В пятницу утром солнце, видимо, решило вовсе не вставать над Парижем. Но если улица Сен-Пер выглядела мрачно, то ярко освещенные витрины книжной лавки «Эльзевир» не только согревали своим видом сердца прохожих, но и дарили тепло тем, кто заходил внутрь.

Юбка-брюки фрейлейн Беккер открывала полные икры в туго зашнурованных ботинках, а ее уже начинавшие седеть волосы, заплетенные в косу и закрученные в пучок под шляпкой с перьями, придавали ей вид состарившейся девочки. Она ворвалась в магазин, держа в руке длинный предмет цилиндрической формы, так стремительно, что чуть не сбила с ног писателя Реми де Гурмона, мужчину со следами оспы на лице и c пенсне на крупном носу.

– Гутен таг, месье Мори, приветствую вас, господа! – провозгласила фрейлейн Беккер, обращаясь к Виктору, Жозефу, Симеону и трем посетителям. – Посмотрите на эту афишу, не правда ли, она прекрасна? Я сорвала ее со стены дома, расположенного по соседству от моего, на улице Нотр-Дам-де-Лоретт…

Она развернула рекламу, изображавшую пару фигуристов в «Ледовом дворце» на Елисейских Полях. Кэндзи порылся в своем столе и извлек оттуда какой-то листок.

– Возьмите для вашей коллекции. Мне прислали это на прошлой неделе из Лондона, это вырезка из «The Illustrated Sporting and Dramatic News», сомневаюсь, что у вас есть такой экземпляр.

Фрейлейн Беккер с благоговением рассматривала рисунок, изображающий Папу Римского в митре. Он сидел на престоле, украшенном страусиными перьями, и держал в правой руке чашку, на которой было написано «Боврил». Напротив него на подставке из резного дерева стояла огромная шахматная ладья, освещенная тремя свечами, на которой тоже было выгравировано «Боврил».

– Очень оригинально! Хотя я предпочитаю рекламные листовки, восхваляющие достоинства велосипедов, – заключила фрейлейн Беккер.

– А что такое «боврил»? – поинтересовался один из покупателей, одетый весь в черное.

– Экстракт из говядины для приготовления бульона, – ответил Кэндзи.

– Но это же безнравственно! – возмутился покупатель. – Англичане – настоящие безбожники! Я считаю это диффамацией по отношению к католикам и вынужден буду сообщить об этом моим коллегам из газеты «Ла Кру». Использовать папу, чтобы рекламировать бульон! Причем говяжий! Позор!

Хлопнув дверью, он выбежал из магазина, а Кэндзи многозначительно повертел пальцем у виска. Виктор, который при упоминании о «Ледовом дворце» крепко задумался, сделал знак Жозефу следовать за ним в комнатку за магазином.

– Итак, у нас есть полозья коньков и запачканная кровью сумка, которые я заметил у Сюзанны Боске, а Ида Бонваль, между тем, бесследно исчезла.

– Исчезла? Но вы же говорили, что она за городом, репетирует в гостях у какой-то знатной дамы, и что 26 ноября присылала за своей почтой!

– Разве у нас есть доказательства того, что именно она прислала посыльного? Это мог сделать и убийца. Например, Сюзанна Боске.

– Но какой у нее мотив? Она как-то связана со лже-нотариусами братьями Гранден? И где бы она спрятала тело? Тоже под пианино, что ли? – Жозеф подумал минуту и вдруг выпалил: – А вдруг Ида Бонваль хочет, чтобы ее считали погибшей, чтобы удобнее было… убивать самой!

– Такое тоже не исключено. Вернемся к исходному пункту: из десяти человек, бывших в добром здравии в августе, в живых осталось пятеро – если считать, что Ида уцелела. Двое, выдающие себя за нотариусов, играют в этой истории ключевую роль. Необходимо как можно скорее связаться с оставшимися в живых членами ассоциации и предупредить их о грозящей им опасности!

