30

Остаток дня я провела в одиночестве. Тин-нань так больше и не появился. Я потихоньку подергала двери и окна. Все они оказались крепко запертыми. Я была пленницей. Вечером я услышала спор между Куаном и Тин-нанем. Сын вопил по-китайски, отец ни разу не повысил голоса. Позднее я различила крадущиеся шаги в подвале. У меня возникло пугающее чувство, что в доме находится большее количество людей, чем я видела. Атмосфера была настолько насыщенной угрозой, что я поклялась не оставаться тут и секундой дольше. Утром, когда в замке повернулся ключ и дверь моей темницы была отперта, я была уже в мантилье и шляпке. Я выбежала в вестибюль и нагнала Хитчмена.

— Доброе утро, мисс Бронте, — сказал он, обводя меня наглым взглядом. — Вы куда-то собрались?

— В город, с вашего разрешения, — сказала я.

Я жалела, что не могла взять мои баулы, ведь он сообразил бы, что я не намерена возвращаться, но я была бы рада спастись хотя бы в том, что было на мне. Я пыталась скрыть, что нервничаю, но, видимо, это мне не удалось, так как Хитчмен поглядел на меня настороженно.

— Зачем вам так скоро опять понадобилось в город?

— Мне нужно отправить письмо, — сказала я, доставая конверт с письмом папе, Эмили и Энн. — Моим близким о том, что я доехала сюда благополучно.

Хитчмен сказал:

— Дайте мне письмо, я прослежу, чтобы оно было отослано.

— О, я предпочитаю сделать это сама и избавить вас от лишних хлопот.

— Не лучше ли вам заняться своими обязанностями? — сказал Хитчмен.

— Сомневаюсь, что мастер Тин-нань огорчится, если ему придется подождать с уроком, — сказала я.

Хитчмен смотрел на меня с подозрением, возбужденным моей настойчивостью.

— Идите в классную комнату, мисс Бронте. Я пришлю к вам вашего ученика.

Потерпев поражение, я повернулась, чтобы уйти, но он ухватил меня за плечо и повернул лицом к себе.

— Но прежде я вам кое-что объясню. Каким-то образом вы добились расположения Куана, но пока вы не докажете мне, что на вас можно полагаться, я буду следить за вами. Вы поняли?

— Да, сэр, — сказала я, задохнувшись от страха. В отличие от своего господина он не обладал ни мягкостью, ни магией, чтобы зачаровать меня. — Могу я идти?

— Еще нет. — Хитчмен ухмыльнулся, смакуя мой страх. — Я хочу, чтобы вы знали: я обязан Куану жизнью. Я отплачивал ему, делая больше, чем скажу сейчас. И сделаю еще больше, чтобы способствовать нашим планам и пожать награды, которых мы ожидаем.

Что-то большее, чем корысть и благодарность, питало его верность? Быть может, он тоже подпал под таинственные чары Куана?

— Изабель Уайт украла у Куана деньги перед тем, как сбежать от него, — сказал Хитчмен, и наконец я узнала, откуда у нее появилась тысяча фунтов, которую она послала матери. — Она умерла за свой промах. Если вы так или иначе попытаетесь предать Куана, я вас убью.

Беспощадный взгляд Хитчмена и горячность речи не оставляли сомнений в искренности его угрозы. Мне стало дурно при мысли, что он раскроет мое притворство… или его раскроет Куан. Хитчмен отпустил меня, но я продолжала ощущать боль от его железной хватки, пока, спотыкаясь, добрела до классной комнаты. Парализованная беспомощностью, я рухнула в кресло у моего письменного стола и зажала голову в ладонях. Что, если мне не убежать из этого дома? Спасет ли меня мистер Слейд?

Вскоре появился Тин-нань. Он пробурчал невнятное приветствие и сел за свой стол. Он выглядел неестественно подавленным, возможно, вследствие препирательств с отцом накануне. Я начала урок письма. Он зажал перо в кулаке и вывел невнятную каракулю.

— Держите перо вот так, — сказала я, показывая.

Он попытался, но словно бы никак не мог сложить пальцы таким образом.

— Вы, пожалуйста, показать мне, — попросил он смиренно.

Мне следовало бы знать, что он замыслил каверзу, но после стычки с Хитчменом я в полной растерянности забыла про осторожность. Я села рядом с Тин-нанем, взяла его руку в свою и расположила его пальцы на пере.

Он вцепился мне в запястья.

— Ха! — прокукарекал он. — Я вас поймать!

— Отпустите меня! — приказала я, рассерженная его хитростью и собственной глупой доверчивостью.

