29
В этот вечер я одна в столовой пообедала жареными сардинами, поданными Рут, экономкой. После Хитчмен быстро увел меня наверх в мою комнату, где я лежала, слушая море, пока сон не сморил меня. Утром я приступила к обучению Тин-наня. Он угрюмо уклонялся. В полдень он заявил, что с него хватит учиться, швырнул учебники на пол и протопал к себе в комнату. Я уговаривала и бранила его, стоя под дверью, но он отказался выйти.
— Потеряли своего ученика, э? — сказал Хитчмен.
— По-видимому, — сказала я, рассерженная его насмешливым тоном.
Однако поведение Тин-наня давало мне предлог выйти из дома.
— Раз мне нечем заняться тут, мне хотелось бы сходить в город.
— Хорошо, — сказал Хитчмен.
Он позвал Рут сопровождать меня, и Ник отвез нас в Пензанс. Погода оставалась холодной и моросящей. Пока мы с Рут шли по главной улице, Ник брел за нами по пятам. Мы проходили мимо прилавков, за которыми рыбачки в багряных плащах и широкополых шляпах расхваливали свой товар горожанкам в модных кружевных чепцах. Рут остановилась, прицениваясь к пахучим рыбинам. Тележка разносчика отделила меня от нее и Ника. Я бочком поспешила прочь от них, с отчаянием оглядываясь по сторонам. Где мне искать Устричный коттедж? Я увидела Ника, шныряющего по улице, высматривая меня в толпе. Я торопливо нагнулась над корзинкой с мидиями на прилавке. Он прошел мимо, не заметив меня.
Мужской голос прошипел мне на ухо:
— Что, черт побери, происходит?
Вздрогнув, я обернулась и увидела, что позади меня стоит мистер Слейд. На нем была потрепанная одежда рыбака и шапка, низко надвинутая на глаза. Я всхлипнула от облегчения.
— Не смотрите на меня, — сердитым шепотом приказал мистер Слейд. — Ведите себя так, будто мы не знакомы.
Я оторвала взгляд от него, притворилась, будто рассматриваю мидии, и прошептала:
— Того, кого мы ищем, в доме нет. Его ожидают позднее.
Мистер Слейд подавил проклятие. Я увидела приближающихся Рут и Ника.
— Вон они, — прошептала я в панике.
— Поглядите вверх направо, — настойчиво потребовал Слейд. — Видите дом с голубыми наличниками и двумя мансардами?
Я увидела его на крутой улице за рынком и кивнула.
— Это Устричный коттедж, — сказал Слейд. — Бегите туда, если почувствуете опасность.
Времени сообщить ему о правилах, ограничивающих мою свободу, не было. Мы разошлись, и толпа разделила нас. Рут и Ник подошли ко мне.
— Нашли чего искали? — спросила Рут.
Я взяла из корзины сердцевидку и заплатила торговцу.
— Да, — сказала я.
С моря в эту ночь налетел шторм, хлеща обрывы волнами, а дом струями дождя. В моем сне стенали туманные горны. Меня разбудили топот и голоса, отдававшиеся эхом через подвалы. Шаги поднимались по лестнице. Я прислушивалась, но больше ничего не произошло. Я спала, пока часы в гостиной не пробили семь. Умывшись и одевшись, я сошла вниз. Рут подала мне тоскливый завтрак. За окном столовой белесый колышущийся туман прятал море. Сырость, знобящий холод и одиночество ввергли меня в гнетущую апатию. Не успела я доесть, как появился Хитчмен.
— Мой партнер прибыл вчера ночью, — сказал он, — и желает видеть вас. Идемте.
Теперь стало ясно, что означали звуки, которые я слышала ночью. Он приехал на судне и вошел в дом через подземный ход. Внезапный вызов к нему не дал мне времени поставить мистера Слейда в известность, что наш злодей тут. Даже если мистер Слейд наблюдал за домом, прибытия его хозяина он заметить не мог. Страх перекрыл доступ воздуха в мои легкие, но неутолимое любопытство взяло верх.
Хитчмен повел меня по лестнице на запретный третий этаж. Там веяло ароматом, как тогда, в шато. Мы пошли по тускло освещенному коридору с десятком дверей. Последняя была открыта. Хитчмен ввел меня в маленькую освещенную комнату, похожую на корабельную каюту. Окно — круглое, как иллюминатор, — выходило на затуманенное море. На столе — подзорная труба; на стенах карты над заржавелым, обитым медью сундуком. Возле стола стоял мужчина, которого я так долго ждала увидеть воочию.
