Глава четвертая
14 ноября, суббота
Купорос — его еще именуют серной кислотой — незаменим для развития науки и промышленности, без него трудно вообразить себе химию. Но это еще и орудие убийства. Почему несчастную, обнаруженную на перекрестке Экразе, сначала задушили, а потом обезобразили кислотой? Из ревности? От инспектора Лекашера не укроется ни одна деталь. И вот еще одна загадка: неподалеку от обезображенного трупа был найден украденный экипаж.
Жожо оторвался от статьи в «Пасс-парту» и попытался угадать, кто ее автор. Статья подписана псевдонимом «Вирус»… Может, это сам Исидор Гувье?
Виктор слушал помощника вполуха. Он изучал каталог, отмечая названия книг, которые собирался купить на аукционе, и пытался убедить себя, что Элиза, по всей видимости, находится у матери. Тут за ним прибыл экипаж, и он отправился на аукцион.
Виктор вышел из зала, где распродавалась коллекция книг Илера де Кермарека, кузена известного антиквара с улицы Турнон, стремительно миновал второй этаж, где проводился аукцион наиболее ценных экземпляров, и пересек помещения первого этажа.
Во дворе старьевщики и перекупщики торговали всякой рухлядью: тут были разнообразные инструменты и ветхая мебель — комоды по четыре франка, наборы посуды по двадцать су, мужская и женская одежда, простыни, перины, одеяла, подушки и прочий хлам.
Дойдя до улицы Друо, Виктор остановился в нерешительности. Отсюда минут пятнадцать-двадцать ходьбы до бульвара Страсбур. Там можно наскоро перекусить, а потом позвонить Кэндзи из телефона-автомата и сообщить, что все прошло удачно и он приобрел Монтеня.
«Кэндзи подождет, — решил Виктор. — Это ему за то, что прячет свою прелестную крестницу чуть ли не в Венсеннском лесу и все время на меня ворчит».
Он влился в поток банковских служащих и сотрудников страховых компаний, наводнивших улицы Прованс и Гранж-Бательер, и в этой толпе дошел до Монмартра. Здесь всегда царила суета. Виктор уселся за мраморный столик уличного кафе.
Тут же подошел официант и быстро смахнул тряпкой хлебные крошки и крупинки сахара, оставшиеся после предыдущих посетителей. Замусоленное меню предлагало комплексный обед за один франк двадцать пять сантимов: телятину с грибами в томатном соусе, камамбер и чернослив. Виктор его и заказал, едва пригубив терпкое вино. Кофе он решил выпить в баре, где ловко управлялась с медной туркой хозяйка. За запотевшими окнами спешили по своим делам прохожие. Интересно, подумал Виктор, сколько среди них потенциальных преступников?
Он подошел к особняку с табличкой «Фигаро», вошел внутрь и направился к стенду со свежим выпуском газеты. Здесь, в здании редакции, можно было получить самую свежую информацию о знаменитостях, биржевых сводках, судьбоносных политических событиях и кровавых происшествиях. Виктор без труда нашел статью под заголовком «Леденящее кровь убийство на перекрестке Экразе» — этот материал разместили рядом с сообщением о самоубийстве генерала Буланже, застрелившегося на могиле своей любовницы.
Перед весьма натуралистичной фотографией изуродованной женщины толпились любопытные обыватели и с нездоровым ажиотажем смаковали подробности этого дела. Они бы еще в морге собрались! Виктору тут же захотелось сбежать отсюда.
Перейдя с бульвара Монмартр на бульвар Пуассоньер, он поневоле остановился. Интересно, перекресток назвали Экразе, потому что несчастные случаи происходят здесь чаще, чем где-либо? Во всяком случае, вчерашнее происшествие было тому подтверждением. Вдоль тротуара вереницей выстроились наемные экипажи. Лошадям привязывали на морды торбы с овсом, и пока те, пользуясь передышкой, меланхолично жевали, кучера, не сходя с козел, обменивались шуточками.
— Не подскажете, здесь нашли труп? — обратился Виктор к одному из них.
