3

Когда Урсула вышла, лорд Розем вернулся к своему столу и сел. Он отодвинул бумаги и извлек маленький томик в запачканной замшевой обложке. Томик был перевязан тесемкой, такой истертой, что она совершенно потеряла цвет. Он задумчиво побарабанил по обложке пальцами.

Эта книга была своего рода дневником. Отчасти путевыми заметками, отчасти записью размышлений. Название «Экспедиция Рэдклифа. Вниз по Ориноко» было написано превосходным каллиграфическим почерком. Позже кто-то перечеркнул вторую часть заглавия и вывел неровную, прыгающую строчку: «Путешествие в ад». Ранние записи освещали экспедицию с точки зрения ботаника; к ним прилагались подробные и очень искусные зарисовки мангровых деревьев, орхидей и бромелиад. Переворачивать страницы было все равно что делать шаги. По мере продолжения, однако же, происходило что-то странное. Зарисовки становились эксцентричными, часто они в карикатурном виде изображали участников экспедиции. Последняя запись была датирована 11 апреля 1888 года — днем злополучной резни. Больше не было ни слова, за исключением двух небрежных набросков, помещенных на внутренней стороне обложки и потому скрытых от взгляда. Один рисунок изображал белого мужчину, связанного и с кляпом во рту; другой представлял собой гротескную фигуру в маске, которая нависала над ним, сгорбившись и почти касаясь руками земли, как обезьяна.

Выскользнула лежавшая меж первых страниц дневника карточка — маленькая, с черной каймой. На ней было написано: «Последствия греха неотвратимы. Дитя, порожденное тобой, умрет».

Дневник, адресованный «достопочтенному лорду Розему, королевскому адвокату», прибыл утренней почтой. Отправитель — мистер Роберт Марлоу — приложил к посылке написанное от руки письмо, в котором звучала привычная настоятельность: «Эта вещь прибыла сегодня утром без указания имени адресата, и мне пришлось действовать быстро, чтобы ее не заметили любопытные глаза Урсулы. Встретимся, когда я вернусь. Никому не сообщайте».

Решив не тратить больше времени даром, лорд Розем вызвал клерка и попросил его назначить как можно скорее встречу мистеру Роберту Марлоу.

Солнце опускалось за каминные трубы; наступил прохладный вечер. Как и обещал, отец Урсулы прибыл на вокзал Юстон на шестичасовом поезде. Сэмюэльсу, отвозившему Урсулу домой, пришлось поторопиться, чтобы успеть на станцию.

Как только Урсула добралась до дома, она пошла наверх переодеться, отказавшись от помощи горничной. Урсула сидела на обитом шелком стуле перед своим туалетным столиком и смотрелась в зеркало. Как часто бывало с ней в гневе, она пристально разглядывала отражение и усилием мысли внушала «второму я» не терять самообладания, в то время как жгучие слезы ярости катились по ее щекам.

Она не чувствовала себя такой расстроенной с тех самых пор, как познакомилась с Алексеем, и сегодняшнее унижение воскресило в памяти неприятные воспоминания. Алексей был сыном одной из оксфордских наставниц Уинифред — Анны Прозниц, которая покинула Россию после кишиневского погрома 1903 года. Алексей последовал за матерью в Лондон в 1905 году, когда революция в Петербурге потерпела поражение. Неистовый социалист, он остался в Лондоне после Третьего съезда Российской социал-демократической рабочей партии, чтобы вербовать сторонников в среде экспатриантов.

Даже сейчас Урсула помнила все подробности их короткого романа. Они с Уинифред приехали домой к Анне и увидели, что Алексей сидит в гостиной, склонив над книгой смуглое худое лицо и закинув ноги на стол. На нем были ярко-синие брюки, изношенные сапоги и защитного цвета рубашка с закатанными рукавами. Когда Урсула вошла, молодой человек взглянул на нее поверх очков в проволочной оправе и усмехнулся. Урсула почувствовала себя неловко. Одетая в прогулочный костюм из китайского шелка с ручной вышивкой и широкополую соломенную шляпку, она была олицетворением буржуа. Вскоре, разъяренная его ехидным замечанием относительно «богатых наследниц, играющих в политику», Урсула опрометью выскочила из квартиры. Склонившись из окна третьего этажа, Алексей во весь голос прокричал извинение и бросил ей экземпляр ленинской статьи «К деревенской бедноте» с приглашением прийти на публичный митинг. Так начался головокружительный, страстный, безумный роман, и который теперь, два года спустя, Урсула почти позабыла.