Пока я пыталась вырваться, его глаза сверкали упоением злорадства. Он вскочил и начал трясти меня, выкручивая мне руки.

— Прекрати! — закричала я, опасаясь, что он задумал причинить мне серьезный вред, чтобы, возможно, сорвать на мне злость на своего отца. — Помогите! Помогите! — закричала я.

Громкий голос приказал:

— Прекрати!

Мы равно замерли, затем обернулись и увидели, что в дверях стоит Куан. Он сказан сыну что-то неодобрительное по-китайски. Тин-нань отпустил меня и свирепо уставился на Куана.

— Идите со мной, мисс Бронте, — сказал Куан.

Пока он торопливо вел меня по лестнице в свой кабинет, ощущение у меня было такое, будто меня сняли с раскаленной сковородки и швырнули в огонь. Он усадил меня в то же кресло, что и вчера, а сам занял место за своим письменным столом.

— Приношу извинения за грубое поведение моего сына, — сказал Куан, но никакого сожаления он не испытывал. Напротив, он как будто был благодарен счастливому случаю, который предоставил ему Тин-нань. — Но ведь он не первый непослушный молодой человек, с которым вам, к несчастью, приходилось иметь дело.

— О чем вы говорите? — сказала я.

— Я подразумевал вашего брата.

Стремление защитить вздыбилось во мне, как бывало всегда при упоминании Брэнуэлла.

— Брэнуэлл на вашего сына совершенно не похож.

— Позволю себе не согласиться, — невозмутимо сказал Куан, складывая ладони. — Ваш брат, согласно жителям вашей деревни, такая же тяжкая обуза для своей семьи, как мой сын для меня.

— Брэнуэлл никогда не напал бы на женщину, — возразила я.

Куан жалостливо мне улыбнулся.

— Не хотите ли услышать, что мои шпионы узнали от жителей вашей деревушки?

Я не хотела узнавать больше того, что уже знала, о непутевости моего брата, и уж тем более от Куана. Уязвленная, негодующая, я сказала:

— Я бы хотела, чтобы вы сдержали ваше обещание позволить мне расспрашивать вас.

Если я еще не могла отдать его в руки мистера Слейда, то по меньшей мере должна была выяснить, кто он и каковы его намерения.

И вновь моя напористость угодила ему, а не раздражила; возможно, ему не хватало слушателей. Задумчивость сузила его глаза.

— Быть может, подошло время ответить на вопрос, который вы задали мне вчера вечером. Почему я покинул Китай? — Его взгляд приобрел отрешенность ухода в воспоминания. — Да, почему, если Кантон предлагал все, чего только мог пожелать честолюбивый чиновник, каким был я?

Вновь его сладкозвучный голос и упоминание чужеземных городов начали оплетать меня чарами. Судно в море за окном выглядело китайской джонкой, плывущей по восточным водам. Я впала в то же томное, но не мешающее слушать полузабытье, как и накануне.

— Богатства приплывали в Кантон из дальних земель, — сказал Куан. — Иноземные купцы платили пошлину императору и оплачивали жилье. Китайские купцы платили налоги и дани. Значительная часть этих денег проходила через руки чиновников вроде меня, секретаря правителя города. А наиболее доходной коммерцией была торговля опиумом.

Я содрогнулась при упоминании дурмана, погубившего моего брата и причинившего моей семье столько горя. Шпионы Куана, видимо, узнали про пристрастие Брэнуэлла. То, что Куан упомянул Брэнуэлла и опиум в одном разговоре, не могло быть просто совпадением.

— Опиум, дар мака, субстанция с чудотворными свойствами, — сказал Куан. — Принятый внутрь или выкуренный в трубке, как принято в Китае, он облегчает боль, порождает безмятежность и эйфорию. Тревоги забываются, чувства обостряются. Мир кажется восхитительным.

Я часто недоумевала, почему Брэнуэлл принимает опиум себе во вред. Теперь я начала понимать.

— Поэтому употребление опиума широко распространено в Кантоне, — сказал Куан. — Слуги в моем доме курили его. Равно как и писцы, и чиновники на службе правителя. Но опиум не благой дар человечеству. Он внушает желание ничего не делать, только лежать и грезить в клубах дыма. Пристрастившийся к опиуму не выполняет свои обязанности, перестает есть, слабеет. И даже решившись восстановить силы, он обнаруживает, что побороть привычку чрезвычайно трудно. Отказ от опиума вызывает желудочные спазмы, боли, кошмары и крайнее нервное возбуждение.

Как я прекрасно знала из поведения Брэнуэлла.

