Глава третья
13 ноября, пятница
В полутемной книжной лавке царила сонная тишина. Над стоящей возле бюста Мольера чашкой с чаем поднимался легкий завиток пара. Кэндзи Мори накрыл большой стол зеленым сукном и принялся расставлять плетеные стулья, которые Жожо приносил ему из кладовки. Тишину нарушал только шум экипажей, время от времени проезжавших по улице Сен-Пер.
— Жозеф, да зажгите же вы свет, ничего ведь не видно, — проговорил Виктор, зевая.
Он спускался с лестницы, осторожно нащупывая каждую ступеньку. Не стоило ложиться спать, вернувшись от Таша на рассвете. Он чувствовал себя так, будто пьянствовал всю ночь напролет.
Спустившись, Виктор нос к носу столкнулся с Кэндзи.
— Что это вы тут делаете? А как же карантин?
— Я уже не представляю угрозы для общества: доктор Рейно объявил, что я здоров.
— И вы решили устроить торжество по случаю своего выздоровления?
— Напоминаю, сегодня мы принимаем у себя членов «Клуба друзей погибающего Парижа». И мсье Анатоль Франс тоже обещал прийти. Жозеф, что это вы жестикулируете?
— Хозяин, там пришла эта бабища… ну, графиня де Салиньяк.
Жожо указал подбородком в сторону высокомерной дамы, укутанной в дорогую, расшитую цветами накидку с капюшоном, которая с мрачным видом стояла у входа в лавку, ожидая, пока ее соблаговолят впустить. Кэндзи поспешил к двери.
— Ну, наконец-то! Я уж решила, что вы оставите меня мерзнуть на улице. Вам не кажется, что вы открываетесь слишком поздно? О, мсье Мори, вы уже вернулись из своего путешествия?
— Да, я… Чем могу служить, мадам?
— Мне нужны три экземпляра последнего романа Жоржа Пейребрюна «Жизель», который только что вышел у Шарпантье и Фаскеля. Желательно подарочное издание.
Зазвонил телефон. Виктор взял трубку. Кэндзи пошел к конторке, а Жозеф схватил купленную по дороге на работу газету.
— Если бы вы были немного лучше воспитаны, молодой человек, то предложили бы мне сесть. Иначе зачем вы расставили тут эти стулья, — высокомерно произнесла графиня.
Жожо поспешно подскочил, но стул графине пододвинул Виктор — он как раз закончил говорить по телефону. Однако та не торопилась садиться, она достала из сумочки лорнет и склонилась над газетой, пытаясь разобрать, что там написано:
ЗЛОВЕЩАЯ НАХОДКА
Сегодня рано утром на рассвете прямо на проезжей части перекрестка Экразе, что между бульварами Монмартр и Пуассоньер, был обнаружен труп задушенной женщины с обезображенным кислотой лицом. Она была одета в…
— Какой ужас! — отшатнулась от газеты графиня. — Эти писаки переходят всякие границы! Их интересуют только кровавые подробности. Если не железнодорожные катастрофы, то смертная казнь или убийство! Вот и книги теперь полны всяких гнусностей. Взять хоть последний роман мсье Гюисманса!
— Это вы о романе «Там, внизу»? — спросил Виктор.
— Именно. Многие почитатели его таланта уже жалеют, что прочли ее. Куда катится Франция!
Графиня удалилась так стремительно, что Кэндзи, который заполнял журнал заказов, даже не успел с ней попрощаться.
— Это она на мсье Анатоля намекала?
— Она выражала обеспокоенность падением нравов в стране, — устало ответил Виктор. — Жозеф, не могли бы вы купить мне сигару?
Юноша был рад случаю улизнуть из лавки. Он схватил свою газету и поспешил к выходу. Кэндзи проводил его взглядом и отправился к себе наверх, сказав, что ему срочно понадобилось написать письмо.
Остановившись у письменного стола, он нервно скомкал промокашку и рассеянно уставился на прекрасный пейзаж работы Кано Танью, где тушью по шелку была изображена гора Фудзи, — Кэндзи уже давно собирался заказать для него рамку. В его воспаленном воображении вулкан на картине превратился в огромную припорошенную снегом женскую туфельку. Что же все-таки случилось? Надо было сразу расспросить Жозефа, но тогда пришлось бы упомянуть об Айрис, а Кэндзи не хотелось этого делать. Поэтому, узнав в красной туфельке одну из пары, купленной им самим в Лондоне, он помчался в пансион мадмуазель Бонтам. К счастью, Айрис была там — и очень обрадовалась неожиданной встрече, ведь он не предупредил, что придет. Ее объяснения… Кэндзи всю ночь не спал, готовясь к давно назревавшему разговору с Виктором.
