ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АНГЛИЙСКАЯ ДЕРЕВНЯ

На другой день Анжелика, сидя в маленьком зале фактории, старательно шила ярко-красное платье для Роз-Анн. Ее родные будут счастливы увидеть ее красиво одетую, а не как бедную пленницу «гнусных» французов.

Через открытое окно она заметила плот, пересекавший реку.

На нем были три лошади. Накануне их привел с побережья Мопертюи, лесной охотник, состоявший на службе у де Пейрака. Там были также его сын и Кантор.

Как только они подплыли к острову, молодой человек бросился к дому и вошел в него, весьма возбужденный.

— Отец сказал, чтобы вы с Мопертюи немедля отправились в Брансуик. Он не может сопровождать нас, и переводчиком буду служить я. Мы присоединимся к нему завтра или, самое позднее, послезавтра в устье Кеннебека, где стоит уже наш корабль.

— Досадно, — сказала Анжелика. — Я еще не закончила платье. У меня не будет времени сделать узелки на корсаже. Почему отец не может нас сопровождать?

— Он должен встретиться на побережье с вождем эчеминов или с кем-то в этом роде… Я не знаю.., барон де Сен-Кастин хочет ему непременно кого-то представить. Имея дело с индейцами, никогда нельзя упускать случая, так сказать… Они такие непостоянные. Отец решил отправиться, не теряя времени, и поручил нам отвезти эту малышку. По дороге я уже взял в лагере ваш багаж.

Анжелика помогла маленькой англичанке надеть ее красивое платье. Приколола булавками кружевной воротник и манжеты, извлеченные старым Джозефом из какой-то пачки товаров. Быстро надела шляпу, застегнула кожаный пояс с пистолетом, с которым она старалась не расставаться.

Оседланные кони ждали снаружи, их держали под уздцы Мопертюи и его сын. Анжелика по привычке проверила подпругу и кожаный мешок, который она приготовила с вечера, поинтересовалась, есть ли у каждого боевые припасы.

— Ну что ж, едем! — сказала она.

— А я, что делать мне? — спросил солдат Адемар, который ожидал у двери, сидя на опрокинутый бочке с мушкетом между ног.

Он стал потехой для всех. Догадываясь о страхе, который внушала ему Анжелика, или просто не зная, что с ним делать, капрал форта Сен-Жан приставил его к личной охране мадам де Пейрак. Раздираемый между мистическим ужасом и духом военной дисциплины, Адемар нес свой крест.

Мопертюи бросил на него сочувственный взгляд.

— Оставайся здесь, старина!

— Но я не могу остаться один: тут полно дикарей!

— Отправляйся тогда с нами, — бросил канадец с досадой. — Твой капрал и остальные уже ушли с господином де Пейраком.

— Ушли? — пролепетал парень, готовый заплакать.

— Хорошо! Иди с нами, говорю тебе. Его, действительно, нельзя оставить здесь одного, — сказал Мопертюи извиняющимся тоном Анжелике. — А кроме того, одним ружьем будет все-таки больше.

Они распрощались с Голландцем, и немного времени спустя, переправившись на другой берег, вступили в сумерки леса. Чуть заметная тропа шла на запад, петляя между деревьями.

— Куда мы идем? — спросил Адемар.

— В Брансуик-Фолс.

— Что это такое?

— Английская деревня.

— Но я не хочу идти к англичанам! Это враги!

— Заткнись, болван, и марш вперед!

Заросшая весенней зеленью тропа была едва видна, но лошади уверенно находили дорогу — животные чувствовали следы людей, несмотря на тысячи Препятствий в виде кустов и зарослей. Напористая весна уже наполнила дикий лес гибкими и свежими зелеными побегами, их легко было разводить в стороны. Трава была мягкой и короткой, а подлесок еще прозрачным. Путники заметили следы покинутого индейского селения, о котором слышали раньше. Затем снова углубились под сень деревьев. Чуть подальше, между стволами осин и берез блеснуло озеро: совершенно спокойное, гладкое, как зеркало, оно сверкало на солнце. С приближением полудня тишина становилась плотнее, словно все вокруг оцепенело, слышалось лишь гудение насекомых.