— Меня с утра уже человек тридцать об этом спросили. Если так и дальше пойдет, я стану брать плату за информацию! Вон там, видите, на углу, у лавки сапожника, стоит полицейский, жирный такой, он еще на пса похож, который косточку сахарную сторожит? Это и есть то самое место. Но, говорю сразу, там все отскоблили, никаких следов не осталось.
Извозчики дружно расхохотались, и под их гогот Виктор удалился. «Да уж, не пристало мне осуждать охочую до кровавых зрелищ чернь, если я сам не в силах устоять перед искушением распутать очередное загадочное преступление», — думал он.
Вдоль бульвара Бон-Нувель два пегих першерона с трудом тащили омнибус. Из ноздрей у них валил пар. Виктора раздражали звуки улицы — ритмичный перестук деревянных башмаков по тротуару, грохот колес по мостовой, реплики игроков в бонто. Он сделал вид, что разглядывает витрину с английскими шляпами, потом сделал еще несколько шагов и остановился у тумбы, обклеенной яркими рекламными плакатами велосипедов фирмы «Папиллон», стиральных машин «Солейль» и вина Мариани вперемежку с театральными афишами. Объявление о предстоящем бале в «Мулен-Руж» привлекало внимание почти японской изысканностью. На первом плане был изображен призрачный силуэт какого-то тощего господина в цилиндре с длинным носом и выступающим вперед подбородком. Позади него светловолосая женщина в платье в горошек высоко поднимала юбку, открывая красные чулки. «Ла Гулю» — гласила надпись. А на заднем плане, будто в китайском театре теней, виднелись силуэты мужчин и женщин. Виктору сразу вспомнились фигуры прохожих за стеклами кафе.
— Ловко нарисовано! — воскликнул какой-то молодой человек, разглядывая ножки танцовщицы.
Виктор отправился дальше. На площадке возле театра «Жимназ» кормилицы в кружевных чепчиках укачивали младенцев в колясках с откидным верхом. Глядя на них, Виктор представил, как Таша нянчится с ребенком. Я еще успею обзавестись семьей, подумал он, гоня эти мысли, и свернул на бульвар Страсбур.
Здание театра «Эльдорадо», с колоннами и толстыми оконными переплетами, напоминало о великолепии времен Второй империи, когда здесь выступала сама Тереза. Виктор изучил афишу:
МСЬЕ КАМ-ХИЛЛ
МСЬЕ ВАНЕЛЬ
МСЬЕ ПЛЕБАН
МАДАМ БОННЕР
МАДАМ ДЮФФЕЙ
МАДАМ ХОЛЬДА
НОЭМИ ЖЕРФЛЕР
Места — от 75 сантимов до 1 франка,
ложи — 2,5 франка
Оказалось, что загадку про окутанный романтическим флером псевдоним не так уж и сложно разгадать. Виктор решил вернуться сюда вечером.
* * *
Жожо облокотился о прилавок и, воспользовавшись минутной передышкой, что-то строчил в блокноте. Ему в голову пришла гениальная идея из тех, что надо немедленно записать, чтобы не забыть. Статья о женщине в красном платье, которую нашли на Бульварах удушенной и с обезображенным лицом, натолкнула его на мысль сочинить детективный рассказ. Он озаглавил свое творение «Предательство и кровь» и даже придумал начало, но дальше этого дело не шло. Определенно, ему не хватало вдохновения.
Звякнул дверной колокольчик. Кэндзи оторвался от своих карточек.
— Ну, наконец-то! — воскликнул он, завидев в дверях Виктора.
— Простите, что задержался. Я зашел пообедать.
— Ну что, купили?
Виктор протянул компаньону сверток. Кэндзи развернул его и извлек фолиант ин-кватро в сафьяновом переплете лимонно-желтого цвета: «Опыты, сочинение Мишеля де Монтеня», издание пятое, 1588 год.
— Сколько за него отдали?
— Четыре тысячи девятьсот франков.
— Дороговато. Впрочем, герцог Фриульский не из тех, кто мелочится. А что там с книгой Клемана Маро?
— Ее выставили на торги сегодня во второй половине дня. Если повезет, она достанется мне тысячи за три франков. Что скажете?
