Глава 5
Ещё один день рождения
Вернувшись в свою квартиру на Базе после хронопутешествия за этой чёртовой колбой, Вика и я медленно стали раздеваться, кидая грязную одежду прямо на пол, в угол комнаты. Потом забросим в стиралку.
Когда на наших телах не осталось ни единой тряпки, мы набросились друг на друга с жадностью изголодавшихся диких животных. Повалив Вику на пол, я брал её грубо, по-звериному.
— Гад! Сволочь! Ненавижу! — извивалась она подо мной. Ногти раздирали мне спину, острые зубы прокусывали кожу до крови. Во время оргазма Вика не кричала, как обычно, а визжала и выла. Молотила крепкими кулачками по чему попало. А я вдавливал её в пол и хрипел на ушко:
— Ты моя, моя, моя!!! — И рычал.
Минут несколько мы лежали, сжимая друг друга в объятиях. Затем поднялись и, пошатываясь, побрели в душ. Под струями тёплой воды Вика исцеляла царапины и укусы на моём теле. Я гладил её затылок, покусывал мочки ушей, целовал маленькие розовые ладошки.
Помывшись, я большим мохнатым полотенцем вытирал Вику, а она — меня. Потом мы прижались друг к другу и постояли так немного, шепча ласковые, нежные слова.
Прошли на кухню, После рейда наше меню было всегда одинаковым: хлеб, мясо, сухое красное вино. Мясо ели руками, сок капал на подстеленные салфетки. Наевшись, я облизывал пальцы.
— Салфетка, идол, — пробормотала Вика.
— Так вкуснее.
— Тогда на, и мои оближи.
— С удовольствием и наслаждением, — засовывал в рот тонкие изящные пальчики, обсасывая их по очереди.
— Ну, что, возвращаемся в лоно цивилизации? Будем считать прогулку законченной?
У нас уже стало традицией таким образом сбрасывать накопившееся в рейде напряжение. Релаксация полная.
— В «Виктори» пойдём? Или дома отпразднуем?
— Знаешь, как-то не задался день рождения. Давай перенесём на завтрашний вечер. А сегодня я хочу пойти в госпиталь и поставить на ноги Саблю и Джо. Завтра, вместе с ними отметим окончание рейда и мой неюбилей.
— Ты думаешь, их завтра выпишут?
— После моего лечения выпишут.
И мы пошли в госпиталь. В приемном покое нам объяснили, что все посещения уже закончены, приходите завтра.
— Я не посетитель, мне надо вылечить двоих раненых, которых к вам сегодня доставили.
— Саблина и Поллак?
— Они самые. Вот, кстати, и хирург, — по лестнице сбежал наш штатный хирург в футболке, джинсах и кроссовках. Он был неприлично молод, стеснялся своей молодости, но хирургом был от Бога. За это его все уважали.
— Станислав Игоревич, тут вот девушка говорит, что ей раненых надо лечить, — сказала медсестра, снимая с себя ответственность за принятие решения.
— Вы? — Удивился хирург, — с вашими боевыми соратниками всё в порядке.
Через недельку-другую выпишем.
— Мне бы хотелось, чтобы завтра выписали. Я пошаманю немножко, Стасик, — умоляюще-ласково попросила Вика.
Хирург чуть покраснел от такой фамильярности, но с важным видом спросил:
— Вы уверены, что они будут полностью здоровы?
— Ну, кузнечиками, может, прыгать и не будут, но и в госпитале им делать будет нечего. Раны будут иметь вид месячной давности. Болеть и ныть ничего не будет. Неделю дома передохнут — и в строй.
— Ладно. После Вашего фокуса с костью, я склонен Вам верить. Сколько времени Вам понадобится?
— На Лимонадного Джо потрачу от силы пару часов, а вот с Саблей придётся повозиться. Боюсь, что вся ночь уйдёт. Раны хотя и благополучные, но тяжелые.
— Маргарита Николаевна, выдайте ей халат и покажите палаты, где лежат Саблина и Поллак. Утром приму Вашу работу. Если всё будет так, как Вы сказали — я их выпишу. Полковник с Вами?
— Муж-то? Нет, он домой пойдёт. Спасибо, что разрешили.
— Мне и самому интересно будет посмотреть, что Вы сотворите.
Вика поцеловала меня, шепнула:
— Утром приду, не скучай, — и умчалась за халатом.
Хирург и я вышли на улицу.
— Хорошо иметь жену колдунью?
— Это как посмотреть. И хорошо, и плохо. Колдунья колдунье — рознь. Но такую жену иметь хорошо.
— Оно, наверное, так. Спокойной ночи.
— Всего доброго. Удачи всем нам.
Вика пришла под утро, легла мне под бочок, привычно закинула на меня ногу.
— Порядок, Малыш?
— Полный, командир. Ты, значит, Саблю во время хроноперехода целовал? Ну, и как оно — целоваться при хронопереходе?
— Она стонала, ей было очень больно, я её пожалел. Раскололась, выходит, Сабля? Вот, трепло…
— Должна же она поведать лучшей подруге, что её первый раз в жизни по-настоящему поцеловали. Она в тебя, по-моему, влюбилась. А я и не ревную, как ни странно.
— Повода для ревности нет.
— Правда-правда?
— Когда я тебя обманывал? Это же невозможно.
— Эт точно. А подарочек мой где?
