Глава четырнадцатая
Среда, 19 января
Виктор барахтался в полусне, наполненном видениями и звуками, в которых сплелись грезы и реальность. Он слышал размеренное дыхание Таша, лепет Алисы, мурлыканье Кошки, требовавшей от хозяина немедленно встать и приготовить ей завтрак. И одновременно брел по лабиринту, опутанному красной бечевкой, где на каждом шагу попадались трупы. Над трупами из воздуха появлялся горшочек с конфитюром, и тогда они оживали.
Из этого бреда его вырвал телефонный звонок. Спихнув Кошку с кровати, Виктор поплелся к настенному аппарату.
– Алло! Это Рауль Перо! Вы уже прочитали утренние газеты?
– Я только-только собрался выпить здоровенную чашку черного кофе.
– Прошу прощения, месье Легри, я в отличие от вас ранняя пташка. Но я никогда не позволил бы себе побеспокоить вас в столь ранний час, если бы не новость чрезвычайной важности. Она касается соседа моего соседа по набережной, Жоржа Муазана… Вчера в Булонском лесу нашли его голову!
– Что?! Голову?! Уж не ту ли самую, которую потерял труп, засунутый в ящик Фюльбера?
– Не исключено, но с уверенностью пока говорить нельзя. Двое прохожих принесли находку в комиссариат – к ней прилагалось послание, подписанное Жоржем Муазаном. Загвоздка в том, что голова в ужасном состоянии и опознать лицо будет практически невозможно.
– Я сейчас забегу в лавку, скажу Кэндзи, что должен сделать кое-какие покупки, и примчусь к вам на набережную Вольтера!
Виктор озадаченно повесил рожки на аппарат. Убийца обезглавил труп, потому что тот не влезал целиком в ящик, из которых состоит букинистическая стойка. Если таким образом он хотел бросить подозрение на Фюльбера, зачем было оставлять голову в Булонском лесу? Виктор не сомневался, что Огюстен Вальми задается сейчас тем же вопросом, и хотя было ясно, что комиссар не замедлит включить сыщика-любителя в список подозреваемых, Виктор испытывал некое сочувствие и сопричастие полицейскому, который бился над этой удивительной загадкой.
– Что за голова?
Виктор вздрогнул и обернулся. Таша в ночной рубашке, скрестив руки на груди, насупив брови, стояла на пороге спальни и грозно смотрела на мужа.
– Кто тебе звонил и о какой голове вы говорили?
– Ах, это? Сущие пустяки, душа моя. Рауль Перо сообщил, что полиция, по всей видимости, нашла голову трупа, который подбросили на набережную букинистов. Он предложил мне купить газету и вместе обсудить заметку.
– Не ври мне. Я прекрасно слышала, как ты сказал: «Я сейчас забегу в лавку, скажу Кэндзи, что должен сделать кое-какие покупки, и примчусь к вам на набережную Вольтера».
– Ну правильно! Рауль очень настаивал, ему не терпится… Мы оба хотим снять подозрения с Фюльбера.
Таша погрозила ему пальцем:
– Хорошо, я тебе верю. И доверяю – не забывай об этом. Больше никаких расследований. Если ты не готов отказаться от риска из любви ко мне, подумай хотя бы о безопасности дочери! – Она хотела добавить «и твоего майского цветочка», но не позволила себе.
Виктор немедленно поклялся всеми богами, что уже отказался от расследований раз и навсегда. Супруги нежно поцеловались, а после завтрака Виктор спешно оделся, оседлал велосипед и помчался на площадь Бланш за свежим выпуском «Пасс-парту».
Перед домом 18-бис мадам Баллю поливала горячей водой из ведра обледеневший тротуар. Голова у нее была обмотана полотенцем, завязанные концы которого воинственно торчали на макушке, правая щека раздулась. Консьержка всхлипывала, постанывала и сердито бормотала себе под нос. Виктор остановился и с трудом преодолел искушение спросить, не собралась ли она на бал-маскарад в этом костюме кролика.
– Что с вами стряслось, мадам Баллю?
– Зубодер вырвал мне коренной зуб, – промычала консьержка. – Никому не пожелаю такой муки, даже злейшему врагу!
– Полощите рот коньяком, это снимет боль.
– Вы прям как мой кузен Альфонс – он тоже считает, что сгодится любое лекарство, лишь бы в нем был алкоголь!
– Он вроде бы на работу устроился, ваш кузен?
– Устроился. В духовное ведомство на улице Бельшас. Все ж таки получше будет, чем в армии: пообщается с попами, может, и сам благости наберется.
