Глава вторая
Было почти девять, когда Дениза вышла к мосту Искусств. В это холодное ясное утро отсюда открывался один из прекраснейших парижских видов. Дойдя до середины моста, девушка замедлила шаг, завороженная красотой пейзажа. Слева возвышались башни Дворца правосудия, тянулась вверх стрела Сен-Шапель, за величественной громадой Нотр-Дам сверкала под солнцем стрелка острова Сите, манил прохладой парк Вечного повесы . Вдалеке справа штурмовала небо Эйфелева башня. Сена выгибалась горбом под сводами Нового моста, ударялась в борта речных пароходиков и несла дальше свои желтые воды, на которых раскачивались утки.
Дениза прошла мимо Института и Школы изящных искусств, глядя, как на другой стороне набережной Малакэ букинисты и торговцы медалями пристраивают на парапете коробки с товаром. Ей потребовалось немало мужества, чтобы спросить у толстяка, одарившего ее улыбкой из-под пышных усов, как пройти к улице Сен-Пер.
Стоявшие в ряд особняки показались Денизе не такими роскошными, как на бульваре Оссман, но куда более красивыми: их потемневшие фасады устояли под натиском времени. Девушке пришлись по сердцу царившие здесь покой и какая-то провинциальная атмосфера. На улице оказалось много книжных магазинов, и Дениза не знала, какой именно принадлежит Виктору Легри. Вывеска «Эльзевир» на доме № 18 подсказала, что она у цели.
В витринах, обрамленных деревянными панелями цвета старой бронзы, стояли красные с золотым обрезом тома. Были выставлены и самые свежие издания: «Человек-зверь» Эмиля Золя, вызвавший бурные споры в обществе роман Люсьена Дескава «Унтер-офицеры», том Шекспира, открытый на странице с иллюстрацией к «Макбету». В углу витрины стояли новинки. Дениза разглядывала книги, бормоча названия вслух: «Дело вдовы Леруж» Эмиля Габорио, «Похождения Рокамболя» Понсона дю Террайля, «Тайна Эдвина Друда» Чарльза Диккенса, «Банда Фифи Воллар» Констана Геру, «Лунный камень» Уилки Коллинза. Маленькая картонная табличка гласила:
Если вы любите криминальные загадки
и полицейские расследования,
обращайтесь к нам, не откладывая,
мы будем рады дать вам совет.
Сделанная красными чернилами надпись слегка напугала Денизу, но она преодолела страх, приблизила лицо к стеклу и сумела разглядеть внутри светловолосого юношу с газетой в руках. Неожиданно кто-то начал насвистывать у нее над ухом, и девушка подняла голову. Лицеист в форме и надвинутом на глаза кепи почти касался ее локтем. Дениза незаметно отодвинулась и укрылась под козырьком соседней лавки. Она надеялась, что бывший любовник хозяйки вот-вот появится. Лицеист тоже отошел от витрины и теперь прохаживался у аптеки-кондитерской Дебова и Галле.
В дверях соседнего с книжной лавкой дома показалась толстушка в длинном фартуке с метлой в руках. Она оглядела улицу, с подозрением взглянула на Денизу и скрылась внутри, но почти сразу вернулась с ведром и вылила его на тротуар в тот самый момент, когда мимо проходила зеленщица с тележкой, так что та едва успела отскочить.
— Вы, никак, утопить меня решили, мадам Баллю?
— Простите, мадам Пиньо, я задумалась о кузене Альфонсе, том, что уехал в Сенегал. Ну так вот — он ее подхватил!
— Кого подхватил?
— Инфлюэнцу! Поим его улиточным сиропом, поим, а он все кашляет и кашляет!
— Не волнуйтесь, мадам Баллю, он поправится. Удачного вам дня!
— И вам, и вам тоже, мадам Пиньо.
Зеленщица махнула рукой в сторону книжного магазина и отправилась по своим делам, толкая перед собой тачку. Неожиданно на улицу выскочил белокурый юноша.
— Мама, подожди! — крикнул он, нагнал зеленщицу, схватил два больших яблока с вершины пирамиды из овощей и фруктов, поцеловал женщину в щеку и вернулся в магазин.
Дениза не двинулась с места. Молодой человек тут же снова вышел и крикнул, обращаясь к мужчине, стоявшему у открытого окна комнаты на втором этаже.
— Дайте мне десять минут, патрон!
Тот кивнул и закрыл створки. Дениза заметила восточный разрез его глаз и вспомнила, что мадам де Валуа часто с неудовольствием поминала лакея Виктора Легри, китайца.
Азиат был одет по английской моде: твидовый пиджак с узкими лацканами и накладными карманами с клапанами, белая рубашка, серые брюки с безукоризненной стрелкой, коричневые кожаные ботинки. Он подошел к столу с чернильницами, взял лежавшие на нем железнодорожные билеты, сунул их в бумажник и взглянул на два новых эстампа, которыми совсем недавно украсил стену: «Паром на реке Сумида» Кийонаги и «Озеро Бива» Хирошиги . Налюбовавшись, он толкнул дверь туалетной комнаты, где стояла роскошная медная ванна, наклонился к зеркалу, поправил зеленый шелковый галстук, надел клетчатый шерстяной котелок и улыбнулся фотографии молодой темноволосой женщины, нежно обнимающей мальчика лет двенадцати, которая стояла в рамке на мраморном столике. Подпись гласила: «Дафнэ и Виктор, Лондон, 1872 г.».
