ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Лодочник высадил нас на грязный берег и тут же отплыл собирать качавшиеся на поверхности воды предметы.
— Он ведь м… м… мертв? — проговорил я, от холода у меня не попадал зуб на зуб.
— Перри? — спросил Оккам, хотя прекрасно знал, кого я имел в виду. — О да, конечно, он мертв. Никто не выживет после столкновения с этой зловещей машиной. — В его голосе звучало равнодушие без намека на чувство удовлетворенности. И я прекрасно знал почему.
— Если вас это хоть немного утешит, то вместе с торпедой в мир иной отправилось не оригинальное сердце.
— О чем вы вообще говорите? — произнес Оккам, а затем замолчал и стал смотреть, как гигантский корабль развернулся, поднимая волны, на которых раскачивались обломки кораблекрушения. Рассел снова открывал ворота.
— Сердце, или, лучше сказать, двигатель, который использовался в этой торпеде, не был оригинальным образцом. Это не то сердце, которое украл у нас Биттерн. Они использовали его как образец, чтобы сделать на своей верфи другие двигатели. Возможно, для этого им пришлось разобрать сердце и перерисовать все схемы. Одну из копий использовали в этой торпеде.
Оккам смерил меня пристальным взглядом, его налитые кровью глаза едва не выскочили из глазниц.
— Господи, почему вы мне раньше об этом не сказали? Я даже подумать не мог о чем-то подобном. Как полагаете, имело смысл возвращать Брюнелю копию, точно повторявшую оригинал?
— Не знаю.
— Полагаю, что нет. И в таком случае где, черт возьми, оригинал?
— Перри положил его в торпеду, которую запустил с верфи.
— Вы уверены?
— Он сам мне об этом сказал, когда запускал ее.
К Оккаму вернулось его былое бесстрастие. Он снял единственный уцелевший ботинок и встал на глину ногой в носке.
— Значит, у нас есть еще один шанс. Пойдемте. Чего вы ждете? Очередной пневмонии?
Мы вернулись в город в экипаже, присланном Расселом, который обрадовался возможности хотя бы частично искупить свою вину. Предпринимать какие-либо действия было уже поздно, поэтому мы вернулись в мою квартиру и немного вздремнули, а на следующее утро отправились в Ротерхайт.
Мы были на южном берегу, как раз напротив верфи Перри и совсем рядом с входом в туннель Брюнеля под Темзой. В воздухе все еще стояла легкая дымка, а ветер гонял по мостовой черные перья пепла даже на этой стороне реки.
Только что начался отлив, у берега рядом с нами вода отступала, обнажая толстый слой черной тины. Оккам отдал мне свою подзорную трубу, которую мне пришлось немного настроить. От верфи осталась лишь тлеющая гора обуглившихся досок, некоторые из них, словно изломанные и почерневшие зубы, торчали из земли вокруг огромной разверженной воронки. Люди бродили по пепелищу, как личинки на теле трупа, собирали наиболее ценные вещи и отбрасывали то, что давно пришло в негодность. Несмотря на царившую вокруг разруху, пожар не вышел за пределы верфи. Даже стоявший у сухого дока пароход не пострадал.
— Посмотрите на мол, — сказал Оккам, направляя подзорную трубу в сторону противоположного берега.
Уходивший в ангар помост превратился в груду искореженного железа, но его передняя часть, спускавшаяся в реку, практически избежала повреждений.
— Она все еще там.
— А теперь проведите прямую линию от того места, где он заканчивается, и в нашу сторону. Куда она нас приведет?
Опустив трубу, я провел воображаемую линию.
— Прямо сюда, — сказал я, поняв, что линия завершалась у нашего берега.
— Если мы предположим, что торпеда двигалась по этой траектории, значит, она должна была врезаться в берег перед нами.
— И взорваться?
— Я так не думаю, — сказал Оккам, подходя ближе к краю, где склон плавно переходил в черную тину, обнажившуюся после отлива. — Возможно, именно это и планировал Перри. Он не хотел, чтобы торпеда оказалась у нас в руках, или пытался спасти ее от взрыва. В любом случае если бы она взорвалась, то оставила бы какие-нибудь следы — уничтожила корабль или обрушила этот берег.
