Глава восемнадцатая
Когда бы ни отправлялась я в путешествие, меня одолевали смешанные чувства. Волнение от предвкушения встречи с неведомыми интересными местами и новыми людьми борется во мне с тревогой по поводу условий, в которых будет проходить путешествие, неизбежной нагрузки на мое слабое здоровье и неуверенностью в том, что ждет меня в конце пути. Но даже в тех случаях, когда поездка бывает вынужденной, я не теряю надежды, что все неудобства и трудности удастся преодолеть. Однако поездка из Бедлама была совсем другой: я испытывала неподдельный ужас.
День только начинался, когда солдаты подсадили меня в карету, стоявшую возле сумасшедшего дома. Солнце всходило за пеленой смога и уже разогретого дрожащего воздуха унылым оранжевым шаром. Действие лекарства и магнитов начинало ослабевать, ко мне возвращалось самообладание.
— Отпустите меня, — сказала я. Но летаргия все же еще сказывалась — я плюхнулась на сиденье обмякшая и отяжелевшая, как тряпичная кукла, набитая песком. — Куда вы меня везете?
Солдаты тоже взобрались в экипаж и сели по обе стороны от меня.
— Вам нечего бояться, — сказал их командир. — Просто расслабьтесь.
Улицы, по которым мы ехали, постепенно оживали: люди спешили на работу, хозяева магазинов открывали свои заведения, разносчики катили свои тележки. Я поняла, что звать на помощь бессмысленно. Кто посмеет мериться силами с британской армией? Мы остановились у вокзала Кингз-Кросс. Живительное покалывание пробежало по моим мышцам, они вновь обрели способность сокращаться, но когда я попыталась выпрыгнуть из экипажа и убежать, оказалось, что я еще слишком слаба: я упала на колени. Подхватив под руки, солдаты повели меня через вокзал к поезду и усадили в купе спального вагона.
— Если вам что-нибудь понадобится, просто позовите меня, — сказал офицер. — Я буду за дверью.
Значит, мне предстояло пребывать под стражей все время этого путешествия бог знает куда.
Раздался свисток. Поезд стал медленно отъезжать от вокзала. Наблюдая, как Лондон проплывает мимо окна, я впервые в полной мере осознала роковые последствия того испытания, которому меня подвергли в Бедламе. Стеклянный колпак, отделявший меня от собственных эмоций, растворился. Стыд, чувство вины и ужас накинулись на меня, словно всадники Апокалипсиса. Они терзали меня все более жестоко по мере того, как я отдавала себе отчет в том, что случилось. Я выдала все секреты, предала Слейда, свою страну, себя самое и тем самым поставила всех под страшную угрозу. Теперь, когда Вильгельм Штайбер знает, что Слейду известно о Найале Кавана и его оружии, он будет гнаться за ним на край света. И мне оповестить мир о том, что я знаю, он не позволит. За мной он тоже будет охотиться. Британская армия не сможет вечно защищать меня. Более того, мое признание передало существенную информацию о государственных секретах Британии в руки человека, служившего ее врагам. Какие опасные идеи могут вывести Штайбер и царь из моей истории? Если повторятся события 1848 года, виновата буду именно я.
Мне свойственно сурово судить чужие проступки, но не менее сурово — и свои собственные. Я всегда больше, чем хотелось бы, бичевала себя за недостаток красоты, ума, компетентности, моральной и физической стойкости. Но никогда до сегодняшнего дня у меня не было столько оснований для откровенной ненависти к себе. Я проклинала себя за то, что не смогла противостоять Вильгельму Штайберу, и мне казалось, что не существует никакой возможности исправить то зло, которое я вызвала к жизни.
Минуло много часов и миль. Меня настолько поглотили горькие размышления о собственной ничтожности, что я не замечала, в каком направлении мы едем, да мне это было и безразлично: если предстояло умереть по прибытии в конечный пункт, я это заслужила. В конце концов я настолько извела себя, что незаметно уснула. Проснулась я оттого, что за мной пришли солдаты. Со все еще скованными мышцами и в сумеречном состоянии ума я очутилась на маленькой станции. Солнце светило так ярко, что было больно глазам. Вывеска над перроном гласила: «Саутгемптон».
Саутгемптон — очаровательный приморский городок, расположенный в ста милях от Лондона, но, пока мы ехали по его улицам в карете, меня не трогали его красоты. Грязная, растрепанная, все еще в мятой тюремной одежде, под стражей, я чувствовала себя солдатом побежденной армии, которого везут в лагерь для военнопленных. Жизнь Каррер Белл, знаменитой писательницы, представлялась далеким смутным сном. Мы приехали в порт в тот момент, когда капитан объявлял в рупор: «Последний паром до Ист-Каус. Прошу всех на борт!»
Солдаты сопроводили меня на паром. Мы поплыли по широкой реке мимо рыбацких деревень и пирсов навстречу синему искрящемуся простору Английского канала. Я обожаю море, и обычно его вид воодушевляет и возвышает меня, но сейчас даже оно не могло облегчить мне сердце. Я не спрашивала солдат, зачем мы едем в Ист-Каус. От отчаяния я онемела.
Паром вошел в пролив, солнце начало садиться, небо на западе сделалось ослепительно красным и отбрасывало розовый отсвет на поверхность океана. Впереди, в каких-нибудь пяти милях, виднелся остров Уайт, чьи поросшие лесами утесы пиками поднимались из воды, их верхушки утопали в сгущающихся сумерках. К берегу мы подплывали сквозь флотилию прогулочных яхт. С их палуб доносились смех, пение и музыка — там веселились хозяева с гостями. Пока паром швартовался у пирса деревушки Ист-Каус, медное солнце постепенно растворялось в океане. Мы сошли на берег и сели в экипаж, который повез нас в гору, через луга и поля, мимо очаровательных летних домов. Прохладный вечерний бриз немного взбодрил меня, но я была физически очень слаба от голода, поскольку ничего не ела весь день. У меня болела и кружилась голова, меня знобило. Сердце стало колотиться, ибо, судя по всему, мы приближались к конечной цели путешествия, где мне предстояло свести счеты с судьбой.
На обращенном к морю склоне стояло огромное поместье, которое напоминало дворец, перенесенный сюда из Италии времен Ренессанса. В последних лучах заката его белые стены, квадратные башни и черепичные крыши озарялись розовым сиянием. Меня вдруг осенило: я видела эту усадьбу прежде, несколько лет тому назад, на снимке в газете. Мои губы беззвучно произнесли: «Боже милосердный». Теперь я знала, где нахожусь. И знала, кто потребовал доставить меня сюда.
Экипаж остановился перед воротами, которые открыли два стражника, поприветствовавшие моих провожатых и сделавшие нам знак въезжать внутрь. Экипаж покатился по широкой подъездной аллее. Величественный портик освещали газовые фонари. Пока солдаты помогали мне спуститься на землю, двери дома открылись, и на крыльцо вышла невысокая женщина в светлом летнем платье. Она оказалась более пухлой, чем была, когда я видела ее в последний раз: годом раньше она родила седьмого ребенка. Лицо у нее округлилось и щеки загорели на летнем солнце, но это была та же царственная, властная особа, с которой я имела честь познакомиться в 1848 году.
Королева Виктория плавно приблизилась к краю лестницы и взирала на меня, стоявшую внизу, поверх своего длинного носа.
— Добро пожаловать в Осборн, мисс Бронте, — сказала она саркастическим голосом, исполненным неприязни. — Какие беды вы навлекли на нас в этот раз?