— Вон, на тумбочке лежит. Это Эстер на аукционе купила и тебе переслала. Деньги я ей вернул.
— Дорого стоит?
— Да подороже, чем твоё прошлогоднее колье.
— Спать хочу сильно, но любопытство сильнее. И что же там в пакетике? «Записи средневекового алхимика». Вау! Серёжка, любимый мой! — тёплые руки обвили шею.
— Задушишь же!
— Обязательно. Молился ли ты на ночь, Дездемон?
— Невинен я перед тобой, Виктелло!
Трагическим голосом Вика продекламировала:
— Но всё же с Саблей целовался ты!
Умри ж, изменщик подлый и коварный!
Её пальцы обхватили мою шею. Я выпучил глаза, захрипел и высунул язык изо рта. Вика оценивающе склонила голову набок:
— Хм, язык. Не телячий, не олений, но попробуем, — горячим нежным язычком полизала. — А вкусно. Кстати, я же не завтракала, — и заклацала зубками.
— Помогите, людоеды дара речи лишают!
— Это чтобы ты не мог Сабле комплименты говорить.
— Да что ты ко мне привязалась со своей Саблей?..
— Точно, моей. Знаешь, мы обе не вхожи в женское общество Базы. Ну, не интересны нам разговоры о тряпках, косметике, мужиках. А вот друг к другу у нас какая-то тяга. Нам вместе как-то комфортно… Ой, слушай, я столько сил за ночь вложила в Саблю, да и в Джо тоже. Мне необходимо поспать хоть пару часов.
— Спи, солнышко моё.
— Не вставай, покарауль мой сон. Так люблю около тебя спать, не хочу одна.
Я задремал, обнимая крепко заснувшую Вику.
Вечером направились в «Виктори». Вика надела вечернее платье, к нему -
изумрудное колье, которое я ей подарил на восемнадцатилетие. На пальце у неё был перстень с неземным изумрудом, доставшийся ей в наследство от Кати Звягинцевой, точнее, Ивановой.
В баре мы уселись за заказанный столик. Зная вкусы Саблиной и Лимонадного Джо, сделал официанту заказ. Стол стал покрываться всякой снедью и напитками. Сабля и Джо подошли вовремя. Без опоздания. Джо преподнёс Вике букет из девятнадцати крупных роз:
— За день рождения и за моё излечение. И, конечно, приношу извинения за вчерашнее.
— Ты о чём?
— Что про титьки сказал. Чего не ляпнешь в болевом шоке…
— Всё-всё, Джо. Забыли. Спасибо за цветы, — и чмокнула Джо в щёку.
Саблина всех поразила. На ней было длинное вечернее платье. Рукава фонариками скрывали тонкие руки. Платье было без декольте, с глухим воротником. А на платье переливалось шикарное алмазное колье. Оно ничуть не уступало Викиному колье и в чём-то даже его превосходило. Видно было, что это очень старинная работа. Старинной работы был и перстень с огромным алмазом на безымянном Машином пальце. Выглядела Маша сногсшибательно. Ей даже шла её несколько чрезмерная бледность лица.
Сабля протянула Вике книгу. И тоже старинную, по виду было ясно.
— Поздравляю. Мой скромный подарок.
— «Навыки боя холодным оружием. Только для сотрудников СМЕРШ»,-
прочла Вика на обложке, — год издания — 1944-й. Ничего себе, Сабля, это же раритет!
— Дарить надо всегда то, что жалко отдавать. В противном случае, это не подарок, а отмазка.
— Спасибо большое, — и они поцеловались. Я почувствовал лёгкий укол ревности. Что-то часто они стали целоваться. «Да ну, не блажи, Иванов. Какая, к чёрту, из Вики лесбиянка?».
«Успокойся, медведюшка, дома зацелую. За лесбиянку же, ну, сам знаешь!..». Это Вика передала мне мысленно. А вслух сказала:
— Да, Сабля, ты, оказывается, у нас не бесприданница. Колье такое на десять годовых полковничьих окладов тянет.
— Чуть побольше, — улыбнулась Маша, — это мне по наследству досталось. По отцу я — Саблина, тоже древняя дворянская фамилия. А по материнской линии — Вяземская.
— Ого! — Вырвалось у Вики, хорошо знавшей историю России.
Но тут к нашему шестиместному столику подошли два спецназовца из «Гронмора».
— Поздравляем с днём рождения, Ведьма, — и вручили огромную витую морскую раковину.
— Спасибо, ребята. Что выпьете за моё здоровье?
Хлопнув по чарке водки, гронморы удалились за свой столик. А на их места присели грударовцы — Паша Ломов и Валя Зорина. Поздравив Вику, они подарили ей кусок ардонита — редкого красивого минерала с далёкой планеты. Кусок был размером с Пашин кулак, а он у него отнюдь не маленький. Выпив за Викино здоровье, они уступили стулья двум офицерам из дивизии десанта. Десантники презентовали сувенир — статуэтку циклопа с Ледового пояса. Стоило до циклопа дотронуться, как на лбу у него загорался красный глаз, и циклоп грозно ревел.
— Популярностью ты не обделена, — сказала Вике Маша, когда на нашем столе нагромоздилась куча подарков: от связистов, от космолётчиков, от штабных и даже от врачей нашего госпиталя. — Аж завидки берут. Только, что командир Базы не поздравил.
