Книга: Свитки Мертвого моря
Назад: 9. Свитки
Дальше: 11. Ессеи

10 . Наука на службе веры

В соответствии с консенсусом международной группы, исторические свидетельства, нашедшие отражение во всех основных свитках Мертвого моря, относятся к эпохе Маккавеев – с середины II в. до н.э. по середину I в. до н.э. «Недостойного священника», который преследовал, гнал и, возможно, даже предал смерти «Праведного Учителя», обычно принято отождествлять с Ионафаном Маккавеем или, не исключено, его сыном Симоном, ибо они оба занимали в ту эпоху достаточно видное положение. Что же касается вторжения римской армии, то это якобы была высадка римлян в Палестине, имевшая место в 63 г. до н.э. под предводительством Помпея. Таким образом, исторический фон создания свитков преспокойно отодвигают в прошлое, на целый век назад, в дохристианскую эпоху, в которую всякие разговоры о их связи с учением и преданием Нового Завета становятся совершенно беспочвенными.
Однако, несмотря на то что некоторые из свитков Мертвого моря действительно относятся к дохристианской эпохе, было бы величайшей ошибкой (а для некоторых – сознательной попыткой затемнить ситуацию) полагать, что к той же эпохе относятся все свитки. Помпеи, вторгшийся со своими легионами в Палестину в 63 г. до н.э., как известно, был современником Цезаря. Рим по-прежнему оставался республиканским государством, став империей лишь в 27 г. до н.э. при сыне Цезаря, Октавиане, который принял императорский титул Августа. Если вторжение римлян, упоминаемое в свитках, действительно было высадкой войск Помпея, речь могла бы идти об армии республиканского Рима. Однако в Свитке Войны говорится о «царе» или «монархе» интервентов. А в Толковании на Аввакума об этом сказано еще более определенно: там говорится, что захватчики, одержав победу, приносили жертвы перед своими штандартами. Таким образом, совершенно ясно, что интересующее нас вторжение могло произойти только в период империи, то есть это было вторжение римлян, спровоцированное восстанием в Палестине в 66 г. н.э.
Профессор Годфри Драйвер из Оксфордского университета отыскал в свитках целый ряд текстуальных ссылок, позволяющих уточнить их датировку. В частности, сосредоточив внимание на изучении Толкования на Аввакума, Драйвер пришел к выводу, что интервентами, упоминаемыми в тексте, могли быть только «римские легионы, прибывшие во время восстания 66 г. н.э.» Однако его утверждение сразу же вызвало резкие нападки со стороны отца де Во, который упорно придерживался мнения, что «историческим фоном событий, упоминаемых в свитках, является война против Рима». И никакой новой версии де Во принять не мог. В то же время не мог он и опровергать столь неоспоримые свидетельства. Поэтому он не стал отвергать общие выводы и обрушился с нападками на главный тезис Драйвера: «Драйвер исходит из утверждения, будто свитки относятся к периоду после Рождества Христова и что эта идея основана на сомнительных аргументах орфографии, языка и лексики». Таким образом, утверждал де Во, «это дело профессора истории – решать, находит ли реальное подтверждение в текстах сшитая из лоскутков версия истории Драйвера?». В этой связи любопытно, что де Во, сам преподававший библейскую историю в Библейской школе, вдруг счел себя вынужденным (по крайней мере – в ответе профессору Драйверу) облачиться в рубище ложного смирения и не сознаться, что он сам является историком, предпочтя ретироваться и укрыться за бастионами археологии и палеографии. Действительно, археологические данные подтверждают хронологические выкладки, основанные на содержании самих свитков. Таким образом, внешние аспекты вступают в противоречие с внутренними – свидетельствами, которые консенсус попросту предал забвению. Временами это приводит к весьма серьезным faux pas.