Входная дверь открылась, и девушка вновь вернулась в действительность. Она услышала знакомый звук отцовских шагов в коридоре; мистер Марлоу здоровался с Биггзом и миссис Стюарт. Урсула встала, торопливо наполнила раковину холодной водой и умылась, насухо вытерла бледную кожу ирландским льняным полотенцем и снова взглянула на свое отражение, задумавшись, сумела ли она прийти в себя настолько, чтобы избежать неприятных расспросов со стороны отца.

— Можно войти, мисс? — спросила Джулия сквозь дверь. — Я помогу вам переодеться к ужину.

— Не беспокойтесь. Я сначала спущусь поздороваться с папой.

Урсула побрызгалась розовыми духами, подошла к двери и отворила ее.

Джулия по-прежнему стояла на площадке, в чепце и переднике.

— Потом я переоденусь к ужину, — уверила ее Урсула. — Приготовьте платье лавандового цвета — это папино любимое.

— Конечно, мисс. — Джулия сделала торопливый книксен и заспешила гладить платье.

Мистер Марлоу ожидал обычного приветствия — громкого возгласа с верхней площадки и широкой улыбки, с которой дочь бежала вниз навстречу ему. И та не разочаровала его. Урсула перегнулась через перила и увидела, что отец, утомленный путешествием на север Англии, стоит внизу.

— Папа! — крикнула она, и он с улыбкой взглянул вверх.

Роберт Марлоу протянул серое пальто и фетровую шляпу Биггзу, а Сэмюэльс внес маленький чемодан. Мистер Марлоу отсутствовал два дня, объезжая свои ланкаширские мельницы и фабрики, — поездка была вызвана нарастающей напряженностью. Прошли слухи о волнениях в среде рабочих, о повышенных требованиях профсоюзов. Хотя отец и старался держать свои тревоги в тайне от дочери, Урсула знала: уже начались переговоры о введении минимальной заработной платы. Девушка не раз слышала, как ее отец заявлял о необходимости твердо противостоять «либеральной угрозе». «Отступить хотя бы на шаг — значит открыть дорогу социализму», — повторял он.

— Рад, что вернулся? — спросила она, целуя его в щеку.

— Еще бы. Рад, как всегда.

Несмотря на это, он выглядел усталым и измученным, и Урсула внезапно почувствовала укол совести.

Мистер Марлоу похлопал ее по руке.

— Не беспокойся обо мне, детка, и не докучай расспросами. — Он почесал затылок и зевнул. — Ох черт, чуть не забыл — Том собирался заехать. Хочет поговорить со мной, прежде чем завтра мы отправимся к Мак-Клинтоку. — Мистер Марлоу снова зевнул.

Урсула застонала, но отец продолжал:

— Тебе придется его слегка развлечь. Я должен кое-кому позвонить.

Урсула начала придумывать отговорку, и тут раздался звонок в дверь.

Отец поцеловал ее в лоб.

— Не бойся, я ненадолго.

Урсула вздохнула.

— Биггз, — позвал мистер Марлоу, проходя в кабинет, — скажите Кухарке, что мы будем ужинать в восемь.

Биггз кивнул и зашагал по коридору к входной двери. Урсула изобразила на лице улыбку, а потом повернулась навстречу Тому Камберленду, который вошел в дом.

Отдав пальто и шляпу Биггзу, гость последовал за Урсулой в гостиную.

— Садитесь, — вежливо сказала Урсула, опускаясь на широкий диван. — Папа вскоре к нам присоединится.

Когда Том сел напротив нее в кожаное кресло, Урсула заметила, что он, как обычно, переборщил с фиксатуаром. Льняные волосы блестели в свете стоящего позади торшера.

— Мисс Марлоу, вы прелестны, как всегда, — начал он, но Урсула прервала его движением руки.

— Избавьте меня от ваших комплиментов, Том, ей-богу. В них нет никакой нужды.