В торговом зале было пусто. После скандала с мадам де Салиньяк часть клиентуры выдала свой антидрейфусовский настрой и объявила «Эльзевиру» бойкот. Жозеф маялся бездельем, занимая себя время от времени тем, что смахивал пыль метелкой из перьев со всего подряд и вырезал из газет статейки, чтобы наклеить их в тетрадку со всякой всячиной.
– Какие новости? – оживился он при виде ввалившегося в лавку Виктора.
– Где Кэндзи?
– У себя, на втором этаже…
– Идемте со мной!
Виктор затащил велосипед вместе с зятем в подсобку, прислонил железного коня к полкам, извлек из портфеля выпуск «Пасс-парту» и протянул его Жозефу:
– На первой полосе вторая колонка.
– Жермина Лэз, Констан Венетт… Это что за клоуны?
– Дочитайте до конца и поймете.
– Черт! – выпалил Жозеф, когда заметка закончилась. – Становится всё интереснее! Стойте здесь, никуда не уходите, мне надо вам показать кое-что важное! – Он ускакал по лестнице в подвальное помещение и тотчас вернулся, перепрыгивая через две ступеньки, с книжкой в руке. – Вот, та самая книжка, которую Филомена перепутала с нашим «Трактатом о конфитюрах».
– И вы только сейчас мне ее показываете? – возмутился Виктор. – Ничего себе!
– Я ее вчера вечером совершенно случайно нашел в сарае у матушки! – не моргнув глазом соврал Жозеф.
Виктор проворчал, что вчера и надо было ему протелефонировать, а не ночевать с этим грандиозным открытием в обнимку, и принялся листать томик. Его, так же как и Жозефа, сразу заинтриговал рукописный текст на велени.
– Марго Фишон… Ни в одной книге мне это имя не попадалось. Целые куски на латыни, это прискорбно… – Он перешел ко второй части. – Тряпичная бумага. Вот здесь не хватает одного листа – его вырвали. Занятно… – Виктор открыл сборник наугад и прочел вслух:
22 ноября 1847 г. Долгие годы пытался я проникнуть в тайну считалочки на лангедойле, предшествующей средневековому колдовскому заклинанию. И пришел к выводу, что в ней содержится ключ к другому волшебному тексту, каковой прежде считал я пустословием и каковой после длительных изысканий мне почти удалось расшифровать. Отныне истина в моих руках, и я знаю, где найти ей подтверждение. Рыцарь печального образа , неотступно преследующий меня, не помешает мне оставить некие приметы для братьев моих человеческих!
23 июня 1848 г. Пишу в спешке. Я слышу ружейные залпы. Восстание разгорается. Боюсь, что гражданская война повергнет страну в море огня и крови. Вчера выходил на улицу, но не посмел продвинуться далее Малого моста, ощетинившегося баррикадами.
27 июня. Восставшие разгромлены. Уцелевших преследуют. Надобно спрятать книгу в надежном месте – кто знает, что ждет меня впереди. Многие тысячи мятежников убиты. Генерал Кавеньяк никому не дает пощады. Один друг сказал мне, что повсюду идут аресты. Двадцать пять тысяч человек уже за решеткой. Я уезжаю искать убежища у дочери.
Декабрь 1851 г. Мне исполнилось восемьдесят лет, и недуг уже не победить. Я многое повидал. Племянник того, другого, захватил власть. Упадок, движение вспять. Три сотни убитых на Больших бульварах. Зачем мне жить дальше? Чтобы наблюдать, как диктатор сменяет диктатора? Я спрятал манускрипт среди сотен книг в библиотеке супруга моей дочери. Если кто-то найдет сей манускрипт, пусть постарается проникнуть в тайну, и коли ему это удастся, я обещаю, что он не получит удовольствия, ибо предчувствую: грядут времена великой бойни, каковая превзойдет границы моего воображения.
Луи Пелетье
– Н-да, весьма оптимистично… Давайте отложим пока эти разглагольствования и разберемся сначала с Марго Фишон. – Виктор вернулся к тексту на велени и прочитал:
В светлый день Мафусаилов
Распрощаешься со всеми,
Кто тебя любил из ближних,
И, тропой времен шагая,
Долгий путь преодолев,
В монастырь прибудешь древний,
Где отведаешь три капли
Серебристых вод из дома Йонафаса,
Какового предали огню святому
За бесовское деянье,
Вызвавшее Божий гнев.
Поиски Средины Мира
Завершатся где-то рядом.
