10

Вечера в нашем доме обычно следовали давно установившемуся порядку — как и в тот день, когда я получила бандероль от Изабели Уайт. После скромного обеда мы в половине десятого завершили наши вечерние молитвы. Папа запер входные двери и поднялся наверх в свою спальню, где он спит с заряженным пистолетом под рукой на случай появления воров или грабителей. Брэнуэлл отсутствовал, предположительно напиваясь в «Черном быке». Мои сестры и я сидели вокруг стола, чтобы читать вслух и обсуждать то, над чем сейчас работали. Вокруг дома завывал ветер с вересковых пустошей, окна дребезжали от сквозняков. Мерцающие свечи рисовали наши тени на стенах, пока я читала вслух главу из рукописи моего нового романа.

Внешне все выглядело, как обычно, но я тоскливо различала разницу. Эмили хранила беспощадное молчание весь день. Энн была само страдание, наш обычный дух товарищества исчез. А я все время вспоминала пакет. Что это за книга? Не ее ли искал вор в «Кофейне Капитула»? И не она ли была причиной, почему меня преследовали в опере, а затем чуть не похитили в Лидсе?

Пока я читала, на страницах возникал образ Гилберта Уайта. Он просил писать ему, и теперь мне было, о чем ему сообщить. Отвлеченная этими размышлениями, я сбилась и перестала читать. Посмотрела на Эмили и Энн, но ни та, ни другая не прервали молчания. Энн горестно глядела на Эмили, которая уставилась в пол, кипя раздражением.

— Как тебе моя история, Энн? — сказала я.

Энн пробормотала:

— По-моему, очень хорошо, — и умолкла, хотя обычно не скупилась на тонкую и многословную критику.

— Эмили? — сказала я. — А что думаешь ты?

Ее голова медленно поднялась. Глаза ее завораживали бурной темной зеленью бушующего океана. Она встала и заговорила приглушенным зловещим голосом:

— Ты правда хочешь знать, что я думаю? — Она обошла вокруг стола, как было у нее в привычке. — Ну, так мне совершенно не понравилось.

— Почему? — Мое сердце мучительно сжалось.

— Каролина Хелстоун слишком слабая, бесцветная, жалкая карикатура на героиню. Роберт Мур подлец.

Глаза Эмили метали мстительные искры. Ее тень следовала за ней словно зловещее привидение.

— А младшие священники глупы. Вообще все персонажи тривиальны и безжизненны.

Ее жестокая критика вызвала во мне волну гнева.

— А может, ты покажешь мне, что такое подлинная литература, — сказала я. — Уже месяцы, как ты нам ничего не читала!

Она отшатнулась, будто я ее ударила, затем пробормотала:

— У меня еще ничего не готово. Но это не меняет моего мнения о твоей книге.

Я знала, что Эмили, браня мою книгу, просто дает волю своему гневу на меня, но это не утишило моего опасения, что ее критика в какой-то мере обоснована. Возможно, «Шерли» действительно плохой роман. Впрочем, в эту минуту его недостатки заботили меня меньше всего.

— Эмили, ты меня пытаешь! — вскричала я. — Я сожалею, что нарушила мое обещание. Я вновь и вновь каялась. И Энн тоже. Как нам заслужить твое прощение?

Стиснув руки, Эмили застыла у камина. Лицо ее было пепельным, гневные глаза отражали огоньки свечей.

— Никакого вреда не случилось из-за того, что издатель Шарлотты узнал, кто такие Каррер и Эктон Беллы, — молящим голосом сказала Энн. — О тебе «Смит, Элдер и Компания» не знают ничего. — Она встала и шагнула к Эмили, протягивая руку. — Все осталось в точности, как прежде.

— Все изменилось! — Эмили резко отпрянула от прикосновения Энн. — Мистер Смит сообщит секрет другим людям, и скоро любопытствующие будут стучаться в нашу дверь. — Ее голос истерически прерывался, она заметалась по комнате, словно уже оказалась в осаде. — Не могу снести этого. Я умру.

Было бы бесполезно убеждать Эмили, что она преувеличивает угрозу. Ее ужас перед незнакомыми людьми был реален и беспределен.

— Нам надо поговорить о том, что произошло с Энн и со мной, — сказала я.

— Энн уже рассказала мне все. Мне стало плохо. Ничего не буду слушать!

Эмили прижала ладони к ушам. Но пока я рассказывала Энн, как неизвестный брюнет расспрашивал про меня Артура Николса и почтмейстершу, Эмили уронила руки и скорчилась на полу.