— Даю вам карт-бланш.
Черты Кэндзи смягчились, на губах появилось подобие улыбки. Последние несколько недель его редко можно было увидеть в хорошем настроении.
— Ну что, вы мной довольны? — спросил Виктор.
— Вполне.
— Как, и это все?
— Одобрение, выраженное взглядом, гораздо более ценно, чем лестные речи. Жозеф, принесите-ка нам сакэ.
* * *
За окном непрерывным потоком лил дождь. В полумраке спальня напоминала пещеру: едва различимые тени скользили по мебели, по оклеенным обоями стенам. На кровати лежал мужчина и прислушивался к голосам, приглушенным лязгом омнибусов и грохотом проезжающих экипажей. Где-то за стеной плакал младенец. Мужчина зажег керосиновую лампу, встал и вышел. Он вернулся с бутылкой рома и стаканом. Первый глоток обжег горло. Второй согрел. Он почувствовал прилив сил. Алкоголь смягчал гнев и помогал яснее представить дальнейшие действия. Ему стоило немалых усилий обуздать ненависть и справиться с нетерпением. Но он не отступит. Ни за что! Он едва не спятил от железной самодисциплины. И теперь пойдет до конца. Мужчина опустошил стакан и задумчиво уставился на бутылку. Нет, больше он пить не будет, — голову надо сохранить ясной.
Мужчина прополоскал рот мятной водой, подкрутил усы и тщательно разгладил седеющие бакенбарды. Казалось, он наконец сбросил оцепенение. Скоро все кончится. Она сполна заплатит за пять лет страданий и одиночества, которые он пережил по ее милости. Он сел за стол. Все продумано до мелочей, его никто не заподозрит. Единственный свидетель плавает в бочке с дешевым вином.
— Все, начинаю новую жизнь, — пробормотал мужчина себе под нос, окинул взглядом пачки визитных карточек и конвертов и улыбнулся: — Теперь главное — детально следовать плану. Мне повезло, все сложилось — лучше некуда. Если даже у ищеек достанет ума и проницательности что-нибудь разнюхать, их расследование пойдет так, как я его направлю.
Звук собственного голоса придал ему сил. Он разложил на столе план Парижа, где были отмечены многочисленные цветочные лавки в Пятом, Девятом и Восемнадцатом округах, откуда последние восемь дней ей по его заказу доставляли охапки красных роз. Шестнадцатого ноября 1886 года эта шлюха обобрала его, выгнала и унизила. Послезавтра он ей все припомнит. Он заказывал розы каждый раз в другой лавке, аккуратно оплачивал и всегда менял внешность так, чтобы ничем не выделяться из многоликой толпы. Его никто не запомнит. Сегодня он сделает заказ в цветочной лавке на улице Обер. Сойдя со сцены, она получит букет, и, польщенная, наклонится, чтобы понюхать цветы. А потом увидит записку.
Мужчина оделся, взял карточки с конвертами. Он и сам пока еще не знал, как все обстряпает. Вдохновение обычно приходило к нему по ходу дела. На часах 18:15. Он внимательно оглядел улицу. Двое слуг болтают у ворот. Маленькая девочка прыгает на одной ножке вдоль канавы, прижимая к груди стопку книжек. Накрапывает дождь. Он надвинул шляпу на лоб и поднял воротник серого пальто. Надо придумать, как вывести пятна с рукава.
Он пошел вниз по улице, не заметив притаившегося за углом молочной лавки невысокого толстенького господина с густой бородой, в котелке и поношенном сюртуке.
На улице Обер можно было встретить кого угодно: гризетки, журналисты и счетоводы приступом брали омнибус. Человек в сером пальто шел напролом сквозь толпу. Он толкнул входную дверь транспортной конторы. Круглые газовые светильники заливали помещение голубоватым светом. Посетители, удобно устроившись в просторных кожаных креслах у покрытых зеленым сукном столов, писали заказные письма. У дальней стены стояла модель парохода. При взгляде на нее сразу хотелось уехать далеко-далеко. Мужчина подошел к стойке, рассеянно пролистал красочную брошюру судоходной компании и сел в первое же освободившееся кресло рядом с металлической чернильницей. Выложив перед собой карточки и конверты, он задумчиво покусал кончик перьевой ручки и написал: «Шлю эти пурпурные розы золотой девочке, баронессе де Сен-Меслен в память о Лионе и былых моментах счастья».Немного помедлил перед тем, как поставить подпись, потом вывел красивым округлым почерком: «А. Прево», вложил карточку в конверт и надписал адрес: «Мадам Ноэми Жерфлер, театр „Эльдорадо“, бульвар Страсбург».