— Вы хотите сказать… — воскликнул я, подходя к Оккаму, — она все еще здесь, в глине? И мы можем забрать сердце? Оригинальный образец? Но как?
— Кто-то должен спуститься и найти его.
— Вы имеете в виду, пойти туда, в грязную, вонючую тину?
Оккам отнесся к моей нерешительности с явным неодобрением.
— Разве вы не хотите вернуть сердце?
— Конечно, хочу, но…
Он подобрал камень и бросил в тину — камень тут же скрылся из виду.
— Не волнуйтесь, — сказал он с улыбкой. — Я уже обо всем позаботился. Оглянитесь.
Я повернул голову и заметил приближавшуюся к нам группу самых чумазых и оборванных мужчин, женщин и детей, каких только видел в своей жизни. Их поношенная одежда была перепачкана грязью, а босые ноги почернели от постоянного контакта с землей. В руках у каждого была палка, некоторые взрослые несли за плечами мешки.
— Это же чистильщики канализации, — сказал я, поняв, что имел в виду Оккам.
Один из мужчин вышел вперед, козырек кожаной кепки скрывал его глаза.
— Верно, мистер, это мы. Где будем работать?
— Здесь, — сказал Оккам, указывая на место, куда упал камень.
— Сейчас на другой стороне реки можно собрать богатый урожай после пожара. Так что если вы хотите, чтобы мы остались здесь, заплатите нам два шиллинга сейчас и еще два, когда закончим.
Оккам сунул руку в карман, вытащил бумажник, передал две пригоршни монет и продолжил инструктаж.
— Вы должны найти большой металлический предмет. Я буду ждать вас здесь. Тщательно все проверьте, а потом пройдите вдоль берега вверх по реке.
— Хорошо, командир, договорились. Но если мы найдем что-то еще, то заберем себе, — сказал главный чистильщик, сжимая монеты в грязной руке и поворачиваясь к остальным. — Вы слышали, что сказал этот джентльмен? Начинайте! Чем быстрее мы закончим, тем скорее сможем перебраться на другой берег.
Разношерстная компания спустилась по ближайшей лестнице и пошла вдоль берега, деревянные доски, которые они привязали к ногам, не позволяли им проваливаться по пояс в тину. Самые младшие дети были такими легкими, что почти не оставляли за собой следов. Когда чистильщики вытаскивали ноги из трясины, образовавшиеся отверстия тут же заполнялись водой. Двигаясь по берегу в указанном Оккамом направлении, чистильщики сначала протыкали тину шестами и лишь затем переходили на новое место. Детей отправили поближе к воде, где тина была самой мягкой. Время от времени кто-то из них нагибался, вытаскивал что-то из трясины и убирал в мешок.
Мы наблюдали за ними, словно средневековые лорды, присматривающие за работой крестьян.
— Какой странный способ зарабатывать на жизнь, — заметил Оккам.
Я с большим интересом рассматривал чистильщиков. Они так непринужденно вели себя в обстоятельствах, где любой из нас умер бы от страха.
— По-моему, они вполне довольны.
И действительно, чистильщики смеялись, шутили и легко шли по скользкому илу.
Они работали около часа, на берегу уже образовалась длинная цепочка из заполненных водой следов.
— Они давно должны были найти ее, — с тревогой заметил Оккам.
— Возможно, она спрятана где-то глубже в тине?
— Нет. Если она была здесь, то находилась бы на поверхности. Особенно сейчас.
Я понял, что он имел в виду.
— Думаете, нам стоит прекратить?
Он посмотрел на середину реки.
— Скорее всего она где-то там. Пошла на дно. Как и мы с вами.
Снова начался прилив, и вода стала медленно наползать на тину. Не в силах противиться стихии, чистильщики вернулись на берег. Оккам отдал им оставшиеся деньги. Они, не слишком расстроившись из-за того, что упустили время отлива на другом берегу реки, пошли прочь, оставляя за собой грязные следы.
Вода подступала все ближе и ближе и наконец добралась до края отверстия у меня под ногами, угрожая подняться еще выше и утопить нас как котят в бочке. Но она остановилась. Когда колокол опустили под воду, мне показалось, что вся река сжалась до размеров маленькой лужицы. Оккам кричал через прикрепленную к трубке воронку — единственному источнику связи с людьми, находившимися на барже у нас над головами.