Он закрылся в ванной, смочил ладони и приложил их ко лбу. Потом вернулся в комнату и взглянул на знакомую фотографию в рамке с надписью: «Дафнэ и Виктор, Лондон, 1872 год». На снимке была изображена молодая темноволосая женщина: она с нежностью прижимала к себе мальчика лет двенадцати, мечтательно глядя в объектив. Кэндзи снял со стены фотографию и прижал ее к губам.
* * *
…Жозеф читал газету на ходу. Он так увлекся, что, входя в лавку, едва не столкнулся с каким-то господином.
— Надо же! Ну и ну! Нет, это уже слишком, — пробормотал он себе под нос и промчался через лавку словно ураган.
— Я уже отчаялся вас дождаться. Вы принесли сигару? — спросил Виктор. В руках он держал книгу с неразрезанными страницами.
— Мсье Виктор, да вы только послушайте! Здесь написано, что женщина, которую нашли мертвой на перекрестке Экразе, была без обуви. А знаете, что самое интересное? Она была одета во все красное!
— Жозеф! И когда вы только избавитесь от нездорового интереса к преступлениям? — проворчал Виктор.
— Но это просто невероятно! Вчера сюда явился какой-то сумасшедший и принес мне красную туфельку. Держу пари, вы никогда не угадаете, что было у нее внутри, — листок с адресом нашего магазина! А когда мсье Мори увидел ее, он так побагровел, что я даже испугался, что у него новый приступ болезни.
— Когда мсье Мори увидел что? — утомленно переспросил Виктор.
— Да туфельку же! Он послал меня за экипажем, а сам помчался одеваться. Совсем голову потерял.
— И вы его отпустили?! Отлично!
— А что такого! Я вам тут кто, продавец или сиделка?
— Ладно, что было, то было. Лучше расскажите все по порядку.
— Хорошо, я буду говорить четко и ясно, чтобы потом не было недоразумений. Этот тип с туфелькой — от него ужасно воняло козлом и выглядел он как деревенщина — говорил так громко, что мсье Кэндзи услышал. Мне не оставалось ничего другого, как показать патрону туфельку. А он… словно приведение увидал!
— Вы знаете, куда он ездил?
— В Сен-Манде, шоссе де л'Этан, дом 15 — по крайней мере, этот адрес он прокричал кучеру.
— А где сейчас туфелька?
Виктор внимательно осмотрел протянутую Жозефом туфельку. На внутренней поверхности он прочел написанное золотыми буквами название фирмы: «Диккенс и Джоунс, Риджент-стрит, Лондон».
— Вот так штука! — присвистнул Жожо, заглядывая Виктору через плечо. — Да она, оказывается, сделана в Англии. Вы думаете, что мсье Мори… в смысле, он довольно часто ездит в Лондон…
— Что за глупости вы несете! — одернул приказчика Виктор. — Обслужите-ка лучше ту даму, а я сейчас вернусь. — Он положил туфельку в карман.
— Ну да, у меня нездоровый интерес к преступлениям! Уж чья бы корова мычала, — проворчал Жозеф, направляясь навстречу клиентке.
Виктор вышел из наемного экипажа в самом центре Сен-Манде — на улице Республики. Оставив позади железную дорогу, ту самую, где недавно случилась ужасная катастрофа, он направился в сторону городской управы. Мерное постукивание трости по мостовой помогало ему сосредоточиться. «Нет, — думал он, — так нельзя! Я не имею права вмешиваться в личную жизнь Кэндзи. Конечно, мне небезразлично, что с ним происходит, и меня беспокоит его странное поведение, но это не причина быть бестактным. Признайся, ты просто не можешь устоять перед очередной загадкой».
Виктор шел мимо красивых особняков на шоссе де л'Этан, из садов которых открывался вид на озеро и Венсеннский лес, — и думал о том, что надо бы привезти сюда Таша. На память ему пришли строки стихотворения из цикла «Осенние листья» Виктора Гюго. Кажется, именно на кладбище Сен-Манде похоронена возлюбленная поэта Жюльетта Друэ…
Вывеска на ограде дома № 15 гласила: «Частный пансион для юных девиц К. Бонтам».