Там под сводом галереи
Муж стоял вооруженный,
Некогда стоял на страже
Древнего монастыря.
И с тех пор источник спрятан,
Но разгаданной быть тайне.
Все усилия не зря…
Буквы сливались – и виной тому был не только замысловатый почерк. Виктор подумал, что скоро придется обзавестись очками.
– Нам понадобится помощь эрудита, какого-нибудь умника вроде Кэндзи, – сказал Жозеф. – Он уже просветил меня на предмет Мафусаилова дня – это восьмой день любого месяца.
– Вы показали ему рукопись? – забеспокоился Виктор.
– За кого вы меня принимаете? Я очень аккуратно его расспросил – он ничего не понял.
– Ну так растолкуйте мне этот текст.
– Итак, некий Йонафас, сожженный на костре, обитал в монастыре. Название монастыря не уточняется. Что за тропа времен – тоже неизвестно. Насколько я понимаю, суть такова: если хочешь прожить столько, сколько прожил Мафусаил, нужно выпить воды из источника, который находится… например, в часовне древнего монастыря. Как-то так.
Виктор двумя руками взъерошил волосы на затылке:
– Это что же, речь об источнике вечной молодости?
– Я в такие сказки не верю.
– Поставьте себя на место того, кто верит. Во многих мифах и легендах есть рациональное зерно… Действительно, ничего не остается, как обратиться за помощью к Кэндзи. Идемте!
– А кто же за прилавком останется? – Жозеф испугался, что тесть выдаст его Виктору: ведь вопросы о Мафусаиле были заданы отнюдь не нынешним утром.
– Заприте лавку – после скандальной ссоры с мадам де Салиньяк клиенты к нам как-то не торопятся.
Кэндзи, облаченный в элегантный желто-сиреневый халат, завтракал на кухне. Вокруг него суетилась Мелия, давно поддавшаяся чарам этого мужчины с непроницаемым лицом и посеребренными сединой висками. Она даже изменила своей привычке вечно напевать себе под нос, чтобы не потревожить хозяина, предававшегося, по мнению лимузенки, размышлениям о чем-то высоком и недоступном ее пониманию.
На самом деле Кэндзи после бурной ночи, проведенной с Джиной, и позднего пробуждения к размышлениям о высоком пока был не способен. Услышав шаги на винтовой лестнице, он поспешно пригладил волосы и застегнул воротник рубашки.
– А, это вы?
Виктор и Жозеф подсели за стол.
– Джина уже ушла?
– Еще не проснулась.
– Вам кофе или чай? – спросила Мелия.
Жозеф хотел было потребовать горячий шоколад, но Виктор его опередил:
– Ничего, спасибо. Кэндзи, как по-вашему, «рыцарь печального образа» – это…
– Не кто иной, как Дон Кихот, – сказал японец, намазывая маслом бисквит. – Стыдно не знать.
– Такой высоченный тощий чудак, который сражался с ветряными мельницами, – пояснила Мелия, довольная, что выпал случай блеснуть познаниями. – У нас была тарелка с его портретом. Вид у него там уморительный!
Виктор раздраженно отмахнулся.
– Кэндзи, а если я перечислю вам такие приметы: Средина Мира, свод галереи, вооруженный мужчина и древний монастырь… вы сможете назвать квартал Парижа, где все это есть?
Бисквит с маслом замер в двух сантиметрах от губ японца.
– Вы, стало быть, тоже увлеклись шарадами? Жозеф меня уже расспрашивал о…
Со стола на пол с грохотом обрушился заварочный чайник.
– Прошу прощения, – пробормотал Жозеф.
Кэндзи нахмурился, покосившись на зятя. Молодой человек сидел красный как рак – не ожидал, что его дурные предчувствия сбудутся так скоро, и теперь терзал под столом на коленях открытый манускрипт, чтобы обрести душевное равновесие. Это не укрылось от взора Мелии, которая как раз присела на корточки, чтобы подобрать осколки фарфора.
– О, какая прелесть! Миленькая книжечка, напоминает о временах моего детства – мамаша вечно заставляла меня варить конфитюры. – Не заметив, что ее слова повергли в оцепенение Виктора и Жозефа, она продолжала: – С тех пор терпеть не могу это занятие. Мамаша меня доводила до изнеможения – это ж надо фрукты собрать, потом их почистить, надробить сахара, присматривать, чтоб варенье не выкипело, прокипятить банки, наполнить их… Мне нравился только самый последний этап. Мамаша у меня была привереда – считала, что банки да горшочки с конфитюром надобно закрывать только телячьей кожей, для нее слово какое-то есть специальное… э-э… Вот я дурья башка, grossa testa, pauc de sens!