Вика засмеялась, потому что в бар вошёл генерал Петер Лемке и направился к нашему столику. Он протянул Вике свёрток, перетянутый красивой лентой и белую крупную розу. Вика развязала ленту. В свёртке была хрустальная сова с жёлтыми глазами из янтаря и капитанские знаки различия — погоны и нарукавные нашивки.
— Поздравляю с днём рождения! Капитанское звание Вам ещё не присвоено, но представление отправлено. Через несколько дней сможете использовать эти погоны. Вам, Саблина, тоже нужны капитанские погоны. А Вы, Поллак, как всегда, от звания лейтенанта откажетесь?
— Я — вечный сержант, — отшутился Лимонадный Джо.
— ПЗК (Почётный Знак Корпорации) Вам тоже не нужен?
— У меня их полный ящик.
— Поэтому Вас наградят полугодовым сержантским окладом.
— Это хорошо, деньги всегда нужны, — спокойно молвил Джо.
— Вы, Саблина, получите золотой ПЗК, а Вы, Иванова — серебряный. Золотой и бронзовый у Вас уже есть, я решил, пусть будет и серебряный. Для полного банта.
— Полный бант только у моего мужа…
— Да, больше никто на нашей Базе, включая меня, не имеет платинового ПЗК. Награды и звания вам за принесённую колбу.
— А Иванову?..
— Иванову — устный выговор, без занесения в личное дело, учитывая его прошлые заслуги.
— У-у-у! — завыли все за нашим столом, кроме меня.
— Да, Водолазкин погиб из-за собственной невнимательности, но ошибка подчинённого — это ошибка его командира. Да, Иванов спас Саблину, но он должен был проверить наличие пулемётов на проспекте. Иванов в рапорте сам указал на свои промахи и попросил его наказать.
— Чтобы другим командирам неповадно было, — пояснил я.
Официант поставил перед Петером пузатенькую рюмку с коньяком. Лемке понюхал коньяк, одобрительно кивнул и поднял рюмку вверх:
— За здоровье очаровательной именинницы!
Когда все поддержали тост, командир Базы поднялся со стула.
— Извините, дела не позволяют провести с вами весь вечер. К моему великому сожалению. Да, Саблина, Вы не желаете перевестись из «Грудара» в «Грону-хроно». Иванов сказал, что охотно Вас возьмёт.
— Спасибо, нет, — ответила Маша, — не хочу скакать туда-сюда. В «Грударе» я тоже нужна. Пусть «Грона» меня берёт иногда в хронорейды, я с радостью…
— Понятно. Что ж, желаю хорошо провести вечер. Всего доброго, — откланялся Лемке.
— Уф-ф! Вроде бы, поздравления закончились, — вздохнула Вика, — давайте пировать. Хотя меня уже раздуло от виноградного сока, который я пила со всеми за моё здоровье. О, нет!
Два повара в белых куртках и поварских белых колпаках поднесли к нашему столу поднос с огромным тортом. На торте красовалась надпись: «Виктории от „Виктори“». Улыбающийся бармен Мишель протянул Вике букет белых махровых гвоздик.
— С днём рождения! Нам известно, что Вас назвали в честь нашего бара и мы этим гордимся. И я имел счастье работать вместе с вашим отцом.
— Спасибо большое. Если можно, положите мне и моим друзьям по кусочку этого замечательного торта, а остальное раздайте присутствующим в зале. Надеюсь, хватит всем, он такой громадный.
— Вот это — день рождения, это я понимаю… — с тихой грустью сказала Саблина.
Мы с Викой переглянулись. Через неделю день рождения должен быть у Маши.
И вот, неделю спустя, я и Вика стоим у двери Машиной квартиры. Я нажимаю на дверной звонок, а Вика закрывает ладонью глазок видеокамеры. Из-за двери через домофон слышен сонный Машин голос:
— Кто там? Чёрт, камера что ли сломалась?
— Враги пришли, — хриплым басом говорю я.
— Что за шутки? Сейчас полицию вызову. Или мне самой вам морды начистить?
Вика захохотала, не сдержавшись:
— Ох, Серёжка, и достанется нам сейчас от Сабли по мордасам!
— Ой, Вика! — Замок щёлкнул, дверь распахнулась. Маша стояла на пороге босиком и в пижаме. Волосы взъерошены, лицо заспанное. Изумилась неподдельно:
— Вы ко мне? — И смутилась от глупости своего вопроса.
— Нет, Сабля, мы не к тебе, — съехидничала Вика, — мы к Машеньке.
— Поздравить её с днём рождения, — сказал я и протянул Маше букет из двадцати трёх кроваво-красных роз. — Ведро под букет найдётся?
— Конечно, конечно найдётся. Ой, а как вы узнали? Я же не говорила…
— Видишь ли, Машенька, на каждого военнослужащего в штабе имеется личное дело. Дальше объяснять?
— Да. То есть, нет, — Маша прижала к груди охапку роз, — а я сплю…
— Оригинальный способ отмечать день рождения, — не удержалась Вика, — так, Сабля, мы пойдём на кухню, а тебе даётся семь минут на то, чтобы умыться и переодеться во что-нибудь приличнее пижамы.
— Почему семь?
— Десять — много, пять — мало. И семь — счастливое число. В нумерологию веришь?
— Нет.
— А зря. Пойдём, Серёжа, на кухню, не будем мешать.