Не надо забывать, что де Во присутствовал на первоначальных раскопках в Кумране в 1951 г. Его находки были вполне достаточными для того, чтобы развернуть здесь более крупномасштабные работы. Однако за этим последовала общая апатия, и широкомасштабные раскопки в Кумране не проводились вплоть до 1953 г. После этого раскопки там организовывались ежегодно вплоть до 1956 г., а в 1958 г. были начаты археологические раскопки в Эйн-Фешка, на расстоянии около мили к югу от Кумрана. Горя желанием оградить Кумранскую общину от каких бы то ни было контактов с ранним христианством, отец де Во поспешил опубликовать свои выводы о датировке кумранских находок. Но еще в 1954 г. иезуит, профессор Роберт Норт выделил не менее четырех случаев, когда де Во был вынужден отказаться от предложенной им же датировки. Норт также признал весьма странным тот факт, что люди из международной группы так и не удосужились поинтересоваться мнением кого-либо из специалистов, «независимых от влияния де Во». Но не в стиле де Во приглашать людей, мнения которых расходятся с его собственным и способны пролить весьма противоречивый свет на рассматриваемый материал. Точно также не горел он желанием и выяснить причины своих ошибок. И хотя де Во был скор на публикацию выводов и материалов, подтверждающих его версию, он явно медлил с обнародованием взглядов, которые на поверку оказывались ошибочными.
Весьма важным фактором для де Во был толстый слой пепла, покрывавший обширные пространства вокруг руин. Сложилось мнение, что этот слой пепла был вызван грандиозным пожаром, повлекшим за собой значительные разрушения. Действительно, пожар этот привел к тому, что Кумран на какое-то время был полностью или по меньшей мере частично покинут его обитателями. Изучение монет, найденных на месте пожарища, показало, что пожар этот случился примерно в начале правления Ирода Великого, занимавшего трон Иудейского царства с 37 г. до н.э. по 4 г. до н.э. Некоторые данные свидетельствуют о том, что возрождение Кумрана имело место в правление сына Ирода, Архелая, который правил (не в качестве царя, а на правах этнарха) с 4 г. до н.э. по 6 г. н.э.
Согласно гипотезе де Во, обитатели Кумранской общины в подавляющем большинстве своем состояли из кротких, миролюбивых и склонных к аскетизму «ессеев», находившихся с добрых отношениях с Иродом и со всеми прочими властями. Если это действительно было так, то пожар, разрушивший общину, явился не результатом злонамеренных действий человека, например, во время войны, а следствием несчастного случая или природной катастрофы. К счастью для де Во, в цистерне возле общины была обнаружена большая трещина. И хотя независимые исследователи не нашли свидетельств того, что эта трещина простирается дальше, де Во объявил, будто она тянется через все развалины, по всем руинам Кумранской общины. А если она и проходит через них, решили некоторые эксперты, она может быть вызвана только эрозией. Однако для де Во трещина как таковая является свидетельством многих землетрясений, которые происходили в этом регионе на протяжении долгих веков. И вместо того, чтобы попытаться выяснить истинную причину возникновения трещины, де Во сразу же ухватился за гипотезу возможного землетрясения. И оказалось, что такое землетрясение действительно имело место и было зафиксировано в хрониках. Так, Иосиф Флавий упоминает об одном землетрясении, которое произошло в начале правления Ирода Великого, ок. 31 г. до н.э. Таким образом, пишет де Во, это землетрясение и вызвало пожар, вынудивший обитателей общины покинуть ее. При этом преподобный отец никак не объясняет, почему восстановление общины не проводилось добрую четверть века, после чего она была возрождена очень быстрыми темпами.
