48
Укол; в руке потекло тугое тепло. Рэй-Линн пошевелила пальцами и привалилась к стенке. Тепло поднялось к плечам, потом разлилось по всему телу до самых икр. Рэй-Линн провела языком по деснам. Тим развязал жгут из банданы, Рэй-Линн прикрыла веки и тихонько замычала. Через пару секунд она открыла глаза – возле раковины Тим снял иглу со шприца и, промыв перекисью, убрал в футляр. Хорошо, что он такой аккуратный чистюля, подумала Рэй-Линн. Раскинув ноги, она сидела на унитазе.
– Классно, Тимми. Спасибо тебе.
– Не за что. – Тим вымыл руки и спрятал коробку со шприцем.
– Здорово, что мы пересеклись. Вечер будет что надо.
– Кстати, я не шутил: сделай себе буфера и валяй в стриптиз.
– Да ну, ты просто так говоришь.
– Нет, я серьезно. Питайся получше, добавь мяска на ляжки и задницу. – Тим посмотрел на Рэй-Линн, раскорячившуюся в кабинке мужского туалета. – В хороших клубах не любят, когда девушки квелые.
– А чё, я квелая?
У Тима было по-детски округлое лицо. Светлые волосы на косой пробор. Весь такой как бы надменный и жалеет обо всем подряд.
– Ты вроде как маленько себя запустила, – сказал он.
Они вернулись в ресторанный зал. Рэй-Линн проскользнула в угловую кабинку и потерла лицо, на ощупь будто резиновое. Потрогала фингал под глазом – вчера Майкл врезал за то, что сбежала. Могло быть и хуже. Рэй-Линн стиснула свои маленькие груди и посмотрела на ложбинку между ними.
– Поможешь мне сделать сиськи, Тимми?
– Я?
– Оплатишь операцию, и они будут вроде как наполовину твои.
– В смысле, одну тебе, другую мне?
– Нет, типа сможешь их трогать когда захочешь.
Тим протянул руку:
– А сейчас можно?
– Попроси деньги у папаши. Он же у тебя адвокат или кто там.
Тим открыл меню на странице завтраков:
– Привет, батя. Дашь пару тонн одной девушке на буфера?
– Ага! – Рэй-Линн беззвучно рассмеялась, завалившись на сиденье. – Можно оладьи?
– Все что угодно.
Рэй-Линн села:
– А на день рожденья подают стейк.
– Это в другом ресторане.
Рэй-Линн хотела сказать ему, что он ей нравится, но никак не могла вспомнить: она только подумала об этом или уже сказала?
– Закинем оладушки и поедем к тебе? – спросила она.
– Смотря по обстоятельствам.
– По каким?
– Сколько ты запросишь?
– А сколько стоят сиськи?
– Пару штук.
– Вот моя цена.
– Может, сговоримся за сигаретку?
Рэй-Линн рассмеялась:
– Заметано.
Потеха.
Тим достал из бумажника пару долларовых купюр и пошел к табачному автомату в другом конце зала. Бумажник остался на сиденье.
Рэй-Линн сама не знала, как с бумажником Тима очутилась на улице и спряталась за мусорный контейнер. Вдруг вспомнилась та ночь, когда псих в пикапе чуть не задушил ее. Интересно, что она почувствовала бы, если б он ее убил? А может, она мертвая, только не знает об этом? Как в том кино. Стало маленько стремно. Скорчившись за баком,
Рэй-Линн открыла бумажник. Всего десятка и две бумажки по доллару Карточки. Права. На фото Тим жалкий толстяк. Якобы золотая кредитная карта, какие есть у всех, кроме нее. Рэй-Линн заглянула в другое отделение бумажника. Две карточки для кофейных автоматов. Одной уже оплачено девять чашек эспрессо. Значит, еще одна, и следующая – бесплатно. Видеопрокатная карточка и фотография девочки чуть старше, чем малыш Рэй-Линн. Она и не знала, что у Тима есть ребенок. Еще библиотечная карта. Почему-то именно из-за нее на душе стало скверно.