Мужчина вернулся в просторную, обставленную мебелью в стиле Людовика XIII гостиную, отодвинул ширму из рисовой бумаги и прошел в спальню. Тут все было на японский манер — тонкий хлопковый матрас и деревянный подголовник, сундук с затейливой железной окантовкой, маски театра Но, сабли с эфесами ручной работы, лаковый чернильный прибор. Он закрыл обклеенный разноцветными ярлыками чемодан и привязал к ручке картонную карточку с надписью: «Г-н Кэндзи Мори, Франция, Париж, улица Сен-Пер».
Заканчивая приготовления к отъезду, Кэндзи Мори думал о том, что Айрис будет наконец жить неподалеку. В своем последнем письме она радовалась идее переехать во Францию.
Теперь Айрис не придется неделями ждать, когда он пересечет Ла-Манш, чтобы увидеться с ней. Сен-Манде находится очень близко от Парижа, и они смогут встречаться каждое воскресенье. Айрис понравится жить на природе: пансион мадемуазель Бонтан на шоссе де л'Этан находится прямо напротив Венсеннского леса. Но Кэндзи хотел, чтобы она держалась подальше от магазина. С Виктором Айрис встречаться не должна! Ничего, он придумает, как это устроить. Стук колес по мостовой оторвал его от приятных мыслей. Он подошел к окну и увидел подъехавший фиакр.
— Карета подана, мсье Мори! — крикнул с улицы шустрый приказчик.
— Уже иду, — ответил Кэндзи.
Дениза увидела, как светловолосый юноша вынес из лавки пестрящий наклейками чемодан. Следом шли азиат и симпатичный мужчина лет тридцати с усами. Она подалась вперед, узнав бывшего любовника мадам де Валуа. Он крикнул: «Счастливого пути, Кэндзи, будьте благоразумны!», азиат сел в экипаж и уехал.
Как только Виктор Легри с помощником вернулись в магазин, Дениза перешла улицу и толкнула дверь, надеясь, что не выглядит слишком напуганной и растерянной. Юноша сметал пыль с книг на полках. Услышав, как звякнул колокольчик, он повернул круглую кудрявую голову и улыбнулся покрасневшей от смущения Денизе.
— Добрый день, мадемуазель, чем я могу вам помочь?
Девушка не отвечала, и он подошел ближе, сияя лучезарной улыбкой.
— Вы ищете какую-то книгу? Или автора?
Дениза заметила, что приказчик горбат. Эрван как-то сказал ей, что если прикоснуться к горбу, это приносит счастье, и она вдруг успокоилась, хотя юноша смотрел на нее снисходительно.
— Я бы хотела поговорить с мсье Легри, — прошептала она. — Это… очень важно.
Заинтригованный молодой человек вгляделся в посетительницу: поношенная одежда, старые туфли, тощий узелок с пожитками. К груди девушка прижимала плоский прямоугольный пакет. «Провинциалка возомнила себя новой Жорж Санд и пытается продать свои сочинения книготорговцам квартала Сен-Жермен» — решил он, что-то недовольно проворчал, вышел из-за прилавка и поднялся по винтовой лестнице на второй этаж. Оставшись одна, Дениза подошла к каминной полке из черного мрамора, чтобы разглядеть стоявший на ней бюст мужчины в парике с ироничной улыбкой на губах. Она попыталась прочесть имя на цоколе.
— Вам нравится мой Мольер?
Дениза вздрогнула и обернулась. Низкий голос принадлежал Виктору Легри. Молодой человек за его спиной снова с деловым видом махал метелкой и что-то напевал.
— Я служу у мадам де Валуа, и я… я…
— У мадам де Валуа? — Виктор нахмурился, вспомнив бывшую любовницу: белокурые волосы струятся по плечам, округлые прелести притягивают взгляд, розовая кожа светится в полумраке спальни, она откидывает простыню, тянется к нему… Как давно все это было… Когда они порвали? Девять, десять месяцев назад?
— Да, я вас припоминаю, только забыл ваше имя.
— Дениза Ле Луарн.
— Конечно, Дениза. Вас прислала мадам?
— О нет, мсье, я сама пришла, я никого не знаю в Париже, кроме вас, и… — Девушка бросила смущенный взгляд на прислушивавшегося к разговору приказчика, и Виктор жестом отослал его. — Мне нужно с вами поговорить, мсье, прошу вас, выслушайте меня… Я больше не могу оставаться у мадам де Валуа.
Девушка была очень бледна и дрожала, как в лихорадке. Виктор испугался, что она лишится чувств, протянул руку, чтобы поддержать ее, но передумал и спросил:
— Вы завтракали? — Не дожидаясь ответа, он пошел к выходу: — Я тоже не успел. Идемте. Если меня будут спрашивать, Жозеф, я в «Потерянном времени». Оставьте ваши вещи под прилавком, мадемуазель.
Звякнул колокольчик. Жозеф раздраженно стряхнул перо над зеленым сукном столика, стоявшего в центре зала.
— Потерянное время, потерянное время, он его и впрямь теряет, свое время! А бедняга Жожо должен в одиночку заниматься магазином, так-то вот!
Он бросил перо, влез на приставную лесенку, достал из кармана яблоко, газету и просмотрел первую полосу.
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ, ПО ТЕЛЕГРАФУ
В Германии зять Карла Маркса Поль Лафарг поздравил социалиста Бебеля, получившего 4500 голосов избирателей Страсбурга…
Жозеф пожал плечами — политика его мало интересовала, пролистал еженедельник, дошел до рубрики «Происшествия» и начал читать вслух:
СТРАННАЯ КРАЖА
Прошлой ночью неизвестные злоумышленники проникли в конюшни омнибусной компании на улице Орденер и обрезали гривы и хвосты у двадцати пяти лошадей. Начато расследование…
— А вот это интересно! На что они пустят все эти волосы? На парики?
