
Начиная с 40-х годов в Монголии началась подлинно научная работа по изучению, восстановлению текста памятника и его переводу на современный монгольский язык. В 1941–1942 годах академик Ц. Дамдинсурэн публикует семь глав, а в 1947 году полный перевод «Сказания» на уйгуро-монгольской графике. В 1957, 1976 и 1990 годах этот перевод переиздается в новой графике (кириллица). Этот труд Ц. Дамдинсурэна имеет непреходящее значение, выполнен на высоком научном уровне, свидетельствует о большом литературном таланте переводчика.
Большой вклад в изучение «Сокровенного сказания монголов» как литературного памятника внес Ш. Гаадамба[46]. Его текстологические исследования увенчались изданием восстановленного текста памятника в его старомонгольской графике (1990) с толкованием около 700 слов и словосочетаний, которые поняты и восстановлены автором иначе, чем это было в иероглифических транскрипциях и китайских переводах, которые им критически сопоставлялись.
Также в результате тщательного сопоставления и критического анализа всех известных в мировом монголоведении транскрипций «Сокровенного сказания монголов» монгольский ученый Т. Дашцэдэн[47] опубликовал первую в Монголии научную транскрипцию этого литературного памятника (1985), которая является попыткой фонетической реконструкции среднемонгольского языка оригинала, на котором он был написан.
Монгольский ученый Д. Цэрэнсодном[48] начал изучение «Сокровенного сказания монголов» с рассмотрения мифологических представлений монголов, отраженных в «Сказании», его художественных достоинств, этимологии различных слов и выражений. Своеобразным обобщающим итогом его многолетней работы стал научный перевод этого литературного памятника (1990) с толкованием более 700 устаревших слов и словосочетаний.
В заключение отметим, что отличительной особенностью перевода, осуществленного монголоведом А. В. Мелёхиным и поэтом-переводчиком Г. Б. Ярославцевым, является то, что это первая попытка полного художественного перевода на русский язык «Сокровенного сказания монголов». Хочу выразить надежду, что российские читатели с интересом познакомятся с художественным переводом «Сокровенного сказания монголов», являющегося воплощением национального духа монгольского народа.
С. Дулам,
заслуженный деятель науки Монголии,
доктор филологических наук, профессор
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Рашид ад-Дин. Сборник летописей, М.: Ладомир, 2001. Т. 1, кн. 2. С. 13 [Рашид ад-дин 2001].
2. По мнению монгольского ученого Х. Пэрлээ, прародитель Чингисхана, Бортэ чоно, родился в 758 году.
3…нирун монголов. — Рашид ад-Дин так классифицирует монгольские племена: «…племена монголов состоят из двух отделов: монгол-дарлегины и монгол-нируны. Под монголами-дарлегин имеются в виду монголы вообще, а под монголами-нирун — те, которые происходят из непорочных чресел, т. е. из рода и чресел Алан гоо…
Те племена, которые принадлежат к роду Алан гоо и ее сыновей, делятся на три части в следующем подразделении.
Первая — те, которые происходят из рода Алан гоо до шестого ее поколения, в котором был Хабул-хан. Всех этих людей из [числа] сыновей, племянников и их роды (уруг) независимо называют нирун. Точно так же нирунами называют братьев Хабул-хана и их род.
Вторая — те, которых хотя они нируны, но называют хиад. Они суть колено, которое ведет свой род от шестого поколения Алан гоо, от рода Хабул-хана.
Третья — те, которых, хотя они происходят из племени нирун-хиад и чистого рода Алан гоо и появились на свет от прямого ее потомка в шестом (колене), Хабул-хана, называют хиад-боржигин. Их происхождение таково: они зародились от внука Хабул-хана, Есухэй-батора, отца Чингисхана» (Рашид ад-Дин. 2001. С. 152–153).
4. Сокровенное сказание монголов / Пер. А. В. Мелёхина и Г. Б. Ярославцева; вступительная статья С. Дулама. М.: Сталкер, 2001. — 256 с. С. 17. [ССМ 2001].
5. Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь. М.: ACT, 2000. С. 441. [Гумилев 2000].
6. Мериме Проспер. Хроника царствования Карла IX. М.: «ИД «Комсомольская правда», 2007. С. 5.
7. Владимирцов Б. Я. Чингисхан. В кн. Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2002. С. 205. (Владимирцов 2002).