Рэй-Линн подкралась к ресторанному окну. Тим сидел в кабинке и вертел в руках сигаретную пачку. Он словно ждал возвращения Рэй-Линн, хотя, конечно, все понял. Рэй-Линн цапнула за руку женщину, собиравшуюся войти в ресторан:
– Можно тебя попросить?
Взяв десятку и карточку на бесплатный кофе, она сунула бумажник женщине и в окно показала Тима:
– Отдай вон тому парню и скажи, что я прошу прощенья.
– Ладно. – Женщина шагнула к двери.
– Гляди не сопри! – крикнула Рэй-Линн. – Я за тобой слежу.
В окно она видела, как женщина передала бумажник. Тим поблагодарил и, не заглянув в портмоне, сунул его в карман. Наверное, и без того знал, сколько там осталось. Он шибко умный.
К окну Тим не повернулся. Пригласил женщину за столик. Угостил ее сигаретой и закурил сам, чиркнув зажигалкой. От глубокой затяжки кончик сигареты полыхнул огнем. Женщина что-то сказала, и Тим, рассмеявшись, выдохнул дым.
С десяткой в кармане Рэй-Линн поплелась по улице. Она надеялась, что Майкл уже остыл, потому что нынче хотелось оторваться. У круглосуточного магазина таксист заправлял машину. Рэй-Линн попросила отвезти ее на Ист-Спрейг, обещав расплатиться минетом.
Несмотря на жидкие волосенки и кошмарную козлиную бородку, таксист не показался противным. Рэй-Линн нравилось, как он вел машину, шныряя из ряда в ряд. На переднем сиденье она прикрыла глаза и раскинула руки, точно крылья. Таксист поведал, что машина у него собственная, что он терпеть не может на кого-то пахать и всю жизнь мечтал работать на себя.
Свернули на Спрейг.
– По мне, жизнь – это кино, – балаболил таксист, – и надо быть звездой в своем фильме.
Рэй-Линн открыла глаза:
– Вау! Красиво.
– Благодарю. Такая у меня, значит, философия.
– Один раз у меня было кино. Пару недель назад. В Мозес-Лейке.
– Клево, – сказал таксист.
– Не желаешь пожертвовать в фонд моих сисек? – Рэй-Линн сжала груди. – Я собираю на импланты. Пойду в стриптизерши.
– Слыхала, Памела Андерсон свои вынула.
– Так на кой они, если ты уже знаменитость.
– Тогда я не буду вносить в твой фонд. А то прославишься и вытащишь.
Рэй-Линн развернулась к окошку:
– Останови!
Машина встала перед баром «Счастливый аист», и Рэй-Линн выпрыгнула на тротуар:
– Подожди, сейчас вернусь. Только гляну, там ли мой парень, и сразу назад.
Таксист недовольно нахмурился, но она одарила его улыбкой:
– Слово даю, мигом вернусь.
Босиком шлепая по тротуару, Рэй-Линн хихикала и старалась вспомнить, где оставила туфли. Она с трудом открыла дверь бара, и ее тотчас окатило воздушной волной, промозглой и прокуренной. Два пожилых мужика сидели за столиком возле окна, два парня – у стойки. Все ощупали Рэй-Линн глазами. Она почувствовала себя красоткой.
– Привет. – Бармен ее узнал. – Где пропадала?
– Снималась в кино. Танцевала стриптиз.
– Круто.
Рэй-Линн выудила десятку из кармана и, покачнувшись, ухватилась за стойку. Казалось, она еще в такси, еще летит.
– Первую выпивку покупаю сама, но потом, надеюсь, кто-нибудь поухаживает.
– О, я поухаживаю, – сказал один парень.
Рэй-Линн оглядела шеренгу бутылок за спиной бармена:
– Водочки.
– Во дочки! – скаламбурил парень.