Анжелика посадила маленькую англичанку к себе на лошадь. Мопертюи и Кантор сидели на других лошадях. Солдат и молодой канадец без особого труда следовали за ними пешком, так как на протяжении всего пути животные могли идти только шагом. Благодаря им женщина и ребенок не уставали от ходьбы.

Адемар все время с тревогой оглядывался по сторонам.

— Слушайте, кто-то следит за нами! В конце концов пришлось остановиться, чтобы развеять его беспокойство. Все прислушались.

— Это Вольверина, — сказал Кантор, — моя росомаха.

Животное, со своей хищной маленькой мордочкой, оскаленными зубами, белыми и острыми, выпрыгнуло из чащи у их ног.

Кантор рассмеялся, увидя выражение лица Адемара.

— Эт-то что за зверь?

— Это росомаха, она сейчас проглотит тебя.

— Ох, какая здоровая зверюга, словно овца, — пробормотал Адемар.

Теперь он ежеминутно оглядывался, чтобы проверить, не бежит ли за ним Вольверина, и насмешливый зверь иногда касался его, заставляя подпрыгивать.

— Вы думаете, легко идти с этой тварью, следующей за тобой по пятам?..

Все смеялись, и маленькой Роз-Анн никогда еще не было так весело.

Лес был такой же, как на другом берегу. Он покрывал небольшие увалы, спускающиеся к речным каскадам, и косогорья, ведущие на каменистое плато, где легкий душистый ветер обдувал невысокие сосны и кедры. Затем дорога снова спускалась в зеленую пену густых деревьев, словно пловец, ныряющий в море.

После дневной жары поднялся ветерок, заиграл листвой и наполнил подлесок легким шелестом.

Они остановились еще раз, чтобы свериться с планом, который дал им старый Джозеф. После следующей деревни, также покинутой индейцами, тропа стала менее различимой. Но Кантор уточнил дорогу, воспользовавшись компасом, и заявил, что, продолжая идти в том же направлении, они доберутся до цели часа через два или три. В том, что касается знания топографии, Кантор, хотя и не обладал таким безупречным чутьем, как Флоримон, но, подобно старшему брату, отличался острой наблюдательностью, которая позволяла ему никогда не плутать. Кроме того, оба хорошо были «выдрессированы» своим отцом, который уже с детства познакомил их с такими инструментами, как секстант и хронометр, а также с движением по компасу.

Анжелика полностью доверяла сыну в этом области. Тем не менее, она сожалела, что Жоффрей де Пейрак не смог ее сопровождать. По мере того, как проходили часы, возможные неприятные последствия этого поспешного отъезда все чаще рисовались перед ней.

Почему Жоффрей не поехал с ними? И каким пустынным, затаившимся и в то же время слишком шумным был этот лес, трепетавший на ветру!

— Господин де Пейрак не объяснил вам причины его внезапного отъезда? — спросила она, обернувшись к канадцу. Она знала его меньше, чем остальных, ибо он не зимовал с ними в Вапассу, но был известен как преданный и надежный человек.

— Я сам не видел господина графа, — ответил тот. — Это Кловис передал мне его послание.

— Кловис?

У нее зародилась неясная тревога. Было что-то необычное во всем этом… Почему Жоффрей не написал ей ничего? Это было так непохоже на него… Эти поручения, переданные из уст в уста… Кловис?.. Лошадь споткнулась о камень, и пришлось удвоить внимание, чтобы направлять ее.

Мощные стволы темно-зеленых дубов, окруженные кружевной листвой, ветвились, как черные канделябры.

«Точно в Ньельском лесу во времена засад», — подумала Анжелика.

Подстегнутая воспоминаниями, она хотела поскорее выбраться из этой густой тени.

— Мы на правильном пути. Кантор?

— Да, да, — ответил юноша, снова сверившись с картой и компасом.

Но, проехав немного вперед, спешился, и вместе с Пьером-Жозефом, молодым метисом, осмотрел окрестность. Тропа исчезала в зарослях. Молодые люди утверждали, что нужно двигаться в том направлении. Деревья здесь стояли так часто, что образовывали один общий темный свод. Но на повороте из этого туннеля, к счастью, снова появилось в просвете солнце.