— Началось, — всхлипнула она. — Публика отыскала Эктона и Каррера Беллов. Орды заполнят Хоуорт, и нам больше никогда не видеть минуты уединения!

Это объяснение, почему незнакомец появился в деревне, мне в голову не приходило. Какой-то читатель наших книг выследил Беллов до их логова?

Энн обняла Эмили обеими руками.

— Куда вероятнее, что этот незнакомец — один из тех, что напали на нас в поезде. Он добрался сюда, чтобы опять покуситься на нас. Ах, Шарлотта, мы должны крепко запирать все двери и окна. Мы должны сказать папе, и мы ни в коем случае не должны выходить из дому поодиночке. Не следует ли нам нести дежурство по ночам и не выпускать Брэнуэлла из дома?

— Эти меры могут предотвратить беду лишь временно, — сказала я. — Единственный способ защититься — это опознать наших врагов, так, чтобы их могли арестовать.

— Но как нам их опознать? — спросила Энн, поглаживая Эмили по волосам.

— Ответ может обеспечить вот она, — сказала я и вытащила из-под моей тетради бандероль от Изабели Уайт. — Сегодня днем я забрала ее с почты. Мисс Уайт отправила ее в тот день, когда мы приехали в Лондон. Наверное, она подумала об этом еще в поезде: недаром же она старалась узнать мой адрес и правильное написание моей фамилии.

— Как странно, — сказала Энн, хотя Эмили как будто не слушала. — Ты полагаешь, что пакет от мисс Уайт содержит указание, кто ее убил и почему?

Прежде чем я успела ответить Энн, Эмили воскликнула с едким торжеством:

— А, понимаю! Этот мужчина, Гилберт Уайт, вот причина, почему тебя интересует это убийство. Ты влюбилась в него, как в мсье Эгера тогда в Бельгии!

Меня ошеломило ее обвинение и упоминание имени, звук которого все еще заставлял меня ежиться от унижения. Я с трудом выговорила:

— Какая нелепость! Я не влюблена в мистера Уайта, и никогда не была влюблена в…

— Была, была! — Ехидная улыбка осветила лицо Эмили. — Я же видела, как ты смотрела на него во время наших уроков французского. Я видела, как ты писала ему письма и высматривала почту, нет ли от него ответа. Или ты думаешь, что я слепа и ничего не вижу?

Меня преисполнил ужас. Если моя поглощенная собой сестра заметила, сколько еще людей догадались о моей тайной любви к моему учителю, женатому человеку, из-за которого я унижалась? Я просто ненавидела Эмили за утверждение, будто я влюбилась в Гилберта Уайта столь же безрассудно, как в мсье Эгера. Она искала мести, и, если бы я хотела мира между нами, мне следовало бы позволить ей язвить меня, но я и подумать не могла говорить о мсье Эгере… или о Гилберте Уайте в подобном тоне.

— Мои чувства к мистеру Уайту тут ни при чем, — сказала я холодно. Не желая касаться моих подозрений относительно него, я продолжала: — Возможно, я напишу ему, а возможно, нет, но суть в том, что Изабель возложила на меня долг доставить пакет ее матери. Я должна сейчас же отправиться в Брэдфорд. Поскольку мне не следует выходить из дома одной, кто-то должен поехать со мной.

— Только не я, — объявила Эмили с горячностью. Она плотнее прижалась к полу, будто врастая в него корнями. — Когда мы вернулись из Бельгии, я сказала, что больше никогда из дома не уеду, а я в отличие от тебя всегда свое слово держу.

Выражение лица Энн было задумчивым, тревожным. Все еще обнимая Эмили, она сказала:

— Не лучше ли отправить пакет почтой?

— Была какая-то причина, почему Изабель не хотела отправить пакет прямо на адрес матери, — ответила я. — Я должна доставить его лично. Энн, раз Эмили отказывается, ты не поедешь со мной?

Эмили обратила яростный взгляд на Энн, которая, казалось, готова была разорваться на части. Я сказала:

— Пакет, возможно — ключ к изобличению того или тех, кто убил Изабель и напал на нас. Единственный способ узнать, что в нем, это получить на то разрешение ее матери. Папа слишком слаб для поездки, а Брэнуэлл слишком ненадежен. Нет, Энн, ты должна поехать со мной в Брэдфорд.