Том принадлежал к числу людей, которые действовали ей на нервы. Частый гость на званых ужинах у миссис Помфри-Смит, своей лестью он вскружил голову всем подругам Урсулы. Камберленду исполнилось тридцать пять, большую часть жизни он провел на море, о чем свидетельствовали выгоревшие на солнце волосы и смуглое лицо, и был полон историями о собственных приключениях, которые призваны были развлекать дам. Урсулу не так просто было покорить. Несмотря на явное расположение к нему мистера Марлоу (Том, как и отец Урсулы, вышел из низов), она находила его ухаживания несносными.

Том разгладил усы кончиками пальцев.

— Благосклонность вашего отца необыкновенно важна для меня. Я всего лишь надеюсь отплатить мистеру Марлоу за доброту, оказывая знаки внимания его дочери.

Урсула прикусила губу и задумалась, прежде чем ответить.

— Конечно, Том. Вы сами знаете, мой отец высоко ценит все, что вы для него делаете.

— Будьте уверены, я бы с той же охотой сделал все, буквально все для его замечательной дочери.

Урсула подавила смешок и тайком принялась разглядывать Тома. Может быть, он мог бы оказаться ей полезен. Она помедлила, потом произнесла:

— Если честно, кое-что вы можете для меня сделать. Видите ли, моя подруга попала в неприятную историю, и я пытаюсь ей помочь. — Урсула умышленно говорила самым беззаботным тоном. — Здесь замешано имя одной женщины… и… может быть, человек, более искушенный в жизни, знает, кто она? — Ее голос оборвался.

— Пожалуйста, продолжайте, — сказал Том.

Урсула поборола замешательство.

— Мне слегка неловко… видите ли, я думаю, что леди, о которой идет речь… возможно, у нее не слишком хорошая репутация.

Том подался вперед.

— Будьте уверены, мисс Марлоу, я воплощенная конфиденциальность.

Урсула заговорщицки понизила голос:

— Вы когда-нибудь слышали о мадам Лонуа?

Том мгновенно побледнел.

— Судя по лицу, слышали, — поспешно сказала Урсула. — И видимо, у нее в самом деле не слишком хорошая репутация.

— Вы правы, — отозвался Том; его щеки медленно начинали розоветь. — Она держит заведение, которое есть не что иное, как приют беззакония… по крайней мере насколько мне известно…

Едва Урсула открыла рот, чтобы заговорить, в комнату вошел отец.

— Том, хорошо, что ты приехал. Мне нужен твой совет касательно Мак-Клинтока, — громогласно объявил он.

Камберленд вскочил и с готовностью пожал руку мистеру Марлоу:

— Всегда к вашим услугам, сэр!

Марлоу повернулся к Урсуле:

— Ступай переоденься к ужину, детка. Нечего тебе слушать нашу болтовню.

Урсула, уязвленная снисходительным тоном отца, но тем не менее обрадованная возможностью отделаться от Тома, поднялась.

Том взял ее за руку.

— Мисс Марлоу, если я могу оказать вам какую бы то ни было помощь по этому вопросу, — пожалуйста, обращайтесь ко мне не задумываясь.

Роберт Марлоу изогнул бровь.

— Надеюсь, мы продолжим нашу увлекательную беседу, — пылко закончил Том.

Урсула вздрогнула. Она уже начала сожалеть о том, что дала ему малейший повод истолковать свое поведение как предлог к дальнейшим ухаживаниям. Девушка высвободила руку, пробормотала «спасибо» и, стараясь не встречаться взглядом с отцом, быстро вышла.

Через час Том уехал, и Урсула, ожидая, когда Биггз позовет к столу, вошла в отцовский кабинет. Роберт Марлоу стоял за своим столом и, напевая, вскрывал разнообразные конверты при помощи ножа с рукояткой слоновой кости. Урсула улыбнулась (присутствие отца неизменно ее успокаивало) и взяла последний выпуск «Стрэнда».

Намереваясь забыть о пережитых за день унижениях, она успела погрузиться в чтение последнего романа Артура Конан Дойла «Сквозь пелену», когда постучал Биггз и объявил, что ужин подан. Мистер Марлоу слегка подтолкнул Урсулу, вынуждая ее встать и отправиться в столовую.

