Глава 2

Тропинка, по которой мы шли, не исчезла, а повела нас дальше, в лесные заросли. Ею давно никто не пользовался, и она почти заросла травой, поэтому и не раскисла после вчерашнего дождя. Однако следы на ней все равно оставались. И если враг отправит за нами погоню, примятая трава, а также отпечатки колес и сапог на непокрытых ею участках выдадут ему, куда мы отправились.

Кстати, отпечатки выдадут не только нас, но и тех, кто прошел здесь до нас вчера вечером или сегодня ночью. Даже мой неопытный детский глаз различил, что мы идем по следу небольшой повозки, которую тянул мул. А его в свою очередь вел под уздцы взрослый мужчина, обутый в охотничьи сапоги на тонкой подошве. Неизвестно, правда, как он прошел по столь неширокой тропе через лес. Но раз его повозка не застряла еще на опушке, значит, ему это удалось. А вот удастся ли нам, трудно сказать – мои тягловые усилия не шли ни в какое сравнение с мульими.

– Хм… Похоже, что Зейн Ринар удрал из лагеря этой же дорогой, – рассудил ван Бьер, приглядевшись к следам, когда мы с ним очутились под покровом леса. – Что ж, я рад. Если наш охотник выбрал для бегства этот путь, он явно знал, в какую сторону безопаснее всего драпать.

– Зейн Ринар? – переспросил я. Я не подумал, что это мог быть он, поскольку не обнаружил на тропе отпечатков детских сапожек – тех, что принадлежали его дочери Ойле, моей ровеснице. Но потом до меня дошло, что она могла не идти по земле, а ехать на козлах повозки, и я счел догадку Баррелия резонной.

– Он самый, кто же еще, – подтвердил монах. – Неплохо бы догнать его и дальше выбираться вместе – его лук был бы для нас нелишним. Однако, полагаю, ничего у нас не выйдет. Если Зейн и Ойла вышли еще затемно, они уже далеко отсюда.

Честно говоря, кригариец ошибался редко. Но в данном случае он не угадал: забыть о семействе Ринаров у нас не получилось. Вот только следующая наша встреча с этими малообщительными, но в целом неплохими людьми вышла слишком уж безрадостной.

Когда солнце приблизилось к полудню, и мы были почти уверены, что за нами нет погони, деревья на нашем пути начали редеть. По всем признакам, скоро мы должны были очутиться в горной долине. А там почти наверняка отыщутся идущие на север дороги или хотя бы тропы.

Настигнем мы «Вентум» или нет, оставаться в Промонтории тоже было не резон, ибо ничего хорошего это нам не сулило. В общем, настроение наше мало-помалу улучшалось, и ван Бьер даже забурчал под нос свою любимую солдатскую песню про красавицу Мари с большой задницей, как вдруг мы услышали пронзительный крик. Девчоночий. И раздавался он откуда-то совсем неподалеку.

– А ну с дороги! – велел мне монах, и я тут же скатил тележку с тропы под защиту деревьев.

– Кажется, это Ойла! – взволнованно прошептал я. – Точно, она! Больше некому!

– Сам слышу, – ответил ван Бьер, копаясь в тележке в поисках оружия. Его верный «эфимец» был при нем, но он решил, что одного меча ему сейчас недостаточно. Сунув себе за пояс легкий горский топор, кригариец также достал арбалет, но не оставил его себе, а взвел и вручил мне.

– Надеюсь, ты не забыл, как с ним обращаться? – осведомился он при этом.

– Издеваешься? – проворчал я. Шутка была откровенно неуместная, но в иной ситуации я бы непременно ей улыбнулся.

– Нет. Просто спросил. Не хочу, чтобы ты ненароком продырявил мне спину или кое-что пониже, – пояснил Пивной Бочонок. – Ну ладно, айда разведаем, что за дерьмо там стряслось.

Ойла теперь кричала не переставая, и от ее крика у меня волосы дыбом встали. Я не предполагал, что эта храбрая и уверенная в себе девчонка – иными словами, достойная дочь своего отца, – способна так блажить. Одно лишь это давало понять – Ринары угодили в большую беду. И то, что мы не слышали криков самого Зейна, тоже было плохим знаком.

Поднявшись на пригорок, мы узрели довольно мерзкую и одновременно трагическую картину.

У его подножия на небольшой полянке, один край которой обрывался в пропасть, кроме семейства Ринаров находились еще шестеро человек. Все – в легких доспехах пехотинцев Григориуса Солнечного. Вроде бы среди них затесалась одна женщина – у южан, как и у островитян, такое было в порядке вещей. Хотя это мог оказаться и мужчина; издали было трудно определить наверняка.

Судя по всему, Ринары нарвались на дозор, встречи с которым мы тоже опасались. Он был из тех дозоров, что наблюдали за левым флангом наступающей армии промонторцев. Разве только мы не предполагали, что дозорные могут отойти от своих основных сил так далеко.

Увы, но встреча семейки охотников с фантериями закончилась неудачно – и та, и другие понесли потери. Зейн успел пристрелить двух южан из лука прежде, чем его самого пригвоздили копьем к дереву. Где он теперь и висел, уронив голову на грудь и изливая изо рта на землю тягучие струи крови. Его мул также был мертв – нарвался на стрелы, пущенные охотнику в ответ.