Роберт Эйзенман указывает на весьма примечательный характер отсрочки с возрождением общины. Эта отсрочка в точности совпала с временем правления Ирода Великого. Восстановление поселения началось сразу же после кончины Ирода, и работы по большей части сводились к укреплению оборонительных башен, а также устройству крепостного вала. Таким образом, по каким-то причинам, которые де Во предпочитал игнорировать, никто из обитателей общины не дерзал приступать к ее восстановлению, пока Ирод оставался на престоле. Но чем же была вызвана подобная отсрочка, если община, как утверждал де Во, была вполне лояльной по отношению к Ироду, а ее разрушение явилось всего-навсего следствием землетрясения? Нам представляется куда более вероятным, что Кумранская община была разрушена намеренно, по приказу Ирода, и что до его смерти никакое возрождение ее поселения было абсолютно невозможным. Но с какой же стати было Ироду отдавать приказ о разрушении столь кроткой и миролюбивой общины, принципиально сторонившейся всякой политической деятельности?
Все эти вопросы де Во либо намеренно, либо по небрежению обходил молчанием. Однако его логика и аргументация, к которой он прибегал для отстаивания своей гипотезы, показалась слишком шаткой даже его ближайшему стороннику, отцу Милику. В 1957 г. Милик, размышляя о пожаре и землетрясении, писал, что:
«…археологические свидетельства этих двух событий, обнаруженные в Кумране, далеко не однозначны… толстые слои пепла, говорящие об очень сильном пожаре, скорее можно объяснить вполне сознательными попытками поджечь весь комплекс; поэтому пепел может свидетельствовать о следах целенаправленного разрушения Кумрана».
Сегодня невозможно с абсолютной достоверностью решить, был ли этот пожар вызван землетрясением или сознательными действиями человека. Ясно одно: свидетельств в пользу гипотезы де Во куда меньше, чем в поддержку версии Милика и Эйзенмана, чьи мнения в этом вопросе совпадают. Тем не менее многие сторонники консенсуса до сих пор отстаивают версию о землетрясении, и она с точностью метронома вновь и вновь всплывает в их трудах.
Зато в другом случае ошибочная трактовка отца де Во, или, говоря более мягко, стремление выдать желаемое за действительное, оказалась еще более явной. Дело в том, что в самом начале раскопок была найдена сильно окислившаяся монета, на которой де Во, по его словам, «как кажется», удалось опознать инсигнии 10-го римского легиона. Обратившись к труду Иосифа Флавия «Иудейская война» и процитировав выдержку из него, де Во заявил, что 10-й легион захватил Иерихон, расположенный в восьми милях от Кумрана, в июле 68 г. н.э. «Таким образом, никакой манускрипт из кумранских пещер, – утверждал де Во, пытаясь выстроить свой догматический постулат на базе весьма сомнительных данных, – не мог быть создан позднее июня 68 г.».
Впервые о находке этой монеты де Во сообщил в 1954 г. на страницах «Revue biblique». Спустя пять лет, в 1959 г., он повторил эту информацию на страницах того же журнала. Таким образом, «фактическое свидетельство» монеты и основанная на нем датировка автоматически вошли в устоявшийся корпус аргументов, которыми оперируют сторонники консенсуса. Так, например, Фрэнк Кросс мог написать, что монета, на которой отчеканены инсигнии 10-го легиона, представляет собой «мрачное и неоспоримое доказательство».
Однако де Во совершил две принципиальные ошибки. Прежде всего, он каким-то образом умудрился неверно прочесть Иосифа Флавия, приписав ему прямо противоположное тому, что имел в виду историк. Дело в том, что Иосиф никогда и нигде не утверждает, что 10-й легион в июне 68 г. н.э. занял Иерихон. Как доказал профессор Сесил Рот, из трех римских легионов, находившихся поблизости в Палестине, только 10-й легион как раз и не участвовал во взятии Иерихона. 10-й легион оставался на довольно значительном расстоянии к северу от него, прикрывая вход в долину Иордана. Во-вторых, монета, которую нашел и на которую ссылался де Во, не имела отношения ни к 10-му легиону, ни к какому бы то ни было другому. Несмотря на то что она была повреждена и сильно окислилась, монета эта, как оказалось при тщательном рассмотрении, была отчеканена в Ашкелоне (Аскалоне) в 72 или 73 г. н.э.
