Глава 22
Константин Плющ
Танец «черного лебедя»
«Черный лебедь» был, так сказать, флагманом – величиною в тридцать румов, с темными бортами, расплывавшимися во мраке, с зубастой башкой местного Горыныча, он плавно покачивался у причала, натягивая швартовы.
Остальные корабли сэконунга были поменьше размерами.
В принципе, и одного «Черного лебедя» хватило бы на весь хирд сэконунга. С избытком.
С другой стороны, сонно подумал Костя, меньше народу – больше кислороду.
Повинуясь знаку Хёгни, он перепрыгнул на гулкую палубу драккара. Валера занял десятый рум слева.
Дед Антон не стал дожидаться указаний и проворно полез в трюм, куда уже юркнула Эльвёр.
Рыжему Змею, может, и хотелось как следует шваркнуть крышкой люка, но корабль – это святое. Поэтому дубовая дверца опустилась тихо.
Да и зачем лишние проблемы создавать, особливо, ежели «кузнец Андотт» с нечистью знается?..
Поманив Костю, Хёгни качнул факелом и сказал:
– Будешь сидеть здесь. Погребешь вместе с Оддом Бирюком. Одд вывихнул левую руку, заменишь ее своими двумя. Если получится.
– Получится, – уверенно заявил Плющ.
– Ну-ну, – проворчал рыжий. – Видали мы таких прытких…
Костя присел на скамью – одиннадцатый рум справа – рядом с плечистым мужиком лет тридцати с лишним.
Лица его было не разобрать, несколько факелов не могли разогнать ночную черноту.
В короткой кольчуге, из-под которой выглядывал засмальцованный поддоспешник, в кожаных штанах, мужик ощутимо вонял застарелым потом, кожей и гарью.
Сопя, он оглядел Костю.
– Звать как?
– Эваранди. А ты – Одд?
– Он самый.
Затрубил рог. Викинги забегали, поспешая занять свои места.
Круглые щиты увешали оба борта «Черного лебедя», швартовы были отданы, а Хегни занял место кормщика.
Сидя лицом к корме, Костя различил Гунульфа – сэконунг стоял у борта и зычно отдавал приказания «Морскому коню» с «Вепрем волн» – снеккам, отчаливавшим следом.
– Весла на воду!
– Чего ждешь?! – рявкнул Одд Бирюк. – Весло хватай!
Плющ подскочил и бросился к козлам, на которых сохли весла, споро разбираемые гребцами.
Одд вынул затычку из гребного лючка, и Константин просунул в него весло – весьма увесистое, вытесанное из мелкослойной сосны, длиной в два человеческих роста.
Ну это еще ничего – кормовые, а пуще того носовые весла куда длиннее будут. Это потому, что гребцы, сидящие на носу или ближе к корме, располагаются повыше, чем те, что посередке, а весла должны доставать до воды все разом, не вразнобой.
Была и еще одна тонкость: орудующим гребями на носу не только тяжелее всех приходится, они же и первыми бросаются в бой, когда корабль пристает к берегу. Оттого места впереди считаются самыми почетными.
– Цепляйся, – буркнул напарник, и Эваранди ухватился за рукоять.
Он частенько, бывая на Шаморе, брал лодку напрокат, так что с греблей был немного знаком. Да и Маннавард поднатаскал его изрядно.
Однако оказалось, что скедия и драккар – это две большие разницы. Костя то сильнее, чем надо, тянул весло, то давал слабину.
Не поспевал за сидевшим впереди или излишне торопился. В общем, мешал Бирюку, как мог.
Викинг сопел все свирепее, но Плющ в конце концов приноровился-таки, попал в лад. Вернее, в лад попадал Одд, а он лишь добавлял ему силы.
Выбравшись на середину залива Троллей, корабли повернули к морю.
На мысу, что располагался с юга, и на том, что лежал севернее, горели большие костры, разожженные викингами, – это были своего рода маяки.
«Поджигателей» подобрали снекки, несколько отставая, и «Черный лебедь» первым покинул Тролльвик.
Да и потом гребцам на драккаре было трудней – за кормой на буксире тащился кнорр Андотта. Не бросать же…
– Суши весла! Поднять парус!
Костя дернулся было вскочить, но Одд буркнул:
– Сиди. Без тебя справятся. Весло на место положь.
Громадный парус был почти невидим и различался лишь тем, что его прямоугольник застил звезды.
Сэконунг, по всей видимости, не решился идти коротким путем вдоль берега, а следовал на запад, чтобы там, в открытом море, описать дугу и войти в устье Стьернсванфьорда.
Драккар ощутимо закачало, приподнимая нос и опуская корму, валя вперед и вскидывая «драконий хвост», венчавший корму. Океан!