Невысокий толстенький господин стоял у входа в транспортную контору, не обращая внимания на дождь, и делал вид, что внимательно изучает тарифы, указанные в выставленных на витрине красочных брошюрах. Его глаза навыкате были такими светлыми, что их можно было принять за бельма. Господин не сводил пристального взгляда со спины человека в сером пальто. Тот запечатал конверт, встал и вышел на улицу Комартен. Невысокий господин нырнул следом в людской поток, время от времени по-воробьиному подпрыгивая, чтобы не упустить человека в сером пальто из виду. Они миновали ярко освещенное кафе, где сингальцы в тюрбанах и белых набедренных повязках ловко лавировали между плетеными столиками, за которыми сидели парижские модницы. Человек в сером пальто зашел в цветочную лавку. Его преследователь остановился возле фонтанчика с питьевой водой, откуда ему было прекрасно видно, как человек в сером пальто указывает продавщице на красные розы, протягивает ей конверт и деньги и выходит. Невысокий господин подождал, пока тот удалится на достаточное расстояние, и зашел в лавку.
* * *
Купив Маро, Виктор зашел поужинать в прокуренную закусочную с витражными окнами. Уходя оттуда, он взглянул на светящиеся стрелки карманных часов: половина седьмого. Спектакль начинается в восемь.
Подвыпившие гуляки толпами бродили по бульвару, время от времени забредая в ярко освещенные увеселительные заведения. Заманчиво сверкали вывески: кружка пенистого пива, серебряная вилка, красные и зеленые бильярдные шары. Тысячи пар ног топтали блестящую после дождя мостовую, извозчики были нарасхват. Зажатая со всех сторон другими экипажами, двухместная карета, пытаясь выбраться из этой давки, обдала прохожих грязной водой из водосточной канавы.
Освещенный подъезд театра «Эльдорадо» был виден издалека. В его крытой галерее собралась самая разношерстная публика: солидные горожане, продавщицы, рабочие, студенты. Подойдя к билетной кассе, Виктор заметил Станисласа и Бланш де Камбрези: он был во фраке, солидный и представительный, она куталась в меха и казалась немного располневшей. Вот уж кого он не ожидал увидеть тут, среди простого люда. Виктор пробрался на галерку и сел во второй ряд.
Еще несколько минут назад он дрожал от холода, успев основательно промокнуть, но сейчас, когда зал заполнился зрителями, ему стало душно. Он стал разглядывать ложи бенуара, расположенные по обеим сторонам партера, потом перевел взгляд чуть выше, на балкон первого яруса — там расположились богато одетые зрители. На балконе второго яруса сидела публика попроще, а здесь, на галерке, и вовсе простонародье. Мужчины в шляпах или картузах снимали куртки и закатывали рукава рубашек.
Справа от Виктора уселась полная тетка с румяным младенцем на руках, а слева на откидном сиденье пристроилась девушка без шляпки в бумазейном жакете поверх украшенного вышивкой платья: она тут же принялась строить Виктору глазки.
— Я впервые в кабаре, — прошепелявила она, поворачиваясь к нему. — Не повезло мне сегодня. Вообще-то я собиралась пойти сюда с одним моим хорошим другом, но ему пришлось остаться в казарме. У вас есть программка?
Виктор нахмурился и покачал головой. От запаха табака, газа и пота дышать было совсем нечем. Девушка, конечно, не пожалела ландышевой туалетной воды, но легче от этого не становилось. Виктор даже подумывал уйти, но потом, увидев, сколько народу набилось на галерке, решил остаться.