– Но нас с вами тоже только двое, не разорваться же нам! В магазин игрушек я больше не пойду: хозяин несет околесицу, а его жена ведет себя так, словно вот-вот меня укусит! К тому же Айрис считает безобразными этих зверушек, которых я купил там для Дафнэ!

Жозеф выудил из кармана деревянные фигурки медведя, жирафа и слона. Виктор взял их в руки и улыбнулся:

– Я покупаю их у вас. Подарю мадам Баллю на Рождество, – сказал он, протягивая Жозефу купюру.

– Да вы что, с ума сошли?! Эти уродцы столько не стоят! – смутился тот.

Но Виктор уже думал о другом.

– Кэндзи не появится тут до понедельника, а значит, одному из нас придется приглядывать за магазином. Выбирайте: Гюго Мальпер или работа.

– Ладно уж, поеду в Домон… – нехотя пробормотал Жозеф и мрачно вздохнул: – Еще одно богом забытое место!

– Вы же всегда мечтали о дальних странствиях! – усмехнулся Виктор, похлопывая его по плечу.

Кэндзи наблюдал, как Симеон Дельма демонстрирует двум постоянным клиентам редкие издания. Увиденное его удовлетворило. Он дождался, пока нагруженная корзинами с овощами Эфросинья, тяжело ступая, поднялась по лестнице, подошел к сюртуку, который Виктор повесил на спинку стула, и сунул руку в карман. Украдкой взглянув на свою добычу – три мятых конверта, Кэндзи поспешно сунул их под свои лежащие на прилавке перчатки и стал небрежно перелистывать купленную Жозефом «Пасс-парту». Заметив, что Симеон Дельма направляется в его сторону, Кэндзи взял газету и вернулся за свой стол. Почему Виктора заинтересовала смерть Виржиля Сернена? Есть ли связь между этим любителем рептилий и еще тремя персонажами, чьи имена записала Таша?..

Один из клиентов, месье Шаламель, обратился к Кэндзи за помощью, и тот, скомкав газету, засунул ее между бюстом Мольера и напольными часами аккурат в тот момент, когда хмурый Жозеф снова появился в лавке. Он явно искал свою газету.

– Месье Мори, вы не брали мою «Пасс-парту»?

– Конечно, нет. Я предпочитаю «Ле Тамп» или «Фигаро».

– Не понимаю, куда она могла подеваться?

– Ваша матушка только что была здесь, а вы знаете, зачем ей нужны газеты.

Перед глазами Жозефа сразу возник крюк в домике в дальней части двора, на который Эфросинья прикрепляла куски бумаги.

– Это катастрофа! Я как раз собирался изучить…

– Биржевые котировки, я полагаю? – насмешливо вставил Кэндзи.

– Не теряйте время, вы купите газету на вокзале, – прошептал Виктор на ухо Жозефу, подталкивая его к выходу.

– Зимой сыскная горячка обостряется, – пробормотал Кэндзи, и месье Шаламель от неожиданности уронил книгу Бероальда де Вервиля.

Чем ближе подходил Жозеф к замку Буа-Жоли, тем громче слышался лай собак. Он заметил человека с рукой на перевязи, вероятно, садовника, в окружении огромной своры псов, один страшней другого. Закрученные кверху усы, всклокоченная борода и огромные сапоги придавали мужчине сходство с колдуном из народных сказок. Напуганный Жозеф уже был готов дождаться, пока этот странный персонаж со своими псами куда-нибудь уйдет, но потом нашел в себе силы крикнуть:

– Милейший, я хотел бы переговорить с Гюго Мальпером!

Бородач распрямился и шикнул на собак.

– Это я, месье.

Жозеф шел к нему медленно, готовый удрать в любую минуту. Однако животные вели себя смирно, за исключением упитанной самки с туго перевязанной бинтами задней лапой.