Он был чуть выше своего сына, но гордая осанка словно делала его еще выше. В отличие от сына одет он был в темный сюртук и брюки английского джентльмена, а его блестящие черные волосы были острижены по подобающей моде. Возможно, он сменил свое национальное одеяние, чтобы не выделяться среди местных жителей, обеспечивая себе большую свободу передвижения. Если сын был сама неусидчивость, отца отличало безмятежное спокойствие.
— Итак, мы встречаемся снова, мисс Бронте.
Его шелковисто-вкрадчивый голос опять начал опутывать коварными чарами мое сознание, разрывая мои связи с мистером Слейдом, с внешним миром и со всем разумным и здравомыслящим. Золотая, воскового оттенка кожа туго обтягивала выпуклости лицевых костей. Возраст не поддавался определению. Надменной лепки нос и губы одновременно отталкивали и притягивали. Я будто услышала шепот слов Изабели Уайт из ее дневника: «Его странная красота пленила меня». Его глаза под высоко изогнутыми бровями были как два полумесяца, а пристальный взгляд затягивал меня в их черные глубины. С испугом я почувствовала, что потеряю себя, если буду смотреть в них слишком долго. Я пыталась думать о том, как мне велел вести себя мистер Слейд, и вспоминала, что моя цель — узнать об этом человеке как можно больше.
— Теперь, когда я поступила к вам на службу, — сказала я со спокойствием, которого не испытывала, — могу ли я узнать ваше имя?
Его глаза-полумесяцы сузились в легкой усмешке.
— Я Куан Цзу-чан. В обращении можете называть меня Куаном.
Позже я узнала, что это было его фамильное имя, которое по китайскому обычаю он называл прежде личного. Хитчмену, стоявшему позади меня, он сказал:
— Оставьте нас.
Удивление и обида смели благодушие с лица Хитчмена.
— Я останусь, если вы не против.
— Я против, — сказал Куан без обиняков.
Хитчмен постоял секунду в нерешительности, затем удалился. Я поняла, что, воображая себя партнером Куана, он на деле был его подчиненным.
— Давайте побеседуем, мисс Бронте, — сказал Куан, указывая мне на кресло, а сам опустился в деревянное капитанское позади письменного стола. Оно было слишком просторным для его щуплой фигуры, но поза его была царственной. — Вы довольны своим помещением? У вас есть все вам необходимое?
Такие вопросы мне задавали всякий раз, когда я поступала на новое место, но голос Куана придал избитым фразам особую значимость. Его острый взгляд подразумевал не просто интерес к тому, как я устроилась.
— В бытовом смысле все хорошо, но я ожидала немного большего. Вы обещали мне, если я приму ваше предложение, что я буду жить в роскоши. И я предпочла бы, чтобы моя свобода была менее стеснена.
Он выслушал мою жалобу свысока.
— В жизни бывают времена, когда нам приходится откладывать удовлетворение желаний и терпеть мелкие неудобства, чтобы получить вознаграждение. Ну, так вот, насколько я понял, вы познакомились с моим сыном и начали занятия с ним. Как он?
— Ваш сын умен, но он отказывается прилагать старания, — сказала я. — Антипатия к моей стране внушила ему упрямое нежелание изучать ее язык.
По гладкому лицу Куана скользнула тень неудовольствия.
— Мой сын должен научиться принимать обстоятельства, в которые его ставит судьба. А вы, мисс Бронте, должны преодолеть его сопротивление. У вас в прошлом бывали трудные ученики?
— Более чем достаточно, — сказала я.
— В конечном счете вам удавалось усмирить и наставлять их?
— Не всех, — призналась я. Будь это разговор с любым другим нанимателем, я попыталась бы скрыть свои неудачи, чтобы он не думал обо мне плохо, но сила натуры Куана принуждала меня к честности, как и в Брюсселе. — Невозможно учить кого-то, кто отказывается принимать наставления.
— Так что за необученность вы вините учеников, а не себя, — сказал Куан.
Я не хотела рассердить его косвенным намеком, что Тин-нань сам виноват, если не учится английскому, и все же мне необходимо было защититься.
— Средневековые алхимики утверждали, будто претворяют низкие металлы в золото, но даже самый лучший учитель не в силах вызвать подобное преображение в ученике.
— В моей стране хорошая учительница — та, кто признает свои ошибки и старается исправить их, а не опускает руки, — сказал Куан с тем же надменным высокомерием, какое я наблюдала у его сына.