На кухне Вика внимательно осмотрелась:
— Ага. Всё чисто и аккуратно. Грязной посуды нет, крошек на столе нет. Мебель и посуда подобраны со вкусом. Заглянем в холодильник. И здесь всё чисто, всё разложено, как положено. Что ж, осмотром кухни я вполне удовлетворена.
— Ты так говоришь, словно собралась с Саблей жить вместе, — съязвил я и тут же опешил от Викиных слов:
— Не исключено, не исключено… — очень задумчиво.
— У тебя с головушкой всё в порядке, Виченька?
— Прости, Серёженька, это я о своём, о девичьем… Как-то вырвалось…
— Я готова, — появилась в дверях кухни Маша. На ней было длинное, почти до пят, платье цвета «морской волны», босоножки и носочки в тон платью. Со вкусом у Сабли всё безупречно.
— Ну, показывай, где тут хранится главное сокровище, — скомандовала Вика.
— Так все брюлики я в банковской ячейке держу…
— Маша, ты всегда со сна такая?.. Главное сокровище в этой квартире — это ты. Я просила показать твою спаленку.
— А-а. Это — пожалуйста, — Маша сделала приглашающий жест.
Пройдя через гостиную в спальню, мы увидели шкаф-купе с антресолями,
кресло, подобное тому, что стояло в гостиной. Над узкой односпальной кроватью висит роскошный ковёр. На ковре справа повешен турецкий ятаган, а слева — казачья шашка. Кровать аккуратно застелена красивым пледом. Возле кровати — журнальный столик, на нём лежит раскрытая книга.
— Довольно миленько у тебя, — сказала Вика, — вот только кроватку могла бы поставить пошире, хотя бы полутораспальную.
— Привыкла я на разведкрейсере к узкой койке. Да и много ли мне места надо? — усмехнулась Маша.
— А почему насчёт подарочка не спрашиваешь? Что вы мне, гости дорогие, на день рождения вручить хотите? — продолжала ёрничать Вика.
Маша смутилась:
— Не собиралась я отмечать день рождения. Никого не пригласила. Вот и подарков мне не положено. Хватит с меня и цветов.
— Нет уж, без подарков дня рождения не бывает, — безапелляционно заявила Вика, — пойдём-ка в гостиную.
В гостиной стоял компьютерный стол с компьютерным креслом и, понятно, с компьютером. Журнальный стол возле дивана, а рядом — простое кожаное кресло. Ещё был огромный книжный шкаф, набитый книгами, и стеллаж с книгами. Спартанская обстановка. Но со вкусом.
На журнальный стол Вика положила большой толстый свёрток, который мы принесли с собой. Он был перевязан лентой с большим бантом.
— Распаковывай, — приказала Вика Маше.
Маша развязала бант, развернула упаковочную цветную плёнку. Под ней был рулон из ткани. Саблина размотала ткань, которой было довольно много.
— Ткань для того, чтобы ты сразу не догадалась, что внутри. Можешь пустить её на шторы или ещё куда-нибудь, — пояснила Вика.
А под тканью была сабля в ножнах. На ножнах, украшенных голубой эмалью и бирюзой было золотом выгравировано: «Машеньке Саблиной в день рождения». Сабля представляла собой почти точную копию той ханской сабли, которую Маше пришлось выбросить во время нашего первого совместного хронорейда. По памяти я нарисовал эскиз для кузнеца-оружейника и кузнец постарался на славу. Навершие эфеса, как и на ханской сабле, украшали два крупных рубина, а гарда была усыпана мелкими аметистами. Маша вынула из ножен, слегка отливающий синевой, зеркальный клинок с канавкой для стока крови и восхищённо ахнула:
— Экая красотища!
— Сейчас посмотришь, на что эта сабля годится, — изрекла Вика, доставая из свёртка здоровенный, толстый гвоздь, деревянный брусок и платочек из кисеи. Положив гвоздь на брусок, примостила на край журнального стола.
— Руби гвоздь, только без всякой ци, а то столик свой прорубишь.
Маша сделала круговой замах рукой и, без особых усилий, опустила саблю на гвоздь. Гвоздь и брусок, подложенный под него, развалились на две части каждый. Только мастерство владения саблей позволило Маше вовремя остановить удар. На журнальном столике осталась лишь небольшая царапина.
Маша внимательно осмотрела клинок. Конечно, ни малейшей зазубринки на нём не было.
— Поверни саблю заточенной стороной вверх, — скомандовала Вика и набросила на повёрнутый Машей клинок платочек из кисеи. Платочек двумя половинками упал на столик.
— Ребята, это что, волшебный клинок? — спросила Маша.
— Не волшебный, а заколдованный. В заточке не нуждается, при ударе не тупится. Если попадёт в чужие руки, сразу начнёт ржаветь, станет тупым и хрупким. Серёжа, покажи ей…
Я взял саблю и с некоторым усилием согнул клинок в дугу, прижав острие к рукояти. Отпустил острие и клинок выпрямился с мелодичным звоном.
— Это же поистине царский подарок, — дрожащим голосом сказала Маша, — спасибо вам огромное.
И голос задрожал ещё больше. И две капли упали на полированную поверхность столика.
— Ребята, вы никому не говорите, что я заплакала. С четырнадцати лет, с бабушкиных похорон ни одной слезинки не проронила. А тут… — Она безуспешно пыталась вытереть рукой текущие из глаз слёзы.
