Шесть вечера, середина предпоследней патрульной смены. На берегу реки Алан Дюпри сидел в машине и радаром замерял скорость чаек. Птицы носились кагалом, но раз-другой все же удалось снять показания. Одна чайка со скоростью восемнадцать миль в час спикировала к воде. Другая зависла во встречном потоке, затем взмахнула крыльями и плавно приводнилась. Прибор показал две мили. Полет со скоростью две мили в час! Поразительно. А вот люди все усложняют.

Дюпри вежливо кивнул прохожим, но те скривились на патрульного, который радаром замеряет птиц. Ему давно не было так хорошо. Сегодня он не чувствовал себя полицейским или человеком на грани развода. Нынче он был просто Алан, которого интересует скорость чаек. Он никогда не считал службу причиной своих семейных неурядиц и терпеть не мог мужиков, винивших работу, друзей и прочее в том, что они оказались никудышными супругами. Но сейчас, без пяти минут отставник, он понимал, что работа сжирала все его время, и удивлялся, что они с Дебби протянули так долго.

Жизнь в парке сникла: чайкам надоело летать, и они поочередно приземлились на бетонную лестницу, дожидаясь, когда кто-нибудь начнет кормить уток и можно будет заняться своим прямым делом – тырить угощение. Дюпри огляделся – что бы еще замерить? Скорость плывшей утки была две мили в час, мальчишки на роликах – семь. Дюпри завел машину.

Диспетчер спросила, не съездит ли он к Южному холму, откуда поступило сообщение о взломе. Другие наряды застряли на двух ДТП. Дюпри вырулил на шоссе и добрался до съезда в самый скверный городской район, расположенный на пути в лучшие кварталы.

Обветшалые дома и заросшие лужайки у подножия Южного холма напомнили об одной его старой теории. Называлась она «теория дворовой относительности». Дюпри считал, что преступника можно определить по степени ухоженности его двора. Теория зародилась в кварталах, где торговали наркотиками, беспрестанно случались драки и бытовые скандалы. Со временем Дюпри подметил, что полицию почти никогда не вызывают в дома с ухоженными дворами. Дело не в материальном достатке или национальности хозяев, а в занудном ручном труде. Согласно теории Дюпри, у преступников не хватало терпения на работу во дворе. Преступление, считал он, это и есть нехватка терпения. Хочешь быстро разбогатеть? Хочешь трахнуть бабу без всяких ухаживаний? Хочешь избавиться от делового партнера без судебной мороки и откупных? В этом и разница между преступниками и нормальными людьми. В терпении.

А что в престижных районах? Взбираясь на Южный холм, Дюпри ехал по Алтамонту, где иной уровень жизнь был заметнее уровня подъема. Наверное, среди здешних белых воротничков водились преступники, но можно спорить на что угодно: сами они не ухаживают за розами – нанимают садовников. Как и те, на чьей совести лопнувшие банки. У них тоже работает прислуга. Дворовый труд – время раздумий и голоса подсознания, время, когда виновному от себя не скрыться.

Как все хорошие теории, теория Дюпри могла бы найти практическое применение, если б автору удалось доказать причинно-следственную связь между заросшей лужайкой и преступлением. И тогда наказанием наркоторговцам стала бы стрижка газонов, а тюрьмы превратились бы в фирмы по озеленению территорий.

На Южном Алтамонт-бульваре старые особняки окаймляли утес, смотревший на город. Диспетчер сообщила, что один наряд заканчивает с ДТП и вскоре прибудет в помощь. Дюпри припарковался и вылез из машины. Столетний трехэтажный особняк с белыми колоннами. Раза в четыре дороже дома, на который наскребли они с Дебби. Проехал пятнадцать кварталов – и оказался в другой вселенной.

На подъездной дорожке соседнего дома стояла пожилая женщина с садовыми ножницами в руках. Она показала на распахнутую парадную дверь особняка:

– Я заметила свет в доме, а потом увидела открытую дверь. Джон и Эдит на озере. Почему я и позвонила.

Дюпри посмотрел на ее ухоженные розовые кусты:

– Вы правильно сделали.

Конечно, следовало дождаться поддержки и лишь потом входить в дом, где предполагался взломщик. Но Дюпри знал, что внутри уже никого нет, и в последние дни службы не желал сомневаться в своем чутье. Он выключил рацию и, просунув голову в вестибюль, крикнул:

– Воры, вы там?

Никто не ответил, и Дюпри прошел к панели сигнализации. Разумеется, преступник обрезал провода и вынул аккумулятор из настенного монитора. В ванной он увидел окошко, через которое грабитель проник в дом. Работал профессионал.