Как всегда, они сидели друг против друга за длинным столом красного дерева. Миссис Стюарт принесла красивую вазу с букетом лилий и расставила на серванте серебряные кофейные приборы. Стол ярко освещали свечи в бронзовых канделябрах, а также недавно проведенное электричество.

Урсула рассеянно играла суповой ложкой, пока отец читал какое-то письмо. Он, видимо, был полностью поглощен своим занятием, и за столом царила необычайная тишина.

— Папа… что-то тебя беспокоит? — наконец спросила Урсула, когда подали пирог с куропатками.

— М-м-м?.. — Отец поднял глаза и подал знак Бриджит унести тарелку.

Урсула заметила взгляд служанки, исполненный смятения. Кухарка наверняка захочет знать, почему любимое хозяйское блюдо осталось съеденным лишь наполовину.

— В чем дело? — раздраженно спросила Урсула, кладя нож и вилку.

— О чем ты?

— Ты почти ничего не ешь. Почти ничего не говоришь. В Олдхэме все в порядке?

— Все отлично.

— Тогда что? — Урсула встревожилась. — Джордж что-нибудь сказал?

Джордж был управляющим олдхэмской фабрики.

— Только то, что Шеклтона следовало бы пристрелить.

Дэвид Шеклтон был членом парламента и представителем рабочего комитета. Они с Робертом Марлоу частенько ссорились.

Урсула помолчала.

— Это связано с письмом? Плохие вести? — спросила она после паузы.

Отец помедлил.

Служанка вошла в столовую, неся сладкий крем и сливы.

— Полагаю, мы можем побеседовать позже. Спасибо, Бриджит, — сказала Урсула.

— Давай пройдем в кабинет, — отозвался мистер Марлоу. — Поговорим там.

Урсула встала. При свете электричества она вдруг заметила, как постарел отец. Как выделяется седина у него на висках. Какими глубокими кажутся морщинки вокруг глаз и рта…

Она прошла вслед за отцом в кабинет и прикрыла за собой тяжелую, обитую деревянными панелями дверь. Оказавшись внутри, девушка сняла туфли и устроилась в кожаном кресле перед горящим камином. В присутствии отца вся сумятица в душе, последовавшая за разговором с лордом Роземом, как будто улеглась.

Марлоу тяжело опустился в кресло напротив.

— Прости, милая, — сказал он, — но сейчас у меня голова занята серьезными вещами.

Урсула заерзала.

Он перевел взгляд на огонь, потом снова на дочь. Мистер Марлоу словно вспоминал о чем-то давно позабытом.

— Твоя мать… — рассеянно заговорил он. — Как ты похожа на нее…

Снова взглянул на огонь и замолчал.

— Папа… — начала Урсула.

Он вздохнул и глубже погрузился в кресло.

Урсула встала и опустилась на колени перед ним.

— Папа, пожалуйста, скажи…

Это снова вернуло его в действительность.

— Лаура Рэдклиф, — произнес мистер Марлоу.

— Лаура Рэдклиф? — тревожно повторила Урсула.

— Не изображай из себя дурочку, родная, — сурово отозвался отец. — Я знаю о твоем визите к мисс Стэнфорд-Джонс. Розем все мне рассказал.

Урсула ждала вспышки гнева, но вместо этого отец продолжал:

— Я знал полковника Рэдклифа много лет назад… Лаура была его старшей дочерью.

Урсула нахмурилась. Она никогда прежде не слышала, чтобы отец упоминал фамилию Рэдклиф.

— Я читал письмо его жены, — продолжил мистер Марлоу. — Она сообщает, что полковник умер. Покончил с собой. — Отец откинулся на спинку кресла, так что лицо оказалось в тени. — Когда он получил весть о смерти Лауры, то застрелился.

— Господи, какой ужас! — воскликнула Урсула. — Ты хорошо его знал? Ты знал Лауру?

Она готова была засыпать его вопросами, но что-то в отцовских глазах — нечто темное и загадочное — заставило ее остановиться. Обычно Урсула умела угадывать его настроение и читать мысли, заглядывая ему в глаза. На сей раз это оказалось невозможным.