— Бедняга пойдет на что угодно, лишь бы не лишиться зелья, — продолжал Куан. — Истратив все свои деньги на опиум, он будет красть. Деньги исчезают из государственной казны, украденные чиновниками. Воры бродят по городу. И проблемы выходят далеко за пределы Кантона. По всему царству купцы, крестьяне, солдаты, священнослужители, молодые люди и дамы высшего света стали рабами пристрастия. Как и телохранители императора, и придворные евнухи. В Китае сейчас около двенадцати миллионов курильщиков опиума.

Я была поражена, услышав, что несчастье одной семьи, как я полагала, на далеком Востоке, оказывается, колоссальная катастрофа.

— И бедствие только усугубляется, — сказал Куан. — Каждую осень в Кантон прибывают суда, груженные тысячами ящиков опиума с британских маковых плантаций в Индии. Британские торговцы в иностранных кварталах заключают сделки с китайскими опиумными маклерами. Китайское серебро потоками льется в чужеземные руки, и опиум везут в глубь страны по ручьям и рекам, будто яд разливается по жилам царства.

Куан внезапно обратился ко мне:

— Что вы сделали, когда ваш брат попал под злую власть опиума?

От неожиданности я ответила откровенно:

— Пыталась помешать ему.

Да, я обыскивала дом, ища пузырьки с опийной настойкой, выбрасывала их, старалась образумить Брэнуэлла.

— Именно так мы в Китае пытались поступать с нашими бесчисленными курильщиками опиума, — сказал Куан. — Императорские эдикты запрещали употребление опиума и торговлю им. Выполняя приказы борьбы с бедствием, я возглавлял налет на опиумные притоны и арестовывал торговцев. Я захватывал китайские опиумные суда и конфисковывал груз. Курильщики карались обезглавливанием. Торговцев и владельцев притонов душили. Выполняя свой долг, я навлек на себя злобу курильщиков, лишившихся опиума, чиновников, наживавшихся на его продаже, и торговцев, чью собственность я уничтожал. — Лицо Куана потемнело от воспоминаний. — За мою голову назначили цену.

Трудами во спасение своего народа он заслужил лишь угрозы. Я переносила то же самое, пытаясь спасти Брэнуэлла. Мне стала ясна еще одна причина, зачем он излагает мне свою историю: Куан намеревался превратить общие переживания в связующее звено между нами, и, хотя я это сознавала, он добивался своего.

— Но доходы от торговли опиумом были так велики, — сказал Куан, — что на смену казненным приходили новые торговцы. Единственным выходом было обрушиться на источник опиума — на британских купцов. Их, привозивших свою чужеземную грязь, чтобы отравлять наш народ, надо было вышвырнуть из Китая.

Ненависть, которую я увидела в его глазах, когда он заговорил о британских купцах, удивила меня. Мне в голову не приходило ненавидеть людей, которые снабжали опиумом Брэнуэлла; в его состоянии я винила его одного. Теперь я почувствовала, как моя точка зрения меняется, точно рука Куана вращала глобус, показывая новые континенты.

— Ввоз опиума был запрещен, — продолжал Куан. — Британские суда обыскивали, груз опиума конфисковывали. Но продажные чиновники получали взятки от британских купцов и сквозь пальцы смотрели на их торговлю. Хотя опиумным судам воспретили доступ в китайские воды, они все равно приплывали, так как у нас не было сильного военного флота, чтобы справляться с ними. Китайские бандиты сплачивались в тайные общества, чтобы скрытно переправлять опиум с судов в Китай. Тем не менее на протяжении зимы тысяча восемьсот тридцать восьмого года мы казнили более двух тысяч контрабандистов.

Куан говорил, сохраняя полную неподвижность, но пылал огнем фанатика, отстаивающего свое дело. Я глядела на него, будто завороженная пророком новообращенная.

— Весной из Пекина прибыл новый императорский уполномоченный. По его распоряжению я проверял чиновников и армейских офицеров, подозреваемых в причастности к торговле опиумом. К лету я стал причиной падения свыше полутора тысяч человек. Уполномоченный приказал британским купцам сдать весь свой опиум и поклясться навсегда прекратить торговлю им. Но они отказались. Тогда уполномоченный запретил всякую торговлю и взял их под стражу в их квартале. Наконец, после многих дней, проведенных под вооруженной охраной, британцы выдали свои двадцать тысяч ящиков опиума, и мы выбросили его в океан.