От мысли, что еще водятся настоящие профессионалы, даже взгрустнулось. Казалось, всех их давно переловили и остались одни юнцы, которым не хватит мозгов и терпения вырасти в настоящего взломщика. Только и могут, что искать наркотики, тырить мотоциклы из гаражей и шарить по машинам. Но этот парень знал, что к чему, и Дюпри даже слегка пожалел о своем скором уходе.

Но ради чего оставаться? Ему сорок восемь. Двадцать лет выслуги и еще шесть сверху в виде добровольного наказания. Почти все ребята, с которыми он начинал, уже на пенсии или на инвалидности и теперь играют в гольф или служат охранниками. Некоторые пошли в частные детективы и нынче на побегушках у вшивых адвокатов, которых прежде терпеть не могли.

Дюпри рассчитывал, что отставка спасет его от старческого нытья – дескать, мир окончательно испаскудился. Он не хотел закончить никчемным брюзгливым пердуном. Он хорошо помнил, как когда-то ворчали старые копы: на кой черт зачитывать арестованному его права? кто удумал брать баб в патрульные? что за фигня – до приезда фотографа не трогать улики? Как ни странно, теперь он тоже не хотел меняться, не хотел признать, что Спайви владеет современными методами расследования. Но самое удивительное – как быстро подступила старость.

Однако сейчас от почерка старого доброго взломщика вновь заиграла кровь в жилах. Нет, мы еще пригодимся. Дюпри вспомнил прежних воров: тормознешь мужика, а у него в машине полный набор отмычек; такой едва выйдет из тюрьмы и единолично взвинтит статистику по кражам. О них сыщики говорили с долей уважения, как питчер об отменном хиттере. Было несколько семейств знаменитых воров – скажешь «Джиллик» или «Фалко», и всякий коп уважительно кивнет: как же, знаем.

Подсвечивая себе фонариком, Дюпри переходил из комнаты в комнату. Никаких следов первоклассного взломщика или хотя бы обкуренного юнца – ни выдвинутых ящиков, ни оборванных проводов. В дальней комнате со звукопоглощающей отделкой был устроен домашний кинотеатр. Вор не позарился на телевизор и стерео. И на видеомагнитофон. Странно. Дюпри поднялся на второй этаж и вошел в спальню. На комоде стояли фотографии величавой седовласой пары и ее трех взрослых детей, в лыжной экипировке позировавших на фоне какой-то горы.

Дюпри взял фотографию хозяев. Деньги. Если они есть, выглядишь пригожим и счастливым. Кто бы что ни говорил. В такие дома не бывает вызовов на изнасилование, убийство, растление малолетки. Деньги – корень зла? Я вас умоляю. Корень зла – метамфетамин. И бухло.

Рядом с фотографиями стояла незапертая шкатулка. Дюпри ее открыл – украшения не тронуты. Значит, не грабеж. Домушники первым делом берут драгоценности: легко унести и сбыть, трудно отследить. Соседка сказала, что хозяева на отдыхе. Как их зовут? Джон и… Забыл. Дюпри огляделся – нет ли чего-нибудь с именами хозяев? Ничего.

Внизу хлопнула дверь, потом донесся голос Тига:

– Сержант? Вы наверху?

Дюпри вышел на площадку изогнутой лестницы. Руки в боки, Тиг стоял в вестибюле. Алан был рад этому чернокожему толстяку в очках а-ля Элвис Костелло. Пожалуй, он единственный чем-то смахивал на копов из поколения Дюпри.

– Привет, Тиг. Как дела?

– Я вызывал вас по рации, сержант. Почему не откликались?

Дюпри покосился на свою рацию:

– Слишком трещит. Мешает сосредоточиться.

– С выключенной рацией одному соваться в дом? По вызову на грабеж? Интересно. – Тиг ухмыльнулся. – Меня бы вы разжаловали в бойскауты.

– Верно, – сказал Дюпри. – Я не подумал.

Тиг его разглядывал:

– Может, ради прибавки к пенсии вы косите на умственное расстройство? Тогда больше не старайтесь. Я все подтвержу.

– Легко и просто, – улыбнулся Дюпри.

Тиг огляделся:

– Миленькая халупа. Что мы имеем?

– Похоже, грабителя с синдромом дефицита внимания. Действует как профи, но ничего не берет. В шкатулке бриллиантовые серьги больше моих яиц.

– Странно. Очевидно, у вас крохотные яйца.

– Верно, зато шесть штук.

Дюпри спустился в прихожую и взял почту со столика. Просмотрел письма. Адресаты – Джон и Эдит Лэндерс. Одно письмо адресовано компании «Бухта Лэндерс». Алан разглядывал конверт. В голове брезжила какая-то мысль – ниточка, что пыталась соединить две разрозненные точки. Словно волосок в лампе, который не увидишь, пока не накалится.

– Что случилось? – Тиг вновь посерьезнел.

– Ничего. Просто я… – Дюпри смотрел на конверт. «Бухта Лэндерс». – У тебя телефон с собой?