– Спокойно, Пишетта. Она недавно чуть было не погибла от укуса хорька, с тех пор стала беспокойной, – объяснил гостю Гюго Мальпер.

– А вы? – спросил Жозеф, держась поодаль.

– Что вы имеете в виду?

– Что у вас с рукой, тоже хорек укусил?

Гюго Мальпер насторожился:

– Кто вы такой, месье? Что вам тут надо?

– Меня зовут Жозеф Пиньо, я журналист из «Пасс-парту». Я приехал сюда специально, чтобы предупредить вас об опасности… Возможно, вас хотят убить.

– Спасибо за предупреждение, – мрачно усмехнулся Мальпер. – Да только оно немного запоздало, меня на днях пытались зарезать.

Жозеф остолбенел.

– Вы видели нападавшего?

– Я успел заметить только тень. Скажите, месье журналист, а откуда вам известно, что меня хотят убить?

– Вы состоите в ассоциации «Подранки»?

– Да.

– Вы в курсе, что за последнее время убиты несколько ее членов?

Гюго Мальпер в таком изумлении уставился на Жозефа, что тот подумал: либо этот человек искусный притворщик, либо он действительно ничего не знал.

Мальпер загнал своих псов в вольеры и вернулся к гостю. Жозеф решил играть ва-банк:

– Мне кажется, вы меня не поняли, месье Мальпер. Максанс Вине и Деода Брикбек убиты, не так ли?

– Вздор! Я в курсе, как они погибли, это был несчастный случай.

– С обоими?

– Всего лишь досадное совпадение. Вы, журналисты, вечно делаете из мухи слона… Но кого еще вы имели в виду?

– Виржиль Сернен скончался от укуса ядовитой змеи, Эварист Вуазен отравился вином.

Гюго Мальпер смотрел на Жозефа в растерянности.

– Видимо, мне следовало серьезнее отнестись к предостережению Эвариста… Но кто принимает во внимание слова пьянчужки?.. – прошептал он потрясенно.

– А он вас о чем-то предупреждал? – оживился Жозеф.

– Я получил от него письмо. Он сообщил, что его вызывает нотариус по поводу какого-то завещания. И что-то о том, что один из нас сводит счеты…

– Это письмо мог написать кто угодно. Вы его сохранили?

– Выбросил.

– А ваша рука, как это произошло?

– Я повез Пишетту к доктору Бутейю в Медон. Он отличный ветеринар. Пока он занимался собакой, я пошел перекусить. Собирался дождь, и я решил дождаться фуникулера. Я был один на станции, когда почувствовал острую боль в плече и инстинктивно подался вперед. Я понял, что получил удар ножом, только когда увидел кровь у себя на куртке. Должно быть, тот, кто напал на меня, подкрался и, сделав свое черное дело, удрал. Я думал, это грабитель.

– Вам повезло.

– Да, не уклонись я, лезвие вошло бы прямо между лопаток. Я вернулся к доктору Бутейю, и он оказал мне первую помощь.

– Вы заявили в полицию?

– На кого?

– У вас есть враги?

– Вероятно, как у всех. Да взять хотя бы старого хрыча, полковника в отставке, моего соседа. Он ненавидит моих собак, но чтобы решиться убить меня…

Гюго Мальпер прошел к скамейке и тяжело опустился на нее. Пишетта улеглась у его ног. Жозеф был разочарован – он-то надеялся, что его пригласят в дом выпить чашечку горячего шоколада. Запахнув полы пальто, он пригляделся к лицу хозяина поместья. Тот явно пребывал в замешательстве.

– Боже мой, значит, осталось пятеро – это если считать вместе со мной, – и один из нас, возможно…

– Мсье Мальпер, вы получали приглашение явиться в пассаж д’Анфер?

– Нет.

– Вам знаком мэтр Гранден?

– Нет. Вы что, меня подозреваете? Что ж, дело ваше. – Мальпер глубоко вздохнул и понизил голос: – Что вы хотите узнать?

