Глава 13

Очнулся я, лежа на кровати, открыл глаза, вернее глаз, заплывший, хоть и видел, но как-то хреново. Белый потолок. Так, какая кровать? Я осмотрелся. Стены, окрашены светло-синей краской. Окно, на нем занавески. Тумбочка, пачка папирос, спички, пепельница. Попробовал поднять голову, зашумело, но боли не было. Согнулся, свесил ноги вниз. Вроде ничего, тронул ногу. На ощупь, под бинтами чешется. А ну если согнуть, ай, а так больновато. Но не как раньше. Взял папиросу, закурил, кашель вывел меня из ступора. Чего за херня-то, арест, избиение, я бью следака, мне прилетает от охранника. Теперь палата, чистота, папиросы. Издеваются, что ли?

Когда в палату вошел он, я как-то сразу сник. Захотелось опять провалиться в обморок.

– Ну, здравствуй, герой-одиночка! Ты что же такой борзый-то? С прежней жизни злоба на органы внутренних дел осталась? Или решил, что сам черт не брат?

– Здравия желаю, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности, – я невольно поперхнулся. – Да как-то не подумал, инстинкт. Меня бьют, я недолго думая отвечаю. Детство веселое было. Не ответишь, будешь жалеть всю жизнь. Если вы про инцидент в камере.

– И часто отвечал? – с ухмылкой спросил Берия.

– Отвечал всегда, просто по-разному получалось.

– А удар-то у тебя хороший.

– Учитель был хороший, – коротко ответил я.

– Я сам немного занимался, борьбой японской. Ты смотрю, тоже чего-то знаешь.

– Немного, – постарался ответить как можно скромнее я.

– Хорошо, потом как-нибудь об этом поговорим. Как ты себя чувствуешь? – во блин, вопросики подкидывает. Чего это вдруг заинтересовался?

– Хорошо, товарищ Берия, – я потер раненую ногу.

– Я уж подумал, ты нас покинуть решил, трое суток без сознания. Стали волноваться.

– Покинешь вас. Правда, что ли, целых три дня валялся? – удивленно уставившись на наркома, спросил я.

– Именно, что, не помнишь ничего? – Берия взял стул и уселся рядом.

– Помню, голова сильно болела. Дальше темнота, – я напряг мозг, пытаясь вспомнить что-то еще.

– Ясно! Ну и наворотил ты дел, «Внучок». Зачем же так со следователем? Ему теперь тоже лечиться придется.

– Лучше бы не пришлось, таких свиней – резать надо. Извините за грубость.

– Не зарывайся, – строго произнес нарком.

– Виноват, Лаврентий Павлович, – я опустил голову, чего-то и вправду разошелся, забыл, с кем говорю.

– Что, сильно перегнул?

– Не знаю, что считается перегибом, просто с людьми обращаться так не надо. Даже с виновными. Мы отличаемся от первобытных людей хотя бы разумом.

– Что у вас получилось, можешь рассказать?

– Олень он! На фронте бы попробовал так себя вести.

– Почему олень? – нахмурился было грозный нарком, но вдруг улыбнулся.

– Да просто показал он себя полным идиотом.

– Шутки будущего? Да, любят у вас следователей.

– Да причем здесь его профессия, человеком нужно быть. Ведь задал вопрос, хоть и дурацкий, на мой взгляд, я спокойно все ему изложил, не выступал, не борзел, даже не шутил. Или ему так приказали? – Теперь я с интересом уставился на Лаврентия Павловича.

– Что приказали? – не понимая меня, Берия сделал удивленное лицо.

Я рассказал Берии содержание допроса.

– Ну да, перегнул немного палку. Вообще-то, разговор должен был быть совсем о другом. Но, я думаю, он уже наказан, тобою.

– Товарищ Берия, мне что грозит?

– А что, чувствуешь вину?

– В том, что сбежал от Истомина, да. А больше, ну, за следака разве что.

– Сергей, ты не можешь успеть везде. Я понимаю твой порыв, даже Иосиф Виссарионович понимает. Но ты не сможешь помочь ВСЕМ! Это-то понятно?

– Да знаю я. Это и гложет постоянно. Но находясь рядом с ребятами, не могу сидеть и ждать, когда их всех убьют. Это они ничего не знают, а мне каково?