— Что бы это могло означать? — пробормотал Виктор. — Не любовницу же он тут прячет.
Хозяйка оказалась круглолицей дородной дамой лет сорока с гладкой прической на пробор, одетой по моде времен императрицы Евгении.
— Мое почтение, мадам. Я пришел по поручению мсье Мори. Я его компаньон.
— А, так вы книготорговец? Очень приятно! Проходите-проходите. Милый мсье Мори, вчера он казался таким встревоженным — даже трость забыл, а мадемуазель Айрис заметила это только после его ухода. Так что вы зашли очень кстати — сможете передать ему трость. Вещь-то дорогая.
Виктор застыл возле украшенной рюшами, заставленной фарфоровыми статуэтками этажерки. Айрис! Неужели он, наконец, познакомится с этой таинственной особой, к которой Кэндзи ездил в Лондон… Правда, его компаньон вот уже несколько месяцев не пересекал Ла-Манш, и Виктор решил, что тот порвал с Айрис. Он как-то мельком видел ее на снимке, сделанном в год Международной выставки, но сейчас не мог вспомнить, как она выглядит.
«Надо же, — думал Виктор, — вот, значит, где он ее прячет».
— Присаживайтесь, прошу вас, мсье… — предложила ему мадемуазель Бонтам, указывая на оттоманку.
— Легри, — представился ей Виктор. — Я хотел бы побеседовать с мадемуазель Айрис.
— Простите, но…
— Вот моя визитка.
— Простите мою недоверчивость, мсье Легри, но таковы наши правила. Нет, конечно, воспитанницы пансиона могут свободно гулять по городу, они присматривают друг за другом и держат меня в курсе событий, особенно в том, что касается разговоров с незнакомцами… Мсье Мори не говорил мне, что у него есть компаньон. Вы давно работаете вместе?
— Мне было три года, когда мсье Мори начал работать в лавке у моего отца.
— Ну надо же! — Мадемуазель Бонтам удивленно поднесла пухленькую ручку к губам. — Почему же он ни разу про вас не упомянул?..
— Он человек весьма скрытный.
— Да уж, это точно. Впрочем, не судите, да не судимы будете. Хотите миндального печенья? — Мадемуазель Бонтам пододвинула к собеседнику вазочку.
Виктор с вежливой улыбкой отказался, а она взяла печенье и пошла за своей воспитанницей.
Виктор с изумлением разглядывал приближающуюся к нему девушку. Ей было от силы лет семнадцать. Ее полудетские черты пробудили в нем смутное воспоминание о фотографии, которую он как-то раз случайно увидел на столе у Кэндзи. Хорошенькая, с несколько необычной внешностью: матовая кожа, миндалевидный разрез глаз, тонкий нос с едва заметной горбинкой. Черные волосы, заплетенные в косу, и бант на затылке делали ее еще моложе.
«Неужели Кэндзи в свои пятьдесят два года связался с малолетней девчонкой? — размышлял Виктор. — Нет, тут явно что-то другое. Его привлекает иной тип женщин: зрелые, дородные, яркие. Взять хотя бы последнюю пассию, Нинон де Море — перед ней и святой не устоял бы… Так кто же эта девочка? Его дочь? Если так, то ее мать должна быть откуда-то из Европы. Да нет, это просто смешно! Уж кому-кому, а мне он о ней рассказал бы!»
Преодолевая неловкость, Виктор решил сразу перейти к делу:
— Здравствуйте, мадемуазель. Позвольте представиться: Виктор Легри, я компаньон…
— Рада видеть вас, мсье Легри! Крестный часто говорил о вас…
— Вот как? А я-то уж думал… Мадемуазель Бонтам сказала, что и не подозревала о моем существовании.
— Крестный далеко не со всеми откровенен. Он обожает таинственность. А все из-за его любви к романам. Я вот, например, такие книги почти не читаю, не хочу забивать себе голову выдумками. Обещаю вам, я непременно возьмусь за него. Надеюсь, с ним не приключилось никаких неприятностей?..
— Нет, но он очень из-за вас переживает.
— Почему? Я ведь ему уже все рассказала про туфельку.