— Не раскачивайте его больше. Опускайте вниз.
У меня стало закладывать уши, но я заверил себя, что вода не сможет добраться до нас.
Нам так и не удалось найти торпеду на берегу, поэтому мы вернулись домой разочарованными. Казалось, сердце было утрачено безвозвратно и мы уже никогда не избавимся от наших ночных кошмаров. На следующий день после тяжелого сна я чувствовал себя еще более утомленным. Вернувшись в больницу, я полдня потратил на размышления, какой яд легче всего избавит меня от мучений.
Оторвав взгляд от справочника аптекаря, я увидел стоявшего передо мной Оккама. Он выглядел так, словно его проволокли на спине через кустарник.
— А, человек из моих снов, — устало усмехнулся я.
— Пойдемте, кеб ждет нас на улице, — сказал он и тут же направился к двери. Я загнул страницу книги и последовал за ним, по дороге предупредив санитара о своем уходе.
Итак, мы вернулись в Ротерхайт, где нас поджидала паровая баржа. Это была уже не та развалина, которую мы потеряли два дня назад. На барже суетились матросы, а на борту стоял водолазный колокол — тот самый, который я впервые увидел в действии на «Великом Востоке». Колокол находился на платформе с отверстием, позволявшим проникнуть внутрь.
Оккам похлопал по стенке колокола.
— Если торпеда находится на дне реки, то мы сможем добраться до нее с помощью этого устройства.
— Но вам не кажется, что это все равно что искать иголку в стоге сена? — спросил я, когда баржа отчалила от берега.
— Вовсе нет, — уверенно ответил Оккам. — Торпеда должна лежать где-то между пусковой установкой и тем местом, где мы были вчера. Нам нужно только опустить колокол и исследовать речное дно вдоль этой линии. Мы начнем у мола и пойдем дальше, пока не найдем место, где она затонула.
Баржа отплыла, гребное колесо на корме волновало воду, мы направлялись к причалу на противоположной стороне реки. Глядя поверх колеса, я смотрел на то место, откуда мы наблюдали за работой чистильщиков. Оно было помечено красным флагом, и Оккам сказал, что флаг будет служить нам маяком, после того как начнем поиски.
И вот мы погрузились сквозь темные воды на самое дно Темзы, рядом с молом, с которого была запущена торпеда. Мои ночные кошмары подготовили меня к подобному испытанию, но я изо всех сил старался не думать о том, что мы заперты в этом крошечном пространстве. Вскоре вода в отверстии у нас под ногами превратилась в отвратительно пахнувшую тину, покрывавшую дно реки. Подражая чистильщикам, Оккам взял железный прут и стал прощупывать ил. Не почувствовав сопротивления при первом погружении, он вытащил прут, отчего запах внутри колокола стал еще более тошнотворным, и снова вонзил его в ил в нескольких дюймах впереди.
Он повторил это действие, наверное, с дюжину раз, всегда с одним и тем же результатом, пока не убедился, что торпеды перед нами не было. Отложив в сторону испачканный в тине прут, Оккам взял переговорную трубку и прокричал:
— Передвиньте нас вперед на пять ярдов.
Колокол дернулся, оторвался от липкой тины, слегка накренился и потащил нас по дну. Мы болтались внутри колокола, пока он раскачивался подобно привязанному к веревке камню. Когда мы снова увязли в трясине, Оккам стал прощупывать ил, расставив ноги по краям отверстия и держась за прут обеими руками. Затем он снова выдернул его. И опять последовала инструкция переместить колокол.
— Давайте я вас подменю, — предложил я, вытягивая руку. Прут оказался довольно тяжелым, и я едва не сорвал спину, когда пытался вытащить его из тины. Но всякий раз прут возвращался к нам ни с чем, не считая покрывавшей его свежей слизи.
Мы переместились еще четыре раза, но наши старания так и не были вознаграждены. Наши находки ограничивались старым якорем, тремя бутылками, полудюжиной цепей и ночным горшком. Между тем мы пересекли почти все русло реки.
— Как думаете, мы не могли пропустить ее? Мы обыскивали очень узкий коридор, по паре дюймов влево и вправо, и действовали почти вслепую.
