Язык минойцев остается для нас загадкой. По всей вероятности, это был один из доэллинистических. языков, однако практически наверняка — не тот же язык, на котором говорили микенцы, обосновавшиеся на Крите после 1450 г. Дело в том, что ученые смогли расшифровать отдельные фрагменты микенской письменности, тогда как минойское письмо расшифровке не поддается. Надписи, оставленные на Крите микенцами, выполнены ранней формой греческого письма и сегодня считаются более или менее понятными. Между тем еще около 100 г. до н э. в глухих, изолированных районах Крита существовали небольшие общины, говорившие на особом языке, не имевшем ничего общего с языком переселенцев с материковой Греции и даже наречием большинства обитателей острова. Этот язык, по всей видимости, восходит к языку минойцев.

Если символы и знаки на Фестском диске действительно представляют собой письменность на каком-то языке, необходимо выяснить, к какому именно типу относится эта письменность, прежде чем пытаться переводить текст. Большинство ранних видов письменности представляет собой идиоматическое письмо, в котором каждый знак выражает определенное понятие или предмет. С помощью письменности этого типа можно записывать и достаточно сложную информацию, но ее крайне сложно прочесть, не обладая знанием о том, что конкретно означают каждый знак или символ. Лишь зная это, можно пытаться переводить текст. Например, пиктограмма, изображающая идущего человека, за которым следует знак, изображающий пшеничный колос, может означать, что человек отправляется на работу в поле, хотя пшеничный колос сам по себе вполне может обозначать и какое-то определенное место, например городок или селение. Таким образом, эта надпись может означать, что человек направляется, например, в Малию. С другой стороны, эти символы могут означать не просто человека, направляющегося куда-то, а нечто совсем иное. Число подобных вариантов прочтения практически бесконечно, и пока не будет найден артефакт, на котором будут написаны те же самые знаки, а рядом — параллельный текст на каком-нибудь известном языке, трудности расшифровки и прочтения будут практически непреодолимыми. Именно так обстояло дело со знаменитым Розеттским камнем, содержавшим информацию, изложенную параллельно тремя разными системами письменности. Эта находка явилась решающим шагом в переводе египетских иероглифов.

Символы минойского письма, напротив, могут представлять собой некий вариант фонетической системы, в которой знаки передают простые звуки, объединенные в группы — слова. Однако эти знаки все же не являются алфавитом в современном смысле этого понятия. Но если эти символы действительно передавали конкретные звуки, трудно объяснить, зачем создатели Фестского диска использовали так много различных знаков. Другая гипотеза заключается в том, что символы и знаки на диске представляли собой некую комбинацию идиоматических и фонетических компонентов. Многие специалисты сегодня полагают, что так оно и было на самом деле. Но даже если это и так, трудности расшифровки и перевода Фестского диска все равно поистине громадны. Возможно, мы никогда не узнаем, о чем гласит изложенная на нем информация — если информация эта действительно выражена в форме слов, образующих фразы.

За годы, прошедшие со дня находки Фестского диска, многие исследователи неутомимо и тщетно пытались решить задачу прочтения его знаков. Однако и по сей день ни одна из предлагавшихся интерпретаций не получила всеобщего признания. Сторонники гипотезы о том, что текст на диске написан на языке, чуждом Криту минойской эпохи, носители которого были выходцами из Северной Африки или с территории современной Турции, неоднократно предпринимали весьма заманчивые попытки прочтения Фестского диска. Однако тот бесспорный факт, что на самом Крите найдены многочисленные артефакты с пиктограммами, весьма напоминающими символы на Фестском диске, резко снижает вероятность того, что эти письмена или сам диск могли быть завезены на остров откуда-то извне. Большинство экспертов в наши дни выражают серьезные сомнения в обоснованности теории «импорта» и считают, что символы эти имеют местное происхождение и возникли на самом Крите в минойскую эпоху.

Если они правы, и теория импорта — не более чем выдумка, можно было бы ожидать, что в работе над прочтением помогут переводы с архаических языков. Но эти надежды потерпели полный крах.

В качестве наиболее вероятного текста на диске многие исследователи называли некий ритуальный гимн или молитву. Мотивы этой наиболее правдоподобной на сегодняшний день версии объясняются тем, что некоторые фразы на диске повторяются; особенно это касается стороны А. Объяснение, которое предлагают сторонники этой гипотезы, сводится к тому, что в этих повторяющихся фразах следует видеть имя некоего божества, которое якобы часто повторяется, как это характерно для молитв и гимнов практически во всех странах мира. Но, увы, это всего лишь предположение, поскольку истинное значение текста на диске по-прежнему остается неизвестным.

На мой взгляд, пришло время взглянуть на диск по-новому, с иной точки зрения, и сосредоточиться на решении загадки, которую так и не смогли разгадать лингвисты. Для ее разгадки на помощь должны прийти числа, которым здесь принадлежит решающая роль.