Дочери Зейна повезло больше, хотя назвать это везением, было, конечно, нельзя. Она выжила, но не смогла убежать и угодила в лапы врагам. После чего они решили призвать ее к ответу за гибель их соратников. Но не так, как они наказали бы, к примеру, ее отца, не погибни тот от их копья. Ойла должна была расплатиться с южанами иным способом.

Они сорвали с нее одежду и привязали к толстому дереву за руки и за ноги – почти что распяли, – а один фантерий уже топтался перед нею со спущенными штанами. Его приятели гоготали, отпускали похабные шутки и поторапливали его, видимо, дожидаясь своей очереди развлечься. А Ойла вопила и дергалась с такой силой, что грозила вывернуть себе связанные конечности. Что, по-моему, грозило стать сейчас наименьшей из ее бед.

При виде столь мерзкой сцены меня аж затрясло, и я едва не выстрелил из арбалета в спину голозадого южанина. Мне сразу вспомнились те поварихи и служанки, что были зверски изнасилованы и убиты во дворце моего отца той приснопамятной ночью. И вот теперь та же участь была уготована Ойле – девчонке, чей отец еще недавно брал меня с собой на охоту. Да и сама Ойла, уже наученная обращаться с отцовским луком, мне нравилась, пускай она и посматривала на меня, слабака, с легким презрением.

– Не дергайся, парень. – Заметив мою дрожь, Баррелий положил мне руку на плечо. – Стой здесь и жди. А как только я обнажу меч, стреляй в того негодяя, который будет дальше всех от меня и от Ойлы. Запомнил?

– Да, – кивнул я, шмыгнув носом. – Только ты поторопись, умоляю. Ты же не хочешь, чтобы эти звери… чтобы они… ну ты понял!

– Разумеется, не хочу, – подтвердил кригариец, проверяя, легко ли выхватывается засунутый на пояс горский топорик. – Терпеть не могу курсоров Громовержца и их священные книги. Но одно в них написано верно: насиловать детей – тяжкое зло, за которое грешника обязательно ждет расплата. Вот сейчас и проверим, так оно на самом деле или нет.

И он, хрустнув пальцами и помассировав больную ногу, начал спускаться с пригорка на поляну. Что стало бы для хромого серьезным испытанием, кабы не деревья. Хромая от одного дерева к другому, ван Бьер держался на них, не давая себе упасть и покатиться по склону кувырком.

Само собой, подкрасться к фантериям тихой сапой у него не вышло. Но он от них и не скрывался. Еще до того, как первый заметивший его южанин указал на него пальцем, монах подал голос и известил всех о своем приближении.

Только сделал он это, на первый взгляд, донельзя странно.

– Помогите! – закричал Баррелий, торопливо спускаясь по склону. В голосе его слышался недюжинный испуг. – Прошу вас, помогите! Хвала господу, добрые сиры солдаты, что я вас встретил! Там!.. – Он ненадолго остановился и, опершись на дерево, указал в обратном направлении. – Там – эфимцы! Человек тридцать крадутся по лесу, а то и больше! Они хотели меня прикончить, когда я их увидел! Помогите, добрые сиры! Эфимцы за мной гонятся! Они убьют меня, когда поймают!

Двое южан сей же миг выхватили мечи, а один натянул тетиву лука, нацелив стрелу на ван Бьера. И лишь голозадый насильник (к счастью, пока вроде бы несостоявшийся) запрыгал на месте, пытаясь развернуться лицом к крикуну и одновременно подтянуть штаны. Что выглядело бы не так смешно, кабы он при этом не волновался и не делал уйму неуклюжих лишних движений.

– А ну стой на месте, ублюдок! – приказал Баррелию чернобородый фантерий, самый старший из всех, что выжили в схватке с Зейном. – Стой, кому говорю!

Кригариец уже спустился со склона. Но не остановился, как ему велели, а лишь заковылял медленнее. Затем чтобы промонторцы видели – он им подчинился, – но в то же время он шаг за шагом продолжал к ним приближаться.

– Эфимцы! Там! – Ван Бьер снова указал на вершину пригорка. – Уже близко!

– Эй, а ты сам-то кто такой будешь? – полюбопытствовал чернобородый, глядя туда, куда тыкал пальцем монах.

– Я-то? – переспросил Пивной Бочонок. – Да я лесоруб из ближайшей деревни! Вот пошел в лес за хворостом и нарвался на проклятых эфимцев!

– Из деревни?! Какой деревни? Что еще за деревня? – удивился фантерий и переглянулся с соратниками. Похоже, монах сморозил глупость, и никаких деревень в округе не было.

– Да Гном ее знает! Я еще не придумал ей название. – Голос кригарийца обрел прежнее ледяное спокойствие, и я понял, что устроенный им спектакль окончен. А затем у него в руке вдруг появился топорик, который в следующее мгновение уже летел в лучника.

