14
Отыскать Зинштейна оказалось не так просто. С прежнего места съемочная группа уехала, искать их по городу — только время тратить. Пришлось звонить Игнатьеву и через него просить полицию. Там и подсказали, где могут быть режиссер, артисты и прочий люд, причастный к съемкам.
Потом Игнатьев вспомнил о своем приятеле издателе и позвонил ему. Тот просветил подполковника о том, где и как проводят время творческие люди, в какие рестораны и трактиры ходят, у кого в домах собираются, назвал имена двух меценатов, всегда готовых предоставить творческой богеме не только деньги, но и свои хоромы.
Издатель связался с кем-то из знакомых, тот позвонил своему приятелю — и так по цепочке вышли не только на адрес Зинштейна, но и на те места, где он мог быть.
— Если у него все в порядке с деньгами, искать следует в «Дононе» или «Кюба», хотя в последнем бывает редко. Если он на мели — трактирчик в подвале через две улицы от «Мясоедова». Не такая дыра, как последний, но все-таки, — просветил капитана Игнатьев и от себя добавил: — Оказывается, примечательная личность. Говорят, безумно талантлив, оттого бывает высокомерен. Снобизмом не страдает. А в охранном говорят — среди знакомых были сомнительные личности.
— Ну к сомнительным можно отнести кого угодно, — усмехнулся Щепкин. — Даже меня.
— Хорошо, я подскажу охранке, пусть обратят внимание! — раскатисто засмеялся Игнатьев и попрощался.
Щепкин рассудил, что после разрыва с режиссером Зинштейн вряд ли станет пировать у «Кюба», и поехал в трактир. Если и там Зинштейна нет, придется ждать у дома или искать у знакомых, о которых теперь капитан знал.
Но ему повезло. «Последователь Халтурина и первый террорист синематографа» был на месте. Он сидел за отдельным столиком у перегородки и задумчиво ковырял вилкой в тарелке. На еду не смотрел, взгляд уставился на перегородку. Выглядел Зинштейн злым и грустным одновременно.
В трактире было мало народу, заняты всего три столика, посетители вели себя тихо. Половой сновал между столами безмолвной тенью.
Щепкин шел по небольшому залу, на ходу прикидывая, как ловчее выстроить беседу и чем зацепить этого парня, чтобы тот дал согласие на участие в авантюре.
Половой, увидев нового посетителя, скользнул к нему, но встретив отрицательный жест капитана, застыл на месте. Бросил на Щепкина внимательный взгляд и склонил голову. Похоже, догадался, что за человек пожаловал. Чего-чего, а умения с первого взгляда распознать визитера у работников трактиров, ресторанов, гостиниц не отнять. Устойчивый навык.
Щепкин подошел к столу легкой уверенной походкой, чуть склонил голову, веселым тоном спросил:
— Позволите? Не помешаю?
Зинштейн бросил на него косой взгляд, кивнул.
— Прошу.
Капитан сел, небрежно одернул полу пиджака, закинул ногу на ногу. С интересом посмотрел на соседа. Тот доедал бифштекс, запивая это дело каким-то пойлом вроде кофе. Видимо, здесь кофе делать не умели вовсе.
— Позвольте представиться — Щепкин Василий Сергеевич, — сказал капитан. — Коммерсант. И меценат.
— Поздравляю, — буркнул Зинштейн.
Он отодвинул тарелку, вытер губы платком, хотел, видимо, зевнуть, но сдержался. Посмотрел на Щепкина, отметил хороший костюм, золотую заколку в галстуке, аккуратный пробор, оценил общий вид соседа и, наверное, пришел к выводу, что к нему подсел если и не богатей, то вполне состоятельный человек. Да и манера поведения, осанка, чуть ироничный голос, открытый прямой взгляд доказывали это. С таким человеком надо вести себя пристойно.
— Зинштейн. Сергей Михайлович. Сценарист, режиссер, пиротехник… правда, безработный с сегодняшнего дня.
— Не сошлись во взглядах с коллегами по поводу съемок? — насмешливо осведомился Щепкин. Перехватил недовольный взгляд Зинштейна и улыбнулся. — Простите. Был свидетелем эффектного трюка на улице днем. Как понимаю — ваших рук творение?
Зинштейн вдруг распрямился, весело взглянул на Щепкина.
— Признаю, слега перебрал с пиротехникой. Статист, дурак, бросил два заряда, а не один. Вот и жахнуло.
— Жахнуло знатно. В соседних домах как бы стекла не повылетали. Народ и так сейчас встревожен вестями с фронта, а тут вы еще со своими съемками. Но вынужден признать, вышло недурно. Весьма.
Зинштейн шутливо поклонился, развел руками.
— Сергей Михайлович, может, коньячку за знакомство? Исключительно полезно для внутреннего сугрева после обеда и душевного равновесия. А?
Уволенный пиросценарист остро посмотрел на Щепкина, развел руками:
— Извиняюсь, пока на мели. Причину сами видели и слышали.