Соленая пучина шумно дышала в темноте. Посвистывал в снастях ветер, поскрипывали деревянные члены корабля.
Костя представил себе колоссальный водоем, где драккар не скорлупка даже, а так, еле видимая соринка, занозинка.
Впрочем, Одда мысли о великом не посещали. Покашляв, покряхтев, викинг сполз со скамьи и растянулся на палубе, подложив под голову сумку с доспехами и шлемом. Через минуту он уже похрапывал. Наверстывали упущенное и все остальные.
Один Хёгни по-прежнему восседал у рулевого весла.
Кормщик поглядывал на звезды, на волны, слушал ветер, следил за течениями. Один раз даже опустил руку, ловя рукою брызги, и попробовал воду на вкус.
Небо было ясное, а воздух в IX веке, лишенном заводов и пароходов, обходившемся пока без мириадов дымящих труб, был чище чистого.
Поэтому и света звезд хватало, чтобы различить свою руку или высмотреть свободное место.
Ну разлечься и вытянуться Косте не удалось – «плацкарта» была уже занята, но кое-как он устроился.
Повертевшись с боку на бок, Эваранди подумал, что он вовсе не на увеселительной прогулке, и тихонечко двинулся к мачте, рядом с которой находился трюмный люк. Ежели кто поинтересуется, куда он нацелился, то получит достойный ответ: «Ищу, куда упасть да поспать хоть часок!»
Возле трюмного лаза он обнаружил Валеру.
– Выпустить решил?
– Да не-е… Ты чё? Враз порешат…
– Ну хоть откроем…
Бородин прилег на палубу и нащупал щеколду.
И как дать о себе знать? У викингов сон чуткий.
Не придумав ничего лучшего, Валера тихонько постучал: три удара подряд, три вразбивку, три подряд.
Не бог весть что, зато сигнал SOS известен всем, даже не знающим азбуки Морзе.
Вскоре из трюма донесся приглушенный шепот:
– Валета, это ты?
– Я, дед. Щеколда открыта!
– Ага, понял…
Поозиравшись, Костя успокоился – экипаж «Черного лебедя» продолжал дрыхнуть. Заметят ли викинги, что люк открыт?
Утром будет видно – в обоих смыслах.
Определенного плана у Эваранди не существовало, он просто создавал возможности для будущих действий. А уж как там дело повернется, время покажет.
Одно он уяснил для себя: Эльвёр надо помочь добраться до дома. И валеркиному деду.
– Расползаемся.
– Ага…
– Сумка с собой?
– Вот.
– Дай мне.
Тихонько вернувшись к своей скамье, Плющ кое-как устроился покемарить. Разобрав стон Одда, он тихо сказал:
– Слышь? Испей моего лекарства!
– На кой оно мне? – отозвался викинг. – Руку мне вылечит?
– Руку, может, и не вылечит, зато боль снимет. Хоть выспишься.
– Ну давай…
– Один маленький глоточек, – предупредил его Эваранди, доставая болеутолитель из сумки.
– Давай, давай.
Хлебнув, Одд опустился на «спальное место».
– Что-то незаметно, – проворчал он.
– Ну, не сразу же. Погоди малость…
Костя уже задремывал, когда до него донеслось удивленное ворчание:
– Ты глянь, действует!
Улыбнувшись, Плющ закрыл глаза. Отношение его к миру стало странным.
Вроде как они с Валеркой определились, кто у них тут друг, а кто враг.
Валеркина бабушка в Сокнхейде, значит, там как бы наши, а они пока в глубоком тылу противника.
Тьфу ты, в передовых частях вражеских войск.
И что ему прикажете ощущать? Ненависть?
Да, спору нет, с Хёгни он бы рассчитался да и Гунульфу бы всыпал. А с Оддом как быть? Рука ведь не поднимется клинок всадить напарнику.
Вот и думай…
Эваранди повздыхал маленько да и уснул.
Сон был разрывчатый и непонятный. Сначала он за кем-то гнался, потом устремлялись в погоню за ним. А после был подъем.
– Спустить парус! – приказал сэконунг.
Костя протер глаза и разглядел почти что над собой полосатый парус.
Было то пограничное время между ночью и днем, когда свет почти не отличим от тени и весь мир прячется за привиденческими одеждами. Но уже смутно виднелись горы, их зубчатая линия вырисовывалась на фоне серевшего неба. А вот волны едва проглядывали, колыхаясь под пеленой тумана, к счастью, редкого.
– Весла на воду!
«Черный лебедь», словно полусотней лап загребая, медленно двинулся к устью Стьернсванфьорда, погруженного в глубокий сумрак.