8. Изучение этого памятника началось в Китае в эпоху правления династии Мин (1368–1643), когда, как следует из династийной хроники, император в 1382 году поручил государственной канцелярии подготовить и издать книгу под названием «Хуа-и и-юй» (1389) — своеобразное учебное пособие (словарь) для подготовки переводчиков и чиновников, направляющихся в Монголию. Именно тогда этот памятник (или отдельные его части) попал в руки китайских ученых Хо Юаньцзе и Маша и-хэ, которые затранскрибировали текст, написанный уйгуро-монгольским письмом, китайскими иероглифами; кроме того, рядом с каждым словом имелось его толкование, а каждый параграф заканчивался кратким переводом на китайский язык. Таким образом, к этому труду, известному в науке как «минское ксилографическое издание», так или иначе восходят все последующие рукописные и печатные копии, о которых будет сказано ниже.
9. Литература о «Сокровенном сказании монголов» достаточно обширна. В книге «Монголын нууц товчооны ном зуй, судлалын тойм» (на монг. яз. Улаанбаатар, 1990) перечислены основные работы, посвященные этому памятнику.
10. Кафаров П. И. Старинное монгольское сказание о Чингисхане или «Анекдотические сказания о Чингисхане». — ТЧРДМ, IV, 1866 (Кафаров 1866).
11. В 1866 году П. И. Кафаров, использовав китайский перевод этого памятника (1848 г.), опубликовал перевод на русский язык китайского текста этого сочинения с предисловием и комментариями. В 1872 году П. И. Кафаров приобрел рукопись памятника, которая содержала китайскую транскрипцию монгольского текста с подстрочным и литературным переводами на китайский язык, перетранскрибировал его кириллицей, сделал перевод китайского подстрочника. Рукопись этой неизданной работы ученого через профессора А. М. Позднеева попала в библиотеку императорского Санкт-Петербургского университета, а ныне хранится в архиве востоковедов ЛО ИВ АН.
12. Naka Michiyo/Нака Мичиё. Chingis khan jitsuroku/Чингис хаан жицуроку. А-5, 677, Дайнихон тошё, 1907.
13. Hattori Shirou/Xammopu Широ. Gencho hishi ni tsuite Seigohyou/ Гэнчёо хиши ни цуйтэ сэйгохёо. Мооко, 1940.
14. Iwamura Shinobu/Ивамура Шинобу. Gencho hishi chingis khan jituroku/Гэнчёо хиши Чингис хаан жицуроку. В-40,203, Токио, Чюуо ко-роншя, 1963.
15. Haenisch Е. Grammatische Besonderheiten in der Sprache des Manghol-un Niuca Tobca’an. — SOF. XIV: 3. Pp. 3—24 [Haenisch 1950].
16. Damdinsurvng Ce. Mongyol-un niyuca tobciyan. Qayucin mongyol kelen-e6e odu-yin mongyol kele-ber or6iyuluysan. Ulayanbayatur, 1947 [Damdinsurung 1947].
17. Козин С А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. под названием Mongyol-un Niyuca Tobciyan — Юань Чао Би Ши — Монгольский обыденный изборник. Т., Введение в изучение памятника, перевод, тексты, глоссари. М-Л, 1941. 619 с. [Козин 1941].
18. Poucha P. Die Geheime Geschichte der Mongolen: Als Geschich-tsquellee und Literaturdenkmal: Ein Beitrag zu ihrer Erklarung. AOSu. IV, 1956. 248 s. [Poucha 1956].
19. Bayar. Erte edtige-yin «Mongyol-un niyuca tobciyan» [neyite yurban debter]. Mongyol tistig kiged olan ulus-un yaliy-iyar orciyuluysan. Kokeqota, 1981, 1467+233 niyur [Bayar 1981].
20. Grousset R. L' Empire des steppes: Attila, Gengis-Khan, Tamerlan. Paris: Payot, 1941. P. 230, 303 [Grousset 1985].
21. Ledyard G. The Mongol Campaigns in Korea and the Dating of the Secret History of the Mongols. CAJ. IX: 1, 1964. Pp. 1—22 [Ledyard 1964].
22 Waley A. Notes on the Yuan— ch’ao pi-shih. BSOAS. XXIII: 3, 1960. Pp. 523–529. [Waley 1960].
23. Doerfer G. Zur Datierung der Geheime Geschichte der Mongolen. ZDMG. CXIII: 1, 1963. Ss. 87-111. [Doerfer 1963].
24. Murakami Masatsugu / Мураками Масацугу. Mongoru chingis khan-monogatari / Монгору Чингис хаан\моногатари. Токио, Биданшя, Тоёобунко, 1976.