Подобную ошибку просто невозможно обойти молчанием. Де Во не оставалось ничего другого, как опубликовать формальное опровержение. И действительно, такое опровержение было помещено в подстрочном примечании в работе де Во «Археология и рукописи Мертвого моря», вышедшей в свет во Франции в 1961 г. Англоязычный перевод этой книги появился в 1973 г. «Это сообщение (об инсигниях 10-го легиона, якобы имевшихся на монете. – Прим. перев.) оказалось недостоверным, – лаконично замечает де Во, – поскольку такой монеты не существует».
Вообще во всем, что касается монет, де Во был склонен вести себя с бессовестной легкостью. Стоило ему обнаружить, что монеты не укладываются в его гипотезу, как он тут же поспешил отмахнуться от них. Так, например, ему попалась монета, уверенно датируемая периодом с 138 по 161 г. н.э. И он поспешил отделаться от нее, заявив, что ее мог просто обронить случайный прохожий. Но тогда вполне естественно предположить, что и наиболее ранняя монета, которой он пытался обосновать свою датировку хронологии Кумранской общины, также могла быть потеряна случайным путником. Однако де Во почему-то даже не рассматривал подобную возможность.
* * *
Среди археологических свидетельств, обнаруженных на раскопках в Кумране, особенно важными для членов международной группы и сторонников консенсуса были древние монеты. Действительно, именно на основе дат на монетах они пытались восстановить историю общины и посредством интерпретации этих нумизматических данных стремились выстроить ее хронологию. Однако до Эйзенмана никто из ученых не пытался поднять вопрос об ошибочности подобной трактовки. Рот и Драйвер, как мы знаем, попытались восстановить хронологию на основе внутренних аспектов, то есть содержания самих свитков. Де Во и члены международной группы стремились дискредитировать их точку зрения, опираясь на внешние аргументы, каковыми являются монеты. Однако на предвзятость подобной трактовки не обратили внимания. Лишь Эйзенман заявил, что правы именно Рот и Драйвер, апеллирующие к содержанию рукописей. Но чтобы доказать это, ему пришлось первым делом доказать ошибочность истолкования внешних свидетельств. Для начала он провел периодизацию монет, показав, что в их распределении наблюдались два пика активности чеканки.
В ходе раскопок в Кумране было обнаружено в общей сложности более 450 бронзовых монет. Они охватывают период свыше двух с половиной веков – со 135 г. до н.э. по 136 г. н.э. Ниже приводится перечень, в котором монеты расположены по периодам правления иудейских царей и правителей:
1 монета датируемая 135–104 гг. до н.э.
1 монета датируемая 104 г. до н.э.
143 монеты датируемые 103–76 гг. до н.э.
1 монета датируемая 76–67 гг. до н.э.
5 монет датируемые 67–40 гг. до н.э.
4 монеты датируемые 40–37 гг. до н.э.
10 монет датируемые 37–4 гг. до н.э.
16 монет датируемые 4 г. до н.э. – 6 г. н.э.
91 монета датируемая 6–41 гг. н.э. (период прокураторов)
78 монет датируемые 37–44 гг. н.э. (царствование Агриппы I)
2 римских монеты датируемые 54–68 гг. н.э.
83 монеты датируемые 67 г. н.э. (2-й год восстания)
5 монет датируемые 68 г. н.э. (3-й год восстания) Еще 6 монет периода восстания, слишком сильно окислившихся и не поддающихся датировке
13 римских монет датируемые 67–68 гг. н.э.
1 римская монета датируемая 69–79 гг. н.э.
2 римских монеты датируемые 72–73 гг. н.э. 4 монеты датируемые 72–81 гг. н.э.
1 римская монета датируемая 87 г. н.э.
3 римских монеты датируемые 98–117 гг. н.э.