— Мне жаль, папа. — Больше она ничего не смогла придумать.

Мистер Марлоу вздохнул, скрестив руки на груди.

— Нужно действовать осторожно, — медленно произнес он. — Очень осторожно. — Потом, как будто вспомнив нечто ужасное, он наклонился к дочери и проговорил с пугающей настойчивостью: — Я не вынесу, если потеряю тебя, как потерял твою мать. Не смогу жить…

— Милый папа! — воскликнула Урсула, хватая его за руку. — Никогда не говори о том, что ты меня потеряешь!

Урсула читала в постели роман Уэллса «Анна-Вероника», когда услышала, что отец ушел. Она привыкла к его ночным прогулкам (год от года они случались то чаще, то реже), но до сих пор ей не приходило в голову поинтересоваться их целью. Хотя девушка догадывалась, что излюбленной отцовской «гаванью» был дом миссис Помфри-Смит, она вдруг встревожилась. Отец всегда казался таким сильным и властным, но сегодня он выказал слабость. Несмотря на это — а может быть, именно вследствие этого, — Урсула решила воспользоваться его отсутствием и предпринять небольшое расследование собственными силами. Отношения отца с полковником Рэдклифом заинтриговали и озадачили ее.

Урсула покинула постель, надела блузку и юбку, натянула шерстяные чулки. Камин в отцовском кабинете, должно быть, уже погас, и потому она вынула из комода вязаную кофту и сунула ноги в мягкие кожаные туфли, а потом прислонилась к двери спальни и настороженно прислушалась.

Старинные часы пробили полночь. Урсула отворила дверь и скользнула на площадку.

Внизу было темно и тихо. Урсула тем не менее не сомневалась, что Биггз еще не спит. Дворецкий скорее всего проверял винный погреб, прежде чем запереть его на ночь. Миссис Стюарт, наоборот, крепко спала, и Урсула была уверена, что не потревожит экономку. Так оно и получилось — пробираясь на цыпочках мимо лестницы, которая вела на чердак, в комнаты прислуги, Урсула услышала звучный храп.

Она осторожно спустилась вниз. Ночь была ясной; бледный свет луны, лившийся в высокие окна, помогал ей. Девушка вошла в отцовский кабинет и аккуратно прикрыла дверь. Она слышала, как снаружи от ветра потрескивает изгородь. Через окно эркера виднелись темные силуэты дубов на фоне неба; деревья качались и скрипели. Урсула задернула занавески и зажгла настольную лампу.

Дневная почта по-прежнему в беспорядке лежала на столе. Счет от отцовского портного. Запрос из Нью-Йорка на дополнительные поставки. Краткий отчет из швейцарского банка. Урсула быстро проглядела бумаги, ища письмо жены, нет, вдовы полковника Рэдклифа. Оно лежало под остальными и было написано от руки, на плотной бумаге цвета слоновой кости.

Урсула откинулась на спинку кресла и нахмурилась. Последняя строчка заставила ее поежиться. Чего они боятся? Как связан ее отец с полковником Рэдклифом? Почему давняя экспедиция по Южной Америке не давала полковнику покоя? А главное — не в этом ли кроется разгадка смерти Лауры?

Урсула осторожно положила письмо обратно на стол, а потом встала, подошла к книжному шкафу и принялась искать справочник Келли. Он стоял на нижней полке, рядом с последними изданиями «Книги пэров» и «Поместного дворянства». Роберт Марлоу всегда хотел точно знать, с кем его сводит судьба — как в деловом отношении, так и в личном. Урсула вытащила справочник и начала листать. Под именем «Рэдклиф, Уильям (полковник), кавалер ордена Виктории» значилось: «Отличился особой храбростью во время военных действий в Трансваале и Судане. Один из основателей Географического клуба. Антрополог-любитель. Организатор трех экспедиций в Южную Америку».

Ее внимание привлекла следующая фраза:

«Единственный, кто уцелел после резни 11 апреля 1888 года».