Он спрыгнул со своего насеста, схватил ножницы и банку с клеем, выхватил из кармана черный блокнот, вырезал заметку и наклеил ее на отдельную страничку, после чего откусил яблоко и вернулся к чтению.
Кафе «Потерянное время» находилось на углу улицы Сен-Пер и набережной Малакэ. В этот утренний час здесь почти не было посетителей. Дениза и Легри устроились за столиком в одной из кабинок напротив стойки. Виктор заказал чай. Дениза пить ничего не стала, но съела тост и круассан.
— Не чай, а бурда! — поморщился Виктор, отпив из чашки. — Французы так и не научились его заваривать. А ведь это так просто!
— Мадам всегда говорит, что я плохо готовлю шоколад.
Девушка стряхнула крошку с губы. Виктор отодвинул чашку.
— Если я правильно понял, вы хотите уйти от нее. Что, она настолько несносна?
Дениза опустила глаза:
— Раньше она была другая…
— Что значит — раньше?
— До того, как погиб хозяин, мадам была требовательная и властная, как все хозяйки. А нынешним летом, в Ульгате, она стала ко мне добра и снисходительна, разрешала гулять по пляжу, когда сама встречалась с мадам де Бри.
Девушка помолчала, скатывая хлебный мякиш в шарики, и тихо добавила:
— Это она вбила моей хозяйке в голову всякие глупости!
— Не понимаю, о чем вы? — нахмурился Виктор.
— Только не смейтесь, мсье… Мадам де Бри рассказывала, что вроде бы мертвые вовсе не мертвые, что после смерти есть жизнь — не в раю, а тут, рядом с нами, что они приходят нас навещать, вот только увидеть их невозможно… В общем, всякие такие истории. В Ульгате она водила мадам де Валуа к магу, он жил на красивой вилле, и там творились всякие странные дела. Голосом господина Нумы, ну, этого мага, усопшие вроде как разговаривали с живыми. Мадам де Бри, к примеру, говорила со своим сыном, который давным-давно умер. Я сама не видела, мне ее служанка, Сидони Тайяд, рассказала. Она смеялась над своей хозяйкой, называла ее чокнутой.
Дениза для большей выразительности постучала указательным пальцем по лбу и продолжила:
— Госпожа совсем переменилась, когда пришла телеграмма из Америки насчет смерти хозяина. Это было в конце ноября и…
Виктор припомнил, как графиня де Салиньяк сладким голоском, облизываясь, словно сытая кошка, спросила его: «Кажется, вы знали Армана де Валуа? Можете вычеркнуть его из числа клиентов, он покинул наш бренный мир. Беднягу унесла желтая лихорадка». Роман Виктора с русской художницей Таша — они познакомились на Всемирной выставке — был в самом разгаре, и ему недостало мужества съездить к Одетте и выразить соболезнования. Он ограничился безликим, стандартным письмом. Таша… Ее образ предстал перед ним, как наяву: зеленые глаза, рыжие, собранные в низкий пучок волосы, едва заметный акцент. Ему так ее не хватало! Последние две недели Таша держалась подчеркнуто холодно. Как это глупо! Вся вина Виктора заключалась в том, что он осмелился не одобрить ее идею выставить картины в «Золотом солнце». «В этом трактире на площади Сен-Мишель собирается довольно вульгарная публика, думаю, можно найти более достойное место», — заметил он. Таша, естественно, встала на дыбы: «Да ты просто ревнуешь! Тебя бесит моя свобода, ты хотел бы запереть меня, как одалиску в гареме!» — кричала она. Ревность… Да, тут Таша не ошиблась, но всякие мазилы вели себя с ней слишком фамильярно, особенно Морис Ломье, с которым Виктора связывала… глубокая взаимная неприязнь.
— …Знаю, наверное, я не должна вам этого говорить, мсье, но… Мсье, мсье, вы меня слушаете?
Виктор очнулся от грез.
— Да, продолжай.
— Понимаете, мсье, она думала, будто милосердный Господь наказал ее за… ну, в общем… — Девушка опустила голову.
— Наказал? За что наказал, Дениза?
— Простите, мсье, но… за связь с вами.
Виктор через силу улыбнулся.
— Ну что вы, милая! Я был у мадам не первым, да и мсье де Валуа никто не назвал бы образцом добродетели. Вы же давно служите у них и сами знаете: к тому времени, как Арман погиб, мой роман с его женой был давно окончен.
— Конечно, знаю. Но она по несколько раз на дню молится, стоя на коленях перед портретом хозяина, и я даже слышала, как она просила у него прощения: «Я чувствую, Арман, ты здесь, я уверена! Ты все видишь. Ты все слышишь. Дай знак твоей сладкой девочке, мой зайчик, умоляю!» Называть покойника зайчиком — это же просто ужас какой-то! А еще она приказала мне закрыть ставни и задернуть шторы, потому что призрак ее покойного супруга якобы боится света дня. Мы жили при свечах, квартира стала словно могила! Я уж не говорю о спальне мадам — видели бы вы, как она все там обставила и что держала в гардеробе… Она мечтала о шикарных похоронах по высшему разряду с цветами, венками и все такое, но хозяин погиб среди дикарей, и тогда мадам заказала дорогущую мраморную плиту с надписью золотыми буквами и установила ее в фамильном склепе Валуа на кладбище Пер-Лашез. Ее поведение ужасно меня пугало, но я старалась убедить себя, что всему виной горе и вдовство. Мадам стала регулярно отлучаться по понедельникам и четвергам, после обеда, а когда возвращалась, то выглядела пре… прео…
— Преобразившейся?
