Каролину трясло. Она попятилась в дом, схватила со стола мобильник и вытащила пистолет из кобуры, висевшей на стуле. Набрала 911, однако не нажала кнопку вызова, засомневавшись, что это и впрямь был Ленин Райан. Прижалась к стене, чтобы силуэтом не читаться на шторах. Потом стремглав пересекла комнату, вырубила свет и подкралась к окну. Красная машина исчезла, и тотчас возникло сомнение, была ли она вообще. Со столика в прихожей Каролина цапнула ключи от машины и, плюхнувшись на живот, подползла к открытой входной двери. Ничего. Глянув по сторонам, медленно встала, с пистолетом наизготовку спустилась с крыльца и села в машину. Покрышки взвизгнули, когда она задом выехала на подъездную дорожку.

Каролина жила всего в пяти кварталах от главной улицы, с севера на юг пересекавшей город. К ней-то она и поехала, туда-сюда вертя головой – не мелькнет ли где красный седан. Надо успокоиться и перепроверить себя, как поступила бы с ненадежным свидетелем. Недавно она допрашивала танцовщицу, к которой подъехал Райан в красной машине. И вот какая-то красная машина притормозила перед ее домом на углу нерегулируемого перекрестка, и она вообразила, что видит бородатого Райана в бейсболке. Да красная ли была машина? Все произошло слишком быстро, она не успела разглядеть модель и номер, а цвет в темноте толком не определишь. Что точно – небольшой седан. Четырехдверный. Возможно, американский, но скорее японский. «Ниссан» или «мазда». Точно «ниссан». Вроде бы «сентра». И красный, да, красный.

Если сообщить патрулям, есть шанс перехватить машину. Ну да, вмешалось сомнение, – если в ней Райан. А если не он? Что скажет Спайви? Каролина включила рацию, но диспетчер занималась пьяной дракой на Ист-Спрейг и разговаривала с патрульными, принявшими вызов. И тут в шести кварталах впереди вроде бы мелькнула красная машина: проехав под фонарем, свернула в переулок. Каролина придавила газ и, включив радиаторную мигалку, помчалась следом.

Она вцепилась в руль; пистолет мертвым грузом лежал на коленях. Где ему совсем не место. Каролина осторожно переложила пистолет на пол перед пассажирским сиденьем. Добравшись до переулка, в который свернула красная машина, заложила крутой вираж и увидела ее всего в трех кварталах впереди – водитель спокойно ехал, словно на работу.

Через два квартала она его нагнала. Водитель прижался к тротуару, потом вроде как передумал и дернулся вперед, но затем остановился перед домом в дощатой обшивке. Он повернул голову, и Каролина различила силуэт бейсболки. Потом водитель опять сел прямо и больше не двигался.

Надо было вызвать подмогу. Причем вызвать сразу, как только заметила эту машину, но сомнения затормозили и смазали решимость. Не спуская глаз с фигуры в красной машине, Каролина пошарила по полу и нащупала рукоятку пистолета. Потом вылезла из машины, прикрываясь дверцей. Пригнувшись, чуть выглянула и прицелилась. В красной машине медленно опустилось стекло со стороны водителя.

– Обе руки в окно! – крикнула Каролина, крепче сжав пистолет.

Водитель подчинился, и она, увидев худые дрожащие руки, тотчас поняла, что это не Ленни Райан. Каролина сделала шаг вперед – испуганный парень лет восемнадцати ждал штрафа. Каролина опустила пистолет и подошла к красному «ниссану-сентра». Парень в бейсболке уставился на нее.

– Вы сейчас проезжали мимо Корбин-парка? – переведя дыхание, спросила Каролина.

– Нет, честное слово, – выпалил парень, словно ездить около Корбин-парка было противозаконно.

Каролина все не могла отдышаться. Она глянула по сторонам, потом снова перевела взгляд на машину и перетрусившего парня. Из-под сиденья выглядывала пузатая бутылка, которую малый пытался прикрыть ногой.

– Дайте это сюда, – велела Каролина. Парень передал ей пиво «Микиз». – Как пивко?

Малый пожал плечами:

– Это не мое.

Напряжение спало; Каролина рассмеялась, вылила пиво на землю и бросила бутылку на заднее сиденье:

– Сдайте посуду и… – она пыталась что-нибудь придумать, – не забывайте включать поворотник.

Каролина вернулась в свою машину и убрала пистолет в бардачок. Мобильник на пассажирском сиденье все еще высвечивал номер 911. Каролина его выключила.

Когда же она перестала себе доверять? В Новом Орлеане, когда решила, что девушку на балконе раздевают насильно? Или еще раньше, когда не помешала Райану сбросить Паленого с моста? Или разрушение началось шесть лет назад?