Из захватанной пластиковой бутылки бармен до краев наполнил стопку и дал восемь долларов сдачи. Рэй-Линн залпом выпила, зажмурилась и грациозно откачнулась от стойки. Закинула руки за голову, потом уронила и с наигранной скромностью взглянула на мужчин:
– Ну что, ребята, станцевать вам?
Мужики заухмылялись.
– Ладно. Сейчас вернусь. – Рэй-Линн пошла к туалету, но миновала его и черным ходом выскользнула на улицу. Красотка.
В темном переулке она увидела поджидавшего ее таксиста.
– Эй! – От смеха Рэй-Линн перегнулась пополам. – Я тебя знаю!
– Что за дела? Хочешь смыться, не заплатив?
– Да нет, я шла в обход. В баре парни клеились, пришлось удирать. Я возвращалась.
Было видно, что таксист разозлился. Чего все мужики сразу злятся?
– С тебя четырнадцать баксов, – мрачно сказал таксист.
– Чего? Проехали-то две мили.
– Пока ты шастала, счетчик щелкал. – Он шагнул к ней.
– У меня нет четырнадцати баксов. Я ж говорила, расплачусь натурой.
Таксист схватил ее за руку. Рэй-Линн хотела его ударить, но только задела по плечу. А вот мужик не промахнулся, угадав точно в фингал, подаренный Майклом. Рэй-Линн упала. Таксист обшарил ее карманы, нашел восемь долларов и две карточки – кофейную и визитку полицейской дамочки. Карточки бросил на тротуар. Рэй-Линн сунула их обратно в карман. Я красотка, подумала она. Красотка. В глазах все плыло, тянуло сблевать.
– Тимми, – прошептала Рэй-Линн.
– Сука драная. – Таксист сел в машину и уехал.
Рэй-Линн встала, отряхнулась. Ее сильно качнуло, но она устояла на ногах и переулком пошла к Спрейг-стрит.
Руки ее висели плетьми, ощущение полета исчезло. У Тимми раньше был хороший герыч. Либо не пробило, либо Тим разбодяжил дозу. Уже хотелось еще. Но теперь больше нет даже тех восьми долларов.
Сзади возникли фары. Рэй-Линн развернулась к дороге здоровым глазом, но машина просвистела мимо. Покачиваясь, Рэй-Линн побрела дальше.
Перешла улицу и прислонилась к ограде лодочного центра. Опухшей щекой прижалась к прохладной сетке. Ох, как хорошо.
– Эй! – крикнула она. – Ты там?
Из павильона вышел старик-охранник. Он изумленно посмотрел на Рэй-Линн, потом оглядел улицу.
– Господи, девонька, – сказал старик. – Где тебя носило?
И вот тут Рэй-Линн заплакала. Вспомнились Шелли и Хлоя. Когда-то этот лодочный центр был их неприступной личной территорией. Они сидели на палубе огромной яхты и болтали о чем угодно. Если б тогда кто-нибудь сказал, что у Рэй-Линн плохие сиськи и ей нужны импланты, она бы только закатила глаза. Несправедливо, что сиськи обвисают, когда худеешь, что пропадает даже красота.
Охранник достал ключи и вновь оглядел улицу. Потом открыл калитку и впустил Рэй-Линн.
С другой стороны павильона что-то строили, стальная конструкция высотой с четырехэтажный дом смахивала на скелет. Кое-где уже началась отделка – снизу серая, сверху белая, точно выпавший снег. Освещенная прожектором железная махина отбрасывала ребристую тень на парковку.
– Что это? – спросила Рэй-Линн.
– Гора, – сказал охранник.
Рэй-Линн даже повеселела, представив, как когда-нибудь вместе с Шелли и Рисой заберется на самую верхотуру. Они возьмут бутылку вина и будут разглядывать город с вышины, ничего не боясь. Понятно, что этого не будет, но так приятно помечтать.
– Я никогда не взбиралась на гору, – тихо сказала Рэй-Линн.
– Она не настоящая. Это здание такое, в форме горы. – Старик отвел прядь с ее подбитого глаза. – Что с тобой случилось?