– Велень? – подсказал Кэндзи, отпив зеленого чая.
– Велень! – обрадовалась Мелия. – Ваша правда! Так я, собственно, к чему, месье Пиньо? У вас книжица как раз из тех, какие моя мамаша покупала у разносчиков, чтоб на листы разодрать.
Виктор и Жозеф воззрились друг на друга так, будто хотели загипнотизировать. Кэндзи молча переводил взгляд с одного на второго. Его глаза опасно поблескивали. Налив себе еще зеленого чая, он вдруг разразился речью:
– Да уж, у книг немало врагов. Сапожники подбивают веленью задники дамских туфелек, коллекционеры вырезают из манускриптов буквицы, миниатюры и фронтисписы. Кондитеры заворачивают пирожки и пирожные в листы велени из редчайших сборников рецептов, а бакалейщики делают кульки из драгоценных пергаменов. Но, как говаривал Библиофил Жакоб, любая домохозяйка этих варваров за пояс заткнет. Из века в век домохозяйки закрывают горшки с маслом и с вареньем историческими документами. Еще, пожалуй, невосполнимый ущерб наносят мамаши, которые, дабы занять на время своих отпрысков, дают им антикварные книги с гравюрами на дереве – раскрашивать, и ботаники, которые превращают бесценные ин-фолио и ин-кватро в альбомы для своих гербариев. Жозеф, вы позволите мне взглянуть на манускрипт? Он из наших фондов? – Японец уставился зятю в лицо, и тот пережил под этим взором несколько неприятных секунд. – Кстати, стоимость заварочного чайника я вычту из вашей зарплаты. Итак, я задал вам вопрос.
– Э-э… ну… гм…
Виктор не дал зятю продолжить фонетическое упражнение в междометиях – схватил за рукав и потащил к лестнице, бросив через плечо:
– Этот манускрипт – одно из моих личных приобретений. Благодарю вас, Кэндзи. И вам спасибо, Мелия. Идемте, Жозеф, в торговом зале полно работы.
– Н-да, дела… Приходят когда захотят, уходят когда вздумается… – пробормотал японец. – Мелия, приготовьте поднос с завтраком для мадам Джины.
Виктор и Жозеф закрылись в подсобке.
– Жозеф, отдайте мне книжку, – велел Виктор. – И больше никому об этом ни слова! Туман начинает рассеиваться: убийцу интересуют вовсе не конфитюры, а велень, которой закрыты банки и горшочки! Я бегу на набережную Вольтера, нужно все обсудить с Раулем Перо. Если Кэндзи озаботится моим отсутствием…
– Знаю-знаю, вы проводите оценку частной библиотеки.
Виктор отпер дверь лавки, шагнул за порог и столкнулся с мадам Баллю.
– Ага, попались, месье Легри? Коньяк, говорите, лучшее средство от зубной боли? Как бы не так! Мне церебрин нужен, а не что-нибудь, этот шарлатан дантист заткнул мне дырку от зуба какой-то дрянью против инфекции, и у меня теперь вся челюсть раскалывается от боли! Право слово, жила бы я не на первом этаже, а повыше – выбросилась бы из окна!
– Посоветуйтесь с месье Мори, – сказал Виктор, садясь на велосипед. – Он знатный травник!
Пока ноги крутили педали, в голове у него раскручивалась цепочка ассоциаций: коньяк, коренной зуб, дантист…
– Старина, ты на верном пути! – возликовал Виктор.
Прохожий шарахнулся в сторону и проводил лихача на железном коне взглядом, покрутив пальцем у виска.
При других обстоятельствах Рауль Перо с благодарностью выслушал бы наставления Люка Лефлоика по искусству реставрации антикварных книг, однако этим утром он с нетерпением ждал Виктора и предпочел бы посидеть пока в тишине.
– Универсальное средство – охлажденный мучной клей, – разглагольствовал Люка. – Несколько мазков – и переплет заблестит как новенький. Только следите, чтобы не было комков. Рекомендую также с его помощью восстанавливать обломанные уголки переплетов, тут вам пригодится еще и обивочный молоток, да-да, молоток!
К ним подошел расстроенный Вонючка:
– У меня опять сломали замок на ящике! Подумать только – Петрарка вообще не запирал дверь ни днем ни ночью!