— У меня есть, если хотите, — сказала тетка с младенцем, протягивая девушке тоненькую брошюрку за пятнадцать сантимов.
Краем глаза Виктор заметил рекламу, расхваливающую целебные свойства «Кока-колы», а рядом в фигурной рамочке — имя Ноэми Жерфлер.
— Я пришла сюда только из-за Жерфлер, говорят, она любимица публики. Жалко, сегодня не будет Жанны Бло, она так играет полковника Роншонно, — со смеху лопнуть можно, — сказала девушка тетке.
— Видела я ее, эту генеральшу кафешантанов, — огонь-баба. Сто десять кило не мешают ей играть молоденьких девочек. Ее так и прозвали: «Тумбочка» — она поперек себя шире. А однажды напарник даже не смог ее обнять, так ему из зала кто-то крикнул: «А ты в два захода!»
Зрители в партере окликали одетых факельщиками мальчишек, которые подносили им кружки с пивом или вишневый ликер. Пробираясь к своему месту, напитки проливали, не успев поставить на маленькие полочки, прикрепленные к спинкам кресел. То тут, то там слышались недовольные возгласы. Общее нетерпение возрастало.
— Начинайте! Начинайте! — требовали зрители и топали ногами.
— Да поднимайте вы уже эту чертову тряпку! — прокричал какой-то мальчишка с галерки.
За кулисами будто только этого и ждали: газовые светильники медленно погасли один за другим, занавес открылся, и на сцену под бравурные звуки трубы вышел переодетый солдатом комедиант. Его наряд состоял из зеленовато-желтой венгерки, бордовых брюк и кивера. Дойдя до суфлерской будки, он едва слышно затянул песенку под названием «Башмаки обозных солдат». На незадачливого исполнителя обрушился шквал вишневых косточек, и он поспешно отступил к кулисам. Ему на смену вышел крестьянин с огромным бантом на шее. Он запел, и зал тут же подхватил популярную песенку:
Кто у нас ест шоколад?
Папа!
А кто у нас пьет белое вино?
Мама!
Дальше в песенке пелось о брате, который ел сыр грюйер, и сестре, поглощавшей булочки с маслом. Виктор всерьез пожалел, что не взял с собой вату — заткнуть уши. Немного легче стало, когда на сцене появился герой-любовник в неотразимых усах, который проникновенно запел «Колокольчики любви», а потом «Любовь в купе первого класса».
Под выступление следующего актера Виктор, наверное, уснул бы, если бы не соседи. Видно, изобилие стихов вызвало у них приступ голода и жажды, и к запаху табака и немытых тел прибавились новые нотки: чеснока и кислого вина. Девушка достала из сумочки кусок колбасы и протянула ломтик Виктору. Он вежливо отказался. Толстуха с ребенком предложила ему глоток вина. Актер блеял со сцены скверные стихи, зрители жевали в такт.
— А знаете, что, — с полным ртом сказала девушка, — этот тип, что на сцене, мог бы рекламировать сигары — у него такие черные волосы…
— Тс-с! Сейчас выйдет Кам-Хилл! — шикнула на них кормилица.
Под бурные аплодисменты на сцене появился мужчина, облаченный во фланелевый жилет, красный сюртук, брюки до колен, шелковые чулки, белые перчатки и цилиндр. Зрители топали ногами, а те, кто сидел в партере, стучали ложечками по стаканам. Пианист ударил по клавишам. Виктор решил попробовать отключиться: он закрыл глаза и представил, что находится на концерте классической музыки и его убаюкивают печальные аккорды Шумана. Но все было напрасно: стоило ему заслышать звуки «Пляски безногого», как от отрешенности не осталось и следа. Пришлось собрать волю в кулак и дождаться антракта, чтобы спуститься в галерею и передохнуть.
Вернувшись, он обнаружил, что его соседка слева сняла жакет и пересела поближе к толстухе, чтобы обменяться впечатлениями от спектакля. Виктор пристроился на откидном сиденье.
— Ба! Гляньте-ка вон на того толстяка в партере! Он знает всех шлюх Парижа, — оживилась девушка.
— А рядом с ним Прощай-Кошелек, знаменитый вор-карманник. И моргнуть не успеете, как он вас обчистит, — подхватила толстуха.