25. Дин Цянь. Проверка географических данных в «Сокровенном сказании монголов» (на китайском языке). Серия № 2 библиотеки области Жэзян, 1915; Он же. Об авторстве «Сокровенного сказания монголов» (на китайском языке). Серия № 2 библиотеки области Жэзян, 1915а.
26. Kobayashi Takashiwu/Кобаяаши Такагииро. Mokohishino-gengo ni tsute / Моокохишино гэнгони цуйтэ, 432, Нихон гакужюцу киокай, 1954.
27. Uemura Seiji/Уэмура Сэйжи. Gencho hishi shosetsu/Гэнчёо хиши шёосэцуДохогаку 10,108–119,1955.
28. Rachewiltz I. de The Secret History of the Mongols. Chs.I–XII, Additions and Corrections. PFEH 4, 5, 10, 13, 16, 18,21, 23, 26, 30, 31, 33 / Canberra, 1971, 1972, 1974, 1976,1977, 1978, 1980, 1981, 1982, 1984, 1985, 1986.
29. Irincin Ye. Mongyol-un niyuca tobciyan — uyiyurjin bicig-un sergugelte, filologi6i doktim tayiburi jici, nouray orusil — Obur mongyol-un yeke suryayuli-yin erdem sinjilgen-u sedktil. 1984. № 3. Niyur 74—108. № 4, 89-104 [Irincin 1984]
30. Гаадамба Ш. Над строкой «Сокровенного сказания». «Альманах библиофила». Книга Монголии. Вып. 24. М.: Книга, 1988. С. 153–159 [Гаадамба 1988].
31. Irincin Ye. Mongyol-un niyuca tobciyan — uyiyurjin bibig-un sergtigelte, filologici doktim tayiburi jici, nouray orusil — Obtir mongyol-un yeke suryayuli-yin erdem sinjilgen-ti sedktil, 1984. № 3. Niyur 83.
32. Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. под названием Mongyol-un Niyuca Tobciyan — Юань Чао Би Ши — Монгольский обыденный изборник. Т., Введение в изучение памятника, перевод, тексты, глоссари. М. — Л, 1941. С. 14, 17.
33. Hatton Sh. On the hP’ags-pa Intermediary of the Ytian-ch’ao pi- shih. GK. XXIII, 1952. Pp. 19–20 [Hattori 1952].
34. Булаг. Изучение «Сокровенного сказания» в Китае. В кн.: Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». Восточная литература; Наука, 1993. С. 87.
35. Яхонтова. История изучения «Юань-чао би-ши» в России и СССР. В кн.: Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». Восточная литература; Наука, 1993. С. 7. [Яхонтова 1993].
36. Таубе М. К реконструкции и переводам Mongyol-un Niu6a ТоЬба'ап на европейские языки. В кн.: Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». Восточная литература, Наука, 1993. С. 40. [Таубе 1993].
37. Haenisch Е. Die Geheime Geschichte der Mongolen: Aus einer mongolischen Niederschrift des Jahres 1240 von der Insel Kode’e im Keluren — Fluss erstmalig tibersetzt und erlautert / Das Mongolische Weltreich: Quellen und Forschungen I. Leipzig: Otto Harrassowitz, 1941, XXXII+210 s. [Haenisch 1941].
38. Histoire secrete des Mongols (Mongghol-un ni’uca tobciyan): Chronique mongole du XIH-e si£cle. Traduit du mongol, presente et annote par Marie-Dominique Even et Rodica Pop. Paris / Gallimard, 1994. 350 p.
39. Poucha P. Tajna Kronika Mongolu. Praha, 1955. 282 p. [Poucha 1955].
40. Ligeti L. A Mongolok Teitkos Tortenete. Mongolbol forditotta L. Ligeti, A verseket forditotta Kepes Geza. Budapest, 1962. 243 p.
41. Kaluzynski St. Tajna Historia Mongolow. Anonimova kronika mongolska z XIII w. Prz lozyl z mongolskiego, wstepem I komentarzami opatrzyx S. Kaluzynski. Warszawa, 1970. 203 p. [Kaluzynski 1970].
42. Магауя С. Монголдын купия шежиреси. 0лгий, 1979. 150 х. [Ма-гауя 1979]
43. Rachewiltz I. de The Secret History of the Mongols. Chs. I–XII, Additions and Corrections. PFEH 4, 5, 10, 13, 16, 18,21, 23, 26, 30, 31, 33 / Canberra, 1971, 1972, 1974, 1976, 1977, 1978,1980, 1981, 1982, 1984, 1985, 1986.