— Вы имеете в виду это? — Виктор вынул туфельку из кармана и протянул ее девушке. Как ни старалась она подавить волнение, от глаз Виктора оно не укрылось. Девушка провела пальцем по дыркам, что остались от клыков Дурло.
— Да, я одолжила свои туфли подруге. Ее зовут Элиза. Она непременно хотела надеть их, хотя они ей чуть великоваты. Странно, что она потеряла только одну… Хотя она такая рассеянная…
— Вот, внутри был этот листок.
— Да, знаю, это я подложила, чтобы не соскакивали. Видно, не помогло… Элизе хотелось выглядеть элегантной и… Если бы я знала, что из-за этого будет столько шуму…
Девушка покраснела и вернула туфельку Виктору. Он понял, что она что-то недоговаривает.
— И где сейчас ваша подруга?
— Гостит у матери.
— Вы уверены? — Виктор пристально посмотрел на Айрис, и она смутилась.
— Мсье Легри, умоляю вас, только никому не говорите!.. Элиза мне доверяет, она уговорила меня помочь ей, и я сказала мадемуазель Бонтам, что мать Элизы звонила, она заболела и просила, чтобы дочь немедленно к ней приехала. Мадемуазель Бонтам мне поверила.
— И как его зовут?
Девушка посмотрела на Виктора с недоумением.
— Как зовут возлюбленного вашей подруги? — повторил он свой вопрос.
— Гастон. Очень милый молодой человек, он тайком навещал нас в Трувиле.
— И где он живет?
— Точного адреса Элиза не называла, но как-то обмолвилась, что ей очень нравится к нему ездить, потому что у него дома слышно, как воют волки.
— Волки?! — удивился Виктор.
— Так она сказала, — пожала плечами Айрис. — Пожалуйста, мсье Легри, не говорите про это крестному — он ужасно рассердится.
— Вы ей первый раз алиби обеспечиваете?
— Второй. Она обещала вернуться в субботу.
— Суббота — это завтра… Хорошо, я буду молчать. Но если Элиза завтра не вернется… А ваши родители живут за границей?
Ответить Айрис не успела — раздался стук, и в комнату, шурша пышными юбками, вошла мадемуазель Бонтам. В руках она держала поднос с чаем.
— Айрис! У вас сейчас урок игры на фортепиано, мадемуазель Плюшар уже ждет. Мсье Легри, думаю, в такую сырую погоду вы не откажетесь от чашечки английского чая. Мсье Мори выписывает его для нас прямо из Лондона.
Айрис присела в реверансе, а мадемуазель Бонтам наполнила чашки, поставила на стол еще одну вазочку пирожных и уселась почти вплотную к Виктору. Это ему совсем не понравилось.
— А вы не знакомы с родственниками Элизы? — осторожно поинтересовался он. — Для мсье Мори очень важно, чтобы его крестница общалась с девушками из приличных семей.
— Вы о маленькой Фуршон? — переспросила мадемуазель Бонтам. — Милейшее создание, ее здесь все любят, и я не понимаю, что… Ну, хорошо, вам я скажу: ее мать певица, но…
Виктор вспомнил одну из пословиц Кэндзи: «Когда обезьяна ничего не знает, она делает вид, что знает все, и в скором времени узнает то, что ей нужно».
— Да-да, оперная дива, — кивнул он.
— Оперная? — расхохоталась мадемуазель Бонтам. — Скажете тоже! «Эльдорадо» — это вам не опера, мсье Легри. Не стоит сравнивать ржаную лепешку с тортом. Она исполняет андалузские романсеро.
— Андалузские — что? — не понял Виктор.
— Ну, такие сентиментальные романсы о синем небе Андалузии и прекрасных черных глазах местных девушек. Героя всегда зовут Педро, а героиню — Пакита.
— Она выступает под фамилией Фуршон?
— Конечно же, нет. Простите, но я не могу назвать вам ее сценический псевдоним, это профессиональная тайна, — замялась мадемуазель Бонтам и незаметно прижалась к бедру Виктора. — Хотите еще кекс? Или вот, попробуйте эти мятные вафли, очень вкусно. Сладости — это такое наслаждение. Просто не могу удержаться, хотя надо себя ограничивать. Все, хватит, — сказала она, кладя в рот одно за другим три пирожных. — А хотите угадать мое имя: Камилла? Клара? Клотильда?.. Коримба! Что скажете?