— Да, как святые на церковных витражах. Позавчера она велела мне пойти с ней. Мы взяли фиакр и поехали в незнакомый квартал, остановились у красивого дома. Нас впустила дама — я не разглядела ее лицо под вуалью, но по голосу поняла, что она недовольна. Она отвела мадам в сторонку и отчитала за то, что та пришла не одна. Они закрылись в комнате в конце длинного коридора, и мне пришлось ждать целых два часа. Когда хозяйка вышла, у нее было заплаканное лицо и припухшие веки. Дама под вуалью сказала ей: «Завтра ваш траур закончится. Если вы покоритесь супругу и принесете ему то, что он просит, его цепи падут, а вы начнете новую жизнь».
— Что она должна была принести?
Дениза закусила губу и ответила не сразу:
— Картину, которой мсье де Валуа очень дорожил — по словам мадам. Я пошла за ней, но в комнате хозяина было темно, а мадам очень торопилась. Я ошиблась, перепутала картины — их было две. Мы отправились на Пер-Лашез, и там мадам исчезла, я ее…
Виктор закурил и выдохнул дым, глядя через стекло витрины на высокую брюнетку, стоявшую на противоположном тротуаре. Будь у него при себе фотоаппарат, он сделал бы отличный снимок — светлый силуэт на фоне темной стены. А маленькая горничная все тараторила, не закрывая рта…
— Вы должны мне поверить, мсье Легри, клянусь, я правду говорю! Когда я пришла в часовню, мадам там уже не было. Остался только шарф… он лежал на земле. Я хотела его подобрать, но тут в меня что-то попало, кажется, камень, только я никого не видела. Я ужасно испугалась и бегом помчалась к выходу. Сторож сказал, чтобы я возвращалась домой. Я добралась до бульвара Оссман, искала мадам везде, но так и не нашла и спряталась у себя в комнате, а на рассвете… кто-то пытался ко мне войти! Я ощутила то же зловещее присутствие, что и в часовне. Нельзя тревожить духов — они могут ожить!
Девушка продолжала жаловаться на свою горькую судьбу, а Виктор спрашивал себя, зачем Одетте понадобилось идти на такие хитрости, чтобы заночевать у любовника. Он не мог поверить, что она стала безутешной вдовой и жаждет связаться с духом супруга, которому не раз наставляла рога. Или Одетта завела двух любовников сразу и пыталась сбить со следа одного, чтобы провести время с другим?
— Умоляю, мсье Легри, помогите мне, я не хочу туда возвращаться, лучше буду спать под мостом, но больше ни одной минуты не проведу в том пр о клятом доме!
— Не волнуйтесь, милая, мадам де Валуа наверняка отправилась в незапланированное путешествие!
«На встречу с дорогим ее сердцу созданием, чтобы, как Кэндзи с Айрис, изучать географию страны нежных чувств», — подумал он.
— Но за дверью правда кто-то был, мне это не приснилось. Мадам не взяла ничего из вещей, я бы заметила, я все проверила…
Виктор слушал, глядя на губы девушки, но видел перед собой лицо Таша. Внезапно его осенило: эта маленькая болтливая служаночка и Кэндзи предоставили ему шанс помириться с Таша. Он затушил сигарету и бросил несколько монет на блюдечко.
— Успокойтесь, Дениза, я все улажу.
Двое покупателей листали книги: один сидел за столом, другой расположился у прилавка, за которым стоял Жозеф. Виктор сделал приказчику знак:
— Поручаю вам мадемуазель Денизу, позаботьтесь о ней. Я скоро вернусь.
— Но, патрон… — попытался возразить Жозеф, однако Виктора уже и след простыл. — Ну вот, опять! Стоит мсье Мори отлучиться из дома, как этот тут же удирает! Я же не могу разорваться надвое, — бурчал Жозеф, неприветливо глядя на Денизу.
— Не беспокойтесь обо мне, мсье, я посижу на табурете и подожду. Если вам нужна помощь, только скажите, — пролепетала девушка.
Предложение помощи и почтительное обращение смягчили сердце Жозефа, и он удостоил Денизу улыбки, прежде чем вернуться к клиенту.
Виктор в прекрасном настроении поднимался по улице Лепик, насвистывая первые такты вальса Форе. На улице Толозе он толкнул двери «Бибулуса», кабачка под вывеской «К поддатой собаке». После залитой солнцем улицы его глаза не сразу привыкли к полумраку зала с низким потолком и бочками вместо столов. Двое посетителей пили пиво, лениво перекидываясь засаленными картами.
Багроволицый толстяк за стойкой разливал пиво по кружкам.
— Привет, Фирмен! — поприветствовал его Виктор.
— День добрый, — буркнул в ответ трактирщик.
Виктор миновал узкий коридор и попал в помещение со стеклянной крышей, где была, оборудована мастерская. От топившейся углем печки тянуло жаром, в воздухе висел густой запах табака. Человек шесть молодых людей стояли за мольбертами и писали этюд: полуобнаженная натурщица опиралась о колонну, на верху которой стояла ваза с гвоздиками. Чуть в стороне от остальных работала хрупкая девушка с полураспустившейся рыжей косой. Она касалась холста короткими нервными мазками. Одета молодая художница была в длинную широкую блузу, всю в пятнах краски. Высокий длинноволосый бородач что-то объяснял, склонившись к ее мольберту. Кровь прилила к лицу Виктора, он долго наблюдал за ними, прежде чем решился подойти.