Каролина поехала обратно, срезав путь через улицу вдоль Корбин-парка в кайме симпатичных домиков, которые вскоре сменились многоквартирными высотками и обветшалыми жилищами с сараями на задних дворах и машинами на лужайках, и прибыла в свой район кирпичных домов и перестроенных бунгало.

Она удивилась, что дом ее погружен во мрак, но потом вспомнила: сама же выключила весь свет, прячась от парня в красном «ниссане», впервые запасшегося пивком.

Войти в темный дом было свыше сил. Похоже, сегодня не уснуть, как ни старайся, – нынче в доме хозяйничает мамина бессонница. Каролина выехала на Монро-стрит, полвека назад застроенную трехэтажными домами из песчаника, меж которыми вклинились новые закусочные, хозяйственные и ночные магазины. На улицах каждый третий автомобиль казался красным.

Каролина припарковалась перед Управлением общественной безопасности. Неподалеку остановилась патрульная машина, из которой вылез сержант Дейл Хендерсон. Он был наставником Каролины, когда Дюпри перевелся в другой отдел. Вместе пошли к конторе.

– Что это вы так поздно? – спросил Хендерсон.

– Ребята любят, чтобы я пришла пораньше и сварила кофе, – усмехнулась Каролина. – А вы-то чего припозднились? Кажется, угодили в передрягу?

– Откуда вы знаете?

– Рация сообщила.

Хендерсон кивнул и открыл дверь, пропуская Каролину:

– Можно кое о чем спросить?

– Легко.

– Вы ведь по-прежнему близки с Дюпри?

– Ну, в общем, да, – промямлила Каролина, раздумывая, почему выбрано слово «близки» и что означает «по-прежнему». – А что?

– Во-первых, по окончании смены он не доложился и исчез на два часа. А потом явился разнимать уличную драку, и в награду его пырнули ножом.

Каролине будто стиснули загривок.

– Как он?

– Все нормально. Наложат пару швов. Когда я спросил, куда он исчез, Алан взбеленился, но потом сказал, что уснул в машине перед своим бывшим домом.

Они стояли в просторном вестибюле Управления общественной безопасности. За конторкой дежурного виднелась дверь в розыскной отдел.

Каролина почуяла неладное:

– Зачем вы мне об этом говорите?

Хендерсон разглядывал свои ботинки:

– Наверное, меня это не касается, но я сам прошел через развод и знаю, что… – он подыскивал слова, – пассия не всегда понимает, чего стоит мужчине уйти из семьи.

Пассия? Каролина сжала кулаки:

– Не знаю, что вы там себе надумали, Дейл, но…

Хендерсон ее перебил:

– Когда человек один, вот как вы, он вольная, так сказать, птица… Но выбор таких, как Алан, всегда рикошетит в других людей.

Каролина развернулась и пошла прочь.

Хендерсон ее нагнал:

– Я понимаю, это не мое дело…

– Нет никакого дела, Дейл, – через плечо бросила Каролина.

– Я не осуждаю…

Она остановилась и резко повернулась к Хендерсону:

– Именно что осуждаете. И вы просто белены объелись.

Каролина зашагала к двери в отдел, Хендерсон остался на месте. Набрав код, она очутилась в длинном, ярко освещенном коридоре особого отдела. Злость ее понемногу сменилась тревогой за Дюпри. И чего она взъелась на Хендерсона? Копы – величайшие на свете сплетники. Ничего удивительного, если день-деньской копаешься в чужом грязном белье.

Чиркнув карточкой в замке, Каролина вошла в свой старый кабинет, разительно отличавшийся от ее нового места службы, где на стенах висели фотографии убитых женщин, карты районов, в которых обнаружили трупы, и, конечно, вездесущая схема Спайви.

А здесь кругом развешены снимки домов, где проводились облавы, и наиболее часто встречающихся расфасовок кокаина и метамфетамина, графики по экстази и прочим изобретениям умельцев. Прямо какая-то школьная лаборатория. Каролина открыла свой бывший стол и достала толстую папку с материалами по всем делам Паленого и газетными вырезками про его смерть. Самая большая статья под заголовком «Родные все еще ждут утонувшего наркодельца» вышла через месяц после его гибели. Ее сопровождала фотография моложавой негритянки, матери Паленого, которая показывала снимок сына-шестиклассника: в футбольной экипировке тот гордо позировал со шлемом на сгибе руки.