44. Cleaves F. W. The Secret History of the Mongols. For the First Time Done into English out of the Original Tongue, and Provided with an Exegetical Commentary by F. W. Cleaves, v.I (Translation). Cambridge, 1982. XV+277 p. [Cleaves 1982].
45. Цендина АД. Изучение «Сокровенного сказания» в МНР. В кн.: Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». Восточная литература; Наука, 1993. С. 54. [Цендина 1993].
46. Гаадамба Ш. Монголын нууц товчоо (Худам монгол бичгээр монгол бичиг, утга судлалын ууднээс Шанжмятавын Гаадамбын тесеелен нягталж сэргээсэн сийруулгэ, эх тайлбар). Улаанбаатар, 1990 [Гаадамба 1990].
47. Дагицэдэн Т. Монголын нууц товчоо. Галиглаж хервуулсэн Т. Даш-цэдэн / редактор Ц. Дамдинсурэн, Н. Ишжамц. CSM, XXI, I. Улаанбаатар, 1985 [Дашцэдэн 1985].
48. Цэрэнсодном Д. Монголын нууц товчоо (Эрдэм шинжилгээний орчуулга) / редактор Д. Темертогоо. Улаанбаатар, 2000. 386 т.х. [Цэрэнсодном 2000].
I
ПРАРОДИТЕЛИ ЧИНГИСХАНА
________________________________________________________________________
Легенда о Бортэ чоно, рожденном по благоволению Неба
Прародитель Чингисхана, рожденный по благоволению Неба*, — Бортэ чоно* и его жена Хоо марал — переправились через воды реки Тэнгэс, пошли и сели в окрестностях горы Бурхан халдун, что в верховьях реки Онон*. И родился у них сын, нареченный Батачи-ханом*. Батачи-хан родил Тамачу*; Тамача родил Хоричар мэргэна, что значит Хоричар — меткий стрелок; Хоричар мэргэн родил Ужим борохула*; Ужим борохул родил Сали хачагу; Сали хачагу родил Их нудэна*; Их нудэн родил Сэм сочу*; Сэм сочи родил Харчу*. Харчу родил Боржигидай мэргэна. У Боржи-гидай мэргэна была жена Монголжин гоо, что значит Монголжин прекрасная, и сын Торголжин баян, что значит богач Торголжин. У Торголжин баяна была жена Борогчин гоо, молодой слуга Бо-ролдай суялби и два любимых сивых скакуна*. Торголжин баян родил двух сыновей — Дува сохора, что значит Дува незрячий, и Добун мэргэна*.
У Дува сохора был лишь один глаз посередь лба, которым он видел на три поприща* вперед. Однажды Дува сохор вместе с братом меньшим, Добун мэргэном, взошли на гору Бурхан халдун. Дува сохор увидал оттуда, что по направлению к речушке Тунхэ-лиг горхи кочует группа людей. Обратившись к брату, Дува сохор сказал: «Средь тех кочующих к реке людей в кибитке на высоком передке сидит прекрасная девица. И коли незамужняя она, давай сосватаем ее тебе, брат Добун мэргэн».
И, сказав сии слова, послал он Добун мэргэна взглянуть на девушку. Показалась она Добун мэргэну: и лицом красна, и телом ладна, да рода знатного, да еще не сватана. А зовут — Алан гоо.
Отец Алан гоо — хорь тумэдский ноён* Хорилардай мэргэн, а мать — Баргужин гоо; родилась Алан гоо в уделе хорь тумэдов в местности, называемой Ариг ус. Ее мать Баргужин гоо — дочь Баргудай мэргэна, вождя племени Хул Баргужин тухумов, чьи земли лежат в дальней дали*. А люди, с которыми кочевала Алан гоо, стало быть, племя ее отца — Хорилардай мэргэна.
Хорилардай мэргэн отошел от пределов хорь тумэдских по причине раздоров, вспыхнувших меж близживущих родов, кои желали отвоевать друг у друга уделы, обильные зверем — соболем и белкой. Хорилардай мэргэн и люди его обособились, и прозвались они племенем Хорилар по имени ноёна своего. Прознав, что в окрестностях Бурхан халдуна зверя в изобилии, хорилары перекочевали в удел Шинчи баяна урианхайского*, который поставил на горе Бурхан халдун кумира для поклонения духам-хранителям той горы. Итак, сосватал Добун мэргэн прекрасную Алан гоо, дочь хорь тумэдского ноёна Хорилардай мэргэна, родившуюся в местности Ариг ус, и стала она женой его.