Первое, на что я обратил внимание, сравнивая символы на сторонах А и В диска, — это то, насколько различны обе стороны с точки зрения композиции. Большинство повторяющихся фраз сосредоточены на стороне А (в данном контексте под словом «фраза» понимается последовательность из нескольких пиктограмм, заключенных между двумя линиями). Интервалы между повторяющимися фразами выглядят достаточно странно, даже если допустить, что это — действительно ритуальный гимн. Итак, либо эти интервалы выбраны произвольно, либо они служат указанием, что между фразами на стороне А существует некая математическая взаимосвязь. Где бы ни повторялась фраза, следующее ее появление внутри спирали всегда имеет место через строго определенное число других «фраз», отделяющих ее от первого ее появления. Кроме того, число этих разделительных фраз всегда кратно 3. Так, например, самая первая фраза, фраза № 1, состоящая из пиктограмм, изображающих цветок, бритую голову мужчины и весло, повторяется затем в качестве фразы № 4, то есть отделена от первого своего появления ровно тремя фразами. Точно так же фраза № 3, представляющая собой целую коллекцию символических изображений, где есть и растения, и предмет, похожий на соты или какое-то сельскохозяйственное орудие, и голова воина, и щит, встречается в качестве фразы № 15, то есть отделена от первого своего появления 12 фразами — числом, кратным 3. Таким образом дублируются многие фразы, но есть на диске одна фраза, которая встречается на нем не дважды, а трижды. Впервые она появляется в качестве фразы № 10 и состоит из пиктограмм «рог», «голубь», «щит» и «голова воина». Вскоре она повторяется в позиции фразы № 13 (через три фразы), а затем еще раз, в позиции фразы № 16 (то есть через шесть фраз).

На стороне А диска существует немало примеров полного повторения одних и тех же фраз, и все они подчиняются одному и тому же математическому правилу. Каких- либо исключений из него просто нет. Крайне маловероятно, чтобы это было простой случайностью. Это наверняка сделано сознательно. А если это было сделано сознательно, то более чем вероятно, что подобная закономерность несет в себе некую информацию.

Сторона В Фестского диска существенно отличается от стороны и А и содержанием, и длиной «фраз», и типом использованных на ней пиктограмм, и характером повтора фраз. Короче, различий между сторонами диска слишком много, чтобы подробно перечислять их, но едва ли не самое важное из таких различий связано с числом символов, составляющих фразы, то есть другими словами, количеством знаков, находящихся между двумя отрезками радиальных линий, пересекающих спираль. На стороне А диска число знаков в пределах фразы колеблется от двух до пяти, тогда как на стороне В число таких знаков, заключенных в «скобки» между двумя радиальными линиями, никогда не бывает более пяти. Некоторые символы, регулярно появляющиеся на стороне А, встречаются на стороне В лишь однажды или дважды. Точно так же определенные символы, постоянно фигурирующие на стороне В, всего раз или два встречаются на стороне А. На стороне В число повторяющихся фраз значительно меньше, и в их повторениях не просматривается никакой математической закономерности. Однако на каждой из сторон диска имеет место четкая математическая взаимосвязь между числом символов и количеством разделительных линий. На стороне А находится в общей сложности 123 знака-пиктограммы и 31 разделительная линия. Что же касается стороны В, то на ней насчитывается 119 пиктограмм и 30 разделительных линий. И на той, и на другой стороне отношение числа знаков к числу линий одинаково — 3,96:1 (то есть почти по четыре знака в каждой «фразе»).

Насколько мне известно, ранее никто еще не высказывал предположения, что знаки Фестского диска, помимо — или даже вместо — лингвистического значения могут иметь и математический смысл. Это не значит, что я выступаю против самой идеи о том, что символы-пиктограммы, кроме математической информации, могут нести еще и языковое, лингвистическое содержание. Точнее говоря, я убежден, что они действительно несут такое содержание; все дело в том, что мы пока что не можем понять — какое именно. Мне кажется, что эти пиктограммы расположены с исключительным мастерством и действительно несут некую лингвистическую, то есть словесную, информацию, но при этом сгруппированы особым образом, что позволяет им функционировать в качестве маркеров и выполнять чисто математические функции. По всей видимости, минойцы могли создать этот многоуровневый текст для неких специфических нужд. Поскольку диск содержит определенную математическую информацию, минойцы, по всей видимости, предполагали использовать его в неких конкретных целях, возможно — в качестве «вычислительной машины».