В этот момент Мопертюи поднял руку, и все, включая лошадей, застыли на месте. Что-то неуловимо изменилось, лес не то чтобы стал менее пустынным, но в нем почувствовалось чье-то присутствие.

— Индейцы! — прошептал Адемар, почти падая в обморок.

— Нет, англичане, — сказал Кантор.

Действительно, в солнечных лучах, пробивающихся сквозь листву, возник самый причудливый силуэт, какой только можно было себе представить. Невысокий старик, горбатый, весь изогнутый, обутый в огромные башмаки с пряжками, откуда выступали худые икры ног, в широкополой шляпе, остроконечная тулья которой казалась несоразмерно высокой, стоял настороженно на краю леса. Двумя руками он потрясал старым мушкетоном с коротким расширяющимся стволом, набитым картечью. Выстрел, несомненно, мог причинить много вреда как его жертвам, так и самому стрелку.

Путешественники предпочли не двигаться.

— Стой! — закричал старичок острым и пронзительным голосом. — Если вы духи, то исчезните, или я буду стрелять!

— Вы хорошо видите, что мы не духи, — ответил Кантор по-английски.

— Минуточку, плиз!

Старик поднял свое ветхое оружие и одной рукой порылся в кармане черного камзола. Он вытащил огромные очки в черепаховой оправе, которые водрузил на нос, став похожим на старую сову.

— Да, вижу, — пробормотал он.

Он важно растягивал концы слов, глядя на них с подозрением.

Небольшими шажками он приблизился к всадникам, рассматривая Кантора снизу вверх и делая вид, что не замечает Анжелику.

— А ты кто такой? Ты говоришь с йоркширским акцентом, словно эти проклятые профессора из Бостона. Разве, как добрый христианин, ты не боишься шататься по лесам? Разве ты не знаешь, сколь это скверно, когда такие сопляки и женщины едут в лес? Они могут встретить там Черного Человека, который заставит их совершить тысячу гнусностей! Ты смеешься надо мной, сын Бельяля-Сластолюбца, царя Вод, который, наверное, породил тебя в ночь шабаша вместе с той, что сопровождает тебя. Я не был бы тому удивлен. Впрочем, ты слишком хорош, чтобы быть человеческим существом, молодой человек!

— Мы едем к Бенджамену и Саре Уильям, — ответил Кантор, который видел и не таких еще чудаков в Бостоне, среди просвещенных ученых. — Мы привезли их внучку Роз-Анн, дочь Джона Уильяма.

— Ха-ха! К Бенджамену Уильяму?..

Старый англичанин наклонился, чтобы своими сверлящими глазами через толстые стекла очков лучше рассмотреть девочку в красном платье, на которую показывал юноша.

— Ты говоришь, что этот ребенок — внучка Уильяма? Вот так шутка! Мы здорово посмеемся!

Он потер руки, как будто вдруг стал свидетелем превосходного розыгрыша.

— Ха-ха, посмотрел бы я на него!

Быстрым взглядом он украдкой окинул других персонажей: двух охотников в меховых куртках с бахромой, как у индейцев, их пояса и раскрашенные канадские шапки, за ними французского солдата в поблекшем, но узнаваемом мундире.

Старик повесил оружие на свое горбатое плечо и сошел с тропинки.

— Ну, хорошо! Идите, идите, французы, — сказал он, все время посмеиваясь дробным смешком. — Идите! Возвращайте внучку старому Бену. Ха-ха! Представляю себе его физиономию! Ха-ха! Вот так смешно.. Но не слишком рассчитывайте на выкуп, ибо он жаден…

— Анжелика с грехом пополам понимала его речь. Хотя она и разбирала невнятный английский язык старика, но не могла догадаться, о чем он говорил… Между тем, Кантор хранил невозмутимое спокойствие.

— Мы еще далеко от Брансуика, — вежливо заметил он, — и боимся заблудиться.

Его собеседник покачал головой, всем своим видом как бы говоря: если вы настолько безрассудны, чтобы прогуливаться в этом дьявольском лесу, то должны знать, куда идете и сами выпутываться из положения.