— Здравствуй, Таша, — произнес он, намеренно игнорируя бородача.
Девушка, вздрогнув от неожиданности, подняла глаза.
— Могу я поговорить с тобой наедине? — спросил Виктор.
— Каким ветром занесло сюда нашего друга книготорговца-фотографа? — задиристо поинтересовался бородач.
Виктор отвесил ему чопорный поклон.
— Будь душкой, Морис, оставь нас, — попросила Таша, дружески ткнув приятеля в плечо.
— Слушаю и повинуюсь, красавица, для тебя я готов… на все. И прошу, подумай о рамах для своих картин.
— Почему ты с ним так нелюбезен? — тихо спросила Таша Виктора, кладя кисть.
Тот прикинулся невинной овечкой.
— Думаю, мне стоит извиниться, — сокрушенным тоном произнес он.
— Об этом я не прошу. Но я тебя предупреждала: я не позволю относиться к себе, как к вещи.
Их разговор прервали радостные возгласы художников, приветствовавших появление Фирмена с подносом, уставленным тяжелыми кружками. Морис метнул в Виктора насмешливый взгляд и присоединился к художникам, окружившим толстяка-трактирщика. Они называли его благодетелем и спасителем.
Таша поправила волосы, сняла рабочую блузу и осталась в белой кофточке и лиловой юбке. Виктор подал ей приталенное по последней моде пальто.
— Так зачем ты пришел? — спросила она.
— Мне нужна твоя помощь. Ты не пустишь к себе в мансарду девушку, которой негде приклонить голову? Это ненадолго…
Вопрос так ошеломил Таша, что она застыла с перчаткой в руке.
— А я где буду ночевать?
— На улице Сен-Пер, восемнадцать.
Она медленно, палец за пальцем, натянула перчатки.
— Мог бы найти предлог и получше.
— Но это чистая правда! Девушку зовут Дениза, и я понятия не имею, что с ней делать. Впрочем, ты права, я воспользовался случаем. Две недели без тебя показались мне вечностью.
Таша с трудом удержалась от торжествующей улыбки: она победила. За эти две недели она сама не раз готова была бежать к Виктору, рискуя столкнуться с его компаньоном-японцем, который почему-то не слишком ей симпатизировал. И удержалась, не желая капитулировать первой — не столько из гордости, сколько из осторожности. Виктор ужасный собственник. Если она хоть раз попросит у него прощения, он начнет судить ее друзей, давать оценку ее работам и в конце концов просто задушит своей любовью…
— А ты, случайно, не забыл о мсье Мори?
— Кэндзи пробудет в Лондоне до конца недели.
— Надо же, ты все предусмотрел! И все организовал! Надеешься, что я упаду в твои объятия с возгласом: «Когда же?»
— Ты вольна поступать, как хочешь, но если согласишься, я буду самым счастливым человеком на свете.
— Я смогу приходить и уходить, когда захочу?
— А что тебе помешает? Уж точно не я, — со смехом отвечал Виктор.
— Ну что же, на таких условиях… можем заключить перемирие. Ты хочешь поселить эту бездомную бедняжку в моем дворце прямо сегодня вечером?
Виктор попытался обнять Таша, но она уклонилась и отошла в глубь мастерской к зеркалу, чтобы надеть шляпку.
— Что вы думаете об этом полотне? — обратился к нему Ломье. — Правда, наша с вами подруга с каждым днем набирает мастерства? Она не должна упустить возможность выставиться в «Золотом солнце». Гоген расписал подвал, где дважды в месяц, по субботам, собираются художники, сотрудничающие с журналом «Перо». Раз уж вы ставите себе в заслугу продвижение литературы в массы, так приходите послушать настоящих поэтов.
Виктор не хотел полемизировать с Морисом Ломье. Он изучал работу Таша: в центре полотна пламенем рдели гвоздики, отодвинув на задний план томный силуэт женщины.
— Странно, что вы отдаете предпочтение столь классическим сюжетам, — небрежно бросил он.
— Вы, дорогой друг, утверждаете, что любите фотографию, следовательно, не удивитесь, если я скажу, что сюжет вторичен, а художника делает стиль.
— Совершенно с вами согласен. Стиль Таша мне безумно нравится! Надеюсь, вы не ревнуете?
— Боже, только не начинайте снова! — вмешалась Таша. — До завтра, Морис, нам пора.
Когда они вышли, разъяренный Ломье пнул ногой мольберт, за которым только что стояла Таша, и вернулся к работе.
— Вы оба ведете себя как мальчишки! А я как будто ромовая баба на витрине кондитерской, которую каждый жаждет заполучить, — ворчала Таша, быстро шагая по улице Дюрантен.
— Что ты сказала? — не расслышал едва поспевавший за ней Виктор.
— Ничего, болтаю сама с собой!
Больше всего на свете Виктор боялся, что Таша передумает, но на улице Берты она успокоилась и замедлила шаг, и он наконец поравнялся с ней.
— Прости, я повел себя глупо! Я вовсе не собирался ссориться с Ломье.
— Когда ты перестанешь меня ревновать? — воскликнула она, поворачиваясь к нему лицом.
— Ревновать? Я?!
— Слушай внимательно, Виктор Легри: мы решим эту проблему здесь, сейчас и раз и навсегда! До нашего знакомства я сама распоряжалась своей жизнью и не потерплю твоих стычек с моими друзьями. Ты подозрителен, мнителен и не способен владеть собой!
— Прости меня, клянусь, что я…
— Никаких клятв! — против воли рассмеялась Таша. — Ты их все равно не сдержишь.
