ЭПИЛОГ

Много лет назад, когда я была еще ребенком, а Сингапур — уже гордой столицей, мне казалось, что в названиях его улиц таится волшебство. Произнеси их, одно за другим, на звенящей британской и лениво-чувственной малайской речи — и произойдет чудо.

Улицы Вердена и Соммы, так же как и улица Ватерлоо. Пагода-стрит и Эмпресс плейс, Брас Базах — улица медного базара, Танджон Пагар — который знаменит своим множеством борделей, и Серангун роуд. Последняя — это куда пригоняют скот и заводят в стойла. Здесь пахнет. Никакой романтики. И чуда не происходит.

Ана краю китайских кварталов, рядом с Маркет-стрит — Де Соза стрит. От этого названия — странное чувство холода в голове.

Большой, загадочный и всегда чужой город.

Нас было четверо, стоявших в этот вечер на горбатом мостике над Сингапур-ривер. Магда была в высокой шляпке. Элистер выглядел как настоящий плантатор, с пробковым шлемом на затылке. Тони, с его тростью, был похож на профессора. В целом же — бинокли, панамы, похоронные очки на лбу — мы были группой туристов. Вместе с нами на том же мосту болтали еще две такие же компании. Мы ничем не выделялись, здесь было одно из самых знаменитых мест для щелканья фотокамерами во всем Сингапуре.

Мы стояли, чтобы в последний раз увидеть Дай Фэя, величайшего из поэтов несчастной и далекой страны.

Река изгибалась перед нами, неся в близкое море кофейные воды. Слева был британский берег — сюда, на набережную, выходила задняя часть Муниципального здания, замыкавшего Эспланаду: серые колонны, купола, краешек Мемориального зала и театра Виктории. А дальше виднелись стены «Отеля д'Юроп», где — в отличие от «Раффлза» — белый человек и евразийка могли часами не выбираться из мягчайшей постели. И они не выбирались. Вдобавок ко всему прочему, я получила простую женскую радость Магды — чесание пяток и подошв любимым человеком, сколько угодно, хоть по пять раз в день. Элистеру даже не потребовалось брать для этого уроки у Тони.

Тони и Магда обитали в том же коридоре, но обходились по большей части без нас.

— Ни за что не догадаетесь, как китайцы называют эту набережную. «Восемнадцать домов». Я подсчитал только что — конечно же, их девятнадцать, — со вкусом сказал Тони, смотревший с моста вправо, на противоположную, китайскую сторону реки. Двухэтажные домики плавным изгибом выстроились по ней в ряд, слепленные вместе без каких-либо интервалов.

Мостик, на котором мы стояли, также назывался без затей — Южный мост. Справа от нас уходила в китайскую часть города, с его бананово-лимонными стенами, соответственно, Саут-бридж роуд.

Магда рассеянно молчала, глядя туда же, куда и я — на бег речных вод к близкой, рукой подать, морской гавани.

— А вот теперь, теперь, — сказал Элистер, который все это время, обнимая меня, смотрел совсем в другую сторону — туда, где Сингапур-ривер втекала под выгиб нашего моста, на изломанные ветви джакаранд на холмах по ее берегам. — А, точно. Теперь смотрите, но большая просьба — не подавать никакого вида. Стоим, любуемся закатом, никто не перевешивается через перила, никакого повышенного внимания к проплывающим под мостом лодкам… Чуть скашиваем глаза — вот как раз сюда. Вот она.

Из-под кромки Южного моста под нашими ногами торжественно выплыл сампан, на носу которого сидела не страдающая худобой китайская тетушка, прочно поместившаяся между двумя чемоданами. Самфу в голубенький цветочек, несуразная европейская шляпка, на которой болтались целлулоидные фрукты, плотно сжатые губы. Не было никаких сомнений, что когда тетушка сойдет на берег — или взойдет на корабль — то ходить она будет, переваливаясь, шариком на кривых ножках, в память, наверное, о поколениях забинтованных ног ее предков.

Китайская тетушка торжественно плыла по направлению к порту и пристани. Туда, где готовились отправиться к горизонту корабли.

— Отличная работа, мой молодой друг, — сказал Тони. — Сделать из мужчины женщину — это высокий класс. Грим, подкладные подушки… Теперь я знаю, где вы исчезали эти два дня.

— Да не она, — чуть посмеялся Элистер. — А лодочник. Кто обращает внимание на лодочника? Всем интересно лишь, кого он везет.

Магда захохотала басом.

Сампан медленно ускользал от нас по сизой воде, среди зыбкой дрожи пятен оранжевого вечернего света. Лодочник на корме — лицо его было скрыто соломенной шляпой — не очень умело пошевеливал шестом. Но сампан и без того шел по течению, туда, где река изгибалась сначала чуть вправо, потом влево, потом исчезала под пролетом другого моста. А сразу за ним, знала я, была уже обширная пристань Джонстона под крутой крышей рифленого железа, за ней… за ней начинался другой город, на воде — еще сампаны, рыбацкие лодки, дальше белые океанские лайнеры, а потом просто вода, сколько хватало глаз.

Сампан уже затерялся среди десятков ему подобных, там, где начинали загораться волшебные огни. Воздух еще был светлым, лишь чуть лиловым, но огни — белые и желтые, неподвижные и покачивающиеся — уже начали возникать по всей реке и ее берегам, и там, куда уплывал одинокий лодочник.

Там, где среди слоистых мазков облаков начинал разгораться закатный пожар — от рубинового пламени углей до почти желтого сияния апельсина, а между ними еще и немыслимые оттенки лазоревого с зеленым, и все это — косыми полосами над горизонтом, от металлического моря до темно-синего зенита, с его первыми бледными звездами.

