— Нет, Колен, не это, умоляю тебя.., только не это. Стальные руки Золотой Бороды неумолимо приподняли и прижали Анжелику к его жесткой обнаженной груди, а пальцы его, которые она ощущала всей своей кожей, ухватили между грудьми и потянули тонкое льняное полотно рубашки, которое разорвалось легко и бесшумно, как пелена тумана. Рука Колена — на пояснице, на бедрах — овладевала ею, вела разведку, протискивалась меж ее ног туда, в то заветное место, где кожа нежна, как шелк, а ласка беспредельна.

— Нет, Колен, только не это, умоляю тебя… Я умоляю тебя!

Отдаленная гроза озаряла темно-красными сполохами беспредельную черноту ночи.

На столе за спиной Колена горела свеча, которую он принес с собой. Но для обнаженной, почти потерявшей сознание в его руках Анжелики не было ничего, кроме ночи, и огромного, как ночная бездна, Колена, прильнувшего к ней, обволакивающего ее своей темной необузданной страстью. Крепко держа и неослабно лаская ее тело, он искал губами ее уста, но она упрямо отводила лицо то вправо, то влево, как на последнем рубеже обороны.

— Ласкунья ты моя! — нежно шептал он, как когда-то прежде.

Наконец, ему удалось прижать свои губы к ее устам, сразу же ощутившим теплое щекотание его бороды.

Не выпуская ее затылка из своих железных рук, теперь он замер в полной неподвижности, как бы смирившись перед барьером ее сомкнутых губ. И вот уже ей самой захотелось проникнуть в секрет печати, которую губы его наложили ей на уста, умоляя ее ожить, откликнуться. Губы ее приоткрылись, поддаваясь жадному зову внезапного голода, приближающемуся таинству поцелуя.

Это был охмеляющий диалог, поиск более нежный и деликатный, чем само обладание, все еще робкое любопытство, благодарность, признание, открытие, и та звенящая, негасимая искра, от которой вспыхивают в крови желание и блаженство, а в голове зажигается солнечный пожар. Это было слияние навеки, никогда не утоляемая жажда, райский вкус небытия, сочная мякоть плода, предлагающего себя голоду, ответ, еще ответ.., каждый раз все нежнее и полнее, и вот уже вымаливаемое тело само торопится пасть на алтарь ритуального пира любви.

Сила Колена взяла верх и, опрокинув ее, пригвоздила к постели.

— Нет, Колен!.. О, прошу тебя, моя любовь, не надо. Сжалься надо мной, я больше не могу.., больше не могу.., сопротивляться.

Его колени все мощнее давили на ее сжатые ноги, стремясь в последнем, неодолимом нажатии надежно раздвинуть их…

Раздался крик:

— Я возненавижу тебя!

Сама она уже почти не слышала своих слов.

— Богом клянусь, я тебя возненавижу. Колен!

Он замер, как пораженный молнией, как пронзенный кинжалом.

На какое-то время наступило молчание. Колеблющееся пламя свечи отбрасывало на стены каюты нетленную тень людей в ночи, бесконечно повторяющуюся с незапамятных времен единую тень мужчины и женщины, сплетенных в объятии для любви…

Резким движением Анжелика вырвалась из плена могучих рук Колена и соскочила с койки с такой безумной стремительностью, что повалила стол, и упавшая свеча сразу потухла.

В руках у нее оказалась шаль из индейской ткани, которой она накрылась перед сном. Лихорадочно закутываясь в нее и больно ударяясь, она стала загораживаться столом от Колена, не видя, где он: в каюте было совсем темно, да и ночь была безлунной, небо затянулось тучами, сгущался туман.

Она догадывалась, что Колен готовится к прыжку, как зверь.

— Анжелика! Анжелика! — раздался в темноте его голос.

Это был страшный крик обманутого желания, душераздирающий крик отчаяния.

— Анжелика!

Шатаясь, он двинулся вперед с протянутыми руками, но наткнулся на стол.

— Молчи! — сказала Анжелика тихим голосом, сжав зубы. — Оставь меня! Я не могу отдаться тебе. Колен. Я — жена графа де Пейрака.

— Де Пейрака! — хрипло произнес он голосом человека при смерти. — Этого объявленного вне закона авантюриста, того, кто строит из себя принца, а скорее, короля Акадии…

— Я — его жена!

— Ты вышла за него, как те антильские шлюхи, которые охотятся здесь за мужьями… За его золото, за его флот, за драгоценности, которыми он тебя увешивает, за то, что он тебя кормит… Разве нет? На какой скале ты его подцепила?.. Специально отлавливала богатого корсара, не так ли? А разве он не дарил тебе изумруды и жемчуг? Отвечай!..

— Я не обязана давать тебе объяснения. Я — его супруга. Наш брачный союз скреплен господом богом.

— Чепуха!.. Все это забывается!..

— Не кощунствуй. Колен!

— И я могу дарить тебе изумруды и жемчуг… Могу стать таким же богатым… Ты любишь его?

— Тебя не касается, люблю ли я его! — отчаянно выкрикнула она. — Я — ЕГО ЖЕНА, и не для того я живу на этом свете, чтобы нарушить святую клятву.

Колен дрогнул. Анжелика быстро проговорила:

— Мы не можем этого делать, Колен… Это невозможно! Между нами все кончено, иначе ты разрушишь мою жизнь…

Он спросил глухим голосом:

— Ты правда можешь возненавидеть меня?

— Да, правда. И тебя, и даже память о тебе, наше прошлое… Ты стал бы виновником моей беды, моим злейшим врагом… Виновником моего тягчайшего предательства… Я бы возненавидела и самое себя.., так лучше убей меня на месте… Убей меня! Лучше убей меня…

Грудь Колена вздымалась, как кузнечные мехи, он дышал, как человек, испытывающий предсмертные муки.

— Оставь меня, оставь меня, Колен…

Голос ее звучал тихо, но в каждом ее слове было столько сдерживаемой силы, что они пронзали, как удар кинжала.

— Я не могу оставить тебя, — отвечал он, как в лихорадке, — ты принадлежишь мне. Ты принадлежишь мне всегда — и во сне и в мечтах… И теперь, когда ты здесь, когда ты прямо передо мной, а не отрекусь от тебя… Иначе что толку в том, что я тебя нашел?… Какой смысл в той случайности, которая снова привела тебя на мой путь… Мне так недоставало тебя, не хватало все дни в ночи… Я слишком исстрадался, вспоминая о тебе, чтобы отречься.., ты должна стать моей!..

— Тогда убей меня, убей немедленно!

Шум отрывистого дыхания обоих загустевал в плотной темноте. Вцепившись в стол, Анжелика была почти без памяти. Едва ощутимая качка казалась ей головокружительной, она чувствовала себя беззащитной, как слепой, которому неотвратимо угрожает нечто такое, чему предпочтительна сама смерть.

Услышав, что Колен сдвинулся с места, и не сомневаясь, что он приближается к ней, она вдруг ощутила внутри себя пронзительный, но беззвучный крик, какого не было никогда… Она не знала, что это был зов о помощи, обращенный к чему-то более сильному, чем ее слабость, к чему-то более прозорливому и милостивому…

Мало-помалу она осознала, что все вокруг неподвижно, что вернулись мир и пустота, что она снова одна. Колен оставил ее в покое. Колен ушел.