— Нет уж, сейчас побежим по всей Базе рассказывать, что Сабля — плакса-вакса и рёва-корова, — ответила Вика.
И тогда Маша шагнула к Вике, уткнулась ей лицом в грудь и заплакала совсем безутешно.
— Успокойся, маленькая моя, — гладила Вика по коротко остриженным каштановым волосам и по худеньким, трясущимся от плача, плечам.
Маша повсхлипывала и, стихнув, всё так же прижималась к Вике. Я стоял столбом, не зная, что предпринять. Женских слёз не переношу категорически, чем вовсю пользуется Вика. Стоит ей сказать: «Сейчас заплачу» — и я готов всё для неё сделать.
Оторвавшись от Вики, Маша охнула. На платье Вики на груди было огромное мокрое пятно.
— Хорошо, Сабля, что ты не красишься, — засмеялась Вика, — представляешь, какие бы на моём платье были пятна от туши и от помады?
Маша улыбнулась.
— Вот и славненько, вот и улыбаемся. Да, вот этот маньяк сексуальный заметил, что у тебя очень роскошные ресницы. Это когда тебя раненную нёс.
— Почему маньяк? — спросила Маша.
— Во-первых, на чужие ресницы любуется, когда у своей жены не хуже. Во-вторых, подозревает нас с тобой в лесбиянстве. Дескать, целуемся часто.
Они расхохотались и поцеловались. Я сделал страшное лицо и они рассмеялись ещё больше.
— Хватит целоваться, в дверь звонят, — прервал я их смех и Маша пощла открывать. Вернулась нескоро, смущённая, неся в руках пакет и белую розу.
— Открываю дверь, стоит адъютант командира Базы. Вручил цветок и пакет и сказал следующее: «Генерал Лемке приносит свои извинения, что не мог поздравить Вас лично. С днём рождения Вас, капитан Саблина. Приказ о присвоении Вам звания будет зачитан на завтрашнем построении. И награждение золотым ПЗК состоится там же». Попрощался и ушёл. Заходить не стал: «Я, к сожалению, на дежурстве в штабе».
Маша развернула пакет. В нём были капитанские погоны и нашивки. И статуэтка в стиле Лемке — хрустальный дельфин с аметистовыми глазами.
— Серёжа, Вика, может, пойдём в «Виктори», отмечать мой день рождения? А то у меня дома только кастрюля с овощным супом. А из напитков — только молоко.
— Нет, в «Виктори» мы не пойдём. Три свободных места за одним столиком там сейчас уже вряд ли найдётся. Сегодня не Магомет идёт к горе, а гора идёт к Магомету. Вот ведь как вовремя сказала — в дверь звонят. Я открою, — Вика вышла в прихожую.
Маша вопросительно посмотрела на меня.
— Судя по времени, Машенька, это явление бара «Виктори» на дом к капитану Саблиной.
В гостиную вошла Вика, за ней трое мужчин. Один поставил на стол набор судков и коробку с тортом. Второй нёс в каждой руке по большому пакету. Их он поставил около журнального столика. Третий мужчина протянул Маше букет белых махровых гвоздик и конверт.
— Бар «Виктори» поздравляет Вас с днём рождения, мадемуазель Саблина, — хором сказали все трое и, поклонившись, покинули квартиру.
Букет гвоздик мешал Маше открыть конверт. Вика взяла у неё гвоздики. Маша открыла конверт. В нём был жетон из голубой эмали с красной буквой V в центре золотого щита. Ещё в конверте была записка. Маша прочла вслух: «Дорогая мадемуазель Мари! От всей души поздравляю Вас с днём рождения. Надеюсь, что наши блюда удовлетворят Ваш взыскательный вкус. Примите мой скромный подарок. Подпись: Шарль Боневиль».
— Шарль — хозяин бара «Виктори» А его подарок — жетон почётного гостя «Виктори». Для тебя всегда будет зарезервировано место за VIP-столом. Вся выпивка и закуска к ней — за счёт заведения, — пояснил я Маше, — такие жетоны на Базе у пяти-шести человек.
— Но откуда он-то узнал?
— Видишь ли, «Виктори» не занимается доставкой на дом. И когда я объяснил мсье Боневилю, почему мне необходимо всё это, — показал рукой на судки и пакеты, — он пожелал послать тебе букет и поздравление с подарком.
— А у тебя такой жетон есть?
— Есть у Лемке, есть у Лимонадного Джо, у майора Сена, у Вики. У меня такого жетона нет.
— Серёжка — пижон, — вмешалась Вика, — Он хочет, чтобы ты поняла, что ему такой жетон ни к чему, он и без него — гость номер один в «Виктори». Это он перед тобой перья распускает, как павлин.
— Виченька, а по шейке беленькой?
— Ребята, не ругайтесь, помогите лучше имениннице стол накрыть. Здесь пировать будем или на кухне? Сейчас, я только гвоздики в вазу поставлю.
Через десять минут на столе стояла салатница с фирменным салатом «Виктори» из морепродуктов и зелени (майонез к салату готовил сам шеф-повар). Три больших блюда с грудками цыплёнка, фаршированными яблоками и черносливом, с жареным картофелем и цветной капустой, с кружочками свежего огурца. Бутылка шампанского. Соки всякие. Заливной телячий язык — специально для Вики. Тартинки, и тарталетки, и канапе на блюде. Шарль предусмотрел всё. В пакете были тарелки, бокалы, фужеры, вилки, ножи, лопаточка для торта, десертные ложки, чайные чашки.