– В машине.

– Позвони Крису Спайви из спецгруппы. Скажи, пусть едет сюда. С диспетчером не заморачивайся, звони напрямую.

– Да в чем дело-то? – встревожился Тиг.

– Я сам точно не знаю. Скажи, пусть поторопится.

Не дождавшись разъяснений, Тиг побрел к машине. Дюпри положил письма на столик и прошел в гостиную, напоминавшую музейный зал, закрытый для посетителей, – жесткая мебель, телевизора нет. Удивительно, что вход не перегорожен красным бархатным шнуром. В конце зала виднелась приоткрытая дубовая дверь, которую Дюпри сперва не заметил. Через нее он попал в небольшой кабинет, уставленный книжными стеллажами и шкафами. В центре дубовый письменный стол под стать двери. В комнате все перевернуто вверх дном. Дюпри понимал, что надо все оставить как есть и вызвать экспертов. Но стол притягивал к себе.

На нем стоял пенопластовый макет «Бухты Лэндерс» с ныне возводимым искусственным горнолыжным склоном. Дюпри присел на корточки перед столом и пальцем потрогал миниатюрный снегоход. Макет занимал всю столешницу и представлял шесть кварталов неузнаваемо измененной Ист-Спрейг. На месте мотелей с почасовой оплатой красовался дорогой супермаркет. Напротив «Бухты Лэндерс» располагался магазин электроники, рядом с ним – сетевой магазин «Олд Нейви» и «Большой ресторан» с табличкой «Следите за рекламой». Вместо «Счастливого аиста», любимой забегаловки Дюпри, архитектору виделся подземный паркинг.

Алан хмыкнул и выпрямился, поскреб затылок. Затем осмотрел стол: все ящики взломаны и выпотрошены, бумаги разбросаны по полу. Дюпри нагнулся к листкам, не касаясь их. Документы по сделкам, договоры, подрядные сметы. Чутье и адреналиновый всплеск подсказали, что все неспроста, а заодно одарили наивной верой, что мир все же познаваем.

Теперь посмотрим, какие именно документы интересовали взломщика. Две раскрытые папки не валялись на полу, но лежали на тумбочке. В одной, маркированной «Расходы на охрану», обнаружилась кипа квитанций от охранной фирмы Кевина Верлока. Дюпри глянул самые свежие: февраль – две тысячи долларов на новую ограду; март – четыре тысячи на систему видеонаблюдения; июль – двести сорок долларов, пометка «разное».

Во второй папке хранился какой-то договор. Дюпри надел перчатки и открыл первую страницу. Контракт компании «Бухта Лэндерс» с охранной фирмой «Полная безопасность». Дюпри вернулся на страницу, открытую взломщиком:

Дюпри глянул в конец договора. В «Приложении А» разъяснялись термины «недвижимость» и «уничтожение».

– Господи! – Тиг возник в дверях. – Я только на минуту вас оставил, а вы устроили погром.

Дюпри положил контракт обратно в папку:

– Получилось?

– He-а. В группе никто не ответил, я позвонил Спайви на сотовый. Он с телевизионщиками уехал на реку. Я передал вашу просьбу, и он велел послать вас куда подальше.

– Умеет парень затаить обиду.

– Дело, говорю, срочное. Спайви приказал запереть дом и связаться с хозяевами. Позже он кого-нибудь подошлет. Или завтра утром.

– Дай телефон.

Тиг отдал мобильник, Дюпри нажал кнопку повторного вызова. Спайви ответил после первого гудка:

– Слушаю. – Фоном звучала многоголосица.

– Привет, это Дюпри. Мне все-таки кажется…

– Я знаю. Через час освобожусь и кого-нибудь пришлю.

Отбой. Дюпри перезвонил, ответила голосовая почта. Да пошел он! На кой черт делать чужую работу? Дюпри кинул мобильник Тигу, тот поймал его обеими руками.

– Ну вот, – сказал он.

Завтра. Он станет просто Аланом Дюпри, частным лицом, завидным холостяком. Смешно. Он так долго мечтал стать беззаботным холостяком, сбросить четвертьвековую угрюмость. И единственная, кого впечатлил бы новый образ прежнего Дюпри, – Дебби, некогда полюбившая беззаботного холостяка. Вот бы посмотрела на него – размечтался стать беспечным, легким, юморным.

– Ну и что нам делать? – спросил Тиг.

– Сейчас? – Дюпри пожал плечами и глянул на раскрытые папки. – Я поеду в контору писать рапорт. Ты огородишь дом лентой и дождешься, когда кто-нибудь явится снять пальчики.

– Ладно, – кивнул Тиг. – А потом?

– Потом? Потом мы закажем пиццу.

Тиг только молча на него вытаращился.

– Раз Спайви говорит, спешки нет, – значит, видимо, нет.