Баррелий не впервые на моей памяти проделывал такие выкрутасы. Поэтому я не удивился, когда его бросок достиг цели. Лучник даже не успел спустить тетиву – она лопнула, перебитая летящим топором. Который затем вонзился ему в череп аж по самый обух, разрубив лицо от левого глаза до правого угла рта. После чего лучник, прыснув кровью и обломками зубов, отшатнулся назад и грохнулся навзничь. А вылетевший у него из руки, поврежденный лук огрел по плечу стоящего за ним чернобородого.

– Ах ты!.. Ах ты!.. – Тот буквально захлебнулся яростью. – Ах ты, выродок! Издохни, сука!

И, вмиг оправившись от потрясения, первым ринулся на ван Бьера…

«Стреляй в того, кто будет находиться дальше всех от меня и Ойлы», – наказал он мне перед этим. И я в точности исполнил его наказ, выпустив болт в фантерия, что стоял по правую руку от насильника и подначивал его пуще всех.

Обидно, но блеснув меткостью в предыдущий раз, когда мне довелось стрелять из арбалета по живой мишени, сегодня я дал маху. И ладно, попади я южанину хотя бы в ногу или задень его вскользь. Увы, мой выстрел пришелся мимо цели – болт вонзился в землю, не долетев до нее пару шагов. Единственное, чего я добился, так это напугал фантерия. И он шарахнулся за ближайшее дерево, решив, очевидно, что на пригорке засел не один арбалетчик, а несколько.

Его соратник, который в этот момент застегивал штаны, тоже все это видел. Испуг товарища подействовал на него заразительно, и он отскочил за другое дерево, тоже опасаясь угодить под обстрел.

Короче, несмотря на то, что я облажался, мне все равно удалось помочь ван Бьеру. Кабы не моя стрела, на него накинулись бы сразу три противника. Но благодаря мне он сошелся с чернобородым один на один. Что при его хромоте являлось для него самым удачным раскладом.

Подобно спрятавшимся от стрел фантериям, кригариец тоже прибегнул к помощи дерева. Подскочив к ближайшей сосне, он сделал несколько обманных движений вправо-влево, словно предлагая чернобородому поиграть с ним в догонялки. Но тот не принял его предложение. Не став метаться, южанин замер на месте. И, выгадав момент, нанес удар. Так, чтобы выпрыгнувший из-за ствола «лесоруб» сам напоролся на острие его меча.

Однако случилось непредвиденное. Баррелий не просто выпрыгнул перед фантерием, но и, изловчившись, придавил своим клинком клинок противника к дереву. Чернобородый рванулся назад, но было поздно – другой рукой монах уже поймал его за край металлического наручня. И, придержав южанина на месте, рубанул наотмашь ему по шее.

«Эфимец» прошел сквозь вражеские плоть и кость и вонзился в древесный ствол. Голова чернобородого еще пару мгновений продержалась на плечах, а затем, кувыркнувшись, упала на землю. Куда потом упало и тело, но кригарийца в этот момент там уже не было. Хромая, он торопился к ближайшему прячущемуся за деревом южанину. Вернее, уже не прячущемуся, а бегущему ему навстречу. Так и не дождавшись ливня стрел, этот фантерий жаждал поквитаться с «лесорубом» за гибель своего командира.

Я следил за ними с возвышенности, но так толком и не понял, что там произошло.

Промонторец налетел на Баррелия с занесенным мечом, Баррелий отшагнул вбок… а затем промонторец рухнул пластом на землю, продолжая держать меч в вытянутых перед собой руках. Так, будто лежа указывал на что-то острием. Разве что его ноги мелко подергивались, и из шеи у него била похожая на родничок, струя крови.

Только монаха не интересовало, на что был направлен этот указатель. Проходя мимо Зейна, он вырвал копье, что торчало у мертвеца в груди. И когда последний враг – надевший таки штаны насильник, – тоже с криком выскочил из-за дерева, ван Бьер просто швырнул в него копье, не дав ему сделать и трех шагов.

Кригарийца и его врага разделяло небольшое расстояние. Но его бросок был таким мощным, словно цель находилась от него на другом конце поляны. Копье пронзило южанина насквозь и вышло у того из спины аж на половину своей длины. Крик насильника резко оборвался, и он, захрипев, попятился назад, стараясь из последних сил удержаться на ногах.

Разумеется, ему бы это не удалось. Однако прежде чем его ноги подкосились, он дошагал, шатаясь, до края пропасти. Куда и рухнул, наверное, даже не поняв, что с ним стряслось. И, возможно, умерев еще до того, как его мозги и внутренности разбрызгало по камням.

А Баррелий, позволив себе наконец-то расслабить больную ногу, вонзил окровавленный меч в землю, оперся рукой о дерево и замер, переводя дух.

– Помогите! – вновь напомнила о себе Ойла, криков которой во время боя мы не слышали. – Отец! Там мой отец! Да помогите же мне!

Баррелий поднял голову и посмотрел на связанную голую девчонку так, словно впервые ее заметил. После чего поморщился – на самом деле голос у Ойлы был красивый, но не тогда, когда она истошно вопила, – подобрал «эфимца» и, подойдя к дереву, разрубил ей путы…