Незнакомый Плющу дылда с рыжими косичками, спущенными на могучую грудь, стоял на носу драккара и длинным шестом промерял глубины.
Построить корабль стоило больших трудов и затрат и потерять его, посадив на камни, было бы верхом безрассудства.
Тем более для сэконунга – весь респект, ему оказываемый, сводился к признанию силы Гунульфа, а сила была в кораблях.
– Сушить весла, мачту долой, – негромко скомандовал сэконунг.
Викинги мигом ослабили снасти и уложили мачту на палубу, развернув рей вдоль. Теперь уже ничего не будет мешать морскому бою, ни рангоут, ни такелаж. Если, конечно, Торгрим ярл не проявит здравомыслие.
– Оружие раздать, брони вздеть!
Из захоронки под палубой достали тяжелый дубовый ящик, битком набитый кожаными мешками на завязках, а в них – мечи, секиры и прочие орудия убийства.
По рукам пошли луки и колчаны-тулы, набитые стрелами, дротики вынимались вязанками.
Викинги зашевелились, задвигались, напяливая шлемы, кольчуги и прочие доспехи.
– А мне? – сказал Плющ.
– Рука в говне, – проворчал Одд, развязывая свой мешок, и крикнул раздающему: – Вагн, подай-ка секиру Добряка!
– Так Добряк же помер, – удивился Вагн, парень с широченными плечами и глуповатым лицом деревенского увальня.
– О том и речь… Держи.
Одд передал Косте бородовидный топор на крепкой рукояти, виток к витку обмотанной ремешком из акульей шкуры.
Ну вот, совсем другое дело!
– Весла на воду!
Выходя на гладь фьорда, драккар бесшумно заскользил, и впрямь как змий, подкрадывающийся к добыче.
Из тумана выплыл пологий берег, прилегавший к горам, заросшим лесом.
Смутно обрисовались холмы… Да какие холмы, дома это!
– Мечи к бою!
За суетой да за туманом никто не заметил медленно подходившего корабля. Он был сходен по размерам с «Черным лебедем», только совершенно новый, буквально вчера спущенный на воду. Неокрашенный, без мачты и носового украшения, драккар шел, толкаемый всего шестеркой гребцов.
С берега, противоположного тому, на котором раскинулся поселок, донесся долгий звон кузнечного молота, и все стало ясно – новенький драккар переправляли через фьорд для оснастки.
Когда «Черный лебедь» поравнялся с новоделом, нескладные гребцы из мастеров-корабелов только глаза вытаращили.
– Что буркала-то пучите? – довольно добродушно обратился к ним сэконунг. – Плывите и работайте – четвертый корабль мне не помешает!
Давясь смехом, викинги налегли на весла, и тут произошло неожиданное: незакрепленные доски палубы «четвертого корабля» заходили ходуном, разошлись резко, открывая все подпалубное пространство, и оттуда с ревом повалили воины – ражие, дюжие, они скалились в ярости и злобном торжестве.
Даже шестерка худощавых гребцов выхватила луки, и команда сэконунга тут же изведала их меткость.
Одд давно уж покинул свое рабочее место, прыгая на носовой палубе.
Меч он держал в левой, но орудовал им умело, видать, мог воберучь сражаться.
– Роскви! – крикнул Костя, подхватывая секирку. – К мачте!
Валера как раз отшатнулся от наконечника копья, насквозь прободавшего одного из гребцов сэконунга и вылезшего у того со спины.
Поднырнув, прижав голову – две капли чужой крови упали ему на кожаный шлем, Бородин метнулся к мачте.
В руке он сжимал давешний скимитар.
– Чё делать будем? – крикнул Валерий.
– Биться будем, что же нам еще остается!
– «Мы – спина к спине – у мачты, против тысячи вдвоем»?
– Да хоть тыл прикроем!
– Жопу, ты имеешь в виду?
А нападающие все прибывали, словно ниоткуда.
Их крепкие руки сжимали мечи и секиры, за кромками щитов, из-под низко напяленных шлемов, сверкали глаза, бестрепетные и страшные.
Засвистели копья, пробивая тела насквозь.
Ловкие дренги притянули крючьями борт «Черного лебедя», и вся орава повалила на палубу корабля Гунульфа.
– Где Гунульф?! – взревел косматый мужик в золоченом панцире. – Где эта подлая собака?!
– Эйвинд, сволочь! И ты тут? – зарычал в ответ сэконунг, выхватывая меч. – А вот и вертел для твоей мудроречивой тушки! Х-ха!
– Бей их, ребята! – взревел Хёгни. – Руби!
Тяжелые секиры опадали перышками, раскалывая щиты, врубаясь в живую плоть, отсекая головы, руки, ноги…
Копья били с ужасающей силой, подчас древки трещали на излом, но доставали-таки врага. Мечи мелькали с быстротой крылышек воробья, поражая живое, заливая палубу кровью.