– Моя бабушка тоже, – поведала Северина Бомон. – Времена меняются, что вы хотите? Нам в ящики уже трупы подбрасывают, а вы из-за сломанного замка горюете. Я уж не говорю, что всяк норовит стянуть что-нибудь с прилавка, проходя мимо. О, глядите-ка, опять этот гнусный старикашка!
По набережной, размахивая тростью, шагал, будто исполнял воинственный танец, пожилой господин в рединготе и белых панталонах.
– Это бывший литературный критик, – шепнул Люка Лефлоик. – Он посвятил свою жизнь уничтожению писательских репутаций. Не одного литератора по шею в навоз закопал.
– У него и имечко подходящее: Агрикуль Тур, – добавил Вонючка.
– Альфред де Виньи разнес вдребезги Виктора Гюго, Эжен де Миркур ненавидел Дюма-отца, а месье Тур, не издавший ни одного собственного романа, ополчился на всех писателей сразу, – заключил Люка. – О, а вот и месье Легри верхом на самокате!
Виктор поприветствовал всех и сделал знак Раулю Перо. Они отошли к запертой стойке Фюльбера Ботье.
– Он сегодня не появится? – спросил Виктор.
– Ему все тут опротивело. А может, Вальми вызвал его в морг на опознание, что и нам всем грозит. Ходят слухи, будто Ангеле Фруэн предъявили обвинение. Сейчас она в больнице «Божий приют».
– Чесальщица? Но это же нелепо! У меня есть другие подозреваемые. И кажется, я придумал, как установить, кому принадлежит голова из Булонского леса. Возможно, вы сочтете меня сумасшедшим, но… Фюльбер говорил, что у Жоржа Муазана был искусственный зуб на штифте. Нужно, чтобы вы… – Виктор прошептал несколько слов Раулю Перо на ухо, и тот отшатнулся с гримасой отвращения. – Ну же, не капризничайте! – взмолился Виктор. – С меня подарок независимо от результата – посмертные публикации Жюля Лафорга!
– Так уж и быть. Постараюсь как-нибудь обхитрить полицейских. Принесу вам набросок вечером в «Утраченное время».
– Эй, месье Перо, куда же вы? – крикнул в спину бывшему комиссару Люка Лефлоик. – Не сдавайтесь! Те снежные тучи над Медоновой дырой просыпятся в другом месте!
– Она скупала у букинистов документы на велени, так мне сказал Фюльбер. А если мы вспомним слова Мелии, можно сделать вывод, что документы, вернее, веленевые листы нужны были, чтобы закрывать горшочки с конфитюрами. Нельзя, однако, исключить, что у этих беспорядочных закупок была и другая цель. Почему Филомена Лакарель не распотрошила сразу манускрипт в марморированном переплете?
– Потому что в нем содержится ключ к разгадке некой важной тайны. А некто, совершивший несколько убийств, уверен, что найдет страницы манускрипта на горшочках с конфитюрами. Есть только один способ во всем этом разобраться: расшифровать мудреное стихотворение Марго Фишон.
Разговор между Виктором и Жозефом проходил в кафе «Утраченное время». Жозеф задумчиво жевал жареную картошку. И вдруг ему в голову пришла неприятная мысль: Эфросинья подарила Айрис кучу горшочков с конфитюрами – уж не от одной ли из «фруктоежек» они были получены?
– Жозеф, картошку нужно класть в рот, а не разбрасывать по столу.
– Э-э… да, простите. Интуиция мне подсказывает, что самые подозрительные фигуры в этом деле – Гаэтан Ларю, Фердинан Питель и Амадей, потому что представить себе Ангелу Фруэн в роли убийцы я никак не могу.
– Амадей заходил к нам в книжную лавку, – сообщил Виктор.
– Когда? Зачем? – удивился Жозеф.
– В день вашего рождения. Кроме меня, в лавке никого не было. Он купил Гельвеция.
– Откуда у него наш адрес?
– Ему кто-то порекомендовал «Эльзевир». Наверное, какой-нибудь букинист – я этого Амадея частенько видел на набережных, у него обширный круг знакомств. В лавке он болтал об иллюзорности материального мира и спросил, нет ли у нас оригиналов Этьена Доле.
– Этьена Доле? Ему поставили памятник на площади Мобер. Если не ошибаюсь, этого книготорговца и писателя повесили и сожгли за ересь очень-очень давно.
– В тысяча пятьсот сорок шестом году – я навел справки. Сейчас, когда я вспоминаю о нашем с Амадеем разговоре, мне кажется, он таким образом выведывал, есть ли у нас книги шестнадцатого века.