Я ответила колко:
— Со всем уважением, сэр, но это не ваша страна.
Со скрытым злорадством Куан сказал:
— Я замечаю в вас нетерпимость к детям, мисс Бронте. Они столь сильно вам не нравятся?
Готовность к откровенности оставила меня; его вывод был проницателен, а женщина, признающаяся в неприязни к детям, рискует показаться чудовищем.
— Они мне очень нравятся, — ответила я.
Я увидела, что моя ложь не обманула Куана, и все же его черты отразили удовлетворение.
— Тем не менее вы будете бдительно оберегать детей, порученных вашим заботам?
— Ну, разумеется, — сказала я.
— Вы подвергнете опасности собственную жизнь, чтобы уберечь их?
Хотя я не могла вообразить, что жертвую собой ради кого-либо из паршивцев, которых учила, или ради грубого капризного сына Куана, я кивнула, не ставя под сомнение мой предыдущий ответ.
— Вы встанете между вашими подопечными и кем-либо, кто нападет на них? — сказал Куан. — Короче говоря, вы пойдете на все, лишь бы не причинить вред ребенку?
Мои кивки становились все слабее, так как дети не вызывают у меня особого восторга, и я не могла обязаться рискнуть жизнью ради неизвестного гипотетического ребенка. Однако его выражение стало еще удовлетвореннее. Я почувствовала, что выдержала какое-то таинственное испытание, которому он меня подверг. Он сложил ладони пирамидкой под подбородком и продолжал изучать мое лицо.
— Почему вы избрали профессию, которая так плохо отвечает вашей натуре?
— Для женщины открыто мало возможностей, — призналась я.
— Но многие английские женщины предпочитают остаться дома, лишь бы не идти в услужение к чужим людям, — сказал Куан. — Почему вы поступили иначе?
— Я твердо решила не быть обузой моему отцу, — ответила я. — Я считала своим долгом вносить свою долю в ведение хозяйства.
— Исполнение долга перед родителями — высочайшая добродетель, — сказал Куан. — Однако какой тягостной обузой должна быть поддержка брата и сестры, неспособных самим зарабатывать себе на жизнь.
Такое описание Брэнуэлла и Эмили разозлило меня, как и близкое знакомство Куана с нашими делами.
— Они не обуза, — сказала я ледяным тоном. — Что бы я ни делала для них и для других моих близких, делается по любви, а не по обязанности.
Куан смерил меня задумчивым взглядом.
— Следовательно, из любви к семье вы зайдете куда дальше, чем для кого-либо еще. — Он, видимо, был доволен таким выводом.
Его вопросы становились все более личными и оскорбительными.
— Могу я узнать цель этой беседы?
Он отмахнулся от моего вопроса.
— Ее цель станет очевидной в свое время.
Куан положил ладони на ручки кресла, магически создав образ императора на троне.
— Я ваш господин, а вы моя служанка. Вы будете делать то, чего потребую я.
Гнев заставил меня забыть осмотрительность.
— Пусть я служанка, но я вам не принадлежу. Здесь, в Англии, закон не терпит рабства. — Я встала в волнении и растерянности, как всегда, когда настаиваю на своем. — Прошу извинить меня, но я должна уйти.
Внезапно за невозмутимостью лица Куана забрезжила злобность.
— Здесь, в моих владениях, законы Англии не действуют. Сядьте, мисс Бронте.
Теперь настало время бежать из этого дома, прежде чем он сумеет глубже проникнуть в мое сознание; теперь настало время вызвать мистера Слейда, схватить Куана прежде, чем тот сможет исполнить свое секретное зловещее намерение. Я кинулась к двери и распахнула ее… только чтобы увидеть в коридоре Хитчмена, преграждающего мне путь.
— Вы останетесь, пока я не решу, что наш разговор окончен, — ровным тоном сказал Куан.
Я села в свое кресло. Хитчмен закрыл дверь, запирая меня с Куаном. Однако даже зверек в клетке огрызается на своего тюремщика.
— Я буду отвечать на дальнейшие ваши вопросы только при условии, что вы будете отвечать на мои, — сказала я, хотя и знала, что нахожусь не в том положении, чтобы ставить условия.
Я полагала, что Куан рассердится, но он словно был доволен, что я дала ему отпор.
— Ваше мужество восхищает меня, мисс Бронте. — Улыбка необычайного обаяния преобразила его лицо. — Смелость в ответ на угрозы — это редкая и достойная восхищения черта.