Жозеф почувствовал, что его пульс участился.

– Как возникла ваша ассоциация? – спросил он.

Гюго Мальпер смотрел ему прямо в глаза, на шее у него пульсировала вена.

– Вам нужна сенсация, мсье журналист? Тогда вы будете разочарованы, эта история скучна и банальна, она никого не заинтересует. Извольте: когда-то я преподавал философию, рассказывал студентам о трудах Аристотеля, Спинозы, Гегеля… Сам я больше всего любил Софокла, потому что его учение касается каждого из нас. Когда я повстречал Эмиля Легри, он был владельцем книжной лавки на улице Сен-Пер, должно быть, это был 1869 год. Я был молод, он произвел на меня сильное впечатление: это был неординарный человек. Эмиль вел почти монашеский образ жизни. Я никогда не забуду его лицо в ореоле седых волос, неизменный красный жилет… Мы прониклись друг к другу симпатией. Эмиль был горячим приверженцем учения утопистов. Он рассказал мне о Шарле Фурье и изложил его теорию об обществе, в котором будет царить полная гармония: упразднение института семьи в пользу всеобщего братства, победа над бедностью, жалованье, выплачиваемое гражданам не по их заслугам, но в зависимости от желания каждого. Мне захотелось разобраться в этом, и я стал его учеником. Это был благороднейший человек. Когда умер мой отец, я унаследовал его поместье и состояние и решил оставить преподавание и полностью посвятить себя фурьеризму вместе с Эмилем. В конце 1876 года мы основали ассоциацию «Подранки». Первое общее собрание проходило в книжном магазине «Эльзевир». Присутствовало шесть человек. Я помню, что Эмиль записал на форзаце реестровой книги имена и адреса всех членов ассоциации, включая тех, кто отсутствовал. Мне кажется, вы замерзли.

– Нет-нет…

– Может, выпьем чего-нибудь горячительного? А потом мой конюх отвезет вас на станцию.

Жозеф настолько окоченел, что был не в состоянии вымолвить ни звука. Гюго Мальпер с иронией посмотрел на него.

– Не бойтесь, молодой человек, у меня нет намерений брать вас в заложники.

Жозеф неохотно поднялся.

Они рано поужинали и предались любовным утехам.

В девять вечера Джина проснулась и посмотрела на лежащего рядом Кэндзи. Она была благодарна своей самой одаренной ученице, Маргарите Равийон, пригласившей ее на свадьбу, которая должна была состояться в воскресенье в церкви Сен-Рош. Из-за этого свидание с Кэндзи пришлось перенести на день раньше. Джина взяла свой пеньюар и собрала разбросанную на ковре одежду. Она собиралась повесить пиджак Кэндзи на спинку вольтеровского кресла, когда из кармана выпал какой-то предмет. Джина хотела положить его на место, но ее внимание привлекла обложка с надписью: «Невинные забавы инфанты».

Джина почувствовала, что заливается краской, разглядывая фотографии обнаженной молодой женщины: это была прелестная княгиня Максимова, чье лицо часто появлялось на театральных афишах. У Джины закружилась голова. Она взяла себя в руки и положила альбом на место, в карман пиджака. Потом бросила взгляд на Кэндзи, который безмятежно спал, свесив руку с кровати.

Джина вышла и стала мерить шагами гостиную, пораженная только что сделанным открытием. Как могла она быть столь наивной? Ей казалось, что Кэндзи не такой, как другие мужчины!

«Идиотка! Какая же ты идиотка, – повторяла она про себя. – Разве может хоть один мужчина устоять перед хорошенькой внешностью. Права пословица: “Сердце человека и дно океана – вот две самые глубокие бездны”. Надо быть реалисткой, не наступать второй раз на те же грабли, нельзя зависеть от мужских капризов. Я очень люблю его, но не стану строить далеко идущие планы: свиданий пару раз в неделю вполне достаточно. – Джина остановилась перед зеркалом: едва заметные морщинки в уголках глаз, серебристые нити в волосах, да и талия уже не такая тонкая, как раньше… – Время берет свое. А ты ведешь себя, как наивная девочка!»