6 монет датируемые 132–136 гг. н.э. (Восстание Симона бар Кохбы)
Таблица периодизации монет показывает два периода наиболее активной общественной жизни Кумранской общины: 103–76 гг. до н.э. и 6–67 гг. н.э. От первого периода до нас дошло 143 монеты, от второго – 254 монеты. Для сторонников консенсуса подобные цифры не так гладко укладываются в их теоретические построения, как им того хотелось бы. Согласно их прочтению свитков, «недостойный священник» – это, по всей вероятности, не кто иной, как первосвященник Ионафан, живший между 162 и 140 гг. до н.э., то есть за добрых полвека до первого периода высокой концентрации монет. Чтобы обосновать этот тезис, отцу де Во была необходима как можно более ранняя дата основания Кумранской общины. Таким образом, он был вынужден доказывать, что его тезис подтверждает одна-единствен-ная монета периода 135 – 104 гг. до н.э., тогда как здравый смысл показывает, что община возникла скорее в период между 103 и 7б гг. до н.э., от которого до нас дошло 143 монеты. А более ранняя монета, на которой де Во выстроил всю свою аргументацию, по всей вероятности, просто оставалась в обращении, будучи отчеканена в предшествующий период.
Особое внимание де Во придавал исчезновению из обращения монет иудейской чеканки после 68 г. н.э. и тому, что на этот же период приходится 19 римских монет, найденных в Кумране. Это, по его словам, свидетельствует о том, что Кумран был взят и разрушен в 68 г., а его развалины были оккупированы римскими войсками. На основании этих «фактов» он и стремится установить дату создания самих свитков: «По нашему мнению, ни один из манускриптов, принадлежавших общине, не может быть более поздним, чем возраст руин Кибрет-Кумран, а именно 68 г. н.э».
Сомнительность подобной аргументации самоочевидна. Во-первых, найдено немало монет иудейской чеканки, датируемых периодом восстания под предводительством Симона бар Кохбы – 132–136 гг. н.э. Во-вторых, эти монеты говорят лишь о том, что в окрестностях Кумрана по-прежнему проходили люди, которые и могли обронить их. Между тем они не говорят ровным счетом ничего о времени, когда в Кумране были спрятаны свитки, которые могли были быть уложены в тайники во время восстания бар Кохбы. И, наконец, вряд ли можно удивляться тому, что большинство монет, относящихся к эпохе после 68 г., – римской чеканки. Дело в том, что в годы после подавления восстания римские монеты были фактически единственной валютой в Иудее. А в таком случае их могли обронить не обязательно только римские воины.
Эйзенман настроен весьма скептически в отношении выводов, которые де Во сделал на основе археологических данных. Если они что-то и доказывают, говорит Эйзенман, то прямо противоположное тому, что утверждает де Во, ибо они доказывают, что самой поздней датой сокрытия свитков в Кумране следует считать не 68 г., а 136 г. н.э. Таким образом, с имеющимися археологическими свидетельствами может согласовываться любое время до этой даты. Равным образом, говорит Эйзенман, мнение консенсуса неверно и в том, что разрушение основного здания в Кумране означает полное опустошение всего комплекса. На самом деле есть ряд доказательств того, что были проведены как минимум несколько ремонтных работ и перестроек, включая «грубый канал», подававший воду в цистерну. Несколько неожиданно, исключительно на основании находки монет, де Во заявил, что этот канал – дело рук римского гарнизона, оккупировавшего территорию комплекса. Однако профессор Драйвер подчеркнул, что нарочитая грубость перестройки не означает, что это – дело рук римлян. Де Во полагал, что его теория, утверждавшая, будто Кумран был разрушен в 68 г. н.э., находится в полном соответствии с «les donnees d'histoiro» – «принятой версией истории», «попросту забыв», как писал профессор Драйвер, «что исторические хроники ничего не говорят о разрушении Кумрана в 68 г. н.э. римлянами». Короче, заключает Драйвер: «пресловутые „les donnees d'histoire“ – это не более чем историческая фикция».