У Алан гоо и Добун мэргэна родились два сына — Бугунудэй и Бэлгунудэй. У Дува сохора, старшего брата Добун мэргэна, было четыре сына. После смерти Дува сохора его сыновья перестали почитать Добун мэргэна за своего родного дядю, поносили его и прекословили ему, а затем и вовсе отвратились от него и сели вместе с подвластными им людьми отдельно. И прозывалось с тех пор племя четырех братьев этих Дурвун*, а люди их — дурвудами.
По прошествии времени как-то раз Добун мэргэн взошел на сопку Тогоцог поохотиться; в лесу он наехал на одного урианхайца, убившего оленя-трехлетку и теперь поджаривавшего его ребрышки. Приступив к нему, Добун мэргэн сказал: «Истинно говорю тебе: спознаешь друга, когда с тобою он поделится добычей!»
Охотник-урианхаец отсек голову оленя и вместе с сердцем и легкими взял себе*, а остальное мясо отдал Добун мэргэну. Когда, нагрузив на коня тушу оленя, Добун мэргэн возвращался домой, по дороге он наехал на изможденного, оборванного человека, ведшего за руку отрока.
«Какого рода-племени ты будешь?» — спросил у него Добун мэргэн. На это бедняга отвечал: «Сам я из племени Малиг баягу-дай*. Я голоден и выбился из сил. Прошу, дай мяса мне для пропитанья. Тогда отдам тебе я в услуженье сына своего».
Добун мэргэн согласился и отдал голодному бедняге ляжку оленя, а сына его увел с собою. С тех пор отрок прислуживал ему.
Легенда об Алан гоо
По прошествии многих дней Добун мэргэн скончался. По смерти Добун мэргэна вдова его, Алан гоо, родила трех сыновей и дала им имена — Бугу хатаги, Бугуту салжи и Бодончар мунхаг*, что значит Бодончар-простофиля.
Родившиеся во дни здравия отца своего Бэлгунудэй и Бугуну-дэй втайне от матери Алан гоо говорили такие слова: «Мать наша, ни родичей отца, ни прочих мужей не имея, троих нам братьев родила. Но в доме нашем все же есть один чужой мужчина: слуга из племени Малиг баягудай. Должно быть, дети от него»*.
Прознав, что втайне от нее старшие сыновья ведут такие речи, Алан гоо однажды по весне сварила вяленое мясо, накормила им сыновей своих — Бэлгунудэя, Бугунудэя, Бугу хатаги, Бугуту салжи и Бодончар мунхага, посадила их в ряд пред собой И, дав каждому из них по стреле, сказала: «Преломите!» Что те легко и сделали. Когда же Алан гоо, связав пять стрел вместе, дала каждому из них со словами: «Преломи!» — никто из них не смог сломать связку.
Тогда она сказала: «Бэлгунудэй, Бугунудэй, сыны мои! У вас явились недоуменья, как это ваша мать троих вам братьев народила и чьими будут эти сыновья. В своих сомнениях сыновьих вы правы. Но вам неведомо одно лишь только. И истинно вам это говорю: к нам в юрту каждой ночью чрез орхо посланец Неба нисходил*, вокруг сиянье исторгая. Он гладил чрево грешное мое, сияние его в меня входило. Когда ж луна должна сойтись и разминуться с солнцем, он, словно желтый пес, виляющий хвостом, поспешно уходил; и яркий свет за ним струился. Ужели нужно что-то молвить боле. Ведь ваши братья — Неба сыновья.
Негоже вам, сыны мои,
Уподоблять их черновласой черни.
Когда владыками над всеми
Взойти им время подойдет,
Великий смысл рожденья сыновей моих
Откроется простолюдинам».
И заповедала им мать Алан гоо: «Из чрева родились не одного ли вы, пятеро сынов моих?! И коли разлучитесь вы друг с другом, любой из вас легко врагом повержен будет; точь-в-точь как та стрела, которую вы с легкостью такою преломили. Но коль родство и дружество меж вами укрепятся, вы уподобитесь той связке стрел, которые не так уже легко сломать; и вас, сыны мои, не просто будет одолеть злым силам».
Так они жили, доколе матери их, Алан гоо, не стало.
Легенда о Бодончаре
И когда матери их, Алан гоо, не стало, Бэлгунудэй, Бугунудэй, Бугу хатаги и Бугуту салжи разделили на четверых весь скот и еды припасы, Бодончар мунхагу же его долю не дали: «Не родня, — сказали, — он нам, потому как глуп и бестолков».