— Так я угощаю. В чем проблема?
Половой примчался на зов капитана, выслушал, бормотнул «сей момент» и действительно вернулся через пару минут, неся поднос с двумя рюмками. Живо прибрал пустую посуду, поклонился и пропал.
Выпили, отсалютовав друг другу на европейский манер, без всегдашнего русского чоканья.
— А что же теперь, Сергей Михайлович? Смените команду?
— Простите? — не понял Зинштейн.
— Спортивный термин. Перейдете к другому режиссеру. В Питере сейчас хватает маститых…
Зинштейн брезгливо поморщился.
— Увольте. Опять бегать на поводу у новой знаменитости? Снимать типажные картины о неразделенной любви и пылкой страсти? Помогать ставить безвкусицы в стиле дешевых американских боевичков? Впрочем… — Зинштейн посмотрел на пустой стол. — Голодный желудок чужд излишней щепетильности. Может, и пойду.
— А если попробовать собственные силы? Вы же об этом мечтаете?!
Зинштейн покачал головой:
— Мечтаю!.. Какое пошлое слово. Мещанская сказка для бедных волей, для моральных импотентов. Я творю шедевры и создаю легенду! Пусть в мыслях, пусть вчерне, но творю! Зная, что однажды смогу это воплотить в жизни! Я отвергаю спорные условности старого искусства и иду вперед, к новым реалиям.
— Да, эти реалии я сегодня видел, — прервал заумную тираду собеседника Щепкин. — До сих пор в ушах звон. Впрочем, вы правы, не стоит ограничивать себя нынешним днем. Хотя само искусство синематографа весьма молодо.
— Тот, кто не стремится вперед, рискуя и экспериментируя, неизменно откатывается назад, — враз поскучнел Зинштейн. — День простоя приносит годы разочарований. Нельзя вечно мыслить одними и теми же категориями. Однако сейчас на пути моих… замыслов стоит одно небольшое, но значительно препятствие. Именуется оно просто — наличность. Капитал! Без которого все замыслы и планы просто тлен.
Похоже, этот спич Зинштейн готовил к какому-то разговору, может, даже с незабвенным Львом Яновичем, изгнавшим его днем с площадки. Однако на Щепкина особого впечатления спич не произвел. Но дал ответ на интересующий вопрос.
— В таком случае я попробую протянуть вам руку помощи. Если так можно высказаться. А?
Зинштейн вышел из образа обличителя и правдоборца, вопросительно посмотрел на капитана и вполне нормальным голосом спросил:
— Что вы имеете в виду?
Вместо ответа Щепкин подозвал полового и велел повторить заказ.
— За воплощение замыслов! — пояснил он Зинштейну. — И за сотворение шедевра.
Вторая рюмка явно пробила каркас скепсиса у Зинштейна, и на собеседника он уже смотрел вполне благожелательно.
Поняв, что клиент дозрел и можно переходить к делу, Щепкин чуть нагнулся вперед и сказал:
— Давно мечтал снять фильм. Даже не фильм, а шедевр. Вулкан! Но потом понял, что сам такого никогда не сделаю. Ибо ничего не понимаю в синематографе. И тогда решил найти умного знающего режиссера, талантливого сценариста, прекрасных актеров… И поддержать дело деньгами. Чтобы хватило на все. Думал об этом давно, а вот сегодня понял, что далее ждать не намерен. Ибо нереализованная мечта сродни протухшему пирогу — воняет страшно и нагоняет тоску. Согласны?
Зинштейн неопределенно пожал плечами. Трудно спорить с богачом, которому вожжа под хвост попала. Он готов швырять деньги направо и налево, лишь бы все было по его.
— Вам виднее. Ваша мечта, ваши деньги…
— Верно. И мой ум! А ум как раз подсказывает, что без профессионала здесь не обойтись. И вот судьба сперва везет меня на ту улицу, а потом сводит с вами. Сергей Михайлович, мне вас сам бог послал!
— Скорее, Лев Янович, — усмехнулся Зинштейн. — И что вы хотите?
— Чтобы вы сняли мне фильм!
Зинштейн откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Щепкина и серьезным голосом, так не подходившим ему, сказал:
— А вы отдаёте себе отчёт, что это довольно рискованное предприятие? И никакой гарантии, что фильм принесёт доход, способный покрыть хотя бы затраты на его производство.
Капитан снисходительно оскалил зубы.
— Я, Сергей Михайлович, коммерсант. Я мало понимаю в синема, но зато разбираюсь в коммерции. Я знаю, что если на продукт есть спрос и этот продукт надлежащего качества, он не может не принести прибыль.
— Но чтобы создать хороший продукт, нужны хорошие вложения? Не так ли?
— Ну, за этим дело не станет… — Щепкин достал блокнот и карандаш, вывел на листке сумму и подвинул блокнот Зинштейну.