Виктор твердо решил дождаться выступления Ноэми Жерфлер и попытался поудобнее устроиться на откидном сиденье. Тем временем на сцену вышла дама с косами, уложенными на эльзасский манер, и воинственно запела патриотическую песню: «Прочь, иди своей дорогой, моя корова — тоже француженка… она не даст молока для сына немца». Ребенок на руках у толстухи тут же проснулся и возмущенно завопил. Та расстегнула лиф и обнажила полную грудь, при виде которой младенец мгновенно успокоился.
Наконец появилась долгожданная звезда — Ноэми Жерфлер.
— Она изображает из себя эксцентричную даму, — пояснила девушка.
— Проще говоря, она содержанка, — поправила ее толстуха.
Ноэми Жерфлер была одета испанкой: с фальшивыми локонами цвета воронова крыла и ярким макияжем, в мантилье, перчатках до локтя, муаровом платье и черных кружевных чулках. Огромные серьги и многочисленные браслеты позвякивали при каждом ее движении. Певица расхаживала по сцене, покачивая бедрами и обмахиваясь черным кружевным веером, доставала из висящей на руке корзинки розы и бросала их в зрительный зал, кокетливо обнажая округлое плечико.
— Ну, не томи, покажи уже свои подвязки, — крикнул мальчишка, который сидел неподалеку от Виктора.
— Давай, начинай, — поддержал его другой.
Жерфлер сделала знак музыкантам, подошла к рампе и крикнула в зал:
— Хотите со мной поболтать — ради Бога, только не все сразу. А нет, так молчите! Я не собираюсь срывать себе голос из-за сборища каких-то придурков.
Зрители успокоились, дирижер взмахнул палочкой, пианист заиграл ритмичную мелодию.
— А сейчас я исполню «Убийство из ревности», — объявила мадам Жерфлер и запела:
Глядите, что за господин! Куда он так спешит?
Куда он так торопится, куда он так бежит?
А это он спешит к Софи, любовнице своей,
Которой нету на земле милее и нежней.
— Кажется, у нее есть коляска с двумя лошадьми и брильянты размером с пробку от графина, которые ей преподнес… — начала было соседка Виктора.
— Тс-с! — шикнула на нее толстуха-кормилица.
Но отчего, но отчего отчаянье и горе
Сквозят во взоре у него, да, у него во взоре?
Прознал он, что изменница в час неурочный сей
Ему в постели предпочла кого-то из друзей…
— Один из ее любовников — какой-то князь из России, — на этот раз девушка обратилась к Виктору. — Она не вылезает из казино в Монте-Карло и…
И вот уже взбегает он по лестнице стремглав
И в дверь колотит кулаком, терпенье растеряв,
Не ждет, когда из-за дверей раздастся, как всегда:
«Да-да?»
В развратника прицелившись, нажал он на курок.
Красотка сникла — тут сдержать он хохота не смог:
«Ха-ха!»
— А правда, что ее зовут Ноэми Фуршон? — спросил Виктор.
— Да вы что, спятили?! — уставилась на него девушка. — И как вам в голову могло прийти такое дурацкое имя?
Глядите, что за господин! Куда он так спешит?
Куда он так торопится, куда он так бежит?
Он мчится — каждый скажет вам, кого здесь ни спроси,
— С повинной в комиссариат, на улицу Бюсси.
«Представьте, господа,
Я был без памяти влюблен,
Вином и страстью ослеплен,
Я проучить ее хотел, но тут стряслась беда.
Она ушла во цвете лет. Какой же я балда!»
Рука прижата к сердцу, взмах веером над головой, остановившийся взгляд, зрачки расширены — казалось, мадам Жерфлер хотела загипнотизировать тех, кто еще не попал под власть ее чар.
«Так арестуйте же меня! Я встал на ложный путь.
Преступник я и душегуб, пустил ей пулю в грудь!».
Но вдруг бледнеет комиссар, не в силах он вздохнуть:
«Софи, я так тебя любил! О, как же ты могла!»
И вот лишь кончики сапог торчат из-под стола.