Бодончар мунхаг, от которого отреклись родные братья, решил не оставаться более в родных пределах. «Жизнь не красна, да и смерть не страшна», — подумал он про себя и, оседлав свою сивую клячу, отправился к реке Онон. Пришел он в местность, называемую Балжийн Арал*, выстроил себе шалаш и поселился в нем. Увидев однажды, как ястреб рвет пойманного тетерева, Бодончар мунхаг свил из волоса своей сивой клячи силок и изловил того ястреба. Пропитания вовсе не имея, Бодончар мунхаг подкрадывался к косулям, загнанным волками в овраги, и убивал их меткою стрелой; не гнушался он и падалью, обглоданной волками, а ястреба того все кормил да приручал. Так прошел год. Когда же наступила весна и прилетела всякая птица, он долго морил голодом своего ястреба; потом выпустил его на волю, и тот враз словил ему уток и гусей великое множество; и тогда
На каждой ветке
Подвешивал он битых птиц за лапки;
На каждом пне они лежали,
И портились
И запах издавали.
В то самое время, перевалив через лесистую сопку, к речушке Тунхэлиг горхи перекочевали люди неизвестного ему рода-племени. Каждый день Бодончар выпускал ястреба, дабы охотиться, и ходил к людям тем, дабы напиться кумыса. И лишь к ночи он возвращался в свой шалаш. Те люди выпрашивали у него ястре-ба-птицелова, но он не отдавал. Они не допытывались, кто он и откуда. И Бодончар тоже не пытал, что они за люди.
Немного спустя Бугу хатаги, старший брат Бодончара мунхага, сказал: «Отправился к реке Онон наш простофиля. Пойду и разыщу его».
Наехал он на тех людей, что кочевали по речушке Тунхэлиг горхи, и спросил, видали ли они такого-то на лошади такой-то. Те отвечали: «К нам наезжает каждый день один и тот же человек; отведает кумыса — и отъедет. Тот человек и сивая его кобыла, похоже, те, кого ты ищешь. Есть у него отличный ястреб-птицелов. Приют его ночной, однако, нам неведом. Одно мы знаем: когда северо-западные ветры вдруг задуют, тотчас на небе вьюгой снежной взовьются перья, пух гусей и уток, которых, видимо, без счета ему приносит верный ястреб. А это значит, его жилище недалече. Обыкновенно в это время он объявляется у нас. Ты подожди его, однако».
Вскоре показался всадник, скачущий вдоль речушки Тунхэлиг горхи. Когда он подъехал ближе, Бугу хатаги узнал в нем младшего брата Бодончара и увел его за собой вверх по реке Онон.
Скача за старшим братом, Бодончар сказал: «Послушай, брат! Любому телу голова нужна, как дэлу* — ворот!» Но Бугу хатаги значенья не придал его словам. Тогда брат Бодончар реченное им слово снова молвил. Но Бугу хатаги по-прежнему молчал. Когда же в третий раз он к брату с теми же словами подступил, брат старший Бугу хатаги воскликнул: «Почто талдычишь ты одно и то же, Бодончар?» И младший брат сказал ему в ответ: «Те люди, что сидят на берегу речушки Тунхэлиг горхи, ничьи: главой над ними не стоит никто. И меж собою все они равны. Я истинно вам говорю: добычей легкой станут эти люди, коль нападем всей братией на них. Пусть будут впредь лишь нам они подвластны».
Брат старший Бугу хатаги сказал: «Что ж, коли так, мы приберем к рукам людей ничейных. Но прежде с братьями нам сговориться надо».
Возвратившись, братья держали совет и решили покорить тех людей. Передовым дозорным был послан Бодончар. По пути Бодончару попалась беременная женщина.
«Какого рода-племени ты будешь?» — он спросил.
«Я из Жарчуд аданхан урианхайцев», — молвила она.
Покинув свой удел, пять братьев полонили люд ничейный, и скот, и скарб их к рукам прибрали, и превратили в подданных своих.
Предание о потомках Бодончара, родоначальника боржигонов
Беременная, что повстречалась на пути, вошла в дом Бодончара и родила сына, которого нарекли Жажирадаем, то есть сыном чужого племени. Род Жадаран начался с него. Жажирадай родил сына Тугудэя, Тугудэй — сына Бури булчира, Бури булчир — сына Хар хадана, Хар хадан — сына Жамуху. Все они принадлежали к роду Жадаран*.
Та женщина родила сына и от Бодончара. Нарекли ему имя Баридай, то есть сын пленницы. И начался с него род Барин. Баридай родил Чидухул буха. Чидухул бух взял в жены много женщин и имел тьму детей. И составили они род мэнэн Барин.