— Столько хватит?
Зинштейн бросил взгляд на листок, недоверчиво нахмурился, посмотрел на капитана.
— Именно, Сергей Михайлович. Именно! Я же сказал — моя мечта стоит дорого.
Будущий создатель шедевра вновь покосился на листок. Пока шел разговор, можно было относиться к собеседнику как к шутнику, пустослову. Но после демонстрации суммы следовало изменить мнение.
— Вы доверяете мне? Неизвестному вам человеку, которого вы не видели в деле, не знаете, чего от него ждать, на что он способен?
— Милейший Сергей Михайлович! — капитан добавил в голос иронии. — Коммерция к тому же учит видеть компаньона, пусть и потенциального, сразу. Для этого не нужно знать его много лет. Риск? Да. Но кто не рискует, тот… не имеет ничего. Я видел вас на площадке. Вы не выполняли свою работу, вы жили ей. Вы горели, пылали. Стремились достичь даже в мелком эпизоде идеала, совершенства. Выразить то, что зритель почувствует не глазами, а душой, сердцем. Вы были искренни. И так же искренне переживали за неудачу. В отличие от вашего Льва Яновича, который просто мастерил картину, как… ремесленник. А режиссер прежде всего творец!
— Он не мой, этот Лев… Янович… — ответил смутившийся Зинштейн.
Щепкин верно выбрал тон, и, как подсказывал Игнатьев, не пожалел дифирамбов. Творческие личности падки на похвалу и лесть, даже грубую, прямую. Особенно когда она произносится на полном серьезе, искренне и подана как откровение.
Сейчас, глядя в лицо молодого человека, Щепкин понимал, что тот уже согласен, уже ангажирован. Теперь только довести дело до конца и закончить разговор если не наймом, то хотя бы устным обязательством Зинштейна.
Деньги и перспектива — мощный импульс для молодого амбициозного человека. Вот пусть и творит свой шедевр… как хочет.
Зинштейн побарабанил пальцами по столешнице, убрал руку — дурной тон, выдает нервное состояние. Вопросительно посмотрел на Щепкина.
— А сюжет? Идея фильма? Съемочная группа? Где, наконец, вы хотите проводить съемки?
Щепкин украдкой посмотрел на часы.
— Вы же сами знаете, что зритель наверняка примет на ура. Сплав драмы, приключений, романтики. Со стрельбой, поцелуями, пылкими объяснениями в любви. Вот вам и идея.
— А сценарий?
— Увы, такового нет. Думаю, вы сможете его написать. Конечно, за отдельный гонорар.
— Но!..
— Снимать фильм будем во… Владивостоке. Вот где романтики хоть отбавляй!
— А как… — Зинштейн стремительно бледнел. — Как и где набирать съемочную группу. Артистов, оператора, директора?
— Кого?
— Того, кто будет доставать все, что нужно. Декорации, оружие, одежду…
Щепкин улыбнулся.
— Есть подходящий кандидат. Достанет все! Хоть луну с неба, хоть эскадру! Я снабжаю вас деньгами.
— Продюсер.
— Что? — пришла очередь удивляться капитану.
— Тот, кто финансирует проект.
— А, ну да.
— И все же… Василий… э-э…
— Сергеевич.
— Извините, Василий Сергеевич, — Зинштейн приподнялся, — но это довольно сложно. И в какие сроки?
— Сроки? — Щепкин встал, вытащил часы. — Послезавтра в три часа пополудни отходит поезд Петроград — Владивосток. Надо быть готовым вам и тем, кого вы наймете.
Зинштейн тоже вскочил, выпучил глаза.
— Как послезавтра? Но я ничего не успею! Это нереально!
Щепкин достал пачку ассигнаций, бросил на стол. Сверху положил визитную карточку.
— Думаю, этого хватит для того, чтобы ускорить процесс. Если нет — звоните, я помогу вам.
Видя, что Зинштейн пребывает в недоумении, Щепкин приобнял будущего режиссера будущего шедевра и задушевно проговорил:
— Смелее, Сергей Михайлович! Мы с вами такую кашу сварим! Самое время начинать творить! А?
Он схватил безвольную руку Зинштейна, энергично пожал ее, бросил «До завтра, встречаемся, в “Дононе”» и, продолжая играть разбитного мецената, пошел к выходу, оставив за спиной застывшего Зинштейна.
«Теперь не сорвется. Теперь, когда увидел деньги, увидел перспективу, почувствовал самостоятельность — сорваться не должен. Да и я не дам…»
Выйдя на улицу, Щепкин стер с лица приторную улыбочку, посмотрел на темное небо, натянул кожаный навес на кабину, сел в авто и завел мотор. От выпитых ста грамм коньяка во рту было горьковато. Пил Щепкин редко и мало. Сегодня пришлось разговеться. Теперь бы выбить алкоголь из организма хорошей нагрузкой и пропарить тело. Это будет хорошо.