– Это он убийца, точно!
– Подождем пока с выводами. Все трое, перечисленные вами, весьма подозрительны. Они знают друг друга, часто бывают на набережной Вольтера и…
За их столик подсел Рауль Перо:
– Я знал, что вы уже здесь. Сейчас выпью пива с лимонадом – у меня в глотке пустыня Сахара – и отчитаюсь. Ну и заставили же вы меня попотеть, месье Легри. Я заявился в морг к обеденному времени – не сомневался, что подручные Вальми покинут посты, едва почуют, что животы пусты. Слыхали? В рифму сказал!
– В морг? – удивился Жозеф. – Это зачем же?
– Прошу прощения, – замотал головой Вальми, – иначе умру от жажды. – Выпив одним махом полкружки, он снова наклонился к приятелям. – Морг соперничает по популярности с самыми скандальными художественными экспозициями. Парижан хлебом не корми – дай полюбоваться трупами, разложенными на белом кафеле. И они забавляются, да-да, господа, забавляются, глядя на останки утопленников, самоубийц, жертв насилия и несчастных случаев. А излюбленное местечко рыбаков, между прочим, стрелка острова Сите – в этом месте водятся самые жирные щуки и раки во-от с такими клешнями. Знаете почему? Потому что служители морга выбрасывают анатомические отходы в Сену. Короче, мне удалось беспрепятственно обследовать челюсти головы из Булонского леса. Вот вам рисунок. Довольны?
– Ну-у, – протянул Жозеф, – я очень удивлюсь, если его выставят в Люксембургском музее…
– Этот рисунок не претендует на звание произведения искусства, он – элемент расследования, – пояснил Рауль Перо. – Бывший владелец головы не шутил с собственным здоровьем. Три зуба запломбированы, один клык отсутствует – видимо, стоял искусственный, потому что я нашел в десне штифт. Очень качественная работа, он определенно лечился у дипломированного дантиста. Итак, какие выводы?
– Сначала мне нужно кое-что проверить, выводы будут потом. А вам, как я и обещал, награда: вот ваш Лафорг.
– Благодарю! Эту книгу я не продам и за полкоролевства. Уже уходите?
– Кэндзи устроит нам разнос. Я завтра забегу на набережную.
В лавке Виктор слонялся по торговому залу и барабанил пальцами по бюсту Мольера на каминном колпаке, пока Кэндзи не удалился на второй этаж.
– Жозеф, у меня для вас поручение чрезвычайной важности. Возьмите рисунок Перо и бегите к доктору Извергсу, дантисту. Улица Ренн… номер дома забыл. Пусть он сравнит рисунок челюстей со своими записями по поводу лечения Жоржа Муазана.
– Понял! Вы хотите выяснить, не принадлежит ли отрубленная голова Муазану… Погодите, а откуда вы знаете фамилию врача?
– Случайно услышал от вашего крестного.
– Извергс? – поморщился Жозеф. – Неудивительно, что он решил стать дантистом, при такой-то фамилии…
– Я потому ее и запомнил.
– После визита к доктору Извергсу протелефонировать вам на улицу Фонтен?
– Ни в коем случае!
– Ясно. У меня то же самое. Не могу больше врать домашним, это очень утомляет. Надеюсь, время не будет потрачено впустую. Впрочем, вы же оплатите мне фиакр – не ровен час снег повалит.
Серое зябкое небо медленно темнело. На улице Арколь стало меньше прохожих и больше экипажей. Промчался фиакр, подняв брызги грязной воды, – Аделина Питель проворно отскочила, чтобы ее не окатило. Встав под красно-белым тентом мясной лавки, где продавалась конина, она развернула газету и пробежала взглядом первую полосу с заголовком жирным шрифтом:
УБИЙСТВО МОДИСТКИ
Полиция в тупике
До сих пор нет никаких ответов по делу об убийстве мадемуазель Анни Шеванс, модистки с Райской улицы. Старший комиссар Вальми пытается установить круг общения жертвы. По словам свидетеля, в данный момент пребывающего в больнице, мадемуазель Шеванс состояла в клубе любительниц конфитюров «Фруктоежки». Не связана ли ее смерть с убийством мадемуазель Лакарель, найденной мертвой рядом с медным котлом, в котором обнаружены остатки конфитюра?
Аделина Питель опустила руки с газетой и задумчиво изучила свое отражение в витрине. Затем аккуратно сложила выпуск и неспешно направилась к церкви.