Во время беседы появился еще один человек и тихо подошел сзади к старику. Это был высокий индеец с холодным взглядом, абенак из района Сококи или Шипскота, судя по его тонкому профилю и двум выступающим вперед зубам. В его руках были копье и лук, на перевязи висел колчан. Он равнодушно прислушивался к разговору..

— Вы, действительно, не можете показать нам дорогу в Брансуик-Фолс, почтенный старец? — настаивал Кантор, исчерпав все аргументы.

При этой просьбе, изложенной, однако, со всей возможной учтивостью, лицо старого гнома исказилось гневом. Он разразился потоком бранных слов, среди которых Анжелика уловила изречения из Библии, проклятия, пророчества, обвинения и целые фразы на латинском и греческом языках, из которых вытекало, что жители Брансуика-Невееваника для индейцев — это сумасшедшие невежды, безбожники и одержимые бесом, и что его, Джорджа Шеплея, ноги никогда там не будет.

Кантор продолжал настаивать с простодушием юности. Старец постепенно успокоился, что-то проворчал, произнес еще несколько анафем, затем, повернувшись к ним спиной, двинулся впереди них по тропинке, в то время как его индеец, по-прежнему молчаливый и бесстрастный, занял место в конце шествия.

— Надо ли полагать, что этот старый сумасшедший решил показать нам дорогу? — проворчал Мопертюи.

— Кажется, так, — произнес Кантор. — Едем за ним! Мы увидим, куда он нас приведет.

— Предложи ему сесть на одну из наших лошадей, — сказала Анжелика. — Быть может, он устал.

Кантор передал предложение матери, но старый англичанин, не оборачиваясь, резким жестом ясно дал понять, что его оскорбили, и что лошади для него, разумеется, были также порождением дьявола.

Он шел быстро, слегка подпрыгивая, и, что было удивительно, несмотря на свои огромные башмаки, не производил никакого шума и, казалось, почти не касался земли.

— Это старый врачеватель, — объяснил Кантор. — Он утверждает, что облазил все леса Америки в поисках растений и коры для своих медицинских занятий. Ясно поэтому, с какой подозрительностью относятся к нему его соотечественники. В Новой Англии не любят тех, кто ходит в лес, как сам он объяснил вам только что… Но каким бы ни был он оригиналом, я думаю, ему можно верить, и он покажет нам правильную дорогу.

— Я не хочу идти к англичанам, и мне не нравится, когда у меня по пятам шагает индеец, которого я не знаю, — прозвучал в сумраке голос Адемара.

Каждый раз, когда солдат оглядывался, он видел каменное темное лицо и устремленные на него глаза цвета почерневшей воды. Холодный пот смачивал его рубашку, и без того уже мокрую от стольких переживаний. Но нужно было идти дальше, и он брел, спотыкаясь о корни.

Маленький человек в остроконечной шляпе продолжал шагать вперед, подпрыгивая, как блуждающий огонек; темный эльф, надевший траурный костюм. Временами он исчезал, вступая в тень, и появлялся снова в лучах красноватого солнца, скользящего между стволами деревьев.

Среди всей этой суеты Анжелика с тревогой следила за наступлением ночи.

В глубине оврагов уже сгущались сиреневые тени. Нигде не останавливаясь, старик временами вдруг начинал кружиться на месте, бормоча неразборчивые слова, и его воздетые к небу руки с худыми и тонкими пальцами, казалось, показывают в воздухе неизвестно что.

— Я хотел бы знать, не спятил ли он совсем и знает ли, куда нас ведет? — произнес, наконец, раздраженно Мопертюи, которому было не по себе. — Ох, уж эти англичане!..

— Пусть он ведет нас, куда угодно, лишь бы выбраться, в конце концов, из этого леса, — сказала Анжелика, теряя терпение.

И почти тотчас же, словно подчиняясь ее желанию, они вышли на широкое плато, покрытое зеленой травой вперемежку с камнями и кустами можжевельника. Здесь и там, словно часовые, поднимались то кедр, изогнутый ветром, то группа черных сосен. Далеко-далеко на востоке, за гребнем лесистых холмов и увалов, небо было белым, как перламутр, и можно было догадаться, что это небо висело над морем. Оно было далеким и манящим, как обещание.

