Часть первая

К начальнику контрразведывательного отделения штабс-капитан Щепкин прибыл точно в указанный срок. Знал, что полковник Батюшин не терпит разгильдяйства, а опоздания числит среди самых больших нарушений дисциплины. И карает за них со всей строгостью. Хотя и не всегда. Но угадать, как выйдет на этот раз, Щепкин не мог, поэтому и поспешил явиться вовремя.

Еще утром при телефонном разговоре штабс-капитан уловил в голосе начальника нотки раздражения и теперь ждал нагоняя. Правда, причин для него вроде бы не было. Но тут пока не услышишь, не поймешь.

Батюшин встретил штабс-капитана сидя за столом. На приветствие кивнул, указал на кресло. А когда Щепкин уселся, вдруг вскочил, обошел стол и встал напротив подчиненного.

— Поздравляю следующим чином, господин капитан! — весело проговорил полковник. — Приказ пришел еще вчера, но я уж решил отложить поздравления до утра!

Щепкин сперва не поверил своим ушам. Потом вскочил, выпятил грудь, набирая воздуха для традиционного ответа, и выпалил единым духом:

— Служу Государю Императору и России!

Полковник пожал руку новоиспеченному капитану, усадил обратно, достал из шкафчика графин с коньяком и две рюмки.

— Извини, что накоротке и не за столом… прими мои поздравления, капитан!

Они выпили, по европейской традиции, не чокаясь, а только отсалютовав друг другу подъемом рюмок. Коньяк обжег горло и мягко скользнул в желудок. Щепкин поставил рюмку на стол, выдохнул.

— В двадцать семь лет и капитан! — качнул головой Батюшин. — Быстро растете, сударь Василий Сергеевич. Я-то в ваши годы только-только из поручиков вышел. Следующего чина пять лет ждал. Впрочем, и время иное, военное. Тут год за три идет, а то и за четыре.

Батюшин вдруг подмигнул собеседнику:

— Признайтесь, капитан, разноса ждали?

Щепкин смолчал, посмотрел на начальника.

— Да-да, каюсь, излишне сурово с вами говорил утром. На то были свои причины. И вы к ним отношения не имеете. Хотя… теперь, наверное, имеете точно.

Батюшин замолчал, посмотрел на графин, видимо, думая, зайти ли по второй, но опять скоромиться не стал, убрал графин в шкаф. Покашлял, сел за стол и выложил на него руки.

Щепкин понял, что торжественная часть завершена, вспомнил сетования полковника, что мол, не за накрытым столом в ресторане отмечают, и настроился на деловой тон. Судя по всему, после пряника последует кнут.

— Есть решение использовать вашу группу для борьбы с революционерами и уголовными преступниками.

— Как? — воскликнул Щепкин, от изумления перебивая начальника.

Батюшин нахмурился. Излишней вольности подчиненных он не любил, хотя позволял многое.

— Виноват, господин…

— Ладно, ладно! — махнул рукой полковник. — Ты не ослышался. Рэ-во-лю-цио-нэры!

Он произнес это слово по складам, напирая на «э», явно копируя кого-то из государственных чинов, коих не особо и жаловал.

— Эсеры, меньшевики, анархисты… Не смотри на меня так, капитан! Я не выжил из ума и помню, чем занимается мое отделение! Шпионы, агенты, заграничные подлецы! Да только вот так выходит, что эсеры эти проклятые по одному с ними рангу проходят. Не понял?

Щепкин позволил себе покрутить головой и только потом ответить:

— Нет… никак нет, не понял.

— Тогда слушай внимательно. Большая часть всех этих радетелей свобод, «защитничков» народа и пламенных патриотов состоит в тесной связи с заграницей. Оттуда и денежки текут, туда они удирают, когда здесь им жандармы и охранка на хвосты наступает. Опять же, оружие они везут из-за границы. Думаешь, в Европе им никто не помогает?

Щепкин молчал, внимая словам полковника. На вопросы не отвечал, зная, что они большей частью риторические.

— Раньше-то нас эти отщепенцы мало интересовали, своих забот хватало. А как вспыхнула война, заграничные разведки мигом сообразили, как им наладить работу в России. Что их агенты сделать не могут, делают революционные активисты. За плату, само собой. И плату немалую! Пришла пора нам этих… иуд потрясти! Взять за горлышко! Их контакты, связи, выходы на шпионов иностранных — все нас интересует. Но особенно, и это даже важнее прочего, — контакты в уголовном мире. Понимаешь?

Это уже был вопрос ему. И Щепкин ответил:

— Понимаю, господин полковник.

— Изволь пояснить.

— Это хоть и не наша епархия, но все же… Революционерам для работы нужны средства. И немалые. Заграница столько денег не даст, приходится изыскивать их здесь. Нападения на банки, почту, на конвои, как у них говорят — эксы! Вот тут уголовники им и помогают. А еще по своим каналам перевозят оружие, литературу, листовки там всякие, воззвания. Да и малины свои под сходки отдают, прикрывают от слежки. Ну и прочее.