Я негромко хлопнул пробкой и разлил шампанское по фужерам.
— Вообще-то я не пью, — торжественным тоном сказала Вика, — но сегодня выпью. За то, чтобы все следующие дни рождения ты, Машенька, встречала не в пижаме, в кровати, а в кругу друзей, весёлая и счастливая. Поздравления тебе просили передать Лимонадный Джо, майор Сен, Паша Ломов. Зря ты думаешь, что у тебя на Базе нет друзей. Тебя любят и ценят. За тебя, Машенька! Выпьем и поцелуемся, Серёжке назло.
Так они и сделали. И уже минут через десять, как люди непьющие, были обе слегка «под хмельком».
— Помнишь, Вика, когда ты меня раненную перевязывала, ты говорила, что грудь мне сделаешь шестого номера? Это же была шутка? — спросила Саблина.
— Конечно, шутка, — ответила Вика и Маша погрустнела.
А Вика продолжала, заставив Машу затаить дыхание:
— Сама подумай, зачем тебе арбузы шестого размера? У меня есть колдовская книга, там всякие заклинания о женской красоте. При твоём росте тебе вполне подойдёт второй размер, максимум — третий. И есть заклинание на увеличение таза для родовспоможения. А мы тебе его увеличим не для родовспоможения, хотя и для него тоже. Вот рост я тебе увеличить не смогу. Но ты будешь маленькой, кругленькой, аппетитной. Мужчины на таких западают ещё больше, чем на дылд, Таз у тебя станет шире, значит, и ноги пополнеют, и незаметна будет их кривизна. А, может, и вообще исчезнет. Может, они кажутся кривоватыми из-за того, что тонкие.
Они увлечённо принялись обсуждать, какой должна стать Маша. Я смотрел на обеих и думал: как они всё же похожи. Нет, не внешностью, хотя до плеч сходство было немалым, их вполне можно было принять за сестёр (у Вики только носик чуть курносый, а у Маши — прямой). Они были похожи привычками, предпочтениями, жестами и даже интонациями. Было различие, было. Но и одинаковость была.
— Послушайте, девушки милые, я у вас тут вроде предмета мебели? Долго вы собираетесь при мне обсуждать размер ягодиц?
— Подожди, налей нам лучше ещё шампусика. Когда, Сабля, мы тобой займёмся? — отмахнулась от меня Вика.
— Знаешь, я ведь послезавтра в экспедицию улетаю. Давай, я вернусь, и мы всё это проделаем. Тогда за время отпуска я успею к себе, к новой, привыкнуть. А уж в экспедицию слетаю в старом облике.
— Ладно, ты права, — и Вика подняла свой фужер, — пьём за новую внешность Маши Саблиной. Ура!
И они выпили. И поцеловались. Я поднялся с дивана:
— Что ж, пойду, пожалуй. Я здесь явно лишний.
Они с двух сторон вцепились в меня:
— Серёженька, любимый мой, муж мой единственный и ненаглядный, прости свою жёнушку, мы заболтались, — застонала Вика.
— Серёженька, любимый мой, муж мой единственный и ненаглядный, прости свою жёнушку, мы заболтались, — простонала Маша, — ой!., - она засмеялась, — мне больше не наливать. Я, кажется, упилась в доску.
Я понимающе ей улыбнулся, но Вика оставалась серьёзной.
— Виченька, не смотри на меня так, — взмолилась Маша, — я просто за тобой слово в слово повторила, как попугай.
— Попугай, говоришь. Хм. Вот он — фатум без прикрас, как любит говорить Серёжка.
Маша ахнула: — Ты с ума сошла, Вика! Посмотри, кто — ты и кто — я. Давай-ка, вместе к зеркалу подойдём…
Вика вдруг махнула рукой: — Да уж, нельзя нам, Сабля, пить. Отдадим лучше должное яствам из «Виктори». А то грудки скоро разогревать придётся, — и схватила вилку с ножом. Шампанское они больше не пили.
За ужином Маша рассказывала, что родителей она лишилась, когда ей было три года. Маму звали Александрой, папу — Александром. Они оба служили в Разведке Космоса. Тогда ещё не было ни «Грудара» Корпорации; ни Дальраза Треста; ни Глубинной разведки Синдиката. Разведка Космоса, и ближнего, и дальнего, принадлежала правительству. Ушли Машины родители в экспедицию и пропали без вести где-то во Вселенной. Никаких сведений о них Маша больше не получала.
Воспитывали маленькую Машу две бабушки. Одна из них — донская казачка, научила Машу ездить верхом, владеть саблей, джигитовать. Лихая была бабушка. Другая обучала Машу языкам, этикету, музыке, прививала любовь к знаниям, развивала чувство вкуса.
Когда Маше исполнилось четырнадцать лет, обе бабушки, словно сговорившись, умерли, одна за другой. Машу определили в интернат, где её дразнили за маленький рост и худобу. Но уже в пятнадцать лет Маша сдала экзамены в университет. Пенсию за пропавших родителей ей платили не маленькую. И Маша целиком отдалась учёбе и спорту. Учась на биологическом факультете, она начала посещать занятия на истфаке. В итоге, в двадцать один год Маша имела два красных диплома, кучу медалей и званий по фехтованию на саблях и по рукопашному бою.