Туман расходился, словно испуганный диким ревом людей, впавших в неистовство.
– Стой! – взвился вопль. – Кончай!
Из утреннего тумана выплыл драккар, по размерам мало уступавший «Черному лебедю». Народу на нем тоже было немало, и все оружные.
– Да это ж Семен! – охнул Костя.
– Где?
– Да вон на носу!
На носу подплывавшего драккара, укрытые за «шеей» чудовища, чья страхолюдная башка венчала форштевень, стояли двое.
Один был упакован богато, и панцирь на нем сверкал золотыми бляхами, и шлем с насечкой зоревые лучи преломлял, а другой выглядел победней – и казался чужаком. Ни бороды, ни усов, ни волос длинных.
Семен Семенович Щепотнев, собственной персоной.
– Кончай, говорю! – гаркнул Шимон снова. – Не глупи, Эйвинд! Гунульф, кончай рубать дураков!
Битва, так и не успев разгореться, попригасла.
Семен, набрав воздуху побольше, грянул:
– Что, изничтожить друг друга хотите? Валяйте, потешьте местную рыбу! То-то ей прикорма будет! Твою дружину, Эйвинд, тут и положат, да и от твоей, Гунульф, едва ли половина останется. А смысл?! Ради чего вы пропадете? И ради кого? Али заняться боле нечем? А чего б нам всем не стать под руку сэконунга, да и не устроить ха-ароший набег на Сокнхейд?! А?! Порознь-то вам ни в жизнь не одолеть Хьельда конунга, а вместе-то мы сила!
– Да ты кто такой, чтобы нас срамить? – проорал Одд Бирюк.
– Люди называют меня Шимон-херсир. Хочу вернуть себе и почет, и славу. А ты чего ищешь? Смерти? Сдохнуть жаждешь ни за что, ни про что?
– Ну, Сокнхейд – это дело, – проворчал Одд.
– Плевать мне на все богатства Сокнхейда! – прорычал Эйвинд ярл. – Мне нужна голова Гунульфа – и отдельно от его гнилого тулова!
– Эй, ярл! – насмешливо крикнул Щепотнев. – А хирдманов своих ты спросил? По-твоему, они тоже спешат на погребальный костер? А по-моему, они очень даже не против нагрянуть в Сокнхейд, чтоб взять тамошнего конунга за яйца да за мошну!
Хирд Мудроречивого жадно ловил речи, с надеждой глядя на ярла, ибо идея, подкинутая херсиром, манила викингов несказанно. Перед их глазами мерцало маслянисто-тусклое золото, что хоронилось в сундуках Хьельда.
– Я пришел за головой Гунульфа! – непримиримо зарявкал Эйвинд.
– Да зачем тебе моя голова? – насмешливо поинтересовался сэконунг. – Своей не хватает?
Мудроречивый рванулся, но был удержан парой крепких ребятишек.
Ярл побледнел, чуя предательство, но тут подал голос Торгрим Ворон, молчавший дотоле.
– Успокойся, Эйвинд, – холодно сказал он, – и взгляни на берег. Он совсем близко от нас, а на крышах домов – видишь? – мои лучники. Хочешь стрелу схлопотать? Стоит мне поднять меч, и тетивы будут спущены.
– И ты продался Гунульфу? – уже без злобы, с горечью спросил Мудроречивый, опуская меч.
Торгрим ярл поднял голову.
– Нет, Эйвинд, – по-прежнему холодно проговорил он. – Этим утром я собирался обговорить с сэконунгом наш поход на Сокнхейд. Хотели мы привлечь и тебя… Кто ж знал, что ты сам заявишься в гости? И что сразу возгоришься местью, едва я заикнусь о сэконунге? Считай меня кем угодно, на хольмганг я тебя все равно не вызову, пока не окончится поход! А вот с тобой ли двинем мы к Сокнхейду или без тебя – думай сам!
Ропот викингов стих совершенно.
Три корабля покачивались на мелкой волне, дрейфуя к берегу, а их экипажи, обнажив мечи и топоры, только что изведавшие крови, молчали.
Эйвинд Мудроречивый тяжко вздохнул и сказал:
– Я – с вами.
Хирдманы его радостно взревели, истово колотя мечами по щитам.
Их восторг тут же поддержали дружины Торгрима и Гунульфа. Веселый шум разнесся по фьорду, накатил на берег – и стрелки заплясали на зеленых крышах, потрясая луками.
– Наше дело правое, – усмехнулся Костя, прислонясь к мачте, – враг будет разбит, победа будет за нами.
– Типа того, – кивнул Валерий.
