Виктора одолевали мрачные мысли. Когда Таша ушла из дома с Морисом Ломье, он захандрил, в очередной раз теряя веру в их счастливое совместное будущее. Но потом взял себя в руки и, рассудив, что спасение в работе, оседлал велосипед и отправился в лавку. Там он воспользовался отсутствием Жозефа, чтобы рассортировать и спокойно разложить по порядку тома. Кэндзи не было видно, что означало, что он поздно лег. Виктор догадывался, что могло быть тому причиной, но предпочитал делать вид, будто ничего не замечает.

Ему не суждено было долго пробыть в одиночестве: горбатый хромой старик, бывший учитель химии из Коллеж де Франс, появился на пороге.

– Здравствуйте, мсье Мандоль, как поживаете? – любезно приветствовал его Виктор.

– Как поживаю? Да я чуть не отдал концы на набережной Малакэ во время этого чудовищного урагана! С окрестных домов срывало черепицу, и она падала прохожим на головы! Видите шрам возле правого глаза? Еще чуть-чуть, и я бы окривел!

– Да-да, – сочувственно покивал Виктор, – ураган нанес огромный ущерб, кровельщикам будет много работы.

– По меньшей мере пятеро погибли и сотни ранены. Ураган вырывал с корнем платаны, подбрасывал их в воздухе; поднятые в воздух обломки разбивали окна и черепицу на крышах! А лодки прачек разнесло в щепки. Я сам видел их на парапете! До сих пор я был уверен, что такое бывает только в романах Гюстава Эмара.

– А мне пришли на ум романы Поля Бурже, который преклоняется перед страданием и верит в его очистительную силу. А вот доктор Анкосс утверждает, что у парижан столько капризов и прихотей, что они в конце концов слились в единый поток отрицательной энергии и вызвали ураган, – возразил Виктор.

– Этот Папюс осел! Но я пришел сюда не для того, чтобы вывести его на чистую воду. Получили вы наконец монографии Шевреля?

Виктор мысленно взмолился о помощи. Но к его радости, дверь магазина открылась, и вошла консьержка. Правда, вид у нее был отнюдь не благодушный.

– Это вы во всем виноваты! – напустилась она на Виктора. – Это из-за вас они встретились!

– Добро пожаловать, мадам Баллю! Простите, кто «они»?

– Старьевщица, приманившая моего кузена старинными военными медалями! И не говорите мне, что вы не знаете Александрину Пийот, эту базарную бабу с рыжими патлами!

Мсье Мандоль ехидно ухмыльнулся. Виктор отошел к камину и сделал вид, будто смахивает пылинку с бюста Мольера.

– Это уже слишком! – гремела Мишлин Баллю. – Альфонс рассказал мне, как однажды, когда он бродил по аукционному залу, вы познакомили его с этой Пийот! Она просекла, что за военные побрякушки он отдаст все что угодно, и впарила ему медали, заявив, что они якобы принадлежали зятю президента Жюля Греви, который продал их из-под полы, чтобы выплатить долги!

– Этот скандальный случай давно в прошлом, – заметил мсье Мандоль.

– А ваш кузен давно уже вышел из детского возраста и волен тратить деньги по своему усмотрению, – возразил Виктор.

– Держу пари, эти медали фальшивые! А ваша Пийот хочет заполучить моего Альфонса!

– Я не имею никакого отношения к похождениям мсье Баллю. С чего вы взяли, что между ним и старьевщицей что-то есть?

– С чего я взяла?! Да с того, что, во-первых, Александрина Пийот позавчера выманила Альфонса из дома, и он не вернулся ночевать в свой пансион. И потом… интуиция меня никогда еще не подводила!

Виктор раздраженно закатил глаза, думая о том, как избавиться от крикливой консьержки, и не заметил, что спасение было рядом: мимо него в заднюю комнату тихонько пробрался Кэндзи. В шкафу, где он хранил экзотические вещицы, привезенные в качестве сувениров, между татуировочной иглой и флягой из тыквы с геометрическим рисунком лежал продолговатый предмет, упакованный в папиросную бумагу. Кэндзи развернул его и увидел бледно-голубой шейный платок, к которому булавкой была приколота записка: «Пусть он согреет тебя, любимый». Подписи не было, но он узнал почерк Джины и, взволнованный, уткнулся лицом в платок, вдыхая аромат знакомых духов любимой женщины.

– О, я не намерена соперничать с Генриеттой Кудон, якобы заручившейся поддержкой архангела Гавриила и предсказавшей торнадо! Но когда речь идет о мужчинах, в чутье мне не откажешь! Когда мой покойный супруг Онезим собрался завести интрижку со служаночкой с третьего этажа, я два дня не выпускала его из дома! – похвастала мадам Баллю.