— Прекрасное имя, — сказал Виктор, незаметно отодвигаясь. — Достойное трагедийной актрисы. Думаю, псевдоним мадам Фуршон куда более банален.
— Да уж, куда ему до моего имени! — сказала мадемуазель Бонтам с кокетливой улыбкой. — Хотя поначалу может показаться, что он окутан неким романтическим флером, — так и притягивает взгляды к афише. Кстати, Элиза нас скоро покинет, мать решила ее забрать, сегодня утром я получила от нее письмо с этой печальной новостью. Жаль! Мне так трудно сводить концы с концами… — И она глубоко вздохнула, раздувшись, как воздушный шар.
Это было уже чересчур. Виктор встал. Мадемуазель Бонтам была явно разочарована, но вышла на крыльцо проводить его. Виктор уже дошел до ограды, когда она догнала его со словами:
— Вы чуть не забыли трость мсье Мори!
Разговор с Айрис успокоил Виктора, но в то же время слегка разочаровал. Раз Элиза гостит у матери, версия Жозефа об убийстве на перекрестке Экразе рушится, как карточный домик. «Вечно он сочиняет всякие романтические небылицы!» — усмехнулся Виктор и вдруг застыл на месте: женщина с обезображенным лицом была без обуви, но в газете ни слова не говорилось о ее возрасте. А Элиза потеряла одну туфельку. Может, это просто совпадение… Айрис упомянула о некоем Гастоне, но можно ли ей верить после того, как она уже один раз солгала? А самое загадочное во всей этой истории — поведение Кэндзи. Почему он держит свою крестницу под замком в Сен-Манде?
Вернувшись в книжную лавку, Виктор расставил по местам стулья. После заседания члены «Клуба друзей погибающего Парижа» отправились промочить горло в «Потерянное время», Кэндзи ушел с ними. Жозеф заканчивал оформлять продажу десяти фолиантов новелл Боккаччо в одну двенадцатую листа из тиража, отпечатанного в Лондоне в 1779 году, и Виктору пришлось подождать с расспросами.
— Что именно сказал человек, который принес вчера эту вашу туфельку? — наконец не выдержал он.
— Тот странный тип? Вам повезло: как только он ушел, я тут же занес все в свою записную книжку… Вот, — Жозеф перелистал страницы, — его пес стащил у львов кусок мяса. По-моему, там, где львы, там и цирк. Я спросил у него, где он живет, он сказал, на улице Рекюлетт в квартале Круле-чего-то-там.
— И это ты называешь «повезло»? Да из твоих записей ничего не поймешь!
— Я не виноват, это все мсье Мори, он меня отвлек — попросил нанять ему экипаж, вот я не успел все как следует записать! Но все равно выяснил, кто был тот тип. Его зовут Грегуар Мерсье, он сказал, что в квартале Круле-чего-то-там его каждая собака знает.
— Собака… — эхом отозвался Виктор, почему-то вспомнив слова Айрис: «У него дома слышно, как воют волки».
— А вам что-нибудь удалось разузнать про туфельку? — спросил Жозеф.
— Ничего существенного, — бросил Виктор через плечо, поднимаясь по лестнице.
— Ну да, конечно, — обиделся Жозеф, — все как всегда: вытянет из меня информацию, чтобы играть в сыщика, и даже спасибо от него не дождешься. Да я больше ни слова не скажу!
— Вам случайно не попадался путеводитель по Парижу? — крикнул сверху Виктор, и юноша тут же нарушил эту клятву:
— Он на столе у мсье Мори!
Виктор без труда нашел на карте квартал Крулебарб и улицу Рекюлетт. Это было в Тринадцатом округе, недалеко от речушки Бьевр. Весело насвистывая, он спустился обратно в лавку и, не обращая внимания на угрюмое лицо Жозефа, доброжелательно поинтересовался, как у того продвигается роман «Любовь и кровь».
— Я же вам говорил! Но, видимо, придется повторить, раз уж вы меня не слушаете: я прекратил работу над ней.
— Жаль бросать роман на середине, надо заставить себя довести дело до конца.
— Ну да, скажите еще, что я лентяй! Это мое дело, у меня были на то причины. Не понимаю, почему я вообще должен вам что-то рассказывать, если вы мне не ничего не говорите.
