32

Когда мы возвращаемся в приемное отделение, Жюль берет меня за руку и шепчет:

— Подождите меня на улице. Он идет поговорить с клерком.

Он выходит из больницы в глубокой задумчивости. Мы идем по улице, я говорю себе, что не надо отвлекать его от мыслей, но любопытство разбирает меня.

— Что вы спросили у клерка?

— Откуда доктор родом.

— Зачем?

— У Дюбуа небольшой акцент. Поскольку французский для вас не родной язык, вы не заметили его, но я сразу почувствовал. Клерк говорит, что доктор из Байонны. Это недалеко от испанской границы, отсюда и акцент. Почти каждый пятый француз не может давать показания в суде без переводчика, потому что недостаточно хорошо владеет французским языком. Образованные иностранцы часто говорят на нем лучше, чем наши провинциалы. Как по-вашему, доктор имеет сходство с тем убийцей?

— Ну, у него нет бороды, конечно. У врача из сумасшедшего дома волосы были гораздо темнее, но, думаю, такие же густые, и длиннее. Они примерно одинакового роста, такого же телосложения. И возраст почти одинаковый. Трудно судить о возрасте человека, который носит бороду да еще скрывает лицо под шляпой и длинными волосами.

Я пытаюсь представить Дюбуа доктором Блюмом с длинными волосами и бородой, в темных очках, но у меня ничего не получается. Я не могу сказать этого Жюлю, но волосы у меня не шевелились на голове, когда я в первый раз встретила его на кладбище, или потом в больнице, и даже сейчас. Дюбуа никак не ассоциируется со злом, которое я почувствовала в докторе Блюме. Но должна признать, что с моей стороны было бы непрофессионально исключить кого-нибудь, руководствуясь только внутренним чувством.

— Я никогда не разговаривала с ним и не сталкивалась лицом к лицу за исключением одного мгновения в хижине. Но не думаю, что это — доктор Дюбуа. А вы, какие у вас мысли?

— Поскольку только мой бедный больной племянник, как он утверждает, видел убийцу, — он делает паузу для большего эффекта, а я чуть заметно улыбаюсь, — и никогда раньше не встречал доктора Блюма, у меня нет определенного мнения. Я смогу делать какие-то выводы, когда узнаю про палец.

— Палец?

— Кончик правого мизинца у него отсутствует.

Как я этого не заметила! Искоса брошенный на меня взгляд Жюля говорит мне, что я должна была бы заметить. И он прав. Я принимаю к сведению, что нужно быть более наблюдательной. Я охочусь за убийцей, и всякие недосмотры недопустимы.

— Возможно, несчастный случай в детстве, — продолжает он, — или неосторожное обращение с ножом во время операции. Я попрошу своего врача направить телеграмму в отдел здравоохранения департамента Байонны с просьбой прислать нам описание внешности доктора Дюбуа и сообщить, какую он там имел репутацию.

Жюль останавливает фиакр. Когда мы разместились в нем, он говорит кучеру:

— Институт Пастера.

Я едва сдерживаю волнение:

— Вы в самом деле думаете, что мы встретимся с доктором Пастером?

— Если он на месте. Я уверен, он примет нас. Некоторое время назад мы вместе состояли в каком-то никчемном правительственном комитете — по здравоохранению, что ли.

— Но это значит — вы должны назваться своим именем.

— Конечно, Нелли; я не прячусь, просто не хочу, чтобы друзья знали, что я в городе. Но Пастер не очень общительный человек. Он слишком занят своей работой, чтобы вникать в подробности чужих дел.

— Но я просто не могу себе представить, что вот так войду и буду разговаривать с Луи Пастером.

Жюль мог напомнить мне, что я смело вошла в кафе «Прокоп» и навязала расследование убийства одному из известнейших писателей мира. Я рада, что он поглощен своими мыслями и не будет иронизировать по поводу моего ложного шага.

— Встретиться с ним не составит особого труда, — бормочет себе под нос Жюль. — Шумиха в газетах о «черной лихорадке», должно быть, заинтересовала его, если он уже не занимается этим делом, в чем я уверен. Никто в мире не знает о микробах больше, чем Пастер. Нам нужно узнать его мнение о смерти проститутки. Он химик, а не практикующий врач, но это не помешало ему глубоко вникать в вопросы медицины.