Обе мои сестры молчали. Совсем как в детстве, когда они шептались между собой и умолкали, едва я входила в комнату, выжидая, чтобы я ушла.

— Милая Шарлотта, прости, — сказала Энн с грустным сожалением.

Я вспоминаю вышеописанную сцену, а вокруг дома завывает ветер; горят свечи. Но на стене лишь моя тень, ибо я сижу за столом одна. Стулья, когда-то занятые Эмили и Энн, стоят пустые. Страж, бульдог Эмили, лежит возле камина рядом с Кудряшкой, маленьким спаниелем Энн. Они настораживают уши и глядят на дверь, ожидая возвращения своих любимых пропавших хозяек. Как ноет мое сердце от одиночества! Чтобы отвлечься, я поведаю часть моей истории, произошедшую в тот самый вечер, когда Эмили и я поссорились, хотя об этих событиях я тогда не знала ничего.

Разъезды вновь привели Джона Слейда в Лондон. В полночь река Темза, черная и маслянистая под пасмурным безлунным небом, струилась через столицу, устремляясь под арками Лондонского моста по своему извилистому руслу к морю. Днем Темза — оживленный водный путь, заполненный судами, баржами и паромами, но теперь движение по ней прекратилось, доки опустели, суда причалили к пристаням. Река спала… пока не показалось одно судно. Разорванные паруса доставили его сюда с Востока. На его корме полустертые буквы слагались в название «Перл». Оно приблизилось к лондонским докам и вошло в канал между пристанями, за которыми маячили склады, темные и опустевшие, кроме одного.

Окна освещала лампа внутри, а снаружи ждал человек.

Это был Исайя Фирон, преуспевающий негоциант, прежде торговец в Ост-Индии. Едва он заметил приближающийся «Перл», как громко отдал распоряжение. Из склада выскочила орда работников дока. Они кинулись по набережной, чтобы направить судно к причалу и пришвартовать его там; затем перенесли груз из трюма «Перла» на склад. Капитан спустился на пристань, держа деревянный сундучок, и подошел к Исайе Фирону. Сундучок перешел в новые руки. Работники Фирона вынесли со склада десятки тяжелых ящиков и составили их на борту «Перла». Вскоре судно уже удалялось по каналу. Исайя Фирон отпустил работников. Оставшись один, он заперся в складе, огромной темной пещере, заполненной товарами и благоухающей специями. Он прошел в свою контору, поставил сундучок на письменный стол и открыл его. Внутри лежали сотни золотых монет.

Внезапный шум оторвал его от созерцания прибыли, плода его тайной сделки. Треск дерева под тяжелым ударом. Где-то открылась дверь. Кто-то ворвался в склад. Фирон достал из ящика стола пистолет, задул лампу и на цыпочках вышел из конторы.

Неверный свет мелькал за высокими штабелями ящиков с товарами. Осторожные шаги по каменному полу отдавались эхом во мраке. С пистолетом в руке Фирон крался между тенями, заходя в тыл невидимому противнику, полный решимости защитить свою собственность. Внезапно над его головой взметнулся шнур и крепко стянул ему шею, придушив его. Фирон завизжал; его мускулы напряглись от шока и паники, и он нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Фирон уронил пистолет и начал царапать шнур, все сильнее сдавливавший его горло. Нападавший стиснул его в железном объятии. Его тело осело на пол. Ужас исчез с его лица, оно обмякло. Глубокая тишина кругом.

Над трупом стоял Джон Слейд.

Он поднес фонарь к свинцовому вздутому лицу Фирона. Дышал он тяжело и часто после напряжения всех сил; его непокорные темные волосы были мокры от испарины, глаза пылали огнем. Он поспешил в контору и увидел сундучок с золотом. Затем взялся за счетные книги, загромождавшие стол. Он проглядывал страницы, запечатлевшие количество опиума, проданного в Китай, и шелков, и чая, ввезенных в Англию. Он нетерпеливыми рывками открывал ящики стола и перебирал хранившиеся там письма. Один документ гласил следующее: «Я аннулирую наше деловое соглашение, и больше поставок моей фирмы не будет. Искренне ваш, Джозеф Локк».

Слейд спрятал письмо в карман, прочел оставшуюся корреспонденцию и выругался от разочарования, так как искомое имя нигде не фигурировало. Тут он услышал возбужденные мужские голоса снаружи, торопливые шаги. Видимо, выстрел Фирона встревожил охрану доков. Слейд бесшумно выбежал из склада и скрылся в темном лабиринте доков.