Но наш триумф длился недолго. Британцы были вне себя от ярости из-за нашего обхождения с ними и своих финансовых потерь. Они потребовали репараций. Они сосредоточили в Гонконге пятьдесят военных кораблей и несколько тысяч солдат. Там были произведены первые выстрелы опиумной войны. На следующий год, в июне тысяча восемьсот сорокового, в Кантон начали прибывать английские войска.

Внезапно я увидела, как нагруженные пушками и войском боевые корабли под всеми парусами надвигаются на порт. Я узрела эту картину в более ярких деталях, чем Куан описал словами. Было это моим видением или какое-то волшебство открыло мне доступ в его память?

— Величина и сила этого флота ввергла нас в растерянность, — сказал Куан. — Когда он начал бомбардировать наши форты, мы пришли в ужас, что наши действия спровоцировали подобную отместку.

Мое сердце колотилось в испуге из-за того, что он пережил. Я слышала грохотание пушек над водой, видела охваченные пламенем башни на берегу. Сознание Куана, казалось, влилось в мое, и я ощущала его историю вживе… чего он и добивался.

— Наша армия сражалась доблестно, но тягаться с британцами не могла, — сказал Куан. — Они блокировали реку и захватили китайские торговые джонки. И, взяв штурмом соседние города на побережье, они воскресили торговлю опиумом. Они снабжали оружием китайских контрабандистов, и те с его помощью пролагали себе путь через наши посты. Настроение в царстве обратилось против тех из нас, кто с особым усердием вел борьбу против опиума. За войну винили нас. Император решил, что британцев можно умиротворить и остановить войну, если он нас покарает. В августе меня и многих других чиновников освободили от наших обязанностей и назначили на дальние посты. Моя преданность делу навлекла на меня злейшую опалу.

Я все дальше отходила от привитой мне морали. Теперь я невольно воспринимала Куана как героя, несправедливо наказанного за стремление уберечь целую страну от зол, которые сокрушали Брэнуэлла.

— Я не сразу покинул Кантон, — продолжал Куан. — Война требовала военного опыта, который я приобрел в моей предыдущей должности. Я остался до следующей весны. В течение этого времени британцы захватили наши форты и оккупировали Гонконг. Их корабли бороздили кантонскую дельту, топя военные джонки и уничтожая оборонительные укрепления, а затем предприняли атаку на набережные. Тысячи жителей бежали из Кантона. Воры грабили брошенные дома. Войска, которыми командовал я, построили на берегу батареи, установили пушки и тщетно обстреливали британцев. Британские войска высадились в мае тысяча восемьсот сорок первого и скопились перед городской стеной.

Его гипнотизирующий голос сотворил для меня видение города в гибельном хаосе. Я видела пламя, вдыхала запах дыма; я слышала вопли людей, бегущих от осаждающей их орды.

— Началась всеобщая паника, — сказал Куан. — Солдаты оставили позиции и грабили город. Вспыхивали мятежи. Правитель Кантона собрал старших чиновников. Я рекомендовал продолжать сопротивление. Я указывал, что британцы, хотя, вероятно, и возьмут Кантон, завоевать весь Китай не могут; они ослабеют прежде, чем доберутся до внутренних областей. Но остальные настаивали на переговорах о перемирии.

Куан презрительно поморщился.

— Их трусость возобладала, и мне, единственному несогласному, было приказано отправляться на мой новый пост. В этот вечер, пока британцы шумели у городской стены, а чиновники готовились принять поражение, я улаживал свои дела в городе. Мой сын Тин-нань и десять человек моей личной свиты сопровождали меня. Когда мы добрались домой поздно ночью…

Куан умолк, и я заметила, что бурные чувства берут верх над его обычным самообладанием. Я вся напряглась в ожидании, что его история приближается к кульминационному разоблачению. Встав, он сказал:

— Пойдемте со мной, мисс Бронте. Я хочу вам кое-что показать.

Он провел меня в соседнюю комнату. В ней не было никакой мебели, кроме стола, на котором в рамке стоял миниатюрный портрет, написанный в восточном стиле, изображавший миловидную китаянку и двух маленьких девочек, одетых в яркие экзотические одежды, с диковинными украшениями в волосах. Перед портретом пылали свечи. В медной вазе курились палочки благовоний. Наконец-то я определила источник особого аромата в этом доме и в бельгийском шато.

— Это моя жена, Прекрасная Нефрит, и мои дочки, Бесценная Нефрит и Безупречная Нефрит, — сказал Куан. — В ту ночь я вернулся домой и нашел их зверски убитыми.

Читатель, это были те убийства, которые я описала раньше. Я узнала о них от Куана в этот момент моей повести; его чары и мое воображение вдохнули жизнь в сухие факты. Теперь мне предстояло узнать, как убийцы привели в движение череду событий, которые обрушились на меня.

