Глава 11

Мужчина, который в этот день как раз перед четырьмя часами поднялся на крыльцо дома № 11 по Хэмпден-лейн, был, как согласились бы все его друзья, Чарльз Ленокс, далеко не в самом авантажном своем виде. Большую часть дороги до дома ему пришлось пройти пешком, а потому его пальто и поля шляпы были обильно припорошены снегом. Он не сомневался, что одна его ступня скоро отвалится, а вторая, хотя по сравнению почти безупречная, создавала ощущение, будто он идет по улице босой.

Добавьте сложности с убийством Пруденс Смит, его нетерпение поскорее раскрыть это дело ради своего милого друга леди Джейн, и тот факт, что от этой прогулки он совсем измучился и изголодался, и вы в какой-то мере, быть может, сумеете представить себе его состояние.

Однако когда старшая горничная открыла дверь, он поблагодарил ее бодро, будто вернулся после приятного променада в конце весны. Она взяла его пальто, шарф и осведомилась, подать ли ему чаю в библиотеку, на что он изъявил согласие. Только пройдя через прихожую, свернув вправо и закрыв за собой двери своего убежища, он позволил себе вздохнуть, болезненно поежиться и бережно снять свои бунтующие сапоги. Все начинало налаживаться. Пламя источало тепло, и он переоделся в запасной охотничий костюм — мелкоклетчатый, из ткани под названием «собачьи зубы», — который хранил в одном из ящиков в глубине комнаты. А когда подали чай, он уже совсем согрелся, уютно расположился в своем кресле с высокой спинкой, смотрел, как снаружи падает снег, и в руке держал газету, которую мог бы захотеть почитать — или не захотеть — смотря по настроению, а его веки наливались приятной тяжестью.

Он попросил горничную подать ему туфли, и она подала, и на протяжении пятнадцати минут счастье возвратилось на его лицо, и даже прежде, чем он успел прочесть заголовки, газета выпала из его пальцев, и он блаженно погрузился в сон.

Проснулся он полчаса спустя — сначала дремотно, а затем бережно открыл глаза. И, глядя на выбеленную улицу, сонно подумал, что это был сладчайший сон, такой, какой по воле случая порой выпадает на долю человека, когда день выдается тяжелым, но он возвращается к своему очагу, чтобы на краткий миг обрести покой и отдых — тот сон, который оставляет его освеженным, еще чуть дремлющим и полным благоволения ко всем и вся.

Раздался стук во входную дверь, и он услышал, как горничная бойко пробежала по прихожей. Ему пришло в голову, что, пожалуй, Грэхем, отправившийся выполнять два данных ему поручения, еще не вернулся.

Горничная осторожно постучала в дверь библиотеки, и Ленокс сказал:

— Войдите.

Она распахнула обе створки двери, и еще с порога леди Джейн попросила ее:

— Будьте добры, милочка, принесите чаю.

Ленокс встал и улыбнулся.

— Я только что проснулся, — сказал он, — и вздремнул чудесно.

— Как удачно, — сказала леди Джейн, снимая перчатки, и со вздохом облегчения опустилась на красный диван. Она была в бледно-голубом платье, которое навело румянец на ее щеках.

— Очень было приятно.

— И такой ужасный день! Из окна я увидела, Чарльз, как ты возвращался домой, и увидела, что твоя бедная нога насквозь промокла, и подумала, что дам тебе часок отдохнуть, однако прошло всего сорок пять минут, а я уже здесь. Надеюсь, ты не против?

— Ни в коем случае, — сказал он. — А если в коем, то я, возможно, был бы против сорок пять минут назад, когда только вошел в дом. Но сейчас ничто не могло бы доставить мне больше удовольствия. Ты уже пила чай?

— Нет.

— Вот и я нет.

— Знаю. — Она улыбнулась. — Твоя горничная объяснила мне, что было подала его, но ты спал. Она сейчас принесет свежезаваренный.

— Да, я как будто слышал, что ты ей что-то сказала.

— Думаю, ждать придется совсем мало.

— Со второго завтрака словно прошли века. Хотя общество было чудесным. Со мной завтракал мой брат.

— Эдмунд!

— Я, разумеется, был страшно рад его увидеть, но произошло это много часов назад. Хорошо еще, что ты не нашла меня в глубоком обмороке на тротуаре.

— И в остальном день у тебя был тяжелый?

Он улыбнулся.

— Конечно, нет.

— Не сочиняй, я знаю, что он был таким. Слишком ужасным?

— Я признаю только, что был зол на город, когда вернулся домой, но это тут же прошло, и я больше не подумываю перебраться в американские прерии.

— Слава Богу, тогда бы мы виделись друг с другом гораздо реже.

— Недостаточно фешенебельная местность, миледи?

— Куда там! — И они дружно засмеялись.

Минуту спустя чай был подан, и Джейн, как обычно, принялась его разливать.

— Два ломтика жареного хлеба? — спросила она.

— А если четыре?

— Четыре!

— Да.

— И медведь не сможет одолеть четыре ломтя жареного хлеба!

— Медведь, который весь день ходил бы по Лондону, и ухнул бы в лужу, и был бы предан извозчиком, конечно, мог бы одолеть четыре ломтика жареного хлеба.