Существует и другой корпус археологических свидетельств, которые диаметрально противоположны интерпретации консенсуса. Де Во постоянно и вполне оправданно избегает называть руины Кумрана «монастырем». Как он пояснил, он «никогда не употреблял это слово в отношении раскопок в Кумране именно потому, что оно обозначает понятие, которое археология сама по себе доказать не может». Тем не менее совершенно ясно, что де Во считал Кумранскую общину своего рода монастырем. Это нашло свое выражение в том, что он употреблял такие характерно монастырские термины, как скрипторий и трапезная, применительно к некоторым служебным помещениям. И если де Во еще имел некоторые сомнения относительно возможности считать Кумранскую общину «монастырем», другие сторонники консенсуса таких сомнений не испытывали. Например, в.своей книге о свитках Мертвого моря кардинал Даньелу прямо говорит о «кумранских монахах», договариваясь до того, что кумранское монашество может считаться прямым предшественником «христианского монашества».
Однако де Во, его коллеги и сторонники консенсуса предпочли обойти молчанием и не заметить откровенно военизированный, оборонительный характер некоторых построек, лежащих в руинах. Всякий, кто приедет в наши дни на экскурсию в Кумран, неизбежно будет удивлен при виде внушительной оборонительной башни со стенами толщиной в несколько футов и входом сразу на второй этаж. Менее заметно второе, находящееся напротив башни, сооружение, назначение которого не вполне понятно. По сути, это все, что осталось от основательно построенной кузницы, которая имела специальную трубу подвода воды для закалки орудий и оружия. Неудивительно, что такая кузница – явная помеха гипотезе членов международной группы и сторонников консенсуса, противоречащая образу миролюбивых, пацифистски настроенных «ессеев». Поэтому де Во изо всех сил попытался выкрутититься из неудобной ситуации:
«Это мастерская, где находилась печь, над которой находилась оштукатуренная зона со сливной трубой. Сооружение подобного рода предусматривало, что в нем могли проводиться работы, требующие не только сильного огня, но и обильной подачи воды. Дать более точное определение назначения этого сооружения я затрудняюсь».
Это все равно что не суметь определить назначение стреляных гильз из-под патронов и свинцовых конусообразных предметов, то бишь пуль, во множестве встречающихся вокруг полигона Коррал в Томбстоне, штат Аризона, США. Между тем профессор Кросс, неукоснительно следуя по стопам де Во, а потому будучи не в состоянии определить назначение этого объекта, туманно упоминает о «сооружении, напоминающем кузницу».
Установлено, что внутри развалин Кумрана найдено немало стрел; и хотя можно, конечно, говорить, что они были обронены атаковавшими римлянами, по мнению профессора Драйвера, «столь же вероятно, что они принадлежали самим обитателям общины». В целом военный характер руин настолько очевиден, что другой независимый ученый, профессор Гольб из Чикагского университета, пошел еще дальше, утверждая, что они представляют собой развалины исключительно военного объекта. По мнению Гольба, свитки отнюдь не были составлены или переписаны в Кумране; их доставили туда из Иерусалима специально для того, чтобы спрятать и уберечь от врагов. «В культурном слое, – подчеркивает профессор Гольб, – не найдено ни клочка папируса или пергамента… а также никаких следов письменных принадлежностей…»
Помимо древних монет и самих развалин, наиболее важным корпусом внешних свидетельств, использовавшихся международной группой для датировки свитков Мертвого моря, являются данные палеографической экспертизы. Палеография – это сравнительная научная дисциплина, изучающая древние рукописи. Основываясь на допущении о строго хронологической и линейной прогрессии в эволюции почерков, она оценивает суммарные изменения специфических форм и характера написания букв, что, как считается, позволяет определить время создания всей рукописи. Так, например, на чердаке случается обнаружить какую-нибудь старинную грамоту или другой подобный документ. И, основываясь не на его содержании, а исключительно на особенностях почерка, можно уверенно утверждать, что он относится именно к XVII, а не к XVIII в. И все же палеография в значительной мере носит характер любительского дилетантизма. Со строго научной точки зрения эта дисциплина, прямо скажем, весьма далека от исчерпывающей доказательности. Применительно же к кумранским рукописям она и вовсе становится не слишком достоверной, давая иной раз просто смехотворные результаты. Тем не менее в попытке развенчать выводы Рота и Драйвера, основанные на содержании самих рукописей, де Во объявил палеографию серьезным источником научных доказательств. Таким образом, следующие псевдоаргументы, с которыми пришлось иметь дело Эйзенману, – это так называемые палеографические свидетельства возраста кумранских рукописей.