Ну и дела!..
Певица воздела руки кверху, и мужские взгляды устремились на ее обтянутую муаром грудь, некоторые даже вооружились для этого лорнетами.
…Глядите,
Глядите, что за господин! Куда он так спешит?
Куда он так торопится, куда он так бежит?
Он ищет понадежней сук себе на этот раз.
О боже праведный… На сем закончим мы рассказ.
Ноэми Жерфлер закончила песню и глубоко вздохнула. На мгновение в зале воцарилась мертвая тишина, потом раздались бурные овации. От полноты чувств зрители молотили пивными кружками по откидным столикам, восхищенные крики слились в непрерывный гул. Мадам Жерфлер приподняла юбки, сделала реверанс и послала залу воздушный поцелуй. Она собиралась уйти со сцены, но публика не отпускала ее, выкрикивая: «Браво!» и «Бис!». На лице у певицы застыла неестественная улыбка, на лбу блестели бисеринки пота, а тушь потекла с ресниц, прочертив черные бороздки на сильно напудренных щеках. Наконец занавес опустился.
— Как она прекрасна! — воскликнула девушка, обращаясь к Виктору, но его уже и след простыл.
Он вернулся к кассе, но из театра не вышел, а свернул в темный, заваленный декорациями из папье-маше и старыми плетеными ивовыми креслами коридор. Если подняться по деревянной лестнице, что справа, — попадешь в курилку. А если спуститься — в гримуборные, расположенные прямо под сценой. Виктор пошел на запах пудры, к которому примешивались нотки пачули и вонь испражнений — ведра стояли тут же, в конце узкого коридора. Проходя мимо одной из дверей, он услышал недовольный женский голос:
— Можно подумать, вам сегодня не заплатили. Берите свои пять франков и подите вымойтесь, у вас вся шея черная.
Другая дверь приоткрылась, и видно было, как герой-любовник устраивает сцену ревности «обозному солдату», а комик, не обращая на них внимания, жарит над газовой горелкой селедку, насадив ее на железный прут.
— Эй, да ты тут все спалишь! Хочешь, чтобы нас отсюда выперли? — не выдержал «солдат».
Виктор поспешил к гримерным актрис.
Поклонники мадам Жерфлер — человек пять-шесть — толпились в дверях гримерки, дальше их не пускала костюмерша. Они встретили Виктора насмешливыми взглядами.
— Она же вам ясно сказала: ей надо переодеться, — ворчала костюмерша. — О ней и так уже всякие слухи ходят. Давайте-ка, выметайтесь отсюда!
Поклонники отступили. Мимо них прошел лакей с огромным букетом роз. Виктор приподнялся на цыпочки и в приоткрытую дверь гримерной увидел, как женщина с осунувшимся лицом и прилизанными светлыми волосами, одетая в сорочку и нижнюю юбку, достает из букета и распечатывает конверт. Дочитав записку, она изменилась в лице, вскрикнула и упала без чувств. Поклонники, толпившиеся на пороге, не отреагировали на ее обморок — видно, сочтя это очередной причудой. Но заслышав крик костюмерши: «Мадам! Мадам! Что с вами?!», — все устремились в гримерку.
Виктор тоже вошел. Ноэми Жерфлер уложили на диван и обступили так плотно, что ей нечем было дышать. Виктор разглядывал комнату: баночки кольдкрема, висящая на ширмах одежда, на полу — перепачканная пудрой вата, веер, черный чулок и карточка. Виктор незаметно подобрал ее и прочитал:
Шлю эти пурпурные розы золотой девочке, баронессе де Сен-Меслен в память о Лионе и былых моментах счастья.
А. Прево
Виктор сунул карточку в карман.
— Выйдите! Мадам плохо! — закричала костюмерша, выставляя всех из гримерной.
Оказавшись на бульваре, Виктор задумчиво шел мимо многочисленных кафе, где собрались актеры и гуляки, поглощая пиво и абсент. Он долго бродил по улицам, не замечая, что устал и промок до нитки. Руки он держал в карманах. В одном был томик Маро, в другом — записка, которую он подобрал в гримерной Ноэми Жерфлер.