Пожар этот миллиметр за миллиметром тихо опускался за горизонт. Справа, от китайской стороны реки, донесся вкусный рыбный запах.

— Шоу закончено, — сказал Элистер. — Амалия, а что, здесь ведь можно и поесть?

— Нет, позвольте, — сказал Тони, и помахал предостерегающе рукояткой трости. — Теперь мое шоу. Я тоже кое-что тут подготовил. Ручаюсь, вы не забудете его никогда.

Тут он с поклоном предложил руку Магде (она оперлась на нее с голливудским «ах-х») и, почти не прихрамывая, повел ее вправо, вниз с горбатого мостика, в двухэтажные кварталы китайского города.

Я посмотрела на Элистера снизу вверх, он пожал плечами — «а почему и нет» — и мы тронулись за ними вслед.

По Саут-бриджроуд, а потом налево, по зернистому асфальту узких улочек, на который падали косые пятна света из дверных проемов — оказывается, за эти несколько мгновений на Сингапур упала настоящая ночь.

Дальше и дальше в китайские кварталы, до поворота, за которым пахло милым сладким дымом храмовых палочек из сандаловых опилок.

До круглого входа в каменной оштукатуренной стене, в храмовый дворик, где Тони вдруг стал очень серьезным, осмотрелся и широким жестом пригласил нас переступить через храмовый порог, туда, где горели красные глаза масляных ламп, откуда истекали струйки дыма.

Сутулый высокий китаец в серых с черным одеждах повернулся к нам, кивнул Тони и снова заунывно забормотал какие-то строки.

Они сидели перед накрытым красной тканью столом — две фигуры, две большие куклы, до тошноты напоминавшие живых людей. Но нет же, из-под саржевого костюма мужчины выпирала бамбуковая дранка, на дранке чуть криво сидело и красное платье другой фигуры, женской, с коронообразным убором на фальшивых волосах.

Их размалеванные краской китайские лица из папье-маше были неподвижны и странно торжественны. На шее мужской фигуры, пониже бумажного белого воротничка, красовался настоящий черный галстук-бабочка.

Китаец в сером помахал перед раскрашенными носами этой пары пучком дымящихся палочек, потом, шаркая тапочками, пошел окуривать дымом фигуры богов на алтаре, в полумраке.

— Храм Городского Бога, — прошептал нам Тони. — Даосский, конечно. Только здесь можно такое увидеть.

— Боже ты мой, а ведь я знаю, что это такое, — зашептала в ответ Магда. — Но ты же говорил — духи. Что хотя бы один из этой пары должен быть покойником. А это?..

— А это редчайший случай, когда и жених, и невеста на самом деле живы, — прошептал Тони. — Но, мой зайчоночек, кто мы такие, чтобы противиться странным желаниям великого поэта? Он строго-настрого взял с меня слово, что эта свадьба произойдет, как только корабль покинет порт. Не пожалел двухсот долларов нашей дорогой Амалии, которая об этом еще не знает.

Тут Тони покосился на меня и отвесил полупоклон.

— Даосский мастер тоже не возражает, против долларов или свадьбы, — продолжил после паузы Тони, показывая большим пальцем на китайца у алтаря. — И даже говорит, что ничего страшного с этими, настоящими, не будет, наоборот, как я уже говорил, по крайней мере невеста теперь будет жить долго, очень долго и счастливо. Так что — небесный владыка им судья. Это их души соединяются сегодня, вот пусть они там, наверху…

Китаец, возвращаясь к красному столу, с неудовольствием посмотрел на Тони, и тот замолчал. Я рассматривала стол — глиняные блюда с фруктами, два фарфоровых наперстка с рисовым вином, в одном дрожала блестка света и вяло шевелилась полупьяная муха, гоня крошечные волны. Элистер задумчиво смотрел на две недвижные фигуры и рассеянно шарил рукой по нагрудному карману.

Отдаленные гудки клаксона авто, смех и китайская речь донеслись с улицы. Потом стихли. Я смотрела на пачку жертвенных денег, торчавшую из нагрудного кармана пиджака призрачного жениха. Потом перевела взгляд на невесту: в ее лежавших на столе растопыренных пальцах была зажата настоящая бензиновая зажигалка.

Высокий китаец в сером озабоченно похлопал ладонями. Вошли двое служек в таких же одеждах, взяли фигуру жениха под локти, потащили ее, негромко шуршащую бумагой, к выходу Тони, сдавленно шепча что-то, крутил рукой, приглашая нас всех во двор.

А там, у дальней стены, в конусе тусклого желтого света, стоял на неровных колесах большой картонный автомобиль, куда в этот момент усаживали бумажного жениха. Еще рядом был картонный дом в два этажа, какие-то другие предметы. Вот и невесту — платье ее мело асфальт двора — тоже усадили в авто. Сутулый китаец в сером начал раздраженно озираться, что-то бормотать, потом вытащил зажигалку из безвольных пальцев невесты. Чиркнул ею дважды, наклонился над автомобилем, сделал два шага назад, бросил зажигалку на колени двух сидящих фигур.

Веселый огонь побежал по бумаге, ткани и картону, дым плавно вознесся в ночной мрак над головами. Фигуры женщины и поэта начали скручиваться и клониться набок.

Тони и Магда стояли, касаясь друг друга плечами, ее бледные волосы почти доставали торчавшую вперед бородку Тони. Я со вздохом подвинулась назад, прижалась всем телом к изгибу бедра Элистера, ощутив его тепло — а тут он еще и обнял меня двумя руками, скрестив их у меня под грудью. И больше в этот момент мне ничего не было нужно.

Огонь начал слабеть, уступая ночному полумраку, черный пепел беззвучно шевелился на асфальте. Китаец устало повернулся к нам.

— Спасибо вам, Мастер Чэнь, — сказал ему Тони.