От Бэлгунудэя пошел род Бэлгунуд. От Бугунудэя — род Бугунуд. От Бугу хатаги — род Хатагин. От Бугуту салжи — род Салжуд. От Бодончара — род Боржигин*.
Первая жена Бодончара родила от него сына Хабичи по прозвищу толстоногий*. У матери Хабичи-батора была служанка. Бодончар сделал ее своей наложницей. И родила она от него сына, которому дали имя Жэгурэдэй. Пока Бодончар был жив, Жэгурэдэй участвовал средь прочих в родовых жертвоприношениях. После смерти Бодончара сына оного Жэгурэдэя обвинили в том, что мать прижила его от одного из мужей рода Аданхан урианхадай, и прогнали*. С Жэгурэдэя начался род Жэгурэйд.
Хабичи-батор родил сына Мэнэн тудуна. Мэнэн тудун родил семь сыновей, и нарекли им имена Хачи хулуг, Хачин, Хачигу, Хачула, Харалдай, Хачигун, Начин-батор.
У Хачи хулуга и жены его Номулун родился сын Хайду*.
Хачин родил сына Ноёгидая. Был он высокомерен, словно ноён, потому род, пошедший от него, прозывался Ноёхон.
Хачигу родил сына Баруладая. Был он телом огромен, прожорлив, потому и род его прозывался Барулас, что значит ненасытные.
Сыновья Хачулы также ненасытны были в еде, и прозвали их Большой Барула и Малый Барула, а их братьев — Умный Барула и Глупый Барула. И все они были из племени Барулас.
Сыновья Харалдая словно крупа перемешались, старшинства не зная меж собой. Потому и был прозван их род Будад, что значит крупины.
Хачигун родил сына Адархидая. Среди братьев он был первый спорщик и забияка, и род, пошедший от него, назывался Адархин, что значит раздорные.
Начин-батор родил сыновей Уругудая и Мангудая. И пошли от них роды Уругуд и Мангуд*. От первой жены Начин-батора родились сыновья Шижудай и Доголадай.
Хайду родил сыновей Бай шинхора, прозванного догшин, что значит грозный, Чарахай линху и Чаужин ортэгэя.
Бай шинхор догшин родил сына Тумбинай сэцэна, что значит Тумбинай мудрый*.
Чарахай линху родил сына Сэнгум билгэ, от которого пошел род Амбагайтан Тайчуд*. Чарахай линху взял себе в жены старшую невестку, и родился у них сын, нареченный Бэсудэем. И пошел от него новый род Бэсуд.
Чаужин ортэгэй родил шесть сыновей, от которых пошли роды Оронар, Хонхотадай, Арулад, Сонид, Хабтурхас, Гэнигэс.
Тумбинай сэцэн родил сыновей Хабул-хана* и Сэм Сэчулэ. Сэм Сэчулэ родил сына Бултэчу-батора.
Хабул-хан родил семерых сыновей. Старшего из них звали Охин бархаг, а остальных — Бартан-батор, Хутугту мунгур, Хутула-хан, Хулан, Хадан, Тудугэн отчигин.
Охин бархаг родил сына Хутугту журхи. Хутугту журхи родил сыновей Сача бэхи* и Тайчу. И пошел от них род Журхи.
Бартан-батор родил сыновей Мэнгэту хиана, Нэхун тайши*, Есухэй-батора*, Даридай отчигина.
Хутугту мунгур родил сына Бури буха. Того самого, что рассек плечо Бэлгудэю, брату Чингиса, на пиру в роще у реки Онон.
Хутула-хан родил троих сыновей — Жочи, Гирмау и Алтана.
Хулан родил сына Их чэрэна, слуги которого Бадай и Хишилиг во времена правления Чингиса стали дархадскими ноёнами*.
У Хадана и Тудугэна потомства не было.
И повелевал тогда улусом Хамаг Монгол* Хабул-хан. И хотя имел Хабул-хан семерых сыновей, он наказал возвести на престол после себя Амбагай-хана*, сына Сэнгум билгэ.
По реке Оршун, что течет между озерами Буйр и Хулун, сидели татарские племена* — айригуды и буйругуды. Амбагай-хан выдал за татарина свою дочь и отправился провожать ее в пределы татарские. И был схвачен там Амбагай-хан татарами и выдан ими Алтан-хану хятанскому*. И послал тогда Амбагай-хан гонца по имени Балахачи из племени Бэсудэй и заповедал: «Пойди ты к Хутуле, среднему сыну Хабул-хана, приди к Хадан тайши, среднему сыну из десяти сынов моих, и передай им: впредь пусть будет именем моим заказано улуса Хамаг Монгол всем владыкам самим сопровождать их дочерей. Татарами я схвачен здесь.