Мысль о том, что Фестский диск мог служить чем-то вроде вычислительной машины или калькулятора, заключавшего в себе определенную лингвистическую информацию, далеко не столь фантастична, как это может показаться на первый взгляд. В конце концов, создать такой диск с использованием средств современного языка не так уж трудно. Более того, подобный текст мог иметь форму молитвы или ритуального песнопения и в то же время содержать в себе некую математическую базу, на которой и основан принцип действия «машины». Чтобы продемонстрировать, как могла работать подобная машина, я создал образец условного текста. Этот образец для удобства и простоты записан в виде линейного письма, а не по спирали, но его очень легко «закрутить» в спираль на диске, подобную той, по которой записаны пиктограммы на самом Фестском диске.

Так, надпись на стороне А такого гипотетического диска могла бы гласить:

Такая же надпись на стороне В могла бы звучать так:

Хочу подчеркнуть: я отнюдь не утверждаю, что эти примеры можно воспринимать как одну из возможных интерпретаций пиктограмм на Фестском диске. По сути, эти тексты представляют собой аналоги ритуальных гимнов в смысле их содержания и количества отрезков-«фраз» и разделительных линий, хотя мне не удалось передать повторяющиеся фразы — эту характерную черту текстов на Фестском диске. Что касается самого диска, то математическая информация, содержащаяся на нем, могла представлять интерес только для тех, кто мог ею воспользоваться. Все же прочие могли воспринять содержание, выраженное в словах. Песнопения эти могли быть прочитаны каждым, кто владел этой письменной грамотой и понимал язык, на котором написаны эти письмена. Что же касается большего, то есть всех аспектов информации, то они были уделом посвященных, воспринимавших математическую составляющую.

Использование символов вместо букв имеет определенное преимущество независимо от того, применялись ли в данном случае символы или идеограммы. Какой бы ни была композиция минойского письма, более чем вероятно, что каждый из символов, помимо своего лингвистического прочтения, имел и другой, зашифрованный уровень смысла. Так, например, пиктограмма, изображающая голову воина, столь часто встречающаяся на Фетском диске, могла обозначать бога неба, которого особо почитали минойцы, бога-супруга богини природы, занимавшей едва ли не центральное место в верованиях минойцев. В этом качестве данный символ мог использоваться в качестве фонемы, и, кроме того, сохранял свое первоначальное идеографическое содержание. Если это так, то символы могли восприниматься и в качестве пиктограммы, то есть рисунка, и в качестве слогов-фонем, образующих слова. По всей вероятности, посвященные в тонкости математической системы могли рассматривать эти символы как знаки, передающие числа, совершенно игнорируя их буквальное лингвистическое содержание. Если же символы действительно использовались в качестве цифр, то при их повторении могла возникнуть путаница.

В позднейшей древнегреческой традиции можно встретить сведения, служащие как бы ключом к разгадке прочтения этих символов. В своей знаменитой книге «Труды и дни» греческий поэт Гесиод предлагает юноше ряд советов относительно выбора наиболее благоприятного дня для того или иного дела. К тому времени, когда были написаны «Труды и дни» (а это было в VIII до н э.), в Греции уже установился календарь, месяцы которого состояли из 30 дней, хотя в «Трудах и днях» фигурируют ссылки на лунный календарь. Так, например, Гесиод говорит о каком-либо конкретном дне месяца, например — шестом, утверждая, что этот день благоприятен для кастрирования козлов, но неблагоприятен для рождения или выдачи девушек замуж. Многие из действий, которые, согласно «Трудам и дням», образующим некий распорядок бытия, следует совершать в строго определенные дни месяца, совпадают с хорошо известными представлениями о влиянии фаз луны. Так, например, в древности всегда считалось, что растения будут расти лучше, если посеять семена в новолуние. Это — так называемая симпатическая магия, предполагающая, что семя будет лучше расти и развиваться, когда на него взирает с неба сияющий лик Луны. Однако далеко не все советы, прелагаемые Гесиодом, имеют лунное происхождение и связаны с Луной, поскольку они привязаны к определенному числу того или иного месяца. Это означает, что Гесиод и его современники свято верили в нумерологию и считали, что числа сами по себе обладают определенной самодостаточной важностью и содержанием.

При столь неколебимой вере в роль чисел, которую, по-видимому, разделяли древние, вполне возможно, что минойцы также считали, что некоторые дни особенно благоприятны для тех или иных дел или мероприятий. Поэтому весьма вероятно, что символы на Фестском диске, будучи и простыми цифрами, и одновременно входя в состав текста священного песнопения, указывали благоприятные дни и называли их основные функции, божеств-покровителей дня или дела, которые следовало или, наоборот, не следовало совершать в тот или иной день.

Принимая эту версию, я попытаюсь найти ответ на определенные составляющие тайны великого «пазла» (картинки-загадки) Фестского диска, ответ на которые выходит далеко за рамки лингвистического содержания. Другими словами, меня гораздо больше интересует не то, что диск может поведать, а то, как он мог функционировать. Создается впечатление, что Фестский диск был предназначен для выполнения некой специфической функции . Короче, он выглядит чем-то гораздо большим, чем архаический календарь, каким его часто считают.