— Драться в интернате начала, очень уж обижали, — улыбнулась Маша.
За болтовнёй вечер пролетел незаметно. Вика и я уже пару раз пытались попрощаться. Но, как только мы говорили, что нам пора, глаза у Маши становились, как у побитой собаки. И мы оставались.
— А хотите, я вам старинную казачью песню спою? Меня моя бабушка научила.
Конечно, мы хотели. Маша сбегала в спальню за гитарой, уселась поудобнее в кресле и запела:
«Ой, то не вечер, да не вечер,
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось.
Ой, да во сне привиделось…»
Голос у неё был не писклявый, не то, что называется нежным голоском, а глубоким, мелодичным и бархатным. Совсем, как у Вики. Казалось удивительным, как такой голос помещается в маленьком, тщедушном теле. А Вика подхватила:
«И сорвали чёрну шапку
С моей буйной головы.
А есаул догадлив был…»
Маша выпучила удивлённо глаза, но песню допела.
— Ты откуда эту песню знаешь?
— У меня папа столько старинных песен знает…
— Ну, эту-то он вряд ли знает. Она не казачья:
«Мне другую ночь не спится,
Невесёлые дела:
То ли кошка, то ли птица,
То ли женщина была?
То она в огонь глядела,
То, забившись в уголок,
Горько плакала и пела
Или билась в потолок…»
Вика присоединилась:
«Но она не только пела,
Ясно помню: по ночам
Всё она в огонь глядела —
Жарко делалось очам…»
Она, когда пела эту песню, говорила: — Это песня про меня.
Я ей отвечал: — Нет уж, не мечтай, окно не распахну, никуда ты от меня не улетишь.
— Но я же буду горько плакать…
— Плачь. Это единственный случай твоего плача, который я стоически выдержу.
Допели:
«И однажды поздно ночью
Растворил я ей окно.
Ну, раз она свободы хочет,
То добьётся всё равно
И — шагнула из окошка.
И — взмахнули два крыла.
То ли птица, то ли кошка,
То ли женщина была.»
Вика взяла у Маши гитару.
— Давай дуэтом. Про «выучусь шить» знаешь?
— Ага-ага.
И они запели слитно:
«А хочешь, я выучусь шить?
А может и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить…»
Я слушал их голоса, сплетавшиеся в один голос, и чувствовал, как к горлу подступает комок. Сказать, что они пели чудесно — ничего не сказать. Слабо сказано: волшебно. Две сирены, способные погубить любого путника (хоть саблей, хоть пулей, а то и просто ударом руки).
«И я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть.
А детей у нас будет пять,
А, может быть, даже шесть…»
— Не пять, а ровно шесть, — прервав пение, сказала Вика, — шесть будет детей у нас, — и запела дальше.
Опаньки! А как же предсказание Ядвиги? Это что же, Вика решила шестерых родить?
Они допели песню, и я им поаплодировал. После чего, вынужден был сказать:
— Слушал бы вас до бесконечности. Но, господа капитаны, как полковник, я командую отход ко сну. Завтра общее построение и поспать всё же необходимо.
Стали прощаться. Маша сказала:
— А вы не сможете послезавтра прийти на космодром, проводить меня? Я ведь почти на год улетаю.
— Сможем. Но завтра ещё будем в «Виктори» обмывать ваши награды и погоны.
— Ребята, я так рада, что вы у меня есть!
На что Вика ответила:
— Не мы у тебя, а ты у нас есть.
— Это как понимать?
— Подрастёшь — поймёшь.
— У-у-у, противная!
— Как и ты.
И мы расстались до завтра.
Сразу после построения, мы потопали в «Виктори», зазвав с собой Лимонадного Джо. Все четверо были в парадной форме, при регалиях, хотя Джо и я всех наград не одевали, места не мундирах не было.
До вечера было ещё долго и свободных мест в баре хватало. Усадив девушек за столик, я и Джо пошли к барной стойке. Особо пировать не хотели, просто по чуть-чуть выпить. Пока Мишель готовил джин с тоником и три замысловатых безалкогольных коктейля, я услышал разговор двух грударовцев, сидевших у стойки.
— А Сабля-то, смотри, как переменилась…
— Стань капитаном с золотым ПЗК и ты переменишься.
— Я не про звание. Она стала не такой замкнутой. Веселее, добрее, что ли. Светится аж вся, не иначе, как влюбилась.
— Что ж, каждый имеет право…
В это же самое время Вика и Маша, в ожидании коктейлей, болтали о пустяках. За соседним столиком сидела высокая красивая девица в сопровождении вдрызг пьяного космолётчика. Непонятно, что его занесло в «десантный» бар, у космолётчиков был свой. Упившись, космолётчик задремал, а девица, будучи в подпитии, откровенно скучала. Услышав разговор Маши и Вики, она вмешалась:
— Муси-пуси, Виченька, Машенька… Лесбиянки, что ли?
— Девушка, вас никто не просит подслушивать чужие разговоры, — холодно заметила Вика.
— Ой-ой! Хочу и подслушиваю.
— Ладно. Тогда я вам в этом помогу…
Сидевший неподалёку десантник окликнул девицу и сказал ей:
— Ты что, с ума сошла? Это же Сабля с Ведьмой…
— Ха-ха-ха, ведьма с саблей! Ой, что это с моими ушами?