По утверждению Фрэнка Кросса из международной группы, палеография – «это, пожалуй, наиболее точное и объективное средство определения возраста рукописи». Он предлагает следующее объяснение этого:
«Мы должны решить проблемы, связанные с исторической интерпретацией наших текстов, первым делом определив время их создания по археологическим данным, свидетельствам палеографии и другим объективным методам, прежде чем обращаться к куда более субъективным методам внутренней оценки, то есть анализа их содержания».
Кросс даже не пытается объяснить, почему и на каком основании внутреннюю оценку содержания следует считать более «субъективной». По сути, это утверждение со всей ясностью показывает, почему палеография представляется столь важной сторонникам консенсуса: дело в том, что ее можно использовать для противодействия датировке на основе внутренних свидетельств – свидетельств, которые обретают истинный смысл лишь в контексте реалий I в. н.э.
Наиболее заметное палеографическое исследование свитков Мертвого моря принадлежит перу профессора Соломона Бирнбаума из отделения востоковедения Лондонского университета. Выводы, к которым пришел Бирнбаум, вызвали неумеренный восторг со стороны профессора Кросса, который окрестил их «монументальной попыткой анализа всех периодов развития древнееврейской письменности». Пытаясь парировать критические выпады, выдвинутые против этой экзегетической работы Бирнбаума, Кросс напомнил своим читателям, что «она принадлежит перу профессионального палеографа, стремящегося отвергнуть наскоки неспециалистов». Но понятно, что подобная оборонительная активность вызвана вопросом о достоверности палеографических доказательств.
Метод Бирнбаума является по меньшей мере шатким, напоминая не столько современную научную методику, на роль которой он претендует, сколько некий вариант нумерологии. Так, например, он исходит из предположения – впрочем, и все остальные его элементы базируются на столь же бездоказательных предположениях – о том, что весь спектр документов, найденных в Кумране, относится к периоду с 300 г. до н.э. по 68 г. н.э. Он рассматривал текст Книги Царств, найденный в пещере 4 в Кумране. Методично проанализировав весь текст, Бирнбаум обнаружил пятьдесят шесть образцов одного каллиграфического почерка и одиннадцать – другого. «С темнотою, – как заметил Шиллер, – тщетно бьются сами боги». Исходя из соображений, перед которыми даже боги почувствовали бы себя смущенными, Бирнбаум предложил следующее уравнение: отношение 56 к 11 равно отношению 368: х (368 – это число лет в рассматриваемом периоде, ах – дата, когда, по его мнению, был создан рассматриваемый текст). Полученное значение х – вычисленное, кстати сказать, по всем правилам чистой математики – составляет 72. Это число следует вычесть из 300 – по мнению Бирнбаума, гипотетической точки отсчета. В итоге он получил 226 г. до н.э.; результат, который, триумфально объявил Бирнбаум, «представляет собой нечто вроде абсолютной даты» создания рукописи Книги Царств. Понятно, что сказать «нечто вроде абсолютной даты» – это все равно что сказать «относительно абсолютная дата». Однако даже помимо подобных стилистических несуразностей, метод Бирнбаума, по словам Эйзенмана, «является, разумеется, совершенно абсурдным». Тем не менее Бирнбаум решил применить свой метод для определения «абсолютной даты» создания всех текстов, обнаруженных в кумранских пещерах. И самое тревожное в данной ситуации заключается в том, что сторонники консенсуса по-прежнему рассматривают эти «абсолютные даты» как не подлежащие сомнению.