– Ты слишком сентиментален и самоуверен. Но это не плохо, те, с кем ты воевал плечом к плечу, готовы идти за тобой на край света, ну или по крайней мере в бой. Наши люди провели небольшое расследование. Ты всех зацепил своим оптимизмом. Люди, правда, тебя оценили, ты нужен им.

Я покраснел, блин, лучше бы ругался. Уж больно сладко заливает.

– Лаврентий Павлович, да чем я их зацепить-то мог? Ну, постреляли немного, парни гораздо больше нужного сделали, я просто был рядом.

– Сергей, мы знаем, где и кто был. Твои затеи, твоя самоотдача. Ты знаешь, что теперь на всем Ленинградском фронте люди даже с тяжелыми ранениями лезут в бой. И при этом отлично воюют! Лебедев, комдив 235-й, знаешь, чего сказал?

– Никак нет, а что?

– Предложил его дивизию после формирования тебе отдать, вместо него, говорит, справишься легко.

– Ну, это он уж явно переборщил. Где я и где дивизия? Просто благодаря тому, что я из будущего, знаний чуть больше, чем у других. Но знания без опыта – ноль без палочки. Я очень рад, конечно, что у людей проснулось чувство уверенности в себе и в друзьях, но про ранения я ничего не говорил. И еще, Лаврентий Павлович, разрешите на чистоту?

– Да ты и так вроде не особо слова выбираешь. – Берия снял пенсне. Смешной он, когда без стекол на носу.

– Очень, очень многое зависит от командира. Вот вы про Лебедева говорили, так если он нормальный человек, то и поступает по-человечески, а не гонит людей на убой. Я тоже с людьми поговорил, его все хвалят, с такими командирами люди и воюют лучше. Просто видят отношение к себе.

– А что касается ранений, – перебил меня нарком, – так и не надо ничего говорить, люди видели тебя, рассказали друзьям, как раненый осколком гранаты сержант бросился в бой с превосходящими силами противника. И вышел победителем.

– Все это сильно преувеличено, я же не один был, чего там один-то навоевал бы? Товарищ Берия, просто ранение вначале позволяло, мне врач говорил потом, что просто запустил я его. Нужно было сразу как следует промыть. И как было не вступить в бой, если по-другому никак?

– Молодцы, я отнес представления на товарищей из твоей группы Верховному Главнокомандующему. Там и ты в списке, – нарком сделал ударение, группа-то МОЯ. Значит…

– Говорю же, Лаврентий Павлович, один я ничего бы не смог поделать.

– А дивизию кто вывел? Они бы так и сидели в этих лесах. Пока немцы их не передушили бы.

– Да вышли бы и сами, просто так совпало. Я вышел к ним, когда комдив уже собирался выдвигаться на прорыв. – В принципе и не врал, все равно бы вышли. Хотя, хрен его знает с какими потерями. Как уж получилось, так и ладно.

– И что с тобой теперь делать? Осудить бойца, при этом награждая, будет как-то нехорошо. Если мы тебя отправим на фронт, как?

– Отлично, Лаврентий Павлович. Только об этом и мечтаю, но разве это возможно?

– Конечно, в тыл к немцам тебя никто не отпустит. Будешь с Истоминым, выявлять обстановку в частях и докладывать наверх. Видишь ли… Ты и вправду приносишь больше пользы, находясь на фронте. Даже врачи это подтверждают. Ты действительно не сможешь специально вспоминать – по приказу, а там у тебя само собой получается. Мы решили рискнуть, но, сам понимаешь, с подстраховкой.

– Ясно, конечно, понимаю, – чуть погрустнел я. Но хоть не в камере сидеть и то хлеб.

– Ладно, выздоравливай, гуляй по парку, здесь хороший парк.

– А где мы, товарищ Берия?

– Под Москвой. Отдыхай.

– Спасибо, буду стараться, товарищ Берия.

Он ушел, а я выглянул в окно. Какой-то пансионат, что ли? Хоть и осень, а красиво. В палате возле дверей стояли костыли. Медленно, стараясь не сильно налегать на больную ногу, вышел во двор, остановился, закурил. Людей здесь не было. Я быстро заметил своих наблюдателей. Приглядывали за мной двое. Наверное, и на внешнем периметре кто-нибудь есть. Гулял я не долго. Усталость быстро сморила меня, и я похромал обратно. В палате меня тотчас уложили в кровать, сразу две сестры ждали моего возвращения. Сменили бинты, дали какой-то порошок выпить. Уснул я быстро, свежий воздух действовал как снотворное.