Петляя между каменными глыбами и кустами, они спустились в долину, уже заполненную мраком ночи.

Противоположный склон, черный гребень которого вырисовывался вверху на фоне бледного неба, поднимался перед ними, как покатый берег. С той стороны донесся знакомый запах, крепкий и знакомый запах вспаханного поля.

В сгустившейся тьме уже ничего невозможно было различить. Можно было только почувствовать сырость жирной земли, издающей аромат весны, представить себе борозды, прорытые плугом.

Старый Шеплей стал что-то бормотать и посмеиваться.

—  — Это хорошо! Роджер Стоугтон еще в поле. Ах, если бы он мог уничтожить ночь, уничтожить звезды, уничтожить сон, который смыкает ему веки, о, как бы он был счастлив! Он не знал бы ни минуты отдыха. Он бы лез из кожи вон, не уставая. Он бы копал, долбил и скреб без передышки целую вечность, никогда не переставая. Его вилы крутились бы без остановки, как у дьявола в аду, — вечно и вечно.

— Вилы дьявола бесплодны, а мои — совсем другое дело, старый грубиян, — ответил глухой голос со вспаханного поля. — Своими вилами дьявол ворошит лишь падшие души. А я выращиваю плоды земли, благословенные Господом…

Плохо различимая тень приблизилась к ним.

— И для этого дела у меня никогда не хватит дней моей жизни, — продолжал тот же голос тоном проповеди. — Для меня оно не то, что для тебя, старый колдун, который не боится омрачить свой ум общением с самыми дикими и разнузданными силами природы. О-ла, ла… Кого ведешь ты в этот вечер, дух тьмы? Кого ты ведешь к нам из этих проклятых краев?

Приближаясь к ним, крестьянин вытягивал шею.

— Тут пахнет французом и индейцем, — проворчал он. — Стой! Не двигайтесь!

Можно было догадаться, что он вскинул оружие. На весь этот монолог Шеплей отвечал лишь усмешками, как будто бы очень забавляясь. Лошади вздрагивали, растревоженные этим ворчливым голосом. Кантор пустил в ход свой наилучший английский язык, чтобы приветствовать пахаря, рассказать о маленькой Роз-Анн Уильям и, не скрывая своей принадлежности к французам, поспешил назвать своего отца: графа де Пейрака из Голдсборо.

— Если у вас есть знакомые в Бостоне или в заливе Каско, вы должны знать о графе де Пейраке из Голдсборо. Он построил несколько кораблей на верфях Новой Англии.

Не сочтя нужным ответить, крестьянин приблизился, обошел вокруг них, словно обнюхивая, как недоверчивая собака.

— И ты еще таскаешь за собой этого подлого краснокожего, — сказал он, обращаясь по-прежнему к врачевателю. — Лучше впустить в деревню кучу змей, чем одного индейца!

— Но он пойдет со мной, — заявил старик агрессивно.

— И завтра мы будем все мертвыми, со снятыми скальпами, убитые этими предателями, как случилось с колонистами Уэллса. Они дали приют бедной индианке вечером в бурю. А она привела своих краснокожих сыновей и внуков, открыла им ворота форта, и все белые были перебиты. Ибо сказал Всевышний: «Вам надлежит никогда не забывать, что страна, куда вы вступаете, дабы овладеть ею, — это страна, оскверненная нечистотами народов тех мест… Не отдавайте поэтому своих дочерей их сыновьям и не берите их дочерей для своих сыновей, не пекитесь никогда об их благополучии и благоденствии, и тогда вы станете сильными…» А ты, Шеплей, ты ослабляешь себя каждый день, посещая этих индейцев…

После этого сурового библейского нравоучения вновь наступила тишина, и Анжелика поняла, что житель Брансуик-Фолса наконец, решился освободить им дорогу.

Он даже пошел впереди маленькой группы и стал подниматься по склону. По мере того, как они выходили из оврага, медленно угасающие ясные весенние сумерки снова обступали их. Порыв ветра донес запах стойла, отдаленные звуки стада, бредущего с пастбища.