Опустились сумерки. Джина бросила полено в очаг. Сухое дерево затрещало, взметнулся сноп искр.

Запахнувшись в широкое синее кимоно, в комнату вошел Кэндзи и уселся в кресло, положив ногу на ногу. Он смотрел на Джину, склонив голову на бок.

– Который час? – спросил он.

– Начало десятого.

– Перестань метаться, как тигр в клетке. Что с тобой?

– Ничего.

Кэндзи нахмурился. Джина улыбнулась ему.

– Хорошо, я скажу тебе…

Она взяла его за руки и притянула к себе:

– Выслушай меня, не перебивая. Я уезжаю в Краков. Рахиль, моя младшая дочь, скоро должна родить, я нужна ей.

– Когда ты вернешься?

– В следующем году.

– Что?!

– Сейчас уже конец ноября, дурачок. Я приеду в начале весны.

– Что я буду делать без тебя?

– Ах ты, старый хитрец! Думаю, ты найдешь, чем заняться, и потом, у тебя же магазин…

– Я люблю тебя, – прошептал он ей на ухо и нежно прижал к себе.

У Джины перехватило дыхание. Он просунул руку под пеньюар. Она развязала пояс кимоно.

Потом они долго лежали, обнявшись.

– Пойдем, перекусим, – сказал он.

– Позволь мне, милая, это слишком тяжело для тебя.

– Брось, Лазар, каждый занимается своим делом, как всегда! Ты же не на белоручке какой женился!

И, закусив губу, Рен Дюкудре потащила к примыкающей к магазину кладовой небольшую двухколесную тележку, на которую ее муж сложил ящики с товаром.

– У нее постоянно болит поясница из-за того, что она таскает всякие тяжести, но она не желает это признавать, – объяснил месье Дюкудре вознице фургона, который заканчивал разгрузку.

– Радуйтесь, что у вас такая крепкая жена, моя-то – кожа да кости! Подпишите здесь, – сказал тот, ткнув пальцем в накладную, а потом взобрался на козлы и стегнул кнутом двух замученных кляч, которые, тяжело ступая, поплелись к площади Бастилии. Он злился, что попадет домой в Банеле не раньше десяти вечера, но ему оставалось только браниться. – Боже правый, еле плетутся, как будто мы свинец возим!

Этот славный человек был не так уж далек от истины. Действительно, в бо́льшей части коробок, что он выгрузил на тротуар, были оловянные солдатики. Лазар заказал их в таком количестве, потому что в период рождественских праздников солдатиков хорошо разбирали. Красивые куклы тоже пользовались спросом у покупателей, как и блеющие барашки, говорящие кролики и прочая ерунда.

Лазар Дюкудре появился на свет в 1843 году в семье школьного учителя. Закончив школу, он отказался продолжать учебу и устроился служащим в секретариате столичной мэрии. На балу, недалеко от Марна, он познакомился с Рен Дроссе, чьи родители были людьми состоятельными, они держали гостиницу. По их мнению, дочь засиделась в девках, поэтому свадьбу сыграли быстро. Лазар собирался завербоваться в зуавы, но Рен настояла на том, чтобы они открыли в центре столицы магазин игрушек. Супруги сняли квартиру на улице Крозатье, и вскоре у них родился сын. Лазар был счастлив. Но в 1868 году случилась трагедия. 12 сентября, эта дата огненными буквами впечаталась в сердце Лазара, его сын Арно выбежал на мостовую за укатившимся обручем и погиб под колесами экипажа.