Время шло. Боль в ноге почти ушла, я вовсю ухаживал за сестричками, только они не очень отвечали на это. Как-то утром меня разбудил Истомин.

– Ну чего, преступник, как здоровье? – как всегда с улыбкой, спросил Истомин.

– Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности, – ответил я бодро, – хорошо, спасибо.

– Прогуляемся? – Александр Петрович кивнул в сторону двери.

– С удовольствием, – ответил я.

– Ну, тогда пойдем, разговор есть, – загадочно произнес Истомин.

– О как! Пойдемте. – Я взял с вешалки шинель и повернулся к двери.

Дальше я услышал нечто такое, что подумал: куда я влез? До НКВД дошли сведения, что на Ленинградском фронте, а точнее в самом Ленинграде, вовсю развернулись немецкие диверсанты. Командованию, видимо, не до них сейчас, хватает и без того забот, да еще и свои, «враги народа», повылезали. Войска, измочаленные боями, отходят или ложатся в землю. Командование не может наладить взаимосвязь. Появились случаи исчезновения высших командиров. Полками командуют чуть ли не лейтенанты. Надо срочно исправлять ситуацию. Истомина отправляют, как представителя Ставки. Меня с ним, так сказать, на стажировку. Я ответил, что готов хоть сейчас.

– Я приеду завтра, рано утром. Будь готов. Вылетим сразу, как только сможем.

– А мне в чем ехать? В пижаме? – Я распахнул полы шинели.

– А кто свою форму на солдатскую поменял? – с хитринкой во взгляде, спросил майор.

– Так я же не выкинул ее!

– Какая разница? К вечеру привезут тебе новую. Еще что?

– Документы мои, вы сами забрали.

– Завтра отдам. Их переделывать пришлось.

– А чего опять не так?

– Лаврентий Павлович говорил, что ты попал под награждение?

– Да, что-то сказал, и что?

– Да то, решили, что за твою самоволку орден для тебя больно много. Поэтому просто повысили в звании и дадут медаль.

– Ого! И этого-то много, зачем?

– Звание-то нужно, а то я узнал, как тебя строил политрук, и доложил. Вот наверху и решили – за заслуги присвоить тебе младшего лейтенанта ГБ.

– Во блин, росту на дрожжах. Как все зубы выбьют, наверное, к полковнику доберусь.

– Ага, мечтай. Просто дело вы сделали хорошее и выполнили все отлично.

Вечером принесли форму, вошла медсестра Юлечка, такая ладненькая, положила на тумбочку. Я со вздохом посмотрел вслед уходящей сестре и развернул одежду. Все знаки различия уже были на своих местах. Я с удовольствием напялил шмотки и оглядел себя. Ай да вояка.

Ходил я уже нормально, прихрамывал только. Но боли не было совсем. Наверное, привычка уже. Немного покрутившись у зеркала, Юля и его принесла, опять переоделся в халат. Завтра наконец дело появится. Почти три недели дуру гнал. Нет, мне не сдохнуть хочется, хотя и не исключено. Просто так уж я был воспитан, вся моя большая семья, военные. Меня всегда тянуло к оружию, как наркоманов к героину. Такая видно уж судьба, не в двадцать первом веке, а тут. С такими мыслями я лег в кровать и моментально уснул.

Опять не успел проснуться до того, как Истомин придет.

– Подъем, мамлей!

– Здравия желаю.

– Доброе утро, – майор был в хорошем настроении.

– А оно бывает добрым? – Я сонно натягивал портки.

– Раз проснулся и есть дело, значит, доброе. Все, просыпайся давай.

– Так я уже встал.

– Но не проснулся. Вот твое оружие, – сказал майор, протягивая мне кобуру. – А вот новые документы.

Я раскрыл книжечку, правда, мамлеем сделали. Убрав ее в карман, застегнул ремень и поправил кобуру.

– А чего ты кобуру как фашист носишь, по уставу как положено?

– А кто воюет больше, мы или немцы? Они ведь не просто так ее вперед вешают. Так удобнее. И вынуть пистолет быстрее позволяет, и стрелять тоже.

– Ну смотри. Могут возникнуть придирки.

– Интересно, что за светлая голова у нас устав писала?

– Это очень заслуженные люди, поаккуратней со словами. Больно ты у нас на язык острый.

– Ну, вы ведь никому не скажете?

– Готов? – не ответил Петрович и отмахнулся.

– Так точно! – Я и вправду был готов.

– Пошли давай, самолет ждет.