— Они лежали зарезанные и залитые кровью в разгромленной спальне, — сказал Куан нарочито бесстрастным тоном, пока мы созерцали погребальный алтарь. — В мое отсутствие слуги бросили мой дом, оставив мою жену и дочерей одних. Кто-то проник в дом и убил.

Причина, побудившая его рассказать мне о событиях своей жизни, наконец стала ясной во всей полноте. Куан хотел заручиться моим сочувствием. Отчасти я понимала, что он манипулирует мной, и все-таки я не могла не пожалеть человека, чья семья стала жертвой подобного насилия.

— На стене их кровью был начертан знак тайного общества, члены которого торговали опиумом, — сказал Куан. — Этим знаком они оповестили меня, что убийство моей семьи было их местью за мою борьбу против них.

Увы, то, как он выставлял себя героем и мучеником, произвело желаемое действие, хотя я и знала, что он сам убийца и негодяй!

— Будь я дома, — сказал Куан, — они убили бы и меня и получили награду, обещанную за мою голову. Упав на колени рядом с моей женой и дочерьми, стеная от горя, я почувствовал, как во мне вспыхнуло пламя гнева. Мой дух требовал воздаяния. Я хотел покарать мясников за их преступление, но как? У меня не было официального положения в Кантоне, я не мог ни предпринять розыск убийц, ни приказать казнить их. — Беспомощность, которую должен был испытывать Куан, окрасила его слова. — А Кантон стал местом беззакония. Какую надежду мог я питать на правосудие?

И вот тогда я порвал узы долга, которые почитал всю жизнь. Я поклялся, что сам разыщу убийц моей семьи и сам свершу правосудие. — Глаза Куана засверкали. — Я снял мантию и шапочку, свидетельствовавшие о моем официальном ранге. Я поручил сына заботам проверенного друга. Затем я вооружился и вооружил десятерых верных моих людей мушкетами и мечами. В последний раз я помолился над моей женой и дочерьми и обещал, что отмщу за их смерть. Затем мои люди и я начали охоту на негодяев. Мы проследили их до опиумных притонов, и мы перестреляли их. Мне было все равно, что я сам поставил себя вне закона и стал убийцей. Меня заботило только одно: перебить их всех до самого последнего.

Я представила себе, как он и его подручные нападают на растерявшихся негодяев и пристреливают их среди воплей и крови. Хотя это беспощадное кровопролитие приводило меня в ужас, мой дух рукоплескал ему. Я знал, каково это — ненавидеть кого-то с подобной ядовитой злостью, и я сама могла бы вот так же расправиться с теми, кто причинил мне зло, будь у меня такая возможность и не опасайся я последствий.

— В следующие несколько дней мы убили восемнадцать человек, — сказал Куан. — Тем временем кантонские чиновники и британцы договорились о перемирии. Было решено, что Китай уплатит шесть миллионов фунтов — гигантскую сумму — британцам. В ответ британцы пощадят город и отведут свои корабли от набережных. Вопреки крови на моих руках моя жажда мести оставалась неудовлетворенной. Смерть жалких восемнадцати опиумных контрабандистов не могла вернуть к жизни мою жену и дочерей. А Китай потерпел страшное поражение.

Я полагала, что наконец-то Куан объяснил, почему он покинул Китай. Его жена и дочери были убиты, его страна унижена; Китай был полон горьких воспоминаний, его томило желание спастись от них. Я понимала, что Куан, когда-то благородный, цивилизованный человек, превратился в преступника, потому что ярость извратила его сознание. Однако я все еще не знала, почему он приехал именно в Британию… и что ему было нужно от меня. Прежде чем я успела спросить, появился Хитчмен.

— Что вам нужно? — Куан раздраженно нахмурился на Хитчмена.

— Сожалею, что пришлось перебить, — сказал Хитчмен, — но я должен поговорить с вами. Это не терпит отлагательств.

Они вышли в коридор, где обменялись несколькими тихими торопливыми фразами. Затем Куан сбежал по лестнице, не попрощавшись со мной. Хитчмен вошел в комнату.

— Куан просит извинить его поспешный отъезд, — сказал Хитчмен. — Он возобновит вашу беседу позднее. А пока он хочет, чтобы вы оставались в своей комнате.

Провожая меня туда, Хитчмен не произнес ни единого слова в объяснение, но, несомненно, произошла какая-то беда. Только позднее я узнаю, что произошло, — и еще много позже, каким образом последствия этого в конце концов ввергнут меня в гибельную опасность.