Колокол снова изменил положение, я чувствовал себя совершенно измотанным и ворошил ил без особого рвения. Кончик прута уперся во что-то твердое и неподвижное. Я еще раз воткнул его на расстоянии фута, действуя на этот раз осторожнее. И снова прут уперся в неподвижный твердый объект. Теперь я был уверен, что он сделан из металла. Я вытащил прут и посмотрел на моего компаньона, который не отрывал взгляда от отверстия у него под ногами. Закатав рукава, он нагнулся и опустил руки по локоть в ил.
— Есть! — крикнул Оккам, трогая невидимый предмет. — Как раз те самые размеры и форма, которые нам нужны! — Он поднял голову, его глаза стали влажными от радости. — Господи, Филиппс, мы нашли ее!
Он с трудом обмотал торпеду веревкой с обоих концов. По сигналу Оккама я взял переговорную трубку и крикнул в конус:
— Поднимайте нас, мы нашли ее!
В последний раз колокол с трудом оторвался от тины. Оккам стоял над отверстием, держа веревку, пока мы поднимались на поверхность. Мокрый колокол вытащили из воды. Оккам выпрыгнул из него прежде, чем мы опустились на платформу.
Вслед за Оккамом спустился и я.
— Выдержит? — спросил я, проследив взглядом за исчезавшей в воде веревкой.
— Сейчас мы это выясним, — ответил Оккам, поворачиваясь к крану, с которого свисала веревка.
Он махнул рукой стоявшему у крана рабочему. Тот потянул за рычаг, и двигатель ожил. Веревка натянулась, брызги полетели с нее во все стороны, как от собаки, которая отряхивается после купания. Стрела крана задрожала от напряжения, когда торпеда начала подниматься из ила. Вскоре она уже вырвалась на поверхность и стала раскачиваться и крутиться в воздухе перед нами. Хвост с винтом устремился в небо.
Мы поймали рыбу-сигару, оставалось только переместить ее на баржу. Вероятнее всего, она была безопасна, но мы не могли рисковать, поэтому осторожно взяли ее за нос и бережно опустили на палубу. По распоряжению Оккама один из членов команды облил покрытый илом корпус торпеды водой из ведра, смывая тину на палубу и обнажая новые крепкие винты и болты. Оккам сел на корточки перед торпедой и открыл крышку люка гаечным ключом. Когда внутренности торпеды были обнажены, Оккам достал несколько меньших по размеру инструментов и продолжил работу. Он ослабил гайки и болты и отделил трубки. А затем, как это иногда бывает с тяжелыми пациентами, ему пришлось применить грубую силу. Он схватился обеими руками за упрямый орган, стал тянуть и раскачивать его, пока тот наконец не сдался.
— Вот эта дьявольская штука, — сказал Оккам, передавая мне сердце и вытирая лоб мокрым рукавом. — И что бы ни случилось, вы больше не должны упустить его.
Я с трудом верил в то, что сердце снова у нас в руках. Завернув его в тряпку, я убрал нашу находку в старый, дурно пахнущий мешок — весьма позорное одеяние для такого замечательного изделия, но, возможно, оно привлекло бы к себе меньше внимания, чем шкатулка из красного дерева, в которой сердце когда-то хранилось. Оккам все еще возился с торпедой, устанавливая на место крышку, которую убрал, чтобы вытащить сердце.
Когда работа была закончена, он встал и сказал как будто в пустоту:
— Давайте сделаем одолжение человечеству, — а затем отдал быстрые распоряжения матросам.
Команда собралась вокруг неподвижно лежащего на палубе чудовища. На счет «три» матросы толкнули торпеду вперед. Послышался общий возглас, когда она сделала пол-оборота. Люди замерли, после чего Оккам снова отсчитал до трех, и они снова толкнули торпеду. Процесс повторялся несколько раз, пока торпеда не оказалась на самом краю палубы. Затем с последним толчком она перелетела через борт и упала в реку рядом с баржей. Мы все отступили назад, когда торпеда ударилась о воду. В тот же момент большой металлический цилиндр исчез под водой, навсегда вернувшись в свою подводную могилу. Оккам потер руки, показывая, что работа завершена.