— Я знаю. Он нашел средство против бешенства.

— Бешенство — это болезнь. Он может изготовить вакцину против бешенства в своей лаборатории, но не может ввести ее пациенту. Для этого нужен врач. К сожалению, медики всячески стараются дискредитировать Пастера, и вакцина против бешенства — их самый крупный козырь.

— Как вакцина против бешенства могла стать их самым крупным козырем, если она спасла так много жизней?

— Пастер — противоположность покладистости. Он резко критикует врачей и постоянно обвиняет в том, что они не соблюдают элементарную гигиену, становясь переносчиками болезней. Он считает, что врачи должны мыть руки перед осмотром больных и стерилизовать инструменты, потому что микробы, видимые под микроскопом, вызывают болезни, которые врачи передают пациентам через руки и инструменты.

— Звучит логично, но мне кажется, что в своем большинстве люди думают, как моя мама, что все болезни — от Бога, и что с этим ничего нельзя поделать.

— К счастью, большинство врачей так уже не думают, однако многие продолжают отвергать теории Пастера. Врачи считают, что болезни возникают в результате определенных состояний организма, а не распространяются микробами. На мой взгляд, истина, как это часто бывает, когда стороны занимают диаметрально противоположные позиции, лежит где-то посередине. Но концепции Пастера постепенно получают признание. Вот один видный хирург из Вены предложил, чтобы его коллеги по профессии мыли руки перед операцией.

— Но ведь и доктор Листер в Великобритании уже не один год производит стерилизацию хирургического материала?

Жюль с удивлением смотрит на меня, и я, наклонившись вперед, встречаюсь с ним быстрым взглядом.

— Я же говорила, мсье Жюль Верн, что читаю газеты, вопреки утверждениям о недоступности таких материй для женского ума.

Он позволяет мне улыбнуться и продолжает:

— Доктор Листер обнаружил, что промывание раны после операции уменьшает риск инфекции. А венский хирург предлагает стерилизовать руки до операции.

— Пожалуйста, расскажите мне подробнее о полемике между Пастером и медиками. Что за история произошла с вакциной против бешенства? — Я хочу узнать больше, потому что интервью с Пастером может стать таким, каких свет не видывал.

— Пастера обвиняли в том, что он преждевременно применил вакцину без надлежащих испытаний, и в результате два пациента умерли. Говорили, что ему так хотелось доказать эффективность вакцины, что он ввел ее двум подросткам, мальчику и девочке, укушенным якобы бешеной собакой, до того как его препарат прошел испытания. Они оба умерли.

— Это ужасно.

Жюль пожимает плечами.

— Как и бешенство, если его не лечить.

— Почему говорят, что он ввел вакцину преждевременно?

— Вакцина получена из кроликов, зараженных бешенством в лаборатории. Дети умерли от кроличьего бешенства, а не собачьей разновидности. Таким образом, дети умерли от введенной им вакцины. Доктор Пастер — великий ученый, — продолжает Жюль. — Величайший в мире. То, что он сделал для мира, не должно принижаться из-за отдельной неудачи. Если бы не он, тысячи людей умирали бы каждый год от ядовитого молока, вино становилось бы кислым по дороге на рынок, крупный рогатый скот и овцы повсюду в мире разносили бы смертельную болезнь. Пастер не может избавить мир от всех болезней своим микроскопом, но его открытия проложат дорогу к золотому веку…

Жюль вдруг смотрит в окно, и наступает гробовая тишина.

Я ненавижу тишину, поэтому спрашиваю:

— Что-то случилось?

Жюль отвечает не сразу. Он медленно поворачивается ко мне.

— У меня была привычка предсказывать будущее. Слишком часто происходит что-нибудь неладное.

Моя интуиция звонит как церковные колокола. Демон, с которым Жюль ведет борьбу, появился снова. Я прикусываю губу, чтобы не задавать вопросов, но справиться с собой нет сил, и я опять открываю рот, чего не следовало бы делать.

— Жюль, вчера вы сказали нечто такое, что не оставляет меня в покое. Могу я спросить…

— Нет, не можете.

Он отвечает резко, очень резко, и, как ни странно, его слова причиняют боль. Он снова поворачивается к окну, а я, опустив глаза, смотрю на свои руки. Мне очень не нравятся неловкие ситуации, как эта, и хочется, чтобы мы скорее добрались до места назначения.