– Скажите, чего вы хотите от меня? – устало взмолился Виктор. – Чтобы я взял вашего кузена под стражу?

– Зачем? А вот если бы вы сходили на улицу Друо и что-нибудь о нем разузнали… Вы ведь наверняка покупаете книги у этой старьевщицы…

– Мсье Легри, вы так и не ответили на мой вопрос о монографиях, – вмешался мсье Мандоль. – Я полагаю, труды Шевреля должны пользоваться популярностью. А раз так, вы обязаны иметь их в вашей лавке!

– Что ж, раз теперь у меня есть две причины, чтобы отправиться к мадам Пийот, я загляну в аукционный зал прямо сегодня, – пообещал Виктор.

Когда посетители наконец удалились, Кэндзи, в новом шейном платке, отважился покинуть свое убежище.

– Почему бы вам не отправиться туда уже сейчас? Мели тем временем приготовит нам телячьи мозги под соусом. Если не ошибаюсь, вы без ума от этого блюда.

– Но у нас есть другие дела…

– Жизнь слишком коротка, но не стоит становиться рабом времени, – заявил Кэндзи, указывая Виктору на дверь.

У торгового павильона сновали обивщики мебели, одна за другой подъезжали подводы с товарами, которые сразу несли к оценщику.

Виктор терпеть не мог суету и тесноту Кур-де-Массакра. Он вошел в зал, который остряки окрестили Свалкой, надеясь найти Александрину Пийот, или, как ее здесь звали, Тетушку, в этом чистилище, предназначенном для распродаж вещей умерших или разорившихся парижан. Траченные молью ковры, портняжьи манекены, зеркала и посуда из поддельного мельхиора… Около двадцати торговцев, вытянув шеи, ходили вдоль узкой комнаты, рассматривая предложенный товар, но среди них не было ни одной женщины.

Виктор решил подняться на второй этаж и заглянул в зал 13, где продавали часы, фаянс, гравюры, драгоценности и хрусталь. Тут было много экспертов и библиофилов, господ почтенного возраста в рединготах и цилиндрах, в очках и с орденскими ленточками. Виктор узнал среди них некоторых клиентов книжной лавки «Эльзевир», членов научных обществ и академиков. Они уже направлялись к выходу из зала, а значит, торги только что закончились.

«Что ж, если Тетушка не здесь, я догадываюсь, где она может быть», – подумал Виктор, которого забавляла мысль о том, что Альфонс ухлестывает за женщиной, которая старше его на пятнадцать лет.

Он поднялся вверх по улице Шоша к знакомому бистро. Пятеро перекупщиков, среди которых была женщина с огненными волосами, пили пиво. До официального начала торгов они договаривались купить несколько лотов, а во время аукциона постоянно поднимали ставки, чтобы товар не ушел к другим покупателям. Участники отказывались от лота из-за слишком высокой стоимости, и он доставался одному из заговорщиков, а тот уступал соучастником кое-что из своей добычи. Вот и сейчас какой-то тощий суетливый субъект пытался оторвать от пола два бронзовых светильника.

– Фальшивая бронза, двенадцать франков. Кто даст больше? Я, Жозефин Гро, предлагаю четырнадцать. Мсье Алибер – шестнадцать, мадам Пийот – семнадцать, я даю восемнадцать с половиной, раз, два… – Он стукнул по столу вилкой. – Продано Жозефину Гро.

– Мсье Легри! Идите же к нам! – воскликнула Александрина Пийот, завидев Виктора. – Я расскажу вам последние сплетни. Мсье книготорговец, – объяснила она собравшимся. – Угадайте, что нашел кюре в томике Корнеля, который только что купил за кусок хлеба? Облигацию, которая позволила одному из его молодых прихожан избавиться от долгов отца.

– Этот священник наверняка попадет в рай, – заметил Виктор.

– А я как-то раз обнаружил стофранковую купюру в учебнике светских манер, – прошептал старик с моноклем.

– Александрина, у вас случайно нет текстов Шевреля? – спросил Виктор.