— Так вам будет удобнее подслушивать, — всё так же холодно сказала Вика.
Уши у девицы вылезли из белокурых волос и стали размером… ну, не как у слона, но Чебурашка бы позавидовал.
— Что ты со мной сделала, сука, — заорала ушастая, трогая пальцами свои «лопухи».
— А за суку ответишь, — жёстко отчеканила Вика, сузив зелёные глаза.
— Виченька, не надо, пожалей её, дуру. Давай я ей лучше по рылу настучу, — испуганно сказала Маша.
— Поздняк метаться, процесс пошёл. Счёт оплачен и закрыт, — отрезала Вика.
Пьяный космолётчик открыл глаза и икнул:
— Бабуля, а где Ирма?
— Какая я тебе бабуля? Я Ирма и есть, — вскипела девица.
— Ох, в жизни противней старухи не видел. Пойди, старая, приведи мне Ирму, — с трудом выговаривал слова «космик».
Ирма, не обращая больше на него внимания, кинулась к огромному зеркалу на стене бара. Зеркало показало старуху, всю в бородавках, с огромным крючковатым носом, свисавшим ниже верхней губы. Из жидких, седых, свалявшихся прядей волос торчали здоровенные уши. А метаморфозы продолжались: спину стало скрючивать, начали выпадать зубы…
Пронзительный вопль перекрыл все звуки в баре. Я и Джо, неся в руках стаканы с коктейлями, подошли к столику.
— Что случилось?
— Она назвала меня и Машу лесбиянками.
— Я вас тоже называл…
— А ты сейчас превратишься в безобразного старика, в пару этой старухе, — сухо сказала Вика.
— Вика, нет!!! — заверещала Маша.
Шарль Боневиль подбежал к нашему столику:
— Мадам Иванова, Вы так всех наших посетителей превратите в пауков, — растерянно ляпнул он. Хотел сказать: в стариков.
— А «Виктори» превращу в стеклянную банку, — демонически захохотала Вика.
— Ну, всё, Петрова, развод и девичья фамилия, — сказал я, делая глоток джина с тоником.
— Это нечестно. Это шантаж. — Вика обиженно выпятила нижнюю губу. — Эх, ма! — Щёлкнула пальцами, возвращая девице прежний облик. — Не попадайся мне на глаза, в следующий раз в корову превращу.
Девицу как ветром сдуло.
— Хрен соскучишься с вами, — сказал на русском языке Лимонадный Джо. А Маша захлопала в ладоши от радости, что всё благополучно закончилось.
— Прости, Серёжа, — усталым голосом сказала Вика. — Дома объясню.
— Хорошо.
Но, когда мы пришли домой, Вика в мгновение ока разделась и прильнула ко мне:
— Хочу тебя. Очень-очень.
И уж не до разговоров было…
На следующий день мы провожали Машу в экспедицию. Возле разведывательного крейсера толпились грударовцы, члены их семей, пришедшие проводить в дальнее путешествие, многочисленные друзья.
— Впервые меня провожают, — сказала Маша, — и радостно, и грустно мне. Вика, ты, говорят, умеешь будущее предсказывать?
— Я не предсказываю, я вижу будущее. Только никому о нём не рассказываю, потому что это может очень сильно повредить человеку.
— Почему?
— Потому, что вероятность того, что я видела настоящее, а не ложное будущее, весьма высока, но не стопроцентная. А человек начинает подстраиваться под то, что ему рассказали. И вся жизнь может быть испорчена.
— Ну, скажи мне, вернусь ли я сюда через год?
Вика закрыла глаза и немного помолчала. Потом сказала:
— Так и быть, Сабля, только ради нашей дружбы… Ровно через год ты будешь здесь, на Базе. И ты будешь очень счастливой женщиной.
— Девушкой…
— Нет, женщиной. Замужней и слегка беременной.
— Вика, ну, не шути так…
— Ты просила, я сказала. Без шуток. Кроме «слегка». Теперь ты будешь маяться, но это тебе наказание, чтобы с глупыми просьбами ко мне не лезла.
— Виченька, спасибо тебе огромное. Ты в меня вселила тайную радость и безумное желание жить. Может, скажешь, кто мой суженый?
Вика сложила из трёх пальцев известную фигуру и поднесла к Машиному носику. Покрутив кукишем, промолвила:
— Фигушку тебе, Сабелька. Сама узнаешь.
Скомандовали погрузку на крейсер. Маша обнялась с Викой и потянулась руками ко мне. Я наклонился, и Маша поцеловала меня в губы своими огненно-горячими губами.
— Люблю тебя, — шепнула она и побежала к крейсеру. Взойдя на аппарель, обернулась и помахала нам рукой.
— Вот девушка и объяснилась тебе, — спокойно сказала Вика, — и пока бежала до крейсера, всё повторяла мысленно: «Люблю тебя. Люблю тебя.».
Знаешь, если бы Сабля была повыше ростом и немного, скажем так, пофигуристее, то лучшей жены для тебя бы и не было.
И добавила, глядя на мою изумлённую физиономию:- Ну, кроме меня, разумеется.
— Ох, и получит сейчас кто-то по тому месту, где у котёнка хвост!..
— А ты сначала поймай!
Но догнал я легконогую Вику только тогда, когда она уже плюхнулась на сидение нашего джипа.