Она засмеялась, вручила ему и его чашку, и его четыре ломтика, и заговорила про бал, который ее подруга, герцогиня Марчмейн, устраивает через месяц. Они поговорили о старых друзьях, и вскоре он с приливом благодарности и любви понял, что она хотя и бросилась сюда поговорить об убийстве, но увидела его усталость и пожертвовала собственной тревогой, лишь бы он мог развеяться.

Он дал ей еще немного порассуждать о герцогине и ее сыновьях — которые, как было известно всем, в тщеславии не уступали женщинам, — но когда эта тема иссякла, Ленокс рассказал леди Джейн о том, как весь день посвятил расследованию.

Он сообщил, что сумел сделать: про bella indigo, про ранний завтрак с Барнардом и про то, что Грэхем даже и сейчас расследует некоторые ниточки, которые, как он надеется, подтвердят его подозрения. И в заключение он сказал ей, что открыл еще кое-что, что-то потенциально важное, но за вторым завтраком с него взяли слово хранить это в секрете.

Не слишком много, чтобы поддержать ее, но к тому времени, когда он умолк, леди Джейн, казалось, немного утешилась и сказала только, что надеется и сама достигнуть чего-то.

— Я докопаюсь до всего, — обещал Ленокс.

— Я знаю. — Ее лицо на мгновение выдало тревогу, но затем она сделала последний глоток чая и начала надевать перчатки. Она встала, собираясь уйти, и они попрощались, согласившись завтра снова выпить чаю вместе, просто чтобы встретиться.

Она ушла, а Ленокс задумался над тем, что ему удалось узнать пока. Миновало менее суток, а он узнал немало — что Пру Смит была, безусловно, убита, чем именно, а также многозначительные детали на месте убийства, возможное происхождение яда, несомненный мотив, связанный с золотом Монетного двора, и ограниченный круг тех, среди которых мог быть убийца.

Тем не менее, его преследовало ощущение, что он не знает ничего. Кто еще гостил в доме Джорджа Барнарда, кроме Клода, молодого человека, которого он повстречал там? Кто-нибудь из них подобрался к золоту? Пересеклась ли дорожка убийцы с дорожкой горничной? Были ли они как-то связаны? Не слишком ли быстро он отмел возможность, что отравлена она была подругой или любовником, так как сосредоточился на дороговизне и малой известности этого яда и на золоте Монетного двора в доме?

Многие убийства, как было ему известно, раскрываются еще до истечения суток. Остальные, по его опыту, либо оставались нераскрытыми, либо расследование затягивалось на долгий срок. Но во всяком случае, подумал Ленокс с мрачным удовлетворением, он далеко обошел Итедера, который все еще подкручивает свои бакенбарды и считает, что девушка покончила с собой, а его прихвостни тешат его тщеславие.

Кусочки этой загадочной картинки, если на то пошло, слишком уж многочислены, факторы, обычно выявляющие личность убийцы, сразу же оказывались под сомнением.

Полчаса он размышлял над делом, а затем вспомнил что-то, сказанное Джеремией Джонсом, минуту с интересом обдумывал это, а потом решил выкинуть Пру Смит из головы, пока не вернется Грэхем. Он порылся в книгах на бюро, нашел свой потрепанный экземпляр «Школьных лет Тома Брауна» и открыл его на середине.

Ленокс с удовольствием читал до восьми часов, когда настало время переодеться к ужину с его другом лордом Каботом, который разделял его спортивный интерес к политике, и еще с несколькими друзьями в их клубе «Путешественники». Он надел смокинг, причесался и тут, совсем собравшись уйти, услышал, как открылась, а затем закрылась дверь для слуг, и понял по звукам раздавшихся голосов, что вернулся Грэхем. Он направился к прихожей, тут же услышал шаги вверх по нижним ступенькам, и мгновение спустя появился его дворецкий, выглядевший после тягот этого дня даже хуже, чем, вероятно, выглядел сам Ленокс, когда пришел домой под вечер — промерзшим до костей и несчастным.

— Грэхем! — сказал Ленокс.

— Сэр!

— Отличный денек для прогулок!

— Нет, сэр, если мне будет дозволено возразить вам.

Ленокс засмеялся.

— Зачем вы вообще поднялись сюда?

— Я подумал, вам будет угодно незамедлительно обсудить дело, про которое мы говорили вчера вечером, сэр.

— Нет-нет, — сказал Ленокс, — отправляйтесь в свою комнату, разведите огонь, переоденьтесь и всхрапните. Ну, чтобы угодить мне. И выпейте чаю.

— Слушаю, сэр.

— Поговорить мы можем сегодня попозднее или завтра утром.

— Будет исполнено, сэр. Доброго вам вечера.

Грэхем устало побрел назад к лестнице. Ленокс стоял и слушал, пока внизу не закрылась дверь, а тогда повернулся к экономке и сказал:

— Вы не отнесете ему чай сами?

— Всеконечно, сэр, — ответила она.

— Я виноват, что ему вообще пришлось выйти из дома.

— Сейчас же отнесу, сэр.

— Превосходно! — Он повернулся и пошел к парадной двери, но остановился, обернулся. И промолчал.

Немного погодя экономка спросила:

— Сэр?

— Мэри, — сказал он, — вы не прихватите один из шоколадных кексиков, которые так нравятся мне, когда отнесете ему чай? Возможно, это его подбодрит.

— Разумеется, сэр.

— Вот, пожалуй, и все, — сказал он и открыл парадную дверь, чтобы выйти.