Урсула закрыла книгу и опустилась в кожаное отцовское кресло. С этой экспедицией, видимо, было связано очень многое, но она по-прежнему не понимала, при чем здесь ее отец. Урсула никогда не слышала, чтобы тот упоминал о полковнике Рэдклифе или его семье. Отец ни разу не обмолвился о том, что его интересует Южная Америка. Честно говоря, Урсула не подозревала, что у него вообще есть какие бы то ни было интересы, помимо деловых. В глубине ее сознания возникла какая-то мысль… детское воспоминание… Урсула не могла определить, что именно, но что-то определенно было — не более чем ощущение, которое подсказывало ей, что экспедиция — ключ к разгадке. Девушка обхватила колени руками. У нее заболела голова. Возможно, страхи полковника Рэдклифа касались его дочери? Если так, каким образом смерть Лауры связана с тем, что произошло во время экспедиции, почти двадцать лет назад?

Внимание начало рассеиваться. Урсула зевнула, борясь с дремотой. Она услышала, как бьют часы, и закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. Сон одолел ее.

Видения Урсулы были полны бесформенных теней, духов и обитателей какого-то фантастического подземного мира…

Она стояла в коридоре, куда выходили черные деревянные двери. За каждой дверью, которую она открывала, таились еще более жуткие кошмары, нежели за предыдущей. Женское лицо с уродливо искривленными губами и огромными незрячими глазами — алыми, выпученными. Обнаженный мужчина, залитый кровью. Груда детских трупов, уже тронутых тлением и нагроможденных один на другой. Урсула открывала двери и бежала по коридору, но не могла выбраться. Позади нее слышались шаги какого-то зверя — может быть, огромной кошки. Кошка преследовала ее. Коридор превратился в джунгли. Урсула пыталась проложить себе дорогу через переплетение лиан. Блеск ножа. Крик обезьяны. Девушка очнулась в слезах.

Урсула была уверена, что не спит, потому что спальня казалась благословенно знакомой. Она видела, как тусклый лунный свет льется сквозь щелку между занавесками. Блики играли на зеркале над умывальником. Зеленый глиняный кувшин и раковина были едва различимы в потемках. Урсула услышала, как за дверью скрипнула половица. Медленно повернулась дверная ручка; Урсула затаила дыхание. Ее мысли путались; ей показалось, что в комнату скользнула тень. Она закрыла глаза, а потом медленно открыла их. Он сидел на кровати и смотрел на нее. Длинные пальцы гладили ее волосы. Она обернулась к нему, и он лег рядом — полностью одетый; Урсула опустила голову ему на грудь и коснулась щекой шерстяной ткани темно-серого пиджака. Она страшно замерзла в своей белой ночной рубашке и придвинулась ближе к нему, согреваясь его теплом, потом коснулась ладонью жилета и нежно погладила мягкий шелк. В ее сознании снова возник образ пантеры. Урсула закрыла глаза; неторопливые, успокаивающие звуки его дыхания убаюкивали ее.

Мрак манил.

Урсула не смогла противиться, когда он поцеловал ее. У его губ был вкус бургундского вина, орехов и горького шоколада.

Урсула проснулась.

В дверь кабинета кто-то негромко стучал. Урсула заморгала, осознав, что заснула в отцовском кресле. Ей всего лишь приснилось то, что она лежит в собственной постели. Грезы тускнели, однако образ лорда Розема остался. Она все еще ощущала вкус его поцелуя. Хотя здравый смысл твердил ей, что все случившееся лишь сон, чувства отказывались повиноваться рассудку. Урсула протерла глаза. Нужно было собраться с мыслями.

— Мисс… мисс, это я… — Из-за двери донесся приглушенный голос Джулии.

Урсула быстро пересекла комнату и отворила дверь.

Джулия была в ночной рубашке и клетчатом халате; на серебряном подносе она держала белый конверт.

— Я не могла заснуть и потому спустилась, чтобы взять какую-нибудь книжку, — пробормотала Урсула, чувствуя, что нужно как-то объясниться. Потом она нахмурилась и спросила: — Джулия, а вы что здесь делаете?

— Я встала попить воды, и тут мы — то есть мистер Биггз и я — услышали, как стучатся в заднюю дверь. Оказалось, что это посыльный. Он сказал, дело очень важное. Вот я и принесла вам письмо… — Джулия протянула ей поднос.