Они добрались до улицы Мартир. Над ними возвышались леса строящегося собора Сакре-Кер, ниже, под крышами тесно прижавшихся друг к другу домов, плыли крылья Мулен де ла Галетт.
— А что с выставкой? У тебя все готово? — спросил смущенный Виктор.
— Я выставлю две или три картины. Рамы слишком… — Таша не договорила, испугавшись, что он подумает, что она рассчитывает на его помощь.
Но Виктор тут же отреагировал:
— Пусть они будут моим подарком!
— Нет.
— Не упрямься! Я сейчас при деньгах, и мне доставит удовольствие…
— Жалкий лгунишка! Ты же говорил, что считаешь «Золотое солнце» слишком вульгарным.
— Я в очередной раз сморозил глупость. Беру свои слова назад. Я верю в тебя, в твой талант, и считаю, что с твоей стороны было бы ужасно глупо отказаться! Позволь мне сделать это для тебя, я же не драгоценности предлагаю, а всего лишь несколько дощечек!
Таша молчала, покусывая через перчатку ноготь большого пальца. Виктор осторожно подходил все ближе, потом привлек ее к себе, и она не оттолкнула его. Они пошли дальше в обнимку.
— Этот звонок просто оглушительный! Нет, молодой человек, вы меня не убедите.
Элегантная дама с седеющими волосами направила на Жозефа лорнет. Ее спутница, худенькая девушка с чуть длинноватым носом смотрела на юношу влюбленными глазами. Дениза, которая так и сидела на табурете, сжалась в комочек, опустила плечи и склонила голову, стараясь не привлекать к себе внимания…
Жозеф демонстрировал посетительницам стоявший на столике аппарат.
— Госпожа графиня, сейчас я объясню вам, как это работает. Представьте, мадемуазель Валентина, что вы решили поговорить с вашей тетушкой. Сначала быстро нажмите два или три раза на рычаг, потом снимите трубку, поднесите к уху и скажите: «Алло!» — это английское слово означает «здравствуйте». Телефонистка ответит: «Алло!», и вы назовете имя и адрес абонента. Давайте покажу.
Жозеф приложил трубку к уху и сделал паузу, чтобы слушатели оценили эффект.
— Алло… Да, мадемуазель, я хочу поговорить с госпожой графиней де Салиньяк, улица дю Бак, двадцать два, Париж. — Он улыбнулся Валентине. — Вот так, мадемуазель. Трубку надо держать возле уха. Главное — никогда не нажимайте на рычаг во время разговора, чтобы не прервать связь. Говорите четко, голос не повышайте, держите микрофон в трех-четырех сантиметрах от губ. — Жозеф повернулся к графине. — Закончив разговор, нажмите на рычаг и скажите телефонистке, что линия свободна.
Графиня де Салиньяк презрительно фыркнула:
— Не вижу смысла заводить подобное устройство. Для беседы нет места лучше чайного салона! Думаю, ни один здравомыслящий человек не станет это покупать. Вы получили моего Жоржа Онэ, молодой человек?
— Что именно?
— «Каменную душу», издание Олендорфа.
— Нет, мадам, книга только что вышла в свет, мы надеемся получить ее в самом скором времени, а пока я могу предложить вам последнего Золя.
— «Человек-зверь»? Боже упаси! Вы с ума сошли, мой мальчик! Я насчитала в этой книге шесть смертей — шесть, понимаете?! Председателя Гранморена убили — раз. Мадам Мизар отравили, причем медленно! — два. Флора покончила с собой — три. Северину убили. Жака и Пеке переехал поезд. Господин Золя макает перо в кровь вместо чернил. Он не писатель, а мясник!
Жозеф взглянул на давившуюся от смеха Валентину. Графиня постучала лорнетом по плечу племянницы.
— Мы вернемся, когда мсье Легри окажет нам честь своим присутствием.
Дамы подошли к двери, и какой-то лицеист отступил в сторону, пропуская их. Выходя на улицу, Валентина бросила на Жозефа томный взгляд. Юноша возликовал.
Худенький лицеист тихо поинтересовался, на какой полке стоят поэтические сборники. Жозеф рассеянно кивнул на перпендикулярный прилавку стеллаж, за которым терпеливо ожидала своей участи Дениза.
В зале бесшумно появился Виктор.
— Бабища ушла?
Три головы одновременно повернулись на его голос.
— Надо предупреждать, когда входите через квартиру, вы меня до смерти напугали! — воскликнул Жозеф. — Да, графиня де Салиньяк ушла. — Он увидел за спиной Виктора Таша и приветливо улыбнулся: — Мадемуазель Таша! Как же я рад вас видеть!
— Я тоже, Жожо, я тоже очень рада, мне не хватало твоей веселой физиономии.
Художница подошла к Денизе, и та вскочила, покраснев от смущения.
— Здравствуйте, мадемуазель, вас зовут Дениза? Мсье Легри рассказал мне о вашем затруднительном положении. Я могу выручить вас на несколько дней, если хотите. У меня есть маленькая комнатка на Нотр-Дам-де-Лоретт, не слишком удобная, но вам там будет спокойно, а из окна открывается бесподобный вид на парижские крыши.
— О, благодарю вас, мадам, вы очень добры!
— Зовите меня Таша. И не благодарите — я хорошо знаю, что такое нужда. Вот вам ключ. Жозеф проводит вас, правда, Жожо?
— Возьмите фиакр, — добавил Виктор.
— Фиакр? Но зачем, это же не так далеко! — запротестовал Жозеф. — Мы отправимся прямо сейчас?