Так мстите ж за владыку своего,
Пока все ногти с пальцев не сорвете
И десять пальцев ваших
До конца не обессилят!»
Рассказ о том, как Есухэй-батор похитил Огэлун
Охотившийся в ту пору на реке Онон на птицу Есухэй-батор повстречался с Их чилэду из племени Мэргэд*, который, взяв в жены девушку из племени Олхунуд, возвращался теперь восвояси. Есухэй-батор заглянул в возок и увидал в нем несравненной красоты девушку. Он тут же поскакал домой, позвал с собой старшего брата Нэхун тайши и младшего брата Даридай отчигина, и они втроем бросились вдогонку за Их чилэду.
Завидев конную погоню, убоялся Их чилэду, стеганул своего каурого коня по ляжкам и поскакал прочь по склону горы. Трое преследователей, скача друг за дружкой, не отставали. Их чилэду обогнул сопку и возвратился к возку, в котором его ожидала жена. Огэлун ужин* воскликнула тогда: «Ты понял, что замыслили те трое?! Уж слишком подозрительны их лица. С тобой они расправиться хотят. Любимый, коли в здравии ты будешь, жену себе достойную отыщешь.
У нас в повозке каждой девушка сидит,
В возке любом невеста ожидает.
А коль у новой суженой твоей другое имя будет, прозвание Огэлун дай ей. Сейчас подумай о себе! Вдохни мой запах на прощанье и тотчас прочь скачи».
С этими словами Огэлун сняла свою нательную рубашку и подала ее Их чилэду. Когда он нагнулся с коня и взял ее, из-за холма показались трое преследователей. Их чилэду стеганул по ляжкам своего каурого коня и умчался прочь вверх по реке Онон.
Семь перевалов перевалили трое его преследователей, пока гнались за ним. Да так и не догнали, отступились, повернули назад к возку. И взяли они Огэлун и повезли. Есухэй-батор вел на поводу ее лошадь, старший брат его Нэхун тайши ехал впереди всех, а младший — Даридай отчигин следовал сбоку. И возопила тогда Огэлун ужин:
«За что, скажи, за что, мой Чилэду,
Такую бог нам шлет судьбу-беду!
Тебе — в степи широкой голодать,
Скитаться у ветров на поводу.
А мне где косы расплетать-сплетать?
Куда же без тебя я побреду?!»
И стенала она так, что
Река Онон вздыбилась волнами,
А бор лесной заколыхался, будто от ветра.
Даридай отчигин увещевал Огэлун:
«Кого ты ласкала, кого обнимала,
Тот ныне на той стороне перевала.
По ком убиваешься ты и рыдаешь,
Уже пересек рек и речек немало.
Стенай не стенай, он тебя не услышит,
Дорогу к нему ты бы не разыскала;
Ни тени его, ни следа не увидишь,
И лучше бы было, чтоб ты замолчала».
И привез Есухэй-батор Огэлун в дом свой и женою сделал своею. Вот и весь сказ о том, как Есухэй-батор взял себе в жены Огэлун ужин.
Тем временем Хамаг Монгол и тайчуды собрались на берегу реки Онон в местности, именуемой долиной Хорхонаг, и, сговорившись, поставили над собой ханом Хутулу*, ибо плененный Амбагай-хан заповедал передать слово свое двоим — Хадану и Хутуле.
В чести у монголов пиры да танцы. Потому, возведя Хутулу на ханский стол, они пировали и плясали под священным раскидистым деревом Хорхонагским* до тех пор,
Пока ребра не треснули,
Пока ноги не отвалились.
И как стал Хутула ханом, пошел он вместе с Хадан тайши в пределы татарские, чтобы отомстить им, как было завещано Ам-багай-ханом. И бились они с Хутун барахом и с Жали бухом татарскими все тринадцать раз, но так и не смогли
Отмщением отомстить,
Воздаянием воздать
За хана Амбагая своего.
И воротился Есухэй-батор восвояси*, захватив в полон татарских Тэмужин Угэ, Хори буха и других, а жена его, Огэлун ужин, тем временем разрешилась Чингисом* в местности, называемой Дэлун болдог*, что на Ононе.
И родился Чингис, сжимая в правой руке сгусток крови величиной с пальчик*. И нарекли ему имя Тэмужин*, ибо рожденье его совпало с пленением татарского Тэмужин Угэ.
II
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ЧИНГИСХАНА
________________________________________________________________________