Урсула взяла конверт и вскрыла, убедившись предварительно, что Джулия не заглядывает ей через плечо. Записка была нацарапана рукой Уинифред.

«Салли, я жду у черного хода. Нужно поговорить. Фредди».

— Джулия, — негромко сказала Урсула, — вы можете ложиться.

— Вы уверены, мисс?

— Абсолютно. Я сама с этим разберусь, — ответила Урсула и скомкала записку.

У Джулии округлились глаза.

— О!.. Это письмо от Тома?

Урсула подавила дрожь и покачала головой. Романтические бредни Джулии становились утомительными.

Горничная ничего больше не сказала; она вышла из кабинета и заторопилась вверх по лестнице в свою спальню.

— Она вынудит меня удрать в Гретна-Грин, — пробормотала Урсула, выходя из кабинета и поспешно спускаясь в кухню.

Биггз сидел у огня и чистил ботинки. Он бросил в сторону девушки неодобрительный взгляд, но ничего не сказал.

Урсула пересекла кухню и буфетную, открыла дверь черного хода. Уинифред стояла на крыльце, закутавшись в широкое коричневое пальто и притоптывая от холода. На голове у нее был повязан толстый шерстяной шарф, закрывавший лицо.

— Фредди! — воскликнула Урсула. — Ради Бога, что ты здесь делаешь?

Она втащила Уинифред внутрь и заперла дверь.

— Я ухитрилась выбраться из дома через черный ход, так что фараоны меня не заметили.

— Ты сильно рискуешь… — начала Урсула, но Уинифред жестом велела ей замолчать.

— Я должна была прийти. Просто невыносимо, что мы с тобой не можем увидеться и поговорить. После всего, что ты пережила в ту ночь из-за меня…

Биггз деликатно кашлянул, и Урсула обернулась. Он выразительно указал на часы; девушка поморщилась. Отец, судя по всему, должен был вернуться с минуты на минуту.

— Черт возьми, папа страшно разозлится, если увидит нас здесь. Тебе лучше уйти.

— Но я не знаю, когда смогу увидеться с тобой в следующий раз. Они караулят меня день и ночь, Салли! — У беглянки перехватило горло. — Меня собираются арестовать!

Урсула схватила подругу за руку.

— Не бойся, Фредди. Вместе что-нибудь придумаем. И все-таки нам нельзя здесь оставаться. — Она ненадолго задумалась. — А почему бы не выйти в сад? Там мы сможем поговорить. Биггз меня не выдаст. — Урсула повысила голос: — Так ведь, Биггз?

Дворецкий сидел у огня и внимательно читал газету. Он с громким шелестом перевернул страницу.

— Полагаю, это означает «да», — шепнула Урсула и потянулась за ключом от садовой калитки, который висел на крючке у входа в буфетную. Подруги вышли через черный ход и поднялись по ступенькам, ведущим на улицу.

— Боже, как холодно, — вырвалось у Урсулы. Кто-то потеребил ее за рукав: Биггз протягивал ей теплое твидовое пальто и шарф.

— Поберегите себя, — вполголоса произнес он.

— Спасибо, Биггз, вы отличный парень, — шепнула она в ответ.

Она провела Уинифред через Честер-сквер к воротам сада. На улице было совсем тихо — только где-то вдалеке ехал не то экипаж, не то повозка. Ветер подхватил вчерашний выпуск «Ивнинг стандард» и завертел в воздухе. Урсула словно зачарованная следила за тем, как страницы танцуют и кружатся при свете фонаря, превратившись в водоворот теней — черные строчки, белая бумага, хлопающие уголки.

Она подвела Уинифред к одной из скамеек и села.

— Скажи мне, ты можешь вспомнить хоть что-нибудь еще о той ночи? — спросила она.

— Господи, Салли, я уже рассказала лорду Розему и инспектору Гаррисону все, что помню. Мы с Лаурой были на вечеринке — ничего особенного. Примерно в час ночи уехали оттуда на такси. Вернулись домой и… и все. Помню, что поднялась наверх, в спальню, — и больше ничего. Конечно, это кажется неправдоподобным, но… но я ни за что бы не стала причинять Лауре вред. Только не Лауре. Она была… она была…

— Знаю, Фредди. Не объясняй, — перебила Урсула. — А тебе не могли подсыпать наркотик?