– Как считаешь, мне нужно нарастить сиськи?
Он обнял ее за плечи:
– Нет. Конечно нет.
– Можно я здесь посплю? Я страшно устала.
– Знаешь что? Давай-ка я отвезу тебя в одно место – выспишься там вволю. Хорошо, девонька?
Она кивнула:
– Было бы здорово.
Старик снял куртку и накинул ей на худенькие плечи. Рэй-Линн ощупала внутренний карман – бумажника нет.
– Спасибо, – сказала она.
Вышли на улицу, старик запер калитку.
– Ты такой добрый.
Охранник промолчал. Рэй-Линн забралась на переднее сиденье «форда-тауруса», старик пристегнул ее ремнем. Она погладила его щеку в седой щетине.
Рэй-Линн только на минутку смежила веки.
– Гора есть гора. И неважно, зачем ее строят, если с виду она гора… – Она открыла глаза и огляделась.
Охранник заруливал на подъездную аллею в незнакомом районе. Может, даже в пригороде. Смеркалось. Дом прилепился к склону холма. Соседей – раз-два и обчелся. Старик отстегнул ее ремень, Рэй-Линн вылезла из машины. Ломило лоб и шею. Она знала, будет еще хуже, если позже не подзаправиться.
– Чей дом? – спросила Рэй-Линн.
– Моего сына, – сказал старик.
Одноэтажный фермерский дом с полуподвалом, новый и темный. В палисаднике ни травинки, только грязь, тачка и пара лопат.
Следом за стариком Рэй-Линн прошла к черному ходу, смотревшему на крутой берег. До водопада примерно миля. Задний двор уступами спускался к берегу и заканчивался небольшой площадкой, за которой склон превращался в обрыв.
– Красотища, – сказала Рэй-Линн.
На закате река смотрелась резкой складкой, потоком тьмы. На другом берегу виднелись перестроенные горняцкие халупы и дома из песчаника. Окрестности Мирной долины. Однажды Рэй-Линн была там на вечеринке. Ниже по течению расстилались луга, заросшие сорняком и кустарником. Потом река круто изгибалась и город заканчивался. Еще дальше были Мозес-Лейк и Келли. Стало грустно, что он испакостил ее последний шанс.
Рэй-Линн обернулась к дому. Желающих поселиться здесь было немного – видимо, обрывистый берег и железнодорожный мост, отрезавший район от города, никого не прельщали.
– Я не знала, что здесь вообще живут, – сказала она.
– Тут почти никого, – ответил старик. – Мы да еще миссис Аменд вон там, чуть подальше. – Он улыбнулся и полез в карман за ключами.
Рэй-Линн посмотрела вверх по течению, где были водопад, череда городских мостов и силуэты домов на фоне темнеющего неба. Раньше она никогда не видела весь город целиком, от края до края. Казалось, его можно обхватить руками.
– Ты идешь? – окликнул старик.
Рэй-Линн зазнобило, и она поняла, что ей не одолеть надвигавшуюся ломку. Раньше, с Келли, наверное, смогла бы, но сейчас она маленькая, слабая и никакая не красотка. Она устала, а после короткого забытья еще сильнее хотелось ширнуться. Рэй-Линн уже собралась отдать куртку старику и сказать, что ее нельзя оставлять в доме одну – непременно что-нибудь украдет. С улицы венецианское окно, выходившее на реку, смотрелось огромным телеэкраном. Старик стоял возле большого книжного стеллажа и говорил по телефону. Он выглядел хилым, но Рэй-Линн знала, что даже самый хилый мужик гораздо сильнее ее. Все они, сволочи, сильные.
Рэй-Линн смотрела на дом с венецианским окном, угнездившийся на крутом речном берегу. В другое время этот вид породил бы грезы о праздничных ужинах, детях и пробуждении в мужниной рубашке, но сейчас она лишь глубоко вздохнула и, закутавшись в старикову куртку, вошла в дом.