— Если хотите, — ответила Таша. — Там осталось немного еды, ешьте, не стесняйтесь. И… простите за беспорядок. Да, еще одно. В моей комнате капает с потолка, домовладелица никак не наймет кровельщика, так что не трогайте ведра.
Не зная, как выразить свою благодарность, Дениза нервно мяла пальцами платье. Она переводила взгляд с Виктора на Таша, и на ее лице явственно читалась тревога.
— Мсье Легри, не сочтите меня бесцеремонной и дурно воспитанной, но, когда вы увидите мадам де Валуа… Не могли бы вы попросить у нее для меня рекомендации, ведь без этого я не найду места, а…
— Не беспокойтесь, я сам напишу рекомендацию, поскольку ваша хозяйка отлучилась.
Лицеист прошептал: «Я подумаю, что взять» — и проскользнул к двери.
Никто не обратил на него внимания. Виктор смущенно похлопывал ладонью по бюсту Мольера. Таша бросила на него насмешливый взгляд и шепнула:
— Значит, эта девушка служила у Одетты де Валуа? Так ты еще не забыл свою напрочь лишенную вкуса подругу?
— Все женщины — дьяволицы, они и святого во грех введут! Взять, к примеру, Жозефину… Эй, ты меня слушаешь?
Сосед папаши Моску кивнул, продолжая медленно лить воду на кусок сахара, лежащий в ложке с отверстиями. Сироп капал в стакан, и прозрачный спиртной напиток как по волшебству приобретал желто-зеленый цвет.
— Ты должен бросить баловаться «зеленой феей», Фердинанд, эта дрянь поедает человека изнутри и сводит его с ума. Бери пример с меня, пей винцо или пиво, даже если оно, как в этом заведении, напоминает по вкусу кошачью мочу!
Осоловевший любитель абсента промычал что-то невнятное, а старик обвел брезгливым взглядом кабак, куда забрел около часа назад. Неподалеку, в доме № 10а по улице Обервилье, располагалась центральная похоронная контора столицы. Затянутый черным крепом зал был заполнен ее служащими. После путешествия на парижские кладбища — в Шаронну, на Монпарнас или Вожирар, в Иври или Банье — факельщики и носильщики расслаблялись за стаканчиком дешевого красного вина и перекидывались с коллегами непристойными шуточками. Кое-кто угощался абсентом.
— Я ее похоронил, Бонапартову Жозефину! Предательница в постели выведывала у него секреты и продавала их Фуше. Теперь никто не найдет ее тело, уж поверь, Фердинанд!
За столиками раздались смешки, и какой-то тип с тройным подбородком вмешался в разговор:
— Эй, Моску, тебе спьяну повсюду мерещатся покойники! На твоем месте, Фефе, я пересел бы на другое место, а не то он перепутает тебя с мертвяком и закопает!
Разъяренный папаша Моску вскочил со стула:
— Заткнись, Груши, не то хуже будет! Я тебя узнал!
— Груши? Это еще кто такой? — фыркнул толстяк.
— Один из тех, кто не вступил в бой! — рявкнул папаша Моску.
— Да пошел ты со своими боями! — огрызнулся тот.
Хохот усилился. Папаша Моску приосанился, приложил руку к сердцу и произнес целую речь:
— У меня тоже были клиенты, которых я провожал в загробный мир, и я говорил им: «Ничего личного, мсье-мадам, я просто делаю свое дело!» Богатеньких мы называли семгами, а бедняков — селедками. Я уже тридцать семь лет копал могилы на Пер-Лашез, когда вы еще пешком под стол ходили! А потом в один разнесчастный день мне сказали: «Пора на покой, дорогу молодым!» Я подох бы с голоду, если бы не мой друг Барнабе: он позволил мне собирать всякий хлам и кое-что по-тихому проворачивать! То же ждет и вас! Когда ваши мозолистые руки больше не смогут держать лопату, вы узнаете, почем фунт лиха! Так что проявите хоть немного уважения! — Старик переступил с ноги на ногу, сдернул шапку, сунул ее подмышку и остервенело почесал голову. — Так-то вот, господа…
Наступила тишина. Папаша Моску уселся на свое место и продолжил прихлебывать дрянное пиво, бормоча себе под нос что-то о Груши и Жозефине. Убедившись, что никто на него больше не смотрит, он сунул руки в карманы брюк и достал оттуда скомканные перчатки, несколько гвоздей, три монетки по пять су и носовой платок. Поглядев на все это, он глухо выругался и стал лихорадочно обшаривать свои лохмотья.
— Черт побери! Где они? Я их потерял!.. Нет, нашел!
Он зажал в ладони снятые с покойницы украшения и принялся их разглядывать. Потом открыл медальон и остолбенел, увидев внутри портрет молодого улыбающегося усача. Старик прищурился, склонился ниже, чтобы получше разглядеть лицо, и ему почудилось, что оно ожило.
— Эй, ты кто такой? Фуше? Груши? Уж точно не маленький капрал! Дурачишь меня? Напрасно, Гектор! Я под мухой, но, если встречу тебя на улице, узнаю как давнего дружка. Твоя рожа навечно отпечаталась в моей башке.
Он допил пиво, рассовал свое богатство по карманам, зажал драгоценности в кулаке и вышел на улицу, где стояла вереница катафалков.
В тот момент, когда Жозеф помогал Денизе выйти из фиакра на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, рядом резко затормозила велосипедистка, одетая в юбку-брюки и высокие ботинки со шнуровкой. Седые волосы, заплетенные в косы и уложенные высоко на затылке, делали ее похожей на девочку, переодетую пожилой матроной. Она запуталась в педальных ремнях и наверняка упала бы, не подхвати ее Жозеф в самый последний момент. Велосипед со страшным грохотом рухнул на землю.