Уинифред натянуто засмеялась.

— Салли, что ты знаешь о наркотиках?

— Ничего, — искренне призналась Урсула. — Но ведь это возможно, так?

Уинифред вдруг посерьезнела.

— Кто мог это сделать?

— Человек, который желал смерти Лауры. Который хотел, чтобы обвинили тебя. Фредди, прежде чем мы сделаем следующий шаг, есть одна вещь, которую я должна знать: какой мотив приписывает тебе полиция?

Уинифред почесала подбородок, и Урсула вдруг почувствовала себя неловко. Действительно ли ей хотелось знать отвратительные подробности той ночи? В их дружбе было столько деликатных умолчаний. Все, что знала Урсула, — то, что, помимо их обоюдных интеллектуальных стремлений и политических интересов, у Фредди была своя жизнь, в которую подруге доступа не было. Урсула была для нее сестрой, надежно защищенной от тех темных вожделений, которые окрашивали ее отношения с другими женщинами. Урсула всегда полагалась на собственное воображение, когда речь заходила о скрытых желаниях, преследовавших Уинифред, — и так было до сих пор.

Она вспомнила тот странный, исполненный ужаса взгляд, который появился на лице Уинифред в ту минуту, когда та обнаружила возлюбленную на кухне в ночь гибели Лауры. В том мире, где обитала Фредди, всегда царила мгла, такая непостоянная и притягательная. Урсула попыталась совладать со своими страхами: в конце концов, Фредди — ее подруга. Это она, Фредди, объяснила ей, что такое мир и как в нем жить. А однажды спасла от разъяренной толпы, которая набросилась на них во время демонстрации. Урсула не могла усомниться в ней теперь.

Уинифред пристально взглянула на нее, а затем ответила с нарочитым спокойствием:

— Полиция узнала, что мы с Лаурой тем вечером поссорились, и свидетели, гости у мадам Лонуа, это подтвердили. Ссора возникла из-за того, что Лаура встречалась с другими. Видишь ли, она предпочитала свободную любовь, а я… я…

— А тебя это удручало, — тихо сказала Урсула.

— Да, — подтвердила Фредди после секундного колебания. — И не просто удручало. Я уверена, ты поймешь меня, потому что сама испытывала нечто подобное к Алексу.

Урсула слегка покраснела; Уинифред продолжала:

— Я не хотела делить Лауру ни с кем.

— И теперь полиция думает, что ты убила ее в приступе ревности? — спросила Урсула, испытывая странную смесь отвращения и сочувствия.

— Да, — отозвалась Фредди, — а они еще пронюхали, что в прошлом я употребляла разные… вещества.

Урсула непонимающе нахмурилась, и Уинифред пояснила:

— Опиум. Морфий. И все такое. Они уверены, что здесь не обошлось без наркотиков — и что именно я снабжала ими Лауру!

— А что думает лорд Розем?

— Он убежден, что, невзирая на все неясности, меня непременно арестуют и на основании улик будут судить за убийство Лауры. Он считает, что суд, получив доказательства моего «распушенного образа жизни», с легкостью вынесет обвинительный приговор. Розем ухитрился не допустить утечки информации в газеты. Но соседи уже сплетничают, разумеется. Как только меня арестуют, все это окажется на первой странице «Дейли миррор».

— Возвращаясь к тому вечеру… у мадам Лонуа… не было ли там…

— Ш-ш-ш! — прервала Уинифред. — По-моему, тут кто-то есть, — хрипло прошептала она.

Урсула почувствовала, как волосы становятся дыбом. Ветер стих; печально известный лондонский туман начал сгущаться. В его ядовито-желтой толще при лунном свете дубы обрели зловещие очертания.

В воздухе повеяло странным, острым запахом чужеземного табака и специй. Уинифред успокаивающе положила руку на плечо Урсулы. Та замерла. До нее не доносилось ни звука. Все словно застыло, точь-в-точь как хищник перед прыжком. Только роль хищника играл сам воздух. Мрак. Туман, который их окружал.

Урсула почувствовала, как что-то коснулось ее юбки. Открыла рот, чтобы закричать, и тут же все окутала мгла.