– Того, который дожил до ста лет? Возможно. Надо вернуться в свою нору и поискать. У меня там столько книг…

Тетушка была дородной женщиной лет пятидесяти с такими густыми пышными волосами, что когда она затягивала их в пучок, казалось, будто у нее к голове пришпилен небольшой мячик. Зимой и летом она носила черную вязаную шаль. Обладая коммерческой жилкой, она умела выгодно сбыть любой товар, но при этом не жадничала и жила очень скромно, в небольшой квартирке неподалеку от Кур де Роан. Нора, о которой упомянула мадам Пийот, представляла собой старый сарай, который она приспособила под склад и вот уже лет тридцать держала там книги и безделушки, придерживаясь принципа, что на всяк товар рано или поздно найдется покупатель. Она ни на чем конкретном не специализировалась и продавала все подряд: подсвечники, украшенные эмалью, монеты, медали, – одним словом все, что могло привлечь хоть какого-нибудь простофилю.

Обычно сделка происходила примерно так:

– Сколько стоят эти часы, Тетушка?

– Они принадлежали Наполеону III. Полюбуйтесь на циферблат, какая красивая чеканка! Эти часы были на императоре во время его пребывания в городе Седане. Для вас – сто пятьдесят франков, почти даром.

– Да вы что?!

– Не нравится? Очень жаль…

Жертва сопротивлялась, умоляла, колебалась, но в конце концов платила сто франков за позолоченные карманные часы, стоившие на самом деле не больше пятнадцати.

Виктор взял экипаж, за что Александрина Пийот, которую мучил ревматизм, была необычайно признательна, и они всю дорогу болтали. Виктор все не осмеливался завести разговор на интересующую его тему. Ему было неловко расспрашивать ее об Альфонсе Баллю, и он решил, что благоразумнее вообще отказаться от этой мысли.

– Вы так предупредительны, мсье Легри, и в благодарность, помимо книг Шевреля, на которые вы получите скидку, я покажу вам еще одну необычную вещицу. Мне ведь прекрасно известна ваша слабость: стоит вам увидеть что-то загадочное, как вы делаете стойку, словно охотничий пес.

Извозчик привез их к перекрестку де Бюси. Они прошли пассаж дю Коммерс – грязноватый переулок, тянувшийся между задними дворами жилых домов, котельными, мастерскими, газетными киосками и бакалейными лавками. Когда шли мимо дома 9, Виктору стало не по себе: ведь именно здесь в 1790 году доктор Гильотен опробовал на овцах свое изобретение – машину для отрубания голов. В старинной башне времен Филиппа-Августа теперь расположилась мастерская слесаря.

От пассажа дю Коммерс было рукой подать до Кур де Роан. Тесную площадь обступили потемневшие от времени особняки XVI–XVII веков, некоторые из которых были такими старыми, что, казалось, не могли стоять прямо и старались прислониться к соседу. Несмотря на очевидную бедность здешних жителей, на подоконниках верхних этажей весело цвели левкои, а в клетках щебетали птицы.

На одном из домов висело объявление:

Виктору стало понятно, почему у некоторых прохожих в волосах застряли посеребренные веточки и нитки.

В одном углу проходного двора были выставлены пустые бочки – видимо, из крошечного трактира с террасой, увитой чахлым вьюнком, в другом валялась ржавая утварь, трухлявые оконные рамы и печные трубы.

У сарая Тетушки, расположенного на первом этаже здания эпохи Людовика XIII, сохранилась «подставка для мула» – возможно, единственная сохранившаяся в Париже. Этот невысокий металлический треножник когда-то служил для того, чтобы какой-нибудь толстый монах или пожилой профессор Сорбонны могли без посторонней помощи забраться в седло. У порога мастерской столяра щенок резвился в стружках, пахнущих хвоей.

Квартира старьевщицы располагалась на втором этаже: там, дома, Александрина Пийот хранила самый ценный товар, который предлагала только серьезным клиентам. Виктор не раз приобретал у нее, не торгуясь, редкие книги и фотографии, в том числе три снимка Гюстава ле Гре.

Если сарай Тетушки был похож на свинарник, то ее двухкомнатная квартирка сияла чистотой. Стены, кровать и три кресла с кретоновой обивкой были словно из кукольного домика. На полках стояли горшки с анютиными глазками и резедой, фарфор и книги с золотым обрезом; к каждой был прикреплен ярлычок с указанием цены. Виктор с интересом стал разглядывать эти сокровища, но вскоре разочарованно отметил, что редких и действительно ценных томов среди них нет. И все же, хотя это был второсортный товар, распродав его, Тетушка Старьевщица могла бы несколько месяцев провести на курорте. Но она не собиралась оставлять свое занятие, понимая, что без него ее жизнь потеряет смысл.

– Торговля – моя страсть. Каждое утро я повторяю себе: «Ну уж сегодня ты точно добудешь нечто небывалое!» Я верчу в руках старинные вещицы из Кур де Массакр, хожу по залам, и порой та или иная вещь словно шепчет мне: «Мы созданы друг для друга, забери меня…» Чашечку кофе, мсье Легри?