— Ну-ну, мадемуазель Беккер, учитесь укрощать своего скакуна!
— Danke shön , мсье Жозеф! Вы так любезны! Если бы не вы, я поцеловалась бы с тротуаром, — сказала она, отряхивая одежду.
У противоположного тротуара остановился второй фиакр и слегка приподнялась шторка на окошке. Когда мадемуазель Беккер, Дениза и Жозеф с велосипедом вошли в ворота дома № 60, шторка опустилась, и фиакр тронулся с места.
Жозеф поставил велосипед на коврик перед дверью квартиры на втором этаже.
— Лошадка в стойле! Следите за ней.
— Danke, мсье Жозеф. Вы идете к мадемуазель Таша? Кажется, она вышла.
— Кузина приехала посмотреть Париж, — показал Жозеф на Денизу, — и будет жить в мансарде. Мадемуазель Таша дала мне ключ.
— Вы с Украины? — спросила мадемуазель Беккер у Денизы.
— Это моякузина, — поспешил уточнить Жозеф. — Я буду ее чичероне. До скорого, мадемуазель Беккер.
Они поднялись по лестнице и остановились передохнуть на пятом этаже.
— Это хозяйка, — объяснил Денизе Жозеф. — Ее прозвали Стервятницей, потому что она вечно караулит жильцов, чтобы не сбежали, не заплатив, вот я и сказал, что вы моя родственница. Ну же, веселей, нам нужно еще на два этажа выше.
— Я привычная.
— А я нет. Я даже не поднимался на Эйфелеву башню, потому что боюсь высоты. А вы там были?
— Мне бы очень хотелось, — прошептала Дениза, — кажется, это того стоит.
— Здесь тоже есть на что посмотреть! — весело воскликнул Жозеф, открывая дверь квартиры Таша.
В мансарде было тесно. Повсюду стояли рамы и картины на мольбертах — виды крыш, обнаженная мужская натура. На убранной наспех кровати лежало множество пар перчаток, на спинках стульев висела одежда, стол был завален карандашными набросками, грязными тарелками, палитрами и кистями.
— Ничего, я все здесь приберу, мне не привыкать.
— Не слишком усердствуйте, а то мадемуазель Таша потом ничего не найдет, — посоветовал Жозеф, проходя в служивший кухней и ванной закуток. Он налил в кувшин воды, протер носовым платком два стакана и вернулся к Денизе, пристроившей свои вещи на кровать.
— Что вы там прячете? Дневник?
Девушка развернула наволочку: внутри оказалась олеография с изображением мадонны.
— Это «Дама в голубом», она меня защищает. На витраже собора святого Квентина в Кемпере была такая же. Я каждое воскресенье просила ее об исполнении желаний.
— Вы повсюду таскаете ее с собой? Не слишком удобно. Моя матушка всякий раз, когда готовит рагу, дает мне на удачу кроличью лапку…
Дениза разрыдалась.
— Не плачьте, я получаю амулет только после смерти животинки.
— Мадам, должно быть, в ярости: эта картина не моя! Она хотела отнести ее в склеп мсье де Валуа, а я подменила ее на святого архангела Михаила. Когда я убежала вчера вечером, забрала ее с собой, она и правда мне очень нравится, но я не воровка, клянусь, я верну ее.
Жозеф мало что понял из сбивчивого монолога Денизы, но решил ее утешить:
— Пречистая Дева, святой Михаил — невелика разница! — сказал он, протягивая ей носовой платок. — Вытрите глаза и перестаньте плакать, а то нос распухнет и станет похож на картошку. Устраивайтесь в этой комнате, а потом мсье Легри найдет вам место и все наладится.
Утешая Денизу, Жозеф поворачивал лицом к стене портреты в жанре «ню».
— Думаю, не слишком весело жить в Париже одной, без родных. Особенно у мадам Одетты: она часто заходила к нам в магазин и вела себя как индийская принцесса. Эта женщина совсем не подходила моему патрону. Завтра воскресенье, я поведу вас прогуляться по кварталу, на Больших Бульварах, рядом с русскими горками, будет ярмарка. А потом сходим поесть к моей маме — лучше нее никто не готовит жаркое! Любите мясо с картошкой?
Девушка кивнула и добавила растроганно:
— Вы такой милый…
— И я прочту вам первую главу моего романа.
— Вы пишете книги? Вроде «Оракула для дам и девушек»?
— Я пишу детективы.
— Вроде тех, что я видела в витрине? А как называется ваш роман?
Жозеф заколебался, он впервые открылся другому человеку. Никто, даже избранница его сердца Валентина де Салиньяк, не знал о его литературной деятельности.
— «Любовь и кровь».
— Любовь… любовь лучше крови.
— Не волнуйтесь, любви в моей книге гораздо больше, хотя кровь тоже есть: чтобы понравиться публике, приходится угождать ее вкусам.
Жозеф галантно поцеловал девушке руку, радуясь возможности проверить, какое впечатление производят его изящные манеры, на этой наивной простушке, прежде чем идти на приступ племянницы графини. Дениза стала пунцовой от смущения и после его ухода долго сидела не двигаясь.
Юноша сбежал вниз по лестнице, воображая, что обнимает Валентину. Под козырьком подъезда стоял какой-то молодой человек в темно-синей форме с букетом цветов в руке, и Жозеф весело махнул ему рукой.