Профессор Филип Дэвис из Шеффилда пишет, что «большинство специалистов, давших себе труд ознакомиться с этим вопросом, соглашаются, что использование палеографии в исследовании кумранских рукописей носит ненаучный характер», добавляя, что «всякие попытки установить точную дату создания свитков попросту смехотворны». Эйзенман высказывается на сей счет более решительно, описывая старания Бирнбаума как «нечто такое, что в любой другой области было бы оценено как псевдонаучные и незрелые методы». В доказательство своего утверждения он приводит следующий пример.
Предположим, что двое писцов переписывают один и тот же текст в одно и то же время, но младший из писцов недавно прошел обучение в «школе каллиграфии» и овладел более современным почерком. Допустим, что более старший писец сознательно использовал стилизованный почерк, который освоил в молодости. Предположим, наконец, что оба писца, из уважения к освященному временем характеру своей деятельности, намеренно воспроизводя старинный стиль, сложившийся за несколько веков до них, совсем как при создании в наши дни некоторых специфических документов – дипломатических нот или дипломов о присуждении премий, – решили написать текст на медном свитке. Так какова же будет подлинная дата создания этой рукописи?
В своих палеографических предположениях Бирнбаум упустил из вида один крайне важный факт. Если документ создается исключительно ради передачи информации, он, по всей вероятности, должен отражать наиболее передовой технический уровень. Именно так обстоит дело с технологиями, применяющимися для печатания большинства газет (до недавнего времени пресса Великобритании служила исключением из этого правила). Что же касается свитков, то все говорит о том, что свитки Мертвого моря предназначались не просто для передачи информации. Все свидетельствует о том, что они выполняли ритуальные (или по крайней мере ритуальные) функции и переписывались с особой любовью и тщательностью, что также являлось элементом традиции. Таким образом, весьма вероятно, что писцы позднейшего времени сознательно копировали стиль своих предшественников. И действительно, на всем протяжении письменной истории человечества писцы всегда были настроены крайне консервативно. Так, например, иллюминированные манускрипты эпохи Средневековья неизменно стремились воспроизводить сакральный характер древних рукописей, а не новейшие достижения технического прогресса. Поэтому многие современные издания Библии воспроизводят «старомодную» печать. Действительно, трудно рассчитывать найти даже самые современные издания еврейской Торы, выполненные в стиле и манере слоганов на молодежных футболках.
Что касается каллиграфических особенностей свитков Мертвого моря, то Эйзенман пришел к выводу, что «они просто отражают многообразие различных рукописных стилей писцов, трудившихся примерно в одно и то же время, и вообще ничего не говорят о хронологии». Сесил Рот из Оксфордского университета высказался еще более определенно: «Говоря о древнеанглийских рукописях, надо признать, что, хотя существует масса датированных рукописных материалов, охватывающих практически весь период Средневековья, определить время создания конкретного документа на основе одних только данных палеографии с точностью до одного поколения невозможно». Он предостерегает, что в области палеографии возникло нечто вроде «нового догматизма» и что «без фиксированной даты, которая могла бы служить в качестве точки отсчета, мы не можем признать приемлемым историческим критерием точную датировку неизвестных до сих пор еврейских рукописей». Более того, Эйзенман, придя в отчаяние от самодовольства и закрытости международной группы, выразил свое отношение к этой ненаучной практике следующими словами:
«НЕОБХОДИМО СКАЗАТЬ РАЗ И НАВСЕГДА, ЧТО ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ ПАЛЕОГРАФИЧЕСКИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА В ДАННОЙ ДИСКУССИИ ЯВЛЯЮТСЯ СОВЕРШЕННО НЕПРИЕМЛЕМЫМИ».
Назад: 9. Свитки
Дальше: 11. Ессеи