Она принесла к кофе тарелочку лукума, вытащила откуда-то из складок юбки кисет и свернула папироску, лукаво поглядывая на Виктора. Потом повернула ключ в ящике письменного стола, достала оттуда коробочку из-под мигренина и приоткрыла ее.

– Вашу руку, пожалуйста.

Виктор повиновался, и хозяйка положила ему на ладонь крохотную книжечку.

– Это что, сделано для ребенка? – спросил он.

– Рассмотрите хорошенько.

Пять бумажных лент были сложены гармошкой и грубо сшиты, так что получилась крошечная записная книжка в пять сантиметров длиной и четыре шириной. Обложкой послужил папирус, испещренный иероглифами, на обратной стороне неразборчиво нацарапан адрес.

– Мне стало интересно, что означают эти формулы, – объяснила Александрина Пийот.

Виктор раскрыл книжечку: она была вся заполнена цифрами, знаками сложения, процентами и латинскими терминами.

– Ваша миниатюра чем-то пахнет… С каких это пор вы ловите рыбу?

– Эту книжечку при мне достали из рыбьего брюха, а точнее из карпа. Как он ее проглотил – загадка!

– Это было давно?

– В четверг. Я как обычно обедала в «Уютном уголке». Хозяйка трактира, Аделаида Лезюер, – моя приятельница. Это было в тот самый день, когда случился ураган. К счастью, когда он начался, я уже была дома.

Виктор снова задумчиво пролистал блокнот. Страницы были расчерчены как в расчетной книжке. На одной он увидел надпись:

На других были записаны полустертые цифры, и только два слова целиком: cinnamum и murra. Уцелевшая фраза заканчивала книжку:

– Какая-то тарабарщина! Ясно одно – эти листочки не имеют никакой ценности и их не так давно скрепили. Боюсь, никто не захочет пополнить свою библиотеку книгой, даже такой миниатюрной, если она воняет рыбой.

– Мсье Легри, вы что, пытаетесь заговорить мне зубы, чтобы получить ее задаром? На вас не похоже! Впрочем, я не собираюсь с ней расставаться. Она будет моим талисманом. Можете смеяться, но я убеждена, что у вещей бывает несколько жизней. Конечно, эти каракули не такие древние, но мой мизинчик нашептывает мне, что тут кроется какая-то тайна. В детстве я читала сказку о карпе, проглотившем волшебное кольцо. Эти буквы… А вдруг, если правильно их произнести, можно вызвать черта?

Сказав это, она надолго умолкла. Виктор тоже не говорил ни слова. В комнате стояла такая тишина, что шум во дворе казался громче, чем обычно. Там звучали смех и веселые голоса, крики молочника, расхваливающего свои сыры и масло…

Виктор напомнил мадам Пийот про монографии Шевреля.

– Заходите денька через два-три. Если я не найду их здесь, они наверняка внизу, а если они там, то чтобы их найти, мне понадобится время, а главное – силы. Что касается записной книжки, надеюсь, вы не сердитесь на меня, мсье Легри. Я так же любопытна, как и вы, и мне ужасно хочется узнать, что означает эта тарабарщина. Я обратилась за помощью к вашему знакомому, коллекционеру медалей, но, увы, он не сумел помочь.

– Вы имеете в виду Альфонса Баллю? Так вот в чем дело! – и Виктор расхохотался. – Представляете, его сестра, которая работает у нас консьержкой, заподозрила, что он… состоит с вами в интимной связи.

Виктор ликовал: без всяких усилий с его стороны ему удалось выполнить просьбу мадам Баллю. «Правда сама идет ко мне в руки», – самодовольно подумал он.

– Да ну?! Нужен мне этот чинуша из военного министерства! Вы же его видели – тощий, как швабра, начищенный, как ружье новобранца, и неуклюжий, как медведь! Если б я и захотела завести интрижку, то выбрала бы кого-нибудь посимпатичнее. Да только я давно пришла к заключению, что от мужчин одни проблемы.

– Мужчины то же самое говорят о женщинах… Мадам Пийот, может, вы разрешите мне скопировать то, что написано в этой таинственной книжице?

– Почему бы нет, мсье Легри! Я вас уважаю и доверяю вам. Эх, была бы я годика на три-четыре помоложе…

Виктор ее уже не слушал: он старательно переписывал в свою записную книжку каждую букву и цифру, уверенный, что загадка заинтересует и Жозефа.

Перед уходом он попросил разрешения помыть руки: ему показалось, что и они пропитались резким запахом рыбы.