Виктор уже собирался спросить, не замужество ли Валентины де Салиньяк лишило Жозефа вдохновения, но в дверях лавки показался Кэндзи. Он едва заметно кивнул компаньону, напомнил Жозефу, что надо доставить заказ, и прошел в свой кабинет, где хранил материалы для нового каталога. Виктор закурил сигару и выпустил изо рта струйку голубоватого дыма. Что там записал Жозеф? Ах, да! Пес, который стащил мясо у львов. Львы и волки, которые рычат и воют. Есть ли тут какая-то связь?
— Не знаете, где в Париже есть львы и волки? — обратился он к Кэндзи, заглянув в кабинет.
— В Ботаническом саду, — ответил тот, прикрывая нос платком. — Вы заинтересовались зоологией? Что ж, если вы проявите в ее изучении столько же усердия, сколько при торговле книгами, — успеха вам не видать. Прошу вас, не курите здесь.
— Какая муха вас с Жозефом укусила? Вы оба только и делаете, что ворчите на меня. Что ж, не буду навязывать вам свое общество.
Виктор плотнее запахнул полы пиджака, пряча от дождя компактную фотокамеру, которую захватил с собой по привычке. Он прошел мимо клуба Рен-Бланш, потом спустился по старой, источенной жучком лестнице в начале улицы Гобеленов, где резкий запах аммиака чуть не сбил его с ног. Виктор задержал дыхание и дошел до парапета набережной — за ним плескалась речка Бьевр, по берегам которой обосновались кожевенники и красильщики. Желтые, зеленые и красные струи стекали из мастерских в реку, придавая воде какой-то буроватый оттенок. Ее поверхность покрывали мерзкие пузыри и маслянистые коричневые пятна, напоминая жир в бульоне, какой подают в захудалом трактире где-нибудь в квартале Мобер. Виктор с отвращением отвел взгляд от реки и увидел полуразвалившееся строение, стены которого были сплошь покрыты надписями. Стрела, пронзающая сердце, словно указывала ему дорогу, призывая свернуть налево.
Он подчинился и вышел к переулку Море, где теснились ветхие лачуги с деревянными балкончиками. Это зрелище почему-то напомнило ему Испанию. Под навесами, где сушились развешенные на веревках шкуры, возились какие-то бродяги. Голодные собаки и кошки рыскали по мокрым мостовым, шарахаясь от людей и повозок.
Вдоль извилистого берега прачки полоскали белье и пели. Мальчишки пускали камешки по воде. Один из них привязал к концу палки бечевку и играл в рыбака. «Интересно, что за рыба может водиться в этой зловонной жиже?» — подумал Виктор. Ему хотелось достать камеру и заснять эту сценку, но он передумал и подошел к «рыбаку» — грязному, тощему оборванцу лет шести.
— Ну как, клюет?
— Не особо. Только эту и вытащил, — сказал мальчишка, показывая копченую селедку.
— Она клюнула на твою удочку? — удивился Виктор.
— Тс-с, — прижал палец к губам мальчишка, — Я стащил ее у мадам Гедон. Она храпела у себя в комнате, а я залез через кухонное окно. Она ничего и не заметила.
К ним подошел одноглазый кот и стал жалобно мяукать, выпрашивая подачку.
— Нетушки, Гамбетта, можешь мяукать сколько влезет, а рыбка все равно достанется Густану.
— Значит, тебя зовут Густан. Скажи-ка, хочешь заработать двадцать су?
— Еще бы! — воскликнул мальчишка и с опаской покосился на прачек.
— У вас есть козопас?
— Ага, папаша Мерсье! Он тут в двух шагах живет.
— Дорогу покажешь?
Они прошли мимо сараев, где хранились шкуры и кожи, паровых машин, куч дубовой коры, от которых исходил кисловатый запах. Там, где мастерские скрывали раскидистые ивы, гнетущее впечатление рассеивалось. Вскоре они дошли до улицы Рекюлетт, где вплотную к лачугам рабочих лепились деревенского вида домишки.
— Вам туда, — указал мальчишка направление. — Вон, видите, где написано «Сапожник». А я пойду — надо помочь братьям дубить кожу, не то отец мне уши оборвет, — сегодня у него выходной, и он уже пьян.
— Вот, держи, — сказал Виктор, протягивая мальчишке монетку в пять сантимов.
Тот застыл, не в силах поверить, что ему привалило такое богатство. Он хотел спросить, не ошибся ли мсье, но Виктор уже зашел в дом.