На кладбище Пер-Лашез супруги Дюкудре познакомились с пожилым эксцентричным человеком, Эмилем Легри, который принес букет роз на могилу известного сочинителя песен Беранже. Он посочувствовал Рен и Лазару и вскоре сделал им интересное предложение. Эмиль был знаком с владельцем лавки на бульваре Бомарше, с прилегающим складом и квартирой на антресольном этаже, который собирался продать все это и уехать в провинцию. Эмиль Легри одолжил супругам Дюкудре сумму, необходимую для обустройства будущей «Лошадки-качалки». Годы шли, магазин процветал, но Лазар замкнулся в себе, сердце его очерствело. Работа не грела ему душу, а чужие малыши, наполнявшие магазин своим смехом, делали его горе только острее. Однако свои страдания Лазар прятал за напускным добродушием, и о его загадках среди покупателей ходили легенды.

– Он невидим, но сгибает нас к земле, – сказал он жене, которая вернулась с пустой тележкой, чтобы забрать очередную партию товара.

– Ты уже загадывал мне эту загадку! Стареешь, что ли? Настольные игры и заводные игрушки привезли?

– Нет, их доставят завтра вместе с бильбоке, арбалетами, качелями и игрушечной мебелью.

Они закончили перевозить ящики на склад, все стены которого занимали стеллажи. Лазар прислонил к ним лестницу и, взвалив ящик с товаром на плечо, полез наверх, чтобы положить его на полку.

Упершись руками в бока, Рен насмешливо наблюдала за мужем.

– Может, мой позвоночник и не в порядке, зато руки у меня растут, откуда надо, чего не скажешь о тебе. Нам надо поменяться местами.

– Об этом не может быть и речи, – отрезал Лазар, поднимая ящик с этикеткой «Гусары».

Несмотря на полноту, Рен была проворнее мужа. Когда он спустился за очередным ящиком, она, опередив его, ловко взобралась по ступенькам, прижимая к груди коробку с куклами. Освободившись от своей ноши, она почувствовала, как скрипнули ее шейные позвонки.

«В один прекрасный день мы загнемся, либо он, либо я. Давно пора нанять подручного!» – думала мадам Дюкудре, спускаясь вниз.

– Прошу тебя, милая, передохни хотя бы пять минут, – сказал Лазар.

Поскольку каждый новый подъем давался ему все труднее, он взял сразу три коробки.

– Кукол и плюшевых игрушек оставь мне, ты совсем запыхался, – приказала Рен.

– Если ты настаиваешь, я подчинюсь, но лестницу надо передвинуть влево, на этих полках уже нет места.

Лазар удостоверился, что лестница стоит крепко, и предупредил жену, что пойдет за лампой, так как на улице темнело и света из окон уже не хватало, чтобы осветить просторное помещение.

Рен схватила большую коробку с погремушками и арлекинами. Она поднялась на верхнюю перекладину лестницы и попыталась впихнуть ее между коробками с кеглями, но не смогла дотянуться. Лестница покачнулась, Рен едва успела ухватиться за полку. Хорошо, что Лазар этого не видел, иначе на нее бы обрушился целый поток нравоучений. Подняв голову, Рен увидела свободную полку, положила туда коробку и уже собиралась спуститься, как весь товар со стеллажа посыпался ей на голову. Она не успела ни уклониться, ни даже закричать. И вдруг, как при землетрясении, рухнул и сам стеллаж, погребая несчастную женщину под обломками железа, фарфора и дерева.

– Рен!!

Лазар попытался разгрести завал. Наконец, он увидел ее лицо с округлившимися от ужаса глазами и глубокими порезами на щеках.

– Дорогая, я сейчас тебя вытащу, только скажи хоть что-нибудь, – умолял он.

Но через мгновение взгляд Рен Дюкудре остановился. В уголках ее губ образовался и медленно лопнул кровавый пузырь. Лазар поднялся на ноги. Холодный пот струился у него по спине, пелена застилала глаза. Силы оставили его, и он осел на пол рядом с помятым заводным медведем, который упорно бил в медные тарелки.