Мои эмоции внезапно претерпели пугающую перемену. Я больше не ощущала, что противостою ему, а была польщена его похвалой. Вновь он использовал свою власть, чтобы я возжаждала заслужить его доброе мнение, хотя я и знала, что он — мой враг.
— Сделка, которую вы предложили, честная, — сказал Куан. — Я отложу свои расспросы, и вы можете расспросить меня. Договорились?
Он протянул руку. Моя маленькая нежданная победа так меня потрясла, что я разинула рот. Мы пожали руки друг другу. Его пожатие было крепким, его тонкие пальцы — как железо в футляре из шелка. У меня возникло тревожное ощущение, что я согласилась на нечто большее, чем обмен сведениями. Но еще тревожнее было то, как наше новое товарищество взбодрило мой дух.
— Ну-с, мисс Бронте, — сказал Куан, — я жду ваших вопросов.
Я нашлась сказать только:
— Кто вы?
Куан одобрительно кивнул и расположился в кресле поудобнее.
— Это пример, когда краткий вопрос требует длинного ответа. Полагаю, вы достаточно умны, и к тому времени, когда я докончу, вы поймете причину, почему я хочу, чтобы вы узнали мою историю в таких подробностях. Кто я — не исчерпывается всего лишь моей личностью, а уходит глубоко корнями в прошлое. В Китае история человека начинается не с него, но с его предков. Мои были торговцами рисом в Шанхае, великом торговом городе на восточном побережье. Семейное дело процветало, но мой отец лелеял желание приобщиться к правящему классу мандаринов, и я, его старший сын, был выбран для возвышения нашей семьи. Его богатство обеспечило мне лучших учителей. Долгие годы я посвятил учению. В двадцать лет я сдал экзамен для поступления на гражданскую службу.
Для меня все это звучало неописуемо чужеземным. Слова Куана, казалось, покачивали меня, будто ветерок, напоенный восточными пряностями. Его голос гипнотизировал. Неясные виды с китайскими пагодами и дворцами возникали в тумане за окном; крики чаек преобразились в гомон китайских торговцев.
— Затем я был назначен окружным судьей деревни в провинции Фукьен, — продолжал Куан. — Там я постиг искусство управления государством и администрации. Следующие семнадцать лет я трудился на разных постах по всей стране.
Я убедилась, что не способна отвести взгляда от его неподвижных, черных, кружащих голову глаз; жутковатое оцепенение охватило меня. С каждым мгновением красота Куана становилась более чарующей и менее отталкивающей. Я не испытывала к нему такого же влечения, как к мистеру Слейду; и все же он будил во мне тягу, которая не поддавалась объяснению. Или мой характер предопределил, что я попаду под власть Куана? Какой-то магнетический поток истекал от него ко мне, будто между магнитом и железом. Хотя бы отчасти я начала постигать, что толкнуло его рассказать мне историю своей жизни. Он распознал мое влечение ко всему драматическому и фантастическому и целился запустить свои когти в мое сознание.
Его чарующий музыкальный голос продолжал:
— Это были бурные годы. Пока я был судейским чиновником в провинции Сычуань, она оказалась втянутой в войну с последователями пророка Мохаммеда. Два года спустя, когда я был финансовым инспектором в Хунани, на провинцию напали мятежники. К тому времени я женился; жена родила моего сына Тин-наня. Затем родились наши две дочери. — В глазах Куана клубились темные воспоминания. — В конце концов я получил пост секретаря правителя города, который вы называете Кантон.
Частица моего сознания, еще цеплявшаяся за рациональность, уловила, что Куан пока не сказал ничего, объясняющего его действия.
— Кантон расположен в тропической области юга Китая, — продолжал он. — Это процветающий порт, куда съезжаются купцы Европы, Аравии, Востока и Нового света. Чужеземные торговцы живут отдельно от горожан в факториях на берегу реки Вампоа. Китайцы и чужеземцы равно наживают там огромные состояния на чае и шелках. Для меня это был во всех отношениях благодатный пост.
— Тогда почему вы покинули Китай? — спросила я смело. — Что привело вас в Англию?
Он молча смотрел на меня. Его глаза сузились в щелочки, будто он взвешивал, сколько я заслуживаю услышать… или насколько он может мне доверять. Наконец он сложил руки на столе и сказал с загадочной улыбкой:
— На эти вопросы я отвечу при случае в будущем. Вы можете идти. Пока я вновь вас не позову, вы продолжите обучать моего сына… если сумеете.