«Ну и вонь здесь!», — ужаснулся он, присаживаясь на краешек табурета, который ему придвинул хозяин. Одет Грегуар Мерсье был по-деревенски: в рубаху, штаны и деревянные башмаки, и Виктору показалось, что он каким-то чудом перенесся в провинцию Бос.
— Уже иду, мсье, вот он я. Чертова работенка! Я, мсье, дни напролет продаю молоко от своих козочек, тем и кормлюсь. Лежать, Дурло! — прикрикнул он на пса. — Так это вы главный в книжной лавке? А я решил, что вы там навроде посыльного. Да только я ведь уже все сказал вашему продавцу.
— Я хотел уточнить: ваш пес нашел туфельку возле Ботанического сада?
Грегуар Мерсье насупил брови, по лбу у него пошли глубокие морщины.
— Не хотелось бы об этом говорить, собак ведь туда не пускают, — пробормотал он, поглаживая Дурло по голове.
— Не бойтесь, никто не узнает.
— Ну ладно, скажу. Да, там живет мой кузен из деревни — Базиль Попеш. У него камни в почках, и я ношу ему молоко от Пульхерии. Вон, видите ту козочку, вторую справа, такую беленькую с черной бородкой? Я подмешиваю ей в сено липовый цвет, поэтому молоко у нее делается мочегонное.
— А, так значит, ваши козы — в некотором роде ходячая аптека. И что, их молоко правда кому-то помогает? — не поверил Виктор.
— Спросите моих покупателей, сами узнаете. Только вы, того, никому не рассказывайте, что бедняга Базиль болен, а то его с работы выгонят. А ему, между прочим, и так мало платят. Он смотрит за хищниками, а это, скажу я вам, работенка не из легких. Сравнить с ним, так я со своими козочками просто бездельничаю. А бедняга Базиль с напарником должен обихаживать сотню хищников, что живут в семидесяти пяти клетках, это если не считать трех ям с медведями. Там такой гвалт стоит, поди привыкни. Каждый день в любую погоду надо мыть клетки, так что почки хочешь не хочешь, а застудишь. А по мне, так самое паршивое — это смотреть на несчастных зверей в клетках. Мои козочки, так те, по крайней мере, в город выходят, а как наступят холода, я им одеяла повязываю вокруг…
— В котором часу вы пришли к Ботаническому саду? — перебил болтливого хозяина Виктор.
— Вчера? Я шел с набережной Турнель к конному рынку. Было, значит, наверное, часов десять-одиннадцать. У меня все по расписанию, мсье, не хуже, чем в армии: коли не хочешь потерять заказчиков, приходится крутиться. Еда ведь сама в рот не попадает, так-то! А башмачок… да, Дурло, скорее всего, нашел его возле Ботанического сада. Этот пес ладит с козами, вот мне и приходится терпеть его закидоны. Если уж ему приспичит куда-нибудь удрать, я посвищу, и он прибежит. Да, старина, я на тебя часто ору, но когда ты навсегда утихомиришься, буду по тебе скучать, — ласково проворчал Грегуар, почесывая Дурло за ушами. Пес даже глаза закрыл от удовольствия.
Выйдя из домишки, Виктор сообразил, что надо было дать Мерсье монетку, но не смог заставить себя вернуться. Он нацарапал на клочке бумаги: «Базиль Попеш, зверинец Ботанического сада». Если понадобится, можно будет расспросить и этого человека.
Дождь кончился. Виктор тщетно пытался высмотреть маленького Густана. Но на глаза попадались лишь группки подмастерьев, занятых кто вымачиванием кож в чанах с квасцами, кто выскабливанием растянутых на рамах шкур. Если всерьез браться за цикл фотографий «Детский труд», стоит вернуться сюда утром, когда освещение получше, решил Виктор.
Речка Бьевр исчезала в трубе под мостовой бульвара Араго. Виктор вернулся на улицу Гобеленов, оттуда свернул на улицу Монж. Его внимание привлекла табличка «тупик Фотографии». Это знак. Вот только добрый или нет? Он решил, что добрый, но на душе у него по-прежнему было неспокойно — из-за женщины, погибшей на перекрестке Экразе, и из-за юной Элизы. Виктор снова достал листок и под именем Базиля Попеша приписал: «„Эльдорадо“. Мадам Фуршон. Окутанный романтическим флером псевдоним, что так и притягивает взгляд к афише».