Батюшин довольно покивал.

— Верно излагаете, сударь вы мой! Верно! Спелись, как говорят артисты, спелись субчики! Революционеры и преступники! Порой и понять сложно, кто же это — простые налетчики или интеллигентская шваль, что вопит о свободе, но забывает, о какой именно. Грабить и убивать? Ладно, капитан, раз ты и сам все знаешь, значит, понимаешь, как важно поработать в этом направлении. Что ты хотел спросить?

Видимо, что-то отразилось на лице Щепкина, раз полковник задал вопрос.

— Осмелюсь уточнить, против кого же нам работать? Что-то конкретное или?..

— В корень зришь! Что ж, речь идет о местных преступниках и об их связях с революционерами.

— С кем именно? С большевиками?

— Нет, — поморщился полковник. — Эти чистоплюи, идеалисты. Террор отрицают, эксы не проводят. Действуют больше убеждениями, словами. «Правду» свою шлепают и распространяют. Они руки в крови не пачкают. Хотя по мне, опаснее прочих. Ибо мутят головы народу, а это страшнее взрывов и стрельбы. Помяни мое слово, капитан, большевики еще себя покажут.

Полковник взял папку, что лежала у него под рукой, раскрыл.

— Нас интересуют эсеры. Вот там-то вся гниль и собралась. В крови по уши, лозунги бросают — аж волосы дыбом встают! А главное — они-то с уголовниками и завязаны, давно уже! Наши… хм, коллеги… — Батюшин произнес это слово с долей иронии, однако ничего большего себе не позволил, — жандармское управление раскопало тут ниточку одну. От местной шантрапы ведет через эсеров к шпионам.

— Чьим? — вырвалось у Щепкина.

Он тут же прикусил язык, но полковник не обратил внимания на вольность.

— К германским, конечно. Хотя, может быть, и к австриякам! Пока не ясно. Жандармские с ними-то не тягаются, а нам сам бог велел. Ну как поймаем мы эту ниточку и начнем мотать? Так и выйдем на сеть шпионов. В столице они наверняка сидят, всех не выловишь. А тут речь может идти не только о чисто шпионских играх, а о терактах! Как бы еще не против семьи Его Императорского Величества! — Полковник позволил себе легкий поворот головы к стене, на которой висел портрет Николая Второго. — Конечно, это догадки. А вот разгадку ты мне, господин капитан, и отыщи! Работать тебе и твоей группе вместе с жандармскими и с Особым отделом Департамента полиции. Они уже предупреждены, окажут, так сказать, содействие. Какие вопросы будут — обращайся. Но помни, отыскать нить ты обязан в самые короткие сроки. Сам понимаешь, война. Некогда баклуши бить! — Полковник закрыл папку, помолчал, нахмурил брови и вдруг проговорил: — Честно говоря, я этих эсеров вместе с прочими революционерами опасаюсь даже больше, чем всю кайзеровскую армию. Ты же знаешь, самый опасный удар тот, что в спину. А?

— Верно, ваше высокоблагородие!

— Ну коль верно, ступай выполнять приказ, господин капитан… кстати, теперь тоже ваше высокоблагородие.

Когда Щепкин откланялся и уже открывал дверь, Батюшин вдруг сказал:

— А свое капитанство обмыть не забудь. А то удачи не будет!..

От начальника Щепкин вышел несколько растерянным. Новое задание хоть и было понятным и важным весьма, однако сулило хлопоты, с которыми раньше штабс-капитан, пардон, уже капитан, не сталкивался.

Никогда прежде Щепкин с преступностью дела не имел, если не считать случая в Хабаровске три года назад. Тогда Щепкин присутствовал на закладке моста через Амур и в суматохе празднества угодил в ловко подстроенную ловушку местных налетчиков. Эпизод вышел скорее комичным для него. А вот для троих неудачливых бандитов трагическим. Двое угодили в лечебницу, а третий стал заикой. Но то было давно.

А теперь предстояла новая работа в той области, о которой он, как и каждый обыватель империи, знал только из газетных сообщений да досужих слухов.

«Начинай размышления о будущем с воспоминаний о прошлом, — вспомнил вдруг Щепкин изречение старого учителя Сато. — Это успокоит твой дух и направит мысли по нужной дороге».

Его первый наставник в пути дзюдо частенько приводил различные высказывания, обычно упоминая авторов изречений. Но об авторе этих слов он не упоминал никогда.

Повзрослев, Василий понял, что изречение принадлежит самому Сато. А тот из скромности никогда не говорил об этом. Скромность сэнсэй Сато почитал прежде других добродетелей человека.

«Домой, — подумал Щепкин, садясь в пролетку. — Празднование чина подождет. А со своими встретимся вечером, тогда и поговорим. Не забыть только телефонировать Гоглидзе, чтобы знал, где я. На всякий случай…»