Подхватив толстенную папку, Каролина вышла в коридор и, убедившись, что дверь защелкнулась, направилась в свой новый кабинет. Вспомнились намеки Хендерсона, что она – причина семейных неурядиц Дюпри. Вновь вспыхнула злость, но вместе с ней и чувство вины.

Каролина вошла в кабинет и возле своего стола увидела Дюпри, который словно материализовался из ее мыслей. Он стоял к ней спиной, в руках держал ее джемпер. Когда дверь захлопнулась, Дюпри вздрогнул, выронил джемпер и обернулся.

В комнате было сумеречно, горели только две настольные лампы. Патрульная форма Дюпри напомнила о былых совместных сменах, и Каролина чуть ли не впервые подумала о том, как давно они друг с другом связаны и сколько сил у них это отняло.

– Вы меня напугали, – сказал Дюпри.

– Извините.

– Ничего. – Дюпри огляделся и, видимо, сообразил, что его присутствие в кабинете выглядит странно. Он помахал электронным ключом: – Эта штука неожиданно сработала. Недосмотр, надо исправить.

– Что вы здесь делаете? – спросила Каролина.

– Вообще-то я шел писать рапорт, как я насладился концертом, уснул в своей машине и был ранен пьяной парочкой. А вы зачем здесь?

В прежнее время, когда она часто видела Дюпри в этой форме, Каролина тотчас сообщила бы ему о красной машине перед домом. Но теперь все изменилось. Хендерсон не выходил из головы. Пассия.

– Кое-что надо по работе.

Дюпри уловил ее холодность и почувствовал себя патрульным сержантом, который после смены что-то вынюхивает в серьезной группе.

Каролина прошла к большому столу в центре комнаты, и теперь их разделяли два стола – совещательный и письменный.

– Куда вас ранили? – спросила она таким тоном, словно интересовалась планами Дюпри на уик-энд.

– В плечо.

– Угу. – Каролина положила папку на стол и начала пролистывать дела, избегая взгляда Дюпри. – Швы наложили?

– Еще только собираюсь. – От ее дежурного, снисходительного тона Дюпри растерялся. – Что случилось?

– Ничего.

– Нельзя говорить? Теперь это не для моих ушей?

– Вовсе нет. Просто нужно кое-что посмотреть. Вы же знаете, так бывает – какая-то мелочь сидит в тебе занозой.

– Да, про занозы я знаю.

Ее отстраненность наждаком корябала душу. Женщина, о которой он думал беспрестанно, вдруг стала холодной и чужой.

– Ладно, пойду писать рапорт, – сказал Дюпри. – Не стоит оттягивать свое увольнение.

Каролина невесело улыбнулась. Дюпри вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

В коридоре он попытался осознать, что сейчас произошло. Можно понять, если вдруг он стал ей неприятен, – последнее время он сам себе был противен. Но этот ее снисходительный тон невыносим. Вспомнилось, как давеча он проснулся в машине и увидел зашторенное окно. Вдруг безумно захотелось все выложить Каролине – сказать о своих чувствах, о ее неблагодарности, обо всем. Все, что он делал, было для нее и во благо ей. Пусть она плюет на него, но на то, что сделано ради нее, наплевать нельзя.

Дюпри рубанул карточкой по замку, откликнувшемуся зеленым огоньком, и толкнул дверь. Каролина смотрела в пол, словно Дюпри не покинул кабинет через дверь, а растаял на ковре. Потом взглянула на него, и он подавился словами, уже готовыми сорваться с губ, – я так давно тебя люблю. Еще не произнесенные, они уже казались стертыми, пустыми и никчемными. Она знала, что он ее любит. И дело не в любви. Любить просто. Те двое пьяниц тоже любят друг друга. Он отдал ей то, чего не получала даже его жена, – шесть лет верности и жертвенности. И сейчас казалось, будто все, что было в его жизни, в долю секунды промелькнувшей перед глазами: работа, супружество, любая неприятность, – все связано с ней, она всему виной. Даже в том, что заныло раненое плечо. Он искал слова мощнее и емче, нежели «я тебя люблю», такие слова, которые поведают обо всем, что он ради нее сделал.

– Когда шесть лет назад я подъехал к тому дому, – тихо и ровно проговорил Дюпри, – вы стояли над застреленным человеком. А нож…

Он закрыл глаза и велел себе остановиться, понимая, что сейчас изничтожит ее. Но какая-то часть его знала, что в этом и цель – пусть ей тоже будет больно, пусть он снова станет нужным ей.

– Что? – Каролина сглотнула тошноту, догадываясь, что сейчас услышит. – Нож – что?

– Он лежал на полу в кухне, возле женщины. Мужик был безоружный. Я подбросил нож к трупу.